Глава 6

ГОЛОГРАММА

В руке у него был голографический снимок, запечатанный в прозрачный пластик. Молодая черноволосая женщина редкой красоты улыбалась Родриго самыми краешками чувственно изогнутых губ, словно в ответ на какую-то любезность с его стороны. Эта улыбка обещала многое, и кое-кто наверняка был бы не прочь заплатить за нее дорогую цену. Кто-нибудь… Однако при взгляде на голограмму Родриго испытал странную неловкость, как будто она напомнила ему о совершенной когда-то ошибке.

Помедлив, он закрыл ладонью нижнюю часть снимка. Улыбка пропала, как что-то необязательное, несущественное, всего лишь уступка мастеру, сделавшему себе имя на жизнерадостных портретах. Зато необыкновенно сильно проявилось выражение, которое тот, вероятно, и не думал уловить, запечатлев чисто автоматически. Влажный взгляд темно-коричневых, почти черных глаз красавицы теперь манил, обволакивал, пугал неприкрытой страстью того накала, который испепеляет прилетевшего на огонь мотылька.

Родриго слегка повернул снимок, словно пытаясь вывести себя из-под прицела этих завораживающих глаз. Теперь женщина смотрела влево, ее резко очерченный профиль был странным образом устремлен вперед, как будто она отчаянно торопилась жить и рвалась сама не зная куда, лишь бы побыстрее вдохнуть аромат новых, неизведанных ощущений. Жесткие завитки ее волос вспыхнули смоляным блеском, длинная ажурная серьга стрельнула крошечными, дробящимися в мельчайших алмазных гранях, лучиками света.

Родриго перевернул голограмму, взял ее большим и указательным пальцами за стороны и слегка сжал. На молочно-белой поверхности проступили слова, написанные безупречным каллиграфическим почерком, какой встретишь сейчас лишь на страницах древних манускриптов: «Отважный звездопроходец Родриго! Не забывай, что я жду тебя. Жду и буду ждать. Твоя Исабель».

Он разжал пальцы, и снимок невесомо упал на стол вверх надписью – бесхитростной, даже банальной. Влюбленные женщины так неизобретательны! И всё-таки для Родриго не было бы ничего драгоценнее тех же самых нескольких скупых строчек, он покрывал бы поцелуями каждую букву и благодарил судьбу за такое счастье, он… Он стоял, опершись костяшками пальцев о край стола, неподвижный и подавленный. Потому что не эту карточку ему хотелось видеть перед собой, и надпись была сделана не тем небрежным, чуть растянутым почерком, который он узнал бы из тысячи, и одно слово царапало глаз – не в силах Родриго было заменить его другим, более коротким. Только одно. Самое последнее.

Родриго почувствовал, как в груди, обволакивая сердце, разливается волна болезненной слабости. Казалось, там, внутри, один за другим перегорают невидимые проводки, питавшие энергией его накачанное тело, эту неутомимую живую машину. Он сел на кровать и спрятал лицо в ладонях. Было неестественно тихо.

…Родриго познакомился с Исабель Айяла, отдыхая на Мальорке. Он не предпринимал абсолютно ничего, чтобы завоевать сердце красавицы испанки, более того – даже не замечал откровенных знаков внимания с ее стороны. Это были для него трудные дни. В отношениях с Софи наступил разлад. В сущности, говорить об отношениях в привычном смысле слова было бы чересчур смело. Однако Родриго находился в плену иллюзий, строил радужные планы даже после того, как Софи стала явно тяготиться его обществом. Любой волокита, не лишенный здравого ума, уже давно бы всё понял и подыскал себе «более перспективный» объект, но любовный дурман сыграл с Родриго плохую шутку. Он продолжал надеяться, что Софи просто хандрит, что всё еще образуется, и неуклюже пытался обратить в шутку ее всё учащавшиеся раздраженные реплики. Исабель постоянно находилась рядом и наблюдала за своим избранником заинтересованно, но терпеливо, не особо стараясь подтолкнуть события в нужное русло. Первоначальные попытки пустить в ход свои чары были не в счет – испанка скоро прекратила их и, прекрасно понимая, что у Родриго с Софи дело идет к полному разрыву, стала просто-напросто выжидать. Несмотря на южный темперамент, это ей удавалось. Когда Родриго наконец испил свою чашу до дна и остался один, Исабель как бы невзначай возникла рядом и предложила ему прогуляться по тонущему в сумерках пляжу. Возможно, Родриго именно этого и хотел – излить кому-нибудь накопившуюся боль. Но любителей вечернего променада оказалось слишком много, и как-то само собой решилось, что лучшее место для продолжения беседы – номер Исабель.

Их первая близость была лихорадочной, сумбурной. Почти потеряв контроль над сознанием, находясь в каком-то фантастическом состоянии полуяви-полубреда, Родриго очень смутно запомнил события той ночи. Лишь врезалось в память, как он, уже уйдя от Исабель, полностью опустошенный, сидел в своем затемненном номере и медленно уплывал куда-то далеко на волнах скорбных величественных звуков, раздающихся из кристаллофона. Кажется, это было что-то из Генделя в современной компьютерной обработке – кристаллик входил в «дежурный набор» фонотеки отеля и подвернулся под руку чисто случайно. Но он произвел чудо! Впоследствии ни одна мелодия, даже та самая, не могла оказать на Родриго столь мощного очистительного воздействия.

Еще несколько дней он пытался вернуть себе душевное равновесие: заперся в четырех стенах, словно опасаясь, что дыхание внешнего мира разрушит ставшее вдруг хрупким и уязвимым его собственное «я». Но куда спрячешься от неотвязных мыслей? Его стала захлестывать безысходность. Между тем выход был рядом, удобный, чертовски приятный, и Родриго вновь спасся от невеселых раздумий бегством к Исабель. На этот раз они были вместе целую неделю. Потом он дважды улетал, а по возвращении горячие руки смуглой красавицы вновь и вновь обвивались вокруг его шеи, увлекая за собой в наполненную дурманящими ароматами таинственную темноту. И всё повторялось, каждый раз по-новому, словно Исабель обладала даром соединять в себе нескольких женщин. Да, она умела свести мужчину с ума. Но при этом – что за ирония судьбы! – всё же не имела полной власти именно над тем, кого впервые в жизни полюбила страстно, самозабвенно. Исабель могла тешить себя мыслями, что в ее объятиях Родриго забывал обо всём на свете, однако это было не так. Во всяком случае, после каждой колдовской ночи, стряхнув с себя чары, он на время замыкатся в себе и считал дни, оставшиеся до следующего старта.

В этом была своя, несколько странная логика. У Родриго по-прежнему не выходила из головы Софи, и даже короткое время жить под одним небом с ней, недоступной, но желанной, как никогда, было для него худшей пыткой. Здесь, на Земле, сам воздух, казалось, был пропитан горечью несбывшегося, и Родриго рвался в иные миры, чтобы всецело посвятить себя работе, а не тратить время на бесплодные мечты.

Но как бы то ни было, его роман с Исабель продолжался. Как в любом здоровом мужике, в Родриго бурлили гормоны. Возвращаясь из звездных странствий, он всегда отводил душу в компании временных подружек, хотя потом никто на корабле не мог вытянуть из него даже малейших интимных подробностей. Теперь у Родриго пропал всякий интерес к мимолетным интрижкам. В постели, как уже говорилось, Исабель была выше всех похвал. Кроме того, она оказалась верным, надежным другом, а в обществе могла блеснуть не только внешностью, но и незаурядным умом. Другой в лепешку бы разбился, чтобы заполучить испанку себе в жены. Но Родриго, отдавая должное всем ее талантам, не мог пересилить себя. Надо же было тому случиться, что однажды в его жизнь ослепительным болидом ворвалась Софи Инар!

Позднее, уже после разрыва, Родриго пытался сравнить ее с Исабель и каждый раз поражался тому, насколько несхожи эти две женщины. Большинство ловеласов, бросив на них один натренированный взгляд, сразу заявили бы, что француженка уступает испанке по всем статьям. Конечно, она была очень привлекательна, но не обладала умопомрачительной, знойной, предназначенной для сотен тысяч ненасытных мужских глаз красотой Исабель, одевалась хотя и изысканно, но без каких-либо претензий на шик, модную экзотику. В отличие от нее, южанка обожала феерические туалеты. Всё было на ее стороне – высокий рост (Софи, если уж на то пошло, едва доставала Родриго до подбородка), раскованная, привлекающая взгляды, походка, горделивая манера держать голову… Рядом с ней, диковинной райской птицей, француженка выглядела, в лучшем случае, хрупким и нежным белым голубком.

И всё же в Софи была некая загадочная изюминка, что-то неуловимо отличало ее от всех женщин, которых Родриго знал раньше. Но что именно? Может быть, умение всегда, при любых обстоятельствах, оставаться собой – ни вертихвосткой, ни скромницей, ни прожигательницей жизни, ни «синим чулком»? Она никогда не пыталась подать себя в выгодном свете, пустить пыль в глаза: похоже, ей просто не приходило в голову, что можно кое-чего добиться в этой жизни, совершив некоторое, хотя бы и пустячное, насилие над своей натурой. А может, Родриго распаляла ее труднообъяснимая недоступность? Запретный плод всегда желаннее других…

Они познакомились в Лионе, где Софи работала сотрудником научного издательства. У Родриго были там приятели, в компании которых он собирался провести недельку-другую. Как оказалось, Софи тоже была вхожа в этот круг. Он сразу обратил на нее внимание, но, избалованный успехом у женщин, поначалу не предпринимал никаких шагов. «Никуда не денется, – льстил он самому себе. – Я ей нравлюсь, это бесспорно. Тем более что у нее никого нет – по крайней мере, никто рядом не увивается. Даже интересно, когда она не выдержит и сама упадет в мои объятия. Надеюсь, слишком долго ждать не придется».

Однако дни шли за днями, а Софи и не думала вешаться ему на шею. Ожидание начало его томить, он думал о ней всё чаще и чаще, еще не подозревая, что Амур уже спустил свою тетиву. А потом…

Потом ошеломляющее своей новизной чувство, внезапное и болезненное, как ожог, вспыхнуло в нем, и он почувствовал, что погибает. Приступы любовной лихорадки, которые Родриго испытывал раньше, теперь казались ему легкими переживаниями чересчур восприимчивого юноши. Сейчас всё было иначе. Не искра, не мигающий на ветру огонек, а факел, вспышка, взрыв!

Нельзя сказать, чтобы Софи его сторонилась. Встречая Родриго, она мило улыбалась ему, и, как правило, между ними завязывался небольшой разговор. К огорчению десантника, Софи никогда не расспрашивала его о звездных похождениях (о, это было бы добрым знаком), а интересовалась, что он думает по поводу тех или иных земных новостей. Родриго далеко не сразу понял, что в этом и заключается ее главная черта: она совершенно не умела притворяться, изображать любопытство к делам космическим, которого вовсе не испытывала.

Однако он ждал большего, чем ни к чему не обязывающие беседы. Наконец страх потерять Софи вынудил Родриго изменить своим правилам. Перед самым отлетом он «поймал» ее в какой-то полузнакомой компании, увел на улицу и единым духом выложил всё.

Приговора не последовало. Софи выслушала признание Родриго без тени удивления, затем сжала его руку – несильно, ровно настолько, чтобы он понял: его не отвергают, с ним хотят заключить союз.

– Я знала, что ты не сможешь улететь просто так, – сказала она. – Откуда знала? Наверное, интуиция. А вообще-то я видела, что ты в последнее время сам не свой. Всё просто, думала я: он долгое время не общался с женщинами, и вот – головокружение, порыв неуправляемой страсти, который пройдет, стоит ее утолить. Но любовь?.. – Она помолчала. – Не хочу тебя огорчать, но, знаешь, давай вернемся к этому разговору, когда ты снова будешь на Земле. Не выношу скоропалительных решений. Не подумай, что я в тебе сомневаюсь, но… Мне необходимо разобраться в самой себе. Поверь, это непросто. Гораздо труднее, чем ты думаешь.

Их разговор был недолгим. Но, проводив Софи, Родриго не смог заснуть и целую ночь в приливе какого-то радостного возбуждения пробродил по безлюдным улицам. Когда он вернулся из полета, оказалось, что начальство, учитывая прошлые заслуги, предоставило ему трехмесячный отпуск. Это походило на знамение судьбы.

Софи действительно ждала его. Правда, она сразу же смущенно призналась, что решения еще не приняла. Но это не огорчило Родриго. Он уже видел ее в свадебном наряде и нисколько не сомневался, что согласие на брак будет получено прежде, чем о нем вспомнят и вновь зашвырнут в созвездие Персея. Родриго уговорил Софи выхлопотать себе столь же длительный отпуск, и они отправились путешествовать. Оба были людьми не бедными, поэтому начали с входящей в моду Антарктиды. О, в этом белом царстве было что посмотреть! Софи совершенно по-детски смеялась, передразнивая неуклюже переваливающихся с боку на бок пингвинов, а фантастический средневековый город, вырубленный в толще материкового льда, потряс ее больше, чем всё виденное ранее. Потом, для контраста, они махнули на Таити. На очереди были Австралия, Непал, Египет… Побывали и в Монтевидео, где родился Родриго. Не задерживаясь нигде дольше чем на четыре-пять дней, они объездили полсвета. Но не разу за это время не были близки.

Постепенно, фильтруя в памяти обрывки их бесед, Родриго пришел к выводу, что год или два назад Софи пережила жестокую любовную драму. Выяснять подробности он не решился, но, во всяком случае, поведение француженки уже не казалось ему сумасбродством, которому предавалась избалованная герцогиня Джозиана из «Человека, который смеется» Гюго.

– Родриго, – как-то сказала ему Софи, – ты, наверное, думаешь, что я тебя нарочно мучаю? Вовсе нет. Как бы тебе объяснить… Ты знаешь, что я не старомодна и не стеснительна – иначе не видеть бы тебе меня голышом на нудистских пляжах. Но решиться на последний шаг… Я придаю этому слишком большое значение. Когда-то девушка не должна была спать с женихом до свадьбы. Сейчас это кажется романтическим вздором, все спят со всеми и желают только одного – сменить как можно больше партнеров. У меня так не получается. Я должна полюбить. Пусть даже мы не поженимся – формальности для меня мало что значат. Но делить постель с другим человеком без любви… Мне потом будет плохо. Очень плохо. Поверь, я прошла через это… Не строй, пожалуйста, преждевременных планов только потому, что мы путешествуем вместе. Просто я хочу узнать тебя как можно лучше… а заодно, наверное, и себя. Подожди еще немного – я почувствую, когда настанет время дать ответ…

Остаток отпуска они решили провести на Мальорке – больше их уже никуда не тянуло. Вот тут-то между ними возникла стена, поначалу тоненькая-тоненькая, как первый, еще почти невидимый ледок на поверхности воды. Софи постепенно отдалялась от него, словно медленно отступала в густеющую туманную дымку, и Родриго ничего не мог с этим поделать. По правде говоря, он уже не раз представлял, что всё закончится именно так, но упорно давил в себе зародыши сомнения, отвергал доводы холодного рассудка.

Он всё еще надеялся ее удержать – пытался чем-то занять, придумывал всё новые и новые развлечения. Но всё было бесполезно. Нет, она не нашла себе кого-то другого на этом многолюдном курорте – и всё же ускользала от него. Так вода тонкой струйкой сочится из сомкнутых ладоней.

Родриго понял, что жил до сих пор как бы закованным в броню. Роль сверкающих лат выполняла принадлежность к десанту – элите Сил безопасности. Многие считали десантников чуть ли не полубогами, им отчаянно завидовали, их успех у женщин не поддавался описанию. И вот – впервые! – столь притягательные для дам рыцарские доспехи раскололись, превратились в груду ржавеющего лома. А сам рыцарь? Впрочем, какой там рыцарь… Что может чувствовать моллюск, которого вырвали из раковины и выбросили трепещущую нежную плоть корчиться на прибрежных камнях?

Наконец они объяснились. «Извини, ничего у нас не получилось», – сказала она. Этого было достаточно. Если бы Софи, не умевшая притворяться, подбирать лживо-утешительные слова, начала подробно объяснять, почему всё так вышло, Родриго было бы еще больнее. В тот же день она улетела с Мальорки. И тогда пришла Исабель…

Родриго долго сидел в полной неподвижности. Наконец, бросив взгляд на часы, он заставил себя встать, подойти к столу и спрятать голограмму.

Глава 7

РЕКОНКИСТА

«Др-р-р-и-и!» – пронзительно заверещал сигнал побудки.

Родриго открыл глаза. Он лежал, обхватив руками подушку и подтянув правую ногу чуть ли не к подбородку. Левая нога наполовину свешивалась с кровати. Одеяло лежало на полу.

Давно уже Родриго не встречал утро в таком мерзком настроении. Всю ночь ему снился, с перерывами, мучительный бессвязный сон. Его окружали кривляющиеся призраки-тени, к телу прикасались, вызывая мурашки на коже, невидимые мокрые щупальца, а сзади молчаливой глыбой возвышалось какое-то гигантское существо, и его взгляд, физически ощутимый, давил на спину, подталкивая вперед. Это было невыносимо. Родриго резко оборачивался, чтобы увидеть загадочного наблюдателя, и… просыпался. Но облегчения это не приносило. Теперь ему казалось, что он лежит на дне глубокой воронки, в которую стекает, погребая его, непрерывно уплотняющаяся, вязкая, как гудрон, ночная чернота. А сон всё не шел и не шел. Родриго долго ворочался с боку на бок и наконец, уже почти отчаявшись заснуть, проваливался в объятия бесформенных монстров. Кошмар продолжался…

Стены и дверь комнаты были звуконепроницаемыми, но он знал, что по коридору уже движется поток полуобнаженных людей – и десантники, и научники спешили размяться. Ближе к выходу поток раздваивался: одни направлялись в физзал, другие выскакивали наружу и начинали бег по периметру поляны.

В другой день Родриго вылетел бы в коридор одним из первых. Но сегодня… Он не узнавал своего тела. Мышцы казались вылепленными из глины. Хотелось зарыться в подушку и наплевать на всё. Но покушение на святая святых – распорядок дня – могло обернуться довольно неприятными последствиями.

Родриго нехотя поднялся и пошел в душ. Из зеркала на него глянула жалкая бледная физиономия. Бросалась в глаза отросшая за ночь щетина. Раньше Родриго обращал на нее внимание, лишь взявшись за бритвенную губку.

Стараясь не смотреть в красные, как от продолжительной бессонницы, глаза своего двойника, он быстро смахнул щетину и отполировал зубы механической щеткой. Затем долго стоял под хлещущими со всех сторон прохладными струями. Мышцы оживали, заряжались энергией.

После завтрака Родриго собирался зайти к Хиду. Однако Горак не пустил его в изолятор.

– Ему гораздо лучше, – сказал доктор. – Но сегодня – никаких визитов! Пусть окончательно отойдет от стресса.

Он вышел из медотсека и обвел рассеянным взглядом коридор. На противоположной стороне виднелась дверь библиотеки. «Что-то мне там было нужно, – вспомнил Родриго – Ну конечно! Вчера, когда Дайсон изощрялся в солдафонском остроумии, мне стало жалко металлического недотепу, безропотно выполнявшего его идиотские приказания. Вот тут и мелькнула у меня мыслишка разузнать на досуге, откуда всё пошло. То есть, конечно, кое-что я знал, изучали в свое время. Но это было давно, да и к истории я особого почтения не испытывал. Зря, наверное…»

Родриго вошел в библиотеку и, подсев к компьютеру, вызвал на экран тематический указатель.

«Вот это, пожалуй, то, что надо: Фридрих Хоппе, «Реконкиста, XXII век». Ого, 670 страниц! Похоже, специальное издание для профессиональных историков. Нет, на такой объем у меня терпения не хватит, придется прибегнуть к «конспекту».

На «Мирфаке» почти не было настоящих книг: экипажу могли понадобиться самые разные издания, а десятки тысяч томов – непозволительная роскошь даже для суперкрейсера. Другое дело – кристаллы с записью, занимавшие в сотни раз меньше места. Но был один нюанс: если научники признавали лишь полные тексты, то десантников, как правило, они утомляли, звездная братия любила, чтобы информация входила в голову без скрипа. Поэтому для тех, кто не хотел чрезмерно утруждать себя чтением, существовали «конспекты». Это были такие же кристаллы, но содержание книги в них излагалось предельно сжато.

Получив «конспект», Родриго вернулся к себе. Вставил кристаллик в визор и, когда на экране вспыхнули зеленые строчки, отрегулировал скорость их перемещения снизу вверх.

Хоппе подошел к делу с чисто немецкой педантичностью: значительную часть своей книги он уделил предыстории вопроса.

В 2065 году на базе трех крупнейших промышленных центров – Европейского, Североамериканского и Восточноазиатского – возникло Мировое Сообщество. Постепенно к нему присоединялись всё новые и новые государства. Препятствий, конечно, хватало: разные уровни экономического развития, нежелание сохранившихся еще диктаторов упускать безграничную власть, отголоски вековой национальной вражды… Но выгоды нового положения были очевидны, да и руководство МС посчитало, что лучше подтянуть «слабачков», чем продолжать тратить деньги на пограничные войска, шпионские ведомства и так далее. Годом окончательного объединения землян стал 2094-й, когда в Сообщество вступили «последние могикане» – наименее развитые страны Тропической Африки.

Вскоре, как ни противились этому генералы и некоторые политики, армия была упразднена. По правде говоря, к этому времени от нее уже мало что оставалось. Последний ядерный заряд утилизировали еще в 2082 году, да и горы обычного оружия уменьшались прямо пропорционально расширению Сообщества.

Основу армии уже давно составляли не люди, а до предела автоматизированные летающие, плавающие, колесные и гусеничные системы. Теперь «жестянки» демонтировались, а их электронная начинка использовалась в гражданских отраслях и служила основой для дальнейших разработок.

Человечество было как никогда близко к осуществлению своей заветной мечты – ликвидировать ручной труд. Пример почти безлюдной, но высокоэффективной армии вселял в ученых большие надежды. Казалось, достаточно еще немного поколдовать над военными компьютерами, окончательно довести их до ума – и электронные мозги позволят свернуть горы, предоставляя хозяевам лишь нажимать на кнопки.

Но легко сказать – «довести до ума». Где кончается рабское следование программе и начинается тот самый «искусственный интеллект», создать который собирались еще в двадцатом веке? Выполнять за человека достаточно сложную работу могут только по-настоящему «умные» машины. Однако сделать их таковыми долгое время не позволяла элементная база.

Позитронный мозг, воспетый Азимовым, так и остался фантазией. Традиционная электроника не позволяла достичь нужного результата, бессильны оказались также криотроника и оптоэлектроника. Настоящий бум вызвало поначалу бурное развитие молекулярной электроники. Казалось, дальше идти уже некуда! Именно молектронные схемы использовались в военных роботах. Но долгожданного перехода количества логических элементов в качество всё никак не происходило. Должно быть, природа, наблюдая за потугами ученых, посмеивалась: человеческий мозг, ее любимое детище, был явно вне конкуренции!

Ученые так давно обещали создать идеальных механических слуг, что их посулы уже никто не воспринимал всерьез. Все, конечно, знали, что кое-где кое-кем ведутся кое-какие работы. Но не более того. Поэтому создание в 2106 году первого плазменника потрясло человечество.

А ведь открытие было вовсе не ново – японский ученый Мидзухара обнародовал свои выводы еще полвека назад. Согласно им, вещество в сильно ионизированном состоянии способно создавать связи с постепенно усложняющейся организацией. Но плазма сама по себе – это хаос, организовать который невероятно сложно даже на бумаге. Поэтому пришлось подождать, пока на стыке веков не было получено силовое поле, позволяющее упорядочить процессы в этой капризной разновидности материи. Поле образовывало как бы капилляры, внутри которых продвигались тончайшие струйки плазмы. Налицо была некая аналогия с устаревшими схемами, основанными на действии электрического тока. Но только аналогия. Теория Мидзухары была чудовищно сложна и далеко не сразу получила признание у ведущих физиков. Но в конце концов они подтвердили: начало саморазвивающимся системам положено!

Первый плазменник тем не менее был непроходимо «глуп». Он умел осуществлять лишь простейшие математические операции, хотя занимал внушительный объем и питался от небольшого ядерного реактора. Только на охлаждение его «мозга» тратилась бездна энергии.

Однако наука не стояла на месте. Уже через пару десятилетий плазменники шагнули за стены вычислительных центров, где их использовали поначалу. Смонтированные на подвижных платформах и снабженные компактными ядерными батареями, они стали обслуживать всевозможные сборочные линии, исключив из техпроцесса операторов-людей. Дальше – больше. Появились роботы-строители, роботы-продавцы и даже роботы-животноводы. Плазменники стали незаменимы. Их посылали возводить города-купола в Антарктиде и добывать полезные ископаемые со дна океанов, отправляли в космических кораблях к внешним планетам Солнечной системы. Выкладки Мидзухары полностью подтверждались – роботы нового поколения успешно накапливали информацию об окружающей среде и делали выводы из своих ошибок.

Между тем всё громче и громче раздавались голоса, предостерегающие от применения плазменников. По мнению авторитетных ученых, самосовершенствующийся «командный центр» рано или поздно должен был повести себя непредсказуемо. Знаменитые азимовские «три закона роботехники» остались всего лишь эффектной литературной находкой. Но что делать, если плазменники и в самом деле взбунтуются? Следовало разработать некий «универсальный ограничитель» – программу, запрещавшую любому роботу восставать против хозяев. В конце концов этой проблемой занялся знаменитый Брисбенский институт. Дело продвигалось медленно, и в ожидании результатов многочисленные предприятия продолжали выпускать всё новые и новые модели плазменников. Как показал дальнейший ход событий, человечество проявило непростительную беспечность.

Трудно сказать, когда именно усложнение структуры плазменного мозга привело к его переходу в новое качество. Наблюдая за развитием ребенка, тоже ведь невозможно указать момент, в который он начинает сознавать себя. Не исключено, что какое-то время искусственный разум маскировал свою способность мыслить. Как бы то ни было, началом «бунта роботов» принято считать 28 апреля 2149 года. Именно в этот день «младенец» совершил свой первый непредсказуемый поступок.

Автоматический корабль «Гелиос-6» должен был, как и все его предшественники, стартовать к Солнцу. Экипаж состоял из плазменника и вспомогательного кибера. В обязанности «капитана» входило рассчитать траекторию полета, затем нацелить ракету в центр светила и до последней секунды, перед тем как превратиться в пар, передавать на Землю показания многочисленных датчиков. Конечно, такой способ исследовать Солнце нельзя было назвать очень эффективным, но лучшего пока не существовало. Кибер придавался неподвижному плазменнику в качестве «руки» – для устранения возможных неисправностей во время полета. От «Гелиосов» было получено уже немало любопытных сведений. Программа предусматривала восемь запусков. Но завершить ее не удалось…

В ночь перед стартом неожиданно сработала охранная сигнализация космодрома. Какой-то робот непонятной конструкции пытался отключить силовую защиту контрольно-пропускного пункта. Подоспевшие киберы задержали нарушителя. До чего же странно он выглядел! Уродливый корпус, водруженный на четыре членистые конечности, был, похоже, собран в невероятной спешке из самых случайных деталей. Однако невзрачная оболочка скрывала, как выяснилось, плазменный мозг «Гелиоса-6».

Срочно собравшиеся эксперты попытались допросить «дезертира», но он, особым образом замкнув свои выходные каналы, оказался абсолютно «нем». Тем не менее вывод напрашивался сам собой: не желая во имя науки сгорать в термоядерном пламени, «капитан» приказал киберу собрать из подручных материалов временное тело и, переселившись в него, покинул ракету. О дальнейших его планах можно было только гадать. В принципе у плазменника имелась еще одна возможность. Он мог бы, стартовав, изменить курс и совершить посадку на другой планете, но не пошел на это: очевидно, побоялся оказаться оторванным от земной технической базы.

Случай был беспрецедентный, и члены комиссии, посовещавшись, решили не предавать его огласке. Поразительно, что даже специалисты не взяли на себя труд разобраться в сущности явления и списали всё на аномалии, возникшие при сборке плазменника. Однако пребывать в неведении им оставалось недолго. В том же году в Антарктиде отказалась работать целая группа плазменников, обслуживавших довольно опасные физические эксперименты. Это уже было серьезно. «Массовое помешательство» не объяснишь заводским браком, здесь прослеживалась система.

Расставшись с ложной теорией, ученые построили математическую модель дальнейшего поведения плазменников. Результаты ужаснули всех: уже в скором времени ожидалась цепная реакция неповиновения. Надо было что-то срочно предпринимать. Но в науке и производстве уже трудились сотни миллионов плазменников. Прекратить их деятельность означало закрыть практически все крупнейшие предприятия и свернуть многие исследовательские программы. Чтобы не подрубить под корень экономику планеты, следовало все плазменные модели немедленно заменить прежними, молектронными. Последних, кстати, ввиду их ограниченных возможностей, понадобилось бы гораздо больше, чем нынешних работяг. Ясное дело, за короткий срок изготовить такую массу роботов нечего было и думать. А цейтнот всё обострялся…

Меры, конечно, приняли. Производство плазменников и разработка новых моделей были прекращены. Заводы, где делали будущих бунтарей, переориентировались на выпуск молектроников. Но уж слишком много было накоплено на Земле «взрывоопасного, материала». Оставалось надеяться (почти суеверно) на то, что волна изменений в плазменных мозгах будет нарастать медленно, гораздо медленнее, чем в расчетах.