Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Всемирная история без цензуры. В циничных фактах и щекотливых мифах

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Мария Баганова / Всемирная история без цензуры. В циничных фактах и щекотливых мифах - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Мария Баганова
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


В это же время мнимый перебежчик должен был сообщить саламинцам, что есть хорошая возможность захватить красивых молодых женщин, которые резвятся на берегу без всякой охраны. Мегаряне поверили ему и послали отряд на корабле. Когда корабль причалил к Колиаде, юноши выхватили спрятанные под платьями кинжалы и бросились на врагов, им на помощь пришли и сидевшие в засаде воины. Ни один из нападавших не спасся, все погибли. А афиняне поплыли на Саламин и овладели им.

Клавдий Элиан:

«Солон, стоя во главе афинян во время войны за остров Саламин, отбил два мегарских корабля, отдал их под команду афинян, переодел воинов в одежду, снятую с врагов, и, достигнув Мегар, перебил в городе много народу, так как мегарцы не распознали военной хитрости и потому не вооружились. Он победил мегарцев также и речами; однако не силой красноречия, а бесспорностью доводов: приказав раскопать старые могилы, Солон показал, что все афиняне лежали по отеческому обычаю лицом к закату, а мегарцы как придется. Судьями в этом случае выступали спартанцы».


Во время войны с мегарцами внимание афинян обратил на себя молодой Писистрат, он захватил у мегарцев их гавань Нисею. Красивый, умный, обаятельный, хороший оратор Писистрат быстро стал очень популярен особенно у бедных крестьян.

Война была выиграна, однако она потребовала огромных средств и истощила государственную казну. Неравенство между бедными и богатыми дошло по окончании войны за Саламин до высшей точки. Весь простой народ был в долгу у богатых: одни обрабатывали землю, платя богатым шестую часть урожая; другие брали у богатых в долг деньги под залог тела – их заимодавцы имели право обратить в рабство, при этом одни оставались рабами на родине, других продавали на чужбину. Многие вынуждены были продавать даже собственных детей (никакой закон не воспрещал этого) и бежать из отечества из-за жестокости заимодавцев. Но огромное большинство, и к тому же люди большой физической силы, собирались и уговаривали друг друга не оставаться равнодушными зрителями, а выбрать себе одного вожака, надежного человека и освободить должников, пропустивших срок уплаты, а землю переделить и совершенно изменить государственный строй.

Казалось, что афинское государство сможет устоять, а смуты прекратятся только в том случае, если возникнет тиранния. Не помогали даже суровые законы, составленные в 621 году архонтом Драконтом – современником «Семи мудрецов». Про эти законы говорили, что они написаны не чернилами, а кровью: почти за все преступления было назначено одно наказание – смертная казнь; таким образом, и осужденные за праздность подвергались смертной казни, и укравшие овощи или плоды несли то же наказание, как и святотатцы и человекоубийцы. Когда Драконта спросили, почему он за большую часть преступлений назначил смертную казнь, он, как говорят, отвечал, что мелкие преступления, по его мнению, заслуживают этого наказания, а для крупных он не нашел большего.

Наиболее рассудительные люди в Афинах, видя, что Солон, – пожалуй, единственный человек, за которым нет никакой вины, который не соучаствует в преступлениях богатых и в то же время не угнетен нуждою, как бедные, стали просить его взять в свои руки государственные дела и положить конец раздорам. Солону даже предлагали установить тираннию, убеждали его взяться за государственные дела с большей решительностью, когда власть будет у него в руках. Однако никакие уговоры не могли поколебать его демократических убеждений; друзьям он сказал, что тиранния – прекрасное местечко, только выхода из него нет.

По поводу собственного отказа от единоличной власти Солон сам на себя написал эпиграмму от имени «человека толпы»:

Нет, ни опытным, ни мудрым не был никогда Солон:

Божество ему давало много благ, но он не взял,

Радуясь, он сеть закинул, только вытащить не смог,

Помутился его разум, был он мужества лишен.

А вот я, чтоб только властью и богатством завладеть

И тиранном стать в Афинах на один всего денек,

Дал содрать с себя бы шкуру и весь род мой погубить.

Первым актом его государственной деятельности был закон, в силу которого существовавшие долги были прощены, и на будущее время запрещалось давать деньги в долг «под залог тела». Этим он не угодил ни богатым, ни бедным: богатых он озлобил уничтожением долговых обязательств, а бедных – еще больше – тем, что не произвел передела земли, на который они надеялись.


Плутарх:

«Говорят, при издании этого закона с ним произошел в высшей степени неприятный случай. Когда он принял решение об уничтожении долгов и искал соответствующего способа выражения и подходящего предисловия, он сообщил своим ближайшим друзьям – Конону, Клинию и Гиппонику, которым особенно доверял, что трогать земельные владения он не думает, но долги решил уничтожить. Они тотчас же воспользовались этими сведениями: до издания закона заняли у богатых людей большие суммы и скупили много земли. Потом, по обнародовании закона, купленную землю они использовали, а деньги кредиторам не отдали. Этим они навлекли на Солона тяжелые обвинения и нарекания: говорили, что он не жертва, а участник обмана. Однако это обвинение скоро было рассеяно: оказалось, что он дал взаймы пять талантов и первый отказался от них на основании своего закона. А этих друзей Солона постоянно называли “хреокопидами” – неплательщиками».


Впрочем, скоро возмущение сменилось благодарностью. Афиняне поняли пользу этой меры и назначили Солона исправителем государственного строя и законодателем. Они предоставили ему на усмотрение все без исключения – государственные должности, народные собрания, суды, советы, определение ценза для каждого из этих учреждений, числа членов и срока их деятельности; дали ему право отменять или сохранять все, что он найдет нужным из существующих, сложившихся порядков.

Солон прежде всего отменил все законы Драконта, кроме законов об убийстве.

Желая оставить все высшие должности за богатыми, как было и прежде, а к прочим должностям, в исполнении которых простой народ раньше не участвовал, допустить и его, Солон ввел оценку имущества граждан. Самые бедные участвовали в управлении лишь тем, что могли присутствовать в народном собрании и быть судьями. Последнее казалось вначале ничего не значащим правом, но впоследствии стало в высшей степени важным, потому что большая часть важных дел попадала именно к судьям. Даже на приговоры по тем делам, решение которых Солон предоставил должностным лицам, он позволил также апеллировать в суд.

Когда его спросили, самые ли лучшие законы он дал афинянам, он ответил: «Да, самые лучшие из тех, какие они могли принять».


Некоторые из законов Солона:

Закон требовал отнятия гражданских прав у гражданина, во время междоусобия не примкнувшего ни к той, ни к другой партии. Возможно, таким образом Солон пытался принудить каждого афинянина к гражданской активности.


Закон позволял богатой сироте, в случае неспособности ее мужа к брачному сожительству, вступить в связь с кем-либо из его ближайших родственников. По закону муж богатой сироты должен иметь свидание с нею по крайней мере три раза в месяц. Если он не мог исполнить свой долг, то считался неспособным.


Плутарх:

«Солон уничтожил обычай давать приданое и разрешил невесте приносить с собою только три гиматия и вещи из домашней обстановки небольшой ценности – больше ничего. По его мысли, брак не должен быть каким-то доходным предприятием или куплей-продажей; сожительство мужа с женой должно иметь целью рождение детей, радость, любовь».


Солон законодательно запретил дурно говорить об умершем. Бранить живого Солон запретил в храмах, судебных и правительственных зданиях, равно как и во время зрелищ; за нарушение этого закона он назначил штраф в три драхмы в пользу оскорбленного лица и еще два в пользу казны.


Он регламентировал траур, запретив женщинам царапать себе лицо, бить себя в грудь, употреблять сочиненные причитания, провожать с воплями постороннего им покойника. Он не позволил приносить вола в жертву покойнику, класть с ним больше трех гиматиев, ходить на чужие могилы, кроме как в день похорон.


Плутарх:

«Солоновы законы о женщинах… кажутся во многом нелепыми. Тому, кто застанет любовника своей жены на месте преступления, он дал право его убить; а тот, кто похитит свободную женщину и изнасилует ее, карается штрафом в сто драхм…Наказывать за один и тот же поступок то с неумолимой строгостью, то с благодушной шуткой, назначая какой попало денежный штраф, неразумно; впрочем, ввиду тогдашней редкости монеты в Афинах, трудность доставать деньги делала денежный штраф тяжелым».


До введения законов Солона афинянам не было позволено делать завещания: деньги и дом умершего должны были оставаться в его роде. «Солон разрешил тем, кто не имел детей, отказывать свое состояние, кому кто хочет, отдавая преимущество дружбе перед родством, любви перед принуждением, и сделал имущество действительной собственностью владельца».


Солон издал закон, по которому сын не обязан был содержать отца, не отдавшего его в учение ремеслу, дети, рожденные от гетеры, тоже не обязаны были содержать отцов.


Плутарх:

«Что Солон не был равнодушен к красавцам и не имел мужества вступить в борьбу с любовью, “как борец в палестре”, это можно видеть из его стихотворений; кроме того, он издал закон, воспрещающий рабу натираться маслом для гимнастических упражнений и любить мальчиков. Он ставил это в число благородных, почтенных занятий и некоторым образом призывал людей достойных к тому, от чего отстранял недостойных».


Солон издал закон, по которому можно было пользоваться общественным колодцем, если он находился на расстоянии не более четырех стадий; а где колодец находился дальше, там надо было искать собственную воду. Если воды не находили, то разрешалось брать воду у соседа два раза в день по одному сосуду определенного размера: по мнению Солона, следовало приходить на помощь в нужде, но не потакать лености.

Солон определил расстояние, которое следовало соблюдать при посадке растений, при установке пасек, при рытье канав. Законы включали и постановление о питании в общественном месте, обозначенном словом «параситейн». Одному и тому же лицу он не дозволял часто пользоваться общественным столом; но, с другой стороны, наказывал и тех, кто, имея на это право, от него отказывался, усматривая в первом случае жадность, а во втором презрение к обществу.


Законы были написаны на деревянных таблицах, которые были заключены в рамки и могли поворачиваться вокруг своей оси. Эти таблички хранились в Пританее и назывались «кирбы».

После введения законов к Солону каждый день приходили люди: то хвалили, то бранили, то советовали вставить что-либо в текст или выбросить. Солон, посчитав, что исполнять эти желания нет смысла, а не исполнять значит возбуждать ненависть к себе, решил на время покинуть Афины. Поэтому он попросил у афинян позволения уехать за границу на десять лет и отплыл из города: он надеялся, что за это время к законам привыкнут.

Некоторое время он жил в Египте и узнал там сказание об Атлантиде, о которой, по слухам, даже собирался написать обширный труд, но не успел. Потом он поехал на Кипр.


Анекдот:

Когда Солон пришел к Фалесу в Милет, он удивлялся полному его равнодушию к браку и рождению детей. Фалес на этот раз промолчал, а спустя несколько дней подговорил одного приезжего рассказать, будто он недавно, десять дней назад, приехал из Афин. Солон спросил его, нет ли чего нового в Афинах. Приезжий, подученный Фалесом, сказал: “Ничего, только клянусь Зевсом, были похороны одного молодого человека, и провожал его весь город. Это был, как говорили, сын человека известного, первого в городе по своим нравственным качествам. Его самого не было; говорили, что он уже давно находится за границей”. – “Какой несчастный!.. – воскликнул Солон. – А как его называли?” “Я слышал его имя, – отвечал тот, – да не помню; только много было разговоров об его уме и справедливости”. Так при каждом ответе страх у Солона все возрастал; наконец, уже в полной тревоге он подсказал приезжему имя и спросил, не называли ли умершего сыном Солона. Тот ответил утвердительно. Тогда Солон стал бить себя по голове, делать и говорить все то, что делают и говорят люди в глубоком несчастии. Фалес, дотронувшись до него и засмеявшись, сказал: “Вот это, Солон, и удерживает меня от брака и рождения детей, что валит с ног и тебя, такого сильного человека. Что же касается этого рассказа, не бойся: это неправда”.

Пересказал Плутарх.


Когда он оплакивал погибшего сына (о котором более ничего не известно), кто-то ему сказал: «Ведь это бесполезно!» – «Оттого и плачу, что бесполезно», – ответил Солон.

Солон у Креза

Солон по просьбе лидийского царя Креза приехал в Сарды. Проходя по дворцу, мудрец видел множество придворных в богатых нарядах, но их пышность померкла перед великолепием самого Креза. На царе было надето все, что из своих драгоценных камней, цветных одежд, золотых вещей художественной работы он считал выдающимся по красоте, изысканным, завидным, – конечно, для того, чтобы глазам представилось зрелище как можно более пышное и пестрое. Таким образом лидийский царь рассчитывал поразить воображение знаменитого греческого мудреца. Но Солон ни действием, ни словом не выразил ничего такого, чего ожидал Крез; всем здравомыслящим людям было ясно, что он с презрением смотрит на отсутствие у него духовных интересов и мелочное тщеславие. Крез велел открыть ему свои сокровищницы, потом провести его по дворцу и показать всю роскошную обстановку. Но Солон снова остался равнодушен. Тогда Крез напрямую спросил его, знает ли он человека счастливее его.


Плутарх:

«Солон, не желая ему льстить, но и не желая раздражать еще больше, сказал: “Царь Лидийский! Нам, эллинам, бог дал способность соблюдать во всем меру; а вследствие такого чувства меры и ум нам свойствен какой-то робкий, по-видимому, простонародный, а не царский, блестящий. Такой ум, видя, что в жизни всегда бывают всякие превратности судьбы, не позволяет нам гордиться счастьем данной минуты и изумляться благоденствию человека, если еще не прошло время, когда оно может перемениться. К каждому незаметно подходит будущее, полное всяких случайностей; кому бог пошлет счастье до конца жизни, того мы считаем счастливым.

А называть счастливым человека при жизни, пока он еще подвержен опасностям, – это все равно что провозглашать победителем и венчать венком атлета, еще не кончившего состязания: это дело неверное, лишенное всякого значения”».


После этого разговора Солон удалился, Крез был обижен и раздосадован. Однако спустя некоторое время Крез потерпел сокрушительное поражение в войне с персидским царем Киром. Он потерял свою столицу, сам был взят в плен живым, и ему предстояла печальная участь быть сожженным на костре. Когда связанного Креза возвели на костер, он в отчаянии трижды воскликнул: «О Солон!»


Плутарх:

«Кир удивился и послал спросить, что за человек или бог Солон, к которому одному он взывает в таком безысходном несчастии. Крез, ничего не скрывая, сказал: «Это был один из эллинских мудрецов, которого я пригласил, но не за тем, чтобы его послушать и научиться чему-нибудь такому, что мне было нужно, а для того, чтобы он полюбовался на мои богатства и, вернувшись на родину, рассказал о том благополучии, потеря которого, как оказалось, доставила больше горя, чем его приобретение – счастья. Пока оно существовало, хорошего от него только и было, что пустые разговоры да слава; а потеря его привела меня к тяжким страданиям и бедствиям, от которых нет спасения. Так вот он, глядя на мое тогдашнее положение, предугадывал то, что теперь случилось, и советовал иметь в виду конец жизни, а не гордиться и величаться непрочным достоянием». Этот ответ передали Киру; он оказался умнее Креза и, видя подтверждение слов Солона на этом примере, не только освободил Креза, но и относился к нему с уважением в течение всей его жизни. Так прославился Солон: одним словом своим одного царя спас, другого вразумил».


Анекдот:

Царь Крез, воссев на трон в пышном наряде, спросил Солона, видел ли он что-нибудь прекраснее; а Солон ответил: «Видел – и петухов, и фазанов, и павлинов: их убранство дано им природою и прекрасней в тысячу раз».

А между тем в Афинах…

Спустя назначенный срок Солон вернулся в родной город, но, к своему глубокому сожалению, не нашел там мира и согласия. В Афинах происходили смуты, и хотя еще действовали законы Солона, но все ожидали переворота и желали другого государственного строя. При этом все хотели не равноправия, а надеялись при перевороте одержать верх и совершенно одолеть противную партию. Писистрат замыслил совершить государственный переворот и захватить власть.


Плутарх:

«Писистрат, изранив себя, приехал в повозке на площадь и стал возмущать народ, говоря, что враги замышляют его убить за его политические убеждения. Поднялись негодующие крики. Солон подошел к Писистрату и сказал: “Нехорошо, сын Гиппократа, ты играешь роль гомеровского Одиссея: он обезобразил себя, чтобы обмануть врагов, а ты это делаешь, чтобы ввести в заблуждение сограждан”».


Геродот:

«Писистрат, тогда уже помышлявший о тираннии, создал третью партию. Он набрал приверженцев и, открыто став вождем партии гиперакриев, придумал вот какую хитрость. Он изранил себя и своих мулов и затем въехал на повозке на рыночную площадь, якобы спасаясь от врагов, которые хотели его избить, когда он ехал по полю. Писистрат просил народ дать ему охрану. Он уже ранее отличился как полководец в войне с мегарцами, завоевав Нисею и совершив другие замечательные подвиги. Народ же афинский позволил себя обмануть, предоставив ему телохранителей из числа горожан: они были у Писистрата не копьеносцами, а дубинщиками, сопровождая его с деревянными дубинами. Во главе с Писистратом они-то и восстали и захватили акрополь. Тогда Писистрат стал владыкой афинян. Он не нарушил, впрочем, порядка государственных должностей и не изменил законов, но управлял городом по существующим законоустановлениям, руководя государственными делами справедливо и дельно».


После этого в городе поднялся переполох. Солон, несмотря на свою глубокую старость и отсутствие помощников, все-таки явился на площадь и обратился к гражданам с воззванием: то бранил их за неразумие и малодушие, то ободрял еще и убеждал не предавать свою свободу. Тут он и сказал знаменитые слова, что несколько дней назад было легче помешать возникновению тираннии в самом ее зародыше, но зато теперь предстоит более славный подвиг – искоренить ее и уничтожить, когда она уже возникла и выросла. Но никто не слушал его; все были в страхе. Тогда Солон вернулся домой, взял оружие и встал вооруженный перед дверьми на улице. «Я по мере сил своих, – сказал он, – защищал отечество и законы». Во все последующее время он ничего не предпринимал, не слушал друзей, советовавших ему бежать, а писал стихи, в которых упрекал афинян:

Если страдаете вы из-за трусости вашей жестоко,

Не обращайте свой гнев против великих богов.

Сами возвысили этих людей вы, им дали поддержку

И через это теперь терпите рабства позор.

После этого многие предостерегали Солона, что тиранн его погубит, и спрашивали, на что он рассчитывает, поступая с такой отчаянной смелостью. «На старость», – отвечал Солон.

Писистрат, однако, Солона не тронул, но, вспомнив его давнюю выходку с шапочкой безумного и публичным чтением стихов о Саламине, объявил Солона сумасшедшим.

«Точно ли я сумасшедший, покажет недолгое время. Выступит правда на свет, сколько ее ни таи, – ответил Солон, добавив: – Отечество мое! Я послужил тебе и словом и делом!»

Несмотря на это, Писистрат, захватив власть, сумел привлечь к себе Солона уважением, любезностью, приглашениями, так что Солон стал его советником и одобрял многие его мероприятия. К нему все относились с уважением и почтением; но по старости он не имел уже ни силы, ни охоты по-прежнему говорить или действовать публично; только при встречах с руководителями обеих сторон он в частных беседах с ними старался уничтожить раздор и примирить их между собою. Писистрат всегда прислушивался к его речам. Солон говорил и ему самому и другим, что если у Писистрата из души изъять любовь к первенству и исцелить его от страсти к тираннии, то не будет человека более склонного к добру и лучшего гражданина. После начала тираннии Писистрата Солон прожил меньше двух лет. По легенде, после его смерти пепел от сожженного тела философа был развеян над Саламином.


Писистрат сохранил законы Солона, взимал относительно умеренные налоги – десятину, улучшил судопроизводство, ввел пенсию для инвалидов войн. Любовь бедных крестьян он заслужил тем, что роздал им земли, конфискованные у своих аристократических противников. Из других деяний Писистрата следует отметить постройку порта Пирей; храма Деметры в Элевсине, недалеко от Афин, в самих Афинах – рынка и водопровода.

Политическим кредо Писистрата было «Пусть народ занимается своими делами, а я позабочусь об общественных».

Он неоднократно изгонялся из Афин своими политическими противниками, однажды даже собственным тестем – Мегаклом. Согласно приведенной Геродотом сплетне, Писистрат, имевший взрослых сыновей, не хотел заводить потомства от своей второй супруги, которая к тому же происходила из рода, считавшегося в Афинах проклятым, и поэтому сходился с ней исключительно «противоестественным образом», чем вызвал страшную обиду ее родни. По их настоянию, к Писистрату был применен закон о тираннии, его имущество конфисковано и продано с торгов. Но Писистрат, отправившись со своими «копьеносцами» во Фракию, захватил там серебряные Пангейские рудники, благодаря чему получил финансовые возможности для дальнейшей борьбы. Спустя десять лет он двинулся со своими наемниками на Афины и вновь занял их.


Аристотель:

«Руководил государственными делами Писистрат (…) с умеренностью и скорее в духе гражданского равноправия, чем тираннически. Он был вообще гуманным и кротким человеком, снисходительным к провинившимся; бедных он даже снабжал вперед деньгами на сельские работы, чтобы они могли кормиться, занимаясь земледелием (…) вообще простой народ он старался ничем не раздражать во время своего правления, но всегда обеспечивал мир и поддерживал спокойствие».


Отрывок из письма Солона – Эпимениду. «Вижу: ни мои законы не были на пользу афинянам, ни ты твоими очищениями не помог согражданам. Ибо не обряды и законодатели сами по себе могут помочь государству, а лишь люди, которые ведут толпу, куда пожелают. Если они ведут ее хорошо, то и обряды и законы полезны, если плохо, то бесполезны. Мои законы и мое законодательство ничуть не лучше: применявшие их причинили пагубу обществу, не воспрепятствовав Писистрату прийти к власти, а предостережениям моим не было веры: больше верили афиняне его лести, чем моей правде. Тогда я сложил свое оружие перед советом военачальников и объявил, что умнее тех, кто не предвидел тираннии Писистрата, и сильнее тех, кто убоялся ей воспротивиться. И за это Солона объявили сумасшедшим. Наконец, я произнес такую клятву: “Отечество мое! Я, Солон, готов тебя оборонять и словом и делом, но они меня полагают безумным. Поэтому я удаляюсь отселе как единственный враг Писистрата, они же пусть служат ему хоть телохранителями. Ибо надобно тебе знать, друг мой, что человек этот небывалыми средствами домогался тираннии. Поначалу он был народным предводителем. Потом он сам себя изранил, явился в суд и возопил, что претерпел это от своих врагов, в охрану от которых умоляет дать ему четыреста юношей. А народ, не послушав меня, дал ему этих мужей, и они стали при нем дубинщиками. А достигнув этого, он упразднил народную власть. Так не вотще ли я радел об избавлении бедных от кабалы, если ныне все они рабствуют Писистрату?”»

Глава 2

Сто лет спустя. Золотой век Перикла. Такой ли уж золотой?

Перикл был из филы Акамантиды, из дема Холарга – как с отцовской, так и с материнской стороны из дома и рода, занимавших первое место. По легенде, накануне родов его матери Агаристе приснилось, что она родила льва. Телесных недостатков у него не было, только голова была продолговатая и несоразмерно большая. Вот почему он изображается почти на всех статуях со шлемом на голове, – очевидно, потому, что скульпторы не хотели представлять его в позорном виде. Но аттические поэты называли его «схинокефалом» – лукоголовым, потому что морскую луковицу называют иногда «схиной».


Учителем Перикла был философ-атеист Анаксагор из Клазомен, которого современники уважительно называли «Умом». Питая необыкновенное уважение к этому человеку, Перикл усвоил серьезную манеру речи, серьезное выражение лица. Он редко смеялся, мало жестикулировал, одевался очень скромно, говорил ровно, избегал торопливости. Его было трудно, почти невозможно вывести из себя.


Плутарх:

«…какой-то подлый нахал однажды целый день его бранил и оскорблял; он молча терпел это на площади, заканчивая в то же время какое-то неотложное дело; вечером он скромно пошел домой, а тот человек шел за ним и осыпал его всякими ругательствами. Перед тем как войти в дом, когда было уже темно, он велел своему слуге взять светильник и проводить этого человека до самого его дома».

Занявшись политикой, он отказался от приглашений на обеды и от всех такого рода дружеских, коротких отношений, так что во время своей долгой политической деятельности он не ходил ни к кому из друзей на обед. В городе его видели идущим лишь по одной дороге – на площадь и в Совет.


Плутарх о речах Перикла:

«Перикл, настраивая свою речь, как музыкальный инструмент, в тон этому укладу жизни и высокому образу мыслей, во многих случаях пользовался Анаксагором, примешивая понемногу, как бы в подкрепление, к своему красноречию науку о природе.


Перикл был осторожен в речах и, идя к ораторской трибуне, молил богов, чтобы у него против воли не вырвалось ни одного слова, не подходящего к данному делу.


Однажды, когда он вместе с Софоклом участвовал в морской экспедиции в должности стратега, и Софокл похвалил одного красивого мальчика, Перикл ему сказал: “У стратега, Софокл, должны быть чистыми не только руки, но и глаза”.


Перикл, произнося с трибуны надгробную речь в память граждан, павших на Самосе, назвал их бессмертными подобно богам: “Ведь и богов мы не видим, – сказал он, – но по тем почестям, которые им оказывают, и по тем благам, которые они нам даруют, мы заключаем, что они бессмертны; эти черты свойственны и тем, которые погибли в бою за отечество”».


Власть далась Периклу нелегко, ему пришлось выдержать серьезную борьбу с членом Ареопага Кимоном, человеком очень богатым и влиятельным. Ареопаг – «холм Ареса» – орган власти в Афинах, был назван по месту заседаний на холме Ареса возле Акрополя.

Кимон приглашал каждый день нуждающихся граждан обедать, одевал престарелых, снял загородки со своих усадеб, чтобы, кто захочет, пользовался их плодами. Перикл, будучи намного его беднее, не мог себе позволить подобного, поэтому он обратился к разделу общественных денег.


Плутарх:

«Раздачею денег на зрелища, платою вознаграждения за исполнение судейских и других обязанностей и разными вспомоществованиями Перикл подкупил народную массу и стал пользоваться ею для борьбы с Ареопагом, членом которого он не был».


Приобретя влияние, Перикл стал добиваться изгнания Кимона, объявив того сторонником спартанцев и врагом демократии. Обвинения не соответствовали истине, но тот действительно был подвергнут остракизму и изгнан!

Впрочем, утверждают, что впоследствии Перикл сам внес предложение о возвращении Кимона из ссылки и вернул ему один из важных постов. Больше никаким репрессиям тот не подвергался и умер на Кипре в должности стратега.

Однако единоличной власти Периклу добиться не удалось: аристократическая партия все-таки хотела противопоставить ему какого-нибудь противника, который бы ослабил его влияние. В противовес ему они выставили Фукидида из Алопеки, человека умеренного, бывшего в свойстве с Кимоном. Фукидид не был таким любителем войны, как Кимон; но он был больше склонен к общественной жизни и к занятию политикой. Оставаясь в городе и ведя борьбу с Периклом на трибуне, он скоро восстановил равновесие между приверженцами различных взглядов.

Среди военных походов Перикла особенно знаменит его поход в Херсонес, доставивший спасение жившим там эллинам, несколько экспедиций в Понт – Черное Море, а также морской поход вокруг Пелопоннеса, названный современниками «изумительным». С эскадрой в сто триер он опустошил не только большую часть побережья, но и проникал с гоплитами, бывшими во флоте, в глубь страны далеко от моря. С его отрядом не произошло ни одного даже и случайного несчастия.


При Перикле в Афинах развернулось мощное строительство: именно тогда архитекторы Иктин и Калликрат возвели Парфенон, Калликратом же были сооружены Длинные стены, защищавшие дорогу из Афин в порт Пирей. Был построен и театр – Одеон. Именно в честь него столь многие современные кинотеатры называются «Новыми Одеонами». Всем распоряжался и за всем наблюдал у Перикла скульптор Фидий.

Все это не только служило украшению города, но и давало работу городской бедноте – праздной и в силу этого опасной. Перикл же добивался, чтобы те, кто не несет военной службы, не были обездолены, но вместе с тем чтобы они и не получали, выражаясь по-современному, «пособие по безработице». Поэтому он добивался финансирования грандиозных по тем временам проектов, требовавших применения разных ремесел и рассчитанных на долгое время, чтобы остающееся в городе население имело право пользоваться общественными суммами нисколько не меньше граждан, находящихся во флоте, в гарнизонах, в походах.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5