Неудача Сократа. Алкивиад

Одним из самых любимых учеников Сократа и самой большой его неудачей стал Алкивиад – племянник и воспитанник Перикла. Отец Алкивиада, Клиний, погиб в морском сражении, когда его сын был еще совсем маленьким. «В его поведении и нраве было очень много разнородного и переменчивого», – говорит об Алкивиаде Плутарх и замечает, что «среди многих присущих ему от природы горячих страстей самой пылкой была жажда первенства и победы».

Нрав мальчика проявился уже в ранние годы. Как-то еще малышом, он играл в бабки в тесном переулке, и когда очередь бросать кости дошла до него, подъехала тяжело груженная телега, которая неизбежно должна была разметать брошенные им бабки. Сначала мальчик попросил возницу немного обождать, но грубый мужлан не обратил внимания на его слова и продолжал погонять лошадей, и тогда остальные дети расступились, Алкивиад же бросился ничком перед самой телегой и, вытянувшись поперек дороги, крикнул вознице: «Теперь езжай, коли хочешь!» Тот в испуге осадил назад, а остальные участники этой сцены, оправившись от изумления, с громкими криками бросились к Алкивиаду.

Плохую службу Алкивиаду сослужила его необычайная красота, воспетая многими поэтами.

Плутарх:

«…во всякую пору его жизни она была в полном цвете, сообщая мальчику, юноше, а затем взрослому мужу прелесть и обаяние… Говорят, ему была в пользу даже картавость, придававшая убедительность и редкое изящество непринужденным речам».

Древние так восхищались его внешностью, что столетия спустя средневековые переводчики приняли Алкивиада за… женщину! «Скажи, в каких краях они, / Таис, Алкида – утешенье / Мужей, блиставших в оны дни?» – писал Франсуа Вийон. «Алкида» – это и есть красавец Алкивиад, в юные годы действительно бывший «утешением» многих мужей: любовников у него было очень много. «Целая толпа знатных афинян окружала Алкивиада, ходила за ним по пятам, предупреждала все его желания», – сообщает Плутарх. Зная силу своей внешности, с ранних лет Алкивиад пользовался этим, чтобы приобретать влияние на людей. Большинство поклонников привлекала лишь красота мальчика, единственным человеком, заботившимся о его душе, был Сократ. Один из биографов Алкивиада пошутил, что Сократ держал своего возлюбленного за уши, оставляя соперникам немало удобных для захвата мест, которые ему самому недоступны, – чрево, срам, глотку… Но Сократ был один, а льстецов вокруг было много. Они разжигали честолюбие и тщеславие юноши, твердя, что стоит ему взяться за государственные дела, как он разом не только затмит всех прочих военачальников и народных любимцев, но и самого Перикла превзойдет могуществом и славою среди греков.

Однажды философ-человеконенавистник Тимон, встретив Алкивиада, поздоровался и сказал: «Молодец, сынок, расти все выше и выше – громадным злом вырастешь ты для них всех!» – кто засмеялся, кто ответил бранью, но были и такие, кого эти слова смутили не на шутку.

Плутарх:

«Алкивиад, с самых ранних лет избалованный и как бы замкнутый в кругу людей, которые искали только его благосклонности и не давали прислушаться к словам наставника и воспитателя, все же благодаря врожденным своим качествам узнал Сократа и сблизился с ним, отдалившись от богатых и знатных влюбленных. Они быстро подружились, и когда он услышал речи Сократа – речи не любовника, жаждущего недостойных мужа наслаждений, домогающегося поцелуев и ласк, но обличителя, бичующего его испорченность и пустую, глупую спесь».

Сократ единственный пользовался уважением Алкивиада, с остальными же влюбленными тот был резок и неприветлив, не ставя их ни во что. Подчас его выходки были чрезвычайно грубы. Однажды некий Анит пригласил Алкивиада на пир. Приглашение Алкивиад отверг и, оставшись у себя, пил с друзьями; когда же все захмелели, то шумной ватагой отправились к Аниту. Алкивиад остановился в дверях залы, окинул взором столы, уставленные серебряными и золотыми кубками, и приказал рабам забрать половину утвари и отнести к нему домой, но войти не удостоил и, распорядившись подобным образом, удалился. Гости возмущенно закричали, что Алкивиад-де нагло оскорбил хозяина. «Напротив, – возразил Анит, – он обнаружил сдержанность и снисходительность: ведь он оставил нам эту половину, меж тем как мог забрать все».

Анекдоты об Алкивиаде:

Он хотел повидаться с Периклом и пришел к дверям его дома. Ему ответили, что хозяину недосуг, что он размышляет над отчетом, который должен будет дать афинянам, и, уходя, Алкивиад заметил: «А не лучше ли было бы ему подумать о том, как вообще не давать отчетов?

У Алкивиада была собака, удивительно красивая, которая обошлась ему в семьдесят мин, и он приказал обрубить ей хвост, служивший животному главным украшением. Друзья были недовольны его поступком и рассказывали Алкивиаду, что все жалеют собаку и бранят хозяина, но тот лишь улыбнулся в ответ и сказал: «Что ж, все складывается так, как я хочу. А хочу я, чтобы афиняне болтали именно об этом, – иначе как бы они не сказали обо мне чего-нибудь похуже!

Падение Алкивиада

Алкивиад был избран стратегом и достиг в этой должности больших успехов. Но с делами и речами государственного мужа, с искусством оратора и мудростью сочетались непомерная роскошь повседневной жизни, разнузданность в попойках и любовных удовольствиях. Афинян шокировала его манера одеваться: «…пурпурные, женского покроя одеяния, волочившиеся в пыли городской площади», чудовищная расточительность, выставляемая напоказ роскошь и распущенность. Почтенные граждане негодовали и с омерзением отплевывались. Зависть к Алкивиаду была велика, но он был умен и не совершал явных промахов, за которые его можно было привлечь к суду. Однако репутация его была такова, что народ был готов поверить и явной клевете.

На празднике в честь Адониса жители Афин, по обычаю, выставляли на улицу изображения богов. Наутро обнаружилось, что большая часть изображений изуродована. Один из вожаков толпы привел нескольких рабов и вольноотпущенников, которые заявили, что видели, как Алкивиад и его друзья, напившись, уродовали статуи богов, а кроме того, подражали на своих попойках тайным священнодействиям. Репутация Алкивиада была такова, что этим обвинениям поверили, хотя ничего надежного и достоверного доносчики показать не смогли. Один из них на вопрос, как он узнал осквернителей герм в лицо, ответил: «При свете луны», – и жесточайшим образом просчитался, поскольку все происходило в новолуние. Среди людей здравомыслящих это вызвало замешательство, однако в глазах народа даже подобная несуразица не лишила обвинений убедительности, и многие из друзей Алкивиада оказались в тюрьме. Сам Алкивиад, в то время бывший стратегом во флоте, решил не возвращаться на родину и дезертировал. Он был осужден заочно, его имущество конфисковано, а сверх того было принято дополнительное решение, обязывающее всех жрецов и жриц предать его проклятию.

Клавдий Элиан:

«Афиняне отозвали Алкивиада из Сицилии, чтобы предать суду и приговорить к смерти, но он не подчинился приказу, сказав: “Нелепы старания оправдаться, когда можно просто бежать”».

Алкивиад бежал в Пелопоннес и поступил на службу к врагам афинян – спартанцам. Он предал свою родину, возглавив войско противника. В числе прочего отряды, возглавляемые Алкивиадом, сумели разрушить Длинные стены, защищавшие путь из Афин в морской порт Пирей. Ничто другое не могло так непоправимо ослабить город.

Конечно, в Спарте Алкивиаду пришлось оставить прежние манеры. Теперь он коротко остригся, купался лишь в холодной воде, ел ячменные лепешки и черную похлебку. Однако и тут он не мог сдержать свою сластолюбивую натуру и соблазнил Тимею, жену царя Агида, который был с войском за пределами Лакедемона, и та забеременела от него, и даже не скрывала этого. Женщина родила мальчика и дала ему имя Леотихида, но у себя, в кругу подруг и служанок, шепотом звала младенца Алкивиадом – так велика была ее любовь! А сам Алкивиад, посмеиваясь, говорил, что сделал это не из дерзкого озорства и не по вожделению, но только ради того, чтобы Спартою правили его потомки. Однако это не сбылось: Агид отказался признать его своим сыном, и Леотихид впоследствии лишился права на престол. Зато самому Алкивиаду пришлось бежать из Спарты, опасаясь мести Агида.

Он нашел пристанище при дворе персидского сатрапа Тиссаферна, где быстро занял самое высокое положение при дворе. Тиссаферн до такой степени поддался на обходительность Алкивиада, что самый прекрасный из своих садов, изобиловавший полезными для здоровья водами и лужайками, с приютами для отдыха и местами для увеселений, убранными истинно по-царски, он велел впредь именовать «Алкивиадовым». И все называли его так в течение многих и многих лет.

Плутарх:

«…среди многих его способностей было… искусство улавливать людей в свои сети, приноравливаясь к чужим обычаям и порядкам. Стремительностью своих превращений он оставлял позади даже хамелеона: к тому же хамелеон, как рассказывают, способен принять всякую окраску, кроме белой, тогда как Алкивиад, видел ли он вокруг добрые примеры или дурные, с одинаковой легкостью подражал и тем и другим: в Спарте он не выходил из гимнасия, был непритязателен и угрюм, в Ионии – изнежен, сластолюбив, беспечен, во Фракии беспробудно пьянствовал, в Фессалии не слезал с коня, при дворе сатрапа Тиссаферна в роскоши, спеси и пышности не уступал даже персам, и не то чтобы он без малейших усилий изменял подлинную свою природу и преобразовывался на любой лад в душе, отнюдь нет, но когда он замечал, что, следуя своим наклонностям, он рискует вызвать неудовольствие тех, кто его окружает, он всякий раз укрывался за любою личиною, какая только могла прийтись им по вкусу».

Алкивиад еще не раз менял покровителей, он даже сумел вернуться в Афины, снова заняв должность стратега, и одержать немало побед, спасая город от гибели. Но не суждено ему было завершить свою жизнь в почете и уважении!

Плутарх:

«Если бывали люди, которых губила собственная слава, то, пожалуй, яснее всего это видно на примере Алкивиада. Велика была слава о его доблести и уме, ее породило все, свершенное им, а потому любая неудача вызывала подозрение – ее спешили приписать нерадивости, никто и верить не желал, будто для Алкивиада существует что-либо недосягаемое: да, да, если только он постарается, ему все удается!»

Афиняне роптали, так как дела шли не столь быстро и успешно, как они рассчитывали, не задумываясь, как жестоко стеснен в средствах их полководец, ведущий войну с противником, которого снабжает деньгами сам великий царь. Враги Алкивиада усердствовали, распуская о нем злые сплетни. И вот после одного случайного поражения народ поверил врагам Алкивиада и, желая выразить ему свое нерасположение и гнев, избрал новых стратегов. Весть об этом испугала Алкивиада, и он покинул лагерь афинян и, набрав наемников, занялся пиратством.

Плутарх:

«…Сойдя с триеры, он скрылся, и все поиски ни к чему не привели. Кто-то узнал его и спросил: “Неужели ты не веришь родине, Алкивиад?” “Отчего же, – возразил он, – верю во всем, кроме лишь тех случаев, когда дело касается моей жизни: тут я даже родной матери не поверю – ведь и она по ошибке может положить черный камешек вместо белого”. Впоследствии, услышав, что афиняне приговорили его к смерти, Алкивиад воскликнул: “А я докажу им, что я еще жив!”»

Он утверждал, что не усматривает ничего удивительного в свойственном лакедемонянам равнодушии к смерти, так как, стремясь избавиться от своей законом предписываемой трудной жизни, они готовы поменять ее тяготы даже на смерть.

Алкивиад любил говорить, что живет жизнью Диоскуров – то умирает, то воскресает вновь; когда счастье сопутствует ему, народ превозносит его как бога, когда же отворачивается – он мало чем отличается от мертвеца.

Избранные афинянами новые стратеги проявили себя полнейшими бездарями. Порой Алкивиад, желая вернуться на родину, встречался с ними и давал советы, но они не были приняты. А все произошло именно так, как предсказывал Алкивиад: неожиданно для афинян спартанец Лисандр напал на них, и только восемь триер ускользнули, все же остальные – числом около двухсот – оказались в руках неприятеля. Пленных Лисандр захватил три тысячи и всех казнил. А спустя немного он взял и сами Афины, сжег их корабли и разрушил Длинные стены, установив в городе так называемую «Власть Тридцати тираннов». Правили они крайне жестоко и за год казнили около полутора тысяч афинян.

После этого Алкивиад в страхе перед лакедемонянами, которые владычествовали теперь и на суше и на море, перебрался в Вифинию, а оттуда – к фригийскому сатрапу Фарнабазу, в надежде, что тот оценит его и примет на службу. Афиняне горевали, утратив первенствующее положение в Греции, и часто вспоминали Алкивиада, раскаиваясь в том, что лишили его должности стратега. Лисандр понимал, что Алкивиад, пока он жив, представляет для него реальную опасность, поэтому он отправил Фарнабазу письмо с просьбой умертвить своего противника. Тот отправил к нему убийц.

Алкивиад, в то время живший с гетерою Тимандрой, увидел вот какой сон, будто он одет в платье своей возлюбленной, а она прижимает к груди его голову и, точно женщине, расписывает лицо румянами и белилами.

Войти в дом убийцы не решились, но окружили его и подожгли. Заметив начавшийся пожар, Алкивиад собрал все, какие удалось, плащи и покрывала и набросил их сверху на огонь, потом, обмотав левую руку хламидой, а в правой сжимая обнаженный меч, благополучно проскочил сквозь пламя, прежде чем успели вспыхнуть брошенные им плащи, и, появившись перед варварами, рассеял их одним своим видом. Никто не посмел преградить ему путь или вступить с ним в рукопашную, – отбежав подальше, они метали копья и пускали стрелы. Наконец Алкивиад пал, и варвары удалились; тогда Тимандра подняла тело с земли, закутала и обернула его в несколько своих хитонов и с пышностью, с почетом – насколько достало средств – похоронила.

Платон

Настоящим именем великого философа, известного миру под именем Платон, было Аристокл. Платон же – это прозвище, данное ему за его необычайную физическую силу. Означает оно «широкоплечий». Платон действительно был очень силен и однажды даже стал победителем Олимпиады.

Он родился в Афинах в 428 году до нашей эры и происходил из рода Кодридов, к которому принадлежали Солон и Писистрат. Платон был третьим сыном в семье. Он обучался грамоте и философии у неплохих учителей, занимался борьбой и живописью, сочинял трагедии и песни, мечтал стать политиком. Лет в двадцать Платон написал какую-то трагедию и отправился к Сократу, чтобы узнать его мнение о своем творении, которое он почитал гениальным. Однако, послушав философа, Платон уничтожил рукопись и стал одним из преданнейших учеников Сократа.

Клавдий Элиан:

«Сын Аристона Платон в юности предавался поэтическому искусству и писал эпические поэмы, а затем с презрением сжег их, увидев, насколько при сравнении с гомеровскими они уступают им. После этого Платон обратился к трагедии и сочинил тетралогию, с которой собирался выступить на состязаниях, и уже передал свои драмы актерам, но тут… ему случайно довелось услышать Сократа. Платон сразу пленился философом и не только отказался в этот раз выступать на драматических состязаниях, но совершенно забросил поэзию и посвятил себя философии».

Осуждение и казнь учителя вызвали у Платона тяжелый душевный кризис. Он сжег все свои записи и покинул Афины. Наверное, тогда у него и родилась мысль об идеальном государстве, в котором невозможны были бы столь жестокие и несправедливые приговоры.

Сначала он попытался осуществить свою мечту на Земле. В Сиракузах Платон повстречался с тиранном Дионисием Старшим. Этот тиранн был очень жесток и соотечественников своих, мягко говоря, не любил. Причины тому были веские: когда он только-только пришел к власти, в Сиракузах случилось восстание, и бунтовщики изнасиловали его первую жену, после чего женщина сама лишила себя жизни.

Именно о Дионисии повествует легенда «о Дамокловом мече». Однажды тиранн, в ответ на неприкрытую лесть своего фаворита Дамокла, считавшего Дионисия счастливейшим из смертных, предложил занять его престол на один день. В разгар веселья на пиру Дамокл внезапно увидел над головой обнаженный меч, висевший на конском волосе, и понял призрачность благополучия.

Платон пытался поучать Дионисия, проповедуя демократические взгляды, и не утруждал себя лестью. Разгневавшись на философа, Дионисий даже продал Платона в рабство, но, к счастью, того довольно быстро выкупили друзья. Зато племянник тиранна – Дион – очень полюбил Платона и стал его учеником, отправившись вслед за учителем в Афины.

Плутарх:

«В начале беседы речь шла о нравственных качествах вообще, и, главным образом, о мужестве, и Платон доказывал, что беднее всех мужеством тиранны, а затем обратился к справедливости и высказал мысль, что лишь жизнь справедливых людей счастлива, тогда как несправедливые несчастны. Тиранн был недоволен, считая, что слова эти нацелены в него, и гневался на присутствовавших, которые принимали философа с удивительным воодушевлением и были зачарованы его речью. В конце концов его терпение иссякло, и он резко спросил Платона, чего ради тот явился в Сицилию. “Я ищу совершенного человека”, – отвечал философ. “Но клянусь богами, ты его еще не нашел, это совершенно ясно”, – язвительно возразил Дионисий».

«Старший Дионисий вообще был до такой степени недоверчив и подозрителен, так тщательно остерегался злоумышленников, что даже ножу цирюльника не позволял коснуться своей головы – ему опаляли волосы тлеющим углем. Ни брат, ни сын не входили к нему в комнату в своем платье, но каждый должен был сперва переодеться в присутствии караульных, чтобы те удостоверились, не спрятано ли где оружие. Когда брат Дионисия, Лептин, описывая ему какую-то местность, взял у одного из телохранителей копье и древком стал чертить на земле, тиранн жестоко разгневался на брата, а воина, который дал копье, приказал умертвить. Он не раз объяснял, отчего опасается друзей: они, дескать, люди разумные, а потому предпочитают сами быть тираннами, нежели подчиняться власти тиранна. Некоему Марсию, которого он сам же возвысил и назначил начальником в войске, привиделось во сне, будто он убивает Дионисия, и тиранн немедленно его казнил, рассудив, что это ночное видение вызвано дневными раздумьями и помыслами. Вот как труслив был человек, негодовавший, когда Платон не пожелал признать его самым мужественным на свете, и от трусости душа его была полна неисчислимых пороков».

Диоген Лаэртский:

«В Сицилию он плавал трижды. В первый раз – затем, чтобы посмотреть на остров и на вулканы; тиранн Дионисий, сын Гермократа, заставил его жить при себе, но Платон его оскорбил своими рассуждениями о тиранической власти, сказав, что не все то к лучшему, что на пользу лишь тиранну, если тиранн не отличается добродетелью. “Ты болтаешь, как старик”, – в гневе сказал ему Дионисий; “А ты как тиранн”, – ответил Платон. Разгневанный тиранн хотел поначалу его казнить, но Дион и Аристомен отговорили его, и он выдал Платона спартанцу Поллиду, как раз в это время прибывшему с посольством, чтобы тот продал философа в рабство».

Поллид привез Платона на Эгину и продал его, воспользовавшись тем, что жители этого острова воевали с Афинами и приняли постановление продавать в рабство любого из афинян, который будет захвачен на их земле. Выкупил его то ли за двадцать, то ли за тридцать мин случайно оказавшийся там Анникерид Киренский и препроводил в Афины к его друзьям, причем категорически отказался взять деньги, которые предлагали ему друзья Платона (среди них, по некоторым сведениям, был и сиракузец Дион). На эти деньги был куплен садик, в котором Платон открыл собственную философскую школу, которую назвал Академией или Гекадемией. Этот гимнасий получил свое название по имени древнего героя Гекадема. Просуществовала школа двадцать лет. Ее вход украшала надпись: «Да не вступит сюда человек, не сведущий в геометрии!»

Между тем тиранн Дионисий тяжко занемог. Страдая от болей, он попросил у врачей снотворное, а те, желая угодить его сыну – тоже Дионисию, дали ему такое зелье, от которого он больше и не проснулся. Новый тиранн был не чета властному, жестокому, но умному отцу; «распущенность юноши, заходя постепенно все дальше и дальше, расплавила и сокрушила те адамантовые[3] цепи, которыми Дионисий Старший… скрепил единодержавие, прежде чем передать его своему наследнику», – замечает по этому поводу Плутарх, тут же приводя анекдот, что однажды новый тиранн пьянствовал девяносто дней подряд, и во все эти дни двор был заперт и неприступен ни для серьезных людей, ни для разумных речей – там царили хмель, смех, песни, пляски и мерзкое шутовство.

Дион, считавшийся в Сиракузах затворником и даже занудой, убеждал двоюродного брата обратиться к наукам и настоятельнейшим образом просить «первого из философов», то есть Платона, приехать в Сицилию.

Плутарх:

«Дион до тех пор повторял эти увещания, примешивая к ним иные из мыслей самого Платона, пока Дионисия не охватило жгучее желание увидеть Платона и услышать его речи. И тут в Афины полетели письма Дионисия, сопровождавшиеся просьбами не только Диона, но и италийских пифагорейцев, которые призывали философа приехать в Сиракузы, чтобы принять на себя заботу о молодой душе, не выдерживающей бремени громадной власти, и здравыми убеждениями оберечь ее от пагубных ошибок. И вот Платон, которому, как пишет он сам, становилось до крайности совестно при мысли, что его сочтут мастером лишь гладко говорить, но к любому делу совершенно безучастным, принял приглашение – в надежде, что, освободив от недуга одного, он исцелит всю тяжко больную Сицилию, ибо этот один – как бы голова целого острова».

Платон поначалу был встречен с небывалым почетом и дружелюбием. Пышно украшенная царская колесница ждала его на пристани; тиранн лично принес жертву богам в ознаменование великой удачи, выпавшей на долю его государства. Платон рассказывал тиранну о своем «Идеальном государстве» и убеждал того установить подобные порядки в его городе. Казалось, слова философа стали оказывать действие: пиршества тиранна стали умереннее, убранство двора – скромнее, судебные решения – справедливее. Но так продолжалось недолго, устав от поучений, Дионисий вернулся к прежней жизни, возненавидев Диона и Платона и разочаровавшись в философии.

Платон предпочел вернуться в Афины, а в Сиракузах вскоре началась гражданская война, закончившаяся победой Диона. Увы, она не принесла ему радости: реальность совершенно не походила на идеальный, выдуманный его учителем мир. Дион собирался править мудро и справедливо, а был вынужден плести интриги и совершать политические убийства.

Плутарх:

«Среди друзей Диона был афинянин Каллипп… Дион ценил его так высоко, что Каллипп первым из друзей вступил вместе с ним в Сиракузы, с венком на голове. Постоянно отличался он и в боях. Но после того, как лучших друзей Диона похитила война… Каллипп, видя, что народ в Сиракузах лишен вожака и что среди наемников никто не пользуется большим влиянием, нежели он, обернулся внезапно гнуснейшим из смертных и начал восстанавливать против Диона часть солдат, в твердой уверенности, что наградою за убийство друга ему будет вся Сицилия».

Многие предупреждали об этом Диона, но тот не хотел слушать, повторяя, что готов тысячу раз умереть и подставить горло под любой нож, коль скоро приходится жить, хоронясь не только от врагов, но и от друзей. Сестра и жена, пытаясь сохранить его власть и жизнь, сами предприняли расследование и обвинили Калиппа. Тот во всем сознался. Но у женщин не было власти казнить или изгнать его, единственное, чего могли потребовать женщины, чтобы Калипп принес клятву верности. В храме богинь-Законодательниц был проведен торжественный обряд, над которым вскоре Калипп кощунственно посмеялся.

Плутарх пишет, что незадолго до трагических событий Диону явился страшный призрак:

«День уже клонился к вечеру, и Дион, погруженный в свои думы, сидел один во внутреннем дворе дома. Вдруг в противоположном конце галереи раздался шум, Дион повернул голову и в последних лучах заката увидел высокую женщину, платьем и лицом ничем не отличавшуюся от Эриннии на сцене. Она мела метлою пол. Дион оцепенел от ужаса. Он послал за друзьями, рассказал им о видении и умолял не уходить и провести ночь вместе с ним, смертельно боясь, как бы знамение не повторилось, если он останется в одиночестве. Однако призрак больше не показывался».

Плутарх:

«Заговорщики (число их успело значительно возрасти) окружили дом, встали у окон и дверей, и сами убийцы – несколько солдат с Закинфа – без мечей, в одних хитонах, ворвались в комнату с застольными ложами, где находился Дион и его друзья. В тот же миг их сообщники плотно заперли двери снаружи, а закинфяне бросились на Диона и попытались прикончить его голыми руками, но безуспешно. Тогда они стали кричать, чтобы им подали меч, однако никто снаружи не решался отворить дверь, потому что в доме с Дионом было много людей. Ни один из них, впрочем, не захотел прийти ему на помощь, в надежде, что, предоставив друга его участи, спасет собственную жизнь. После недолгой заминки сиракузянин Ликон протянул кому-то из закинфян кинжал через окно, и этим кинжалом они, словно жертву у алтаря, зарезали Диона, который уже давно перестал бороться и с трепетом ждал смерти».

Калипп правил всего два года, затем в Сиракузах вспыхнуло восстание, он бежал, но был зарезан своими же людьми, причем тем же кинжалом, которым некогда убили Диона. Нож этот узнали по длине (он был короткий, спартанского образца) и по искусной, богатой отделке.

На смерть Диона Платоном были написаны стихи, которые затем начертали на стене гробницы:

Платон тяжело пережил произошедшее: его учение, его труды приносили людям не пользу и счастье, а войну и страдания. С тех пор Платон больше не вмешивался в политику и полностью посвятил себя чтению лекций и беседам с многочисленными учениками, среди которых был молодой Аристотель и две женщины – Ласфения из Мантинеи и Аксиофея из Флиунта, которая даже одевалась по-мужски. Умер он около 347 года до нашей эры.