По террасе гулял сырой сквозняк. В воздухе отчетливо чувствовался запах большой воды. Участок за домом полого спускался к водохранилищу, невидимому сейчас в густых сумерках. На лужайке мерцали матовые плафоны светильников, повторяя изгибы дорожек. Неяркий свет растекался по траве серебристыми лужами.
      На самой террасе света не зажгли. Максимов увидел лишь очертания двух плетеных кресел у ступенек. Спинки были высокими, разглядеть, кто сидит в кресле, невозможно.
      Плавным движением свесилась тонкая рука. В пальцах ярко горел огонек сигареты. Повиснув над баночкой, стоявшей между креслами, пальцы сбили в нее пепел.
      «Манеры! — Максимов усмехнулся. — Хоть весь стол заставь пепельницами, а барышни будут стряхивать пепел в пустую банку. Непринужденно и элегантно, будто так и надо».
      Максимов мог подойти абсолютно беззвучно, но решил, что лучше обойтись без сюрпризов. Намеренно громко заскрипел половицами.
      Из-за спинки кресла появилась женская головка. Контур ее на фоне матовых светильников прорисовался четко, словно вырезанный из черного картона. Длинные волосы схвачены на затылке в плотный клубок.
      «Не Карина».
      — Здравствуйте.
      — Здравствуйте, — удивленно протянула сидевшая в кресле.
      Максимов вошел в полосу неяркого света.
      — А! Вы — Максим.
      Прозвучало как: «Ага, тот самый Максим».
      — Разве мы знакомы? — спросил Максимов.
      В ответ девушка протянула руку.
      — Елизавета Данич. Можно просто Лиза.
      Максимов пожал кончики холодных пальцев.
      «Та самая Лиза, что „по жизни надо ехать с мигалкой по левой полосе“?»
      Девушка оказалась той, что он видел на мониторе у Василия Васильевича. Вблизи она еще больше походила на Карину. Подстриги под мальчишку, легко можно спутать. А пока, с густыми локонами, пучком взбитыми на затылок, смотрелась тургеневской барышней. Только взгляд у барышни был эпохи миллениума: оценивающий и отмеривающий. Тихой романтики и сокровенной элегии в нем было не больше, чем в бизнес-плане.
      — Присаживайтесь. — Лиза указала на свободное кресло. — Карина сейчас вернется.
      — Где она?
      — Недалеко. И, надеюсь, ненадолго.
      Лиза махнула рукой в сторону лужайки.
      — Понятно.
      Максимов сел в кресло. Достал сигареты, чиркнул зажигалкой, с наслаждением затянулся.
      Лиза внимательно следила за его движениями.
      — Выпить хотите?
      Максимов удивленно покосился на нее и отрицательно покачал головой.
      Лиза достала из-за спины пузатую бутылку.
      — Многое теряете.
      — Что именно? — из вежливости поинтересовался Максимов.
      — Что можно найти в бутылке. Истину, веселье, забвение. — В полумраке блеснула белозубая улыбка.
      Максимов устало вздохнул.
      — Девочка, не надо рекламы. Про похмелье я знаю все.
      — При случае расскажете.
      Лиза прижала губы к горлышку и высоко закинула голову.
      «Бейлиз», — прочел Максимов на этикетке.
      Пить яичный ликер «из горла» еще не доводилось. Но и попробовать желания не было. Он и в рюмке — гадость на любителя.
      Лиза оторвалась от бутылки. Облизнула губы и глубоко затянулась сигаретой.
      — Максим, можно вопрос? — Голос ее чуть охрип от выпитого.
      — Да.
      Максимов разглядывал прозрачное облачко табачного дыма.
      — Вы любите Карину?
      — Ошибка. — Максимов повернул голову. — Есть два вопроса, на которые я не даю ответов. Первый — верю ли я в Бога.
      — Можете не продолжать.
      Лиза откинулась в кресле, вытянула скрещенные ноги. Лицо ее спряталось в тень, Максимов видел лишь две искорки, мерцавшие в ее глазах.
      — Могу подарить еще один вопрос, на который вы не сможете дать ответ, — произнесла после недолгой паузы.
      — Интересно, какой? — нехотя включился в разговор Максимов.
      — На что вы надеетесь?
      — В смысле?
      Она опустила руку и бросила окурок в банку.
      Тихо зашуршал гравий на дорожке. В пятнах света мелькнула тень.
      — Карина возвращается. А жаль, вы интересный собеседник.
      Лиза встала. Поболтала бутылкой.
      — Больше половины. Оставляю вам. Вдруг захочется.
      Она легко нагнувшись поставила бутылку к ногам Максимова. Выпрямилась, провела ладонями по бедрам, поправляя узкую юбку.
      По ступенькам заскрипели твердые подошвы. Карина так и осталась в полувоенном походном костюме: бутсы и штаны с накладными карманами. Октябрь в Москве, не бабье лето в Париже, поверх майки пришлось натянуть свитер грубой вязки.
      — Лизка, уже уходишь? — спросила Карина, поднявшись на террасу.
      — Пост сдал, — по-военному отдала честь Лиза. — Твой рыцарь прибыл.
      — Максим?
      Карина шагнула вперед. Всмотрелась и через секунду она уже сидела на коленях Максимова. Губы ее пахли ликером.
      — Пока, люди! — Лиза сделала ручкой. — Созвонимся, Кариш.
      Карина, уткнувшись носом в шею Максимову, невнятно промычала в ответ:
      — Пока! Целую нежно, ваша рыбка.
      Процокали и затихли, свернув за угол, каблучки. На террасе стало тихо, как бывает только осенним вечером. Тоскливо и неуютно.
      Темнота, подступившая к ступеням террасы, жила настороженной, скрытой жизнью. То и дело слышались легкие шорохи, тихое похрустывание гравия.
      Максимов, закрыв глаза, на слух попытался вычислить источники звуков. Насчитал шесть, по периметру лужайки.
      «Василий Васильевич под каждый куст по охраннику посадил. Двое — с собаками. Неужели думает, что кто-то отработает номер на бис?»
      — Ты где был? — спросила Карина.
      — С дядей Васей общался.
      — А-а! И как он тебе?
      — Нормальный мужик. Одно плохо, спутал меня с Бобом Денаром.
      — Диланом?
      — Нет, песен он не пел. Хотя тоже личность известная. В узких кругах.
      Имя Денара Максимов ввернул специально для Василия Васильевича. Карина, дитя со школьным образованием, имела право и не знать поименно знаменитых «диких гусей». А тот, кто подвизается в службе безопасности, специальную литературу обязан почитывать. Не знаешь сам, на худой конец, проконсультируйся у людей сведущих. В штанах с лампасами.
      Максимов был уверен, что Василий Васильевич сейчас просматривал и прослушивал каждый уголок дома, где могли находиться гости. Иванов качал информацию, готовясь к своей войне.
      «Бог в помощь!» — мысленно пожелал ему Максимов.
      В чужой войне Странник не участвует. Даже за хорошие деньги.
      — Ты как, малыш?
      — Погано, если честно. — Карина тяжело вздохнула. — Внутри — как в темной комнате, в которой сдохла черная кошка. Не думала, что так плохо будет. Мы же практически чужие. Он весь в делах, вечно в разъездах. У меня — шило в заднице. Так и не нашли время, чтобы сойтись поближе. Как я понимаю, он выжидал, а мне этого не надо было. А теперь — уже никогда. Никогда… Страшное слово — «никогда». Правда?
      Она оглянулась на поляну, всю в пятнах мертвого желтого света.
      — Тебе дядя Вася рассказал..?
      — Да.
      Карина зябко передернула плечами.
      — Я специально сейчас ходила на то место. Представляешь, ничего не почувствовала. Молчит все внутри. Отчего так?
      — Не знаю, Карина. Только ты не раскисай, человечек!
      — Это я так. — Карина шмыгнула носом. — Давит что-то на сердце, а что — еще не поняла.
      Она свернулась калачиком на коленях Максимова, поворочалась, удобнее устраивая голову на его плече. Затихла. Только ровное дыхание щекотало щеку Максимова.
      Максимов потрепал колючий ершик волос на ее затылке. Карина тихо заурчала.
      Он провел ладонью по ее груди. Под свитером между двух упругих бугорков отчетливо прощупывался медальон. Максимов сжал в пальцах пластинку, впитавшую тепло тела Карины.
      «Перекресток судеб. Куда ты пойдешь, мой маленький странник?»
      Мягкие губы коснулись щеки Максимова, нежно прищипывая кожу, двинулись к губам. Неожиданно она отстранилась.
      — Да, я же самое главное забыла!
      — Что тебе пора спать?
      — Идиот клинический, — проворчала Карина.
      Потянулась к уху Максимова.
      Слушая ее шепот, Максимов обмер.
      «Только этого еще ей не хватало! — с тревогой подумал он. — Мог бы и сам, между прочим, догадаться. Со дня смерти прошло три дня, самое время вскрыть завещание».
      — И что ты теперь будешь делать? — шепотом спросил он.
      — Не знаю. — Она пожала плечами. — Честно, не знаю. У тебя какие-нибудь мысли есть?
      «Бежать», — чуть не вырвалось у Максимова. Но, поразмыслив немного, понял, бежать бесполезно. Все равно найдут и вцепятся мертвой хваткой.
      — Извини, галчонок, но в таких делах я не советчик. Не мой уровень и не мой мир. Но советников и советчиц у тебя скоро появится, как собак нерезаных. Кстати, ты никому еще не проговорилась?
      — Если ты имеешь в виду Лизку, то, конечно, нет!
      — Правильно. Как, кстати, она узнала о похоронах?
      — А-а. Она со своим френдом приехала. Глеб Лобов, отчим с ним какие-то дела крутил. Авантажный такой тип. На Сорокина похож.
      — Муж той, что новости по телику читает?
      — Дремучий ты! Книжки который пишет. «Голубое сало» читал?
      — Что-то про хохлов?
      Карина с трудом, как ребенок, уставший плакать, хихикнула. Было очень похоже на последние слабеющие рыдания, но Максимов знал, это уже смех, значит, не так все плохо.
      Погладил ладонью ложбинку между остро торчащими лопатками.
      — Не раскисай. Улыбайся, галчонок. Как бы ни было трудно, всегда улыбайся. Улыбка — отличительный знак победителя.
      — Да-а. — Она уткнулась лицом ему в грудь. — Тебе легче. У тебя улыбка к лицу как пришпилена.
      — Что ж ты хочешь, годы долгих тренировок!
      Она не успела рассмеяться.
      Неясный шум медленно пополз к веранде. Кто-то крался через лужайку, стараясь не попадать в пятна света. Максимов прикрыл глаза и уловил натужное дыхание пса.
      Правая рука рефлекторно потянулась к левому запястью: там, в рукаве прятался стилет. Секунда — и клинок, как из пращи, метнется в цель.
      Он приказал руке расслабиться.
      Шум в темноте стал отчетливым, близким. Глаза уже различали густое черное пятно, движущееся к террасе.
      Максимов ясно и ярко представил себе спираль колючей проволоки…
       …Стальная спираль с острыми засечками тускло светилась в темноте. Не перепрыгнуть. От влажной травы, примятой проволокой, поднимался резкий запах озона. На острых засечках то и дело вспыхивали яркие светло-голубые бусинки, лопались, стреляя бесцветным огнем. Спираль едва слышно гудела, как высоковольтная линия.
       Пес замер, с шумом втянул носом воздух. Неизвестно откуда взявшееся препятствие внушало страх. Самое страшное, что его нельзя было ни увидеть, ни унюхать. Но оно было! До скулежа захотелось выдать в траву горячую струю и убежать прочь.
       Тихо звякнула металлическая упряжь на ошейнике. Хозяин требовал идти вперед. Пес уперся, что есть силы вдавив все четыре лапы в землю.
      — Вперед! — раздался в темноте мужской голос.
      Карина отлепилась от Максимова, развернулась у него на коленях, юркнула вниз. Донышко бутылки скрипнуло по полу, глухо булькнуло содержимое.
      «Неплохо», — машинально отметил Максимов.
      Положил руку на выгнутую спину Карины, слегка надавил, не дав распрямиться. Иначе бутылка, как граната, ушла бы в цель.
      — Ну и что ты там нарисовался, боец? — с командирской медью в голосе спросил Максимов.
      — Извините, Карина с вами? — раздался из темноты мужской голос.
      — А представиться не забыл?
      Мужчина смущенно кашлянул.
      — Извините. Я — охранник. Семенов фамилия. Мне по рации передали, Карину мама ищет.
      Карина встала. Бутылку держала, как гранату, чуть на отлете.
      — Сейчас приду! Шавку свою на цепь посади, Семенов.
      — Не положено, — пробурчал охранник.
      — Ложила я на твое положено! — взорвалась Карина. — Еще раз подкрадешься, получишь бутылкой по башке.
      Звякнул поводок, пес судорожно хрякнул, потрусил за хозяином в темноту.
      — Не дом, а концлагерь со всеми удобствами, — проворчала Карина.
      Закинула голову, сделала глоток из бутылки.
      — Пуф! — выдохнула она. — Неделю я здесь продержусь, как обещала. Но потом за себя не ручаюсь.
      Максимов встал, встряхнул кистями, сбросив скопившееся напряжение. Отобрал у Карины бутылку, заткнул пробкой и бросил в кресло.
      — Галчонок, не пей эту гадость.
      — А спирт можно?
      — Да, если чистый. Нельзя все, что гнило: вино, пиво, сидр.
      Карина беззлобно ткнула кулачком ему в грудь.
      — Зануда!
      Закинула голову, заглянула в лицо Максимову.
      — Расходимся?
      — Пора. Автоответчик и модем будут постоянно включены. На мобильный не звони.
      Карина кивнула.
      — Ты же не навсегда пропадаешь? — прошептала она.
      — Нет. Надеюсь — нет.
      — Возвращайся, пожалуйста, скорее. Потому что ты и «никогда»… Я этого просто не переживу.
      — Не каркай, галчонок! И помни, если выглядишь как еда… — начал Максимов.
      — …тебя обязательно сожрут , — закончила Карина.
      Она отступила на шаг, обхватила себя за плечи.
      — Иди, Макс. Иди, пока я не расплакалась.
      Максимов сделал шаг назад, помахал Карине рукой.
      — Хоп! — неожиданно выдохнул он.
      Правая рука Карины сама собой взметнулась вверх, сжатый кулак замер на одной линии с глазами.
      «Так-то лучше, девочка моя», — удовлетворенно подумал Максимов.

      — Хоп! — неожиданно скомандовал Максимов.
      Правая рука Карины сама собой взметнулась вверх, пистолет замер на одной линии с глазами. Дважды плюнул огнем. Парный удар эхом прокатился по тоннелю тира.
      Рука Карины опала. Пистолет повис в расслабленной кисти.
      Максимов прищурился, всмотрелся в грудную мишень, болтающуюся на тросиках у дальней стены тира.
      — Уже лучше, галчонок, — похвалил он. — «Восьмерка», на семь часов . Обе легли рядышком.
      — Разве ты отсюда видишь? — спросила Карина.
      Говорила громче, чем нужно, слегка оглохнув от выстрелов. Максимов запретил пользоваться «берушами».
      — Я не вижу, я чувствую.
      Максимов вскинул руку. «Магнум» мощно грохнул, выплюнув пулю в цель.
      Дырка в мишени стала отчетливым черным пятнышком.
      — Класс! — выдохнула Карина, засветившись лицом. — А ты…
      — Хоп! — оборвал ее Максимов.
      Карина рефлекторно вскинула руку. Ее «вальтер» бил куда тише. После «магнума» выстрелы показались двумя сухими щелчками.
      Карина уронила руку.
      Дырка в мишени стала размером со спичечный коробок.
      Максимов похлопал Карину по острому плечу, торчавшему из выреза защитного цвета майки. Чуть надавил пальцем на тугой бицепс.
      — Расслабься, галчонок, но не в кисель. Будь, как ива, гибкой и податливой.
      Она кивнула, не отпуская глаз с мишени.
      — Стой и жди команды.
      Максимов поставил пистолет на предохранитель, сунул в кобуру. Отошел к стойке в углу тира.
      Тир они обнаружили случайно, прогуливаясь по задворкам Пятнадцатого квартала. Когда-то этот район населяли парижские пролетарии и русские с офицерской выправкой. Поклонники Троцкого и осколки Белой гвардии дружно вкалывали на заводах «Рено». Такой вот идеологический мезальянс приключился в двадцатом году.
      Максимов уловил в воздухе характерный острый пороховой дымок и, идя на запах, привел Карину к вполне обычному погребку, в котором сам бог велел открыть винный кабачок. Но здесь, как оказалось, поклонялись не Бахусу, а Марсу. Тир так и назывался — «Марс», как сообщала всем выцветшая вывеска над входом.
      Внутри длинный зал выглядел запущенным и безденежным, как российский ветеран. Кто набивал здесь руку, осталось неизвестным. За три дня Максимов с Кариной не пересеклись ни с одним посетителем. Однако кто-то все-таки стрелял. Входя в гулкий погреб, Максимов всякий раз чувствовал, что пахнет свежей пороховой гарью.
      Владелец тира, пожилой мулат с фигурой тренера по вольной борьбе, в любое время дня сидел за стойкой и с равнодушным видом читал газету. «Беруши» при пальбе он тоже не надевал. Грохот выстрелов его нисколько не раздражал, во всяком случае, на лице это не отражалось. Он лишь слегка щурил глаза, как кот, упорно отдыхающий рядом с ревущим компрессором.
      Оружие, которое он давал напрокат, было в идеальном состоянии, патронов уйма, только плати, и главное — никаких вопросов. Тир «Марс» явно жил по принципам вербовочного пункта наемников: «Вас ждет лучшее оружие, увлекательное приключение и главное — никаких вопросов».
      К нелегальному чемпионату мира по стрельбе, где стреляешь не только ты, но мишень тоже имеет право тебя завалить, хозяин некоторое отношение имел.
      За его спиной на стене красовался плакат шестидесятых годов: молодец в белом кепи призывал вступить в Иностранный легион. По периметру плаката висели фотографии в дешевых рамках. Неизвестные личности специфического вида весело скалились в объектив. Группами и поодиночке. Все с оружием, все в полевой форме. Большая часть в форме без знаков различия. Менялись виды на заднем плане, не менялось только выражение лиц у мужчин. Вольные стрелки везде и всюду были довольны собой и жизнью.
      Максимов подумал, что его друг Славка Бес на этих фотках вполне сошел бы за своего. Только одно отличие. Хваленый Боб Денар сдал свой остров без боя. Навалил полные шорты, стоило бросить в дело настоящих солдат. А Славка свой Мертвый город, затерянный на плоскогорье Таджикистана, оборонял, как Сталинград. Преданный и обреченный, а в драку полез. Как видно, русские иначе воевать не умеют. Дотянут до последнего, а потом устраивают Сталинград с последующим штурмом Берлина.
      — Вы закончили? — сонно поинтересовался хозяин.
      — Еще пять минут, Марсель. Мадемуазель достреляет патроны — и финита ля комедия.
      Марсель подавил зевок и свернул газету.
      Он явно переигрывал, играя равнодушие. За «комедией», которую три дня подряд по три часа представляли случайные посетители, он следил во все глаза.
      Для конспирации они представились дочкой русского бизнесмена и ее бодигардом. Марсель наметанным глазом старого кота сразу вычислил, что охранник уже получил доступ к охраняемому телу. Но Париж для того и существует, чтобы в нем мертвой петлей закручивались романы. Если парочка выбрала для развлечения его заведение, пусть так и будет. Мало ли кто как возбуждается. В конце концов, лучше нюхнуть пороху, чем лопать виагру.
      Карина оказалась толковой ученицей. Безусловно, сказались занятия какой-то восточной рукопашкой, дополнительно включенной в рацион ее пансиона. Выдержала Карина в элитной спецшколе недолго, стреканула в родные пенаты искать приключений, но хоть чему-то путному научиться успела. Во всяком случае тело было умным, по десять раз каждое движение объяснять не приходилось. А главное, она там в бетонных казематах Мертвого города, имела шанс убедиться в святом правиле — «стреляй точно и стреляй первым», поэтому училась на совесть.
      Максимов отбросил всю заумь, которой потчуют на занятиях в спортивных секциях, и стал учить нормальной боевой стрельбе. За три занятия, конечно, снайпера не подготовишь, но рефлексы он поставил. Остальное дело практики. Но в том, что на спуск Карина нажмет, не задумываясь, Максимов был уверен.
      Марсель, конечно же, никогда подобного не видел. Индивидуально работают с учеником, не ломая привычную моторику, а лишь слегка ее корректируя, только в специфических организациях, и тренировочные лагеря находятся подальше от чужих глаз.
      Мулат с глазами кота-крысолова был человеком тертым и правила своего мира нарушать не собирался. С вопросами не лез и в друзья не набивался. Конечно же, кое-какая информашка от него утекла в комиссариат полиции, например, или к тем невидимым завсегдатаям, что оставляют после себя запах жженого пороха. Но это — по правилам. А липнуть с расспросами нельзя. Особенно к людям, которые так стреляют.
      Но разговор тем не менее назревал. Сегодня Марсель закатал короткие рукава линялой майки, выставив наружу бугристые бицепсы.
      Максимов скользнул взглядом по татуировке, которую ненавязчиво демонстрировал Марсель. На левом плече перекатывалось синее ядро с семью языками огня, султаном рвущимися из горловины.
      «Ну-ну, — мысленно усмехнулся Максимов. — Видали мы наколки и покруче».
      — Рюмку кальвадоса, парень? — поинтересовался Марсель.
      С Максимовым он говорил на гарлемском английском, с Кариной бегло шпарил по-французски.
      — С удовольствием.
      «Как только не называют наш первач, — подумал при этом Максимов. — Самогон самогоном из гнилых яблок, а как окрестили — кальвадос!»
      Марсель выставил на стойку два стаканчика. Достал бутылку. Белыми крепкими зубами вытащил пробку. Налил пахнущий падалицей спирт до краев стаканов.
      Они посмотрели друг другу в глаза. Синхронно опрокинули жгучую жидкость в широко раскрытые рты.
      — Хоп! — выдохнул Максимов, громко стукнув донышком по стойке.
      Салютом прогремели два выстрела.
      Марсель через плечо Максимова бросил взгляд на Карину. Из-за расплющенных, потерявших форму ушей и масляных черных глаз он стал похож на тюленя, высунувшего морду из проруби.
      — Я понимаю, чтО тебя держит на этой работе, — с душой произнес он, обдав Максимова перегаром.
      Максимов оглянулся.
      Карина, отстрелявшись, дисциплинированно ждала, расслабленно свесив руки вдоль тела.
      Свободные армейские штаны, туго перехваченные на тоненькой талии ремнем, камуфляжная майка-безрукавка, куцая настолько, что полностью открывала плоский живот; два острых бугорка смело оттопыривали зеленое сукно. Маленький новобранец всемирного чемпионата по стрельбе по живым мишеням. Идеальная пара для любого «пса войны».
      — Кариш, последние три достреляй, как хочешь. И иди к нам.
      Карина повернула голову. Сверкнула улыбкой.
      — Ага! Джентльмены уже пьют и закусывают, а русские мужики — квасят и рукавом занюхивают.
      — Что она сказала? — спросил Марсель.
      — Русские никогда не закусывают, — перевел Максимов.
      — Получается, я — русский? — рассмеялся мулат, указав пальцем на пустую рюмку.
      — Приезжай к нам, за год сделаем.
      Карина встала спиной к мишеням. Развернулась пируэтом, упала на колено и с ходу выдала два выстрела. Чуть помедлив, добила третьим. Все три раза мишень заметно дрогнула.
      «Цирк-шапито, но куда-то да попала». — Максимов отвернулся.
      — Мы закончили, Марсель.
      — Завтра придете? — Это был первый вопрос, нарушивший негласные правила.
      Максимов отрицательно покачал головой.
      Мулат медленно налил в рюмки новую порцию.
      Под потолком завизжали тросики, Карина подгоняла к себе планку с мишенями.
      Марсель чуть прищурил черные глаза. На белках уже выступили красные прожилки.
      — Если потребуюсь, я всегда здесь.
      Максимов провел взглядом по фотографиям на стене. Совершенно чужая жизнь. Такую же свою он уже прожил. Возвращаться не хотелось.
      Но Максимов все же кивнул, так, на всякий случай. Марсель едва заметно кивнул в ответ.
      Глядя в глаза друг другу, подняли стаканы.
      «Дай бог, чтобы наши дорожки никогда не пересеклись», — мысленно произнес тост Максимов. За что и за кого пил Марсель, неизвестно.
      Карина незаметно подкралась сзади, легко запрыгнула на высокий табурет.
      — Вот! — Она с гордостью выложила на стойку расстрелянную мишень. — Дырки считать будем?
      — Зачем? Не на разряд сдаешь, — пожал плечами Максимов. — Что скажешь, Марсель? — по-английски обратился он к мулату.
      Марсель поковырял пальцем с розовым ногтем большую дырку с рваными краями. Поднял на Максимова враз сделавшиеся серьезными глаза.
      — На два пальца выше бронежилета, — авторитетно произнес он. — Это — труп. Ты хороший инструктор, учишь только тому, что надо.
      Он достал из-под стойки банку кока-колы.
      — За счет заведения, мадемуазель.
      — Мерси! — Карина ловко сковырнула колечко. — А даме спирту не накапают? — с невинным видом поинтересовалась она у Максимова по-русски.
      — Карина, мы не дома! — прошептал он.
      — Что и угнетает. — Сделала глоток, по-кошачьи облизнулась. — Марсель, вы хотите немного заработать? Сегодня вечером вы свободны?
      Она говорила по-английски, тщательно подбирая слова.
      Мужчины переглянулись.
      — Мы решили ограбить Лувр. Нужен третий. Согласны?
      — Карина! — строгим голосом предупредил Максимов.
      Темные щеки мулата сделались пепельными. Он покатал языком жвачку, которую не вынимал изо рта.
      — Надеюсь, мадемуазель шутит, — протянул он.
      — Шучу! — Карина хлопнула его по руке. — Не напрягайся.
      Улыбнулась так, что Марсель не выдержал и обнажил в улыбке все свои великолепные зубы.