Глава 5

Снимая с цыганки маску, Гаррет полагал, что готов ко всему. Но то, что предстало перед его взором, поразило его. Бархатные карие глаза, широко распахнутые, смотрели на него со страхом. На лице не было никаких шрамов, а кожа была светло-золотистого цвета – не темно-оливкового, как у цыган, и не молочно-кремового, как у леди, прячущейся от солнца.

Граф смотрел на нежный овал девичьего лица, яркие, сочные, как персик, полураскрытые губы. Теперь он мог поверить, что отец девушки был аристократом. Но, вглядываясь в ее лицо, упрямую линию подбородка и неукротимый блеск в глазах, Гаррет заметил, что ее внешность не во всем следовала образцу благородной леди.

Ее создала природа, чтобы интриговать, очаровывать… соблазнять.

Граф продолжал откровенно разглядывать Марианну, наслаждаясь нежданно представшей перед ним красотой, а она, по-видимому, придя в себя, хотела взять шелковую маску, но его пальцы сдавили ее запястье.

– Не надо, – приказал Гаррет чуть хрипловатым голосом и медленно повернул Марианну так, чтобы солнечный свет из зарешеченного окна падал на ее лицо.

– Вы не имеете права, – прошептала она.

Граф не обратил внимания на страх, промелькнувший в глазах девушки, и лишь улыбнулся, когда солнце осветило ее лицо. Его рука невольно потянулась к ее лицу. Он осторожно провел пальцем по ее щеке, восхищаясь гладкостью и нежностью кожи.

– Кажется, вы действительно не нуждаетесь в услугах Милберна, – многозначительно сказал Гаррет.

Марианна покраснела, нежный румянец окрасил ее щеки. Она слегка наклонила голову в сторону, пытаясь уклониться от ласкающей ее руки.

– Вы и не собирались отвезти меня к нему, не так ли? – с сарказмом спросила Марианна. – Все это – и ваше предложение, и ваша ложь – имело целью разоблачить меня. Я права?

Граф некоторое время молча смотрел на Марианну, затем пожал плечами:

– Не совсем. Но ваша история с оспой выглядела фальшивой. Как же еще я мог проверить свои подозрения? Уверяю вас, если бы то, что вы говорили, было правдой и вы приняли бы мое предложение, я отвез бы вас к Милберну.

Марианна откинула назад голову и скептически посмотрела на графа:

– В самом деле. А сейчас, сэр, когда вы удовлетворили свое любопытство, я хочу уйти.

Ее слова не только рассердили его, но и показались вызовом. Неужели она думает, что он так просто позволит ей уйти? Мысли о ней слишком мучили его во время выздоровления. Прежде чем он отпустит ее, он должен что-то о ней узнать.

Марианна попыталась протиснуться мимо него, но он помешал ей.

– Удовлетворил свое любопытство? Нисколько. Вы только разожгли мой интерес. Какие еще тайны скрываются за этими прекрасными глазами? Например, может быть, для начала вы мне расскажете, почему носите маску?

Марианна с опаской взглянула сначала на руку графа, удерживающую ее, затем подняла глаза и сказала:

– Я не думаю, что это касается вас, милорд.

Гаррет чувствовал, что девушка боится его. Она, казалось, приготовилась бежать, как кошка, как только откроется дверь. Но он не позволит ей ускользнуть, пока не получит ответы на некоторые вопросы.

– Меня касается все. – В голосе графа прозвучала угроза. – Это мои владения. Мне не нравится, когда две неизвестные цыганки бродят по ним, особенно когда одна из них прячет свое лицо и говорит неправду. Это наводит меня на мысль, что она задумала что-то дурное.

– Я ничего не задумала, – решительно заявила Марианна, подняв подбородок. – Разве недостаточно того, что я спасла вам жизнь? Неужели вам надо обязательно знать, почему я предпочитала скрывать свое лицо, когда лечила вас?

Гаррет почувствовал укол совести, но предпочел не обращать на это внимания. Он должен узнать причину, по которой девушка прятала свое лицо, хотя бы для того, чтобы убедиться, что она не приспешница его дяди, явившаяся шпионить за ним.

Могли быть, конечно, и другие, заставлявшие ее скрываться, причины, которые он должен узнать. Цыгане способны почти на все. Он слишком часто сталкивался с ложью и обманом, чтобы доверять цыганской девушке, даже такой красивой, как эта.

– Вы совершили какое-то преступление? – наугад спросил Гаррет. – Вы прячетесь от солдат или стражников?

На какое-то мгновение в глазах девушки появился страх, но она быстро справилась с ним и гордо вздернула подбородок:

– Нет, милорд, я скрываюсь от таких же, как и вы, джентльменов, которые не находят лучшего занятия, чем преследование таких, как я, – цыган.

Резкий ответ удивил графа. Не приходилось сомневаться, что эту девушку нелегко запугать. Он усмехнулся:

– Почему вы думаете, что я буду преследовать вас?

Его усмешка разозлила Марианну не меньше, чем сам вопрос.

– А разве вы не держите меня здесь против моей воли? Разве вы обманом не заманили меня в имение? Это достаточное доказательство того, что вы намерены причинить мне зло. Вот из-за таких, как вы, тетя Тамара думает, что разумно скрывать мое лицо и фигуру. Это было и остается моей единственной защитой.

Граф взглянул Марианне в лицо:

– Я понимаю, почему ваша тетя считает необходимым защищать вас. Но почему надо прятать ваше лицо? Не лучше было бы выбрать вам покровителя?

Марианна от изумления широко распахнула глаза.

Гаррет улыбнулся:

– Я вижу, вы понимаете, что я имею в виду. Вы молоды и привлекательны. Вы легко могли бы найти вместо ворчливой тети кого-нибудь, кто оберегал бы вас от мира.

Марианна посмотрела на него уничтожающим взглядом. Почему она пришла в такую ярость? Она вела себя как леди, дорожившая своей репутацией.

– Только безнадежный мерзавец может предложить такой выход!

Мерзавец! Не совсем подходящее слово, чтобы выразить те чувства, которые пробуждала в Гаррете близость этой девушки.

«Как приятно было бы взять эту прелесть под свое покровительство!» – подумал он и окинул взглядом ее фигуру, скрытую накидкой.

– Цыгане с давних пор ищут покровительства у благородных людей.

Всем своим видом девушка показывала, что оскорблена.

– И вот почему, милорд, столько незаконнорожденных детей с цыганской кровью скитаются по деревням! Не говоря уже о цыганах с благородной кровью, которые просто погибают, потому что надежда на лучшую жизнь была отнята у них в последнюю минуту!

Гаррет понимал, что она этими словами ограждала себя, не желая даже думать, что подразумевалось под его предложением, и поспешил перейти в наступление.

– И вы считаете, что принадлежите к ним? – с иронией спросил он.

Его вопрос, очевидно, застал девушку врасплох.

– Ч-что вы имеете в виду?

– У вас тоже отняли надежду на лучшую жизнь? Вы сказали, что ваш отец был дворянином, и, судя по цвету вашей кожи, вы сказали правду. Так вы не из тех ли «погибающих» цыган?

Марианна в растерянности прикусила губу и нахмурила брови:

– Нет. Я говорила не о себе.

– Так, значит, покровительство вашего отца, оказываемое вашей матери, не погубило вас? – продолжал Гаррет.

Было видно, что его замечание поразило девушку. Она опустила голову, чтобы граф не видел ее лица, и тихо сказала:

– Я… я полагаю, нет.

– Но вы остались, как я уже говорил, только с тетей и этой тонкой маской для защиты.

Гаррет заметил, как напряглась рука девушки, сжимаясь в кулак.

– Нас двоих было достаточно, чтобы отпугивать большинство мужчин, – неуверенно ответила она и отвернулась.

Гаррет наклонился, и его губы коснулись ее уха.

– А я без труда сорвал вашу слабую защиту, разве не так? – прошептал он.

Девушка покраснела вопреки явным попыткам игнорировать его. Этот румянец, непонятно почему, доставил Гаррету удовольствие.

Он решил как можно больше узнать об этой таинственной цыганке.

– Вероятно, мне тогда следовало предложить вам мое покровительство, а не золото.

Девушка уже открыла было рот, чтобы выразить свое негодование, но не успела – дверь распахнулась, и вошла Тамара.

– Так я и знала! – гневно воскликнула она, увидев Мину и Гаррета, стоявших в неприличной близости друг к другу. Маска Мины болталась на одной тесемке у плеча, а капюшон сполз на спину. – Я знала, что все это бессовестный обман!

За ней следом вбежал Уильям, потирая голову, на которой красовалась большая шишка. Гаррет сердито посмотрел на Тамару и на Уильяма, крайне недовольный тем, что они прервали интересный разговор.

Уильям беспомощно развел руками:

– Я не ожидал, что эта девка ударит меня вазой по голове, милорд, совсем не ожидал!

Он попытался выдворить Тамару из комнаты, но она, не обращая на него никакого внимания, продолжала кричать, заметив, что граф держит Марианну за руку:

– Сейчас же отпустите ее! Как вы смеете трогать мою племянницу?! И это после всего того, что она сделала для вас! Неблагодарный развратник!

Гаррет и бровью не повел.

– Женщина, я всего лишь предложил ей вознаграждение, – с невозмутимым видом ответил он. – У нее не хватило здравого смысла принять его. Пока еще.

Это как будто заставило Тамару замолчать. Она взглянула на каменное лицо племянницы, затем снова на насмешливое лицо графа.

– Представляю, какую «награду» вы предложили, – прищурив глаза, сказала Тамара, – и она действительно утратила бы здравый смысл, если б приняла ее. Она не так глупа, чтобы лесть и ласковые слова соблазнили ее. Мина примет вознаграждение, милорд, и это будет золото и ничего другого. Все, кроме него, тускнеет слишком быстро.

– Я не хочу и его золота! – возмутилась Марианна, вырывая у графа свою руку. – Я не возьму его!

Гаррет пристально смотрел на девушку. Почему она так упорно отказывается взять у него деньги? Неужели она так сильно ненавидит дворян, что презирает и их деньги? Она оказалась совсем не такой, какой он представлял себе цыганскую девушку.

Однако ее тетка явно была женщиной практичной.

– Мы возьмем золото! – заявила она, посмотрев на племянницу предостерегающим взглядом. – Она его заработала.

Правда, девушка заработала. Для нее Гаррету было не жаль золота.

– Конечно, – ответил он и, посылая Уильяма за деньгами, бросил в сторону Мины насмешливый взгляд. Она смотрела ему в лицо горящими от бессильной ярости глазами.

Уильям вернулся с кошельком. Гаррет высыпал из него половину монет и вложил их в руку Тамары. Та криво улыбнулась ему. Когда Уильям проворчал что-то относительно слишком большой суммы, Тамара лишь подняла голову и метнула на него взгляд, заставивший его тут же замолчать.

Мина, указав на монеты, которые Тамара аккуратно складывала в кошелек, висевший у нее на поясе, спросила:

– Вы наконец удовлетворены, милорд? Вы сделали то, чего желали, и вознаградили меня за мои старания спасти вашу шкуру. А теперь оставьте меня и мою тетю в покое. Мы не нуждаемся в таких людях, как вы.

– Да, ведь у вас для защиты есть маска? – с издевкой в голосе заметил Гаррет.

– Да оставьте же нас в покое! – повторила Мина и повернулась, чтобы уйти. Тамара бросила на обоих мужчин презрительный взгляд и, выйдя следом за племянницей, захлопнула за собой дверь.

Гаррет смотрел, как они уходят, со смешанным чувством. Ответы Мины не удовлетворили его, а только еще сильнее возбудили интерес к тому, что она и ее свирепая тетка делают в Лидгейте. Зачем маска? Ее объяснения звучали довольно убедительно, но он чувствовал, что существуют другие причины, которые она утаила.

К тому же в среде горожан он наталкивался на странное молчание в ответ на его вопросы. В таком городке, как Лидгейт, люди никогда не держат свое мнение при себе. Или просто цыгане не интересовали их? Или в этом молчании таилось что-то иное?

– Две приятные на вид девицы, – проворчал Уильям, глядя на закрытую дверь, – но языки у них слишком острые, чтобы доставить удовольствие мужчине.

– Да уж, – рассеянно ответил Гаррет.

– У этой Тамары сильная рука, она так запустила этой вазой, – с усмешкой продолжал Уильям, – но могу поспорить, что она становится как шелк, когда мужчина уложит ее в постель.

Тамара нисколько не интересовала Гаррета. Но Мина… У нее такие пухлые соблазнительные губы. Он мог бы поспорить, что они нежнее шелка.

– Нам что, оставить их в покое, как они просили? – спросил Уильям, лукаво взглянув на хозяина.

Улыбка медленно появлялась на губах Гаррета, все мысли о мести своему дяде на время уступили место воспоминанию о Мине. Она, может быть, и осторожна, но он знал, что сумеет выведать ее тайны, было бы для этого время.

– Оставить в покое? – вслух подумал Гаррет, отворачиваясь от двери. – Нет, если мое слово что-то значит.

Уильям тоже улыбнулся:

– А вы действительно хотите сказать свое слово, милорд?

– О да, – коротко ответил граф.

Недалеко от Лондона, в маленьком уединенном имении, Бесс Тирл незаметно наблюдала за мужем, который ходил по ее спальне из угла в угол. Его седеющие волосы были подстрижены, как принято у «круглоголовых», по одной линии на уровне подбородка. Но она лучше других знала, что, кроме стрижки, он ничем не походил на «круглоголовых». От донышка своей дорогой шляпы до привезенных из Франции чулок он целиком был во власти жажды денег и титулов, как и роялисты, которых он презирал.

До последнего времени он публично осуждал свободные нравы «кавалеров», добиваясь одобрения как пуританской, так и англиканской церкви, ибо в их руках находились бразды правления. Но потихоньку он неизбежно извлекал выгоду всегда, когда представлялся удобный случай. И чащевсе-го ему удавалось получить то, чего он хотел, ибо кто откажет в чем-нибудь человеку с его положением и богатством?

Но похоже, кто-то встал на его дороге, думала Бесс, потому что его слишком толстые губы были сжаты от гнева, а его все еще красивое лицо почти никогда не покидало хмурое выражение. Сейчас был неподходящий момент для того, чтобы спросить мужа о том, что ей хотелось узнать. По его угрюмому виду было понятно, что случилось что-то плохое. Однако узнать все же нужно. Если она позволит ему и дальше предаваться этим размышлениям, в конце концов он начнет вымещать свой гнев на ней.

Бесс набралась храбрости и спросила:

– Почему мы все еще не переехали в Фолкем-Хаус? Ты сказал, что скоро переедем. Сказал, что теперь он принадлежит нам. Но мы провели здесь, в глуши, много недель, а ты ничего не сделал, чтобы перевезти наши вещи или…

Она не договорила. Питни резко повернулся. Его светло-голубые глаза побелели от гнева.

– Не говори мне об этом месте! – прорычал он.

Бесс испуганно замолчала. Но она не хотела остаться без ответа. Она должна знать.

– Что случилось? – робко спросила она. – Пожалуйста, Питни, скажи, что…

Муж ударил кулаком об стену:

– Черт побери, женщина! Ты выводишь меня из терпения! – Затем он взглянул на Бесс и с презрительной усмешкой добавил: – Ладно, я скажу тебе правду раз и навсегда, чтобы иметь хоть немного покоя. Ты все равно узнаешь об этом, поскольку мои усилия предотвратить это оказались бесполезными. Фолкем-Хаус потерян. Я не сумел сохранить его. Вот уже несколько недель он принадлежит другому.

Этот ответ Бесс и боялась услышать. Она уже пять месяцев носила своего первого ребенка и была потрясена, узнав, что они не вернутся в Фолкем-Хаус. Она так мечтала, что будет растить ребенка в своем любимом доме, в котором провела детство.

Она сглотнула, пытаясь сдержать слезы.

– Теперь Фолкем-Хаус принадлежит вашему племяннику, мадам. Более того, он отобрал и титул, и все земли. Благодаря твоему племяннику я больше не граф, а ты не графиня.

Услышав это, Бесс онемела. Ее племянник?! Но он умер во время войны вместе с ее дорогим братом. И только по этой причине земли перешли к Питни, ведь, кроме нее, не было наследников.

– Я не понимаю, – прошептала Бесс, теребя ткань своего модного платья.

Питни подошел к кровати, на краю которой она сидела. Его лицо пылало от гнева. Он заметил слезы жены, но это, казалось, еще сильнее разозлило его.

– Твоему племяннику удалось скрыться, когда солдаты убивали твоего драгоценного братца Ричарда. Каким-то образом Гаррет пробрался в Вустер и там присоединился к королю. Когда Карл сбежал, Гаррет сопровождал его. Как видишь, до недавнего времени твой племянник жил в изгнании. А теперь он вернулся и отобрал у нас Фолкем-Хаус.

Бесс с трудом могла поверить в то, о чем говорил муж, но знала, что лгать у него не было причины. Когда же до ее сознания дошел смысл сказанного мужем, она вся просияла от радости:

– Гаррет жив! Мой дорогой мальчик жив. Благодарю тебя, Господи, за это.

Питни криво усмехнулся:

– Да, можешь радоваться. Но разве тебе все равно, что он украл имение, которое должно принадлежать мне? Разве для тебя не имеет значения, что он отобрал и титул, и земли, и даже Фолкем-Хаус?

– Он всегда принадлежал ему, – ответила Бесс, осмелевшая от известия, что ее племянник жив. Она уже так привыкла думать, что у нее нет семьи, что теперь сам факт его существования придавал ей смелости. – Ведь он законный владелец.

Эти слова привели Питни в ярость.

– И ты можешь так говорить после всего, что я сделал, чтобы вернуть Фолкем-Хаус? Я делал это ради тебя, ради нас. Я думал, ты хочешь получить его любой ценой.

Бесс взглянула в лицо человека, которого привыкла презирать, и спокойно произнесла:

– Я хотела, чтобы он снова принадлежал моей семье. И сейчас так оно и есть. Для меня не имеет значения, что им владеет мой племянник, поскольку он – Лайон.

– Лайон! – злобно прошептал Питни. – Твое проклятое семейство причинило мне больше горя, чем сотня роялистов. Из-за твоего подлеца племянника я потерял все, включая Фолкем-Хаус!

Бесс понимала, что не следует раздражать мужа, но не могла остановиться:

– Прежде всего ты не должен был продавать его! Если бы не твоя жадность, он так и оставался бы в семье.

Питни занес руку, чтобы ударить жену, но она смело встретила его взгляд.

– Будь он проклят! – Тихо выругавшись, Питни опустил руку. – Теперь из-за него ты не желаешь слушаться меня. Но лучше выкиньте эту мысль из головы, мадам, это не принесет вам пользы. Ваш племянник не хочет иметь дела ни с одним из нас, так что, если вы собираетесь сбежать и укрыться у него, сначала подумайте. Как только он увидит вас, тут же убьет.

У Бесс задрожала нижняя губа, но она старалась побороть охвативший ее страх.

– Почему он должен ненавидеть меня? Он же не может обвинить меня в получении наследства, когда его здесь не было. И он не претендовал на него. Мы даже не знали, что он жив!

Тут Питни повернул голову и с торжеством посмотрел на жену.

– Мы не знали, не правда ли? – неуверенно спросила она. Питни ухмыльнулся в ответ. – О Боже! – беспомощно произнесла Бесс, почувствовав, как от боли у нее сжалось сердце. – Ты знал! Ты знал, что он жив, и не сказал мне!

Ее родного племянника намеренно бросили, а она ничего об этом не знала.

Питни протянул руку к ее бледному лицу и, приподняв его, провел большим пальцем по ее все еще красивым губам.

– Сначала я не знал, – равнодушным тоном объяснил он. – Но потом пришли письма из Франции, от Гаррета. Он просил меня сохранить его земли до его возвращения. Гордость не позволяла ему просить денег, но я знал, что он нуждался в них. – Взгляд Питни наполнился ненавистью. – Я-то думал, что он умер вместе с родителями. Думал, что мне наконец принадлежит весь мир. Титул, земли – у меня было все. И вдруг все пошло прахом…

– Почему ты не сказал мне о письмах? – тихо спросила Бесс.

– Чтобы слушать, как ты скулишь о том, что надо вернуть Гаррету дом? Сам Кромвель хотел сделать меня… министром. И это только благодаря моему титулу. Ему хотелось привлечь дворянство на свою сторону. И будь здесь этот роялистский щенок, я бы потерял свой шанс, это точно.

– Поэтому ты отказался вернуть Гаррета сюда, – в задумчивости проговорила Бесс. Она вдруг представила себе, что бы сделал ее алчный муж, узнав, что ему придется лишиться титула. – А как ты объяснил ему это? Как ты объяснил, что не хочешь его возвращения, потому что это нарушит твои планы?

Питни с удивлением посмотрел на жену:

– Объяснил? Уж не думаешь ли ты, что я что-нибудь рассказал Гаррету? Дура, я не ответил на его письма. Он прислал их пять, и каждое следующее было отчаяннее предыдущего. Все письма я порвал.

– Нет! – в ужасе прошептала Бесс.

– Да! – с вызовом произнес Питни. – Я был уверен, что если выжду достаточное время, твой племянник умрет с голоду там, во Франции, вместе с другими изгнанниками. Прошло некоторое время, а от него не было никаких известий. Я решил, что он умер. Но нет! Твой любимый племянничек вернулся в Англию и все отобрал у меня. Я думал, что роялисты не вернутся никогда!

Бесс отвернулась от мужа. Тихое отчаяние охватило ее. Племянник и Фолкем-Хаус теперь потеряны для нее. Муж позаботился об этом. Она помнила Гаррета десятилетним мальчиком. Он отличался сообразительностью и самоуверенностью и этим напоминал ей брата.

Что сделали с Гарретом годы скитаний? Как он выжил? Она слышала, что изгнанники в те годы не всегда имели еду на столе. Как-то раз Питни сказал, что даже король живет в нищете. Что уж говорить о Гаррете. Каково ему было на чужбине без денег и без родителей? Гаррет, конечно, винит в своих злоключениях и ее. Как же иначе? Простит ли он когда-нибудь, что она отказалась от него?

Гаррету было тринадцать, когда Бесс видела его в последний раз. Он достаточно хорошо знал ее мужа, знал, какой это жестокий человек. Конечно, он не забыл это. Он поверит ей, когда она скажет, что ничего не знала. Он поможет ей вырваться из этого несчастливого брака. Она наконец сможет покинуть Питни и не бояться его мести.

Питни с подозрением посмотрел на жену, затем запустил руку в ее темные волосы и повернул голову так, что она вынуждена была смотреть ему в лицо.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Тебе лучше забыть о бегстве к племяннику. Я убью вас обоих, если ты сбежишь. Ты знаешь, я способен это сделать.

– Ненавижу тебя! – воскликнула Бесс.

– Ненавидишь? – Питни дернул жену за волосы с такой силой, что она вскрикнула. Свободной рукой он дотянулся до воротника ее платья, расстегнул его и, просунув руку вовнутрь, крепко ухватил ее за грудь. Бесс с трудом сдержала отвращение к нему. – Можешь сколько угодно ненавидеть меня, но ты все равно принадлежишь мне, моя благородная женушка. Если ты собираешься сбежать к своему племяннику, то помни: твоя жизнь в моих руках.

Питни с силой стиснул грудь, но Бесс не закричала от боли, не желая этим доставить ему удовольствие.

– Мне все равно, что будет со мной, – с пылающими от гнева глазами сказала она. – А у тебя не хватит смелости убить Гаррета.

Питни криво усмехнулся. Его рука продолжала шарить у жены под сорочкой, пока не добралась до ее живота.

– Значит, ты готова рисковать и жизнью своего ребенка? – спросил он.

Испуг отразился на лице Бесс. Нет, он, конечно, не это хотел сказать. Не о ее ребенке. Они прожили в браке четырнадцать лет и оставались бездетны. Теперь наконец Бесс забеременела. Она так давно хотела иметь ребенка. Ей был нужен кто-то, кого она могла бы любить и лелеять.

– Ты не навредишь собственному ребенку, – прошептала Бесс, чувствуя, как под рукой Питни шевельнулся в животе ребенок.

– Если бы он был моим, ему бы ничего не грозило. Но я не уверен, что он мой, – холодным тоном произнес Питни и больно ущипнул жену за грудь.

– Он твой, – заявила Бесс, стараясь голосом не выдать того, что говорит неправду. Ей так хотелось уколоть его, сказав прямо в лицо, что он никогда не был способен иметь детей и что один из красивых купцов, с которыми он имел дело, без труда сделал ей ребенка.