Сокровище капитана Робертсона

Всякий раз, когда я рассказываю эту историю, даже у людей видавших виды возникает ощущение, что они прожили жизнь скучную, тихую и серую.

Забурлили, загорелись испанские колонии в Южной Америке. Армии Боливара и Сан-Мартина добивали колониальные войска Испании, на века, словно спрут, присосавшейся к заокеанскому материку. Несколько столетий она выкачивала из него немыслимые богатства и диктовала свою волю многим народам.

Капитан Робертсон не был ни революционером, ни патриотом. Огромный рыжий шотландец, хороший моряк, он патологически ненавидел испанцев. Это чувство и привело его на службу в чилийский флот.

Смутные очертания берега пятнами темнели сквозь мелкую сетку дождя. Почерневший от влаги «Гальварин», корабль Робертсона, осторожно вынюхивал среди скал и рифов пролив в бухту. Продрогший вахтенный каждые десять минут протирал сухим платком линзы и прикладывался к подзорной трубе.

– Может быть, нас снесло далеко к югу, капитан? – спросил он простуженным голосом.

Капитан Робертсон в плаще, до пят стекающем с могучего плеча, молча забрал у вахтенного трубу.

– Спуститесь в кубрик и выпейте рому, – сказал капитан, глядя в окуляр.

– Благодарю, сеньор!

Вахтенный чихнул и исчез в люке трюма.

Неожиданно дождь затих. Подул западный ветер, разметав клубы тумана. Стал виден высокий и черный скалистый берег, переходящий в мягкие складки гор, а еще выше, прямо у неба – в заснеженные величественные вершины.

Берег, выгибаясь, раздвинулся. «Гальварин» миновал мокрый клин мыса, вошел в широкую бухту. Сразу открылся город с домами, живописно разбросанными по скалам, весь в богатой зелени.

Арауко. Город в эти утренние часы не спал. По пирсу метались люди, в воздухе чувствовался запах гари. Дымовая завеса вытягивалась, стелилась и уползала в горы по каменным уступам.

Не успели еще закрепить швартовы, как несколько возбужденных горожан взбежали на корабль. Город постигло несчастье. Испанский отряд, больше смахивающий на разбойничью шайку, чем на регулярную армию, ночью напал на город. Начался повальный грабеж. Пытавшихся защитить свое добро убили, а дома их подожгли. Чем прогневили мирные чилийцы Господа Бога, что он так поздно указал пролив «Гальварину»? Жители Арауко просят и заклинают сеньора капитана не покидать их. Иначе испанцы обязательно вернутся, потому что большую часть награбленного они бросили и убрались в горы, как только «Гальварин» появился в бухте.

Робертсон заверил темпераментных горожан, что не даст их в обиду. Потом отправился к дому губернатора и извлек из подвала на свет Божий перепуганного представителя власти.

– Перестаньте дрожать и внимательно выслушайте меня. Я берусь со своими матросами оградить Арауко от дальнейших налетов испанской банды. Для защиты города так же необходимо срочно провести рекрутский набор.

Воспрянувший губернатор принялся исполнять распоряжение шотландца, а вечером за бутылкой «Кюрасао» рассказал ему, что в провинции орудует банда Бенавидеса, укомплектованная из разрозненных остатков колониальной армии и индейцев, их союзников.

Робертсон умело расставил сеть постов вокруг города, и уже на следующее утро в ней запуталась первая птичка.

К капитану «Гальварина» привели вымокшего до нитки молодого испанца. Вышитые белые розы на ботфортах его сапог были забрызганы грязью, а некогда шикарное перо павлина на шляпе стало куцым, словно принадлежало мокрой курице.

– Хотелось бы мне знать, сеньор, что побудило вас прогуливаться в окрестностях Арауко в такую скверную погоду?

Сеньор не ответил.

– Говори, мальчик, церемониться здесь с тобой не будут.

Арестованный опять промолчал, презрительно отвернулся.

– Что, плохо пахну? – Робертсон поднялся с кресла, тяжело приблизился к испанцу.

– Вы можете меня расстрелять, – неожиданно выкрикнул тот, – но я вам ничего не скажу! Испанский идальго сможет умереть достойно за своего короля.

Шотландец усмехнулся, но глаза его не смеялись. Потрепал пленного по щеке.

– Зачем торопиться на тот свет, мой мальчик, там и без тебя тесно. Высечь его!

Матросы рыжего капитана знали толк в розгах. При первом ударе испанцу показалось, что он разрублен пополам. При втором запузырилась белая нежная кожа, жилы на шее напряглись, как натянутые веревки. Идальго закричал итак начал ругаться, что сам черт, находись он поблизости, смутился бы. Вымоченные в морской воде плети со свистом мелькали в воздухе. Спина вздулась бугром и стала похожа на помидор, который расковыряли булавкой. Черная шторка задернула сознание, и пленный затих.

– Достаточно. Не забейте до смерти.

Робертсон опрокинул на истерзанного болью испанца бочонок воды, хлестнул по щекам. Несчастный идальго медленно приоткрыл глаза.

– Имя? Молчание.

– Сеньору поправились розги? Продлить удовольствие?

Веки испанца испуганно вздрогнули. Он всхлипнул и выдавил:

– Пачеко… Дон Альваро… Офицер связи Бенавидеса…

– Сколько в отряде человек?

– Около ста…

Через минуту Робертсон знал об отряде испанцев столько, сколько и их офицер связи. Бенавидес не ушел далеко в горы. Слишком большая добыча осталась в Арауко, чтобы легко отказаться от нее. Разбойники укрылись в расщелине одной из вершин, с которой в солнечный день отлично просматривался город. Как только «Гальварин» покинул бы бухту, Бенавидес рассчитывал вернуться. Погода нарушила планы испанца. Тучи обложили притаившийся отряд. Солдаты в тумане не видели дальше своего носа, и на разведку Бенавидес послал Пачеко.

Робертсон быстро собрал команду «Гальварина».

Изнурительный подъем. Красная жирная глина, обильно прилипавшая к сапогам, магнитом тянула ноги к земле. Одежда давно промокла, струи дождя ручьями сбегали по телу. Порох отсырел, и когда моряки с добровольцами из наспех сколоченного ополчения подобрались к лагерю Бенавидеса, Робертсон приказал приготовить к бою шпаги, сабли, кинжалы.

Испанцы затаились где-то рядом, за молочной дымкой. Костров они не жгли, вокруг было тихо. И шотландец вел свой отряд вслепую. Напряжение росло.

Неожиданно впереди, в белой пелене проступили серые фигуры. Капитан «Гальварина» молча обнажил длинную старинную саблю и первым бросился на них.

Атака была тихой, стремительной и жестокой. Вынырнувшие из тумана призраки кололи, рубили, резали. Крики раненых и стоны умирающих разметали по лагерю испанцев смятение и неразбериху. Жалкие, вспыхнувшие на миг островки сопротивления тут же заливались кровью. Спутники победы – внезапность и решительность – сделали свое дело.

Пересчитали пленных и убитых. Бенавидеса среди них не было. Главарь испанцев и его помощник – итальянец Мартеллини – исчезли. По законам военного времени семьдесят пленных повесили на ближайших дорогах. Кондоры, слетевшиеся на пиршество, провожали в обратный путь победителей.

Месяц спустя до команды «Гальварина» дошли слухи, что Бенавидеса с остатками банды поймали в порту Топокальма. Главарю отрубили голову, а Мартеллини с еще тремя улизнувшими от Робертсона испанцами посадили в тюрьму.

В 1818 году армии Сан-Мартина и О'Хиггинса полностью освободили Чили от испанцев. С окончанием войны жизнь Робертсона резко изменилась. Он поселился на крохотном безлюдном островке Моча в тридцати милях от залива Консепсьон, решив покончить с беспокойной жизнью моряка, заняться сельским хозяйством, наконец, жениться и встретить в тиши, в кругу семьи, согласии и мире старость.

Фермерская жизнь моряка продолжалась недолго. Мартеллини, амнистированный после провозглашения независимости, прослышал с затворничестве шотландца и воспламенился мыслью отомстить за своих казненных соратников.

Мирная жизнь вернула крестьян к земле, в молодой стране открывались банки, торговые компании. В Вальпараисо испанский торговец какао доверил бывшему помощнику Бенавидеса судно «Четыре сестры». Итальянец набрал команду из помилованных товарищей по тюрьме и первым делом отправился к острову Моча.

Робертсон был занят по хозяйству, когда в залив вошел корабль под испанским флагом. Шотландец мигом сообразил, какая опасность может ему грозить, и скрылся с лесу.

Но очень трудно затеряться на клочке земли. Два дня спустя хозяина сожженного ранчо поймали и притащили на корабль. Мартеллини так обрадовался рыжему шотландцу, словно вновь испытал неожиданное освобождение из тюрьмы. Капитан «Четырех сестер» «дружески» похлопывал Робертсона по плечам, хихикая, пританцовывал и чувствовал себя самым счастливым человеком в мире.

– Ты, шотландский пес, будешь повешен на том же месте, где расправился с моими несчастными товарищами. А пока…

Мартеллини собственноручно отрубил связанному Робертсону большой и указательный пальцы правой руки, как это делали в старину с пленными шотландскими лучниками, чтобы они больше никогда не смогли натянуть тетиву, после чего запер его в трюмном карцере. Отбросив окровавленный топор в сторону, Мартеллини приказал выбирать якоря.

– Горизонт потемнел. Столбик барометра упал так низко, как мне еще никогда не приходилось видеть. Может, переждем непогоду здесь, в бухте? – предложил штурман.

Мартеллини не терпелось увидеть шотландца болтающимся на веревке, и капитан пренебрег советом опытного моряка.

Ураган настиг «Четырех сестер» через час. Бизань хрустнула и завалилась, словно игрушечная. Корабль при опасном крене забился в шторме, как птица в силках.

– Мачты! – рвал глотку штурман. – Рубите мачты! Ветер дул с такой силой, что, казалось, оторвет головы морякам. Набухшее небо грозило дождем. Рухнул удар грома. Началась битва воды и ветра.

Буря штурмовала корабль. Компас был разбит. Волны хищниками прыгали через борт на палубу. Сбили с ног, сорвали с капитанского мостика и проглотили штурмана – единственного опытного и грамотного моряка на судне.

Команду охватила паника – кто теперь поведет корабль? В эту критическую минуту Мартеллини вспомнил, что у него в трюме заперт прекрасный моряк, знающий местные воды лучше своих оставшихся восьми пальцев.

Закоченевшего шотландца вытащили на палубу. Стакан рома привел его в чувство.

– Робертсон, спасите корабль и людей. Это вам обязательно зачтется на небесах. – Мартеллини скользнул взглядом по изуродованной кисти. – Пачеко, перевяжи его.

Робертсон, как всякий обреченный, надеявшийся на чудо избавления, согласился. Впрочем, о его жизни речь шла тоже. А умереть позже всегда лучше, чем раньше.

Вывернувшийся наизнанку океан продолжал избивать корабль. Не обращая внимания на боль в руке, шотландец энергично взялся за командование. Покрикивал и щедро рассыпал подзатыльники матросам Мартеллини. Некоторые стали возмущаться таким бесцеремонным обращением, но итальянец тут же пресек ропот:

– Терпите, идиоты, если хотите дожить до конца бури.

Стихия неистовствовала. Пляска смерти, наращивая темп, продолжалась. Казалось, наступил день страшного суда. Было темно и страшно, как в аду.

К утру ветер, вымотавшись, ослаб, волна спала, но дождь лил сплошной стеной, словно в резервуарах Господа Бога прохудилось дно. Только через два дня влага иссякла. За это время произвели какой можно было ремонт корабля, а Робертсон сделал все, чтобы оказаться как можно дальше от берегов Чили.

Небо посветлело, расчистилось. Робертсон попросил Мартеллини принести секстант, чтобы определить координаты корабля. Но не успел он сделать математический расчет, как утренний бриз сорвал и унес с поверхности океана остатки белого тумана, раскрыв в нескольких милях от «Четырех сестер» английский фрегат. «Испанца» несло течением прямо ему навстречу. Когда до военного корабля осталось не больше полумили, Робертсон резко отбросил карандаш в сторону, истошно закричал, привлекая внимание англичан, разбежался и прыгнул в море. Продолжая взывать о помощи, старался как можно дальше отплыть от «Четырех сестер». Испанцы не решились преследовать или подстрелить сбежавшего шотландца вблизи английских пушек. Мартеллини, сцепив за спиной побелевшие пальцы, молча наблюдал, как ускользает жертва из его рук.

Англичане спустили шлюпку и подобрали пловца. Он решил мстить до конца дней своих. Недавние политические и военные события благоприятствовали этому, армия Хосе Сан-Мартина высадилась в Перу – главной цитадели испанцев в Южной Америке. Робертсон последовал за прославленным генералом и предложил свои услуги перуанскому военному флоту. Прошлая служба шотландца была лучше всяких рекомендаций, протекций, и его сразу зачислили помощником капитана Янга на судно «Конгресс».

В июле 1821 года, отступив на север, испанцы сдали столицу вице-королевства – Лиму. Это знаменательное событие командование республиканской армии решило широко отметить. Захламленная войной Лима преобразилась: расцвела гирляндами, загорелась фейерверком. Жители готовились к маскараду.

Капитана Янга и Робертсона вместе с другими офицерами, отличившимися в боях, пригласили на бал во дворец сбежавшего короля Перу.

В залах гремела музыка, развевались перья, шелестели шелка, блистал бархат и атлас. Великолепная иллюминация в парке затмила свет луны и звезд. В эту волшебную ночь произошло событие, круто изменившее судьбу Робертсона: он влюбился – страстно, отчаянно и безнадежно, как глупый мальчишка. Предметом обожания и поклонения шотландец избрал бывшую подружку испанского губернатора Лимы – Терезу Мендес.

Как многие красивые женщины, она имела богатое прошлое. Жизнь научила ее расчетливости. Робертсон, не отличавшийся особенной респектабельностью, не надеялся на искреннюю взаимность. Он хорошо понимал, что мог рассчитывать на благосклонность прекрасной Терезы лишь до тех пор, пока она извлекала из их союза материальную выгоду. На удовлетворение потребностей ловкой и избалованной дамы сердца, растущих с каждым днем, скромного жалованья морского офицера катастрофически не хватало. И дело кончилось тем, что Тереза завела себе более состоятельного любовника, тогда как страсть моряка достигла предела.

Получив отставку, Робертсон поплелся зализывать душевные раны к себе на корабль. Узкие улочки Кальяо извивались замысловатым лабиринтом. С миниатюрных балкончиков над головами прохожих полуодетые черноглазые метиски бросали призывные взгляды на сердитого офицера, но для того существовала только одна женщина в мире.

Капитан Янг, поверенный в любовных делах Робертсона, попытался шуткой разогнать тучу над головой боевого товарища.

– Вон видите корабль? – Янг показал на трехмачтовое английское судно «Перувиэн». – Завладев им, вы решили бы свою проблему.

– Почему? – лениво поинтересовался шотландец.

– Потому что он везет в Англию два миллиона пиастров золотом.

Робертсон немного помолчал, размышляя над словами капитана, потом серьезно сказал:

– Я так и сделаю.

Что только не делает с людьми любовь! Одних она щедро наделяет силой и отвагой, других повергает в раболепие и глупость, вдохновляет на подвиг и на преступление. Поистине миром правят женщины и деньги!

К вечеру Робертсон незаметно покинул «Конгресс». Спустя полчаса шотландец появился в квартале, пользующемся весьма дурной славой. Отыскал нужный кабак, решительно толкнул тяжелую дверь под непристойной вывеской. Он знал, что здесь каждый вечер собирается компания отпетых головорезов, чтобы сыграть в кости, выпить, подраться и пострелять друг в друга.

Дюжина голов в плавающих пластах табачного дыма повернулась в сторону нежданного гостя. Голоса смолкли. Глиняная кружка с костями повисла в воздухе.