1

Чем только не мерят время! Курантами, выстрелами пушек, заводскими гудками, страницами отрывного календаря, деньгами, стуком сердца. Вот уже несколько дней Стемнин слышал, как на кухне капает вода, гулко шлепая по оцинкованному дну мойки. Он закрывал все двери, но отгородиться от капели не мог: звук чутко достукивали мысли. Надо было вызвать сантехника, но Стемнин вяло надеялся, что однажды утром кран одумается и замолчит. Мерное шлепанье капель напоминало об утечках и потерях. Беззаботность впрок не напасешь. Пора было искать работу.

Даже затевая нововведения, консерваторы ремонтируют прошлое. Первая мысль, которая пришла в голову Стемнину, – обзвонить знакомых преподавателей. Преподавание, особенно после разговора с бывшей студенткой, он бессознательно числил единственной своей профессией. Перелистав телефонную книжку и перетасовав колоду визиток, он принялся звонить немногочисленным коллегам из других вузов. Доцент Малинкявичюс из Финансовой академии долго расспрашивал Стемнина, что стряслось, давал советы, как следовало разговаривать с администрацией, хвалился вышедшим учебником и командировкой в Бельгию, а под конец сказал, что у них культурологию вообще не преподают. Рената Сергеевна из педа попросила позвонить ближе к декабрю, но трижды повторила, что ничего не обещает. Домашний телефон профессора Колтуна, у которого Стемнин когда-то учился, изводил долгими гудками, а когда Илья Константинович чудом дозвонился до кафедры, задорный старушечий голос прокричал: «Молодой человек, каникулы на дворе, лето! Отдыхайте, загорайте, забудьте о науках до осени!»

Было понятно, что ближайший учебный год начнется без него. Даже веря в свою педагогическую стезю, в школу он пойти не решился. В районной библиотеке гремела презентация шоколадных подушечек «Кокетка», по Музею Горького бродили призраки в голубых полиэтиленовых бахилах, а в Институте русского языка со Стемниным разговаривали, как с иностранным шпионом.

С каждым новым разговором удача убывала. Стемнин чувствовал, что сам звук его голоса исподтишка сигналит собеседнику держаться подальше. Он уже не спрашивал, какова зарплата, хороши ли студенты, далеко ли от метро. Он сдавал позицию за позицией, но понижение требований только роняло его в глазах возможных работодателей. Кран на кухне терял каплю за каплей, жизнь проходила мимо, не замечая Стемнина. Он томился бездельем на обочине лета, получая наравне с другими только жару.

Однажды утром, приняв душ, он повернул до упора тугой вентиль и отключил холодную воду. Безработный Стемнин решился на следующий закономерный шаг – заглянуть в газету бесплатных объявлений. В конце концов, теперь он будет не просителем, а соискателем с гордо поднятой головой. Неприятно морщась, газета с ходу нашуршала бывшему преподавателю, что он на земле инопланетянин, а в Москве иногородний. Москва искала менеджеров по продажам, логистов, финдиректоров, налоговых консультантов, экспедиторов. Но примерно через полчаса в колонке «Другое» обнаружилось объявление – требовался корректор.

Надевая отглаженную белую рубашку, повязывая галстук, озеркаливая губкой черные новые туфли, он испытывал праведное наслаждение. Маячивший в двух шагах уклад казался избавлением от бессонницы, тревоги, ноющего колена и глубокого недовольства собой.

Издательство «Карма» размещалось в глубине запутанных дворов, в здании бывшего заводоуправления на Новой Басманной. Здесь же бедовали таможенный комитет, райотдел милиции и турфирма, выбросившая из окна робко трепещущий флажок.

Директриса «Кармы», два часа назад назначившая Стемнину время собеседования, вероломно сбежала то ли в типографию, то ли в управу. Секретарша отвела Стемнина в корректорскую – каморку с непомерно высоким потолком. Частые стеллажи вдоль стен были завалены папками, справочниками, словарями и набитыми в два ряда книгами, очевидно составлявшими продукцию издательства «Карма». Вопреки названию то были книги, не имевшие к восточной религии ни малейшего касательства.

В каморке сбились четыре стола. Два из них были завалены какими-то распечатками, за другими сидели две женщины: маленькая, круглая, с калмыцким лунным лицом и высокая, сутулая, в темно-рыжем, неладно пригнанном парике. Когда дверь раскрылась, корректорши разом подняли головы.

– Вот, Наталья Свиридовна, – пролепетала секретарша, представляя Стемнина. – Привела вам коллегу. Не обидите?

Не улыбнувшись, луноликая поздоровалась и попросила подождать. По привычке Стемнин принялся разглядывать корешки книг, стоявших на стеллажах. Уже тусклые зеленые, бурые и серые тона корешков говорили о том, что книги издательства «Карма» выпущены не для удовольствия и не ради праздного интереса. Самое жизнеутверждающее название было – «Оптимизация налогов». Это был мир бескрайних, как последние месяцы зимы, таблиц, долгих перегонов мертвого текста, согнутых шей, слепнущих глаз и обещанных денег.

– Ну так вот, Илья Константинович, – сказала наконец луноликая, отложив в сторону увесистую лупу в желтой латунной оправе. – Давайте как на духу. Что у нас с опытом?

– Опыта у меня недостаточно, – ответил Стемнин твердо.

– До вас тут девочка приходила. Неделю погостила и – того. В день страниц десять одолеет, сидит белее простыни. Ну а как? Это не детективы, не дамские романы. Тут навык нужен. – В голосе женщины слышалась сдержанная гордость.

– Да брось, Наташа, что ты человека пугаешь! – вмешалась корректорша в парике. – Вы не бойтесь, всему можно научиться, правда?

Стемнин обвел взглядом каморку как сценарий будущего. Почему-то представилось ему, как поздней осенью, когда к четырем уже темно, он сидит в компании молчащих женщин и тщетно пытается одолеть абзац про калькуляцию дебиторных обязательств. Во что он превратится? В такое же дисциплинированное привидение, как эти корректорши?

У Стемнина потемнело в глазах. Здесь был тупик, затхлая западня стабильности. Другой работы нет – не бывать ему ни бойким менеджером, ни финансовым директором. Для этого пришлось бы прочитать половину книг издательства «Карма».

– А вот скажите мне лучше такую вещь, – неожиданно обратилась к нему сутулая в парике. – Вы свистеть умеете? Парни ведь все свистят!

Наталья Свиридовна закудахтала от смеха, а Стемнин растерянно пожал плечами.

– Меня внук попросил научить его свистеть, такое дело. Ну, свистеть я кое-как могу, но как это получается, убей бог, не понимаю.

Поднимаясь к метро по Новой Басманной, бывший преподаватель не замечал ни жары, ни солнечного плеска листвы, ни запаха шашлыка, ни грохота электрички под мостом. Он улизнул от морока корректорского будущего – но что ожидало его взамен? Вдруг он вспомнил про бабушку, которая мечтала научить внука свистеть. Он почувствовал жар плавящегося на солнце свежего асфальта, увидел край пунцового в белых цветах шелкового платья в толпе и въезжающий в небо удивительный город.

Стемнин очнулся.

2

Воздух в испарине тяжело шевелился в подвалах неба. «Надоело солнце, надоело лето, хочу дождя, осени хочу», – ворчливо думал Стемнин, бродя по комнате и не находя себе места. Почему-то без футболки было жарче, чем в футболке. Но, стоило надеть футболку, становилось еще горячей.

Фонтаны без воды, неподвижные эскалаторы, старые самолеты на постаментах – таковы были его дни.

В последнее время нашел на него стих. Хотя денег вполне хватало года на четыре безбедной жизни, Стемнин вдруг впал в такую экономию, точно проедал последние рубли. Вроде наказывал себя за то, что не работал. После похода в «Карму» он ел только гречку, слегка сдабривая ее подсолнечным маслом. Ни мяса, ни овощей-фруктов, ни ягод, переполнявших московские рынки и лавочки, ни даже молока он теперь не покупал, угрюмо блаженствуя от праведного поста, от самого однообразия невкусной еды.

Когда в пятницу раздался Линин звонок, он мыл тарелку после позднего монашеского обеда.

– Илюш! Что это у тебя голос такой сиплый. Простыл?

– Просто давно ни с кем не разговаривал.

– Ты дома? Никуда не собираешься?

– Дома, дома, – удивился Стемнин. – Ты для кругозора спрашиваешь или из корысти?

– Мы хотим к тебе. Соскучились, веришь?

– Еще чего, – обрадовался он. – Приезжайте, я вас живо выведу на чистую воду.

Наспех одевшись, Стемнин рванул дворами к ближайшему рынку. Рынок завален был дарами лета. В ряду, где торговали молодой картошкой, морковью, капустой и салатом, раздавалось:

– Зелень! Зелень! Зелень! Кому зелень!

– Командир, картошка у тебя нормальная?

– Нэнормальны уже в балныце лечится.

– Почем у вас эти огурцы? – спрашивала, глядя мимо продавщицы, недовольная женщина лет сорока.

– Эти по двадцать, моя хорошая.

– Двадцать? Да вы поглядите, какие у них попки мягкие!

– Женщина! – неожиданно сердилась торговка. – Оттого, что вы их теребите, они тверже не станут!

С сумками, набитыми черешней, абрикосами, розовой ветчиной, пачкой масла и теплым хлебом, Стемнин несся домой. Встав под душ, он нарочно оставил дверь в ванную приоткрытой. Ему не хватило нескольких секунд.

– Терпение! – Стемнин торопливо застегивал пуговицы рубашки. – Открываю! Вы не поверите, но уже поворачиваю ключ.

– Стемнин, нам все известно. Сдавайся. У тебя в шкафу любовница. Веди меня в шкаф на экскурсию.

– Павел, не глупи. Илюш, для девочек тапочки есть?

– Воспользуемся методом дедукции, – перебил Павел Стемнина. – Тапочки для девочек в шкафу. Сами знаете на ком.

– В моем шкафу – только скелеты. Я же переехал недавно, – оправдывался Стемнин, который выбросил тапочки бывшей жены перед переездом.

Галдящие гости перебрались в большую комнату, которая тотчас ожила и обрела смысл, словно ваза, в которую наконец поставили цветы.

– Вы чего такие веселые? Белены объелись?

– Объесться, кстати, было бы неплохо, – намекнул Паша.

– Сказать за чаем или сейчас? – Ануш пританцовывала.

– Нет, давайте говорите сразу. Что?

– Они с Гошкой женятся! – выпалила Лина.

В голове Стемнина набирала обороты карусель… Поправив волосы, Ануш начала рассказ.

3

Неделю назад Вартан Мартиросович вернулся из Франции окрыленный. Французы предложили совместную исследовательскую программу. («Как это они не побоялись таких жутких бровей?» – подумал Стемнин.) Вартана Мартиросовича назначили руководителем российской части проекта. Вечером Нюша улучила момент и с содроганием подложила на огромный стол в кабинете отца пачку журналов и письма. Ужин тянулся невыносимо долго. Наконец Вартан Мартиросович тяжело поднялся из-за стола и ушел к себе в кабинет. Ни жива ни мертва Ануш мыла посуду, прислушиваясь ко всем домашним звукам сквозь шум воды из-под крана. Через некоторое время отец позвал Адель, и дверь в кабинет опять закрылась.

Помыв посуду, Ануш принялась грызть яблоко, которое обладало всеми свойствами яблока, кроме вкуса и запаха. Потом пыталась смотреть телевизор. Но слух ее совершенно не воспринимал никакие телевизионные звуки, глаза не следили за мельканием на экране. Ее трясло. Из кабинета не доносилось ни звука.

Вдруг дверь открылась, оттуда быстро вышла Адель Самвеловна. Мама махнула рукой, показывая, мол, отец зовет, и заперлась в ванной. Когда обмирающая от дурных предчувствий Нюша вошла в кабинет, Вартан Мартиросович, держал в руках письмо. Он смотрел на Нюшу и не говорил ни слова, не улыбался, но вроде бы и не сердился. Попросил дочь сесть. Тихо вернулась мама и села рядом. Тогда отец заговорил. Он сказал, что они с мамой очень любят дочь и тревожатся за ее будущее. Ему казалось, что Ануш не следует спешить с замужеством, что она еще очень молода. Но они с матерью не враги своему ребенку и не намерены мешать ее счастью, даже если представляли его себе по-другому. Он сказал, что видит честность Георгия и его открытые искренние чувства. И в дальнейшем они будут стараться принимать его настолько радушно, насколько это будет служить счастью дочери. Мама опять принялась плакать, они обнялись… Дальше стали говорить о знакомстве с Гошиными родителями, о сроке и месте свадьбы… Нюша бегала обниматься от мамы к папе и обратно… Словом, вопрос замужества был решен.

4

Стемнина трясло, словно ничего еще не было решено. Хронов исчез и явился вновь с плоской синей коробочкой в узоре из микроскопических серебряных лилий. Торжественно склонив голову, он протянул на вытянутых ладонях коробку Стемнину.

– Что это?

– Открой.

Крышка мягко отщелкнула. Внутри на черном бархате спала тонкая серебряная ручка «паркер».

– Ты написал главное письмо в моей жизни, – сказал Хронов. – Это – в благодарность.

Красный, потерянный, Стемнин стоял с ручкой в одной руке, с коробкой – в другой.

– Не думай, что так все и кончилось, – донесся до него голос Лины. – Сейчас будет наш подарок.

Она достала из сумки длинный конверт. Оттуда выглянули три клочка газеты. Маленькие, одинаковые, невзрачные, расчерченные на строки, как подписная квитанция.

– Ну и что это, к примеру, будет? – спросил Стемнин, ожидавший после серебряного «паркера» чего-нибудь столь же благообразного.

– Мы нашли тебе работу, – провозгласила Лина.

Стемнин перевел взгляд на бумажки. Потом на Пашу. Потом на Лину. Потом опять на бумажки. Он ждал, что сейчас эти клочки то ли перемешают, то ли сложат, словом, превратят клочки во что-нибудь стоящее. Звонарев упивался глупым выражением лица Стемнина.

– Смотри и слушай. Это купоны из газеты. Их надо заполнять и посылать в редакцию. По два купона в неделю. А работа у тебя будет вот какая… Ты будешь писать письма. У тебя, как выяснилось, талант.

Кухня была забита солнцем от пола до потолка. Хронов ополаскивал пузатый заварочный чайник с синими эмалевыми пастушками. Нюша протирала стол губкой. Влажные следы разбегались по поверхности на мелкие капли.

Вода, бурно наполняя чайник, лопотала в восходящей гамме.

5

Человек, который получает письма, богаче того, к кому письма не ходят. Если в почтовом ящике не водится ничего, кроме рекламных листовок и газет, такой почтовый ящик бесплоден. Скучно и безрадостно его существование. У человека, который получает письма, будущее не может быть совсем уж темным и пустым, ведь сам запечатанный конверт уже и весть, и утешение.

Каждый день миллионы людей, включая свои компьютеры, первым делом проверяют почту. Долгожданный ответ от партнеров, короткая записка от приятеля со ссылкой на глупую картинку, несколько слов от жены или подружки – и день начинается живее, у него другой темп и другая тональность. А главное, эти слова, смайлики, фотографии можно сохранить. Сколько дорогих и важных слов, сказанных в разные времена родителями, друзьями, возлюбленными, были стерты или замутнены потоком времени! Унесенные, отнятые забвением слова – точнейший символ неизбежности… Или старости… Стоило эти слова записать и передать, они были бы до сих пор свежи, как в первый день. Таково уж свойство письма: если оно было живым при рождении, ему не грозят смерть и увядание, пока способен мыслить и чувствовать тот, кому оно было написано.

Ведь и до сей поры, перечитывая старые письма, нет-нет да и подмывает возразить, ответить на удачную шпильку или слезную просьбу. А тот, кто когда-то прислал письмо, уже не тот, совсем не тот. И живет не там, и общается с другими, и думает по-другому. И хорошо, если так, хорошо, если жив… Да и сам ты разве не переменился? Но письмо – не чудо ли! – сохраняет вас обоих, и не только вас. Оно отматывает назад годы, меняет температуру воздуха, наряды, лица, запахи и настроение, оно дает шанс пожить еще хоть немного тем, чем ты не жил так давно.

Любое письмо моложе того, кто его написал. И чем дальше – тем больше.

Именно это имел в виду Георгий Хронов, разработавший план будущей карьеры друга. Стемнин должен был отправлять заполненные купоны в газету бесплатных объявлений и предлагать людям помощь в написании писем. Его клиентами могли стать те, кому по разным обстоятельствам своей личной жизни предстояло решающее объяснение, но кто не берется это сделать сам. Влюбленные, которые желают открыть свои чувства, поссорившиеся, стремящиеся к примирению, но боящиеся беседы. Те, кто собирается расстаться с другом или подругой, но хотел бы сохранить добрые отношения.

Солнце разило по глазам. Нюша шагнула к окну и сдвинула занавеску. Занавеска налилась буграми воздуха.

Нужно брать разные деньги в зависимости от количества и размера писем, заметил Звонарев. Лина добавила, что надо еще брать деньги за собеседование. «Прежде, чем ты будешь писать письмо, ты должен выслушать клиента, понять, что он за человек, какая у него история, какой стиль. А это отдельное время и отдельная работа»…

Сошлись на том, что за письмо нужно брать от трехсот до пятисот рублей и еще сто за собеседование. Таская черешню с блюда, сочиняли текст объявления. Все, кроме Павла Звонарева. Павел взял листок бумаги, тарелку с бутербродами и ушел в комнату.

Купон оказался слишком мал для рекламных идей. Любые поэтические вольности требуют простора.

– «Письма доброго ангела». Нужно вдохновить, чтобы поверили в чудо, – предложила Ануш.

– Не знаю. Не знаю. То есть прекрасно, конечно. Но мужчина на такое не клюнет. – Григорий долго трет бритый подбородок. – Надо по-деловому. Типа: «ваши проблемы – наши письма».

– «Ваши проблемы – ваши проблемы», – не удержался Стемнин.

– Надо заинтересовать. Дать понять, что это стоящая идея… – задумчиво произнесла Лина, срезая ложкой с торта кремовый лепесток. – Где мой муж? Илья, проверь. Его нельзя оставлять одного надолго.

После длительных дебатов появился первый одобренный вариант:

«Объясниться в любви, наладить отношения, достичь мира и облегчить душу при помощи письма. Профессионально, доверительно, недорого. Телефон…»

6

Стемнин колебался… Казалось, он увязает в авантюре. Как брать деньги? Как на него будут смотреть эти люди? А вдруг он окажется шарлатаном?

Шаркая тапками, вернулся Паша. Он оглядел всех свысока, держа на весу листок, словно глашатай – свиток с государевым указом. Ни слова не говоря, он разжал пальцы, и бумага приземлилась на колени Лине. Лина, отхлебнув чай, принялась за чтение. Лоб ее страдальчески наморщился, и вдруг она фыркнула на листок чаем, как гладильщицы брызгают на белье водой. Потом, встав из-за стола, она треснула Пашу по спине ладошкой.

Когда забрызганный листок попал наконец в руки Стемнина, он прочел:

1

Дождь горстями метал в окно холодную воду, непогода наступала на университетские сады и аллеи, переправляясь через реку прозрачными полками ледяной конницы. Казалось, эти горсти сильных капель – какой-то знак, вызов Стемнину, уставившемуся в светлое незримое. Но какой знак, куда вызов – этого он понять не мог, хотя все равно было хорошо.

Огромный красный зонт Елизаветы Дмитриевны сох на полу, занимая добрую половину маленькой комнаты.

– Такого свинарника даже у свиней нет, – ворчала Елизавета Дмитриевна, стоя посреди комнаты в лимонно-желтых хозяйственных перчатках. – Что ты за человек, Илья! Как женится – пожалуйте к психиатру, развелся – к ассенизатору.

– Не бузи! Форточки в доме всегда открыты, по улице машины непрерывно ездят, ясно, что в доме будет пыль, – отвечал Стемнин, делавший накануне генеральную уборку.