Укротительница

Надо признаться, что цирк я всегда недолюбливал, и особенно неприятны были мне укротители хищников. А коронный их номер с засовыванием головы в пасть льву или тигру вызывал во мне недоумение, граничившее с брезгливостью. Я вполне спокойно отнесся бы, если бы подобное проделал зоолог, изучающий устройство львиной пасти, или ветеринар, который проверяет, не воспалены ли у льва гланды. Но укротитель не собирается ничего проверять или изучать. Ему просто неймется доказать зрителю, что можно положить голову в пасть хищнику и остаться при этом безнаказанным. Откровенно говоря, жаль. Человек, который не нашел своей голове лучшего применения, не слишком, видимо, в ней нуждается. А лев, который позволяет, чтобы ему клали в рот всякую пакость, уже не хищник, а больное животное с расстроенной психикой. Впрочем, может быть, я чего-нибудь не знаю. Вполне вероятно, что этот обычай уходит корнями в глубину веков, когда наши первобытные предки обитали в лесах, буквально кишевших хищниками, и, если на них набрасывался какой-нибудь саблезубый тигр, они, изловчившись, засовывали голову в его оскаленную пасть и подобной наглостью изумляли до столбняка.

В свое время мне довелось увидеть перед собою изумленную морду хищника, правда, это был не тигр и не лев, а леопард, точнее, леопардиха с нежным именем Зося. Случилось это на рубеже восьмидесятых и девяностых, во время конгресса иллюзионистов, на который меня затащили мои легкомысленные друзья-фокусники.

– Повеселишься, – заявили они.

– Повеселиться я могу и в другом месте, – ответил я. – Лучше объясните, в качестве кого я буду там присутствовать?

– А просто в качестве нашего друга тебя не устраивает?

– Не устраивает. Я, конечно, ценю вашу дружбу, но в моей биографии и без того достаточно компрометирующих фактов.

На это мне ответили, что тому, кто набивает себе цену, в конце концов набивают морду. Последнее прозвучало убедительно, и я согласился.

Фойе Октябрьского дворца, где проходил конгресс, было необычайно многолюдно, напоминая несколько муравейников с курсирующими между ними живыми тропками. В центре этих муравьиных кучек главенствовали трое: крохотного роста пожилой мужчина, долговязый разбитного вида юнец и необычайно эффектная женщина лет тридцати пяти с медно-рыжей гривой волос. Пожилой мужчина развлекался тем, что бросал поочередно в окруживших его почитателей металлический рубль. Рубль не отскакивал, а намертво прилипал к мишеням, после чего старичок, чрезвычайно довольный собою, срывал монету с груди жертв его магического искусства и повторял трюк по новой.

– Кто этот обмылок престидижитации? – поинтересовался я.

– Авангард Скворечников, – пояснили мне. – Старейший питерский фокусник. Удивительно нудный тип. Не связывайся с ним.

– Поздно, – ответил я. – Между нами уже установилась тонкая внутренняя связь.

Я приблизился к господину Скворечникову. Тот обрадовался пополнению в рядах поклонников и бросил в меня рублем. Рубль шлепнулся на мой свитер и прирос к нему. Я учтиво поклонился старичку, развернулся и зашагал прочь.

– Вы-ы куда-а? – изумленно проблеял мэтр.

– В буфет, – ответил я. – Пропивать ваш рубль.

– Вы-ы с ума-а са-ашли! – возопил Авангард Скворечников. – А-астанавитесь не-емедленно! Ве-ерните мой ре-еквизит!

Я остановился.

– Какой еще реквизит? – спросил я.

– Ру-убль! А-атдайте мой ру-убль!

– Он что, у вас последний?

– Е-единственный!

– Что ж вы швыряетесь деньгами, если у вас последний рубль остался? – попенял я старичку, отцепляя монету от свитера. С тыльной стороны к рублю были приделаны маленькие хищные крючки. – Нате, заберите ваш рубль. Только в людей им больше не кидайтесь. Странные у вас манеры для петербуржца.

Моя выходка привлекла внимание соседней группы и ее долговязого лидера.

– Эй, братан! – окликнул он меня. – Иди сюда. Фокус покажу.

– Спасибо, мне уже показали.

– У меня прикольней фокус!

– Змеей, что ли, в меня кинешь?

– Да ничем я не кину. Не бойся, иди сюда.

Я подошел.

– Неслабо ты Авангарда сделал, – улыбаясь, сообщил мне долговязый. – Старый скворечник уже всех задрал. Смотри сюда. – Он вытащил из кармана колоду карт, ловко ее стасовал и раскрыл веером. – Бери одну карту.

– Какую?

– Какую хошь.

– А если я никакую не хочу?

– Братан, не порть иллюзию. Тащи из середины.

Я вытащил.

– Запомни ее.

Я глянул на карту. Это была десятка пик.

– Запомнил?

– Может, мне лучше записать? – спросил я.

– Зачем это?

– На всякий случай. У меня память плохая.

– Братан, не гони пургу. Клади карту обратно.

Я положил карту в середину раскрытой веером колоды, долговязый сложил ее ровным кирпичиком и пару раз стасовал по новой.

– Браво, – сказал я и развернулся, чтобы уйти.

– Да погоди ты, псих! – остановил меня долговязый. – Дальше смотри. Думаешь, это колода? Нет, братан, это карточный лифт. Нажимаем на кнопочку, чик – и наша карта приехала на верхний этаж.

Он перевернул верхнюю карту. Это была десятка пик.

– Она? – ликующе спросил долговязый.

– Нет, – ответил я.

– Как это нет?

– Вот так – нет.

– Братан, ты гонишь, – нахмурился долговязый. – Ты какую карту вытащил?

– Не помню, – ответил я. – Говорил же – давай запишу. Некоторое время долговязый с недоумением рассматривал меня. Затем лицо его расплылось в улыбке.

– Братан, а ты мне офигенно нравишься. – Он протянул руку. – Антон Безруков. Микромаг.

– Майкл Джексон, – ответил я, пожимая протянутую руку. – Председатель магического братства Лукьяновского рынка.

– Братан, ты редкий кадр. Таких отстреливают и заносят в Красную книгу. Признайся, ты ведь вытащил десятку пик?

– Нет.

– А кого?

– Не помню.

– Братан, не играй на моей нервной системе. Она у меня и так расстроена.

– А ты пей поменьше.

– Неслабая мысль! – оживился долговязый. – Состыкуемся после конгресса в буфете? Тяпнем чего-нибудь за знакомство?

– Будем живы – тяпнем, – согласился я.

– А че, есть шанс не дожить?

– Есть шанс, что меня отстреляют и занесут в Красную книгу.

В это время в фойе появилась озабоченного вида хрупкая женщина в чудовищно огромных очках. В руках она держала какие-то ведомости, тоненькие каблучки ее туфель цокали, как лошадиные подковы, а голос своей мелодичностью мог потягаться с пожарной рындой.

– Шувалов, Мельниченко, Тамаева! – прогремела она. – Есть тут такие? Шувалов, Мельниченко, Тамаева!

Толпа, окружавшая даму с медно-рыжей гривой волос, раздалась в стороны. Женщина в очках тут же уловила это движение и направила свои каблучки в образовавшуюся брешь.

– Вы Тамаева? – набросилась она на медногривую.

– Перестаньте орать, – процедила та.

– Что значит перестаньте орать? – возмутилась обладательница цокающих каблучков. – Тамаева Людмила – это вы?

– Изыдите.

– Что значит изыдите? Вы не отметились в ведомости. Вот: Тамаева Людмила – прочерк. Я за вас должна расписываться?

– Меня зовут Люсьена Тамм, – высокомерно заявила медногривая.

– Никакой Люсьены Тамм у меня тут не значится, – отрезала женщина в очках. – Вот, читайте: Людмила Тамаева. Читайте и расписывайтесь.

Медногривая смерила свою визави презрительным взглядом, с брезгливостью приняла из ее рук ведомость и шариковую ручку и небрежно, с видимым одолжением расписалась.

– А теперь оставьте меня в покое, – изрекла она.

– Что значит оставьте меня в покое? Расписывайтесь вовремя, тогда вас все оставят в покое.

– Это какой-то кошмар, – сказала Люсьена Тамм. – Откуда только вас таких берут? Из хора анонимных девственниц? Вы мне испортили настроение. Совершенно не представляю, как я выйду на сцену. Я сообщу организаторам конгресса, что вы хотели сорвать мне номер.

– Что значит я хотела сорвать номер? Вы на меня ваших проблем не вешайте, у меня своих проблем повесить не на кого.

– Я это заметила, – криво усмехнулась Люсьена и, развернувшись, величественно направилась в сторону зала.

– Видал, как Люсьена разошлась? – Ко мне подошли сзади потерявшие и вновь обретшие меня друзья.

– Интересная женщина, – задумчиво проговорил я, глядя вслед уходящей Люсьене.

– Стерва.

– Не исключаю. Она тоже иллюзионистка?

– А как же. С леопардихой фокусы показывает.

– Что? Леопардиха показывает фокусы?

– Леопардиха ассистирует.

– Сумасшедший дом.

– Наоборот. Безотказный трюк. Публика любит детей и животных.

– Интересно бы на нее глянуть.

– Наглядишься еще. Только поосторожней с нею – она психованная.

– Еще бы. С такой нервной профессией…

– Дубина! Не Люсьена психованная, а леопардиха ее. Хотя… Люсьена тоже. Пошли в буфет.

В буфете мы заказали по чашке кофе, а я, поскольку мне не предстояло выступать, взял к нему рюмку коньяка. До начала оставалось окола часа. Друзья мои, допив кофе, ушли готовиться. Я пропустил еще пару рюмок, выкурил сигарету и направился в зрительный зал. В зале уже сидело несколько человек – видимо, как и я, из числа приглашенных, а на сцене, в эффектном черном платье с подколотой к нему багровой шалью, стояла Люсьена Тамм, нежно возложив сжимающую поводок ладонь на загривок пятнистой, внушительных размеров леопардихи. На безопасном расстоянии от них расположился фотограф, нацеливший на укротительницу и ее питомицу объектив своей камеры.

– Спокойно, Зосенька, спокойно, – ласково, но твердо приговаривала Люсьена Тамм. – Пора бы уже привыкнуть к подобным знакам внимания.

Не знаю, коньяк мне ударил в голову или что-то другое, но дальнейшие мои действия значительно опередили мои мысли. Я взобрался на сцену и направился к Люсьене и ее Зосеньке.

– Позвольте сфотографироваться с вами на память, – галантно произнес я, кладя свою руку на загривок леопардихи рядом с рукою Люсьены.

Сонная на вид леопардиха оказалась вполне адекватным и посмотрела мне в глаза. В следующую секунду я увидел перед собою два вспыхнувших рубина. Какой-то внутренний инстинкт отшвырнул меня назад, и я полетел вниз с полутораметровой сцены. В нескольких сантиметрах от моего носа просвистела, рассекая воздух, звериная лапа с выпущенными когтями. Приземлился я довольно удачно, на ноги, но, не удержав равновесия, покачнулся и шлепнулся на пол. На мгновение все оцепенели. Затем раздался голос Люсьены:

– Спокойно, Зося. Зося, спокойно!

Леопардиха, повинуясь, пришла в себя и вновь погрузилась в полусонное состояние. Не выпуская поводка, Люсьена приблизилась к краю сцены.

– Ты идиот? – спросила она.

– Попробуйте угадать, – ответил я, вытирая со лба внезапно выступивший пот.

– Не вижу повода угадывать. Тебе сколько лет?

– Двадцать четыре.

– И никакого желания дожить до двадцати пяти?

– С чего вы взяли?

– С того, что хватать за шею взрослого леопарда – это нелучший способ прожить долгую и счастливую жизнь. Советую пойти в буфет и выпить полный стакан коньяку.

– Я уже выпил.

– Забудь, милый. Тот коньяк, что ты выпил, уже полминуты как не в счет.

– А можно я две порции закажу?

Лицо Люсьены изобразило недоумение.

– Хоть десять, – сказала она. – Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Одну я для вас хотел заказать.

– Мальчик, – сказала Люсьена, – не морочь мне голову. У меня, если ты забыл, через полчаса выступление.

– А после выступления?

Люсьена покачала головой и усмехнулась.

– Удивительный все же тип. Ты доживи сперва до окончания концерта, в чем я, скажу тебе честно, немного сомневаюсь.

– А если доживу?

– Вот тогда и поговорим. И имей в виду, если ты еще хоть раз подойдешь к моей Зосе, я не буду ей особенно мешать.

Люсьена Тамм выступала во втором отделении. Во время антракта я сбегал в подземный переход, где торговали цветами, вернулся с букетом багровых, под цвет ее шали, роз и, положив их на колени, уселся на единственное свободное место в первом ряду. Спустя минуту ко мне подошел мужчина лет сорока с растрепанной бородой и встревоженными глазами.

– Прошу прощения, – сказал он, – но это мое место. Я тут сидел в первом отделении.

– Я вам верю, – кивнул я. – Вы тут сидели в первом отделении, а я посижу во втором. Так будет справедливо.

Видимо, у этого человека были другие представления о справедливости, потому что мой ответ совершенно его не удовлетворил.

– Молодой человек, – нервно проговорил он, – прекратите это хамство и освободите мое место.

– Неужели я веду себя по-хамски? – растерялся я. – Извините. Мне это, честное слово, не свойственно. Но обстоятельства сложились так, что мне, хоть тресни, нужно сидеть в первом ряду. Мне, конечно, очень стыдно, я, может, всю оставшуюся жизнь буду стыдиться, но никуда отсюда не уйду.

– Вы сумасшедший? – спросил мужчина.

– Да, если это вас успокоит. Давайте вы меня еще как-нибудь назовете, и мы на этом примиримся.

– А если я милицию позову?

Я вздохнул и поманил бородатого пальцем, приглашая наклониться. Он с некоторой нерешительностью склонился ко мне, точно опасался, что я в припадке невменяемости плюну ему на бороду.

– Понимаете, – зашептал я, – дело в том, что я подсадка. Я должен сидеть здесь. Мы же не хотим сорвать номер известной иллюзионистке. Вы теперь тоже в курсе, так что мы, можно сказать, одна команда.

– А почему меня никто не предупре…

– Тише! – прошипел я. – Зачем же вы на весь зал афишируете магические секреты? Или вам в самом деле неймется сорвать номер?

– Ладно, черт с вами, – пробубнил бородатый. – Безобразие какое…

Он направился прочь.

– Эй! – негромко окликнул я его.

Бородатый обернулся. Я заговорщицки подмигнул ему и сделал рукою «рот фронт». Бородатый механически подмигнул мне в ответ, потом выругался в бороду и побрел искать место в других рядах.

За тем, что происходило на сцене, я следил невнимательно и рассеянно. Даже когда выступали мои друзья, я мысленно желал им поскорее закончить номер и убраться к черту. Мне не терпелось увидеть Люсьену Тамм. Наконец конферансье, сделав эффектную паузу и набрав в легкие побольше воздуха, объявил:

– Вы-ыступа-аают… несравненная Люсьена Та-аамм… и ее обворожительная помо-оощница… Зо-оося!

Под аплодисменты на сцену из полусумрака вышла Люсьена все в том же невероятном черном платье с багровой шалью. Бросив в публику взгляд избалованного демона, она плавно взмахнула подолом платья, раскрыв его полувеером, словно танцующая испанка, затем резко, рассекая воздух, опустила, и рядом с нею возникла леопардиха Зося, украшенная розовым бантом поверх ошейника.

– Браво! – закричали в зале.

Я обернулся, чтобы посмотреть, кто это так неистово реагирует, никого подходящего не обнаружил и понял вдруг, что это выкрикнул я. На меня косо глянули соседи по правую и по левую руку, и я мысленно приказал себе выражать свои эмоции чуть менее бурно.

Честно говоря, номер Люсьены был скучноват, что не могло укрыться даже от меня, человека, в общем-то, далекого от фокусов. Оживляла его разве что Зося, из пасти которой Люсьена вытаскивала какие-то немыслимые платки, ленты, бумажные цветы и вееры. Под конец Люсьена, встав на одно колено, приподняла леопардиху и положила себе на плечи, словно роскошное пятнистое боа, изящно перекинув на спину болтающийся хвост. Зал вежливо захлопал, я вскочил, бешено рукоплеская, схватил букет роз, бросился к сцене и возложил цветы у ног Люсьены.

– Опять ты? – вполголоса удивилась она.

– Я.

– И где ж ты успел раздобыть букет?

– Ограбил проезжавшую мимо свадьбу.

– Другому бы не поверила, а тебе поверю. Сядь на место, ненормальный. Зося уже нервничает.

Леопардиха, кажется, и в самом деле узнала меня, но особой радости при этом не испытала. Надо полагать, что, если бы не присутствие хозяйки, она с удовольствием довела бы выяснение наших отношений до логического конца. Я ретировался и, повернувшись, встретился взглядом с сидевшим в пятом ряду бородатым мужчиной, которого я так нагло лишил законного места. В лице бородатого проглядывало недоумение, смешанное с изрядной долей подозрения, что его здорово надули. Я снова подмигнул ему, он чисто автоматически подмигнул мне в ответ, затем рассердился на себя, скорчил гнусную рожу и показал мне кулак. Я прыснул и уселся на нечестно завоеванное место. До конца представления оставалось минут тридцать. Я не досидел эти полчаса и, когда свет между двумя номерами погас, ринулся, воспользовавшись темнотою, в буфет. В буфете было пусто, за прилавком из светлого дерева скучала, разглядывая потолок, молоденькая пухлая буфетчица в голубом чепце.

– Мне, пожалуйста, бутылку шампанского и бутылку коньяка, – попросил я.

Буфетчица искоса глянула на меня, затем снова уставилась в потолок.

– На вынос не продаем, – лениво проговорила она.

– А я и не собирался выносить.

– Продаем только в разлив.

– Даю слово разлить все, что окажется в этих бутылках.

– Молодой человек, вы что, не понимаете? – Буфетчица повысила голос: – Продаем только в разлив. Вынос строго воспрещается.

– Это вы не понимаете, – сказал я. – Здесь, в этом дворце, находится самая удивительная, не считая, конечно, вас, женщина на свете. Одного ее взгляда достаточно, чтобы укротить бешеного леопарда. И вы предлагаете мне поставить перед нею шампанское или коньяк, разлитые по граненым стаканам? Да я со стыда сгорю. Хорошо, если вы при всей своей внешней прелести такая бесчувственная, налейте мне коньяк и шампанское в две хрустальные вазы и продайте вместе с ними.

– У нас нет хрустальных ваз, – сказала буфетчица, с любопытством поглядев на меня и улыбнувшись краешком рта.

– Вот видите. У вас нет хрустальных ваз, а у меня нет денег, чтоб их купить. Но я пытаюсь сделать невозможное. Так попытайтесь же и вы и продайте мне коньяк и шампанское в бутылках. А я помолюсь, чтоб этот ваш маленький грех перед буфетом был зачислен в ряд благодеяний перед человеством.

– Ты тоже из этих… из артистов? – спросила буфетчица, улыбнувшись вторым уголком рта.

– Что вы, где уж мне. Я… я почтальон. Если вы дадите мне ваш адрес, я круглый год буду приносить вам поздравительные открытки. Вас как зовут?

– Надей.

– Надя… Наденька.... Какое замечательное имя. Оно вселяет в меня надежду. Не обманите ее, продайте мне бутылку коньяка и бутылку шампанского.

1

Нееврейка (идиш).

2

Яйца (идиш).

3

Бог (иврит).

4

Бардак, беспорядок (идиш, укр.).

5

Еврейский праздничный хлеб, калач.

6

Пару слов (идиш).

7

Шум, гам (идиш, укр.).

8

Дурак, мудак (идиш).

9

Ненормальный, свихнувшийся (идиш).

10

Удовольствие, радость, счастье (идиш).

11

Недотепа (идиш).

12

Слава Богу, тьфу-тьфу-тьфу (укр.).

13

Псих, ненормальный (дословно: свихнувшаяся голова) (идиш).

14

Бабушкины сказки (идиш).

15

Боже милосердный (дословно: Боже сладостный) (идиш).

16

Милый (идиш).

17

Болван (идиш).

18

Сумасшедший (дословно: сумасшедшая голова) (идиш).

19

Задница (идиш).

20

Большой пир (идиш).

21

Паровозный жар; употребляется в значении «ничего особенного», «велика важность» и т. п. (идиш).

22

Знаток, специалист (дословно – нечто в картах) (идиш).

23

Вещи, манатки (идиш, рус.).

24

В кладовке на полке стоит банка с вареньем (идиш, рус.).

25

Сумасшедший дом в Киеве.