Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Фронт до самого неба

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Минаков Василий / Фронт до самого неба - Чтение (стр. 6)
Автор: Минаков Василий
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


      Сложность бомбежки механизированных колонн на марше заключалась в том, что от момента их обнаружения до нанесения удара иногда проходило до двух-трех часов. За это время противник успевал не только значительно передвинуться, но и порой изменить направление марша. Его приходилось искать. А значит, и прежде времени обнаруживать себя. Это значительно снижало эффективность ударов: колонны успевали рассредоточиться, живая сила - рассеяться и укрыться.
      Однако на этот раз повезло. Подлетаем. к Неберджаевской - на дорогах пусто. Присматриваюсь к местности. Вдруг вижу: вся северная окраина станицы - обочины дороги, колхозный сад, дворы - сплошь забита техникой и пехотой. Даю целеуказание, девятка выстраивается "змейкой". Димыч прилип к переднему блистеру кабины, напряженно следит за ведущим: как только бомбы оторвутся от его фюзеляжа, мы начнем сбрасывать свои. Справа от меня сквозь плотный заградительный огонь уверенно летит Сорокопудов. Выдержка железная! Машина идет, как по струне. Вот ведущий открыл люки, небольшой доворот...
      - На боевом! - командует штурман.
      Бомбардировщики летят среди ураганного огня. Вижу, как от машин Балина и Сорокопудова отделились весомые черные капли. Наша очередь...
      - Пошли, родимые! - ласково шепчет Димыч.
      Бросаю беглый взгляд вниз: дымные кусты распускаются именно там, у дороги, в саду, у стогов и навесов...
      Вдруг слышу дробь своих пулеметов. Инстинктивно прижимаюсь к машине комэска. В шлемофоне торжествующий голос:
      - Ага, с-собака... Пошел вниз, с дымком...
      - Что там, Панов? Доложите!
      - Падает фриц, товарищ командир! Все, взорвался!
      - Доложи толком, черт тебя подери!
      - Звено "сто десятых" подкралось...
      - Почему вовремя не доложили?
      - Заметил уже на дистанции огня.
      - Усилить внимание, атака может повториться!
      Под "табачным навесом" собралась вся эскадрилья.
      - Кто это, ребята, сегодня кокнул "мессера"?
      - Вон именинник стоит, скромничает...
      Стрелок-радист сержант Николай Панов сделался центром внимания всей эскадрильи. Смущенный, счастливый, он стоял в кругу воздушных стрелков, мотористов, техников и старался припомнить, как все произошло.
      - Сам сначала ничего не понял... Когда наше звено легло на боевой курс, поменялся с Лубинцом местами, он залез в верхнюю турельную установку, а я лег на бронеплитку и приготовился фотографировать результаты бомбежки. Вдруг вижу, нас догоняют четыре самолета, внизу... Присмотрелся "мессеры". Пока я на них пялился, они развернулись и стали заходить в атаку. Я дернул за ногу Лубинца, показал. Даже забыл доложить командиру. Это теперь рассказывать долго, а тогда все в секунды... Смотрю, первый прямо на нас идет метров пятьсот до него. Дал длинную очередь, он и ухом не повел. Тут Лубинец тоже... Но ему мешал хвост, не видно... А "мессер" уж рядом, черный, собака, закрыл все кольцо. Ну я скорей очередь, другую... Он и задымил, перевернулся через крыло и вниз...
      - А остальные?
      - Отвернули куда-то...
      - Испугались! Качать его, братцы, ура!
      Крепкие руки схватили Панова, подбросили метра на два.
      - Стойте, укачаете... Может, сегодня еще лететь!
      - Смотри ты, еще одного сбить хочет!
      - В раж вошел парень, всех перещелкает.
      - Мне оставь, Коля, хоть одного!
      - Стойте, убьете... Да стойте же, черти, вон же майор...
      Невдалеке в самом деле остановилась машина.
      - Смотри ты! Первый увидел, с полета... Во глаз!
      Панова опустили, подали ему пилотку. Командир полка подошел, крепко пожал ему руку.
      - Молодец, сержант, поздравляю! Награда за мной. А вы очень его не качайте, ночью опять полетим.
      - Он может и ночью, ему пустяк.
      Командир полка обернулся к остряку.
      - Он-то может, а вы?
      Все расхохотались.
      Ночью мы в четвертый раз отбомбились по Неберджаевской. Утром подвели итоги. На разборе присутствовал полковой комиссар Хахилев из политотдела бригады. Он рассказал о боевой работе летчиков-гвардейцев, наших соседей, с которыми мы взаимодействовали.
      Накануне командир 5-го гвардейского авиаполка подполковник Николай Александрович Токарев дважды водил свои группы на Неберджаевскую. Во время вылета бомбардировщики были атакованы семью фашистскими истребителями. Тем не менее строем подошли к дели.
      Уже на боевом курсе у Токарева осколком снаряда пробило консольный бензобак. Загорелась плоскость. Командир продолжая идти на боевом, штурман майор Александр Толмачев сбросил бомбы точно по цели. После выполнения задания Токарев решил посадить горящий самолет на аэродром Мысхако. Но при заходе на полосу обнаружилось, что система выпуска шасси повреждена. Командир сумел посадить горящую машину на одно колесо. Пожар потушили. В тот же день произвели ремонт, и к вечеру самолет был на своем аэродроме.
      В этом же бою проявил героизм экипаж командира звена капитана Бесова. Самолет был подбит истребителями противника, Бесов ранен в обе ноги. Штурман, капитан Крыхтин, тоже ранен в ногу, стрелок старший сержант Дробот - в живот. Истекая кровью, капитан довел поврежденную машину до своей территории, посадил в Геленджике.
      Летчики слушали рассказ с напряженным вниманием. Когда Хахилев закончил, некоторое время длилось молчание.
      - Передайте гвардейцам, - сказал затем Балин, - что могут смело летать с нами, мы не подведем! Но есть у нас просьба к командованию. Противник все плотнее прикрывает объекты истребителями, летать без сопровождения становится все труднее...
      - Меры принимаются, - согласно кивнул комиссар. - Вчера командир бригады обращался к командующему ВВС Черноморского флота. Дано указание изыскать возможности обеспечения прикрытия бомбардировщиков истребителями.
      На перекуре продолжали оживленно обсуждать рассказанные эпизоды.
      - С нашим командиром попка тоже был случай, - вспомнил майор Пересада. - Еще на Балтике...
      Попросили рассказать.
      Это было летом сорок первого. Первый гвардейский авиаполк, в котором тогда служил Ефремов, вместе со всей авиацией Балтийского флота помогал сухопутным войскам сдерживать яростный натиск гитлеровской мотопехоты и танков, рвущихся к Ленинграду. В один из таких жарких дней Ефремов новел свою эскадрилью на уничтожение переправы. На пути к цели их атаковали "мессершмитты". Эскадрилья, сбив один Ме-109, всё же прорвалась к переправе и отбомбилась. Но машина Ефремова получила серьезные повреждения, стала почти неуправляемой. Неимоверными усилиями летчику удалось дотянуть до своего аэродрома. По пути Андрей Яковлевич заметил, что один из самолетов его эскадрильи загорелся от очереди "мессера" и сел за линией фронта. Посадив свою машину, Ефремов вылетел на У-2 выручать друзей. Приземлился на изрытом воронками поле, на глазах у ошеломленных врагов перенес в самолет сильно обгоревшего летчика Селиверстова, раненого штурмана и стрелка-радиста с поломанными руками и ногами и улетел на свой аэродром...
      Живы, черти!
      Дни и ночи шло ожесточенное сражение за Новороссийск. Утром 25 августа стало известно, что 77-я стрелковая дивизия 47-й армии нанесла контрудар по противнику под Неберджаевской и захватила ряд господствующих высот южнее станицы. Немцы яростно сопротивлялись, подтягивая в район боев свежие части из резерва.
      Мы с летчиком Сорокопудовым перебирали опыт предыдущих бомбежек, ломали голову, как результативней бомбить точечные цели - танки, автомашины, тягачи с орудиями...
      - Мы бомбы сбрасываем сериями, так? - рассуждал Василий. - Поэтому главное - точнее учесть боковой снос, а по длине цель перекроется с лихвою!
      - Да, точнее рассчитать поправку на ветер... Никитин со мной согласился.
      - Кроме того, что-то в последнее время у стрелков не получается с фотосъемкой.
      - Резкое маневрирование мешает. После сброса сразу начинаем вилять.
      - Что ж, по-твоему, лежать на боевом курсе до тех пор, пока не отфотографируются?
      - Этак нас самих сфотографируют, спустив на землю, - согласился Димыч.
      - То-то и оно!
      - Не беспокойтесь, товарищ командир, - решительно заявил Лубинец. Больше срыва фотографирования не будет!
      - Откуда такая уверенность?
      Панов загадочно улыбнулся.
      - Мы тут кой-что изобрели... Вот посмотрите...
      Полезли в фюзеляж. "Изобретение" оказалось настолько же простым, насколько и остроумным. Через ручку перспективного фотоаппарата АФА-27 пропущена обыкновенная обструганная палка. На время фотографирования она устанавливается над люком так, чтобы концы упирались в обшивку фюзеляжа. Таким образом получается качающаяся система, позволяющая объективу удержать в поле зрения цель при резких уклонениях самолета от разрывов зенитных снарядов.
      - Здорово придумано! - восхитились мы. - Молодцы, ребята!
      Впоследствии это нехитрое устройство получило в полку всеобщее признание.
      В тот день шестерка нашего полка совместно с группой соседей наносила удар по северной окраине Неберджаевской. Для прикрытия было выделено девять И-16 с Мысхако: комиссар Хахилев слов на ветер не бросал.
      Видимость была отличная. Истребители присоединились к нам в районе Геленджика. Сразу поднялось настроение, послышались шутки.
      - Видал, Панов? У тебя хлеб отбивать прилетели!
      - Ну да, им только пример подай... Да я все равно бы не стал здесь сбивать эту падаль.
      - Что так? Настроения нет?
      - Землю поганить жалко. Видишь, какие места? Отдыхал до войны тут однажды - сказка!
      - Бережешь, значит, пляжик? Путевку, поди, заказал уж на после войны?
      - Отставить курортное настроение! - вынужден был перебить я. - Надеть каски!
      После того как осколком снаряда был убит командир эскадрильи Семенюк, командир бригады полковник Хатиашвили приказал брать с собой в боевые полеты армейские каски и надевать их перед выходом на цель.
      За возвышенностью - знакомые контуры Неберджаевской. Ложимся на боевой курс, и сразу становится темновато от плотной завесы разрывов. Машину потряхивает, как на булыжной мостовой. Комэск обернулся, оглядел строй, поднял вверх большой палец - высший класс, так держать!
      Легко сказать, снаряды рвутся рядом. И все-таки выдержка, выдержка, на то мы и бомбардировщики...
      Уф-ф! Из люков ведущего наконец-то повалились сотки. По запаху сработавших пиропатронов понял, что и Никитин начал сброс "багажа", И в этот-то миг резануло огненной вспышкой но глазам и - небытие. Когда очнулся, высотомер показывал четыреста. Машина пикировала, земля стремительно летела на нас. Меня оторвало от сиденья, повис на ремнях. Дотянулся до штурвала - машина не слушается рулей. Или они перебиты? Секунды, десятки метров... Земля летит навстречу со страшной быстротой. Левой рукой вращаю ручку триммера руля высоты, правой изо всех сил тяну штурвал на себя, упершись ногами в педали руля поворота. Кажется, реагирует. Да, машина чуть-чуть подняла нос. Вращаю, тяну... В тридцати метрах от земли меня вдавливает в сиденье, тело наливается свинцом. Не шевельнуть ни ногой, ни рукой, в висках боль, а в душе несказанное счастье. Неужели выкарабкались?.. Ну да, машина слушается, ура!
      - Командир, что с тобой? - как с того света, голос Димыча.
      - Жив, вот что! Живы мы все, черти!
      В голове чугун, во рту пересохло, в ушах колокольный звон. Понемногу начинаю ориентироваться. Вокруг ни одной машины. Видимо, никто не успел заметить, как мы нырнули вниз. Или похоронили нас? Надо скорее уходить, пока не заметили фашисты. Добить поврежденный самолет плевое дело.
      Быстро разворачиваюсь, набираю высоту, беру курс в сторону Цемесской бухты. Теперь можно немного заняться собой. Только сейчас ощущаю острую боль в правой половине лица. Осторожно дотрагиваюсь до щеки - перчатка в крови. Пятна крови на комбинезоне, на спасательном жилете. Попробовал покрутить головой - ничего, сносно.
      - Все в порядке, Димыч! Летим домой через Цемесскую. На какой высоте сбросил бомбы?
      - Три тысячи двести.
      Ого! Значит, прокувыркались три тысячи сто семьдесят. Пожалуй, рекорд для самолетов такого класса.
      - Командир! Посмотри в зеркало!
      - Уже полюбовался. Ничего страшного.
      Справа, на уровне моей каски пробит фонарь кабины, на комбинезоне осколки плексигласа, сколько их в физиономии - посчитаем на земле. Ага, и стрелки очухались.
      - Командир, отбомбились неплохо!
      Это Панов.
      - Из сада кучу дров сделали!
      Лубинец.
      Живи оба и, кажется, невредимы.
      - Вообще-то на волоске висели... Думали, хана! Ведь даже с парашютом не успели бы выпрыгнуть. А вы что, не заметили?
      - Некогда было, - кажется, не соврал Никитин. - Я сам пытался вывести самолет из падения...
      Воспоминаниям предаваться было еще не время.
      - Штурман, сколько до аэродрома?
      - Двести шестьдесят километров!
      Ничего себе. На высоте тысяча метров пересекаем Кабардинский перевал. Вдруг резкий рывок вырывает штурвал из рук. Мгновенно хватаю его. Самолет почти неуправляем, его качает на волнах по пятьсот - семьсот метров высотой. Пытаюсь парировать эти бешеные скачки рулем высоты и элеронами, не помогает. Штурвал то и дело вырывается из рук, приборы на доске сливаются в одну пестрящую массу, слышится треск и скрип всех частей самолета. Связи с экипажем нет. Через нижний вырез приборной доски вижу только штурмана, он катается по полу своей кабины, как безжизненный чурбак...
      И тут вспоминаю географию, своего школьного учителя Андриана Николаевича Бычкова, который рассказывал, что сила ветра в районе Новороссийска иногда достигает шестидесяти метров в секунду. Все ясно, мы попали в струйный поток северного ветра бора. Нужно набирать высоту. Увеличиваю обороты до предела. Две тысячи метров. Уже спокойней. Осмотрел крылья, прислушался к работе моторов. Обшивка цела, двигатели работают без перебоев. Еще раз повезло!
      Димыч, морщась, добрался до своего кресла, привязался всеми ремнями. Я невольно рассмеялся.
      - Ну что, будешь соблюдать инструкцию?
      Димыч услышал, связь восстановилась. Заругался:
      - С твоими шуточками. Все ребра пересчитал...
      - До свадьбы заживет!
      - Как раз тут до свадьбы...
      У стрелков было еще хуже.
      - Панов сильно разбился, - доложил Лубинец. - Встать не может. Выбросило из сиденья, ноги к затылку вывернуло...
      - Привязываться надо! Спроси, может, из аптечки что-нибудь дать?
      - Спасибо, командир, говорит, дотерпит...
      Только над мысом Идокопас бора совсем отпустила вас. Самолет пошел ровно, чутко реагируя на каждое движение штурвала.
      - Всего тридцать километров пролетели, а показалось... Здесь совсем другой воздух! - ожил Никитин.
      - Скажи спасибо Ильюшину, что такую крепкую машину создал!
      - И родителей тоже за ребра не мешало бы поблагодарить.
      В прочности, боевой устойчивости ильюшинских машин мы не в первый раз убеждались. Иногда ДБ-3ф возвращался с задания буквально на одном крыле, весь израненный, разбитый.
      Опасаясь встречи с истребителями противника, отошли километров на тридцать мористее. Здесь, насколько хватало взгляда, простиралась безбрежная голубая даль. Никак не верилось, что в нескольких десятках километров свирепствует такая грозная стихия. Снимаю каску, кладу рядом с сиденьем и вдруг замечаю на ней вмятину величиной с голубиное яйцо. Так вот в чем дело! Ударом осколка меня оглушило, а брызгами плексигласа поранило лицо. Спрашиваю Никитина, что он видел.
      - Только я сбросил бомбы, машина перешла в пике. Оглянулся - твоя голова на штурвале. Стал вставлять рукоятку, чтобы самому выровнять самолет. В это время ты пришел в себя. Дальше сам знаешь.
      - До сих пор в голове гудит...
      - Каске скажи спасибо, а то бы и не в чем было гудеть.
      - Да, мудрый человек комбриг Хатиашвили! Лубинец, как Панов?
      - Лежит и стонет.
      - Передай, что через десять минут будем дома.
      Показался мыс Пицунда. Произвожу посадку, заруливаю на стоянку, глушу моторы. Не успел сойти с плоскости, как появились Балин и Ермак.
      - Что произошло? Рассказывайте!
      - Срочно нужна "санитарка" - не мне, Панову.
      Рассказал, что случилось. За Пановым пришла машина. Медсестра потребовала, чтобы я тоже отправился в санчасть. Кое-как отбился.
      - В сорочке родился! - поздравил комэск, осмотрев каску. Как в песне: а до смерти четыре...
      - Сантиметра, - закончил Варварычев. - Возьмите, командир, на память, - подал найденный в кабине осколок.
      Вместо Панова ко мне назначили стрелка-радиста Евгения Никифорова. Ничего вроде парень, подтянутый, по-сержантски молодцеватый. Димыч решил со своими помятыми ребрами к медикам не обращаться, а то, чего доброго, тоже отправят в лазарет.
      До позднего вечера всем экипажем устраняли повреждения машины, готовясь к ночному вылету.
      Хватило и на зенитки
      Утром 26 августа мы готовили машину к новому боевому вылету. Прибежал посыльный: всему летному составу немедленно собраться на опушке рощи, у аэродрома. Вскоре туда подкатила "эмка". Начальник Управления ВВС Военно-Морского Флота генерал-лейтенант Семен Федорович Жаворонков пригласил летчиков на беседу.
      Генерал начал с того, что охарактеризовал обстановку на Северном, Балтийском и Черном морях, рассказал о работе морской авиации по поддержке боевых действий флотов и сухопутных войск.
      - На всех флотах обстановка сложная. А у вас особенно жарко и в прямом и в переносном смысле. Гитлеровские войска рвутся к побережью Кавказа, любой ценой хотят захватить Новороссийск, Туапсе, прорваться в Закавказье, лишить нас бакинской нефти, перерезать коммуникации, проходящие через Иран и соединяющие нас с союзниками, и вынудить Турцию вступить в войну с нами. Вы представляете, какая огромная ответственность лежит на вас! Я познакомился с вашей боевой деятельностью. За успехи спасибо, но этого сегодня мало.
      Мы удивленно переглянулись. Казалось, делали все, что могли.
      - Можно изыскать возможности делать больше! - как бы угадал наш вопрос генерал. - Например, вылетая на боевые задания, вы берете полные баки топлива. А брать его надо в обрез, а за счет этого увеличить бомбовую нагрузку.
      Он дал еще ряд советов и указаний, основанных на опыте боевых действий авиации разных флотов, рассказал характерные эпизоды. Беседа становилась все более непринужденной.
      - Что это у вас? - спросил генерал, обратив внимание на мою повязку.
      Я коротко объяснил.
      - Ну ничего, голову сберегли, а лицо... Вот и у меня тоже, - показал на свой шрам. - Тем не менее девушки вроде бы не шарахаются...
      После его отъезда Ефремов проинструктировал нас насчет заправки и бомбовой загрузки. Напомнил об особенностях взлета на перегруженной машине.
      - А сейчас по местам! Летим в район Нижне-Баканской.
      К самолету я шел вместе со своим ведомым Васей Сорокопудовым.
      - Перед тобой будут взлетать пять самолетов, - посоветовал ему. Присмотрись, где они будут отрываться от полосы...
      Василий кивнул. Он был угрюмоват, задумчив. Крепко досталось ему вчера, машина вернулась вся в пробоинах, стрелок-радист ранен. "Ничего, подумалось, - отойдет".
      Небо перечертила зеленая ракета, взревели моторы. Тяжело нагруженные самолеты один за другим стали выруливать на старт. Разбегались, почти на самой границе аэродрома нехотя открывались от земли. Очередь "девятки" Сорокопудова, следом должен взлететь я. "Девятка" двинулась с места, стала набирать скорость. Кажется, медленнее, чем надо. Машина приближалась к концу взлетной полосы, хвост был поднят. Потом он снова опустился, самолет подпрыгнул несколько раз и вышел за границу аэродрома...
      Ефремов взмахнул белым флажком, я взял разбег, поднялся. Мысль о неудаче Сорокопудова не оставляла меня до самого Геленджика. Что случилось? Неполадки в машине или ошибка пилота?
      Размышления прервал доклад нового стрелка-радиста Никифорова:
      - Справа по курсу шесть "яков"!
      Наше прикрытие. Вскоре покажется Нижне-Баканская. Балин решил изменить направление захода на цель. Гитлеровцы привыкли, что мы появлялись с юга, а мы зашли на этот раз с запада. Расчет оправдался, отсюда нас не ждали. Легли на боевой курс. Бомбы градом посыпались на скопление войск, на машины. Опомнившись, немцы открыли бешеный огонь. Шапки разрывов повисли чуть не на крыльях.
      - Сейчас влепят... - не выдержал Лубинец.
      Никифоров молчал, молодец парень. Неожиданно огонь поредел. Истребители противника? Но Лубинец, захлебываясь от радости, пояснил:
      - Накрыли зенитные батареи фрицев!
      Вот он, дополнительный запас бомб. Хватило и на зенитки.
      Из рощи, как тараканы, в панике выползали автомашины. Точно определили скопление противника наши разведчики!
      Над Геленджиком "яки" попрощались с нами. В голову снова вернулись мысли о Сорокопудове. До самого аэродрома терялся в догадках о возможной причине его неудачи.
      Произведя посадку, еще из кабины увидел Василия, он был сконфужен, виновато улыбался. Не дожидаясь остановки винтов, я сбросил парашют, скатился с плоскости.
      - Что произошло? Где остальные, члены экипажа? Он будто не слышал вопроса.
      - Ну? Что молчишь?
      - Виноват, командир...
      - В чем виноват? Экипаж цел?
      - Живы все. Машину жаль...
      - Причина?
      - На большом шаге взлетал... Я даже присел от неожиданности.
      - Как это ты? Не новичок ведь!
      Сорокопудов молчал, виновато опустив плечи. Тут только я увидел, как он устал за последние дни. Лихорадочно блестящие глаза, запавшие виски, черные тени под глазами...
      Он взлетал на перегруженной машине с большим шагом лопастей винтов. Развернутые под большим углом, они на взлетном режиме захватывали много воздуха, но тяги, достаточной для достижения необходимой скорости для отрыва самолета от земли, не давали. Элементарная ошибка. Хорошо еще, что все обошлось сравнительно благополучно.
      - Знаешь что? - решил я. - Иди отдыхай. Я сам обо всем доложу, как надо. Слышишь? Чтоб я тебя здесь не видел!
      Второй вылет в этот день мы совершили на Неберджаевскую. Этот район стал самым опасным. Гитлеровцы усилили его прикрытие семью зенитными батареями и многочисленными "эрликонами", в воздухе постоянно патрулировали "мессеры". Нужно было менять тактику. Решили нанести внезапный удар с малых высот. Группу вновь повел наш комэск Николай Андреевич Балин - бесстрашный летчик высокого класса. Мы восхищались его неутомимостью. По два-три раза в день он водил в бой эскадрилью, готовил собственный экипаж к очередному вылету, обучал молодых пилотов и штурманов, которых у нас становилось все больше, выносил на своих плечах все многочисленные обязанности командира подразделения.
      Море позади, группа повернула на цель. Идем на малой высоте, внизу сильно пересеченная местность: горы, холмы, поросшие невысоким лиственным лесом, голые скалы, узкие извилистые долины. Последняя гряда холмов. Сразу за ней - панорама боя. Станица тонет в дыму пожаров.
      Ложимся на боевой курс. Засверкали нити "эрликонов", но поздно: бомбы сброшены. На повышенной скорости уходим от цели.
      - Как результат? - спрашиваю у стрелков.
      - Нормально, - отвечает Никифоров. - Думаю, фрицам будет о чем рассказать после войны в назидание деткам...
      Разнообразить ассортимент
      11 августа 1942 года Ставка Верховного Главнокомандования утвердила предложение Военного совета Северо-Кавказского фронта о создании Новороссийского оборонительного района. В его состав вошли войска 47-й и одна дивизия 56-й армий, боевые корабли, части морской пехоты и береговой артиллерии Черноморского флота, морская авиационная группа, имевшая в своем составе более ста самолетов. Авиацию возглавил заместитель командующего ВВС ЧФ, отважный и опытный генерал Квадэ. С первых дней организации морской авиационной группы оборонительного района все ее части действовали с предельным напряжением. Общее превосходство в силах ещё оставалось за противником, но принимались все возможные меры, чтобы остановить его продвижение.
      Враг, не считаясь с потерями, стремился пробиться к Новороссийску. 19 августа прорвал фронт у станицы Абинской. Перед авиагруппой была поставлена задача непрерывно бомбардировать и штурмовать скопления противника в пунктах сосредоточения и на рубежах атаки, громить танковые и механизированные колонны на подступах к линии фронта.
      В руках гитлеровцев оставались станицы Неберджаевская и Нижне-Баканская, расположенные в двадцати трех километрах от Новороссийска. На земле шли жаркие кровопролитные бои. Полыхали пожарами августовские ночи. Стонала земля от разрывов бомб и скрежета танков.
      Черноморские летчики совершали по пять-шесть боевых вылетов в сутки.
      В один из этих дней в 36-й авиаполк поступил приказ: уничтожить живую силу и технику противника в районе Неберджаевской и Нижне-Баканской. На выполнение задания вылетела группа во главе со старшим лейтенантом Осиновым.
      - Бомбить будем не по ведущему, а индивидуально, - решил командир группы. - Каждый штурман должен самостоятельно вывести самолет на цель. Угол сноса передам по радио, уточните его при подходе к цели.
      Через двадцать минут воздух над аэродромом наполнился ревом моторов. Выстроившись, машины направились к цели. Истребителей сопровождения на этот раз не оказалось. К Нижне-Баканской вышли с севера, но в станице противника не обнаружили. Пошли параллельно шоссе. На подходе к развилке дорог на Неберджаевскую и Нижне-Баканскую Никитин заметил колонну автомашин. Фашисты также увидели нас, стали спешно рассредоточиваться, увеличили скорость, спеша укрыться.
      - Командир, доложи ведущему и выходи на боевой, - советует Димыч.
      Докладываю о своем решении отбомбиться по выступу леса, куда уже втянулась колонна. Старший лейтенант наши действия одобряет, сам ведет остальных к железнодорожной станции Нижне-Баканская, где обнаружен разгружающийся состав с войсками. Звено Андреева направляет бомбить скопление войск на окраине Неберджаевской.
      Первые же разрывы наших бомб настигли не успевших рассредоточиться в лесу гитлеровцев. Столбы пламени взмыли в воздух, на опушку стали выскакивать автомашины и серые фигурки гитлеровцев. Следующая серия бомб накрыла опушку. Отходя от цели, увидели, что весь угол леса порос языками пламени, далеко в сторону протянулась полоса черного дыма. Сделав разворот, ухожу из района удара. Теперь можно немного расслабить руки, онемевшие на зажатом на боевом курсе штурвале.
      - Порядок, - кивает Димыч.
      Действительно, цель выбрали удачно и отбомбились хорошо.
      Подлетая к станции, увидели результаты работы группы Осипова. Состав был разбит в щепки, горели станционные постройки, на железнодорожном полотне зияли глубокие воронки.
      Звено Андреева отбомбилось по складу боеприпасов. Столб огня и дыма виден был издалека.
      На обратном пути выяснилось, что поврежден осколком снаряда мотор одного из самолетов в звене Андреева. Однако все обошлось благополучно. Ведущий уменьшил скорость, и вся группа дотянула до своего аэродрома.
      Днем 26 августа наши войска овладели Неберджаевской. Новость мигом облетела весь полк. После стольких неудач маленькая победа приобрела в наших глазах особое значение: может, это начало большого наступления, переломный момент на фронте? Но вскоре стало известно: противник поспешно принялся перебрасывать 125-ю пехотную дивизию из-под Туапсе в район Крымской, готовясь к очередному штурму Новороссийска.
      Начальник штаба майор Пересада утром 27 августа синим карандашом жирно провел на карте новую линию переднего края противника.
      - Все ясно? - обратился к хмуро молчавшим летчикам.
      - Опять Неберджаевская?
      Пересада только развел руками.
      - Перекур двадцать минут. Командирам эскадрилий уточнить обстановку экипажам.
      Балин приказал подготовить машины к вылету, подвесив стокилограммовые фугаски.
      Коля Прилуцкий протянул скучновато:
      - Опять фугаски... Не пора ли менять тактику?
      - Что ты предлагаешь?!
      - Разнообразить ассортимент. Фрицам наше меню приелось.
      - Точнее.
      - Пехота разбегается от машин и танков на полкилометра. Наши фугаски для нее - нуль. Думаю, эффект будет больше, если мы угостим их еще и осколочными.
      - Дело! - моментально одобрил Балин.
      Штурман эскадрильи Кочергин тут же прикинул варианты загрузки:
      - На пятерку машин можно подвесить двести бомб: сорок фугасных соток и сто шестьдесят десятикилограммовых осколочных в кассетах. Или двести восемьдесят: сорок соток и двести сорок двухкилограммовых. А если точно рассчитать расстояние до цели, то можно еще за счет горючего увеличить бомбовую нагрузку.
      - Правильно! - одобрили все. - А то технику бьем, а фрицев пугаем только...
      - Давно бы так!
      - Хорошо, ребята, - успокоил комэск. - Сегодня же доложу командиру полка наше предложение. А сейчас - по машинам!
      Все было готово, мы прилегли отдохнуть в тени самолета, на перезревшей, пряно пахнущей, но еще мягкой траве. В последние дни такие минуты выпадали нечасто. Все время было забито расчетами, вылетами, докладами, разборами, сил едва хватало добраться до койки, чтобы забыться мертвецким сном. Димыч достал из контейнера свежие газеты, я решил подремать.
      Но и сейчас не до отдыха оказалось. Предложение Прилуцкого не выходило из головы. Коротко изложил его экипажу.
      - Как смотрите?
      Некоторое время все молчали. Механик по вооружению Иван Моцаренко напряженно сопел.
      - Тяжелое дело, - сказал наконец. - Вряд ли что выйдет.
      - Почему?
      - Сил не хватит. Представьте только. Во-первых, достать каждую бомбочку из ящика, вывернуть заглушку, вставить взрыватель. Во-вторых, уложить заряженные бомбы в кассеты, переложить фанерой. В-третьих, подвесить в бомболюки. Сколько же мне придется возиться?
      - Почему тебе? Будем работать все экипажем!
      - Да? Ну, если так....
      Димыч, не принимавший участия в разговоре, вдруг прыснул.
      - Ты чего? Не согласен, что ли?
      Он продолжал хохотать, кулаком утирая слезы.
      - Да, я не на вас... Тут, вот послушайте...

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14