Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ядерные материалы

ModernLib.Net / Детективы / Молчанов Андрей / Ядерные материалы - Чтение (стр. 3)
Автор: Молчанов Андрей
Жанр: Детективы

 

 


      Появился у Каменцева американский партнер, посылавший ему на комиссию неликвиды заокеанской пищевой промышленности, с семьей удалось съездить Сергею на отдых во Флориду, получив без особенного труда многократные визы, и на всякий случай - дескать, не дай бог, случится в непредсказуемой России очередная политическая заварушка - открыл он себе и жене общий счет в западном банке, оставив на нем некоторую сумму своих дивидендов.
      Один из приятелей Каменцева - директор местного универсама-супермаркета - одолжил у него на месяц двенадцать тысяч долларов, но с выплатой долга тянул, оправдывался всяческими трудностями, однако после очередной нелицеприятной беседы сказал, что, дескать, без ножа его Каменцев режет, но деньги он ему готов вернуть, правда, не все, трех сотен не добирается, и тотчас, дабы не остыть произнесенным словам, оделся Сергей и пошел на соседнюю улицу, где проживал должник.
      Не обошлось без выпивки, долгой вечерней посиделки, а под конец трогательной, уже окончательно дружеской беседы был предложен Каменцеву в счет остатка долга китайский "ТТ" с двумя обоймами.
      А в довесок к пистолету, с уважительным интересом Сергеем разглядываемому, подарил ему щедрый должник две новогодние петарды мощнейшего, как утверждалось, действия. Позабавишься, мол...
      И шагнул полупьяненький, удовлетворенный счастливой развязкой Каменцев в московскую ночь, побрел по краю улицы, оборачиваясь на машины и ежеминутно хлопая себя то по карману, где лежала пачка американских купюр, то по пояснице, где, прижатый брючным ремнем, располагался "ТТ".
      У троллейбусной остановки дернул Каменцева бес вытащить из кармана одну из петард. Механическим движением потянул - с целью проверки, видимо, плотности укрепления в вощеном цилиндрике - веревочный канатик, обеспечивающий приведение снаряда в его празднично-восторженное действие.
      Как уяснялось им позже, и потянулся-то канатик едва-едва, не предвещая никакого сюрприза, однако сюрприз таки вышел; в глубине цилиндрика внезапно случилось потрескивающее искрение, весьма Каменцева озаботившее, и, не мешкая, инстинктивным движением, будто ядовитую змею, он отбросил петарду прочь от себя, прямо на проезжую часть.
      Ударившись об асфальт, петарда заискрила мощно и грозно, шипя и рассыпая вокруг себя желто-красные искры, и подкатывающий к остановке троллейбус, ведомый бдительным водителем, въехал на тротуар, избегая контакта с опасным предметов террористического свойства.
      Следом промчался, прямиком угодив в сноп искр, новенький представительский "Мерседес", и тут-то сработала взрывная схема, и петарда бабахнула с оглушающей силой, выстрелив нитями разноцветного огня.
      Каменцев с ужасом различил бритые бандитские головы за стеклами престижного автомобиля, но гангстеры, видимо, предположив умышленное покушение на их пропащие жизни, не остановились, дабы примерно наказать хулигана, а дали, аналогично взопрев от страха, по газам так, что "Мерседес" пулей стрельнул к далекому перекрестку, промчался на красный свет и сгинул в дебрях городских трасс.
      Следующей за "Мерседесом" машиной была бело-голубая милицейская галоша "Форд" со светомузыкой, и Каменцев опомниться не успел, как возле него выросли стражи порядка - тощий сержант с автоматом и бодрый крепыш лейтенант.
      Сергей залепетал нечто невразумительное, оправдывая случившийся с ним казус стечением анекдотических обстоятельств, однако милиционеры, без юмора констатировав, что за хулиганство в нетрезвом состоянии он крупно поплатится, предложили ему следовать в импортную правоохранительную "галошу".
      Каменцев попытался всучить взятку, вытянув из перетянутой резинкой пачки сто долларов, и глаза сержанта уже вспыхнули вожделенно, однако лейтенант, выразительно глянув на напарника, пихнул жертву к машине, категорически отвергая какой-либо компромисс.
      И тут осознал Каменцев, что вытряхнут из него менты все деньги, как вытряхивают изо всех своих ночных жертв, но пожаловаться на произвол он категорически не сумеет, ибо, как только дело дойдет до изъятия пистолета, прав у него станет не больше, чем у бродячей собаки, попавшей на удавку живодеров.
      И наполнила его отчаянная, лихая злоба...
      Он извернулся, схватил под локоть тощую шею сержанта и приставил "ТТ" к его виску.
      - Стоять! - приказал опешившему лейтенанту. - Пистолет из кобуры! Ну!
      Мрачно и брезгливо усмехнувшись, тот повиновался, положив оружие на асфальт.
      Ногой Каменцев отшвырнул табельный "Макаров" в сторону, затем, содрав с плеча сержанта автомат, передернув затвор и отступил к "Форду", не слыша увещевавших его милицейских голосов.
      Впрыгнул в машину, стоявшую с работающим двигателем, и, включив передачу, понесся куда глаза глядят.
      "Форд" он оставил за два квартала от дома, после поймал левака, чтобы поблуждать по району, заметая следы, но, лишь уселся рядом с водителем, раздался скрип тормозов, дорогу косо перегородила другая милицейская галоша, его выдернули из салона, он ощутил ошеломляющий тупой удар в лицо и потерял сознание.
      Далее все пошло уготовленным чередом: тюрьма, следствие, зона.
      Бизнес с его посадкой естественно и быстро зачах. Неведомо куда испарились деньги за реализованный товар, один из подручных, набрав кредитов, канул в неведомые дали, а затем как грибы после дождя возникли кредиторы, посчитавшие жену Каменцева правопреемницей его коммерческой деятельности и, соответственно, долгов.
      Зазвучали откровенные угрозы с криминальным оттенком, и из тюрьмы он приказал ей срочно уехать с дочерью в Америку, благо действовали еще визы, а американский приятель обещал помочь с устройством, сочувствуя своему прогоревшему партнеру.
      Таков был финал ерундовой бытовой пьянки.
      - Вино нам дарит море радости и океан печали, - пробормотал Каменцев погружаясь в беспокойный сон беглеца. - И плыть мне еще в этом океане, и плыть...
      Весь день над ним - то проваливающимся в зыбкий сон, то лихорадочно выскакивающим из его шальных пут - глумились плотоядные насекомые. А последующий вечер был безрадостно, по-осеннему хмур. Ветер дул с низовья, преграждая течение реки. Потемневшее небо сливалось с бурыми ржаными полями.
      Пошел крупный проливной дождь и быстро пронесся. Ветер, сгрудив к западу обрывки туч, затих. Холодно и томительно-остро запахло болотными травами.
      Ночь грозила неминуемой сырой непогодой.
      Он обогнул небольшое село и, с треском разваливая напором плеча густой придорожный орешник, вышел к трассе. Прилег за колючим влажным кустом.
      В двух шагах от него на обочине стоял грузовик с высоким, из сварных дугообразных рам кузовом, зачехленным плотным брезентом.
      Услышался разговор:
      - Ну и чего ты панику поднял? Крестовина постукивает, лиха беда!
      - Дотянем до Орла? Путь-то неблизкий...
      - До финской границы дотянем, коли нужда будет! Да еще и обратно вернемся, ничего с ней, с крестовиной, не сделается!
      - Не, в городе ее купить треба... Хотя бы для внутреннего спокойствия.
      - Купим. Садись, дождь опять собирается... Если даже кардан отвалится, все равно до утра в кабине куковать...
      "Значит, до Орла еще далеко, - пронеслось в голове Каменцева с тоской. А сколько же брести до Москвы? Нет, не выдержу..."
      Опять нахлынул страх, но, поборов его, он с решимостью выпростал продрогшее тело из кустарника, окатившего его ледяной россыпью капель, и, подойдя к заднему борту, уцепился за него, слыша верещание стартера.
      Расстегнул брезентовые застежки и повалился от рывка резко тронувшейся машины в глубь кузова, заполненного влажной, осклизлой от грязи картошкой.
      Грузовик мало-помалу набирал скорость.
      Каменцев, не без труда застегнув за собой петли чехла, переместился к переднему борту, надорвал одну из прорех в брезенте, удовлетворенно отметив, как мелькнул в наступающих сумерках голубенький квадратик на километровом столбе.
      В Орел ему не надо. Он спрыгнет на подъезде к городу, обогнет его, а затем... Впрочем, кто знает, что будет затем? Требуется еще доехать до этого самого Орла...
      В углу кузова он вырыл себе яму, отбрасывая в стороны липкие корнеплоды, затем сгрудил их вокруг себя, дабы в случае проверки груза милицией закопаться в урожай до макушки и сидеть так, моля бога о спасении, и сделал это весьма кстати: уже минут через сорок машину остановила ГАИ, в кузов заглянул пятачок света от фонаря и после некоторой паузы чей-то недовольный голос спросил:
      - А картошка-то чего такая грязная? Хотя бы помыли... Или грязь тоже денег стоит?
      - Подсохнет - отвалится, - пояснили сдержанно.
      - Ну-ну...
      Голоса отдалились, затем машина снова тронулась в дальнейший путь, и Каменцев, мокрый от лихорадочного пота, размазывая по лицу грязь, приник к прорехе, кося воспаленным глазом, вглядываясь в темноту, где редко сверкали в свете фар дорожные указатели.
      Машину тормозили трижды, но в кузов заглянули лишь раз, и, не доезжая до Орла двух десятков километров, он спрыгнул на дорогу, благо грузовик, попав в полосу дымного утреннего тумана, полз еле-еле, взбираясь на крутой склон.
      Он прошел по обочине около километра, готовый прыгнуть в кювет с предрассветного шоссе, едва услышится шум приближающейся случайной машины, и вдруг увидел указатель "Садовое товарищество "Энтузиаст".
      Двинулся по отходящей от трассы грунтовке, размышляя, что теперь, когда волею провидения минул все форпосты засад, далеко укатив за границу опасной области, требуется привести себя в относительно сносный вид.
      Изгвазданный, в драной зэковской робе, каляной от пота, с физиономией кочегара, поросший многодневной щетиной, он представлял собой особь, что и говорить, экзотическую.
      Дорога тянулась через вырубки. Пни, напоминающие могильные камни в опустошенном лесу, тянулись до череды старых берез, подпиравших покосившийся сетчатый забор с рваными дырами в заржавелой проволоке.
      Он обхватил ладонями атласный ствол дерева, и из глубин уже глубоко потаенной детской памяти всплыл, волшебно ощутившись на небе, вкус березового весеннего сока - пресновато-сладкого, остуженного покуда мерзлой землей и только начинающей оттаивать древесиной... Когда же он пил этот сок в последний раз? И не счесть уже лет...
      Но главное, он ступил на свою землю, где есть березы, леса, и кончилась муторная степная пустошь, и деревья защитят и укроют его, храня в тайне дневной его путь и ночной сон. Он снова стал человеком, а не ползущим среди сухих трав червяком...
      Садовое товарищество представляло собой многогектарное нагромождение малогабаритных участков и разномастных домиков - от престижно-кирпичных аля-особняков до откровенных лачуг, смастеренных из строительной рухляди.
      В росистом тумане блекло горели мертвым люминесцентным светом редкие фонари на столбах, укрепленных бетонными "пасынками".
      От влажных крыш поднимался нежный пар. Кое-где стояли задернутые поволокой холодной росы машины. Взбрехивали сонно собаки.
      Один из домов - кирпичный, основательный - приглянулся ему тем, что опоясывающая строение тропинка заросла нетоптаной травой - видимо, хозяева не навещали свою дачу давно.
      Он толкнул замокшую калитку, прошел во двор мимо запертого на висячий замок, обернутый Полиэтиленом, хозблока, минул бревенчатую баню и остановился возле выложенного узорчатой плиткой крыльца, к чьим ступеням ветер намел багряный ворох листьев дикого винограда, обвивавшего уличную веранду.
      Осмотрелся. Дверь, ведущая в дом, имела внутренние замки, рамы окон были двойными и узкими, так что, и выстави он стекло, вряд ли протиснулся бы вовнутрь, а вот второй этаж привлек его внимание временным деревянным щитом, составленным из кривых досок, заполнявших пустоту не доложенной кирпичом стены.
      С перил крыльца он взобрался на террасу, затем пополз по скользкой мокрой крыше наверх, перебрался на кирпичный бордюр над окнами первого этажа и наконец достиг заветных досок, легко оторвавшихся от крепежной временной балки.
      Проник в сумрак устланного корявыми гранулами керамзита чердака, заваленного штабелями вагонки и водопроводными трубами.
      Из чердака через низкую потайную дверь пролез наружу, в холл второго этажа, предварявшего вход в небольшую, начавшую обиваться вагонкой комнату, чья обстановка состояла из полутораспальной кровати, застланной верблюжьими одеялами, и тумбочки.
      После казарменных коек барака данная меблировка показалась ему сродни атрибутам королевской спальни.
      По лестнице он спустился вниз, обнаружив три благоустроенные комнаты, кухню, туалет и душевую с газовой колонкой.
      В старинном трехстворчатом шкафу обнаружил залежи вполне приличной одежды - нижнее белье, рубашки, брюки и десяток поношеных, но вполне приличных с виду курток.
      Отключенный от сети холодильник был забит всевозможными консервами.
      Он сглотнул голодную слюну, но заставил себя вначале тщательно помыться, побриться найденным в шкафчике одноразовым лезвием, скатать в ком опостылевшую зоновскую робу с тяжелыми разбитыми ботинками и, одевшись во все свежее, вскрыть наконец банку шпрот.
      Он ел жадно, не пережевывая глотал масленые куски консервированной рыбы, ощущая, как жирная, сытная пища постепенно заполняет воспаленный, ссохшийся от вынужденного поста желудок.
      Жалея, что не додумался сорвать в огороде пук какой-либо зелени, убрал в пакет опустевшие банки, утрамбовал поверх них омерзительные тюремные шмотки и, прибрав за собой в душевой, чувствуя теплой и властной волной накатывающуюся усталость, обрывающую мысли, прошел на второй этаж, забрался под теплую броню многочисленных одеял и - уснул, глубоко безразличный ко всему на свете, даже к той победе, которую неведомым для себя образом одержал над сильными, вооруженными врагами, до сих пор ищущими его, рассчитывающими на оплошность или же неоправданную смелость своей жертвы.
      ИЗ ЖИЗНИ ГЕОРГИЯ СЕНЧУКА
      Девятнадцать лет он прослужил особистом - то бишь оперативным сотрудником КГБ на кораблях торгового флота, а три последующих года плавал в том же качестве на научно-исследовательском судне "Академик Скрябин". Много раз ему предлагали повышение, теплый кабинет и бумажную работенку, но он неизменно отказывался от нее, не представляя, как можно сменить морское бескрайнее благолепие на затхлую городскую жизнь.
      Отец Сенчука пропал без вести в военном лихолетье, и мальчика воспитывала мать, работавшая машинисткой в следственном управлении НКВД, благодаря чему известная всему миру Лубянская площадь и ее окрестности стали для Сенчука неотъемлемой частью послевоенного детства, ибо мама частенько брала своего отпрыска, отличавшегося характером непоседливым и озорным, к себе на службу.
      Однако высиживать в скучном помещении, среди стрекота сотен литерных молоточков было для сорванца сущим наказанием, и он отпрашивался погулять на улицу, причем главной его зимней забавой считалась лепка снежков и их прицельное метание в прохожих. При удачном попадании в цель мальчишка шустро нырял между двумя вооруженными винтовками солдатиками на входе и неизменно озадачивался, отчего ни одна из пораженных им мишеней никак не реагировала на его шалости, а всего лишь, пугливо озираясь, спешила прочь.
      Со временем, впрочем, юный Сенчук уяснил причину восхитительной безнаказанности своего баловства и уже в десять лет твердо уверился в необходимости своего чекистского будущего, должного возвысить его над миром простых смертных.
      В середине пятидесятых годов мать вышла замуж за одного из офицеров хозяйственного управления, кто впоследствии оказал пасынку, отслужившему в морском десанте, помощь при поступлении в "вышку", по окончании которой свежеиспеченный лейтенант Сенчук был направлен в контрразведку торгового флота.
      Вскоре он женился, родились двое сыновей, выросших вне опеки отца, уходящего из одного плавания в другое, быстро повзрослевших и скрывшихся каждый в своем бытии, где ему уже не было места. Да и сам брак давно стал для Сенчука некоей формальностью, заполненной клеточкой в анкете личного чекистского дела, бюрократической гарантией его благонадежности и подтверждением о имеющихся на суше заложниках, коли надумает он спрыгнуть с борта и уйти на Запад - то есть совершить то, что по долгу службы был обязан предотвращать, выявляя политически и морально неустойчивый элемент среди матросской, а затем и научной братии. Кроме того, он был обязан курировать воспитательную работу среди команды, прививая ей любовь к коммунистической родине, вербовать стукачей, что было проще простого, ибо кандидатуры на очередное зарубежное плавание без него не утверждались, и - отражать происки иноразведок и всякого рода провокаторов в чужеземных портах.
      Работы, как таковой, у него было немного, однако ответственности - хоть отбавляй! И хотя в людях разбирался Сенчук так же, как опытный дрессировщик в собаках, непогрешимостью своего профессионального мастерства не обольщался, с угрюмой тоской сознавая, что вероломству человеческому предела нет, как и не существует непроницаемого заслона для всевозможных искусов, тем более ослепляюще внезапных. И если сдернет кто-нибудь из матросиков в капиталистические кущи или литературку антисоветскую на борт притаранит большая ему, особисту, выйдет беда!
      Однако, несмотря на каверзы постоянно напряженной оперативной обстановки и угрозы разжалования за чужие, что называется, радости, Сенчук не унывал, в кабинетные пронумерованные дебри Лубянки не стремился, полагая, что лучше быть головой мухи, чем задницей слона, и с равнодушием воспринимал всякого рода реорганизации инстанций, когда, к примеру, из колосса второго главного управления контрразведки выделилось управление "Т" - транспортное, четвертое, где он числился в ряду уже самых опытных и ответственных сотрудников, способных принимать спрогнозированные самостоятельные решения. Но кем он числился на Лубянке или же на подведомственном судне, его также не занимало, поскольку во главе угла ставил Сенчук не звания и регалии, а простой обывательский принцип: взлетаешь ли ты в небеса или идешь ко дну - были бы в кармане деньги! Вот и все.
      Допустим, угораздит его всерьез проштрафиться, допустим, выгонят до выслуги лет из органов, да и плевать в конце-то концов! Скопилось бы побольше верных друзей-деньжат, которые никогда не изменят, всегда выручат, защитят и согреют, а уповать на зарплаты и пенсии если где и можно, так в странах развитого капитала, но никак не в России - будь в ней хоть тебе самодержавие, хоть социализм, а хоть и перестройка или же перестрелка очередная.
      А потому грамотно и осмотрительно занимался чекист Сенчук фарцовкой и контрабандой, набивая тайники и сберкнижки денежной массой, не брезговал взятками от надежных людей за свою протекцию при зачислении в экипаж и держал всю команду, включая капитана, в прочной и жесткой узде. Правда, кэп на "Скрябине" попался несговорчивый и своенравный, выказывая откровенное презрение и даже гадливость к полномочному посланцу доблестных органов, в сталинскую пору казнивших его безвинных родителей. Да и вообще не заладилось у Сенчука с хозяином судна - неразговорчивым, замкнутым и принципиальным донельзя! Холодная и неприступная стена отчуждения стояла между ними, и, зная о ней, капитаном возведенной, смелели и матросики, дерзили всемогущему Сенчуку, а уж ученые хмыри и командный состав вовсе не брали в расчет своего куратора, и приходилось тому юлить и подлаживаться, а что деятельности осведомителей касалось, соблюдавших свои обязанности спустя рукава и пошедших на вербовку от безысходности, - то и мудрить, сочиняя липу в отчетах, рапортах и справках.
      Не заладилось у него на "Скрябине", неудачным оказалось судно, резко отличаясь от ему подобных - тоже якобы научных, но предназначенных для целей разведывательных, с командой из военных моряков в штатском и целой боевой частью, составленной из сослуживцев Сенчука. А тут и команда забулдыжная, из отщепенцев портовых, всего два молодых лейтенанта КГБ в помощниках, да и контингент ученый не чета торговым морячкам, кто в море с простой и ясной целью шел - заработать. С той же, впрочем, что и он, Сенчук. А все эти океанологи и физики не столько за зарплату трудились и заграничные шмотки, сколько радели за свои научные идеи и проекты, а потому мыслили в направлениях непредсказуемых, малопонятных и вообще до опасного широко. И у каждого в мозгах наверняка таилась позволительная лишь чекистскому закаленному сознанию ересь, как не без основания Сенчук подозревал. В общем, самый натуральный спецконтингент, только и жди подлянки!
      И дождался - самой что ни на есть конкретной, прямо и злобно на ущерб государственных интересов направленной!
      Хорошо, донес-таки стукачок-патриот об одном неблагонадежном ихтиологе, по пьянке высказавшемся остро-критически о родимой Советской власти и посмевшем уважительно посетовать на благополучие ученого корпуса США.
      От такого сообщения встали остатки волос на полысевшей голове Сенчука наэлектризованным дыбом, ибо через два дня надлежало судну швартоваться в порту Балтимора, и принял он своей властью жесткое решение: запереть знатока селедок и каракатиц в каюте, на берег не выпуская. Что, вопреки возмущенным протестам политически недозревшего капитана, и исполнил.
      Однако на третий день ареста закосил ихтиолог под больного, на свежий воздух попросился, а как очутился на палубе, сразу же сиганул через леера в воду, благо катер пограничной охраны США рядом болтался.
      Сенчук, не раздумывая, прыгнул следом за беглецом, и через считанные минуты их подняли на палубу вражеского судна.
      Ихтиолог тут же заголосил о политическом убежище, американцы, благосклонно ему внимая, кивали, а Сенчук, чувствуя, что карьере наступает конец, вспоминал о заветных тайничках со сторублевками и золотишком. И вдруг пришло к нему в голову парадоксальное разрешение безвыходной, казалось бы, ситуации.
      Не вступая с ихтиологом в дебаты, взял он за пуговицу ответственного офицера, отвел его в сторонку и с доверительным смешком сообщил, что имеют уважаемые американские господа дело с сумасшедшим, который сейчас убежища просит, а завтра заявит, будто его сами пограничники с судна и похитили. А потому зачем офицеру выставлять себя на посмешище, ввязываясь в сомнительную заваруху из-за какого-то свихнувшегося идиота, тем более в Америке и без того разномастных чудиков, от которых ни толку ни проку, в избытке? Куда лучше возвратить больного человека под замок, а за помощь в такого рода возвращении он, Сенчук, готов из чувства глубокого дружеского расположения презентовать пограничной охране ящик великолепной "Посольской" водки. Целых двадцать литровых бутылок!
      Убеждал Сенчук вражеского офицера спокойно и по-свойски, не заискивая и голоса не повышая, снисходительно посматривая в сторону рубки, куда забился предатель, истошно голося что-то о кознях КГБ и о своей неминуемой погибели в застенках этой кошмарной организации, если не возьмет его под защиту правительство США.
      А Сенчук невозмутимо гнул под эту арию свою линию: дескать, не кажется ли офицеру странным то обстоятельство, что вся команда гуляет на береге и лишь один этот тип в каюте заперт? Кажется? Ну так о чем говорить еще? О том, что способен натворить сбежавший сумасшедший?
      Офицер, опасливо покосившись в сторону рубки, аргументы Сенчука признал резонными. И был ихтиолог обменян на качественный советский алкоголь, жестоко Сенчуком бит, лишен брючного ремня, острых и колющих предметов и заперт на прочные запоры.
      Однако то ли подвыпили пограничники, да и ляпнули кому не надо об инциденте, то ли посторонний зоркий глаз наблюдал за перипетиями побега и возврата пленника, но на следующий день на "Скрябине" появились официальные лица, требующие беседы с соискателем убежища и утверждавшие, что пограничники в силу, мол, языкового барьера чего-то там недопоняли...
      Завертелась новая карусель.
      Однако, несмотря на арест корабля и угрозы, не дрогнул Сенчук, не отдал американцам ихтиолога, а провел с ним разъяснительную работу, описал все нюансы будущего его родственников и друзей, и от убежища тот официально отказался, сославшись на помрачение рассудка, произошедшего вследствие изобилия ложных научных идей.
      Довез Сенчук предателя дородного берега и сдал в надежные руки сослуживцев, получив буквально через час новенькие погоны подполковника, стоившие ему столько потраченных нервов, сколько и за всю предыдущую службу им не было израсходовано. А неделю спустя начальник Сенчука на полном серьезе поведал ему, что ученый беглец, оказывается, и впрямь оказался немного того, что выяснилось в психушке, куда тот был препровожден подъехавшей к причалу медицинской машиной.
      Чекистская удача капризна, но в следующем плавании, во французском порту, вновь появилась у Сенчука возможность отличиться: один из морячков, с кем он сидел в кабаре, попивая винцо, признал в стоящем у стойки бара человеке своего прошлого сослуживца, год назад не вернувшегося из увольнения на корабль.
      И возник тогда в хмельной голове Сенчука окрыляющий план: захватить изменника, притащить на корабль и передать советскому правосудию, получив за это, естественно, полагающееся поощрение.
      С изменником без особенного труда был установлен контакт, выразившийся в распитии немереного количества алкоголя, затем, вдосталь наслушавшись антисоветских речей и послушно речам поддакивая, вышел Сенчук на улицу, подмигнул доверенному матросику - и нанес предателю Отчизны страшный удар по голове бутылкой; далее утратившую сознание жертву патриоты подхватили под локотки и чинно-благородно, как неумеренно выпившего сослуживца, препроводили на борт.
      План реализовался блестяще, единственное - похищенный едва не скончался от тяжелого сотрясения мозга, однако по возвращении домой торжествующему Сенчуку всыпали по первое число, ибо, как выяснилось, спрыгивал морячок с корабля по заданию партии и правительства, а его насильственный привод разрушил какую-то затейливую комбинацию политической разведки.
      К тому же контуженный тяжелой бутылкой разведчик, отлежавшись в госпитале, был признан инвалидом, и начальство, подобно дракону, изрыгало на подполковника столь пламенные эмоции, что решил Сенчук, покуда утихнут страсти, срочно взять отпуск, поехав в тихий провинциальный городок, где некогда появился на свет и где ныне обитал его племянник, работавший в местной милиции участковым инспектором.
      Отпуск протекал в ежедневных попойках с друзьями детства, сослуживцами племянника, в поездках на рыбалку и на охоту, также отмеченных неутомимыми возлияниями - день проходил за днем, пьянки сменялись опохмелками, и, когда Сенчук вознамерился убыть обратно, дабы не утонуть в океане самогона и водки, случилось непредвиденное: в старом монастыре, располагавшемся неподалеку, нашли клад.
      Он только уселся за стол со своим милицейским родственничком - сутулым туповатым детиной, кто, разливая по чайным чашкам "Жигулевское" из запотевшей бутылки, умудренно комментировал:
      - Водка без пива - деньги на ветер!
      Тут в избу вошел сосед - завхоз детской музыкальной школы, располагавшейся на территории бывшего монастыря, чьи внутренние строения также использовались волей коммунистических властей под склады сельскохозяйственной техники, ремонтные мастерские и учебные классы техникума.
      Завхоз - суетливый тщедушный старикан, одетый в затрапезный пиджачок, байковую рубашечку, застегнутую под ворот, и в кирзачи, смазанные печной сажей, - сразу же с порога понес некую, как поначалу представилось Сенчуку, ахинею об обнаруженном им в монастыре сундуке с золотом.
      Из дальнейших пояснений старикана выяснилось, что в подведомственной ему каптерке, где хранились всякие бубны, барабаны и трубы, прогнил пол, устланный в незапамятные века, и сегодняшним вечером надумал завхоз несколько ветхих досок сменить, а заодно и проверить состояние скрытых под ними балок. Орудуя ломом, раскурочил гнилой настил, а под ним узрел некое подобие погреба, в углу которого стоял заржавленный металлический сундук.
      В сундуке, по словам завхоза, лежали монеты, золотые кресты, перстни и ожерелья.
      Племянник в задумчивости выпятил нижнюю губу, замершим взором глядя на наполненные водкой стопки и ломти грубо нарезанного домашнего сала. Неуверенным голосом предложил завхозу присоединиться к трапезе.
      Опрокинув рюмку, тот заговорщически зачастил, переводя преданный взор с участкового на его дядю, чья принадлежность ко всемогущей госбезопасности вызывала у сельского жителя благоговейное почтение, привитое еще в достопамятную сталинскую эпоху.
      - Я каптерку запер - и сразу же к вам! - подобострастно и торопливо докладывал дедок. - Я закон разумею! Я чтобы чего взял - это ни-ни!
      - Никому не сболтнул? - грозно вопросил Сенчук.
      - Дак чтоб я... - Старик истово перекрестился и тут же, стесненно кашлянув, спрятал руку, произведшую идеологически неверную жестикуляцию, под стол. - Дак... мы же с пониманием...
      - Прошлый год тоже золотишко в монастыре нашли, - сказал Сенчуку племянник. - Целый горшок с монетами в старой кладке. Хоронили монахи добро, когда набеги были...
      - Известное дело! - поддакнул завхоз. - С шестнадцатого века обитель стоит, чего тут только не случалось - и битвы, и...
      - Ну ладно. - Сенчук поднялся из-за стола, выглянул в окно, за которым лиловели холодные апрельские сумерки. - Я думаю, в целях общего развития недурно и взглянуть на всю эту археологию, но, чтобы не возбуждать население общим составом нашей компании, двинем-ка мы потихоньку, без габаритных, как говорится, огней, через овраг... Лопата у тебя в каптерке есть? Нет? Надо прихватить, покопать возле сундука, вдруг чего предки наши обронили, а вдруг и умышленно в землицу уместили, а сундук с ломом для отвода глаз на показ выставили, у них ведь тоже головы не на гончарном круге делались...
      - Толково! - простодушно восхитился завхоз. - Это ж надо так это... заподозрить, а?! Вот так ум, а?!
      - Мне и платят, чтобы я подозревал тогда, когда подозревать нечего, процедил Сенчук, натягивая телогрейку. - А о том, что я большой красавец, я знаю самостоятельно. Ты, дед, вот что... Иди к хозяйке своей, скажи, что на рыбалку с нами собрался, сети проверить. Народ будоражить не надо, а то, не ровен час, весь монастырь на кирпичи разнесут. Ты, - кивнул племяннику, вместе с ним сходи, уговори старуху его, коли ерепениться будет.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23