- Контакты у тебя в реле стартера, по-моему, залипают, - откликнулся Забелин.
      - И чего делать?
      - Молоток есть? Постучим, может, стрясем окись...
      Боря, достав из кармана телефон, принялся набирать свой домашний номер.
      - Петя, сыночек? Это папа... Я тут через блок, у прачечной... С подполковником морским-заморским нашего кормильца в чувство приводим... Молоточек поднеси, ага? - Обернулся к Забелину. - Как насчет пивка?
      Они едва успели раскупорить банки, как рядом возникла полицейская машина. Выйдя из нее, стражи порядка, поправляя под лощеными черными куртками ремни, отягощенные правоохранительной аппаратурой, двинулись к ним.
      Один из полицейских развернул на ходу блокнот со штрафными квитанциями.
      - В чем дело? - испуганно проговорил Боря, уставившись на приближающиеся позолоченные кокарды.
      - Пиво? - вопросил полицейский голосом, требующим повиновения.
      -Д-да...
      - Пить пиво на улице запрещено, - сообщил страж порядка, поправляя аккуратный узел черного узкого галстука.
      - Так пиво же в пакете... Если банка прикрыта, то можно...
      - Согласно новому постановлению - уже нет!
      - Мы не знали... - забормотал Борис. - Приносим дикие извинения...
      Забелин стесненно кашлянул, узрев, как по тротуару, держа в руке молоток, шагает Борин сыночек Петя в драных джинсах и в жокейской кепке с козырьком, повернутым на затылок,, За Петей, сверля его спину настороженными взорами, следовали двое полицейских, видимо, заинтересованных, с какой целью и куда шагает по вечерней улице неблагополучного района человек с молотком.
      - Все не слава богу! - обернувшись на своего приближающегося отпрыска, прокомментировал Боря.
      Полицейские, сопровождавшие Петю, явно напряглись, уяснив, что объект их внимания направляется к стоящему с открытым капотом "Кадиллаку", возле которого остановилась патрульная машина.
      Петя, в чьих ушах гремела музыка из карманного плеера, укрепленного на брючном ремне с застежкой-черепом, равнодушно глядя на полицейских, вручил папе молоток, озаботив таким поступком уже всю правоохранительную рать.
      - В чем дело? - кивнув на молоток и настороженно отодвинувшись от Бориса, вопросил долговязый сержант, блюститель алкогольного уличного воздержания.
      - Мы ремонтируем машину, - последовал честный ответ Забелина.
      Полицейские сумрачно переглянулись.
      - То есть?
      Забелин, приняв молоток, воздел его над зевом капота, нанеся увесистый удар по стартеру. Объяснил кратко:
      - Барахлит реле. - И, усевшись за руль, повернул ключ в замке зажигания.
      Стартер бодро провернул шестеренки, и двигатель завелся.
      - Так ремонтируют машины в России? - прищурился один из стражей порядка.
      - Да, и результат - налицо, - с вызовом сказал Забелин.
      - Вы кончили ремонт? - поинтересовался сержант. - Тогда... уберите молоток в багажник.
      - И пиво, - вставил его напарник.
      - Вам, кстати, пишут тикет, - сообщил ему Борис. - Вы поставили свой "Форд" возле пожарного гидранта.
      У патрульного автомобиля и в самом деле стояла расплывшаяся чернокожая дама в форменном коричневом кителе дорожной службы и старательно выводила какие-то каракули в своих служебных бумагах.
      Внимание полицейских мгновенно переключилось на своего коллегу по соблюдению городского правопорядка.
      Вспыхнула возмущенная перебранка, изобилующая агрессивной нецензурной лексикой.
      Боря, сверкнув золотой фиксой, с довольным видом подмигнул криво усмехающемуся Забелину, уже не впервые наблюдавшему конфликт между "голубыми" так именовались городские полицейские - и "коричневыми" - специалистами исключительно по незаконным парковкам.
      Это был антагонизм, чьи корни уходили в прошлое какого-то давнего конфликта служб, едва ли не каждодневно обменивающихся ныне друг с другом взаимными унижениями. Месяц назад Забелин наблюдал, как полицейскую машину едва не уволок штрафной буксир и офицеру, грозившему шоферу буксира оружием, пришлось, дабы отбить служебный транспорт, вызывать на помощь подкрепление, мгновенно заголосившее сиренами по всему Бруклину.
      - Сваливаем, - сказал Боря, опуская капот. - Пока волки грызутся, овцам самое время в сарай под запор... Пошли ко мне, пропустим стаканчик-другой под селедочку в сметанке...
      Усевшись за стеклянным столиком в гостиной, разлили по рюмкам ледяной "Абсолют".
      - Значит, за твое новое назначение! - предложил Борис и, выпив, приложил к синяку на скуле новенький цент, взяв его из вазочки, заполненной мелочью.
      - Чего случилось? - спросил, кивнув на синяк, Забелин.
      - Да вчера... - неохотно поведал Борис. - Пассажиры...
      - Грабануть хотели?
      - Ну да... Два латиноса с ножичками...
      - И на сколько влетел? - сочувственно поинтересовался Забелин.
      - Влетел? Да хрен они угадали! Я же, ты знаешь, чего не люблю, так это платить! У меня, как платить, всегда чего-то с головой происходит, мысли путаются и никогда не получается... Но по фейсу они мне все-таки умудрились, паскуды...
      - Ты к шишке доллар приложи, а не цент, - посоветовал Забелин.
      - Зачем?
      - Исчезнет в сто раз быстрее.
      - Мысль, - сказал Борис равнодушно. - О, кстати, возвращаясь к ментам... Не знаю, кому они там помогают, но у меня, помню, когда еще в Одессе жил, квартиру обокрали... Так не то чтобы воров не нашли, а покуда протоколы заполняли и всякими кистями орудовали, чтобы отпечатки пальцев выявить, блок сигарет увели, три кассеты магнитофонные и шарф... И в тот же, представь, день, я в такси тогда работал, подвез одного патрульного, все честь по чести, бесплатно, а вышел он, я глянул - оп-па! - ручки стеклоподъемника нет, свинтил ее мент! Так и тут. Доят козлов отпущения, неуклонно увеличивая их поголовье! Из-за пива цепляются, а вот окажись ты где-нибудь в Гарлеме - попробуй до этих спасителей докричаться! Они туда и носа не сунут... Кстати, в прошлом году еду там - и вдруг колесо спустило. А запаска тоже пробитая. Вылезаю - ночь, ни одного фонаря, только луна светит, пустые дома, и тут целая делегация отмороженных "шахтеров" из-за угла выруливает. Ну, думаю, вот где будет моя могила.
      - Так! - сказал Забелин с интересом.
      - Вот и так! Я проявляю инициативу - бросаюсь к ним, как к маме родной, трясу руку ихнего вождя обкуренного, всячески выражаю радость и говорю, что прибыл сюда сегодня утром из СССР, попал в беду с колесом, но теперь душа моя поет, ибо эти люди, чье благородство просто высветляет их негритянские лица в кромешной тьме, уж наверняка бедному туристу с двумя долларами в кармане помогут! Они даже от такого напора одурели. Вождь почесал бейсбольной битой свой лоб и кивнул одной из "шестерок". И через три минуты, в течение которых я им дальнейшие комплименты произносил, "шестерка", представь, прикатила хорошенькое колесо. И тут банда безо всякого домкрата дружно мой тарантас приподнимает, меняет мне колесо, я жму лапу вождю, а он мне, значит, советует смущенно: дескать, ты больше в этом районе не появляйся, опасный, дескать, район... Я ему снова - на! - крайнюю признательность и лучшие характеристики, лесть ведь и глухие слышат, а он мне застенчиво так: чего это ты, кстати, насчет двух долларов-то упоминал?.. И знаешь, дал я ему эти два бакса, не стал кроить! От души дал, платил, как сам себе...
      Забелин, механически улыбаясь, вздохнул. Подумал: "Вот твоя нынешняя компания - осколки бывшей Страны Советов, нынешняя нью-йоркская лимита, собранная магнитом ложной американской мечты... Сегодня магнит поменял полярность и выталкивает тебя в прошлое. И кто знает, может, вскоре увидишь ты в тусклом сером экранце монитора лежащую на дне лодку с твоим дружком Димой, и вспомнишь ее иной - стоящей, притопив китовьи бока, солнечным деньком у причала, и дружка жизнерадостного вспомнишь, чьи иссохшие останки, зеленые от радиации, разваливаются сейчас на таких же бирюзово фосфоресцирующих во тьме свинцовых сотах пола в реакторном отсеке, задраенном наглухо и навсегда..."
      Внезапно ему показалось, что из этого морского похода он уже сюда не вернется, поход будет последним.
      То ли от выпитой водки, то ли от нервного прошедшего дня к нему пришло впечатление, словно его настигла и теперь уносит от берега властная, горделивая волна. И вдруг показалось, будто он давно знал, что будет сидеть в этой гостиной в предчувствии, будто видит ее в последний раз, и захочет отказаться от плавания, от предложенной работы, а человек, сидящий напротив, скажет, что это глупость, а он будет упорствовать, что никуда завтра не пойдет, но, покинув этот дом, сдастся и отправится в проклятый офис.
      - Завидую, - говорил Борис, вновь наполняя рюмки. - Мне бы кто предложил прошвырнуться по морям-океанам...
      - А я вот думаю отказаться, - проронил Забелин.
      - И дурак! Здесь хочешь сгнить?! У меня - ладно, гиря семьи на ноге, умею только баранку крутить, поскольку имею две левые руки и башку, в которой одни хохмы, да и те про себя самого... Я даже не еврей, а так... просто устал. А у тебя - профессия!
      - Да поздно уже... - покривился Забелин. - Вышел запал.
      - Ну, чувствую, ты устал больше меня... - Борис укоризненно покачал головой. - Тебе же серьезную протекцию устроили! Молчание - золото, слово серебро, а замолвленное словечко - брильянт! Отвергни его - обидишь солидных людей. А придешь к ним снова - они тебя пошлют... Иди, скажут, к господу богу, у него своих забот нет...
      Забелин посмотрел в потемневшее окно.
      - Пойду. - Тяжело приподнялся из кресла. Вновь ударила боль в бедро, спиралью спустилась ниже, кольцом охватив колено.
      - Да погоди, жена придет, ужин сготовит... Посидишь между двух лиц противоположного пола с синяками на рожах, желание загадаешь...
      - А ей-то как синяк пристроился?
      - Да сплю беспокойно, двинул ей локтем... Шипит, говорит, теперь на работе не появиться, пудрится...
      - Почему? Бьет - значит, любит. Или - ревнует, тоже неплохо.
      - У нее другой аргумент, - вздохнул Боря. - Не ревнует - значит, уважает!
      - Давно я уже позабыл такого рода диалоги, - сказал Забелин. - Но впрочем, сегодня с хозяйкой своей объясниться тоже придется...
      - Относительно несостоявшегося брака по расчету? - спросил Борис.
      - М-да, - буркнул Забелин, надевая пальто. - Жених уходит в солдаты, так что надейтесь и ждите, свадьба откладывается.
      - Представляю восторг невесты, - сказал Боря. Поднявшись скрипучей деревянной лестницей, заваленной пакетами с мусором, на свой этаж, Забелин, открыв хлипкую входную дверь, сбитую из фанерных листов, вошел в коридор, куда незамедлительно выглянула невеста Нина.
      Она уже собралась ложиться спать, и на ней был ситцевый халат, из-под которого выглядывала ночная рубашка.
      - Ужинать будешь?
      Забелин отрицательно качнул головой. Сказал, усаживаясь за обеденный стол в гостиной:
      - У меня новости. Нашел работу.
      - Прекрасно! - воодушевленно произнесла она, присаживаясь напротив него со сложенными на коленях руками.
      Забелин размеренно поведал о предстоящем ему морском походе неопределенного по протяженности срока, отмечая, как на лице сожительницы явственно проступает унылое разочарование.
      - Значит, - вывела она резюме, - вступив в гражданский брак в начале осени, мы прожили в мире и согласии до самого ее конца, так? Результат, достойный Книги рекордов. - В голосе ее звучал вызов.
      - А что делать? - спросил он равнодушно. - Отказаться от работы и сесть тебе на шею?
      - Я же сказала, что куплю тебе машину!
      - Таксист - не моя специальность, - отрезал Забелин. Она поднялась из-за стола, нервно подошла к плите, включила под чайником газ и тут же его выключила, с силой крутнув обратно ручку регулятора.
      - Почему-то только проходимцы мимо меня не проходят - подытожила с чувством. - В общем, все ясно: сделал дело - бабу с воза.
      - И получил землетрясение в пять баллов. - Беспечно улыбаясь, Забелин встал, обнял ее за плечи.
      От волос ее тянуло горьковатыми дорогими духами. Он почувствовал активную работу желез внутренней секреции - всех сразу, словно невидимый дирижер взмахнул палочкой и такой же невидимый оркестр грянул боевой марш.
      - Да пошел ты! - зло оттолкнула она его локтем. - Нашел... дуру на общественных началах!
      - Но, Нина...
      - Ишь ты, умник! - Лицо ее исказила гримаса ненависти и отвращения. Запахнув халат, она, передернувшись от негодования, отступила от него к стене. - Решил хорошо устроиться! Дуру нашел! Ага! Поцелуй меня в задницу!
      - С удовольствием! - оживленно отозвался Забелин. Не найдя подходящей для ответа колкости, она яростно выдохнула воздух через нос - и скрылась за дверью своей комнаты, щелкнув задвижкой запора. Затем дверь открылась вновь, и последовало напутствие:
      - Обращайся в Красный Крест, там все бесплатно! - После чего вновь сработала задвижка.
      Забелин, посмотрев в настенное зеркало, озорно себе подмигнул, подняв кверху большой палец.
      Что же... Вот он, оскал капитализма. Вот те клыки, которые рано или поздно вцепились бы ему в горло. Избежал-таки. Сумел.
      И выбор теперь стал очевиден и прост: отныне он живет в своей комнате, спит на бугристом матраце старой кровати, очевидно, притащенной сюда с какой-то негритянской помойки, завтра идет на работу и начинает потихонечку собирать походную сумку.
      Все в порядке, капитан! - шепнул он себе под нос, пытаясь удобнее устроиться между выпирающими пружинами своего сиротского ложа и вспоминая удобную, в полкомнаты, постель разобиженной на него хозяйки. - Именно в полном порядке, как при боевом расчете! Туман рассеялся, орудия противника стали видны отчетливо расчехленными... А вот бы влип, а?!
      КАМЕНЦЕВ
      Сначала было ощущение солнца, покоя и воздуха с щемящим, чуть горьким ароматом каких-то цветов, чей высохший букет стоял в вазе у изголовья.
      Он раскрыл глаза.
      И тут же, охваченный внезапным страхом, судорогой перехватившим горло, подскочил на постели, замер, одичало глядя на ведущую в комнату дверь.
      Внизу явственно звучали голоса - мужские, грубые.
      Неужели нашли? Неужели кто-то увидел, как он забирался в этот дом, и сообщил в милицию?
      - Ни фига у тебя, капитан, тут нет, ни поленьев, ни пилы... - донеслось приглушенно. - В лес надо было заехать, говорил же! Зацепили бы за трос какое-нибудь бревно поядреней...
      - У котла посмотри, сбоку, - откликнулся второй голос.
      - И там - хрен ночевал!
      - Значит, прошлый раз все пожгли. Ну и хрен с ним! У соседа возьмем, он тут главный специалист по шашлыку... Нальем ему, всего и делов!
      Каменцев, надев старые разбитые ботинки, стоявшие в углу комнаты, прибрал за собой постель и, осторожно приоткрыв чердачную дверь, проскользнул в спасительный полумрак, присев на жесткий засып керамзита.
      Утер со лба испарину, глубоко дыша, постарался утихомирить трепыхающееся сердце.
      - А хлеб-то ты взял? - продолжил голос, принадлежавший, видимо, приехавшему к хозяину дома гостю. - Э-эх, кирпич, а не хлеб! И нож у тебя ни хрена не режет... А-а, другой стороной надо...
      Затем послышался третий голос - в дом заглянул сосед.
      - Петрович, - сказал хозяин, - вот, знакомься, мой начальник - Антон Евсеевич... Решили, понимаешь, отдохнуть, подсоби с шашлычком...
      - Отчего ж... Мангал-то в сарае?
      -Ага, вот ключ...
      - Сева, ты с техосмотром-то мне поможешь? Осень, срок выходит, а мне бабку с внуками в город отправлять...
      - Да привез я тебе талон, не боись!
      - А печать? У меня ж техпаспорт старого образца...
      - И печать забабахаю, она в бардачке у меня... Ты давай с шашлыком шустри, я только с дежурства, голодный, что твой цепной пес!
      - А чего не был-то так давно?
      - Служба, Петрович, служба...
      Голоса стихли.
      Каменцев, подобравшись к чердачному пыльному оконцу, выглянул во двор. Увидел лысоватого сутулого старика в рабочем комбинезоне - видимо, искомого Петровича - и двоих мужчин в черных милицейских куртках из кожзаменителя капитана и подполковника. За штакетником забора стоял бело-голубой гаишный "жигуленок".
      Вскоре в мангале заполыхали сухие березовые дрова, горький дымок полетел в чердачные щели, и Каменцев, глотая слюну, думал, что ему вновь повезло, ибо приехавшие развеяться на природу гаишники, застань его врасплох, едва ли пригласили бродягу, позаимствовавшего из гардероба вещички, разделить с ними хлеб-соль и водочку с пивом.
      Милиционеры пировали до позднего вечера.
      Наконец вдребезги пьяный Петрович, нелепо выбрасывая ноги, зигзагами двинулся к своему дому, оставив настежь распахнутой калитку, а стражи порядка после его ухода еще с час усердно прикладывались к стаканам, и с улицы в дом их загнал лишь начавшийся дождь.
      Милиционеры переместились в комнату, включили телевизор, звук которого то пропадал, то внезапно прорывался, но скверный прием передач дачников не волновал, ибо они всецело посвятили себя горячему обсуждению вопросов профессиональной деятельности.
      Слушая беседу представителей власти о служебных делах, а вернее, злодеяниях, Каменцев чувствовал, что его коротко остриженные тюремным парикмахером волосы ощетиниваются колким бобриком - кого, по его мнению, и надо было сажать, так это находившихся рядом с ним бандитов с погонами. Пожизненно, на особый режим.
      - Да говорил я с братвой об этом "БМВ"! - доносился голос капитана. - Со стоянки его проще стырить, чем с улицы. Пришел ночью, дал сторожу в репу - и спокойно окучивай все эти сигнализации и запоры. Мне главное, Антон Евсеевич, чтоб твои "отвертки" все грамотно с номерами устроили...
      - Чего за "отвертки"?
      - Ну это... мастера! Квалифицированно чтоб все перебили... Ты - гарантия моей безопасности, учти!
      - Я тебе чего, гондон?
      - Ты неправильно понял...
      - Чего неправильно? Если б не я, стоял бы ты на обочине, СО измерял, проктолог, бляха-муха! А теперь вон - квартиру купил, на острова всякие отдыхать ездишь, о даче этой уже и забыл...
      - Но Гошку-то хлопнули!
      - Потому как языком трепал... Наливай давай!
      - А в свидетельстве о смерти чего написали? Инсульт?
      -Ну.
      - Пуля в башке - и инсульт?
      - А чего пуля? Тоже... нарушение мозгового кровообращения...
      - Ну, ты юморист, Антон Евсеевич...
      Звякнули стаканы. Затем собутыльники, спотыкаясь и падая, разделись, и через считанные минуты до Каменцева долетел отчаянный храп.
      Храпели в унисон, но, когда дуэт распадался и один из собутыльников замолкал, собираясь с новыми силами, другой вел на последнем дыхании высокую партию, что, обрываясь, тотчас подхватывалась вновь зачинаемой низкой.
      Выждав с полчаса, Каменцев спустился на первый этаж, неся в руке башмаки и осторожно ступая по деревянной лестнице.
      В комнате, где спали уморенные водкой дачники, горел свет. На полу валялась разбросанная форма.
      Светил серым экранцем старенький телевизор - величайшее открытие техники, сумевшей перевести атмосферные помехи из категории слышимости в их наглядную видимость.
      Преисполнившись отваги и, одновременно, жгучей ненависти к храпящим подонкам, Каменцев, углядев в углу прихожей топор, поставил его у двери комнаты, поближе к себе, скинул гражданскую заимствованную одежду и быстро переоделся в форму подполковника.
      Воспользоваться ударной силой обуха - очнись кто-либо из спящих - слава богу, не довелось: менты почивали беспробудно и самозабвенно, как медведи в зимней берлоге.
      Он забрал бумажники, набитые крупными рублевыми и долларовыми купюрами, прихватил удостоверения, ключи от машины, а затем, выключив телевизор и свет в доме, вышел во двор.
      В темноте тускло отсвечивали лужи. Уплывал в мглистую черноту неба дым из намокшего ржавого мангала.
      В прогалине разомкнувшихся туч выступил бок огромной луны, озаривший густо летящую морось.
      Полыхнула над огородами молния, осветив на миг фотографическим светом качающиеся под ветром подсолнухи и дрожащую листву яблонь.
      Он завел гаишную машину и покатил к трассе.
      Проехав с полсотни километров, свернул, ориентируясь на указатель, к областному центру.
      Машину бросил на стоянке у вокзала.
      Два патрульных сержанта с автоматами, покуривавших у входа в зал ожидания, небрежно козырнули ему.
      Через пять минут Каменцев, стоя у вагонной подножки, уже кокетничал с проводницей, отлучившейся из вагона за водкой. А вскоре сидел в ее купе в компании собравшихся, дабы отметить чей-то день рождения, раскрасневшихся от выпитого железнодорожных дам: мужиковатых, с широкими бедрами, толстенными ляжками и гостеприимными грудями.
      В купе душно пахло дешевой парфюмерией и горячим женским потом.
      Дамы уговаривали его - офицера милиции, следующего в срочную командировку, - непременно с ними выпить и уверяли со смехом, что с пути ему все равно не сбиться, и если, мол, развезет, то его все равно довезут.
      Пришлось пригубить рюмку, закусив огурчиком и копченой куриной ногой.
      В полночь поезд прибыл в Москву.
      Остановив "левака", Каменцев покатил в Сокольники.
      Машина проехала мимо злополучного места, где некогда, в иной, как казалось теперь, жизни, произошла у него стычка со злополучными патрульными; далее узрелась знакомая белая башня родного дома, куда уже не было возврата и где его никто не ждал... Кроме засады разве.
      Сейчас же он направлялся по тому адресу, который едва ли мог быть известен розыскникам.
      Впрочем, теперь Каменцев не особенно их и боялся. Отныне в московских капиталистических дебрях беглый преступник, не проявляй излишней криминальной активности, мог скрываться годами, а вернее - просто жить на съемной квартире, ездить на автомобиле и даже заниматься бизнесом.
      Огромный город, заполоненный пришельцами со всей страны, лишенный прежнего полицейского контроля над населением, признавал только одну власть власть доллара, и с ним, зелененьким, можно было спокойно существовать, находясь и во всероссийском, и в международных розысках. Главное - с трезвой головой, а если с нетрезвой - то исключительно за замками дверей собственного дома.
      Эту истину Каменцев уяснил лучше некуда.
      Не без труда припомнив комбинацию цифр, он нажал кнопки кодированного замка на тяжелой стальной двери и вошел в парадное старого московского дома, досадуя, что не позвонил из метро в спасительную, как он полагал квартиру, где жила его подруга Надежда.
      Они познакомились лет пять назад - Надя, профессиональная переводчица, некогда окончившая аспирантуру университета, давала уроки английского, и Каменцев был одним из ее малочисленных учеников.
      С уроками дело у Надежды не заладилось: педагогом она была неважным, да и конкуренция знатоков новомодных методов и всякого рода специальных программ отбивала значительную часть клиентуры, а потому попросилась она на работу к Камен-цеву, но и в его фирме продержалась тоже недолго, не имея ни малейшей склонности ни к бизнесу, ни к привычке корпеть день-деньской на службе.
      Жила Надя за счет "спонсоров" - в основном иностранцев, нанимавших ее время от времени то в качестве переводчицы, то дамы сопровождения, а то и попросту шлюхи. Правда, шлюхи дорогой и капризной - Надежда была амбициозна, цену себе - эффектной, стройной брюнетке - знала, и уж если ложилась с кем-то в постель, то либо по взаимной симпатии, либо по крупному расчету.
      Они были друзьями: Каменцев едва ли не каждый день заезжал к ней на чашку кофе, она же, всецело доверяя его советам, обсуждала с ним нескончаемые несуразности личной жизни, и через год знакомства они стали близкими людьми, причем - без постели, хотя однажды Каменцев все-таки Надежду соблазнил, чему впоследствии и сам был не рад: все получилось быстро, скомканно и в общем-то, можно сказать, никак.
      Он был смущен, раздосадован, а она, чмокнув его в лоб, сочувственно обронила: "Знаешь, нам, пожалуй, лучше без этого... Мы же с тобой два закадычных приятеля, а потому это похоже на какой-то гомосексуализм..."
      Ему оставалось лишь тяжко вздохнуть, отведя глаза...
      Каменцев позвонил в дверь.
      - Ты?!. - Она, тряхнув головой, словно после дурного сна, изумленно моргала, глядя на него как воистину на милиционера, пришедшего с обыском.
      - Я, я, - торопливо произнес он. - Ты одна?
      - Входи. - Она пропустила его в прихожую. Затем, всплеснув руками, сказала обреченно и весело: - Ты сбежал!
      - Да, - в тон ей отозвался он.
      Она кинулась к нему на шею, обхватив щеки ладонями, крепко поцеловала в губы. Затем, сняв с Каменцева фуражку, провела рукой по коротко остриженным волосам.
      - Боже, ты действительно выглядишь как уголовник.
      - Мне некуда деться, - озабоченно доложил он.
      - Это я уже поняла. - Прошла на кухню, раскрыв холодильник, зазвенела тарелками. Крикнула: - Снимай с себя эту милицейскую шкуру - и марш в ванную. Там синий халат висит - как раз твой размерчик.
      Он с наслаждением пропарил тело под горячим душем и, запахнувшись в толстый свежевыстиранный халат, сел за кухонный стол, где увидел - о, чудо дивное! - салат оливье, свежие помидоры, ноздреватый сыр, зелень и масленые ломти семги.
      И всплыли в памяти мятые алюминиевые миски с жиденькой крупяной баландой...
      - Ну, спешу услышать историю с географией, - сказала она, присаживаясь рядом.
      Каменцев поведал о побеге, ночевках в степи, рассказал о даче и угнанной машине...
      - Ты знаешь, почему мне всегда нравился? - спросила она. - Потому что авантюрист, и с тобой - не соскучишься! Ты и в бизнесе этом своем продуктово-курином все равно авантюристом был... Но тогда тебя среда давила законопослушная, а теперь - полный простор для деятельности...
      - Ну, спасибо, - хмуро кивнул он. - Утешила. - Поднял на нее усталый взгляд: - Что с семейством моим, не в курсе?
      - Ну... Все новости тебе известны. Людку твою начали доставать кредиторы с бандитами, потом этот ее отъезд в Штаты по твоему, как она мне по телефону сказала, настоянию...
      - Все правильно.
      - Ну вот. Если номер ее американского телефона помнишь, позвони...
      - Позже, - сказал он.
      - И какие творческие планы у вас, гражданин беглый каторжник?
      - Побегу дальше.
      - Куда же дальше-то?
      - В Штаты. - Он усмехнулся. - Широкий я парень, нет?
      - Да уж куда там с добром деваться, как моя бабка говаривала!
      - Паспорт надо "левый" сделать и визу, - продолжил Каменцев. - Есть концы?
      - Вообще-то имеется один типчик, - задумчиво произнесла она. - Делает паспорт моряка. Чтобы машины для льготной растаможки ввозить. Я через него тут паре знакомых ребят устроила документы, даже заработала на этом чуток...
      - И сколько такой документик стоит?
      - Пять тысяч.
      - Звони, найду я пять тысяч.
      Она, будто что-то припомнив, сокрушенно всплеснула руками:
      - Ох, дура! Как же я забыла...
      - Что забыла?
      - Типчик этот, Геннадий, - квартирант Володьки Крохина. Ну того, из Эмиратов. А ты же ему четырнадцать тысяч должен... Володька мне звонил и, как узнал о твоей посадке, просто-таки впал в ступор... А денежки эти, конечно, тю-тю, да?
      - Вестимо, - меланхолически подтвердил Каменцев.
      - Тогда с Геной торопиться не стоит...
      - Да я никуда не тороплюсь, - невесело рассмеялся Каменцев. - У меня сейчас дел меньше, чем у пенсионера. Как ты-то? Замуж еще не собралась?
      - С кем спать и без того есть, - отмахнулась она, - а вот чтобы было с кем проснуться - это, знаешь ли, задача неразрешимая, по-моему. Слишком испортила меня самостоятельность. Да и сама жизнь... А вообще-то ты прав, я уже женщина непреклонного, так сказать, возраста, пора бы подумать об учреждении совместного предприятия семейного типа...
      - А занимаешься чем?
      - Честно? - Вытащила из пачки сигарету, закурила, выдохнув дым к потолку. - А... путаню понемногу! Японец сейчас у меня... Вчера в Токио укатил, через неделю вернется. Сумасшедший... - Она рассмеялась снисходительно. - Два часа ползает как гусеница, гладит, шепчет... А основное дело происходит в течение пяти секунд. И - очень он переживает, когда я не стенаю страстно. В самый интересный - его, конечно, имею в виду... так вот, в самый интересный момент он мне приказывает... ну, по-русски он слабо... Приказывает: "Голос! Голос!"
      - Значит, ты все по иностранцам...
      - Ну а чего русские? Как мне тут одна импортная блядь сообщила, трахают как звери, а платят как дети! А я ж еще и ленивая... Вчера звонит один французик - приезжай, мол, а я лежу на кроватке - пресс подкачать хотела... ну, чувствую, и ноги не поднимаются, и рука болит - поскользнулась тут и на локоть упала... А ведь его же и гладить надо! - Она шмыгнула носом, выдернув салфетку из стаканчика, посетовала, сокрушенно качнув головой: - Если б не сопли красота бы замучила!
      Каменцев рассмеялся. Сказал:
      - Все же люблю я тебя... Легко с тобой.
      - Тебе так кажется. И насчет "люблю", и насчет "легко". - Она встала из-за стола. - Пошли, застелю ложе.
      Они прошли в спальню, и тут он решительно обнял ее, притянул к себе, поцеловав в нежную шею.
      - Миленький, - она попыталась оттолкнуть его, - мы же давно обо всем договорились... ну зачем? Я, конечно, понимаю: воздержание у тебя просто смертельное, и вообще дружба дружбой, а эрекция эрекцией...
      - Ну а тогда к чему разговоры? - Он просунул руку в прорезь ее халата, нащупал застежку бюстгальтера.
      - К тому, что мы - друзья...
      - Любовь - это тоже дружба, - возразил он. - Причем настоящая, не знающая никаких границ...
      - Но ведь у нас же ничего не вышло тогда... - слабо запротестовала она. - Или жена в глазах стояла?
      - Вот именно, милая. Все равно как девственность терял, как в первый раз... А в первый раз результат всегда слабенький... - улыбнулся он, целуя ее в грудь. - А вот дальше все идет как по маслу.
      Он уложил ее на кровать - уже сдавшуюся, обнаженную.