– Но, мама, я ведь даже не знал эту тетушку Розали!

– Конечно нет, детка. Она умерла до того, как ты родился.

– Тогда почему...

– Послушай, малыш, давай договоримся так. Вот станешь взрослым, как я, тогда и перестанешь говорить «мэм» и «сэр». Договорились?

Малыш Бобби подозрительно покосился на мать.

– Хочешь меня надуть?

– С чего ты взял? – улыбнулась Эстер.

– Но ведь когда мне будет столько же лет, сколько теперь тебе, ты все равно будешь старше.

– А ты хитрец, Бобби! Всегда умеешь выкрутиться. Давай ешь!

Какое-то время они ели молча. Малыш Бобби краем глаза косился на экран. Потом налил сиропа на тарелку и обмакнул в него бисквит. Покончив с едой, Эстер закурила сигарету. Уютно свернулась в кресле, подобрав под себя длинные стройные ноги, и, перелистывая «Таймс», просматривала объявления. Она искала объявление о продаже подержанного грузовичка.

– Мам!

– А? – рассеянно откликнулась она.

– Что такое синагога?

– Что?

– Что такое синагога?

Эстер оторвала взгляд от газеты.

– Ну, видишь ли, детка, – медленно начала она, – это что-то вроде церкви. Церкви для евреев.

– А за что люди не любят синагоги?

Эстер глубоко затянулась.

– Почему ты спрашиваешь, детка?

– В передаче «Подробности жизни в Лос-Анджелесе» говорили, что люди ос... ос... оскверняли синагоги. – Бобби показал вымазанным в сиропе пальчиком на экран. Эстер проследила за его взглядом. Двое белых мужчин сидели в ультрасовременных креслах за столом замысловатой конфигурации и яростно о чем-то спорили. На одном из них была ермолка.

Улыбка Эстер светилась неподдельной гордостью. Но произнесла она с притворной укоризной:

– Нет чтобы, как все нормальные дети, смотреть мультфильмы:

Малыш Бобби улыбнулся в ответ.

– Но, мама, каждый человек знает, что мультфильмы показывают в субботу утром.

– Вот хитрюга, опять выкрутился! – рассмеялась Эстер. Затем снова опустила глаза к газете, но малыш Бобби был не из тех, кто так просто сдается.

– Ну, мама же!..

– Ну, ладно, ладно. – Эстер аккуратно сложила газету и опустила ее на колени. Прикурила еще одну сигарету от окурка старой.

– Почему они оскверняют синагоги? – снова спросил мальчик.

– А ты знаешь, что такое «осквернять», малыш?

Маленький Бобби смотрел на нее, часто моргая, всем своим видом выражая растерянность.

– Я... думаю, что да, – пробормотал он.

Сердце Эстер Фиббс буквально разрывалось от любви и гордости за то, что она произвела на свет такое существо. Никогда прежде не доводилось ей сталкиваться с таким любопытством, такой неуемной жаждой знаний. Она любовалась сыном. И это – часть ее самой, плоть от плоти.

– Осквернять – это значит ранить, портить. Разрушать что-то. Совершать акт вандализма.

– Я знаю, что такое вандализм. В прошлом году у нас в школе тоже устроили вандализм.

– Ну вот, это то же самое.

– Но почему они это делают?

Эстер тяжко вздохнула и указала на пустую чашку.

– Иди, подлей мне кофейку, малыш. И добавь ложечку сахара.

Малыш Бобби схватил чашку и помчался на кухню. Эстер распрямила длинные ноги и, перегнувшись в кресле, затушила сигарету. Она пыталась собраться с мыслями, сообразить, как лучше объяснить все сыну. Он так стремится к знаниям. Она понимала, что в один прекрасный день – а день этот наступит очень скоро – он посмотрит на свою мать и поймет, какая она тупица. Какая необразованная, примитивная. Какая провинциальная. Она всеми силами старалась отсрочить наступление этого дня. Но пока... пока надо объяснить своему ребенку, редкостно одаренному ребенку, смысл и суть предрассудков.

Малыш Бобби принес кофе. Снова разлегся на полу и вопросительно уставился на мать. Эстер достала из корзинки один из последних бисквитов, намазала маслом, потом – клубничным джемом. Откусила, стала медленно жевать.

– Так что они там говорили, по телевизору?

– Они говорили, что кто-то писал краской на стенах синагоги разные подлые вещи. Неприличные, какие пишет шпана. Гадости. Разные непристойности...

«Что бы это все означало, черт возьми?» – подумала Эстер.

– Что ж, малыш, думаю, дело тут сводится вот к чему. – Она откусила еще кусочек и запила кофе. – Помнишь тот день, когда я привела тебя в класс для особо одаренных детей? Мы как раз поднимались по лестнице и вдруг услышали, как какая-то белая мама говорит своей маленькой дочурке. – Эстер, передразнивая резкий высокомерный голос, произнесла: – «Интересно, как это им удалось пропихнуть сюда этого?» И ты еще спросил меня, почему она так сказала. Помнишь?

– Угу.

– Так вот, тогда я этого тебе объяснять не стала, ты был слишком мал. Но теперь скажу. Это была дама с предрассудками. Ей не нравятся черные. Она их не любит. Понял?

– Да. Да, мам.

– Таким, как она, не важно, хорош черный человек или плох, добрый он или подлый, мужчина или женщина. Или ребенок... Она просто не любит нас всех. Не хочет находиться рядом с нами. У нее против нас предубеждения.

– Но почему?

– Да нипочему и одновременно – по тысяче причин. Первая – страх. Вторая – невежество. Обычно эти качества сопутствуют друг другу. Люди боятся того, чего не понимают, к чему не привыкли. И еще, некоторые из белых просто сумасшедшие. Они готовы на все, лишь бы унизить черного человека, а потом ненавидят его за это унижение. И знаешь, таких в Джорджии, на моей родине, полно. Некоторые из них чокнулись уже окончательно: они вообразили, что сам Бог повелел им властвовать над черными людьми. Я как-то подслушала разговор двух пожилых белых дам. Моя тетушка Розали у них убирала и как-то взяла меня с собой. Мне было лет девять-десять, не больше. И вот одна из этих белых старушенций вдруг говорит другой, что ее священник будто бы объяснил, почему черные люди – черные. Будто бы, когда Каин убил Авеля, Господь страшно на него разгневался и отправил в пустыню. А женщин там не было, потому что Каин был единственным из оставшихся в живых ребенком Адама и Евы, а сами Адам и Ева – единственной тогда парой, которая плодилась и размножалась. И вот Каину стало так одиноко, что он спарился с обезьяной, и от их потомства и началась негритянская раса. И черная кожа – это знак проклятья, которое наложил Господь Бог на всех детей Каина. А потому все черные люди – полуобезьяны и полуубийцы.

С минуту Бобби размышлял над услышанным, затем поднял глаза на мать.

– Глупо, – сказал он.

– Ты прав, малыш Бобби. Это глупо, это подло, мерзко и ужасно – думать и говорить такие вещи! Но от того не легче. Ведь эти старые дамы действительно верили, что это именно так. Верили, как в Господа Бога.

А потому они предубеждены против нас, против всех черных. Ты меня понял?

Малыш Бобби кивнул.

– Ну вот. А еще на свете есть много людей, которые предубеждены против евреев.

– Но у евреев-то кожа не черная.

– Нет, не черная. Но люди изобрели целую тысячу причин, по которым евреев надо ненавидеть.

– Каких?

– Ну, например, они винят евреев в том, что они распяли Христа. Ну, знаешь, приколотили гвоздиками к кресту.

– Так это же давно было!

Эстер пожала плечами.

– У многих хорошая память. И две тысячи лет спустя они готовы обвинять евреев в том, что произошло с Христом. И все это время их – надеюсь, ты знаешь это слово? – преследовали! И до сих пор преследуют. И оскверняют их синагоги. До сих пор винят во всем евреев.

– Но это же несправедливо!

– Конечно, несправедливо!

– Так почему бы с ними не поговорить? Не объяснить им, что они ошибаются?

Эстер горько рассмеялась.

– С этими людьми не поговоришь, детка. Они полны ненависти и злобы.

Малыш Бобби сморщил носик и, заморгал длинными ресницами за стеклами очков.

– Но ненавидеть – это же просто глупо!

– Ты прав, милый.

– Тогда мы должны их остановить.

– Что ж, послушай, что я тебе скажу, детка. Ты будешь учиться в школе и очень-очень стараться. Вырастешь, станешь умным-преумным. И может быть, однажды изобретешь такую таблетку, от ненависти.

Малыш Бобби насупился.

– А знаешь, мам, я больше не хочу быть ученым.

– Почему?

– Я собираюсь стать телекомментатором, как Дэн Рейзер.

– Неужели? Но ведь еще на прошлой неделе ты вроде бы собирался стать лауреатом Нобелевской премии.

– Да. Но мисс Абраме говорит, что в двадцать первом веке самым значимым для человека полем деятельности должны стать средства коммуникации, общение.

– Полем?! – Эстер изобразила испуг. – Что же это? Выходит, эта белая женщина хочет, чтоб мой сыночек работал в поле, где-нибудь на хлопке, как его предки?

– Мама!

Эстер расхохоталась.

– Иди сюда, маленький! – Она похлопала рукой по мягкому сиденью. Бобби подошел и устроился рядом в ее объятиях.

– Послушайте, маленький мужчина! Слишком уж серьезный для воскресного утра получается у нас разговор. Какие у вас на сегодня планы?

– Ты о чем это? – подозрительно спросил он.

– Не желаешь ли отправиться на свидание с одной высокой, очень сексуальной брюнеткой?

Малыш Бобби нахмурился.

– Не хочу ехать к бабушке Фиббс! Потому что по воскресеньям у нее вечно торчат эти дамы из церкви и лезут ко мне со щипками и поцелуями...

– Но я вовсе не предлагаю тебе ехать к бабушке Фиббс.

– А потом должен прийти Дуэйн, и мы будем играть в бейсбол.

– Господи, я же не прошу сопровождать меня в Тимбукту, в какую-нибудь чертову даль! Просто покатаешься с мамочкой. Неужели я прошу невозможного?

На секунду Бобби задумался, потом лицо его расцвело в улыбке, и он чмокнул Эстер в щеку.

– Конечно, мамочка!

– Тогда вперед, детка! Не хочу надолго отрывать тебя от важных занятий. – Она прижала сына к себе и прошептала ему на ушко: – А тот, кто соберется последний, будет мыть посуду! – Малыш Бобби моментально вырвался и помчался наверх. Эстер – следом, хохоча и дергая его за край майки.

Двадцать минут спустя они уже катили по автостраде на Санта-Ана, в южном направлении. Смог сгустился, погода стояла совсем не воскресная. Ветви пальмовых деревьев, которыми было обсажено шоссе, казалось, поникли от выхлопных газов. Эстер подняла все стекла и включила кондиционер.

Малыш Бобби крутил ручку настройки радио, перебирая один музыкальный канал за другим.

– Эй! – жалобно воскликнула Эстер. – Это же была Уитни Хьюстон.

Но малыш Бобби, не обратив на ее слова ни малейшего внимания, продолжал крутить диск, пока не поймал трансляцию матча с участием «Энджелс». С улыбкой взглянул на мать.

– Дуэйн говорит, что «Доджерз» должны встретиться в «Энджелс» в мировом чемпионате. Матч будет транслироваться на весь мир.

– О! Вон оно что...

– Дуэйн говорит, что это в первый раз, такого до сих пор еще не было!

– Вот как?

– Дуэйн говорит, что никто из нашего класса никогда не входил и не войдет в состав бейсбольной команды.

– Знаешь, что я тебе скажу, – медленно начала Эстер, – все когда-нибудь бывает в первый раз. И нечего относиться к болтовне твоего Дуэйна как к Священному Писанию. Тоже мне, истина в последней инстанции.

– Ты так считаешь, мама?

– Я полагаю, что если ты очень сильно захочешь организовать в своем классе бейсбольную команду, никто и ничто не сможет тебя остановить.

Какое-то время они ехали молча, вокруг кипело движение. По радио диктор распространялся на тему, насколько вопиюще безграмотно в этом сезоне защищают поле у своих ворот «Энджелс». Эстер покосилась на сына.

– Малыш?

– Угу? – рассеянно отозвался Бобби. Эстер убавила звук.

– А ты знаешь, что во вторник папа возвращается домой?

Бобби поднял на нее глаза. В стеклах очков блеснуло солнце.

– Да, мам.

– Так вот, – несколько неуверенно продолжала Эстер, – я бы хотела знать, как ты к этому относишься. Ты разве не рад?

– Конечно, мама. Наверное, рад.

– Что значит «наверное»?

– Да нет, конечно же, я очень рад, и все такое...

– Ты ведь скучал по папе, правда?

– Конечно, мама. Только...

– Что только?

– Только не хотелось бы, чтоб дома у нас снова начались все эти крики и скандалы. Как раньше, когда папа приходил домой... Я не могу заниматься, когда кричат и дерутся.

Эстер почувствовала, как сердце у нее дрогнуло и словно скукожилось. Словно клочок бумаги, объятый пламенем.

– И еще, мама. – Малыш Бобби обернулся и посмотрел на нее: – Ты говорила, что папу забрали потому, что он болеет. А Дуэйн сказал, что в тюрьму попадают только плохие люди. А больных забирают в больницу.

Не мешало бы добавить крысиного яда в сладкое, когда в следующий раз этот Дуэйн забежит к ним угоститься молоком с шоколадными чипсами, отметила про себя Эстер.

– Ты совершенно прав, малыш Бобби. Но иногда люди ошибаются. Иногда они помещают больного в тюрьму, а плохих людей – в больницу.

Бобби продолжал молча смотреть на нее.

– Твой отец был болен, – твердо заявила Эстер.

– А теперь поправился?

Эстер не сводила глаз с дороги.

– Будем надеяться, что да, малыш. Мы все на это надеемся.

– Потому что я не могу готовить уроки, когда в доме шум и драка.

– Не беспокойся, детка. – Она протянула руку и похлопала сына по бедру. – Никто больше не будет мешать тебе заниматься. Никто и ничто, обещаю. Ой, мы же чуть не проскочили съезд!

Эстер резко свернула направо. Машина, ехавшая следом, тормознула и сердито засигналила. Эстер и малыш Бобби только хихикнули, съезжая на боковую дорогу, ведущую под уклон.

– Куда мы едем, мама? Я здесь раньше никогда не был.

– Это Промышленный центр, детка.

– Ну и?.. Куда мы все-таки едем?

– Я же сказала.

– Куда?

– Это сюрприз.

– А когда мы туда попадем?

– Прямо сейчас! – Эстер свернула на дорожку, усыпанную гравием и выходящую на площадку перед невысоким кирпичным зданием. За домом виднелся длинный ряд клеток, обнесенных высокой изгородью. Вывеска у входа гласила: «Центральный приют для животных южного округа». Эстер выключила мотор, и воздух наполнился собачьим лаем и завыванием. Малыш Бобби с удивлением посмотрел на мать.

– Ду-ду! – изобразила звук трубы Эстер. – Сюрприз!

Малыш Бобби перевел взгляд на здание, затем – снова на мать.

– Я что-то не пойму, мама...

– Помнишь мисс Реджину, даму, которая у меня работала?

– Ага.

– Так вот, теперь она работает здесь. В комиссии по контролю над численностью домашних животных.

– О! – откликнулся малыш Бобби, откинувшись на сиденье.

– И она кое-кого присмотрела. Для тебя.

Бобби, похоже, пребывал в полном смятении.

– Послушай, – произнесла Эстер таинственным шепотом. – Чего бы тебе больше всего хотелось на этом свете?

Малыш Бобби задумался.

– Войти в школьную команду.

Эстер покачала головой.

– Нет, не то. Какую вещь ты бы хотел иметь больше всего на свете?

Бобби прикусил нижнюю губу.

– Маленький компьютер.

– Нет, не то, детка. На втором месте.

Малыш Бобби недоверчиво уставился на мать.

Эстер решила помочь: «М-р, м-р...»

– Котенка!

– Угадал! – воскликнула Эстер. – Идем!

Малыш Бобби выкатился из машины и преодолел лестницу у входа прежде, чем Эстер успела отворить дверцу автомобиля.

– Идем же, мама! Идем! – Бобби затанцевал от нетерпения, как делают дети, когда хотят писать. – Ну, скорее же, мам!

– Иду, иду!

Полы в холле были покрыты выщербленной плиткой и устланы газетами. В воздухе стоял острый звериный дух и запах экскрементов, но все перекрывала кислая вонь какого-то дезинфектанта. Посредине над стойкой из пластика возвышалась темнокожая женщина неопределенного возраста в коричневой униформе. Цвет костюма в точности гармонировал с цветом кожи. Позади нее от пола до потолка поднимались клетки, где обитали кошки, котята, маленькие собачки, щенки и даже целый выводок енотов. В одной из клеток сидела пара зеленых попугаев.

– Эстер! – воскликнула женщина в униформе. – Как поживаешь, детка? Как дела?

– Реджина! Смотрите-ка, какой на ней костюмчик! – рассмеялась Эстер, – Ты выглядишь просто шикарно!

Реджина была очень ухоженной и нарядной дамой с пышными формами. Высокая грудь, широкие бедра, соблазнительный зад. Под жакетом виднелась белая, туго накрахмаленная блузка. На запястьях блестели и звенели золотые браслеты.

– Иди сюда, Эс, – сказала Реджина и, обогнув стойку, подошла к подруге и обняла ее. – Могу поклясться, девочка, ты еще больше похудела. Хотя уж больше вроде бы некуда. Одна кожа да кости!

– Ты же знаешь меня, Ри. Сколько ни ем, все не впрок. Я всю жизнь такая.

– Нет, дело не в этом. – Реджина выпустила ее из объятий. – Слишком много работаешь. И слишком долго. И так – всю жизнь.

– Ну, ты же знаешь, какая на этот счет есть поговорка. Не потопаешь – не полопаешь.

– Слыхала. А кто это тут у нас такой толстый, того гляди лопнет?

Малыш Бобби, терзаясь нетерпением, перебегал от одной клетки к другой. Глаза его сверкали.

– Где он, мисс Реджина?

Женщины рассмеялись.

– Веди себя прилично, Бобби, – заметила Эстер. – Во-первых, ты должен поздороваться с мисс Реджиной Мы с ней полгода не виделись.

– Здравствуйте, мисс Реджина. Где он?

Реджина, глядя сверху вниз на малыша Бобби, снова рассмеялась.

– Здравствуй, Роберт. А ты с тех пор, похоже, ни на дюйм не вырос. Ну, ничего. Зато потом сразу вымахаешь. Будешь высоким и сильным, как папа, правда?

– Да, мэм, – ответил малыш Бобби, изо всех сил стараясь вести себя прилично.

– А кем собираешься стать? Футболистом или бейсболистом? Мои – так только об этом и мечтают. «Рейджером» или «Лейкером»?

– Сегодня утром заявил, что собирается быть телекомментатором.

– Телекомментатором? Как вам это нравится? Вот уж не думала...

– Пожалуйста, мисс Реджина! – взмолился малыш Бобби, да так громко, что на миг заглушил визг и щебет плененных животных.

– Бобби! – строго одернула его Эстер, однако не могла сдержать при этом улыбки.

– Прости, мама. Ну, пожалуйста...

– Ну, ладно, ладно. – Реджина снова зашла за стойку. – Придется принести, а не то несчастный ребенок лопнет от нетерпения. – Она вышла в заднюю комнату и вскоре вернулась, неся в руках пушистого, цвета какао, котенка с темными лапками и золотистыми глазами. Он с любопытством оглядывал людей.

– Вот, прошу вас, мистер Фиббс. – Реджина передала котенка Бобби. – Держать его надо вот так... Не слишком крепко, но аккуратно, чтоб не упал. Чтоб чувствовал себя в безопасности. А не как какой-нибудь там бездомный бродяжка.

Малыш Бобби отнес котенка в угол и сел на пол.

– Пол грязный, малыш, – заметила Эстер, но он ее не слышал. Котенок вскарабкался по рукаву и уселся на узенькое плечо.

– Эй, ты! Ты кто такой, а? – нежно произнес малыш Бобби. Осторожно оторвал котенка от плеча и прижал к груди. Котенок вырвался и снова взбежал по рукаву. На этот раз он вскарабкался Бобби на голову и закачался там, пытаясь сохранить равновесие. – Ты кто такой, а? – снова прошептал мальчик.

– Вы только посмотрите на них! – заметила Эстер.

– Два ребенка, – сказала Реджина. – Жаль, что камеры нет.

Какое-то время они наблюдали, как мальчик играет с котенком. Потом Эстер покачала головой.

– Бирманский котенок, подумать только! Большинство мальчишек мечтают о собаке. Немецкой овчарке, добермане, о чем-то в этом роде... О большом и злобном звере. Этот же хотел только котенка.

– Да, он у тебя особенный, Эс.

– И не просто о котенке. Именно о бирманском. Слыхали что-либо подобное? Я сроду не знала, что на свете существуют бирманские кошки.

– Да, это редкая порода. За все время, что здесь работаю, попался впервые.

– Должно быть, непросто было раздобыть его, а, Ри? Я так тебе благодарна!

– С тех пор как поступила сюда, только и делала, что искала. Сколько я уже здесь? Полгода? И вот, представляешь, в прошлый четверг приходит какой-то мужчина с котенком, и, клянусь Богом, девочка, в глазах у него слезы. Сказал, что купил его на день рождения своей маленькой дочурке, а тут вдруг выясняется, что у нее аллергия на кошек. Стоит ей только его погладить – и тут же начинает кашлять, чихать и задыхаться. А стоит только его забрать, как начинает кричать и плакать.

– Кошмар!

– Правда? И вот мужчина говорит, что этот котенок едва не разбил ему семью. Жена заявила, что разведется с ним, если он не уберет котенка из дома и не придет со щенком. А человек, у которого он его купил, назад не взял, вот он и принес котенка сюда. Он обошелся ему в четыреста долларов!

– Четыреста?!

– Белые – они же почти все сумасшедшие, детка. Ну и как только я его увидела и поняла, что это то, что надо, что как раз о таком мечтает малыш Бобби, тут же договорилась с этим господином. Он отправился домой с совершенно очаровательным щенком коккера. Хозяин присмотрел для какого-то своего родственника, но я сказала ему, что собачка ночью сдохла.

– Ой, Ри, может, не стоило?

– Здесь такое происходит сплошь и рядом, Эстер. Для того и предназначено это заведение. Здесь убивают животных...

В здание вошел мужчина с двумя сыновьями. Он хотел подобрать себе собаку, и Реджина повела его на улицу, смотреть. Эстер закурила. Малыш Бобби лежал в углу на спине, а котенок охотился за его пальцем, которым он водил под майкой.

– Пол грязный, детка, – снова сказала ему Эстер.

Малыш Бобби поднял на нее глаза.

– А он теперь правда мой, мама?

– Конечно, детка. Смотри, не забудь поблагодарить мисс Реджину. Как следует поблагодарить. Она так для тебя старалась.

– Да, мам, обязательно. – Бобби продолжал играть с котенком.

– А как ты его назовешь, детка?

Бобби улыбнулся.

– Багира.

– Ба... что?

– Багира. Так звали черную пантеру из сказки, которую читала нам мисс Абраме. «Книга джунглей». О маленьком мальчике, который живет с волками. А лучшим другом у него была старая черная пантера по имени Багира.

– Но наш-то вовсе не похож на черную пантеру.

Вернулась Реджина, размахивая тяжелой связкой ключей.

– Позвольте познакомить вас с Багирой, Ри. Королевой джунглей.

Реджина расхохоталась.

– Ах, Багира! Как поживаете, мисс Багира? Звучит по-африкански. Это что, правда африканское имя? Очень экзотичное!

Малыш Бобби вскочил на ноги и подошел к Реджине, прижимая котенка к груди.

– Мисс Реджина, огромное вам спасибо за Багиру. Это лучшая кошка в мире. Когда я вырасту и стану знаменитым телекомментатором, мы обязательно приедем сюда со съемочной группой, мини-камерой и тонвагеном, и я сделаю о вас и вашем приюте передачу. И вы станете знаменитостью.

Реджина улыбнулась.

– В кругу своих знакомых мужчин я уже и так достаточно популярна, малыш. – Она задорно подмигнула Эстер. – Но буду тебе страшно признательна, если ты подкинешь мне еще парочку-другую! – Реджина наклонилась и чмокнула Бобби в щеку, оставив на ней четкий красный отпечаток жирной губной помады. Бобби отошел, что-то нежно шепча на ухо Багире и вытирая щеку рукой.

– Очень занятный у тебя малыш, Эстер. Личность.

– Да, это верно. – В голосе Эстер звучала гордость.

Малыш Бобби снова уселся на пол. Котенок с воинственным видом расхаживал вокруг.

Реджина облокотилась о стойку.

– Ну, рассказывай, как живешь, детка. Бобби скоро возвращается?

– Во вторник утром.

– Небось рада?

– Да, Ри, очень.

Эстер снова закурила. Реджина внимательно наблюдала за ней.

– Тогда в чем дело?

Эстер, щурясь, смотрела на нее сквозь сигаретный дым.

– О чем ты?

– Давай выкладывай все как есть своей старой подружке! Она-то чует, когда что-то не так.

Эстер затянулась и вздохнула.

– Я боюсь, Ри. Страшно боюсь!

– Понимаю, милая.

– Я обещала маме Фиббс, что, если Бобби еще хоть раз затеет скандал, между нами все кончено. Я вычеркну его из жизни. И знаешь, Ри, на этот раз я действительно так и сделаю.

– Мы это уже слышали.

– Просто я ужасно люблю этого человека, Ри.

– Да, он красавчик, это верно.

Эстер снова глубоко затянулась. Потом заговорила снова, голос ее дрожал.

– Я так боюсь, Ри. Так страшно боюсь! Я не представляю себе жизни без Бобби.

– Ну, стоит ли так убиваться, детка! – Реджина нежно погладила Эстер по руке.

– Знаешь, последние пять лет Бобби провел в тюрьме больше времени, чем дома. Но я всегда знала: срок кончится и он вернется. Три месяца, шесть, последний раз он загремел на год. И знаешь, он мне снится каждую ночь! Я без него не могу...

– Знаю.

– Но я понимаю также, что продолжаться так больше не может. Не хочу, чтобы мой сын рос, зная, что отец его в тюрьме. Что это за жизнь? Ничего хорошего! Особенно для такого ребенка, как малыш Бобби. Ему нужен покой в доме, стабильность.

Эстер помолчала, глядя, как Бобби играет с Багирой.

– Учителя беседовали с родителями детей, которые учатся в классе для особо одаренных. Они говорят, что такие дети особенно чувствительны. Они очень остро реагируют на все. Понимаешь?

– Ага.

– Такие дети ко всему относятся иначе. Родители должны быть вдвойне внимательны к талантливым детям. Когда Бобби был совсем маленьким, это значения не имело. Он не понимал, что происходит. Я уходила на работу, оставляла его с Бобби. Как-то возвращаюсь, а большой Бобби вырубился и лежит на полу в кухне, как камень, не сдвинешь. А малыш твердит: «Папочка спит, папочка спит!»

Реджина сострадательно закивала головой.

– Пару раз возвращалась, а Бобби нет. Он бросал ребенка, оставлял в доме совершенно одного. Уходил раздобыть себе зелья. Бог его знает, где он пропадал, еще слава Богу, у малыша хватило ума не выскочить на улицу, начать играть со спичками и все такое. Господи, Ри! Я как-то раз пришла и вижу: Бобби оставил на кухонном столе заряженное ружье. Представляешь, заряженное! На кухонном столе! А этот сидит, уперся в телевизор и больше ничего не видит! Но, Боже мой, Реджина, не вечно же будет так везти!

Реджина снова закивала головой.

– Да, этот героин – дьявольское зелье!

– А теперь малыш Бобби вырос. Он все понимает. И он посмотрит однажды на отца – отца, которого едва знает, – и что? Жалкий наркоман, и все тут. Преступник. А кто тогда я? Жена наркомана. Нет, я не хочу, чтобы мой сын так обо мне думал, Реджина! Клянусь Богом, не хочу!

Голос Эстер превратился в хриплый шепот. В глазах блестели слезы. Реджина вышла из-за стойки и ласково обняла ее.

– Ну, ну, успокойся, – бормотала она, похлопывая Эстер по плечу. Малыш Бобби на секунду прервал игру с Багирой, взглянул на обнимавшихся женщин, затем его внимание снова переключилось на котенка.

– И знаешь, Ри, – продолжала шептать Эстер подруге в воротник, – я тут пошла навестить его. И когда увидела, такого чистого и аккуратного, с такими ясными глазами, как тогда, когда я выходила за него замуж, знаешь, у меня сердце чуть не разорвалось от любви. Мне так хотелось дотронуться до него, просто коснуться рукой. Ты понимаешь, Ри?

Реджина не ответила, лишь еще крепче прижала ее к себе.

– Я не представляю себе жизни без Бобби! И в то же время знаю: так дальше продолжаться не может. О. Ри, я так страшно боюсь!

– Ну, тихо, тихо... – Реджина продолжала похлопывать подругу по спине. – Может, на этот раз Бобби исправился. Может, все будет хорошо...

Наконец женщины оторвались друг от друга. Эстер вытерла глаза ладонью.

– На это я и надеюсь, Ри. Молюсь об этом каждую ночь.

– Ну, вот вам, пожалуйста! – Реджи на широко улыбнулась, обнажив ярко-белые ровные зубы. В помещение вошел отец с сыновьями в сопровождении щенка эрде-ля-полукровки. Собака, почуяв Багиру, рванулась вперед. Мужчина дернул за пластиковый поводок, и пес, неуклюже осев на пол, залился звонким лаем. Нахмурившись, Бобби подхватил Багиру на руки и крепко прижал к груди.

– Отойди, псина! – сказал малыш Бобби и сделал вид, что хочет пнуть щенка ногой. – Заткнись!

Пока Реджина выписывала на эрделя документы, Эстер подошла к сыну и присела рядом на корточки.

– Эта противная злая собака пугает Багиру! – пожаловался малыш Бобби.

Эстер бросила окурок на пол и раздавила каблуком. Бобби поднял на нее глаза.

– Ты в порядке, мам?

Эстер улыбнулась и кивнула:

– Конечно, детка. Я в порядке.

– Я видел, ты плакала.

Эстер рассмеялась.

– О! Это ничего не значит! Женщины вообще любят поплакать. После этого они себя лучше чувствуют. Вот подрастешь – сам убедишься.

Бобби не сводил глаз с эрделя, тот в свою очередь – с Багиры.

– Ты плакала из-за папы?

Эстер провела пальцами по бедру, обтянутому синими джинсами.

– Я плакала из-за жизни, детка. Вот так... – Она снова улыбнулась. – Такое с женщинами тоже часто случается.

Эрдель потерял интерес к Багире и теперь подобострастно обнюхивал ноги своего нового владельца. Один из его сыновей посмотрел на Бобби с Багирой, потом обнял щенка за шею. Щенок радостно завилял хвостом и облизал ребенку лицо.

– А мне моя Багира гораздо больше нравится, чем этот противный старый пес! – шепнул Бобби матери.

– Мне тоже, – шепнула Эстер в ответ.

Малыш Бобби помолчал немного, затем вдруг добавил:

– Надеюсь, папе он тоже понравится...