Глава 2

Касл-Рок, Старый дворец

Утро похорон Банни выдалось ясным и холодным. Миранда проснулась еще до рассвета. Лежа в постели, она наблюдала, как на востоке розовеет небо. Ей совсем не хотелось вылезать из-под одеяла, потому что впереди был долгий и трудный день. В супружеской (а теперь в ее личной) спальне было тепло, но внутренний холод, который мучил ее с того момента, когда стало известно о смерти Банни, не отпускал.

Раздался еле слышный щелчок, а за ним тихая музыка, которую она когда-то сама выбрала в меню настроек. Она протянула руку и увеличила громкость. Какой смысл слушать музыку тихо, если Миранда уже окончательно проснулась. Она быстрым и нетерпеливым жестом откинула одеяло в сторону.

Банни мертв. Этого уже не изменишь ни музыкой, ни рассветом, ни теплым и мягким ковром под ногами. Она накинула на плечи толстую кофту.

Банни мертв. А она жива, жива и красива (если верить зеркалу и всегдашнему восторженному шепоту за спиной). А еще она очень-очень богата.

Сквозь закрытые двери послышался детский плач.

Как должна себя чувствовать богатая бабушка незаконнорожденных младенцев, отцы которых — преступники, наверняка имеющие отношение к смерти Банни?

Миранда никогда не говорила Банни о своем отношении к этим младенцам. Почему-то считается, что бабушки должны обязательно любить своих внуков. Но она в них видела только воплощение насилия, обрушившегося на дочь.

Банни думал по-другому. Банни считал, что она будет любить их, раз уж Брюн не может. Банни думал, что Миранда возьмет на себя их воспитание.

А теперь Банни мертв.

Она долго стояла, чувствуя, что не может пошевелиться. Но ведь так не должно было быть. Зрелые, уверенные люди должны уметь владеть собой… должны быть готовы к потерям. Во всяком случае, так было написано в книгах…

Она совсем не владела собой. Ей хотелось кричать, потрясая кулаками, хотелось броситься со скалы в море и утонуть. Весь секрет в том, что у богатых тоже есть сердце… она любила Банни, как девушки любят своих героев в романтических историях. За сорок лет совместной жизни ничего не изменилось.

Теперь он мертв.

А она жива, у нее есть дети, внуки и внучки, и незаконнорожденные внуки, которые, в общем-то, не виноваты в грехах своих отцов. Ее дочь еще до конца не оправилась после всего, что с ней произошло. А надежды Банни на мир во всем мире безжалостно рушились.

В дверь постучала служанка. Миранда улыбнулась и нарочито спокойно приняла из ее рук чашку. Пока служанка готовила ванну, она, как обычно, пила чай.

Брюн Мигер проснулась еще раньше, когда ночью заплакали двойняшки. Они часто плакали. Няни говорили, что дети в этом возрасте должны спокойно спать всю ночь напролет, но с тех пор, как малышей увезли с Нового Техаса, они часто просыпались и плакали по ночам. К своему раздражению, Брюн обнаружила, что просыпается вместе с ними, даже если кормит и переодевает их кто-то другой.

Все это время она занималась гимнастикой, стараясь не пропускать ни одного дня. Когда в комнату вошла служанка, она уже успела хорошенько размяться и принять душ. Из зеркал в ванной на нее смотрела повзрослевшая Брюн: лицо приобрело более жесткое выражение, но красота осталась прежней.

Сегодня она пойдет в похоронной процессии вмес-те с матерью, братьями и старшей сестрой; сегодня она будет гордо держать голову перед лицом всей Вселенной. Те, кто принудил Брюн родить детей, не смогут заставить ее склонить голову.

Служба дворцовой охраны, Касл-Рок

Полковник Бай-Дарлин не спал всю ночь. Организация государственных похорон всегда была кошмаром: сплошное соблюдение протокола, бесконечная череда всяких мелочей, а на сей раз еще и повышенная боеготовность охраны. Хотя в течение последних пятисот лет за смертью главы государства редко следовали другие политические убийства.

Но на этот раз все было по-другому. Разные группировки Богопослушной Милиции Нового Техаса угрожали лорду Торнбаклу и членам его семьи, Хэй-зел Такерис, женам рейнджеров и некоторым офицерам Регулярной Космической службы, включая адмирала Виду Серрано. Флотские, по мнению полковника Бай-Дарлина, смогут защитить себя сами. Он же отвечает за безопасность гражданских лиц, особенно тех, кто будет присутствовать на похоронах.

Его предшественник, полковник Харрис, все еще пытался объяснить, почему не были приняты достаточные меры предосторожности, почему лорд Торн-бакл погиб, а охране не удалось схватить ни одного из членов Милиции или их приспешников.

Бай-Дарлин должен быть готов к новым покушениям. Он предполагал, что Харрис сделал что-то не так, упустил нечто важное.

А Богопослушная Милиция Нового Техаса здесь ни при чем? Бай-Дарлин поднял голову, словно учуяв дичь. Что, если кто-то другой пытается воспользоваться удобным прикрытием?

В таком случае, скорее всего, похороны пройдут спокойно. А в данный момент его только это и волнует.

Все вышли на улицу. Светило солнце, но было холодно. Брюн следила за матерью. Их окружали охранники в траурной форме. У подъезда стояло пять одинаковых машин темно-вишневого цвета, украшенных черными и золотыми лентами.

— Почему пять? — спросила Брюн.

— Меры предосторожности, — ответила мать. — Для отвлечения внимания.

— А-а-а. — Четыре машины поедут по ложным маршрутам, хотя непонятно, как они смогут сбить кого-либо с толку, если место похорон всем известно.

Что ж, пока можно посмотреть, кто пришел, а кто не смог или не захотел. Нет леди Сесилии… ну да, ведь как раз время Уерринских скачек, возможно, она даже еще и не знает. Но вот ее сестра Беренис и брат Абелард. Нет Раффы и Ронни, глупо, конечно, но ей их очень не хватает. Тетушка Раффы Марта Саенц, которая помогала отцу в то время, когда Брюн была в плену (хотя матери, похоже, это не очень нравилось). Не было Джорджа Мэхонея, который, вероятнее всего, сидел у постели раненого отца. Из их септа присутствуют младший брат отца Харлис с сыном Кел-лом, который ничуть не стал лучше, целая толпа малознакомых Конселлайнов и Венеция Моррелайн.

Не будь Кевил Мэхоней тяжело ранен, он обязательно произнес бы прощальную речь. Теперь его место занял дядюшка Харлис, и вся речь превратилась в тонкую критику политических взглядов отца. Прекрасный человек, преданный семье… детям, человек потрясающих способностей, как жаль, что ему не удалось их полностью раскрыть…

— Ерунда! — пробурчал прадедушка со стороны Барраклоу. Именно он произнес следующую речь и хвалил Банни так, как того и ожидала Брюн. Именно таким она помнила отца: благородным, щедрым, умным, способным.

Потом говорили и другие. Соратники отмечали, как тактично, хотя и твердо, управлял страной лорд Торнбакл, особенно после отречения Кемтре. Противники тоже хвалили отца, но обязательно отмечали и его ошибки, тактично умалчивая о главной… Но Брюн ловила на себе все больше и больше взглядов.

Если бы не она, если бы не ее глупое безрассудство, отец был бы жив, он был бы у власти, и все эти хитрецы молчали бы, как всегда молчали при нем.

Брюн посмотрела на руки матери. Они были сжаты в кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Брюн терзалась чувством вины, горечью, стыдом… и гневом. Она виновата, да… но не она одна. Все их козни, то, как они пытались воспользоваться ее несчастьем и смертью отца — за это должны отвечать они.

Еще несколько дней назад она хотела уехать, попытаться изменить себя, порвать со всем, что напоминало бы о прежней, безрассудной Брюн, глупо попавшейся в плен. Но теперь, наблюдая за противниками отца, о которых она раньше и не подозревала, она почувствовала, что решимость исчезла без следа.

Прима Боуи вышивала на воротничке крохотные зеленые листочки и одновременно внимательно следила за всем, что происходило вокруг. Ей трудно было представить, что совсем недавно она действительно была Примой Боуи, первой женой Митча и матерью девятерых детей, хозяйкой огромного дома, сада, ткацкой пристройки, детских комнат, помещения для слуг и домашних учителей. Теперь по новому идентификационному удостоверению Правящих Династий она тоже значилась Примой Боуи, потому что Хэйзел так представила ее, но Хэйзел не знала, что это не имя, а титул. В детстве, когда она еще и не думала о замужестве, ее звали Рут Энн, но после смерти отца никто уже не называл ее по имени. Фамилия Митча тоже не Боуи, это просто титул. На самом деле он Пардью. Значит, ее зовут Рут Энн Пардью.

Должна ли она рассказать им? Она не сможет оставаться Примой Серрано, когда первой женой станет эта молодая женщина. Ей совсем не хочется быть второй или третьей женой после этой девчонки, которая, ко всему прочему, служит во Флоте.

— Прима? — Она подняла глаза, в дверях стояла Симплисити. — Пришла Хэйзел, мама… Прима…

Симплисити так и не отучилась называть ее мамой, несмотря на категорический запрет Митча. Именно поэтому ей пришлось отправить девочку жить на половину слуг. Теперь, наверное, все будет по-другому.

— Здесь ты можешь спокойно называть меня мамой, Симплисити, — мягко сказала она.

Девушка сразу повеселела.

— Мама! Но ведь рейнджер…

— Его здесь нет. И ты можешь говорить «мама». Симплисити, искренняя, как ребенок, подбежала к ней и неуклюже обняла.

— Я люблю тебя, мама.

— И я тебя люблю, Симплисити, — ответила Прима и похлопала девушку по плечу. — Ну вот, а теперь иди на кухню и принеси нам лимонада.

— Хорошо, мама. — Симплисити была послушной и славной… Приме всегда хотелось, чтобы и Митч заметил в ней эти качества.

В дверь постучала Хэйзел.

— Прима?

— Да. — Она воткнула иголку в материю и отложила вышивку в сторону. — Входи, садись. Какие новости?

Хэйзел посмотрела ей в глаза.

— Чтобы узнать новости, вы можете включить телевизор.

— Там сплошная ерунда, — промямлила Прима. — Все только спорят и ругаются.

Она промолчала о том, что однажды, переключая каналы, наткнулась совсем на другое. На экране никто не спорил и не ругался, зато обнаженные мужчины и женщины выделывали такое, что ей до сих пор было стыдно вспоминать.

— Сегодня похороны лорда Торнбакла, — сказала Хэйзел.

Прима была в курсе. Все только и говорили о том, что убит Спикер Кабинета министров, из-за дочери которого и началась вся история. И сегодня его должны были… нет, не предать земле, здесь это не принято… Но, в общем, похороны были сегодня.

Если бы этот самонадеянный блондин воспитал свою дочь правильно, она не попала бы в плен и тогда Прима так и оставалась бы Примой Боуи, первой женой рейнджера, жила бы себе спокойно и счастливо в старом доме, как было с самого дня свадьбы.

Приме очень хотелось верить в то, что именно Торнбакл в ответе за случившееся, что Митч, она и дети — невинные жертвы… Женщина вздохнула. Как она ни старалась убедить себя в этом, ничего не получалось…

— Прима… — наклонилась к ней Хэйзел. — Извините, но мне надо поговорить с вами о планах на будущее.

— Планах на будущее? — Прима вся напряглась. — Что ты имеешь в виду?

— Все хотят знать, что ты собираешься делать, когда отдашь в школу детей, как будешь зарабатывать себе на жизнь…

Прима чуть не задохнулась. Она не собиралась даже обсуждать вопрос о том, чтобы отправить детей в одну из языческих школ.

— Зарабатывать себе на жизнь! Но ведь Серрано обещали быть нашими защитниками…

— Защитниками, да. Но вас несколько сотен, не могут же они содержать вас всех…

Содержать в этом высоченном здании, окна которого выходят на такие же высокие здания. Прима многое бы отдала за то, чтобы хоть одним глазком взглянуть на небо, пройтись по земле.

— У нас существуют законы о детях, законы об образовании.

На это у нее был готов ответ:

— Я не собираюсь отправлять своих детей в языческие школы, чтобы их там учили пороку…

— У нас есть и религиозные школы, — ответила Хэйзел. — Я принесла вам информационный куб. Который можно прочитать только с помощью считывающего устройства. Машины. А пасторы всегда говорили, что машины поощряют лень.

— Мне необходимо сменить имя, — вдруг сказала она. Хэйзел очень удивилась. — Я больше не Прима Митча, — продолжала Прима. — При рождении меня нарекли Рут Энн, значит, я снова могу стать Рут Энн.

— Рут Энн, — повторила Хэйзел, словно пробуя имя на вкус. — Какое красивое имя!

— Мне самой странно его слышать, так меня называли только мои родители, а это было давно…

— Разве вас так не называли?

— Нет, это было бы неприлично. С того дня, как я вышла замуж, меня называли Примой Пардью, а потом, когда он стал рейнджером, Примой Боуи.

Собравшись с духом, женщина спросила:

— Хэйзел, я никогда не видела здесь таких больных людей, как Симплисити, даже на видеоэкране. Не может быть, чтобы у вас не рождались… не совсем… нормальные дети.

— Очень редко, — ответила Хэйзел и покраснела. Прима поняла, что та хочет сказать что-то запретное. — Я знаю, вы не желаете слышать о подобном, но наши врачи проводят всевозможные обследования, чтобы быть уверенными, что ребенок родится здоровым. А если во время беременности или родов что-нибудь все-таки случается, они все могут исправить.

— «Исправить?» — Словно починить дверь. Но люди ведь не двери, не окна и не башмаки. — Как можно исправить, если у ребенка что-то не в порядке с головой? — с трудом осмелилась спросить Прима.

— Не знаю. — Хэйзел уже пришла в себя. — Я еще слишком молода, чтобы все знать. Я еще не закончила учиться, а медициной не занималась вообще.

— А Симплисити… можно сейчас… исправить?

— Не думаю, — ответила Хэйзел. — Но я могу спросить. По-моему, это делают в более раннем возрасте… Прима, то есть Рут, разве надо что-то исправлять? Симплисити такая славная, такая любящая…

— У вас здесь не ценятся эти качества, — сказала Прима. — У вас ценится только ум.

После минутной паузы Хэйзел сказала:

— Да, в Династиях много мест, где ценится только ум, но есть и такие, где будут цениться именно мягкость и доброта Симплисити. Думаю, вы нас недооцениваете. Если хотите найти такое место…

— Нет, я не хочу отсылать ее одну! Митч тоже пытался ее куда-нибудь отправить!

Муж так и сделал… Она до сих пор с ужасом вспоминала, что Симплисити пришлось много месяцев жить в каком-то приюте вдали от дома.

— Я не это имела в виду. Не отсылать ее, а вместе с ней перебраться жить в такое место, где ей будут рады.

— Я не могу никуда уехать без разрешения моего… без разрешения энсина Серрано.

— Вы могли бы рассказать ему об этом.

— Хэйзел, ты ведь знаешь, что я не смогу. Он мой, ну, не то чтобы муж в истинном понимании этого слова, но он наш защитник. Только он может решить, что с нами Делать.

— Здесь другие правила, — ответила Хэйзел. Прима и раньше это слышала, но верила с трудом.

Она считала энсина Серрано своим защитником, причем эту защиту гарантировала его бабушка, значит, только он имел право решать, где им жить и как.

— Возможно, он сам обрадуется, если вы и другие женщины найдете место, где сможете жить счастливо.

— Я не знаю, с чего начать, — ответила Прима. — Не знаю, как это делается.

— Вы могли бы посоветоваться с профессором Мейерсон.

— С Уолтруд? — Об этом она даже не подумала. Она знала, что Мейерсон считается специалистом по истории Техаса, хотя, с точки зрения Примы, ее версия этой истории была несколько странной. Но что может знать профессор о других мирах?

— Она ведь профессор, значит, должна уметь находить нужную информацию.

— Ты можешь мне в этом помочь? — спросила Прима. С Хэйзел она чувствовала себя легко, даже когда девушка была одета в мужские брюки. С Уолтруд, даже если та будет в платье, так легко поговорить не удастся. Уолтруд смотрела на них, словно они были овощами на кухонном столе, которые нужно повкуснее приготовить.

— Если она вернется вовремя… Прима, я пришла, чтобы сказать вам, что сегодня уезжаю. Мне и сейчас уже нужно быть на корабле, таможенные проверки теперь проходят дольше. Я уезжаю к своим родственникам.

— Мне будет не хватать тебя, Хэйзел, — сказала Прима, чувствуя, как к глазам подступают горячие слезы.

— Вы были добры ко мне, — ответила Хэйзел и подошла, чтобы обнять Приму.

Прима почувствовала, что у девушки выросли груди… Хэйзел уже может рожать, но она не будет рожать. Она сделает с собой одну из этих жутких вещей, чтобы не иметь детей. А может быть, уже сделала. И, значит, стала мерзостью божьей.

Но Хэйзел хорошая девушка: честная, добрая, мягкая. Она так беспокоилась о двух маленьких девочках, она вообще любила детей. Если бы она была дочерью Примы, та бы гордилась ею. Но теперь Хэйзел уезжает в какую-то школу. Как сложится ее судьба? Как может такая юная девушка знать, чего она хочет и что должна делать?

— Да благословит тебя Господь, — сказала Прима. Она осмелилась благословить язычницу. Она хотела попросить Хэйзел не прибегать к помощи мерзостных медицинских хитростей, но знала, что это бесполезно. Девушка — продукт этой цивилизации, продукт ее технологий, все ее родственники живут так, и сама она будет так жить. Поэтому Прима просто молча помолилась за Хэйзел.

Главный штаб седьмого сектора

— Теперь мы знаем, что произошло, адмирал. — Старший офицер медицинской службы нажал на кнопки клавиатуры, и изображение на экране сфокусировалось. — Нам переслали эти данные с помощью анзибля из канцелярии генерала медицинской службы. Специалисты наконец-то во всем разобрались. Слева на экране изображен процесс нормального омоложения. Метаболиты омолаживающих препаратов сами включаются в реакцию уничтожения специфических продуктов распада.

— Проще говоря? — переспросила Вида Серрано. На самом деле она не нуждалась в объяснениях, ей уже все под большим секретом разъяснила Марта Катерина Саенц. Но нужно же было сделать так, чтобы поняли все остальные.

— Омолаживающие препараты в организме распадаются на другие химические соединения, а эти соединения — метаболиты — в свою очередь, связывают химические вещества, характерные для процесса старения, и выводят их из организма.

— Прекрасно.

— При нормальном процессе в качестве матрицы для копирования и воспроизводства остаются только здоровые, молодые ткани. Это воспроизводство и есть вторая стадия омоложения.

— Значит, на первом этапе выбрасывается весь старый материал, а на втором строится новый?

— Именно так, адмирал. Но справа на экране, как вы видите, не произошло удаление тканей, которые окрашены в зеленый цвет. Слева на экране нет никаких тканей, окрашенных в зеленый цвет, а справа…

— Да, справа есть. И, насколько я понимаю, это означает, что в матрице к началу процесса воспроизводства остаются некоторые старые ткани.

— Точно. И эти ткани начинают воспроизводить себе подобные, уже подвергшиеся процессу старения. Через несколько лет «это зависит от того, в каком состоянии находились первичные ткани, а также от конкретного препарата», так вот, через несколько лет процесс старения переходит на ткани мозга, симптомы при этом такие же, как при старческом слабоумии.

— И что с этим можно делать?

— К сожалению, мы не знаем. Казалось бы, если в организме не произошло заметных функциональных сдвигов, повторное омоложение с использованием высококачественных препаратов должно дать прекрасный результат. Но когда мы испробовали этот подход на одном из пациентов, результат оказался… малоутешительным. Тело стало молодым, но функции мозга процесс омоложения не затронул совсем. Мы наблюдаем за этим пациентом уже несколько месяцев. Старение приостановилось, но никаких изменений в лучшую сторону не наблюдается.

— Возможны ли другие способы лечения? Наверняка вы сталкивались с чем-либо подобным и раньше.

— Не совсем. Адмирал, я знаю, люди не любят, когда им это говорят, но, поверьте, в медицине чудес не бывает.

Марта говорила ей то же самое, но она все же надеялась услышать что-нибудь более оптимистичное.

— На какой стадии вы можете распознать, этот процесс?

— В течение года после проведения недоброкачественного омоложения, за это время можно многое успеть сделать. Но на анализы требуется несколько недель, возможно, в будущем нам удастся сократить сроки, а пока… К тому же у нас много потенциальных пациентов.

«Что же делать со всеми теми людьми, которым были введены недоброкачественные препараты? — Вида содрогнулась при одной мысли об этом. — Омолодить тела слабоумных стариков? Кто будет о них заботиться? И как долго? Или… дать им умереть? Ну и вопросы». Хорошо, что решение по ним принимать придется не ей, а фельдмаршалу и начальнику медицинского управления.

Зенебра, за два дня до начала Больших скачек

Педар решил отобедать в ресторане «Ричмонде», самом популярном в этом сезоне. Сесилии удалось увести разговор в сторону от скачек, хотя Педар и пытался вытянуть из нее информацию о конкурентах.

— Я так не могу, — настояла на своем Сесилия. — Они не только мои соперники, но и друзья. Неприлично перемывать им кости. — Она коснулась панели управления на столе, и на экране высветилась шахматная доска. — Давай сыграем.

— Не будь наивной, Сесилия, — сказал Педар. Кажется, он прошел еще одно омоложение. Трудно сказать. Одевался он все равно старомодно. — В реальной жизни не до приличий. В спорте, возможно; по-другому… — Он коснулся черного и белого ферзей и изобразил, что они кланяются друг другу. — Ты прекрасно знаешь, что самое главное — побеждать. — И он ударил одну фигурку о другую.

— Если нарушаешь правила, — Сесилия пыталась сдерживаться, — тебя дисквалифицируют.

Педар склонил голову набок:

— Значит, можно сказать, что Банни нарушил правила?

Она не верила своим ушам.

— Ты…

— Сесилия, правила реальной жизни иные, чем в спорте… ты ведь знаешь это, — он говорил таким тоном, каким умудренный опытом взрослый поучает невежественного подростка. — Люди типа Банни сами устанавливают правила… пока на их место не приходит кто-нибудь другой. — Он толкнул белого короля, тот проскочил по полю, свалил несколько фигур и остановился у самого края. — Все правила тоже существуют по правилам… и именно они удерживают человека на его месте… или не удерживают. — Он снова дотронулся до короля, тот покачнулся на краю доски и упал.