Когда очень жарко…

Солнечный диск в небе словно застыл. Людям казалось, что солнце не всходило и заходило, как обычно, а сразу с утра выкатывало на самый верх и опускалось только за полчаса перед ночью. В небе ни облачка, забыли, когда дождь шел. Из-за этого невыносимого жара начались пожары. Время неуклонно приближалось к Вулканариям – празднику бога Вулкана, что живет под Везувием. У него там кузница, а когда бог работает, в кузнице очень жарко, и наверху на земле тоже.

Вулканарии будут на следующий день после виналиев. Виналии посвящены виноделию, это праздник сбора винограда. Для Помпей и окрестностей скорее праздник молодого вина, виноград здесь собирают разве что не круглый год. Почва богатая, снизу Вулкан греет, вот все и растет без остановки.

Виноградным лозам мало самих виноградников, они норовят оплести своими плетями с темно-зелеными листьями все, за что только можно зацепиться.

Известен случай, когда из-за недосмотра аквария – служителя акведука – виноград так заплел акведук, что воде не по чему стало течь!

Это, конечно, выдумки, таких аквариев в Риме не бывает, вернее, они долго не живут, потому что к некоторым профессиям отношение особое и спрос тоже.

Такие мысли в голову Калена, отдыхавшего в тени балкона, навеял невыносимо жаркий день. Август в Помпеях всегда жаркий, но чтоб такой…

В этом есть своя хорошая сторона. Говорят, лето, когда был лучший сбор винограда для фалернского, это было еще до Юлия Цезаря, оказалось таким же жарким. Может, и в этот раз повезет и урожай будет лучшим за столетие?

– Это невыносимо! – стонала Клодия, жена Калена Клодия Бальбы, ланисты (владельца) помпейской школы гладиаторов. – Такая жара, а вода словно протухла.

Кален вздохнул. Супруга права, лето этого года выдалось очень жарким, ни одного дождя уже который день. Говорят, обычно многоводная река Сарно превратилась попросту в ручеек, через который перепрыгнет даже ребенок. Вода только в бассейнах и фонтанах, но и ее не хватает. В Помпеях у фонтанов очереди. Но хуже всего то, что вода стала попахивать серой.

Побережье Неаполитанского залива издревле славилось серными источниками, в Стабиях вилл понастроили ради этой вонючей желто-зеленой водицы, которая многое лечит. Но лечиться – это одно, а пить отдающую серой воду не слишком приятно. Да и мыться в ней тоже. Великолепные волосы жены уже несколько дней невыносимо пахнут миром Тартарруса, духа Ада.

Совсем скоро праздник Геркулеса, по поводу которого непременно будут устроены гладиаторские бои, значит, гладиаторы должны быть в хорошей форме, но как этого добиться, если воды не хватает ни для терм, ни даже для кухни? Кален тоже ворчал:

– Скоро придется покупать воду, чтобы умыться. Или умываться гарумом…

Черный юмор, потому что знаменитый помпейский соус гарум, который готовили из рыбки макрели, очень острый и соленый. Кален почему-то подумал о том, каково тем, кто готовит этот соус. Рыба для него должна хорошенько протухнуть на жаре, чтобы стекшая жидкость приобрела пикантно-острый вкус.

Невольно Кален пробормотал:

– Во всем можно найти свои достоинства, даже в жаре.

Клодия вытаращила на него глаза. Совсем с ума сошел из-за этого пекла и усиливающегося запаха серы, что ли?

– Что хорошего может быть в жаре?

– Ветра нет с залива, не несет вонь от оффицин Умбриция Скавра.

– Разве что… – со вздохом согласилась Клодия.

Школа расположена так, что ветер от оффицин, где готовили соус гарум, непременно приносил вонь гниющей рыбы к ним. Придумал же кто-то травить римлян этой вонючей жижей! Но они настолько полюбили гарум, что не представляли без этой пикантной приправы никакое пиршество.

Чужестранцы сначала морщились и отворачивались, а узнав, из чего и как готовят приправу, отказывались даже пробовать, но потом тоже привыкали.

Для настоящего гарума требовалась мелкая макрель, но обычно добавляли еще всякую мелкую рыбешку, которую выкладывали в чаны, обильно солили и оставляли гнить на пару месяцев, часто и тщательно перемешивая. Когда все это превращалось в сплошное месиво, в чан опускали плотную корзину, в которую собиралась едкая мутная жидкость. Это и был гарум.

Иногда его разбавляли вином или уксусом, а иногда для «постного» гарума не только не разбавляли, но и рыбу не чистили, бросая в чан прямо с чешуей. Внутренности, голову и кровь рыбы не удаляли никогда.

Раньше оффицины Скавра и его вольноотпущенников попадались на берегу то и дело, но потом состоятельные римляне возмутились, что из-за вони невозможно прогуливаться, гарум гарумом, но и отдых портить нельзя. Умбриций Скавр вовремя сообразил и нашел выход, устраивавший всех, – оффицины отнесли в сторону так, что ветер доносил вонь разве что до гладиаторской школы.

Сын Скавра стал дуумвиром (соправителем городского управления) Помпей, а спрос на гарум не только не упал, но и вырос.

Первое время, осознав, что страдает больше всех, Кален грозился убить Скавра, но угрозу, конечно, не выполнил. Помпеи были благодарны семейству за благотворительность, да и сам Кален не раз получал от него немалые суммы за участие гладиаторов в боях в праздники.

Скавра можно, конечно, убить, но кто тогда будет заказывать гладиаторские бои? Рядом только Геркуланум и Стабии, остальные вообще не города, а деревушки и отдельно стоящие виллы. А в Помпеях после смерти Скавра-младшего (никто не усомнился в причине его смерти и никого не обвинили) бывшему дуумвиру даже поставили конную статую.

Умбриций Скавр и его вольноотпущенники продолжали снабжать не только Помпеи, но и весь Рим гарумом, вонь из оффицин отравлять жизнь Клодии и Калену, а гладиаторы готовиться к боям. Выпив слишком много неразбавленного вина, Кален потрясал кулаками и грозно обещал Клодии разбогатеть и построить школу вплотную к дому Умбриция, чтобы звон мечей и крики гладиаторов отравляли тому жизнь с самого рассвета и до заката.

Клодия уводила мужа спать, гладя по голове и соглашаясь:

– Да, да, конечно, разбогатеешь…

Построить дом рядом с богатейшим человеком Помпей было невозможно, потому что его окружали дома его собственных вольноотпущенников, которые ни за что не продадут и ладони земли чужому. Все эти Умбриции Абасканты, Умбриции Фортунаты и прочие бывшие рабы Скавра не просто остались в глубине души его рабами, но и зависели от бывшего хозяина, который дал денег на организацию оффицины и теперь получал свою часть прибыли.

Только один человек в производстве гарума не зависел от Умбриция Скавра – Корнелий Гермерот, тоже вольноотпущенник. Тот выпускал свой сорт соуса – ликвамен, более прозрачный, чистый и не настолько вонючий. Но ликвамен не соперничал со Скавровым гарумом, он был слишком дорог.

Наставник гладиаторов школы Калена был каким-то образом связан с этим вольноотпущенником, а потому оффицина Гермерота стояла так, что жить Калену и Клодии не мешала. Кален не интересовался делами Гермерота, как и делами своего наставника Гая за пределами школы. Гай вольный гражданин, когда не тренирует гладиаторов, может делать что пожелает.

Правда, времени для этого у него остается совсем немного, и сам Гай не рвется за стены школы.

Солнце немного опустилось, теперь оно было готово задеть Везувий своим краем, жара чуть-чуть спала, но только чуть-чуть.

Во дворе школы слышались команды охраны, подгоняющей рабов, – это привели новую партию, купленную вчера Каленом в Неаполе. Десять сильных молодых мужчин, из которых Гай отберет тех, кто станут гладиаторами, остальные отправятся в горы добывать камень, чтобы Помпеи наконец смогли полностью отстроиться после разрушительного землетрясения семнадцатилетней давности.

Проведшие целый день на жаре люди были измучены, их мучила жажда, но воды вдоволь не было, а та, что имелась, неприятно пахла. Обычно по прибытии в школу мыли всех, но сейчас Кален крикнул наставнику, что в баню пойдут только те, что останутся в школе.

Предстояло немедленно отобрать самых сильных и ловких, а для этого их нужно заставить сражаться учебными мечами, несмотря на жару и отсутствие воды.

Наставник его гладиаторов Гай получил письмо из Рима, в котором Постумий Асин Порций сообщил, что приедет на праздник Геркулеса и оплатит игры, наняв гладиаторов, а возможно, кого-то и купит.

Первая половина сообщения понравилась Калену, вторая… по поводу второй стоило еще подумать. У него не так много хороших гладиаторов, чтобы их продавать. Но если Гай воспитает новых, то пожалуйста.

Гай гражданин, никогда не был рабом, мало того, он из какого-то патрицианского рода, но скрывает это. Кален не задает вопросов, потому что лучше Гая никто в Помпеях, да и не только здесь, не умеет превращать бестолковых новобранцев в отменных бойцов. Наставник работает с гладиаторами меньше года, но амфитеатр ревет, когда на арену выходят воспитанники Гая. Вот главная ценность школы гладиаторов Помпеи – ее наставник.

Конечно, в школе хороши и врач Коракс, и массажисты Кондил и Рут, да и тренеры тоже, но без Гая это была просто школа, а теперь постепенно становится очень сильной.

– Если Постумий заплатит хорошие деньги за игры и гладиаторов, то я лучше продам нынешних и расширю школу, набрав новых.

– А Гая он тоже купит? – заинтересованно промурлыкала на ухо мужу Клодия.

Они уже стояли на балконе, наблюдая за тем, как Гай отбирает среди приведенных рабов тех, что могут стать гладиаторами. Кален знал, что Клодия не любит Гая, и знал причину этой нелюбви – наставник просто не поддался чарам жены ланисты. Была такая слабость у Клодии – она не могла пропустить ни одного сильного и красивого мужчины без того, чтобы не испробовать на нем свои чары. Клодия хороша собой, прекрасно сложена, потому отказов никогда не бывало, даже примерный семьянин Марк Нонний Бальб из Геркуланума пал жертвой этой страсти, что едва не привело к неприятностям в семье Бальба.

А вот с Гаем не вышло. Ходили слухи, что он до сих пор любит женщину, из-за которой потерял свое положение, хотя сама женщина уже умерла при родах.

– Нет, Гая он купить не может, Гай свободный гражданин. К тому же они приятели, ведь именно Гаю Порций написал о своем приезде.

– И что хорошего в этом Гае? – пожала плечами Клодия.

Ее раздражало все: жара, невозможность принимать ванну дважды в день из-за нехватки воды, неуступчивость наставника гладиаторов и любование им мужа. Да, хорош, умен, сам прекрасно бьется, но разве он один? Что же боготворить этого зазнайку? Он патриций… Нет, Клодия не верила в подобные сказки! Разве патриций может стать почти гладиатором? Зачем ему вот это – целыми днями на солнце наблюдать за тренировками рабов, тем более не в Риме, а в Помпеях?

После неудачной попытки соблазнить Гая Клодия не раз намекала мужу, что происхождение наставника и его прошлые «заслуги» не мешало бы проверить. Кален говорил, что уже проверил, но жене казалось, что его просто обвели вокруг пальца.

Вообще-то, приезд Порция Постумия поможет проверить ту историю, что рассказывали о Гае, и факты, которые он сам излагал Калену. Если Порций написал о своем приезде Гаю, значит, они и встретиться тоже должны.

Муж покосился на Клодию, с недовольной гримасой наблюдавшую за наставником, и усмехнулся:

– Дар наставничества дали ему боги. Он успевает заметить малейшее движение там, где другие видят только блеск мечей. Различает удары, когда даже самые опытные бойцы слышат лишь звон железа и грубые выкрики. Он не восхищается любым боем, выпадом, атакой или защитой, он видит недостатки.

– Разве он один? – Клодии надоел разговор о Гае, и она просто размышляла, как перевести его на более интересные лично ей темы, например, покупку новых тканей и украшений.

– В Помпеях других нет, да и в Неаполе тоже.

– Надоел мне твой Гай! – наконец откровенно призналась женщина, отшвыривая поданную рабыней чашу с напитком. – Но если Порций Постумий придет к нам, его нужно встретить соответственно, а у нас нет запаса хорошего вина, да много чего нет.

– У тебя будет время все организовать, Порций должен прибыть за четыре дня до августовских ид. Успеешь…

Больше разговор с женой Калена не интересовал, к тому же она удалилась, оставив мужа наблюдать за работой наставника.

Гай прохаживался перед десятком крепких рабов, приведенных с рынка, он уже сказал основное, что касалось пребывания в школе, оставался щекотливый вопрос – женщины. Нет, для гладиаторов он вовсе не был щекотливым, понимая необходимость удовлетворения плоти, Кален, как и другие ланисты, поощрял отличившихся, приводя в школу женщин из лупанария, которые знали свое дело, ублажая гладиаторов профессионально. Школа гладиаторов в Помпеях была едва ли ни основным потребителем услуг красавиц из лупанария. Во всяком случае, самым массовым.

Но один из новобранцев, видно, был женат и интересовался, сможет ли его супруга приходить в школу. Он давал понять, что это будет для ланисты выгодней, не придется платить женщине.

Кален невольно усмехнулся: еще и меч в руки не взял, а уже награду требует. Если это раб из должников, то его место сразу на каменоломне, пусть там отрабатывает свои долги, а если вольный, нужно сказать Гаю, чтобы гнал в шею. Если гладиатор так привязан к женщине, от него толка не будет.

Но Гай все понял сам и высказался иначе, что было полезно для всех новобранцев, да и гладиаторов, как обычно с интересом наблюдавших за процессом отбора новичков:

– Да, я знаю: лучшие женщины те, что не кричат от ужаса и не требуют оплаты за свою любовь. Лучшие те, что любят вас сами и кого любите вы, те, что проводят ласковой рукой по щеке не ради подарка, а от желания приласкать, которые стонут под вами не потому, что иначе будут наказаны своими хозяйками, а потому, что действительно испытывают страсть.

Он прошелся вдоль строя, примечая, у кого из стоявших заблестели глаза, а кто и вовсе их опустил. Остановился, усмехнулся:

– Но у гладиатора не может быть такой женщины. Не может! – голос Гая загремел, заставив всех опустивших глаза немедленно вскинуть. – Потому что гладиатор, которого с арены ждет женщина, оттуда не возвращается или возвращается с позором.

Кто-то из новобранцев не выдержал, с изумлением воскликнув:

– Но почему?

– Потому что он будет думать не о бое, а о том, чтобы уцелеть. Арена этого не прощает. Ради чего гладиатор выходит на арену? Ты! – он ткнул в одного из тех, кто глаза не опускал, напротив, смотрел насмешливо, с вызовом.

Тот так же насмешливо ответил:

– Чтобы завоевать себе славу.

– Себе славу завоевывать нужно на поле боя, а на арене гладиатор бьется ради славы своей школы, славы тех, кто его учил, и тех, вместе с кем он учился. Потому что без учебы, без тех, кто встает в пару, кто ценой своих ран и своей боли помогает отрабатывать навыки, не было бы и самого гладиатора. Получить клеймо братства – значит перестать быть самим собой, а превратиться в часть, неотделимую, как пальцы одной руки, и биться во славу братства, а не самого себя. Те, кто бьется во славу школы, свою собственную добывает, а вот те, кто старается ради себя…

– Погибают на арене? – не удержался все тот же новобранец.

– Такие вообще не получат знак братства. Если все, что ты можешь, – болтовня, то пусть ланиста сразу отправит тебя на рудники. Тратить силы на обучение болтуна я не стану.

– Я умею биться не хуже тех, кто выступает на арене Помпей!

Взгляд Гая облил говорившего ледяным презрением:

– Те, кто умеет биться, не болтают языком, а действуют мечом. Покажешь, на что ты способен, когда придет время. Возьмите учебные мечи и разбейтесь на пары. Ты и ты… ты и ты…

Новобранцы наскакивали друг на дружку, как молодые петухи-задиры, бестолково размахивали мечами, вызывая хохот наблюдавших гладиаторов, сталкивались… И все же в бестолковой суете выделились трое, в том числе тот самоуверенный. Как только бывал повержен противник, новобранец по распоряжению Гая начинал биться с победителем в другой паре.

Их действительно осталось трое. Все трое едва держались на ногах. Теперь перед Гаем стоял вопрос: кого поставить в предпоследнюю пару? Ясно, что стычка (это неумелое размахивание мечом назвать боем язык не повернулся бы) будет отчаянной, заберет много сил, потому ожидающий своей очереди будет иметь преимущество.

И все же он решил поставить в первой паре того самого, самоуверенного. Но следующему поединку не позволил состояться ланиста, с балкона послышался голос Калена:

– Достаточно, они еще ничего не умеют, но запал заметен. Эти трое остаются, наставник, присмотри еще троих, и пока достаточно.

– Как скажете, господин. Как ваши имена?

Они назвали себя, но ни одно имя Гаю не понравилось, он покачал головой:

– Имена сменим. Ты будешь Сивер, ты Делор, а ты Альбан.

Как и ожидалось, самоуверенный упрямец возразил:

– Мое имя мне дали родители, и оно мне нравится.

В следующее мгновение он дернулся от звонкого удара кнута, ремень которого рассек кожу на плече. Голос наставника был спокоен:

– Ты забыл, что ты раб и твое мнение здесь никого не интересует. А будет интересовать – спрошу.

Он уже отвернулся – слишком много чести вести долгие беседы с тем, кто пока еще ничего не стоит. Запал бывал у многих из тех, кто стоял перед ним с мечом в руках. Запал еще не все, к нему работоспособность нужна и желание научиться, а у зазнаек такого обычно не бывало.

Гай хорошо умел отбирать людей и прекрасно их учил, потому ланиста даже смотреть не стал, кого именно наставник выберет. В конце концов, ему учить…

Наставник отобрал еще троих и распорядился отвести новобранцев в баню:

– Отмойте их как следует и накормите. Завтра с утра на тренировку.

В Помпеях приезда Порция Асина Постумия ждал не один ланиста Кален. До отъезда в Рим Порций несколько лет жил на вилле между Помпеями и Геркуланумом, потому что его отец в чем-то провинился перед императором Веспасианом. Но опала закончилась, Постумии вернулись в Рим и в Помпеи приезжали редко, даже не каждый год. Сам Порций не видел прежних приятелей, с которыми очень весело проводил время на пирушках и в поисках приключений, уже три года.

Конечно, Флавий, Аллий и Кальв с опасением ожидали перемен, которые наверняка произошли в их друге за время отсутствия, и не были вполне уверены, что дружба возобновится, но надеяться никому не запрещено. Порций писал письма только Аллию и делал это крайне редко, оправдываясь занятостью и забывчивостью.

Ждала бывшая возлюбленная Порция прекрасная Лидия. Когда-то его отец даже слышать не захотел, чтобы сын женился на красивой молодой вдове Лидии Руфы, потому что она не была даже плебейкой, а ее бывший муж Марий Руф был просто богатым вольноотпущенником семейства Руфов. Нет, потомку патрицианского рода Постумиев не пристало знаться с вдовами вольноотпущенников.

За время отсутствия Порция Лидия успела овдоветь еще раз, умножив свое состояние, но все равно не была годна для Постумиев.

Потому Порция ждала еще одна красавица – Юста Кальпурния Пизония. Наследница богатых плебейских родов Кальпурниев и Пизонов по бабушке, она была патрицианкой из рода Юлиев, а потому считалась выгодной партией. Семнадцатилетняя красавица и умница, как отзывались о Юсте все, кто ее знал, совсем девочкой уже была помолвлена, но ее жених, даже не встретившись с невестой, помолвку разорвал. Это была весьма неприятная ситуация для Юсты, и хотя сама она не стремилась замуж, разрыв помолвки еще никому популярности не добавлял.

Несколько лет Юста старалась не привлекать к себе внимания, но полгода назад отец Порция решил, что сыну пора остепениться и взять в жены богатую невесту с хорошей родословной, а отец Юсты – что Постумии вполне подходящая партия для его единственной дочери.

Но Юстиниан был уже болен, и Юста вскоре осталась полной сиротой, потому что мать потеряла в раннем детстве. Девушке пришлось уехать к бабушке, у которой были целых две виллы на Неаполитанском побережье – у Геркуланума и ближе к Стабиям, обе получены по наследству и обе по наследству же переходили в будущем Юсте. Было решено, что в начале лета Порций приедет за невестой и ее бабушкой – Юлией Кальпурнией Пизонией – и увезет их в Рим на свадьбу.

Но сначала Порция задержали неотложные дела, потом умер император Веспасиан, на престол вступил его старший сын Тит, тоже Флавий Веспасиан, потому Порций выбрался в Помпеи только перед самыми идами августа, почти ко дню Геркулеса. Где же праздновать праздник Геркулеса, как не в посвященном ему городе Геркулануме близ Везувия? Заодно и Вулканалии там проведет…

Порций совсем не задумывался о самой женитьбе, ему хватало забот и без этого. Жена – наследница огромных состояний и роскошных вилл? Прекрасно. Красавица? Вот это хуже, потому что на серую мышку не позарится никто, а вот к красавице в Риме найдется кому проявить интерес.

Девушка тоже из Рима, но там Порций никогда не встречался с Юстой (а может, и встречался, но не запомнил), плохо помнил ее отца Юстиниана и вовсе этим всем не интересовался. Он был готов выполнить решение отца, потому что умел обуздывать сердце, не то что его друг, потерявший все из-за сердечного пристрастия. Нет, Порций спокойно уехал из Помпей в Рим и не вспомнил о красавице Лидии, поскольку этого требовал отец. Может, и вспоминал, но не предпринимал никаких шагов, никому не жаловался и не страдал. Даже самые красивые женщины не стоят того, чтобы ради них терять право на наследство.

Теперь так же спокойно был готов соединить свою судьбу с той, которую никогда прежде не видел и которой совсем не интересовался.

Вот такого молодого человека ждали в Помпеях…

В Риме, особенно среди богатых и знатных родов, брак был предприятием деловым, мало кого интересовали чувства будущего супруга, а уж девушки тем более. Она должна иметь хорошую репутацию, хорошую родословную и желательно хорошее приданое.

У Юсты первое, второе и третье было не просто хорошим, а отличным. Со стороны отца она получила просто доброе имя и деньги, а вот со стороны матери все сразу – знатность двух родов, пусть не патрицианских, но есть такие плебейские роды, до знатности которых многим патрициям далеко, огромное состояние, выражавшееся в земле, виллах, домах, рабах, виноградниках, кораблях… просто деньгах… проще было сказать, что не могла наследовать Юста. Хотя ни Юстиниан, ни сама девушка этого не выпячивали. Зачем? Отец, потому что между ним и тещей все время шла невидимая миру борьба за Юсту, а сама Юста просто не придавала этому большого значения.

Она согласна выйти замуж за Порция просто потому, что нужно выходить замуж. Не любит его? Но не любит и никого другого, так легче. Будущее ограничение свободы она еще не осознавала, потому к предстоящему важнейшему событию в жизни относилась равнодушно, повергая в ужас подруг и бабушку – Юлию Кальпурнию Пизонию, у которой и жила в Помпеях или на вилле в ожидании счастливого будущего.

А пока этого не случилось, беспокойная дочь Юстиниана обследовала окрестности.

Юстиниан не слишком строго следил за воспитанием и поведением дочери, его счастье, что Юста сама по себе была скромной и строгой девушкой, не то не миновать беды. Ее бабушка, поняв, что зять воспитал мальчишку в женском обличье, ужаснулась, но пересилить своенравную красавицу не смогла и позволила ей сохранить часть своих привычек, взяв слово, что та не будет злоупотреблять свободой.

Именно потому Юста всю весну и половину лета носилась по окрестностям на лошади в сопровождении всего пары рабов, лазила на Везувий, выходила на утлой лодчонке в море и загорела, словно плебейка. Но ее это волновало мало.

Накануне приезда жениха Юлия решила, что внучку пора ограничивать и приводить в порядок.

Юста ездила с Титом и Тибулом на Везувий и, вернувшись, делилась впечатлениями с бабушкиным секретарем Попилием.

– Гора неспокойна, там внизу что-то происходит. Земля горячая и подрагивает постоянно.

– Юста, это постоянно. Здесь всегда подрагивает, потряхивает и дрожит.

– Нет, Попилий, сейчас иначе. Когда я приезжала в прошлом году, пусть и ненадолго, но хорошо помню, что на горе были птичьи гнезда, много птиц. А сейчас их совсем нет. Понимаешь, не только гнезд, но и птиц. Это ужасно, лес без птиц! И еще запах серы, он настолько силен, что в горле першит.

– Наверное, будет новое большое землетрясение. Такое было в тот год, когда вы родились. Я был мальчишкой, но помню хорошо. Тогда тоже исчезли все птицы, а домашние животные словно сошли с ума, они выли и метались на привязях. Но пока этого нет, собаки хоть и беспокойны, но не воют. Но вы правы, все равно беспокойство чувствуется.

– Вот поэтому, – раздался громоподобный голос хозяйки виллы Юлии Пизонии, – я и продала свои виноградники ближе к горе, даже не дождавшись созревания урожая. Выручила хорошие деньги, которые отправила в Рим. Это тебе на свадьбу мой подарок. Получишь у адвоката, эти деньги муж не сможет потратить без твоего согласия, а ты не будь дурой и согласия своего не давай. Мужья, они приходят и уходят, а деньги остаются.

– Да, бабушка, – рассмеялась Юста.

Она обожала громогласную, внешне грубоватую и резкую женщину, прекрасно зная, что под этой маской командирши скрывается добрая и любящая натура. Бабушка обожала ее в ответ, но спуску внучке не давала.

Она махнула рукой:

– Следуй за мной!

Такому приказу не подчиниться нельзя, Юста за спиной Юлии развела руками, мол, не могу дольше разговаривать, и отправилась следом. Но Попилию можно бы и не объяснять, все особенности своей метрессы он изучил прекрасно, ее приказы не обсуждались, а выполнялись без промедления.

В этом доме не только слуги, но и именитые гости выполняли распоряжения хозяйки с поспешностью. Юста подумала, что и император наверняка поступил бы так же. Родись бабушка мальчиком, и сейчас не Флавии сидели бы на троне, а Юлий Кальпурний Пизоний.

Они жили на вилле на самом берегу, почти у Стабий. К берегу прямо из виллы вел подземный ход, что тоже очень нравилось девушке, это давало возможность ходить на берег почти в любое время дня и ночи. Конечно, за девушкой всюду следовал старый Тит, даже когда она уезжала верхом в Салерно или до самого Сорренто, Юсте приходилось это учитывать, но все равно берег Неаполитанского залива – это не душные, вечно запруженные народом улицы Рима.

Рим хорош только для тех, кто в нем не живет, а занимается делами или надеется заполучить власть или большие деньги. Те, у кого эти деньги есть, из Рима норовят удрать подальше, как вот бабушка Юсты. Это сейчас она живет на вилле почти одиноко в окружении слуг и книг, а раньше в ее домах звучала музыка, слышались многие голоса, бывало множество гостей.

Юлия жестом показала внучке, чтобы та села.

– С завтрашнего дня прекрати все поездки, пора заняться твоим внешним видом. У тебя кожа, как у жены рыбака, загорелая и в пятнах.

Предвосхищая возражения внучки, сделала останавливающий жест:

– Мне лучше видно. Рабыни займутся твоим лицом, телом и волосами. Думаю, Везувий пока поживет без тебя, – насмешливо закончила свою речь Юлия.

Она вовсе не собиралась ни слушать возражения внучки, если таковые появятся, ни что-то объяснять. И без того беспокойная красавица вела себя словно озорной мальчишка, а не девушка перед свадьбой.

Но Юста не возражала, она прекрасно понимала, что бабушка права.

Попилий осторожно заглянул на большую террасу, где беседовали бабушка с внучкой. Не услышав возражений, подошел ближе:

– Принесли письма, госпожа.

– Читай.

– Одно Юсте…

– От кого?! – голос почти загремел, но Попилий был готов к вопросу, быстро пояснил:

– От Флавии Руфы из Помпей.

– А… этой слезливой дурочки? Что ты в ней находишь?

Юста рассмеялась:

– Бабушка, ты путаешь ее с Фульвией. Флавия никогда не плачет.

Но Юлию таким не проймешь, фыркнула:

– Значит, в детстве плакала!

Юста хотела сказать, что та и в детстве никогда не плакала, но Попилий за спиной хозяйки приложил палец к губам, и Юста промолчала. Последнее слово должно принадлежать бабушке, иначе будет буря. И правда, к чему спорить, плакса Флавия или нет, если бабушке все равно.

Флавия приглашала Юсту погостить у них в Помпеях.

Бабушка объявила, что подумает, разрешать ли внучке гостить в «этом городе греха и разврата». Юста даже засмеялась:

– После Рима Помпеи кажутся тихой деревней.

Ей было позволено пожить несколько дней у Флавии, с которой Юста дружила с детства. Главным доводом для бабушки стало то, что Флавия была уже четвертый год замужем за Гавием Флавием Руфом, весьма состоятельным и почетным гражданином Помпей.

Флавия была на последнем месяце беременности, страшно боялась предстоящих родов, ведь это первенец, потому муж старался сделать все, чтобы развлечь супругу, годившуюся ему в дочери. На примере подруги Юста убедилась, что разница в возрасте ничто, если люди любят друг друга.

– Флавия, ты счастливая. У тебя любящий муж, хороший дом, совсем скоро будет ребенок. Как-то сложится моя судьба? – невольно вздохнула Юста.

– Но если ты выходишь замуж за Порция из рода Постумиев, то почему беспокоишься? Он знатен, живет в Риме, а денег у тебя и своих хватит.

– Быть знатным – это не все, я не видела его, даже бабушка не видела. Флавия, Порций жил в Помпеях, вернее, здесь неподалеку на вилле, может, твой брат что-то знает?

По тому, как Флавия быстро отвела глаза, Юста поняла, что знает и не лучшее.

– Расскажи!

Немного поколебавшись, Флавия решила, что пусть лучше Юста знает о давней репутации своего будущего мужа.

– Они раньше много времени проводили с кубками в руках и с продажными женщинами. У Порция был роман с Лидией…

Но это имя ничего не говорило Юсте, которая не знала веселую вдову. Однако то, каким тоном оно было произнесено, объяснило многое. Выдав секрет всего лишь намеками, Флавия все равно испугалась и принялась горячо убеждать Юсту, что за три года, которые Порций отсутствовал в Помпеях, он, несомненно, сильно изменился!

– Рим меняет людей!

Юста рассмеялась:

– Не к лучшему. Спасибо, что предупредила, выбора у меня все равно нет, зато буду знать, чего опасаться. Вот почему он так легко согласился на мое пребывание в Помпеях… Но я уважаю чужие чувства. Это была любовь или просто развлечение?