Жесткая фигура самца-соблазнителя. Морда тоже соответствовала образу искусителя. Близко посаженные карие глаза, рыжеватые короткие волосы, небритость. Овал лица, как в народе говорится, «где есть – пошире, где думать – поуже». Джон Траволта в российской интерпретации. Вроде до идеала далеко, но все вместе смотрелось бесподобно. Просто природа создала такую органику, и что хочешь с этим, то и делай. Улыбка играет на физиономии сама по себе. Ласковые глаза смотрят так, словно он влюблен в тебя безумно и страстно. Есть такие лица – на кого смотрит, вроде та и нравится. Одинаково влюбленное выражение глаз. А потом выясняется, что просто взгляд у него такой. И напрасно вы размечтались.

Лада Корш каждый раз после сеанса массажа приходила на чаепитие и возмущалась: «Ну кому в голову пришло принять на работу этот ходячий секс? Здесь женщины одинокие, а он тут выхаживает туда-сюда, туда-сюда!»

Лада вскакивала со стула и начинала изображать врача – голова в плечи, широкая жесткая походка и блуждающая улыбка. Выходило очень похоже, и Роза покатывалась со смеху. Классная актриса Лада!

Но как только Лада уходила к себе, Роза начинала страдать. Абсолютно здоровое сердце начинало болеть так, словно его взяли в руки и мнут, как тесто. Боль отстреливала в левую руку – рука немела. Все конечности становились холодными. Голова была пуста, макушка отрезана. Полуживой труп.

Но ей нравилось. Так страдать и находить в этом наивысшее наслаждение. Потому что чувствуешь, живешь, любишь и мечтаешь. А что еще нужно женщине на закате своей женской карьеры?.. Только бенефис.

Когда доктор Иван Атоян вошел в кабинет, Роза уже улеглась на кушетку. «Так проще скрыть эмоции», – решила она и от страха еще и глаза прикрыла. Будь что будет.

– А, вы уже здесь? А я у главного задержался. Прошу прощения, – заговорил доктор, увидев готовую пациентку.

Он не спеша закрыл за собой дверь и сел рядом с кушеткой на стул. Роза от удивления открыла глаза. Обычно Иван сразу энергично мыл руки, мазал их кремом и приступал к массажу.

– Что-то не так? – осторожно спросила Роза, подтянув простыню к подбородку.

Доктор задумчиво посмотрел на свои руки и кивнул в сторону открытой барокамеры:

– Вот, Роза Витальевна. Покидаю я вас… Подписал заявление у главврача об увольнении. Перевожусь в ЦИТО. И к дому ближе, да и условия более подходящие… Такие вот дела… – Доктор вздохнул и провел рукой по простыне, под которой была Роза.

Роза задохнулась от неожиданного горя, от этой случайной нежности Ивана. Она резко села, забыв о больном позвоночнике, и схватила врача за руку.

– Нет! Не оставляйте… нас. Так нельзя! Я не хочу… потому что привыкла именно к вам.

Иван снисходительно улыбнулся:

– Не волнуйтесь, Роза, у вас будет другой массажист, он не менее профессионален. Вам понравится!

Все, что накопилось в душе Розы за последние месяцы, бесконтрольно вырвалось наружу:

– Вы меня обманываете! Вы совсем другое должны мне сейчас говорить! Разыгрываете спектакль, что вам жаль пациентов оставлять? Да вам меня жалко оставлять! Потому что вы чувствуете то же, что и я!

Роза комкала простыню, не зная, чем занять взволнованные руки. Им так хотелось взмыть на плечи любимого, трепетными пальцами пробежаться по его волосам и коже – знаменитая балерина в совершенстве владела искусством выразительного жеста. Уметь росчерком движения передать многотомные объяснения…

– Простите, – растерялся доктор, – а что я чувствую? Вы хотите сказать…

– Да вы просто любите меня! – слабо выдохнула Роза. – А я вас. И вы давно это поняли, только не знали, как признаться… Но если вы уйдете, то уже никогда не узнаете, что счастье нас обошло стороной! Вы постеснялись открыться, я тоже. И вот уже все. Череда условностей, а чувства не расцвели, они зародились и зачахли, как цветы, которых не поливали.

Иван скрестил руки на груди и внимательно слушал. Первый раз Роза видела его серьезным.

– Я мечтала о вас, как мечтают о спасении на острове потерпевшие кораблекрушение. Я целовала свои руки, до которых вы дотрагивались. Вы были таким нежным только со мной. Я спрашивала у других больных. Да, знаю, только со мной. И вы уходите отсюда, потому что больше не можете справиться со своими чувствами…

Она говорила то, что читала в романах. Пусть это уже произносилось до нее миллионы раз, главное не слова, а то, что ты решился их произнести. Она призналась и теперь главное – что он ответит.

– Послушайте меня, пожалуйста, – Иван встал со стула, подошел к барокамере и с трудом закрыл громоздкую крышку. – Роза Витальевна, мне действительно надо вам сказать нечто очень важное. То, что не скажет никто другой. Я не уверен, что должен делать это… – Иван нервно заходил по комнате.

Неожиданно Роза Витальевна сбросила на пол простыню. Так и застыла на больничной кушетке, обнаженная, в одних маленьких бумажных трусиках, беспомощная, хрупкая белая роза.

Иван закрыл лицо руками, замотал головой. Его захлестнула такая волна жалости к этой женщине! Он бросился к ней, схватил ее на руки и стал целовать шею, руки, живот…

Роза смеялась от счастья. Она расслабила руки, закинула голову и отдалась его объятиям, как Одетта в «Лебедином озере».

– Положите меня, иначе я улечу, – прошептала Роза и обхватила его шею. Прижалась всем телом и утянула за собой. Они белым подвижным облаком накрыли кушетку; обнаженная Роза и сверху на ней Иван в халате.

– Мы с вами будем долго плыть, пока будут силы, а если у вас не хватит сил, я отдам свои. Только любите меня навсегда! – шептала Роза, целуя Ивана куда попало.

Иван вырвался, вскочил и содрал с себя халат, метнулся, выключил свет и закрыл на ключ дверь.

– Я – преступник! – сообщил он, возвращаясь на Розу Витальевну.

– Вы – безумец, и у нас безумное счастье! – уточнила Роза и растворилась в любви молодого мужчины.

Глянцевая кожа, крепкие мышцы, запах молодости и здоровья. Роза сходила с ума от счастья. Она даже не устремлялась Ивану навстречу. Просто полностью расслабляла тело и улетала далеко-далеко. А потом вдруг обхватывала Ивана сильно-сильно, беспорядочно шарила по спине, и пальцы оставляли жадные вмятины на его теле. Безумный танец любви. Лучший ее танец…

Балетмейстер в училище любил повторять: «Женщина не ляжет, если она не доверяет своему партнеру». Речь шла о дуэтных номерах, поддержках и различных па. Приходилось отдавать себя в руки по необходимости, с кем руководство ставило в пару, с тем и танцевала. Смешнее всего было изображать любовь на сцене, когда ты знаешь, что твой партнер гей или сплетник и доносчик. Но это ведь театр! Только в жизни все по-настоящему. И Жизель останется жива, и Одетта не придет на мертвое озеро.

…Ей казалось, что за несколько минут она прожила всю жизнь. Учеба в Вагановском, бесконечные репетиции и борьба с балетными девчонками «за середину», сольные партии и триумфальные зарубежные гастроли, отказ от всех маленьких и больших радостей, диеты, постоянные травмы и депрессии. Страх завести ребенка и не станцевать главную партию. Она даже успела задать себе вечный вопрос: «Ну почему только теперь? Где все было раньше?» Но эти мысли промелькнули секундой. Главное сейчас было – запомнить. Каждую сотую долю секунды запомнить, чтобы потом с этим жить.

Иван включил свет и посмотрел на часы.

– Уже пора? – спросила Роза, не двигаясь.

– Нет… То есть да. Сейчас пациентка придет… – растерянно произнес Иван, оделся и снова сел на стул возле Розы.

Получилась законченная сцена – вроде ничего и не было.

– Что вы так смотрите? Да навязалась сама, – улыбнулась Роза и, прикрываясь казенной простыней, пошла одеваться за ширму.

– Роза… Вы – удивительная женщина! Со мной такое впервые творится… – приглушенно заговорил Иван. – Мне сейчас показалось… Конечно, вы будете смеяться, но у меня было ощущение, что я ваш первый мужчина в жизни. – Иван взволнованно заходил возле ширмы. – У вас такое тело, такое сильное, страстное – вы такая маленькая в моих руках. Это просто супер! Девочка, вы девочка! Я поверить себе не могу, что вы осчастливили меня, обычного врача. Что значит «навязалась»? Вы – народная артистка! Это я посмел воспользоваться вашей минутной слабостью.

Роза вышла из-за ширмы при полном параде. Тренировочный костюм, поправленные в пучок волосы и свежая губная помада. Она готовилась к худшему, а получилась победа.

Утром следующего дня мобильный телефон зажужжал SMS-сообщением. Роза редко получала эсэмэски, только рассылки. Сердце чуть не выпрыгнуло от счастья.

– «Ты мое солнце))», – прочитала Роза Витальевна. И тут же расстроилась. В ночной рубашке побежала стучаться в дверь Лады.

Лада Корш полночи до этого выслушивала рассказ Розы. Во всех подробностях. Женщины это любят смаковать. Поэтому не выспалась и в разобранном состоянии являла собой жалкое зрелище. Пожилая актриса без грима – существо пугающее. Даже родственник может не узнать. Но Ладе было все равно – для кого стараться, когда мужика нет?

– Ладка, погляди, что мне Иван написал! – возбужденно совала трубку Роза. – Как-то неуважительно, с пренебрежением!

Лада сходила на кухню за очками, нацепила их и медленно прочитала послание.

– А чего ты решила? Вон радуется, кобелина, – хмуро ответила Лада, отдавая телефон.

– Почему ты думаешь, что радуется? – Роза, как девчонка, десятый раз перечитывала и смаковала три слова.

– Ну ты дурная, что ли? – возмутилась разбуженная подруга. – Вон видишь улыбочку тебе прислал.

Роза Витальевна, не отрываясь, смотрела на экран телефона:

– Какая же это улыбочка? Это скобки. Две скобки… Получается какое-то солнце в скобках, значит, не настоящее чувство, да?

– Ой, до чего ж ты темная, ты в каком веке живешь? – разозлилась Лада. – Это скобки вовсе не скобки, а улыбки. Это молодежь изобрела для простоты общения. Сразу эсэмэска другой толк приобретает. Вот прочти эти слова еще раз, но с двойной улыбкой.

Роза Витальевна изо всех сил изобразила широкую улыбку, но получился отчаянный оскал.

– Лад, извини, еще тебя спрошу: а почему он меня солнцем назвал? Нельзя было «любимая» написать или еще что?

Лада зевнула:

– Потому что армянин.

Наступало время завтрака, и коридор оживал звуками. Вежливые и въедливо-любезные пенсионеры не ограничивались «добрым утром», каждый считал нужным узнать в подробностях, насколько оно доброе и доброе ли вообще, чтобы потом нагрузить своими проблемами. Утреннее приветствие было лишь крючком, на который подцеплялся собеседник:

– Доброе вам утро, Розочка! Как спалось?

– Спасибо. Хорошо. – Роза Витальевна знала как дважды два – нельзя отвечать любезностью. Но каждый раз попадалась снова. – А вам как спалось? – проклиная себя за воспитанность, незаинтересованно-учтиво спрашивала Роза.

Собеседник вздыхал для разгона и начинал длинный монолог об артериальной гипертензии, приступообразной одышке и результатах ЭКГ.

Прервать собеседника считалось хамством. Лучше уж было проигнорировать приветствие, пройдя мимо, чем, остановившись, не дослушать про болезни.

– …увеличение остаточного азота и мочевины в крови… лейкоцитоз… мерцательная аритмия… про повышенную СОЭ я вам говорила? Так вот, врач сказал, что…

Сама Роза была весьма нездоровой женщиной, но ей совсем не хотелось говорить о своих болезнях со всеми подряд. Тем более в такой день. Она быстренько юркнула в свою квартиру и вовремя – ей в спину полетело добренькое «хорошего дня» от пожилой соседки с пониженной кислотностью.

Роза включила телевизор, чтобы привести в порядок внутренний сумбур. Он сладкий, он с улыбкой и нежным взглядом этот сумбур, но такой внезапный и тревожный.

Она легла на кровать и через новости о военных действиях в Северной Африке услышала, как громко стучит ее сердце. Она выключила звук телевизора, чтобы без помех насладиться чувствами, наполнявшими грудь. Но сердце тоже перестало быть слышно, словно пульт был многофункциональный.

«Странно как», – задумалась Роза. Она явственно слышала сердцебиение. Может, умом тронулась от гормонального всплеска? Или заразилась галлюцинациями от соседки по лечебной физкультуре?

Роза Витальевна пощупала пульс. Он был абсолютно ровный. Она прислушалась к себе и вдруг поняла: стучало в висках, но не ее ритмом сердца, а сердца Ивана.

Удары были наполненные и гулкие, как молот по наковальне. Мощь сердца любимого придала чувствам Розы еще большую насыщенность. Каким большим сердцем должен обладать мужчина, если его сердцебиение фиксируется подкоркой мозга и удерживается в памяти спустя сутки! Этот стук остается с нею, как напоминание об их любви. Его нет рядом, но в ее висках стучит его жизнь. Это величайшее чудо…

Она поняла, что сейчас он позвонит.

Мобильный телефон взорвался рингтоном из «Лебединого озера». Там-та-рарарам-тарарам. Мелодия проплыла по нисходящей прямо в сердце.

Это мог быть только Иван.

– Как вы себя чувствуете? Как спинка – не болит?

Иван волновался, поспешно произносил слова, отрывистым дыханием выдавая мысли тела и желания.

Какое приятное чувство, когда все сходится: удары сердца, зажатый голос, скомканная речь.

Влюблен.

Вот он – ее бенефис!

Роза не спешила отвечать, она наслаждалась взаимностью. Иван накручивал себя еще сильнее, торопился получить ответный посыл.

– Я вас не отвлекаю? У вас сейчас время завтрака… Вы не пошли? Я всю ночь думал о вас…

Не выдержал. Признался.

Тонкий цветок Роза. Ее педагог по танцу всегда учил – не спеши, дай партнеру возможность высказаться и дыши реже…

– Розочка, как бы хотел сейчас быть рядом с вами…

– Будь.

Она не признавала желаний в сослагательном наклонении.

Иван обрадовался ответному признанию, разразился водопадом откровений:

– Девочка моя! Моя девочка… Я хочу тебя видеть, трогать, слышать. Это не слова, я готов сейчас ехать к тебе и забрать тебя на весь день. Но сегодня у меня назначена встреча с главврачом ЦИТО, нам нужно обсудить детали моего перевода. Если ты велишь приехать, я все брошу и приеду за тобой.

Роза расстроилась, потому что понимала, что она ответит. Работа прежде всего. Она сама всегда так поступала. Что может сравниться с любимым делом, с востребованностью? Иван превосходный массажист, и его карьера не должна тормозиться из-за их романа.

– Завтра я буду тебя ждать. А сегодня пусть все пройдет как ты задумал. Ты лучший специалист, у тебя фантастические руки! Да, да, когда ты делаешь массаж, кажется, что у тебя четыре руки. Не смейся, ты вытворяешь что-то невероятное своими пальцами. Я путаюсь в действиях твоих рук, они проникают глубоко в ткани, хозяйничают там, как дома, а потом, забрав все плохое и ненужное, оставляют чистую энергетику здоровья и релакса. Ты должен знать себе цену, ты должен быть лучшим!

Иван обрадовался, как ребенок:

– Если на меня обратила внимание такая женщина, как вы, конечно, я должен быть лучшим! Вы станете гордиться мной, когда мною будут гордиться другие.

Они попрощались очень нежно, едва-едва касаясь словами слуха.

В дверь постучала Лада. Словно дожидалась окончания телефонного разговора. Очень вовремя.

– Звонил, звонил. Только что разговаривали, – опередила вопрос подруги Роза и, довольная, пошла ставить чайник.

– У него ж сегодня нет дежурства? – непонятно о чем спросила Лада.

Собирается с мыслями, видать. Все-таки такой калейдоскоп событий за два дня необычен для тихого пансионата.

– Лада… Ладушечка… Завтра он заберет меня, и мы на весь день уедем куда-нибудь. Куда глаза глядят. Я счастлива, Ладочка! Ты не представляешь, КАК я счастлива.

Лада слушала в легком недоумении. Сама-то уже забыла, как влюбляться. А как хочется! Хоть немножечко, ну самую малость. Хоть во сне…

– Ты говорила, что он переводится? – напомнила Лада, помогая расставлять чайный сервиз.

Роза присела за стол, задумалась и механически начала двигать чашки, ложки…

«Нервничает», – угадала Лада. Язык жестов хорошо был известен ей еще по театральному училищу.

– Да… Он переводится отсюда в ЦИТО. И я буду его реже видеть. Ну ничего, в выходные дни никто его не отнимет у меня.

Лада взяла доску и стала нарезать хлеб для бутербродов. Завтрак она проспала, всю ночь слушала откровения подруги.

Да и не любила она просыпаться рано – богемная привычка. Это только в пословице бог дает жаворонкам. Ничего он не дает, если человек живет и не знает, зачем. Можно до полудня спать, а вечером выйти на сцену и «порвать» зал. Хотя это уже воспоминания. Срочно нужно чем-то себя занять. Старой славой не живут, а новой очень даже.

– С сыром или с ветчиной? – Лада занесла нож.

– Все равно. Слушай, а если Ивану перевестись не в ЦИТО, а в мой театр?

Лада села, налила из заварочного чайника травяной сбор, отправила в рот бутерброд с сыром и ветчиной. Вкуснятина.

– А ты почему не ешь? Любовью сыта не будешь. Давай хоть круассанов тебе положу.

Роза задумчиво собирала крошки хлеба пальцами. Это у нее привычка такая была, чтобы дать мыслям в порядок выстроиться.

– Круассаны? Не… Эти невкусные. Вот в Париже – да. Там умеют готовить. А наши как резина. Слушай, тебе понравилась моя идея?

– Интересная, – одобрила Лада, разрезая круассан пополам, как сэндвич. – Ты же преподаешь в театре, и, значит, вы будете видеть друг друга хоть каждый день.

– У меня классы только два раза в неделю. Но я могу взять дополнительно учеников. Это как раз не проблема. Главное, согласится ли он. А сперва нужно выяснить, есть ли вакантное место для массажиста. У нас люди десятилетиями работают, не просто выбить свободную единицу, мужики же в декрет не уходят. Держатся зубами за свои места. Загранпоездки, статус. Правда, платят немного, зато театр часто на гастроли выезжает.

Лада вложила в круассан тонкий ломтик сыра и полоску венчины, макнула в мед, откусила и аж глаза зажмурила от удовольствия:

– Райское наслаждение! Люблю сочетание соленого и сладкого. Эх, научусь сама делать круассаны, мне еще мама говорила, что у меня талант кулинарки. А что? Была актрисой – стала кондитером. Главное, чтобы мне нравилось это занятие и тебе вкусно было, правильно?

– У нас режимное учреждение, и проверки занимают слишком много времени. Придется подождать. Но я постараюсь. Ты знаешь, если мне надо – я постараюсь. Главное, его убедить, что ему это надо. Чувства в данной ситуации не аргумент. Он мужчина с горячим темпераментом, амбициозный. Я сделаю упор на его будущую славу. Деньги и слава – вот главные стимулы роста. Деньги он сможет заработать халтурой, то есть частными сеансами. А слава придет. Есть талант – будет и слава. И статус массажиста «Гранд-театра» – это прямой путь наверх.

– Смотри, как тебя зацепило, – рассмеялась Лада, собирая посуду со стола. – А ты представь своего сексуального красавца в этом гадюшнике. Его же ваши стервы порвут на части. А ты будешь ходить и сопли мотать. Как тебе ТАКАЯ перспектива?

Роза мило улыбнулась и пальчиком, как маятником, покачала «нет».

– Если он не глуп, то будет вести себя как паинька. И не даст мне повода расстраиваться из-за мелких интрижек. Хотя я и к этому готова. Он молод и прекрасен. Конечно, в него будут влюбляться. Но он мой… как это называется?

– Протеже. Любовник. Смотря, что ты хочешь сказать…

– Он мой. И точка.

Лада в недоумении уставилась на подругу. Как можно так влюбиться на старости лет, что крышу снесло?

– Я всегда именно так влюблялась, до потери сознания. Первый раз я влюбилась еще в Вагановском училище. Мальчик со мною вместе учился – сумасшедшей красоты! Будто принц Дезире со страниц сказки сошел. Именно таким я его и воспринимала: отважным, безупречным, готовым умереть за меня. Когда мы танцевали в училище отрывок из «Спящей красавицы», не было пары красивее. Мы были счастливы уже оттого, что танцуем вместе и что просто танцуем. Это был праздник для всех, кто нас видел. Глядя на нас, хотелось влюбляться и создавать образцовые балетные семьи.

Лада внимательно слушала, стоя у мойки с губкой в руке.

– Почему вы не поженились?

Роза улыбнулась и загадочно произнесла:

– А мы поженились.

Лада удивленно приподняла бровь:

– Да? А ты мне никогда не рассказывала. И куда же он делся, твой красавец-принц?

Роза вздохнула и на выдохе произнесла одним словом:

– Мы развелись… Не нужно об этом. Только в сказке принц оживляет принцессу Аврору, и они живут долго и счастливо. В жизни все произошло беспощадно, грязно и мерзко. Прости, у меня сейчас совсем не то настроение, чтобы говорить о плохом.

Лада повернулась к мойке и начала мыть посуду.

– Эх, Розонька, дуры мы с тобой, что не родили в свое время. Сейчас бы все по-другому было. Смотрю на девчонок, подруг своих по сцене, и завидую им. У всех по одному, по двое детишек, а я все о карьере пеклась. А теперь вот одна живу в богадельне. Ты меня, как никто, поймешь. Больно ведь, согласись?

Роза неопределенно пожала плечами.

– Скажи, вот ты почему не рожала? Извини, если тебе неприятно об этом говорить, можешь не отвечать, – тактично добавила Лада.

Роза плавно скрестила руки на груди, слегка откинула голову назад и так замерла. Лебедь Сен-Санса.

«Живая фотография», – отметила про себя Лада.

– Нет, я отвечу. Ничего в этой теме для меня запретного нет. Я никогда не хотела иметь детей. Мне казалось, что они будут мешать моей карьере. Растить кого-то – это означает забыть о себе. А у меня на первом, втором и третьем месте всегда был балет. Нельзя одинаково хорошо заниматься несколькими делами. Что-то будет страдать. Я выбрала балет, и это мое детище, которому я посвятила всю жизнь.

– Не жалеешь? – с сомнением спросила Лада, вытирая руки бумажным полотенцем.

– Никогда не жалела. Не мое это.

– Вот и ладно, – подытожила Лада и направилась к двери. – Пойду я, мне сейчас к главврачу надо.

– А что у тебя? Язва обострилась? – участливо спросила Роза, поднимаясь, чтобы проводить.

– Не… Мы с ним в бридж на двоих играем, – рассмеялась Лада. – Хочешь, присоединяйся, только тебе пару найти нужно.

Роза шутливым жестом подправила грудь, подмигнула и встала в четвертую позицию:

– Спасибо. Я уже нашла! Оп-па!