В маленькой темной лаборатории большого университетского госпиталя молодой человек по имени Роберт зажигает свечи, воскуряет палочку с жасминовым благовонием, а затем садится на пол и с легкостью принимает позу лотоса. Верный буддист, практикующий тибетскую медитацию, он собирается снова отправиться во внутреннее созерцательное путешествие. Как обычно, Роберт стремится к тому, чтобы утихло непрестанное пустословие ума и он мог погрузиться в более глубокую и более ясную внутреннюю реальность. Подобные путешествия он совершал уже тысячу раз, но сейчас происходит нечто особое: пока он входит во внутреннюю духовную реальность, так что материальный мир вокруг него становится бледной иллюзией, он почти в буквальном смысле остается связан с физическим здесь и теперь с помощью хлопчатобумажной бечевки.

Один свернутый конец бечевки лежит около Роберта, другой находится за закрытой дверью лаборатории в соседней комнате на моем пальце – я сижу вместе с моим другом и многолетним коллегой по исследовательской работе доктором Юджином д’Аквили. Мы с Джином ждем, когда Роберт через веревочку подаст нам сигнал о том, что его медитативное состояние достигло своей трансцендентной вершины. Именно момент духовного подъема представляет для нас особый интерес.[1]

Метод: как уловить духовную реальность

На протяжении многих лет мы с Джином изучали взаимосвязи между религиозным опытом и работой мозга, и мы надеялись, что, исследуя деятельность мозга Роберта в наиболее интенсивные и мистические моменты его медитации, мы сможем лучше понять таинственные связи между сознанием человека и его постоянным непреодолимым стремлением установить отношения с чем-то бульшим, чем он сам.

Ранее, беседуя с нами, Роберт пытался описать нам словами, как его медитация достигает духовной вершины. Сначала, говорил он, успокаивается ум, что дает возможность появиться более глубинной и определенной части Я. Роберт считает, что внутреннее Я есть самая подлинная часть его идентичности, причем эта часть никогда не меняется. Для Роберта такое внутреннее Я не метафора и не просто установка, оно имеет буквальный смысл, оно устойчиво и реально. Это то, что остается, когда сознание оставляет свои заботы, страхи, желания и другие занятия. Он считает, что это внутреннее Я составляет саму суть его бытия. Если на Роберта надавить в разговоре, он даже может назвать собственное Я своей «душой».[2]

Роберт говорит, что когда это глубинное сознание (какова бы ни была его природа) возникает в моменты медитации, когда он целиком поглощен созерцанием внутреннего, то внезапно начинает понимать, что его внутреннее Я не есть нечто изолированное, но что оно неразрывно связано со всем творением. Однако когда он пытается описать этот крайне личный опыт словами, то неизбежно обращается к знакомым клише, которыми на протяжении веков пользовались люди, пытаясь рассказать о необъяснимых духовных переживаниях. «Возникает чувство вечности и бесконечности, – может сказать он. – В этот момент я как бы становлюсь частью всех и всего, приобщаюсь к существующему».[3]

Для традиционного ученого подобные слова не имеют никакой ценности. Наука занимается тем, что можно взвесить, сосчитать и измерить – а все то, что не поддается верификации на основе объективного наблюдения, просто нельзя назвать научным. Хотя если бы какого-то ученого заинтересовал опыт Роберта, он как профессионал должен был бы заявить, что слова практика медитации носят слишком личный и слишком спекулятивный характер, так что они вряд ли указывают на какой-либо конкретный феномен в материальном мире.[4]

Однако после многих лет исследовательской работы мы с Джином пришли к убеждению, что переживания, о которых сообщает Роберт, вполне реальны и их можно измерить и верифицировать с помощью настоящей науки[5]. Вот что заставляет меня сидеть за спиной у Джина в тесном смотровом кабинете, держа между пальцами тонкую веревочку: я жду, когда у Роберта наступит момент мистического полета, потому что хочу «сфотографировать» это переживание.[6]

Роберт медитирует, а мы ждем около часа. Затем я чувствую, что он осторожно тянет за веревочку. Это означает, что мне пора ввести радиоактивный материал в капельницу, чтобы тот по длинной трубочке поступил в вену на левой руке Роберта. Мы даем ему еще немного времени на завершение медитации, а затем сразу доставляем его в один из кабинетов отделения ядерной медицины, где находится самое современное устройство для однофотонной эмиссионной компьютерной томографии (ОФЭКТ). Роберт моментально оказывается на металлическом столе, и вокруг его головы с помощью четкого движения роботов начинают вращаться три гамма-камеры.

Камера для ОФЭКТ – это высокотехнологичное устройство для визуализации, которое выявляет радиоактивное излучение[7]. Камеры ОФЭКТ сканируют голову Роберта, выявляя место накопления радиоактивного материала, который мы ввели в тот момент, когда он потянул за бечевку. Этот материал распространяется по кровеносным сосудам и почти моментально поступает к мозговым клеткам, где и остается на протяжении нескольких часов. Таким образом метод ОФЭКТ дает нам точный стоп-кадр состояния кровеносного потока в мозгу Роберта сразу после введения вещества – то есть именно в пиковый момент медитации.

Усиление притока крови к какой-то части мозга указывает на усиление активности данной зоны[8]. Поскольку на сегодняшний день мы достаточно хорошо понимаем, какие функции выполняют отдельные зоны мозга, мы можем предполагать, что ОФЭКТ представит нам картину работы мозга Роберта в кульминационный момент его медитации.

Данные, которые мы получаем

Полученные данные действительно интересны. На томограммах мы видим признаки необычной активности малого участка серого вещества на вершине задней части мозга (см. рис. 1). Это сплетение нейронов с узко-специальной функцией называется задней верхней теменной долей, но для данной книги мы придумали иное название этого участка: ориентационно-ассоциативная зона, или ОАЗ.[9]

Первоочередная задача ОАЗ – ориентация человека в физическом пространстве. Она оценивает, что находится выше и что ниже, помогает нам судить об углах и расстояниях и позволяет нам безопасно перемещаться в опасном физическом окружении[10]. Для выполнения такой функции эта зона прежде всего должна иметь ясный и устойчивый образ физических границ человека. Сказать проще, она должна четко отделять тебя от всего остального, от того, что есть не ты, от того, что составляет остальную вселенную.

Рис. 1: В верхнем ряду представлено образ мозга испытуемого, когда тот отдыхает; можно видеть, что уровень активности равномерно распространен по всему мозгу. (Верхняя часть образа – это передняя часть мозга, ассоциативная зона внимания, АЗВ, а нижняя часть соответствует ориентационно-ассоциативной зоне, ОАЗ.) В нижнем ряду – образы мозга испытуемого во время медитации, при этом активность левой зоны ориентации (справа от вас) заметно меньше соответствующей правой зоны. (Чем темнее зона, тем выше ее активность, а чем светлее, тем активность меньше.) Мы представляем здесь черно-белые образы, поскольку это делает изображение в нужной степени контрастным при печати, хотя на экране компьютера мы видим образы в цвете.

Может показаться странным, что мозгу понадобился специальный механизм, чтобы отличать тебя от всего остального в мире; для нормального сознания это отличие кажется чем-то до смешного очевидным. Но это объясняется именно тем, что ОАЗ исполняет свою работу добросовестно и незаметно. И при поражении этой зоны мозга человеку крайне трудно перемещаться в пространстве. Когда такой человек, например, подходит к постели, мозг тратит столько сил на постоянную оценку углов, глубины и расстояний, что без его помощи просто лечь для человека становится невозможно трудной задачей. Без помощи зоны ориентации, которая постоянно следит за меняющимся положением тела, человек не может найти свое место в пространстве ни психически, ни физически, так что при попытке лечь на кровать он может упасть на пол или, если ему удалось оказаться на матрасе, когда он пожелает улечься покомфортнее, он прижмется к стене в неудобной позе.

Но в нормальных обстоятельствах ОАЗ помогает создавать четкое ощущение физического положения в мире, так что нам об этом вовсе не приходится думать. Чтобы хорошо делать свое дело, зоне ориентации требуется постоянный приток нервных импульсов от сенсорных датчиков со всего тела. ОАЗ сортирует и обрабатывает эти импульсы со сверхъестественной скоростью в каждый момент нашей жизни. По своей невероятной трудоспособности и быстроте она превосходит самые современные компьютеры.

И потому неудивительно, что образы мозга Роберта при исследовании системой ОФЭКТ, выполненном до занятия медитацией в обычном состоянии его сознания (базовый уровень), показывают, что многие участки мозга, включая зону ориентации, находятся в состоянии высокой активности. При этом на экране мы видим пульсирующие вспышки ярко-красного или желтого цвета.

Когда медитация у Роберта достигает своей вершины, на образах мозга эта зона окрашивается холодными зелеными и голубыми тонами, что указывает на резкое снижение ее активности.

Это открытие нас заворожило. Мы знаем, что зона ориентации никогда не отдыхает: как же нам тогда объяснить такое необычное снижение активности этого небольшого участка мозга?

И здесь нам пришла в голову удивительная мысль: если зона ориентации продолжает работать с обычной интенсивностью, но что-то заблокировало приток сенсорной информации к ней[11]? Эта гипотеза позволила бы объяснить снижение мозговой активности в данной зоне. А еще любопытнее другое: это могло бы означать, что ОАЗ на время «слепнет», она лишается той информации, которая ей нужна для нормальной работы.

Что же должно произойти, спрашивали мы себя, когда ОАЗ лишится информации, необходимой для ее работы? Будет ли она продолжать следить за границами тела? Но если к ОАЗ перестанет поступать нужная информация, она не сможет определить эти границы.

Как же в этом случае будет действовать мозг? Может быть, зона ориентации, неспособная найти границы телесного Я, допустит, что таких границ не существует? Быть может, в этом случае мозг сможет наделить Я бесконечностью и воспринимать его как систему связей со всеми и всем, что находится в сфере ума. И такая картина воспринимается как окончательная и неоспоримая реальность.

Именно так Роберт и поколения мистиков Востока, жившие ранее, описывали свои пиковые мистические и духовные переживания и наивысшие моменты медитации. Вот как об этом говорят Упанишады индуистов:

Роберт входил в число восьми наших испытуемых, практиковавших тибетскую медитацию. В каждом случае это была одна и та же рутинная процедура, и буквально у всех испытуемых сканирование методом ОФЭКТ позволяло выявить снижение активности зоны ориентации в тот момент, когда их медитация достигала вершины.[13]

Позже мы расширили рамки эксперимента и исследовали таким же образом нескольких францисканских монахинь на молитве[14]. И снова сканирование методом ОФЭКТ показало, что в пиковые моменты религиозных переживаний у сестер можно было наблюдать подобные изменения мозговой активности. Однако, в отличие от буддистов, сестры описывали свой опыт по-другому: они говорили о ясном чувстве близости Бога и слиянии с Ним[15]. Их описания походили на слова христианских мистиков прошлого, включая такие слова францисканской монахини XIII века Анджелы из Фолиньо: «Как велика милость Того, Кто осуществляет этот союз… Я обладала Богом в такой полноте, что уже не жила в обычном моем состоянии, но меня повели к миру, в котором я соединилась с Богом и могла радоваться всему».

В процессе наших исследований и накопления данных мы с Джином нашли, как мы полагаем, надежное свидетельство того, что мистический опыт наших испытуемых – измененное состояние сознания, в котором, по их словам, Я сливается с чем-то большим, – не было просто эмоциональным курьезом или просто плодом фантазии, но всегда соответствовало ряду наблюдаемых неврологических феноменов, довольно необычных, но не выходящих за рамки нормального режима работы мозга. Иными словами, мистический опыт реален с биологической точки зрения, доступен наблюдению и может быть предметом научного исследования.

Такой результат не был для нас неожиданным. На самом деле все наши предыдущие исследования позволяли его предсказать. На протяжении многих лет мы просматривали научные труды, посвященные взаимосвязям между религиозными практиками и мозгом, пытаясь понять, какова биологическая основа веры. Мы изучали большое количество самых разных материалов. В некоторых исследованиях рассматривались интересующие нас вопросы на уровне простой физиологии – скажем, речь в них шла об изменении артериального давления во время медитации. Другие касались куда более возвышенной материи – например, была попытка измерить целительную силу молитвы. Мы знакомились с исследованиями состояния людей, переживших клиническую смерть, изучали мистические эмоции, вызванные эпилепсией и шизофренией, собирали данные о галлюцинациях, спровоцированных химическими веществами или электростимуляцией участков мозга.

Кроме изучения научной литературы мы искали описания мистических переживаний в мировых религиях и мифах. В частности, Джин изучал ритуальные практики древних культур и пытался найти связь между появлением ритуалов и эволюцией человеческого мозга. Существует целое море данных, касающихся такой взаимосвязи религиозных ритуалов и мозга, но немногие из них были приведены в систему или включены в целостную картину. Но по мере того как мы с Джином исследовали горы сведений о религиозном опыте, ритуале и мозге, некоторые части пазла складывались в картинки, имеющие глубокий смысл. Постепенно мы создали гипотезу, что духовный опыт – самыми своими корнями – тесно связан с биологической сущностью человека. В каком-то смысле биология определяет собой духовные стремления.

Сканирование методом ОФЭКТ позволило нам приступить к проверке нашей гипотезы, исследуя активность мозга людей, занимающихся духовными практиками. Нельзя сказать, что полученные результаты абсолютно доказывают нашу правоту, но они поддерживают нашу гипотезу, демонстрируя, что в момент духовного переживания мозг ведет себя так, как предсказывала наша теория[16]. Эти обнадеживающие результаты углубили наш энтузиазм относительно работы и усилили интерес к тем вопросам, которые занимали нас на протяжении многих лет исследований. Вот на каких вопросах мы сосредоточили наше внимание. Коренится ли потребность людей создавать мифы в их биологической сущности? В чем заключается неврологическая тайна власти ритуала? Какова природа видений и откровений великих мистиков: связаны ли эти феномены с психическими или эмоциональными нарушениями или же они есть результат целостной системы обработки сенсорных данных при нормальной с неврологической точки зрения работе здоровой и устойчивой психики? Могли ли такие эволюционные факторы, как сексуальность и поиск пары, повлиять на биологический аспект религиозного экстаза?

Пытаясь лучше понять то, что следует из нашей теории, мы снова и снова наталкивались на один и тот же вопрос, который, похоже, был главным из всех прочих: нашли ли мы общие биологические корни для всех религиозных переживаний? И если нашли, что эта теория говорит нам о природе духовного поиска?

Скептик мог бы сказать, что если все духовные стремления и переживания, включая желание людей вступить в контакт с божественным, имеют биологическую природу, это объясняется бредовым состоянием, нарушением биохимических процессов в скоплении нервных клеток.

Однако данные исследований методом ОФЭКТ указывают на другую возможность. Зона ориентации здесь работала в необычном режиме, но нельзя сказать, что работала неправильно, и мы полагаем, что цветные образы томограммы на экране компьютера показывали нам, как мозг превращает духовный опыт в реальность. После многих лет изучения литературы и исследований мы с Джином продолжаем думать, что имели дело с реальными неврологическими процессами, которые в ходе эволюции дали возможность нам, людям, выходить за рамки материального существования и вступать в связь с более глубокой, духовной частью нас самих, которая воспринимается нами как абсолютная и универсальная реальность, связывающая нас со всем существующим.

В данной книге мы намерены представить контекст для этих удивительных гипотез. Мы рассмотрим биологическую сторону стремления человека создавать мифы и покажем неврологические механизмы, которые придают этим мифам форму и снабжают силой. Мы поговорим о взаимосвязи мифа и ритуала и объясним, как ритуальное поведение влияет на нервные клетки мозга, создавая такие состояния, которые связаны с рядом переживаний трансцендентного, начиная с легкого ощущения духовной общности с членами конгрегации и кончая более глубинным чувством единства, которое проявляется при участии в интенсивных и продолжительных религиозных обрядах. Мы покажем, что глубокий духовный опыт святых и мистиков любой религии и любой эпохи также можно связать с той деятельностью мозга, которая наделяет ритуал трансцендентной силой. Мы также покажем, как стремление мозга интерпретировать подобные переживания может стать биологической основой различных конкретных религиозных верований.

Мой коллега и друг Джин д’Аквили, к великому сожалению, умер незадолго до того, как была начата работа над данной книгой, и его здесь остро не хватает. Именно Джин вдохновил меня заняться изучением взаимосвязи ума и духа, именно он научил меня другими глазами смотреть на сложную структуру уникального органа, находящегося в нашем черепе. Наша совместная работа – научные исследования, положенные в основу данной книги, – снова и снова вынуждала меня пересматривать мои ключевые представления о религии и, в сущности, о жизни, реальности и даже ощущении собственного Я. Это было путешествие к открытию своего Я, в котором я менялся, и совершить которое, как я думаю, нас призывает наш мозг. Далее на этих страницах представлено путешествие к самым глубинным тайнам мозга, к самой сердцевине нашего Я. Оно начинается с самого простого вопроса: каким образом мозг определяет то, что реально?

В начале 1980-х ученые одного из ведущих университетских центров, занимавшихся конструированием роботов, наблюдали, как последняя их модель неуверенно, рывками передвигается с одного конца своей вселенной к другому. Эта вселенная помещалась в захламленном подвале университетского здания, используемом как склад, и составляла метров шесть в ширину. Но это был единственный мир, с которым робота познакомили программисты.

Сам робот – неуклюжее соединение процессорных блоков компьютера с подвижным металлическим каркасом – путешествовал, не покидая здания. Его не пытались сделать красивым, но хотели сделать умным, его мощный компьютерный мозг содержал специальную программу, чтобы он мог «продумать» свой путь по комнате. Робот был также снабжен рудиментарным органом зрения: к его каркасу крепилась видеокамера, которая снабжала его компьютерный мозг «сенсорными» сигналами, помогавшими успешно перемещаться в пространстве.

Ученые разработали эту модель робота для выполнения весьма простых задач: с помощью «органа зрения» безопасно перемещаться по захламленной комнате, найти дверь, ведущую в коридор, и открыть ее. Несведущему человеку могло бы показаться, что эти задачи слишком примитивны для такой сложной машины, но ученые знали, что на их решение роботу придется до предела потратить все свои вычислительные способности. Они надеялись, что этот эксперимент позволит им лучше понять способность искусственного разума взаимодействовать с окружающей обстановкой в процессе движения.

Движение было главным элементом данного эксперимента, оно ставило перед компьютерным мозгом робота крайне трудные задачи буквально на каждом совершаемом им нелегком шагу: даже самому незначительному движению предшествовала мучительно долгая пауза, посвященная анализу, – скажем, решение проблемы, как обогнуть стол, могло сделать робота неподвижным на целые часы.

Чтобы понять, почему робот продвигался так медленно, нам надо вспомнить, насколько примитивны были его инструменты для восприятия окружения. У него был только один источник информации об окружающем мире, в котором он искал свой путь: визуальные образы, поступающие на компьютер с видеокамеры, прикрепленной к его каркасу. Эти образы помогали роботу ориентироваться в среде, но при малейшем перемещении вся картина менялась: углы и расстояния становились иными, тени сдвигались, одни предметы становились ближе, а другие оказывались дальше.

Предметы в комнате, разумеется, не двигались, менялись только пространственные отношения робота с каждым из них. Каждый раз, когда робот продвигался вперед, он видел иную картину мира. Она отличалась от старой немного, но этого было достаточно, чтобы умная машина замерла на месте. Ее процессорам не хватало мощности, а программам – сложности для понимания того, что мир, запечатленный в предыдущем наборе образов, просто-напросто – чуть измененная версия все того же мира.

Таким образом, для робота любое изменение было тотальным, так что каждый новый образ был для него отражением совершенно иной вселенной. Робот не мог перенести опыт «старого» мира в мир новый – для него реальность не перетекает плавно с одного момента в другой – таким образом, новый визуальный образ представляется для него совершенно незнакомой реальностью, с которой надо учиться обращаться заново.

Сопутствующая обработка информации оказалась крайне тяжелой нагрузкой для цифрового мозга робота, и в результате он передвигался крайне медленно. В итоге, через десять часов после запуска он дошел до двери, к которой изначально стремился, взялся своей механической лапой за ее ручку, потянул на себя и открыл ее.

По завершении этого путешествия сотрудники лаборатории устроили маленький праздник. Затем робота перекатили в отправную точку его маршрута и дали задание повторить путешествие. Робот добросовестно начал новую мучительную прогулку по загроможденному помещению и после многих часов тяжелой работы снова достиг конечного пункта. Однако, пока его камера искала дверь, а компьютер сравнивал полученные визуальные образы с образцами, хранящимися в памяти, робот постоянно резко прерывал движение. Кто-то взял липкую ленту и наклеил ее на дверь, сделав маленький черный знак Х., который все изменил. Робот ничего не знал о двери с таким знаком. Ничто в его кремниевых понятиях не намекало на то, что дверь со знаком Х может по-прежнему считаться дверью. Из-за этого Х дверь в восприятии лишалась характерных для нее признаков, так что ему оставалось продолжать искать ее в других местах.

Только что описанный эксперимент был проведен около двадцати лет назад, когда высокие технологии только начали развиваться, и ученые с энтузиазмом только взялись за изучение возможностей искусственного интеллекта. Затем создавались новые поколения компьютеров, у которых увеличивались объем памяти и скорость обработки потока информации. Такие удивительные новинки, как распознавание голоса или виртуальная реальность, стали обычным явлением, и сегодня наши самые совершенные компьютеры за один миг могут решить столько математических уравнений, сколько Ньютон едва успел бы решить в течение пяти своих жизней.

Но несмотря на два десятилетия стремительного развития новых технологий, даже самые мощные модели искусственного интеллекта не могут так плавно и гибко следить за изменениями реального мира, как это делает мозг. Когда перед подобными машинами ставят задачу обрабатывать информацию, не прекращая целенаправленного движения по комнате, даже самые совершенные роботы уступают в ловкости ребенку, кошке или хомяку.

Такое несовершенство искусственного интеллекта, разумеется, не затмевает блеска разума тех ученых, которые конструируют разумные машины. Но это позволяет нам понять, как трудно собрать миллиарды битов разрозненных данных в единое, динамичное и устойчивое представление о «мире», в котором может целенаправленно и безопасно перемещаться отдельный организм. Но эту неимоверно сложную задачу постоянно решают все живые существа, даже самые примитивные. Фактически это наиважнейшее условие выживания: любой организм должен постоянно обрабатывать лавину все время поступающих к нему сенсорных данных. Их надо сортировать и обрабатывать, чтобы они складывались в одну реальную картину действительности, а затем живое существо свободно движется в этой реальности таким образом, чтобы максимально обеспечить свой шанс на выживание.

По сути, выживание животного зависит от его способности взаимодействовать с его окружением так, чтобы максимально увеличить возможность найти себе пару и пропитание, одновременно сводя к минимуму риск сорваться со скалы или наткнуться на голодного хищника. Интересно, что дезориентированный робот, о котором речь шла ранее, был бы явно неспособен справиться со всеми этими задачами. Если бы он был съедобным живым существом, то стал бы легкой добычей хищника. В то же время обезьяны, кролики, мыши и любая другая подвижная живая тварь могут быстро заметить опасность и возможности, с которыми они постоянно сталкиваются в окружающем мире, и быстро на них отреагировать, что значительно повышает их шанс на выживание.

Почему живые существа способны обрабатывать сенсорную информацию успешнее, чем самые современные компьютеры? Самый вероятный ответ звучит так: потому что их сложные нейронные сети, которые занимаются интерпретацией поступающих сенсорных сигналов, были созданы не современными учеными, опирающимися на логику, а собирались, нейрон за нейроном, от самых примитивных до самых совершенных участков, методом проб и ошибок на протяжении миллионов лет эволюционного процесса[17]. Подобные неотложные конкретные проблемы выживания на протяжении бесчисленных поколений вели тонкую генетическую настройку нервной системы, которая в итоге достигла такой сложности и такой изящной целостности, что даже самые блестящие компьютерные программисты пока могут лишь мечтать о подобном уровне функционирования. Задача любого живого мозга, независимо от степени его неврологического совершенства – будь то крохотные нервные узлы, управляющие поведением насекомого, или невероятно сложный неокортекс человека – всегда оставалась одной и той же: увеличить шансы организма на выживание с помощью реакций на сырые сенсорные данные, которые при обработке складываются в рабочую картину мира.

Мозг всех живых существ для выполнения своей функции пользуется работой одной и той же единицы – нервной клетки, которая у разных существ работает примерно одинаково[18]. Нервная система даже самого примитивного существа действует по тем же основным законам химической стимуляции и проведения электрического импульса, что и мозг человека. Так, например, представитель класса плоских червей[19] может иметь всего лишь несколько сот нервных клеток во всем своем организме, но процессы, которые позволяют этой рудиментарной нервной системе управлять нехитрым набором действий – касающихся питания, размножения и уклонения от потенциальной опасности, – это ровно те же самые процессы, которые, умноженные и в усовершенствованном виде, действуют в удивительно сложном мозге человека и позволили, скажем, Эйнштейну ставить легендарные мысленные эксперименты или Шекспиру создать его поэзию.

Трудно измерить дистанцию, отделяющую мозг человека от нервной системы червя, но с неврологической точки зрения она не бесконечна. Отличия здесь в основном определяет степень сложности. Именно сложность, если рассматривать это с неврологической точки зрения, отличает червя от жабы, жабу от шимпанзе, а шимпанзе, скажем, от Стивена Хокинга.

Эволюция мозга животных в целом заключалась в том, что он становился все сложнее[20]. Эта сложность позволяла организмам все точнее оценивать состояние окружающей среды и реагировать на происходящие в ней изменения более дифференцированно и эффективно с помощью широкого набора адаптивных реакций. У таких примитивных организмов, как черви, нервная система состоит из простой цепочки нервных клеток, что позволяет животному интерпретировать реальность лишь самым грубым образом и реагировать на нее простейшими реакциями – приблизиться/убежать.

Однако в процессе эволюции видов эта нервная цепочка стала длиннее и обрела усложненную структуру. Там появились петли и узлы. Она стала усовершенствованной сетью нервных клеток, которых стало гораздо больше: сначала миллионы, а потом миллиарды. Они стали частью в высшей степени специализированных структур, которые с высокой степенью точности обрабатывали сенсорную информацию. В итоге между структурами возникли многочисленные связи, позволявшие им обмениваться информацией, строить из нее общую богатую и многоярусную картину окружающей среды и адаптироваться к ней самыми оптимальными способами.

Неимоверная сложность, которую обрела в процессе эволюции нервная система, достигла своей вершины в такой уникальной конструкции, как мозг человека. Благодаря своей совершенной неврологической архитектуре мозг дает человеку мультисенсорную и многомерную картину окружающего мира. Это позволяет ему также пользоваться широким спектром сложных поведенческих реакций в ответ на опасности и возможности этого мира.

Люди обладают способностью предвидеть развитие плохих или благоприятных ситуаций, представлять себе разные альтернативные варианты и потенциальные последствия, даже самые сложные, а также планировать пути к достижению оптимальных результатов. Благодаря человеческому мозгу, который велик по объему и сложен, люди научились хранить пищу впрок, выращивать злаки и рыть колодцы. Для повышения своих шансов на выживание они объединялись в племена и кланы, чтобы общаться, вместе охотиться, делиться запасами и успешно защищаться от опасности. По мере развития сообществ люди учились все совершеннее управлять своей средой, создавая для этого города, государства, правительства, религии, культуру, технологии и, наконец, науку.

Говоря о функциях мозга, которые позволили людям всего этого достичь, употребляют самые разные слова, такие как творчество, талант, понимание или вдохновение. Но человек не мог бы быть человеком, если бы его мозг не обладал способностью генерировать богатую деталями, реальную и понятную картину мира.

Средний вес мозга человека составляет 1,6 килограммов. По размеру он примерно соответствует большой головке цветной капусты, а по цвету и консистенции напоминает большой шар крайне прочного тофу. Маленькими связками мозг прикреплен к стенке черепа, а тонкий слой жидкости между костями черепа и внешней бороздчатой поверхностью мозга служит защитной подушкой. Эти особые извилины представляют собой различные отдельные структуры, составляющие вместе целостную архитектуру мозга. Каждая такая структура исполняет узкоспециальные функции, но одновременно тесно сотрудничает с другими частями мозга как целого. Такое сложное и утонченное взаимодействие частей позволяет мозгу направлять и интерпретировать информацию, поступающую к нему по нервным волокнам мощным потоком, и реагировать на нее должным образом.

Есть два принципиальных способа, позволяющих нам судить о том, какую именно функцию выполняет определенная структура мозга. Во-первых, это изучение случаев повреждений мозга любой природы, чаще всего из-за опухолей, травм или инсультов. Исследуя, какие функции выпадают при повреждении конкретного участка мозга, ученые, например, открыли, что при поражении затылочной доли ухудшается зрение, а повреждение височной доли может повлиять на речь.

Определить функции разных участков мозга можно и другим способом – с помощью изучения мозга человека, выполняющего особые задачи, методами визуализации. Этот подход называют изучением активности мозга. Методы визуализации позволяют установить, какие участки мозга активизируются при определенном поведении испытуемых.

Мы не можем подробно разобрать анатомическое строение мозга: это не соответствует нашим целям и не позволяет сделать объем книги. Однако, если мы хотим понять, как духовность связана с мозгом, нам важно иметь представление о его основных функциях. При этом мы сосредоточим внимание на тех структурах мозга, которые, как мы считаем, имеют самое непосредственное отношение к феномену духовных переживаний. Одни из этих структур участвуют в генерации некоторых эмоциональных и нейробиологических состояний, и мы рассмотрим эти структуры в следующей главе. В данной же главе мы поговорим о коре головного мозга, в которой, как считается, и следует искать местоположение природы человека. Кора мозга выполняет большую часть наивысших когнитивных функций, а ее различные центры для обработки информации, или ассоциативные зоны, собирают потоки нервных импульсов в единую осмысленную картину, которая позволяет мозгу воспринимать окружающий мир.

При рассмотрении каждой темы мы старались использовать такие понятия и модели, которые доступны рядовому читателю. Часто это не те термины, которые приняты в нейробиологии. Кроме того, мы здесь опирались отчасти на эмпирические факты, а отчасти – на гипотезы. Мы старались не смешивать первые со вторыми. Тем не менее все наши рассуждения, независимо от этого, основаны на результатах проведенных научных исследований. Заинтересованный читатель найдет ссылки на дополнительную информацию в списке литературы в конце книги.

Что делает нас людьми: кора головного мозга

Человеческий мозг – это прежде всего знакомые нам извилины коры, которая выполняет все высшие когнитивные функции. Большую часть коры головного мозга называют неокортекс, потому что эта часть мозга появилась в процессе эволюции в последнюю очередь. Именно развитие этой «новой коры» сделало наш мозг чрезвычайно развитым, поэтому мы радикально отличаемся от всех других животных и способны создавать языки, произведения искусства, мифы и культуру.

Рис. 2.1: Мозг, вид сбоку (передняя часть мозга находится от нас слева).

Кора головного мозга связана с телом посредством более примитивных подкорковых структур, которые управляют работой базовых систем жизнедеятельности, гормональной активностью и примитивными эмоциями. Подкорковые структуры связывают кору с мозговым стволом, который, в свою очередь, связывает головной мозг со спинным и с биологическими процессами тела (см. рис. 2.1)[21]. Таким образом, кора головного мозга представляет собой наиважнейший центр сенсорного и моторного контроля. Именно здесь мозг соединяется с телом, чтобы создать образ нас самих и окружающего мира.

Кора головного мозга делится на левое и правое полушария, а в каждом полушарии также выделяют по четыре важнейших зоны, называемых долями (см. рис. 2.1 и 2.2). Височная доля, находящаяся на боковой поверхности полушария, связана с языком и концептуальным мышлением; затылочная доля, расположенная сзади, ассоциируется со зрением; теменная доля, венчающая мозг, обеспечивает сенсорное восприятие, зрительно-пространственные функции и ориентацию тела; лобная доля на передней части мозга управляет вниманием и инициирует мышечную деятельность.

Рис. 2.2: Мозг, вид сверху (передняя часть мозга находится от нас слева).

Две полусферы головного мозга более или менее симметричны и по виду, и в какой-то мере по функциям. Например, левая полусфера получает и обрабатывает сенсорную информацию от правой половины тела и управляет моторикой этой стороны, тогда как правая полусфера исполняет те же функции относительно левой половины тела. В обеих полусферах также есть центры для обработки речи, которые при их согласованной работе сообщают нам способность эффективно выражать свои мысли словами.

Однако в то же время в работе правого и левого полушарий головного мозга есть важные отличия. Принято думать, что левое полушарие в большей мере склонно к аналитике и представляет собой центр вербальной коммуникации и математических способностей[22]. Правое полушарие использует более абстрактный и цельный подход, это центр невербального мышления, зрительно-пространственного восприятия, а также восприятия, модуляции и выражения эмоций. Но не следует забывать о том, что оба полушария могут выполнять одни и те же психические функции.

Поскольку левое полушарие головного мозга в целом обеспечивает неврологические основы устной и письменной речи и поскольку эти функции крайне важны для формулировки и выражения сознательных мыслей, часто это полушарие называют «доминирующим». Однако в типичном случае для правильной работы мозга необходимо слаженное взаимодействие коры обоих полушарий. Они осуществляют коммуникацию между собой с помощью сетей нервных волокон. Исследования показали, что эти сети в силу природы составляющих их нервных клеток не могут передавать сложные мысли и образы, но только нюансы.

Допустим, вы решаете какую-то геометрическую головоломку, скажем, думаете о том, как вписать квадрат в круг; при этом преимущественно задействован аналитический процесс, связанный с левой стороной. Мозг здесь использует логику измерения длины и окружности, при этом правое полушарие воспринимает эти формы как целое. Поскольку каналы коммуникации между полушариями не передают картин в деталях, правая часть мозга не имеет всей информации о результатах анализа левой части. Правая часть, создающая образы, не может в полной мере участвовать в поиске решения. Однако когда визуальные решения правой стороны мозга соответствуют аналитическим выкладкам левой, полушария с помощью электрических импульсов, поступающих к эмоциональному центру мозга, заявляют, что проблема решена.[23]

По мере того как эти упрощенные репрезентации, отражающие мысли или образы, путешествуют с одной стороны мозга к другой, они глубоко влияют на точность восприятия мозгом окружающего мира[24]. Возьмем следующий пример: рассмотрим, каким образом мозг перерабатывает сырые звуковые импульсы в осмысленную речь. Сначала импульсы из первичных центров слуха поступают в главный речевой центр мозга, который обычно помещается в левом полушарии. Скажем, мозг слышит звук слова «right», которое на слух не отличается от «write» и «rite», а затем эти сенсорные данные превращаются в осмысленные слова и предложения, обладающие логикой, понимаемые в контексте грамматики и синтаксиса.

В то же время вторичный центр речи, находящийся в правом полушарии, получает информацию об активности левой стороны с помощью импульсов через структуры связи, а также непосредственно от первичных центров слуха. Правая сторона, используя свои способности к абстрактному и интуитивному пониманию, немедленно начинает интерпретацию эмоционального тона и интонаций речи, которые придают произнесенным словам тонкие смысловые оттенки.

О том, насколько важна такая операция, ярко свидетельствуют те случаи, когда центр речи в правом полушарии поврежден. При этом центр речи левого полушария сохраняет способность логического понимания смысла слов и фраз, но без интуитивной правой части теряется способность различить эмоции, стоящие за словами[25]. В результате человек с таким нарушением, услышав обращенное к нему слово «Уйди!», не в силах оценить эмоциональный тон данного замечания: было ли это грозное повеление или шутливое приказание?

Важность сотрудничества двух мозговых полушарий демонстрируют и те случаи, когда соединяющие структуры выходят из строя в результате хирургических операций, что, в частности, иногда делается для лечения эпилепсии, когда врачи пытаются оградить весь мозг от влияния местного возбуждения. Как показывают исследования, мозг с нарушенной связью между сторонами генерирует как бы два отдельных сознания. Лауреат Нобелевской премии Роджер Сперри, исследовавший пациентов с «расщепленным мозгом», пришел к следующему заключению: «Все доступные нам данные указывают на то, что в результате хирургической операции у таких людей образовалось два отдельных ума, две различные сферы сознания. При этом переживания правого полушария, похоже, абсолютно недоступны для левого».[26]

Допустим, пациенту с расщепленным мозгом показывают изображение молотка, причем его помещают так, что визуальные импульсы поступают только к левому полушарию. В этом случае пациент может сказать, что видит молоток. Если же картинка расположена так, что визуальные импульсы получает лишь правая сторона мозга, пациент неспособен описать словами, что он увидел[27]. Без помощи левой стороны, которая обладает способностью превращать зрительные импульсы в логические и вербализуемые понятия, правая сторона неспособна облечь образ в слова. Но если пациента попросить нарисовать то, что он только что увидел, он сможет изобразить нечто вроде молотка.

Любопытно, что если образ, показанный исключительно правому полушарию, пробуждает сильный эмоциональный отклик, правая сторона будет заниматься поиском логического смысла этих эмоций. Когда, например, пациенту с расщепленным мозгом показывают фотографию Гитлера, поместив ее так, чтобы импульсы поступали только в правое полушарие, на его лице может появиться выражение злости или отвращения. Но если его попросить объяснить эти эмоции, он может дать ответ вроде: «Я вспоминал, как один человек меня рассердил».

Исследования таких случаев позволяют ученым сделать вывод, что оба полушария головного мозга обладают своим сознанием, при этом они переживают и выражают то, что осознают, совершенно по-разному. Очевидно, сознание человека в его полноте и многосторонности зависит от гармоничного взаимодействия обеих половин мозга.

Крайне сложные структуры коры головного мозга обеспечивают такие особые качества ума, которые отличают человека от всех прочих живых существ, но кроме того, эти структуры собирают непрерывно поступающую сенсорную информацию и строят из нее живую картину, которая обеспечивает ум содержанием.

Как мозг собирает ощущения в целостную картину

Основная функциональная единица нервной системы человека – это нейрон[28], крохотная веретенообразная клетка, которая, образуя вместе с другими сеть или длинный нервный путь, передает сенсорные импульсы мозгу. На элементарном уровне нервная система получает эти сенсорные данные в виде миллиардов незаметных электрохимических импульсов от бесконечных сенсорных датчиков кожи, глаз, ушей, слизистой оболочки рта и носа. Эти импульсы передаются по невральным путям, действующим по принципу «волны падения» – процесса, моделью которого служит падение стоящих в ряд костяшек домино, – они минуют синаптические щели и запускают высвобождение нейромедиаторов, которые передают сенсорную информацию мозгу.

Внутри самого мозга сенсорная информация передается по соответствующим нервным путям: скажем, зрительные данные передаются по путям визуальной системы мозга, а обонятельные – по системе соответствующего анализатора. Таким образом, отдельные импульсы направляются и перенаправляются к зонам обработки соответствующей информации[29]. Здесь они сортируются, делаются доступными другим частям мозга, усиливаются или подавляются, интегрируются с данными от центров эмоций и других ощущений и, наконец, собираются в единую перцептивную картину, которая обладает смыслом для обладателя данного мозга и достаточно практична.

Обработка сенсорной информации первого уровня происходит в первичных зонах каждой из пяти сенсорных систем. Эти зоны получают необработанную информацию непосредственно от органов чувств и собирают эти сырые данные в грубую предварительную перцептивную картину. Затем эти образы отправляются к вторичным зонам сенсорных систем, каждая из которых также посвящена одному типу ощущений, где эти образы совершенствуются.

Затем обработанная информация поступает к ассоциативным зонам, где совершается самая доскональная обработка информации. Слово «ассоциативная» означает, что эти структуры собирают, или «ассоциируют», невральную информацию из различных частей мозга. На высшем уровне обработки сенсорную информацию одного определенного типа связывают с информацией от всех других органов чувств, чтобы создать богатую многомерную картину, которая становится важным элементом сознания. В итоге ассоциативные зоны передают полученные данные центрам памяти и эмоций, что позволяет нам организовывать информацию о внешнем мире и реагировать на изменения в нем наиболее совершенным образом.

Чтобы понять, как мозг составляет из сырой информации законченную картину, рассмотрим, что происходит с сенсорными импульсами, поступающими в систему обработки визуальной информации.

Визуальный образ создается с помощью электрохимических импульсов, поступающих в мозг по оптическому нерву. Попадая в кору, эти импульсы совершают первую «остановку» в первичной зрительной зоне, где становятся сырыми элементами визуальных образов – беспорядочной коллекцией линий, форм и красок.

Эти грубые визуальные образы, созданные первичной зрительной зоной, недоступны для сознания, но некоторые данные свидетельствуют о том, что мозг может воспринимать их на бессознательном уровне. На это указывает любопытный феномен «слепозрения»[30]. При серьезном повреждении первичной зрительной ассоциативной зоны визуальная информация не может достичь структур вторичного уровня, где в обычных обстоятельствах формируется окончательный образ, который можно осознать. Люди с повреждениями этой первичной зоны считают себя совершенно слепыми, тем не менее, несмотря на потерю зрения, доступного для сознания, они могут потрогать находящиеся перед ними предметы, правильно ответить на вопросы о характере предметов, на которые они «смотрят», и даже найти дорогу в комнате, где на их пути стоят разные преграды. Подобное слепозрение объясняется тем, что мозг бессознательно учитывает такие визуальные данные, хотя они слишком сырые, и это дает возможность человеку безопасно взаимодействовать с его физическим окружением.

Не существует ясного объяснения феномена слепозрения. Возможно, при этом развиваются альтернативные пути для визуальной информации в обход первичной зоны, так что импульсы сразу поступают к структурам вторичного уровня. Возможно также, что небольшие участки поврежденной зоны продолжают исполнять свои функции. Но какие бы механизмы ни стояли за феноменом слепозрения, это состояние позволяет нам глубже понять удивительные процессы обработки информации в мозге.

При нормальной работе мозга абстрактные формы и краски, полученные при обработке информации в первичной зрительной зоне, потом организуются во вторичной зоне, так что начинает создаваться распознаваемый образ. Допустим, человек смотрит на пуделя, и первичные сенсорные данные будут собраны вместе, или ассоциированы, в многосоставный целостный образ, похожий на маленькую собачку с кудрявым хвостом.

Такой законченный образ уже доступен сознанию; тем не менее, пока мозг не соединит этот образ с нужными компонентами памяти и эмоций, что позволит связать данный образ с концепцией «собаки», ему будет недоставать нужного контекста и значения, так что до последнего этапа обработки информации он останется бессмысленной картинкой.

Последний этап происходит в зрительной ассоциативной зоне: здесь визуальный образ пуделя соединяется с данными от других участков мозга, так что он обретает глубину и эмоциональный смысл. Так, например, обонятельная зона сообщает мозгу о том, что человек столкнулся с знакомым сильным запахом. Слуховая зона также дополняет картину: человек слышит радостный лай. Зоны памяти позволяют поставить полученный образ в контекст предшествовавшего опыта человека, и, наконец, эмоциональные зоны запускают нужные чувства, так что образ превращается в реалистичное многомерное переживание: хозяин глядит на свою любимую собачку. Однако другой наблюдатель, у которого есть опыт неприятной или травматичной встречи с собакой или который только что прочитал в газете историю о нападении собак на людей, может увидеть в этом пуделе потенциальную угрозу.

Зрительная ассоциативная зона выполняет важнейшую роль в осмысленном интерпретировании данных, полученных мозгом. Повреждение этой зоны часто приводит к утрате способности узнавать друзей, членов семьи или домашних животных. При этом человек продолжает их видеть, но неспособен поместить их в значимый контекст воспоминаний и эмоций. В некоторых случаях при таких повреждениях человек даже не узнает своего лица в зеркале.

Зрительная ассоциативная зона, вероятно, очень значима и в религиозных и в духовных переживаниях, которые включают в себя визуальные образы. Скажем, эта зона, вероятнее всего, становится более активной в тот момент, когда человек пользуется визуальными образами (такими, например, как свеча или распятие) во время медитации или молитвы. Кроме того, спонтанные видения во время медитации и молитвы или при необычных духовных переживаниях, таких как состояние клинической смерти, возможно, также прямо связаны с деятельностью этой зоны. Мы вправе так думать по той причине, что электрическая стимуляция этой зоны порождает разного рода «видения»[31]. Кроме того, эта зона тесно связана с хранилищами воспоминаний, так что, возможно, сохраненные образы запоминаются или связываются – вероятно, не всегда при участии сознания – с позднейшими переживаниями религиозного или духовного характера.

Как мы понимаем окружающий мир и как на него реагируем

Как мозг создает свой ум

В процессе эволюции человеческого мозга произошло нечто удивительное: мозг с его великим умением воспринимать реальность начал ощущать и свое собственное существование, так что человек обрел возможность размышлять, как бы рассматривая происходящее со стороны, о той картине реальности, которую создает его собственный мозг. Так в голове человека появилось нечто вроде внутреннего личного самосознания – независимое Я, занимающееся наблюдением.

Я со всеми его эмоциями, ощущениями и мыслями мы обычно называем умом.

Неврология не в силах убедительно объяснить, как это происходит – каким образом биологические функции порождают нематериальный ум; как аппарат мозга, его «плоть и кровь», могут внезапно превратиться в самосознание. На самом деле наука и философия бьются над этим вопросом уже не одно столетие, но пока не нашли на него четкого ответа или даже намека на его обретение в ближайшем будущем.

До настоящего момента мы использовали термины «мозг» и «ум» достаточно свободно. Сейчас нам поможет пара простых и однозначных определений, основанных на все более глубоком понимании важных психических процессов. Эти определения, в частности, указывают на гармоничное сотрудничество структур мозга, направленное на превращение сырых сенсорных данных в целостную картину мира, находящегося вне пределов черепа. Итак, мозг есть набор материальных структур, которые собирают и обрабатывают сенсорную, когнитивную и эмоциональную информацию; ум – это феномены мышления, памяти и эмоций, порожденные перцепционными процессами в мозге.[45]

Проще говоря, мозг создает ум. Наука способна показать, что ум не существует без неврологической деятельности головного мозга. Если бы мозг не был бы способен в совершенстве обрабатывать различные типы поступающих к нему данных, мыслей и чувств, из которых складывается ум, ума просто бы не было. Вместе с тем непрестанное стремление мозга строить как можно более живую и сложную перцептивную картину неизбежно порождает мысли и эмоции, из которых формируется ум.

Итак, с точки зрения нейробиологии ум не может существовать без мозга, а мозг не может остановить в себе стремление создавать ум. Между умом и мозгом существует настолько тесная связь, что разумнее было бы рассматривать эти два понятия как два разных аспекта одной и той же реальности.

Стоит вспомнить, например, о том, что для появления одной мысли у человека требуется сложнейшая совместная работа сотен тысяч нейронов. Если бы мы захотели отделить ум от мозга, нам пришлось бы мысленно отделить каждый нейрон от его функции – это было бы равноценно попытке отделить соленую воду океана от той энергии, которая заставляет двигаться волны и придает им особую форму. Для существования волны нужны оба элемента: без энергии поверхность воды оставалась бы ровной, без воды эта энергия не нашла бы себе выражения. Подобным образом невозможно отделить нейроны от их функций. Если бы мы могли это сделать, мысль освободилась бы от своей нейробиологической основы и мы могли бы рассматривать ум как нечто отдельное от мозга, как парящее в воздухе сознание, которое можно назвать «душой».

Но отделить одно от другого, даже в случае одной-единственной мысли, совершенно невозможно. Когда вы думаете о многомерной и целостной нейробиологической активности мозга, вы не можете отделить нейроны от их функций. Разум снова и снова говорит нам, что уму нужен мозг, что мозг создает ум и что эти два образования по сути одно, но мы пользуемся двумя терминами лишь потому, что смотрим на это единое целое с двух точек зрения.

Непостижимое единство биологического мозга и бесплотного ума – это первый аспект того, что мы называем мистическим потенциалом ума. Второй аспект, на который косвенно указывают наши исследования методом ОФЭКТ, заключается в том, что ум воспринимает духовные переживания как нечто реальное. Это свойство, связанное со способностью ума входить в измененные состояния сознания и соответственным образом на неврологическом уровне модифицировать свою оценку реальности, определяет тесную связь между биологией и религией. Но прежде чем мы начнем рассматривать природу этой связи, поговорим об эмоциональных и нейробиологических компонентах, которые делают мозг основой мистического ума.

Средневековый немецкий мистик Майстер Экхарт жил за несколько веков до появления науки нейробиологии. Однако, похоже, он интуитивно постиг один из фундаментальных принципов этой дисциплины: то, что мы воспринимаем как реальность, на самом деле есть только образ реальности, созданный мозгом.

Наши современные представления о перцептивной власти мозга подтверждают его правоту. Ничто не входит в сознание как готовое целое. Не существует непосредственного и объективного опыта реальности.

Все, что воспринимает мозг, – все мысли, чувства, интуиции, воспоминания, озарения, желания и откровения – было собрано из кусочков мозгом, обрабатывающим информацию, из потока импульсов нейронов, сенсорных данных и отдельных когнитивных элементов, рассеянных по его структурам и нервным путям.

Представление о том, что наш опыт реальности – а это, если уж на то пошло, все наши переживания – лишь «вторичный» образ того, что могло (или не могло) быть реальным объективно, ставит перед нами глубокие вопросы относительно самих основ существования человека и нейробиологической природы духовного опыта. Так, наши исследования с участием людей, занимавшихся тибетской медитацией, и францисканских монахинь показали, что переживания, казавшиеся им духовными, были прямо связаны с наблюдаемым повышением активности определенных участков мозга. Редукционисты могли бы сделать отсюда следующий вывод: религиозный опыт есть плод воображения нервной системы, так что Бог физически живет «в вашем уме». Но глубокое понимание того, как мозг и ум собирают из фрагментов реальность и ее переживают, предполагает нечто иное.

Вообразим себе, например, что ваш мозг исследуют методом визуализации. В процессе исследования вам предлагают съесть большой кусок домашнего яблочного пирога. Пока вы наслаждаетесь его вкусом, исследователи получают картину неврологической активности в разных центрах обработки информации, где поступающие от органов чувств данные превращаются в конкретные нейробиологические картины, связанные с опытом поедания вкусного пирога: обонятельные зоны регистрируют приятный запах яблок и корицы, зрительные зоны создают образ чудесной румяной корочки, центры осязания дают картину чего-то хрустящего и мягкого одновременно, и в то же время зона вкуса говорит о том, что вы едите нечто сладкое с богатыми вкусовыми ощущениями. ОФЭКТ покажет примерно такую же картину, что мы наблюдали при исследовании медитирующих буддистов и молящихся монахинь, и мы увидим на мониторе компьютера яркие пятна. Опыт поедания вкусного пирога находится в буквальном смысле слова в вашем мозге, но это не означает, что пирог призрачен или его вкус нереален.

Подобным образом, когда мы находим, какие нейробиологические процессы стоят за духовным опытом, это не значит, что мы объявляем этот опыт нереальным. Если, скажем, Бог существует и если Он являлся вам в каком-то воплощенном виде, вы не могли бы пережить Его присутствие каким-то иным способом, кроме как через образ реальности, созданный нервной системой. Вам понадобился бы слуховой анализатор, чтобы услышать Его голос, визуальная система, чтобы увидеть Его лицо, и когнитивная обработка информации, чтобы понять, что Он вам этим явлением хотел сказать. И даже если Он будет говорить с вами мистически, помимо слов вам понадобятся когнитивные функции, чтобы уловить смысл сказанного, и приток информации от эмоциональных центров мозга, чтобы вы могли пережить глубокое восхищение и трепет. Здесь с нейробиологией все ясно: Бог не может войти в вашу голову никак иначе, кроме как по нервным путям мозга.[46]

Соответственно, Бог не может существовать как концепция или реальность где-либо за пределами вашего мозга. В этом смысле как духовный опыт, так и обычные переживания материальной природы становятся для мозга реальностью одним и тем же путем – через обработку информации в мозге и благодаря работе когнитивных способностей ума. Какой бы природой в итоге ни обладали духовные переживания – будь они отражением подлинной духовной реальности или просто образами, которые имеют чисто нейробиологическую природу, – все значимые события, касающиеся человеческой духовности, происходят в уме. Иными словами, ум по определению обладает мистической природой. Мы не можем уверенно сказать, каким образом в нем возникли такие способности, но можем обнаружить их нейробиологическую основу: некоторые важнейшие структуры и функции, в первую очередь автономную нервную систему, лимбическую систему и сложные аналитические функции головного мозга.

Системы возбуждения и умиротворения

Системы возбуждения и умиротворения – самая главная часть нервной системы тела, их волокна служат важным неврологическим мостом между мозгом и всеми остальными частями тела. Получая информацию от различных структур головного мозга, автономная нервная система участвует в регулировке таких важнейших функций, как частота сердцебиения, артериальное давление, температура тела и пищеварение. В то же время, поскольку она связана с высшими структурами, она оказывает сильное влияние на многие другие аспекты деятельности мозга, включая генерацию эмоций и настроений.

Автономная нервная система состоит из двух отделов: симпатической и парасимпатической систем[47]. Симпатическая нервная система – это основа для телесной реакции «борьба или бегство», которая резко повышает адреналин в тот момент, когда нам нужно защищаться от опасности или убегать. Эту систему возбуждения также активизируют позитивные переживания – из-за этого, например, сердце охотника начинает быстро колотиться, когда он приближается к своей жертве. Подобное происходит и тогда, когда человек подходит к своему сексуальному партнеру. Фактически любая ситуация, как-то связанная с выживанием, активизирует симпатическую систему. Будь это новая потенциальная возможность или будь это угроза, реакция одинакова – это приведение тела в состояние готовности, возбуждение. На физиологическом уровне это выражается в увеличении частоты сердечных сокращений, повышении артериального давления, учащении дыхания и повышении тонуса мышц. В состоянии возбуждения тело щедро тратит энергию, чтобы получить возможность совершать решительные действия.

Поскольку симпатическая система готовит тело к действию, мы будем называть ее, включая ее связи с головным мозгом и надпочечными железами, системой возбуждения.

У системы возбуждения существует свой противовес – парасимпатическая нервная система. Она отвечает за сохранение энергии и за гармоничный баланс в работе базовых функций организма. Она регулирует сон, вызывает расслабление, способствует пищеварению и управляет ростом клеток. Поскольку она оказывает успокоительное и стабилизирующее действие на тело, мы будем называть парасимпатическую нервную систему вместе с некоторыми связанными с ней структурами верхних и нижних частей головного мозга системой умиротворения.

В целом системы возбуждения и умиротворения действуют по принципу антагонизма: когда повышается активность одной из них, активность другой снижается[48]. Это позволяет телу и мозгу работать плавно и должным образом реагировать на любую новую ситуацию. Допустим, когда возникает опасность, умиротворяющая система уступает место системе возбуждения, позволяя ей тратить энергию, которая физиологически готовит тело к действию. Подобным образом система возбуждения отходит на задний план, когда угроза остается в прошлом, и тогда под действием системы умиротворения давление крови снижается, дыхание замедляется и тело начинает копить нужные запасы топлива и энергии.

Эти две системы, как правило, не раз уступают власть одна другой в процессе выполнения повседневных дел[49]. Однако в некоторых случаях обе системы работают одновременно, когда что-то вынуждает их максимальным образом активизироваться, и это наблюдается при возникновении альтернативных состояний сознания. Такие необычные состояния измененного сознания возникают под воздействием некоторых сильных физических или психических пусковых механизмов, таких как танец, бег или длительное сосредоточение внимания[50]. Эти состояния можно запускать сознательно с помощью особых действий, прямо связанных с религией – обрядов или медитации. То, что как вызванные намеренно, так и непроизвольные состояния такого рода обладают большим сходством, указывает на то, что автономная нервная система имеет непосредственное отношение к потенциальной способности мозга испытывать духовные переживания.

Мы полагаем, что на самом деле автономная нервная система фундаментально важна для появления духовных переживаний. Многие исследования прошлого показывали, что такие практики, как, например, тантрическая йога или трансцедентальная медитация, связаны со значимыми изменениями частоты сердцебиения и дыхания, а также уровня артериального давления – все эти вещи контролирует именно автономная нервная система.[51]

Эти и подобные им исследования состояний медитации показали, что при медитации изменяется электрическое сопротивление кожи (которым также управляет автономная нервная система), вызывающее обильное выделение пота в различных ситуациях. Несомненно, когда мы возбуждены или находимся под воздействием стресса, мы больше потеем. Однако исследования показали одну любопытную особенность: здесь нет устойчивой картины. В одних исследованиях во время медитации наблюдалась активность обеих систем, в других преобладала одна из них – возбуждающая или умиротворяющая. Разумеется, невозможно, исследовав медитативные практики и их результаты, экстраполировать полученные данные на любые религиозные переживания. Но мы выявили четыре автономных состояния, которые, по нашему мнению, помогают нам понять широкий ряд измененных состояний сознания, потенциально связанных с духовными переживаниями[52]. Эти состояния помогут нам познать взаимоотношения автономной нервной системы и религиозного опыта.[53]

Автономные состояния и духовный опыт

Эмоциональный мозг: лимбическая система

Как мозг понимает мир: когнитивные операторы

Мозг в действии

Исследования активности мозга методами ПЭТ, ОФЭКТ и ФМРТ дают нам достаточно детальную картину специфических функций отдельных участков мозга. Мы можем узнать, какие отделы мозга связаны с теми или иными из пяти видов ощущений, какие участки активизируются определенной моторикой, начиная от движений всего тела и заканчивая еле заметным движением мизинца. Мы видим, какие участки мозга включаются в работу или перестают действовать в тот момент, когда испытуемые занимаются сложением или вычитанием чисел, пишут письмо или смотрят на лицо друга.

Эти накапливающиеся знания позволяют нам сделать следующий вывод: каждое случающееся с нами событие или каждое предпринятое нами действие связано с активностью одного или нескольких определенных участков мозга. Это, разумеется, относится и ко всем религиозным и духовным переживаниям. Факты убеждают нас в том, что если Бог действительно есть, его существование проявляется только в сложных нервных путях и физиологических структурах головного мозга.

В туманную эпоху предыстории человечества, в каменном веке, наши предки с выступающими надбровными дугами, которых сегодня называют неандертальцами, несомненно, первые из всех живых существ на земле начали погребать умерших, используя особые церемонии. Мы можем лишь гадать, какие мрачные мысли приходили в голову этим грубым обросшим волосами кочевникам, когда они неумело готовили тела своих покойников к погребению. Однако мы можем быть уверены, что это было не просто желание избавиться от человеческих останков. Здесь происходило нечто большее, поскольку в гробницы укладывали различные предметы, оружие, одежду и другие припасы. Быть может, это были дары, подобные сегодняшним цветам, венкам, надгробьям и деревцам, посаженным в память об усопших. Но вероятнее другое предположение: наши предки – неандертальцы старались снабдить умерших всем необходимым для того, чтобы те могли справиться с предстоящими трудностями (какими бы они ни были) в их таинственном путешествии.