На прокладочном столе скучная карта-сетка без глубин, без островов. Она означает некое условное пространство и пригодна для любого района Мирового океана на данной широте. Долгота проставляется карандашом под безымянными меридианами. Кажется, будто мы вообще вышли, выпали из реальных земных координат и превратились в абстрактное тело, такое же условное, как значок, символизирующий нас на карте Главного морского штаба. Мы случайно перескочили в двухмерное пространство и теперь обречены жить в плоскостном мире координатных сеток. От этого можно повредиться, если бы на штурманском пульте, висящем над столом автопрокладчика, не проплывали в окошечке лага цифры пройденных миль, а на шкалах счислителя не выскакивали градусы широты-долготы. Хотя вся эта штурманская цифирь так же неосязаема, как и пространство карты-сетки, тем не менее гудящий штурманский пульт с многочисленными окошечками, в которых пошевеливаются картушки гирокомпасов, вращаются цифровые барабанчики с узлами и милями, он, этот путепрядный станок, приободряет, к нему тянет, от него трудно оторваться...
      "Когда усталая подлодка из глубины идет домой..." Хорошая песня. Слова бесхитростны, но очень точны. И музыка достоверна - в ритме крупной зыби и малого хода под электромоторами.
      Если в ресторане оркестр исполняет ее семь раз подряд, за столиками сидят подводники, только что вернувшиеся из похода.
      Усталая подлодка...
      * * *
      Парадокс судового времени: часы летят, как минуты, а сутки тянутся неделями. Подводник любит все, что напоминает ему о течении времени. И даже не потому, что так страстно рвется на берег. Просто под водой, в отсеке, где не ощутимы ни естественная смена дня и ночи, ни движение в пространстве, создается препротивная иллюзия застывшего времени. Она разрушается ростом цифровых столбцов, зачеркнутых в календарях, стопой исписанных страниц в вахтенных журналах, уровнем одеколона во флаконе для ежедневных протираний... Даже на разматывающуюся бобину кинопроектора посматриваешь с вожделением: на глазах уменьшается...
      А тут как-то, перебирая гитарные струны, рыжие от ржавчины, минер пропел со значением:
      Вот и январь накатил, нашумел,
      Бешеный, как электричка...
      - Как январь? - вздрогнул доктор, оторвавшись от "Челюстной хирургии".
      - Так, Склифосовский. Через неделю Новый год. Ку-ку!
      За сутки до Нового года в отсеках вырос целый ельник. Три самых могучих "дерева" были собраны из полиэтиленовых секций и подпирали теперь подволок в кормовом торпедном отсеке, в офицерской и мичманской кают-компании. Другие ростом в ладонь и меньше - произросли в каютах, рубках и даже трюме центрального поста. Елками гордились и ревниво следили, чья украшена лучше. Те, кто перед походом не запасся крохотными пластмассовыми елочками и блестящими микроигрушками, выпрашивали у доктора "зеленку" с марлей и обвешивали проволочные каркасики крашеной "хвоей". Игрушки делали из шоколадной фольги и разноцветных цилиндриков сопротивлений, лампочек, пестрых проводков, выклянченных у радистов и гидроакустиков.
      Помощник Федя поразил всех сюрпризом: из рефкамеры была извлечена тушка куренка, припрятанная со времен последнего похода к плавбазе и замороженная до хрустального звона. К зажаренному куренку кок мичман Маврикин прикрепил бумажную гусиную шею, а в хвост вставил записку Руднева: "Назначаю жареным гусем. Помощник командира". "Гусь", водруженный на стол посреди салфеток, свернутых колпачками, и "стопок", наполненных сухим вином, имел шумный успех. Включили хирургические софиты, и механик, как заведующий столом, взялся за нож:
      - Значит, так: командиру - шея, помощнику - крылышки, запчасти к Пегасу! Ножки - ходовую часть - командирам моторной и электротехнической групп. Ну, а "прочным корпусом" я займусь сам!
      - Много хочешь, мало получишь,- вмешался старпом и отобрал нож.
      За полчаса до праздничной полуночи доктор прицепил бороду Деда Мороза и скептически оглядел "Снегурочку", чей воздушный наряд никак не скрывал мощные бицепсы матроса-торпедиста Максимова.
      - За мной! - сказал доктор-дед и взвалил мешок с подарками. И тут же над головой заверещал ревун - торопливо, тревожно, настырно...
      - Тревога!.. Торпедная атака подводной цели. Стрельба глубоководная.
      "Снегурочка", срывая с себя марлевый наряд, ринулась в родной первый отсек, а доктор в кают-компанию, куда он расписан на время боя,- и в самый раз: подлодка так круто пошла на глубину, что "гусь", сшибая салфетки, покатился по столу. Вино в стопках перекосилось, а шарики "витаминов", ссыпавшись с блюдечек, весело поскакали по узкой палубе.
      Пока доктор боролся за живучесть новогоднего ужина, подводная лодка легла на боевой курс, и штурман, доложив контрольный пеленг на цель, с тоской глянул на часы. Шесть огненных нулей выскочили на электронном циферблате, и тут же замелькали первые секунды нового года...
      Море не считается с праздниками. Мы привыкли и не к таким его каверзам. Но кто бы мог подумать, что подводная лодка "противника", которую мы так долго выслеживали в засаде, появится вдруг в такую минуту?!
      - Включить магнитофоны!
      Это звучит как "Работают все радиостанции Советского Союза!" Торжественно.
      Центральный пост. Череда лиц в профиль. Командир над штурманской картой. Боцман - на рулях глубины.
      Старпом шелестит таблицами стрельбы. Штурман не отрывается от планшета маневрирования. В глубине отсека светится круглый экран подводной обстановки.
      - Акустик, штурман, торпедный электрик, секундомеры - товсь! Ноль... Ввести первый замер!..
      Сквозь мерные гуды механизмов - звенящий гул глубины из выносного гидродинамика. У акустика на маленьком экране горит зеленая точка. При появлении шума чужих винтов точка расслаивается в клубок пляшущих нитей. Электронная "нить Ариадны", по которой мы выходим к цели.
      Цель классифицирована как подводная лодка. Теперь самое главное - быстрее определить ее курс и скорость. Этим занимается КБР - корабельный боевой расчет.
      Командир не выходит из штурманской рубки. Карта почти сплошь исчерчена нашими галсами, до дыр истыкана иглами измерителя, затерта резинкой, присыпана графитовой пылью. Таким открывается "поле брани" командиру подводной лодки. Он единственный из экипажа, кто воюет в полном смысле этого слова. Все остальные помогают ему, как в старину заряжали и подавали рыцарю мушкет. Он сам замышляет бой. Он единственный, кто знает обстановку под водой, над водой и в воздухе. И потому он - полубог.
      Подводная лодка, в отличие от всех других носителей оружия, целится не поворотом башен или ракетных установок. Она наводится на цель всем корпусом, словно гигантская торпеда. Она наводится на нее нашими лбами, носиками чайников в буфете кают-компании, боеголовками стеллажных торпед, изголовьями коек - всем, что есть на ней сущего. Так мы выходим в атаку!
      Курсы субмарин скрестились, как шпаги. Они перехлестнулись в том роковом пересечении, что называется залповым пеленгом. Секунды острые, как иглы измерителя...
      - Первый, второй торпедные аппараты - пли!!!
      Дрогнула палуба под ногами. И тут же радостный возглас из первого отсека:
      - Торпеды вышли! Боевой - на месте!
      Но командир не спешит ликовать.
      - Акустик, слушать торпеду!
      - Центральный, слышу шум винтов торпеды. Пеленг... градусов. Шум уменьшается. Акустик.
      - Есть акустик! Слава богу - пеленги совпадают.
      После атаки расходились понурые, хоть и "вмазали торпедой под рубку". Новый год безнадежно испорчен. Офицеры вспоминали, где, кто и как встречал новогодние праздники: предыдущий - в базе, прибежав на корабль из дома по штормовой готовности; позапрошлый - на мостике при проходе узкости; еще раньше - на ремонте в доке...
      - Минуту ждать,- сказал и вылез из тесного креслица командир. Он мог этого и не говорить - без него все равно никто не притронулся бы к ужину.
      - Вниманию личного состава! - разнесся по межотсечной трансляции веселый голос.- Объявляю судовое время двадцать три часа тридцать минут. Команде приготовиться к встрече Нового года!
      - Есть! Первый... Есть! Второй...- посыпались радостные доклады из отсеков.
      - Судовое время в вахтенный машинный и аппаратные журналы не записывать!
      На подводной лодке в автономном плавании командиру подвластно все - даже ход времени.
      Под торжественный перезвон Кремлевских курантов, грянувших с магнитной пленки, подняли вино - в море не чокаются, как и на берегу, когда пьют "за тех, кто в море". Командир произнес, пожалуй, самый короткий и самый емкий тост:
      - За Родину!
      Едва отгремел последний аккорд Государственного гимна СССР, как щелкнули в отсеках динамики и вахтенный офицер объявил:
      - Первой смене заступить. Судовое время - два часа первого января.
      А. С. Пушкин. У ледяных причалов
      Пушкин Александр Сергеевич родился в 1929 году. После окончания Каспийского Высшего военно-морского училища проходил службу на подводных лодках Тихоокеанского и Северного флотов. В 1965 году закончил Военно-морскую академию, занимал различные командные должности на Краснознаменном Северном флоте. Десятки тысяч пройденных миль, 25 лет службы на подводных лодках, из них 20 - на атомных.
      Контр-адмирал, кандидат военно-морских наук, член Союза журналистов СССР, автор многочисленных статей и очерков по истории военно-морского искусства и нескольких рассказов. Награжден орденами Ленина, "За службу Родине в Вооруженных силах СССР" III степени и одиннадцатью медалями. С 1977 по 1987 год - главный редактор журнала "Морской сборник", издаваемого в нашей стране с 1848 года.
      Бегут, бегут годы! Уже моя дочь стала взрослой. Внучка учится в третьем классе. Но память сердца нет-нет и возвращает к дням былым. К тому рубежу, откуда начиналась большая жизнь. Часто спрашивают, существует ли морская романтика. Или это плод досужей фантазии? Беру на себя смелость утверждать: существует. Только моряки о ней не говорят. Настоящий моряк - человек сдержанный, несловоохотливый.
      Мне кажется, что романтика явление приходящее. Часто ощущение свободы, которое дарят нам моря, радостное настроение, когда подводный корабль в несколько тысяч тонн водоизмещения свободно взламывает спокойствие воды родной бухты, следуя на выход в океан, экипажную приподнятость духа принимают за романтику. Профессия подводника - прежде всего постоянный, тяжелый будничный труд, порой месяцами без выходных дней.
      И если человек просится на подводную лодку и при этом заявляет, что он романтик, я не верю ему. Такого романтика хватит в лучшем случае на один, да и то короткий, выход в море.
      С большой душевной теплотой я вспоминаю первые самостоятельные выходы в море, когда моя командирская биография только начинала складываться. Это был период освоения атомных подводных лодок. В базе их уже было шесть единиц.
      3 августа 1958 г. после пятой попытки атомная подводная лодка США "Наутилус" под командованием капитана 2 ранга У. Андерсена достигла Северного полюса.
      11 августа 1958 г. другая атомная подводная лодка США "Скейт" под командованием капитана 2 ранга Д. Калверта всплыла у Северного полюса. Затем состоялся поход на полюс в 1959 г. "Скейта", в 1960 г. "Сарго" и "Сидрегона".
      Нам, советским подводникам, было известно, что походы американских атомных подводных лодок к Северному полюсу проводятся прежде всего с целью изучения стратегических возможностей использования подводных сил в Арктике.
      Мечтали о таких походах и мы.
      И вот сегодня впервые наша подводная лодка идет под лед к тем широтам, куда еще не ходили наши атомоходы. Дорога к этому дню была тяжелой не только для нас, но и для создателей лодок, а особенно для энергетиков.
      Мне пришлось двадцать лет прослужить на атомных подводных лодках. Двенадцать из них я командовал различными проектами и беру на себя смелость сказать, что человечество пока не создало более грандиозных технических объектов, нежели подводные корабли.
      Взять к примеру, электронику на подводной лодке. Это основа наблюдения, обнаружения, слежения, ориентации, навигации, регулирования, управления.
      Что значит командовать таким кораблём? Это значит непрерывно контролировать состояние трех взаимосвязанных систем - поверхности моря, подводной среды и атмосферы. Одновременно получать доклады с нескольких командных пунктов и десятков боевых постов, анализировать обстановку, принимать решения, отдавать приказания, контролировать работу подчиненных. Все это ложится на плечи одного человека - командира корабля. Не случайно в Корабельном уставе ВМФ на 23 страницах в 56 статьях стройно и четко излагаются многообразные и ответственные его обязанности. Отдельные пункты гласят, что многие вопросы он должен решать лично. Главное условие, накладывающее отпечаток на все действия командира,- он не должен допускать ошибок.
      Все это связано с большими физическими и психическими нагрузками. У командира вахты - самые длинные, отдых - самый короткий, а ответственность за корабль, людей, за выполнение поставленной задачи-персональная.
      Море наполнено опасностями: ураганы и штормы, рифы и мели, туманы и айсберги существуют вопреки всем достижениям науки и техники. Корабль сражается с океаном в одиночку. Море и риск - реалии взаимообусловленные. Но риск приносил первопроходцам не только лавры. На дне Мирового океана, по самым скромным подсчетам, покоится миллион затонувших кораблей. Такова плата за освоение Мирового океана.
      В предрассветных сумерках с работы враздрай электромоторов начался отход подводной лодки от пирса. Каждое действие сопровождается записью в "Вахтенный журнал".
      Наконец отдается команда "На флаг! Флаг поднять!", и в центральный пост передается текст записи: "Снялись со швартовов, хода и курсы переменные, выключены якорные, включены ходовые огни, открыта радиолокационная вахта".
      Застывшие матросы и два офицера ждут команды, чтобы нарушить торжественную неподвижность - знак прощания с родными берегами. Тишину на мостике нарушают доклады радиометриста и акустика о расстоянии до поворотных ориентиров. Да изредка сигнальщик коротко доложит об обмене опознавательными и позывными с постами на берегу.
      Закончен разворот лодки. Остановлены моторы. Вниз дается команда "Товсь турбины". Проходят считанные секунды, и вот на мостик следует доклад "Турбины товсь".
      Я командую "Обе турбины самый малый вперед". Вздрогнул корпус корабля от подключенных к линии валов нескольких тысяч лошадиных сил.
      В районе кормы возникает бурлящий водоворот, затем белая кружевная пенная полоса вытягивается за хвостовым стабилизатором лодки. Дирижаблеобразный нос начал рассекать застывшую гладь воды с плавающим льдом. Как громадные усы поползла длинная волна на берег. Я дал команду "Носовую и кормовую надстройки к погружению подготовить".
      Три коротких старпомовских свистка привели в движение швартовые команды. На вьюшки в надстройках стали сматываться стальные тросы, заваливаться стойки.
      Затем последовали доклады о готовности надстроек к погружению. Личный состав швартовых команд спустился вниз по команде. Подводная лодка шла по заливу в долгую пору северного рассвета.
      На мостике осталось четыре человека: старший помощник, сигнальщик, я и штурман - капитан-лейтенант К. Олейник. Лодка так будет следовать до точки погружения.
      Сзади у репитера гирокомпаса в специальном гнезде, точно таком же как у сигнальщика, покуривает папиросу "Казбек" начальник штаба дивизии, капитан 1 ранга В. Шаповалов, небольшого роста, с глубоко надвинутой почти до бровей шапке, с прозеленевшим крабом - свидетельство довольно частого пребывания в море. От его взгляда не ускользал плохо закрепленный конец трапа, или еще какая-либо мелочь. Но он не делал из этого трагедий, как это иногда случалось у некоторых больших начальников. Пожалуй, ему удавалось как никому и притом неназойливо воспитывать в нас лучшие черты хорошей морской практики, подлинного мастерства и умения управлять кораблем.
      Мерцающие огоньки впереди по курсу обозначили выход через боковое заграждение.
      Курс лодки пришлось поправить на один градус. И вот уже справа и слева остаются цепочки боковых буйков. Они все покрыты льдом. Сразу почувствовалась близость морского простора. Лодку стало покачивать, а носовая надстройка периодически уходить под воду.
      Вспененный след широкой дорогой остается за кормой. Скалистые берега начали быстрее терять свои очертания. Здесь уже порывистый зимний ветер поднимает волны, и они гуляют широко и привольно, не встречая преград до самого горизонта. Мы слышим, чувствуем их удары о корпус корабля. На фоне угрюмого неба и воды - силуэты кораблей и судов, ходовые огни. Но у них своя дорога, у нас своя. С каждым часом светлеет горизонт, лаг отсчитывает пройденные мили. Мы медленно подходим к точке, где заканчивается надводное плавание, дальше начинается путь под водой. И хоть впереди и будут всплытия, но всего лишь на перископную глубину, чтобы получить определенную информацию.
      В этой точке лодка становится дважды отделенной от земли, во-первых, потому, что находится в море, а во-вторых, кроме того и под водой. Хотя и большими стали внутренние объемы, но человеку не намного просторнее на атомоходах. Переборки кают так близки к глазам человека, что через месяц плавания начинают давить на психику человека. Остро ощущается нехватка пространства, аскетическая теснота отсеков.
      К точке погружения лодка должна подойти подготовленной. А это значит: все отсеки провентилированы атмосферным воздухом, вынесен мусор, все забортные отверстия задраены, и только один верхний рубочный люк, как пуповина, связывающая мать с ребенком, становится единственным средством общения атмосферы с центральным постом. Но вот и закончен последний перекур.
      - Все вниз, погружаемся,- кричу я в надстройку.
      Прежде чем захлопнуть верхний рубочный люк, я проверил закрытие травящего клапана, который почему-то, в отличие от всех других, имеет левую резьбу, и, преодолев силу пружины, захлопнул люк, и развернул кремальеру. Вниз дал команду "Задраен верхний рубочный люк".
      Этот момент отражается в вахтенном журнале, ибо юридически лодка стала подводным кораблем. Я спускаюсь в центральный пост. После леденящего холода особенно ощущаешь тепло в центральном посту, деловитый рокот и негромкое гудение механизмов. Их на лодке очень много. Действия каждого члена экипажа определены специальной книжкой "Боевой номер", которую подводники носят в нагрудном кармане и должны знать наизусть. В ней все расписано. Каждый матрос или офицер входит в состав боевой смены. Их на корабле три. Вахта смены длится четыре часа, обеспечивая в повседневном плавании все режимы движения, маневрирование, внезапное применение оружия. В каждой смене - вахтенные офицер и инженер-механик. Они двое управляют кораблем и отвечают за безопасность его плавания.
      В боевых условиях при аварии или в сложных ситуациях личный состав распределяется по отсекам в соответствии с боевыми расписаниями. В этих случаях управляет кораблем командир. Сейчас ответственный момент - переход из надводного в подводное положение. Поэтому все находятся на своих местах.
      Я даю команду "Принять главный балласт, кроме средней". Это значит: все цистерны по этой команде будут заполнены водой и только средняя группа будет держать лодку на поверхности. Команда "Принять главный балласт, кроме средней, осмотреться в отсеках" дается по трансляции командиром БЧ-5, инженером-капитаном 3 ранга - Маратом Васильевичем Переоридорогой. Он сейчас вместе с командиром дивизиона живучести, инженером-капитан-лейтенантом-В. Платоновым руководит погружением подводной лодки.
      - В отсеках осмотрено, замечаний нет, прошу разрешения заполнить среднюю,докладывает командир БЧ-5.
      - Заполнить среднюю,- командую я.
      Быстро идет исполнение. Гидравлика открывает клапаны вентиляции, и воздух в цистернах средней уступает место воде. Лодка медленно оседает, я увеличиваю ход до 8 узлов. Головка перископа скользит по поверхности воды. Брызги покрывают внешнее стекло перископа. Теперь необходимо выровнять подводную лодку, придать ей такое положение, чтобы на самом малом ходу она оставалась на глубине.
      Все это выполняется командиром БЧ-5 по команде "Удифферентовать подводную лодку на ходу 8 узлов с дифферентом 1° на нос". Электромеханическая служба выполняет эту команду.
      Трюмным насосом или давлением воздуха перегоняют воду из кормы в нос или наоборот, откачивают воду за борт, или принимают сотни литров в уравнительную цистерну.
      Но вот лодка строго держит глубину. Боцман Красиков еле видимым движением немного перемещает небольшие рукоятки рулей, и громадная дирижаблеобразная махина, послушная его воле, строго удерживает заданную глубину.
      - Товарищ командир, подводная лодка удифферентована на ходу 8 узлов, с дифферентом один градус на нос,- доложил командир БЧ-5.
      - Боцман, погружаться на глубину 100 метров с дифферентом 5 градусов на нос,- командую я.
      Рули лодки перекладываются на погружение, растет дифферент, начинает увеличиваться глубина. Головка перископа накрывается зеленоватой водой, и я даю команду "Убрать выдвижные устройства". Гидравлика опускает их стальные тела. Струйки просачивающейся через сальниковые уплотнения воды ползут по масляной поверхности их тел.
      На глубине 100 метров после осмотра отсеков я увеличиваю ход. Стрелки указателя лага медленно ползут по циферблату 10, 12, 14, 16, 18 узлов.
      Корабль на такой скорости становится устойчивым, хорошо управляется. Мы убираем носовые рули и переходим на управление малыми кормовыми горизонтальными рулями. Мне порой кажется, что подводная лодка даже радуется, когда оказывается в своем нормальном состоянии: ведь над водой она не может развивать большого хода, а здесь хоть сейчас давай 30 узлов.
      Находясь под водой и не имея возможности оценить обстановку на основании визуального наблюдения, мы уверенно отсчитывали пройденные мили к северу. При плавании в обширных просторах мы полагаемся в выборе своего курса на электронные глаза, уши и нервы наших приборов. В подводном положении мы следим за глубиной места, где происходит плавание, и постоянно получаем доклады из акустической рубки.
      - "Центральный, акустик. Восемь сорок. Цель номер 10 - пеленг 204 градуса, цель номер 11-пеленг 305 градусов."
      Затем начинается классификация и вскоре следует доклад:
      - "Классифицирован контакт-цель номер 10- надводный корабль под турбиной. Число оборотов винта 150. Цель номер 11-сигнал слабый, классификации не поддается."
      - "Центральный, акустик. Восемь пятьдесят пять. Биологическая цель. Пеленг 0 градусов. Интенсивность сигнала цели номер 10 уменьшается."
      Возникающие светящиеся точки на экранах - цели мы долго наблюдаем, особенно, если они следуют параллельными галсами.
      Иногда контакты длятся несколько часов.
      Под водой свои законы плавания. Здесь, как и на поверхности, есть свои фарватеры. Если одна лодка его займет, то до освобождения его другая на занятой оси оказаться не может. За этим строго следят на флоте.
      Я всегда после погружения обхожу корабль. Во-первых, сразу становится ясно, как подготовлены помещения корабля к походу, настроение людей, как чувствуют они себя после почти бессонной ночи.
      Всегда первое помещение на пути обхода - штурманская рубка. Капитан-лейтенант Олейник, с головой уйдя в изучение карты, не заметил, как я вошел и встал позади него. Светящийся крестик фиксировал место нахождения лодки в данный момент. Он медленно ползет вдоль карандашной ниточки курса.
      - Костя, когда мы подойдем к кромке льда? - спросил я.
      Штурман вздрогнул от неожиданности, быстро обернулся. Затем достал из стола генеральную карту и показал острием циркуля кромку льда.
      - Послезавтра в 18.00 мы будем входить под лед.
      - Когда мы будем проходить отличительную глубину 30 метров, кто будет на вахте, вы или Кондратенко?
      - Я буду. К этому времени среднеквадратическая ошибка счислимого места будет не более полутора миль.
      - Смотрите, чтобы мы не уточнили координаты этой глубины корпусом лодки.
      - Есть, товарищ командир,- улыбнулся Олейник.
      Олейник был хорошим штурманом. Вся многочисленная штурманская документация была им заполнена четким каллиграфическим почерком. Каких-либо замечаний по проверкам по его боевой части мы почти никогда не имели. Сам Костя много уделял времени подготовке рулевых, учил производить гидрометеонаблюдения. Неторопливость речи, убедительность его докладов свидетельствовали об обстоятельности его знаний. Поэтому я всегда относился с доверием к действиям штурмана. И глубоко убежден, что нельзя штурману навязывать некоторые приемы определения места в качестве обязательных и - еще хуже - единственных.
      Выходя из штурманской рубки, я встретился с Шаповаловым, который уже переоделся по-подводному. Теперь, в светло-синей униформе, он казался щуплым.
      - Как дела, командир? - спросил он.
      - Нормально, решил обойти отсеки, посмотреть людей,- ответил я.
      - Ну, в добрый путь,- напутствовал он,- попозже я тоже пройду по лодке.
      Во втором отсеке я задержался в своей каюте. Мне нравится моя каюта. В ней довольно уютно, много дерева, а красивая его фактура ласкает глаз. Но, пожалуй, самое главное, здесь тишина и можно думать. Я снял все меховые вещи, надел чистый комплект униформы, шапку заменил пилоткой, сапоги сандалиями. Теперь можно легко перемещаться по кораблю, спускаться в трюмы. Я внимательно осмотрел себя. Все вроде в порядке. Личный состав должен видеть, что командир бодр, подтянут. Это также дисциплинирует людей.
      В первом отсеке на стеллажах были закреплены торпеды. Надраенная медь торпедных аппаратов, приборов свидетельствовала о многих часах, которые уходили у личного состава на поддержание механизмов в порядке. Я как-то, еще будучи молодым лейтенантом, спросил заканчивающего службу боцмана: "Зачем нужно так много тратить времени на надраивание медяшек?" На что получил ответ, что если матрос будет видеть блестящую медь, то его взгляд не потерпит рядом не только грязи, но даже пыли на механизмах.
      Во втором отсеке я медленно прошел вдоль офицерских кают. Дверь в одну из кают была открыта: я заглянул в нее. Две аккуратно заправленные койки, расположенные одна над другой, чем-то напоминали купе вагона. На небольшом столике лежала большая фотография. Жена одного офицера кормила малыша. Ребенок сладко зажмурился, мать, глядя на малыша, улыбалась счастливой улыбкой.
      Мне стало стыдно, что прикоснулся взглядом к чему-то интимному: я осторожно закрыл дверь и прошел в следующий отсек.
      Центральный пост. Здесь сосредоточено все управление, принимаются решения в самые сложные минуты жизни корабля. Здесь основное место пребывания командира, старшего помощника и командира БЧ-5. Вот и сейчас Марат Васильевич вел разговор со старшиной команды трюмных Ханиповым Отелло Хамзовичем.
      Марат Васильевич - опытный инженер-механик. Он достаточно поплавал на подводных лодках, четко определил свою служебную репутацию и отличался тем, что, как никто на корабле, свои знания и способности применял для пользы службы.
      Утвердив результаты дифферентовки, я, остановившись в стороне, понаблюдал за действиями Ханипова.
      Ханипов из Казани, имел среднетехническое образование, был умным, грамотным, много читал, остряк. Так, во время одной из проверок, которые в тот период были частыми, один из проверяющих задал ему вопрос:
      - А кто такой Хрущев?
      - Министр сельского хозяйства,- невозмутимо ответил Ханипов.
      - Почему вы так считаете?
      - Он все время говорит о кукурузе.
      Проверяющий на этом прекратил разговор, а с командиром БЧ-5 через несколько минут он продолжался, но уже в других тонах. Невольно оказавшись свидетелем его продолжения, я помню, как Ханипов оправдывался:
      - А чего он меня за дурака принимает? Пусть не задает глупых вопросов!
      Ответ Ханипова проверяющему довольно долго звучал со всех трибун как подтверждение низкого качества политической подготовки некоторых старшин атомных лодок. Доказывать обратное было бесполезно. По этому вопросу в базе говорили так: "Во время службы на лодках офицер должен хорошо запомнить две аксиомы: первая- проверяющий всегда прав, вторая - если не прав, то смотри первую".
      Четвертый отсек - ракетный. Это самый большой отсек подводной лодки.
      Здесь расписано два офицера: командир БЧ-2 капитан-лейтенант Генрих Онопко и командир ракетной группы старший лейтенант Валерий Ильин. Их сложное хозяйство требует высоких профессиональных знаний, хорошей натренированности всего ракетного расчета.
      Сколько мыслей рождают эти молчаливые шахты, в которых скрыто 35 Хиросим. Неужели исторических и нравственных уроков второй мировой войны недостаточно, чтобы люди, просыпаясь поутру, не думали с ужасом о предстоящем дне.
      Каждый день газеты, радио и телевидение приносят нам вести, что где-то идет война, гибнут люди, страдают дети. Еще не забылись, не перестали болеть раны войны, унесшей 50 миллионов человеческих жизней, а гонка вооружений изобретает и разрабатывает все новые и новые виды оружия.
      В этих шахтах, которые я вижу и к которым могу прикоснуться руками, тоже оружие. Неужели этим атомным вихрям будет суждено оборвать жизнь уже не сотням тысяч, как это было в Японии, а миллионам человеческих жизней.
      Видимо, не случайно участник атомной бомбардировки Хиросимы американский летчик майор Изерли терзался муками совести, добивался, чтобы его заключили в тюрьму как преступника. Власти не удовлетворили его просьбу: он был отправлен в сумасшедший дом. Почему-то здесь в ракетном отсеке мне всегда вспоминаются слова великого русского писателя Салтыкова-Щедрина: "Нет опаснее человека, которому чуждо человеческое". Разве это не так?
      Современная проблема использования военной ядерной мощи отличается от всех предшествующих только одним: если правильное решение ее не будет найдено, то она может оказаться вообще последней проблемой. Разницы между пеплом социализма и капитализма не будет.
      В шестой - реакторный - отсек я вошел через специальный тамбур, который был предусмотрен на случай предотвращения распространения по кораблю радиоактивности.