Она следила за ними. Вот они залезли на Бабушкину тень, выше лба, а когда Бабушка дернула головой, оказались у нее на губах. Как много тараканов на стене... Блестящие рыжие спины, беспокойно шевелящиеся усы...
      Рис уже кипел. Скоро его нужно будет слить. Но главное - кэрри. Она надеялась, что перцу будет в самый раз. А то Бабушка начнет кашлять, а Бакалавр поморщится и состроит ей свирепую рожу. Дядя Тэн - гость особенный, надо все приготовить как следует.
      Они разом заулыбались, когда она расставила тарелки с рисом. Стол накрыт, не хватает только кэрри. Она подогрела его и медленно перелила в чашку. Он вытекал из половника, как сок бетеля. Теперь все готово, и она подняла чашку с кэрри.
      Таракан с гуденьем пролетел у нее над головой, и она с ужасом подумала: как бы он не упал в чашку. Но он очутился на ее правой руке и сидел, спокойно шевеля усами. Она дернулась влево, и горячий кэрри плеснулся через край, побежал по пальцам.
      Дядя Тэн болтал с Бакалавром и вдруг вскочил - кэрри растекался по его брюкам. Она, бормоча что-то, бросилась за салфеткой, быстро стерла пятно. Бабушка подняла глаза и страшно побледнела.
      Нагнувшись низко-низко, чтобы спрятаться от Бабушки и не слышать ее раскатистой брани, она вытирала лужицу на полу.
      - Дитя, как ты неуклюжа! Дядя Тэн, у нее от рожденья слепые глаза, а вместо рук - палки. Она ошпарила вас, дядя Тэн? Дитя, в наказание ты останешься голодной. Нет, дядя Тэн, у нас такой порядок. Она не получит сегодня еды.
      Пока они ели, она сидела на куче дров. До чего же огромны и спокойны их тени. Она старалась сдержать слезы. Что-то поползло по ноге. Таракан! Она сбросила его на пол и растоптала.
      Дядя Тэн ушел. Она торопливо вымыла тарелки, задула свечу и быстро побежала вверх по ступенькам. Бабушка кричала ей вслед, она притворилась, что не слышит.
      Наконец-то одна! Она подошла к зеркалу вплотную и пыталась рассмотреть, не красные ли у нее глаза. Бабушка поднималась по лестнице. Слышны были редкие глухие удары ее палки. Вот стихло - это она переводит дух. Глухие удары раздались в коридоре, приблизились к двери...
      Бабушка вошла в комнату и впилась в нее тяжелым взглядом.
      - Все шло, как я наметила, и вот на тебе. Как я устала от всего этого! Будешь старой девой, сколько тебе осталось жить! Уродина нескладная!
      Она пристально вглядывалась в зеркало. Говорят, что у нее глаза матери, а они были как раз такими темными и блестящими перед тем, как ей родиться.
      ПИТЕР ГО, П. К. НГО
      РАССВЕТ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА
      Перевод М. Елагиной
      Поудобнее усаживаюсь в мягком кресле. Да, так-то оно лучше. На этой работе особенно не устанешь, но здорово надоедает. Являешься пять раз в неделю, погружаешься в кресло на пять часов. И ничего больше.
      Нет, мне все-таки повезло. Не многим удается найти приличное место. Где еще станут платить так щедро за подобную ерунду? Я-то вовремя сумел нажать на кое-какие педали. Вот и устроился...
      Кипа бумаг вырастает на моем столе как гриб. Текучка.
      - Мистер Тан, когда компьютер выдаст первые восемь листов, представьте мне их вместе с микрофильмом. - Отдав распоряжение, я тупо смотрю на свои пальцы.
      - Мистер Оу!
      Я оборачиваюсь, описав полукруг в вертящемся кресле.
      - Вас вызывают по городскому телефону.
      - Спасибо.
      Нажимаю кнопку внешней связи.
      - Оу слушает.
      - Добрый день, милый, это я. Постарайся прийти домой сразу после службы. Дети совсем от рук отбились, прислуга требует расчет, целая куча счетов...
      - Ладно, приду. Еще что-нибудь?
      - Нет, ничего...
      - Ну, дорогая, я сейчас занят. Пока.
      Щелк.
      Фу-ты, черт! А ведь я собирался провести вечер в клубе. Как всегда. Придется пропустить партию в кегли.
      Бросаю взгляд на электронные часы-календарь. Час до ухода. Сегодня 16 августа. Итак, мы проехали полпути по двухтысячному году. Каких-нибудь десять-двадцать лет назад все мечтали о новом веке, о новом, прекрасном мире... Новый век пришел. Но прежние проблемы остались. Даже усугубились. В городах людей столько, что плюнуть некуда, цены растут как бешеные, с транспортом черт знает что. Прогресс? О да! Уже добрались до Марса. Только мне что до этого? Человек-то не изменился. Тоска.
      Снова поворачиваюсь к кипе бумаг на столе. А вот тут что-то интересное. И важное. Тщательно копаюсь в бумагах, кое-что проверяю по компьютеру. И пошло, и пошло.
      Без пяти четыре. Звонок. Шеф сегодня в хорошем настроении. Только я не очень-то от этого выигрываю. Мне ничего не светит на вечер, кроме собственного дома.
      Взбудораженная людская масса впихивает меня в кабину лифта. Он быстро падает вниз, возвращая всех на землю.
      - До свидания, - бормочу я, уходя. - К сожалению, в клубе вечером быть не смогу. Передайте, пусть вычеркнут меня из партии в кегли. До завтра.
      Пробиваюсь в толкучке к метро. В метро ехать быстрее. И дешевле. Всего восемь минут - и десяти километров до дома как не бывало. На "тойоте" пришлось бы тащиться больше часа - вон что творится на улицах в конце рабочего дня. Правда, есть еще поезда на магнитной подвеске. И монорельсовые, снующие во все концы острова, гораздо быстрее. Но они хороши только на больших расстояниях.
      Вот и поезд. Прибыл тютелька в тютельку. Сую монету в щель автомата, получаю билет и погружаюсь в комфорт кондиционированного воздуха. Поехали.
      Вылезаю у квартала новостроек. Огромное пространство, сплошь утыканное типовыми домами. Последнее слово строительной техники! Сами по себе эти дома довольно дешевые, но какие цены на землю!!!
      Несколько быстрых шагов - и я дома. Набираю цифры кода и, захлопнув за собой дверь, ощупью пробираюсь по темной прихожей. Проклятье! Неужели ей трудно включать свет?!
      - Вот и я, дорогая.
      Жена выплывает из освещенной комнаты и опускается в кресло.
      - Прислуга заявила, что хочет получить расчет в двадцать четыре часа. Ей кто-то пообещал платить больше.
      - Наплевать. Найдем другую.
      - Ты только загляни в дневники детей: отметки - ужас! Они жалуются, что в школе дым столбом, шум, духота, никакой возможности нормально заниматься.
      Голос жены монотонно гудит, прерываясь тяжелыми вздохами.
      - Обедать пора, - вспоминает она наконец. - После поговорим. Да и сам этот дом - я никак не могу к нему привыкнуть. Фабрика заслоняет свет, так что с утра до вечера сумерки, а от грохота грузовиков на шоссе просто мочи нет.
      Ничего не скажешь, она прекрасно готовит. Даже из консервов. Обед мне пришелся по душе.
      Проблемы - нет. Но мы с ними справились. Относительно, конечно. Зазвонил телефон.
      - Подойду, - буркнул я и не спеша побрел по коридору. Проклятье! Ты уже тянешь руку к трубке, а телефон все звонит и звонит. Как это раздражает!
      - Алло! Могу я поговорить с мистером Оу?
      - Я слушаю. Выкладывайте, что у вас, поживее.
      - Это Служба предупреждения самоубийств.
      - О, весьма важное управление - максимум ответственности, минимум работы!
      - О'кей, о'кей. Только нам не до шуток. Вам знакомо имя Онг Кенхэ?
      - Онг... Постойте, ну как же! Мы с ним дружили в детстве. Он руководит фирмой, насколько мне известно.
      - Он руководил фирмой.
      - Как? Вы хотите сказать, что он умер?
      - Нет, просто ему нашли замену. Но он явно стремится поскорее расстаться с этим светом. Намерен покончить с собой.
      - И вам нужно, чтобы я его отговорил?
      - Именно. В данный момент он еще в нерешительности.
      - Ладно, согласен.
      - Его адрес: Сингапур, 32Б, Саннихилл-драйв, высотные дома, блок К, этаж 59, квартира 31.
      - Выезжаю немедленно! Щелк.
      - Дорогая, мне нужно уйти. Часа на три.
      "Тойота" рванула вперед, и я вывернул на тихое прибрежное шоссе. Этот путь ровно вдвое длиннее, но зато мне удастся выиграть время. За окном пролетали глухие стены пакгаузов. Вдоль обочины торчали справа какие-то голые деревья. Будто часовые, что охраняют железнодорожное полотно. Потом бесконечной диаграммой потянулись километры закоптелых фабрик.
      Я включил фильтрующее устройство кондиционера - прямо передо мной вторгалась в море гора вонючих отбросов. Запах химического распада был невыносим. Так-так, и вот это должно стать долгожданной возвращенной сушей... Я повел машину в объезд, чтоб ненароком не увязнуть в смердящей жиже.
      Жилые дома выросли внезапно, как разбуженные великаны. До чего огромен этот блок К. Его шестьдесят этажей грубо вонзаются в небо. В лифте я сел и просидел весь путь до пятьдесят девятого. Квартира 28... 29... 30...
      - Простите, вы - мистер Оу?
      - Конечно, кто же еще?! Где мистер Онг?
      - Здесь.
      Крошечная квартирка. Офицер Службы ПС, твердо шагая, ведет меня к окну.
      - Вот он - стоит на карнизе. Уже целый час. Постарайтесь сделать все, что в ваших силах.
      - Эй, Онг! Это я, Оу! Ты меня помнишь?
      - Конечно, помню.
      - Когда мы виделись последний раз? Ровно год назад, верно?
      - Да.
      - Выходит, сегодня - знаменательная дата. И неужели тебе охота подохнуть после такой встречи? Что ты там делаешь? Прикидываешь, как совершить головокружительный полет вниз, а?
      - Не совсем. Просто вышел поразмыслить в одиночестве. А доброхоты позаботились вызвать Службу. Теперь-то всем до меня есть дело.
      - А почему ты решил размышлять именно здесь? Не нашел места поудобнее?
      - Понимаешь, мне хотелось вплотную приблизиться к смерти. Только шаг отсюда - и все. Здесь легче выбирать.
      - Ага, понятно.
      - Что тебе понятно? Никому этого не понять.
      - Ты думаешь, я утопаю в блаженстве? Этот офис вонючий!.. Каждый день одно и то же, одно и то же. У меня не меньше причин рвать когти. Но ведь терплю. Если все будут рассуждать, как ты, земля обезлюдеет.
      - Не так уж плохо коптить небо в офисе! А мне предпочли желторотого юнца за половину жалованья. Попробовал заняться торговлей. Отличное дельце, знаешь ли! За целый месяц - только один покупатель.
      - Ну будет тебе! Деньги - еще не все в жизни. У тебя жена, двое детей...
      - Сбежали, как только я потерял работу. Потом счета пулеметной очередью. Не сумел оплатить ни одного. А пятнадцать процентов банковских годовых добили меня окончательно.
      - Я бы мог одолжить тебе денег. Хватит на первое время.
      - Спасибо, но это не выход.
      - Слушай, ты же человек, черт подери! Шаг, другой - и выход найдется!
      - Да, всего один шаг...
      Отступив от окна, я театральным жестом отчаяния воздел руки.
      - Господин офицер, оставим Онга наедине с самим собой. Боюсь, я ничем не могу быть полезен. Еще немного - и он сам меня уговорит.
      - Вот и отлично! - Голос Онга призраком врывается в комнату. - Мне надо подумать.
      Тягостно поползли минуты. Я снова высунул голову и облегченно вздохнул, увидев его тень на стене. Он молчал. Угрожающе молчал. Я лихорадочно придумывал, что бы сказать.
      - Если не ошибаюсь, это у Дороти Паркер:
      В петлю - не захочешь,
      Пушку - не купить,
      Газ воняет очень
      Оставайся жить.
      - Я выбрал самый легкий путь. Воткнешься в землю уже без сознания.
      - Нет, просто застынешь в шоке от ужаса.
      - Это я и имел в виду.
      - Ладно, твоя взяла! Только пусть не говорят, что я ничего не сделал! Иди сюда немедленно! Иначе я ухожу домой!
      - Дай мне пять минут.
      - Идет.
      Воспользовавшись передышкой, я на миг отошел от окна.
      ...Даже крика не было. Застыл в шоке.
      Я высунулся по пояс. Черная точка становилась все меньше и меньше, потом она сплющилась. Прохожие, озираясь, обходили ее и шли своей дорогой. Я захлопнул окно.
      Вошел офицер, застегивая молнию на брюках.
      - Все кончено, - выдохнул я. - Какой он по счету на сегодня?
      Офицер что-то записывал в блокнот.
      - Шестой. А до конца дня еще целых четыре часа!
      Мы пошли к лифту.
      - Не прощаюсь, - сказал я. - Похоже, парень, совсем скоро я помогу вам поставить рекорд.
      Я еле доплелся до машины - ноги дрожали.
      - И это еще только рассвет двадцать первого века! - со скорбью вырвалось у меня.
      ДАДЛИ П. де СОУЗА
      ХВАТКА
      Перевод С. Ромашко
      Это был один из тех дорогих баров, которые появились при новых шикарных отелях, растущих по всему городу словно грибы. На темных стенах тускло поблескивали огромные алюминиевые диски, напоминавшие злобные глаза какого-нибудь фантастического чудовища из книги Азимова. Мы сидели под одним таким глазом, неподалеку от освещенной ниши, где трудился пианист. У него был тоскливый вид человека, занимающегося бесполезным делом. Девушка в свитере за соседним столиком вертела в руках пачку дорогих сигарет и искоса поглядывала на входную дверь. Вокруг пианиста расположилась компания японских бизнесменов. Они оживленно о чем-то спорили, не обращая ни малейшего внимания на изливавшиеся на них звуки. Глаза пианиста постоянно блуждали по залу, будто он надеялся, что все-таки найдется кто-то, кто перехватит его взгляд, подойдет к нему, похлопает по плечу и скажет: "Передохни, дружище. Давай-ка я побренчу, а ты выпьешь стаканчик виски с содовой".
      Я подумал: вот, должно быть, пытка - играть так каждый вечер. И вспомнил одного приятеля, недавно побывавшего в Лоронг-Ампате {Лоронг-Ампат - квартал веселых домов в Сингапуре.}. Он уже было скинул брюки, как вдруг почувствовал, что женщина, ожидавшая его в постели, не вызывает в нем никакого желания. А та все подгоняла его криками: "Давай, давай!" И чем больше она его подстегивала, тем меньше ему хотелось лезть к ней в постель. В конце концов он заплатил ей и убежал, почувствовав облегчение только на улице.
      Себастьян, который на днях вернулся из шестимесячной поездки в Штаты и теперь красовался только что отпущенной бородкой, прервал мои размышления:
      - Неплохое местечко, правда? А вон сидит хорошенькая птичка.
      Девушка в свитере поспешно закурила, скомкала пустую пачку и раздраженно взглянула в нашу сторону.
      - Она напоминает мне одну особу, - проговорил Себастьян, многозначительно растягивая слова, - которую я встретил в Международном центре.
      Он покачал в руке стаканчик рома с кока-колой и поднял бровь, как бы предупреждая, что готовится поведать еще одну главу из "Героических деяний Себастьяна Томаса". Мы выслушивали его рассказы - ведь нам ни разу не выпала возможность побывать в таких замечательных местах, где он бывал, и не хватало нам его бесшабашности, чтобы вытворять то, на что только он один был способен.
      - Случилось это во Фриско... - начал было Себастьян и запнулся, раздраженный вопросом Чуна, который поинтересовался, где находится это самое Фриско.
      Я быстро вмешался:
      - Так сокращенно называют Сан-Франциско. Себастьян хмыкнул, как будто говоря: "Есть все же в этой дыре человек, понимающий, что к чему".
      - В субботу вечером в этом Международном центре собирается уйма всяких студентов-иностранцев, которые очень даже не прочь поживиться по женской части. Они подпирают стены в танцевальном зале, слоняются по коридорам, толпятся у автоматов с кока-колой. Но в основном пялятся на хорошеньких курочек, с которыми удается потанцевать везучим хлыщам. - Он проглотил остатки рома, поставил пустой стакан на стол и уставился на девушку в свитере - только тут я заметил, что свитер ажурный и сквозь него все видно.
      Себастьян всего несколько дней как вернулся домой и был для нас героем. Я считал своим долгом угощать его, раз уж он согласился составить нам компанию. Я заказал еще одну порцию для Себастьяна.
      - Слушайте, а эта девочка, может, ждет, чтобы кто-нибудь начал к ней клеиться? - предположил он, указывая на девушку за соседним столом. Но прежде чем мы осмелились высказаться по этому поводу, он продолжил рассказ: - В этот раз я немного опоздал. И вот что я сделал. Идти в танцевальный зал глазеть, как эти самодовольные парнишки выделывают свои па, смысла не было, и я пристроился у входа. Занял, так сказать, стратегически важный пункт. Смотрю - поднимается по лестнице этакая хипиня: волосы нечесаные, обтрепанная кофта до колен, потертые джинсы - и тащит здоровую кожаную сумку, с которой не на танцы, а куда-нибудь на пикник в самый раз идти. - Он кивнул в сторону девушки в свитере.Лицо у нее было как у этой: задумчивые глаза, волосы до плеч под Джоан Баэз, полные губы... Я повернулся к ней и бросил небрежно: "Можно подумать, что вы собрались в путешествие автостопом, а не на танцы" - и показываю на сумку. "Да, мне много чего приходится нести". - "Ха! И что же это?" - "Книги по дзэну, например". Надо сказать, я не очень-то балдею от всех этих дел с религией, знаете, переселение душ, карма, женское первоначало и прочая чепуха. Но я понял, что за это можно зацепиться, и говорю: "Уйдем отсюда и побеседуем о дзэне. Там в саду обстановка очень располагает к размышлению - кто знает, может быть, нам повезет, и мы будем сидеть под деревом Бодхи {Бодхи - в буддийской мифологии дерево, под которым будда Шакьямуни достиг духовного просветления.}. Во всяком случае, все эти танцы-манцы не очень-то подходят для духовного бдения". И мы пошли в сад.
      В этот момент принесли ром для Себастьяна. Он сгреб стакан в толстый кулак, поднес его ко рту, и губы у него задвигались, как у золотой рыбки. Я с тоской смотрел на пустеющий стакан и думал: еще два пятьдесят.
      Он чмокнул и продолжал:
      - Эта девочка оказалась порядочной балдой. Принялась мне рассказывать, чему у кого из мудрецов она научилась и как прошла через все ступени транса. Потом речь зашла об одном корейце, который знал какое-то священное слово, именно то, что было ей нужно. Кореец назначил ей встречу в каком-то там месте, ночью. У парня хватка что надо. Он обставил все так, словно это была встреча с самим Буддой... Вам, ребята, есть чему поучиться у него, у этого корейца. Пока она мне все это рассказывала, я положил ей руку на плечо и нежно так целую ее в щечку. А она все долдонит свое, будто ничего и не замечает. Похоже было, что собеседник ей вовсе не нужен... Так вот, встреча была назначена где-то в пригороде. Кореец жил в мансарде, в одном из домиков общежития университетского городка. Дом был старый, вокруг темно и тихо, у дома - заросший сад. Пока она шла наверх, ей казалось, что в доме никого нет. Но дверь мансарды сразу открылась, только она постучала. Первое, чем поразила ее комната, которую она увидела, - огромное окно в дальнем конце. В углу стояла узкая кровать, небрежно прикрытая одеялом. Как только она вошла, этот парень схватил ее и бросил на кровать. Она начала сопротивляться, отскочила в другой конец комнаты и разбила окно. Принялась звать на помощь, но бесполезно. Кореец твердил ей, что все уехали на каникулы и поэтому на мили вокруг нет ни души. "Вот так меня изнасиловали, - сказала она простодушно. - Но, посоветовавшись со своими духовными наставниками, я решила никуда не заявлять, ведь зло остается в совершившем его, а не переходит на жертву, которой зло причинили, так что само преступление и есть наказание для преступника. Я осознала, что нужно преодолеть случившееся внутренними силами, обрести нарушенную гармонию души". - "Такая, значит, с вами приключилась история, - говорю я, подбираясь к медным кнопкам, но она меня останавливает. - И какие же он вам дал объяснения?" - "Он вообще ничего не объяснил..."
      Себастьян прервал рассказ, медленно оглядел нас и задумчиво покачал головой.
      - Единственное, что она получила от корейца, - не объяснения, а счет за разбитое окно. Как вам это нравится: этот тип насилует девчонку и еще предъявляет ей иск за ущерб, нанесенный его жилищу. Ну и кто он после этого?.. Да, так вот она и продолжает: "Нет, я совсем не против сексуального экстаза. Но он мог бы попросить меня, ведь правда? В конце концов, мы познаем истину через наши чувства. Танец, например, тоже ступенька на пути к экстазу. Но он, кажется, нуждался в насилии... Не знаю..." Тут я понял, что с этой малюткой можно попроще, нечего особенно выламываться. Потанцуем, а там и до экстаза будет недалеко. Так что я ни о чем уже больше не беспокоился и потащил ее в танцевальный зал. Там она принялась скакать, дрыгаться и барахтаться так, будто тонула в этом море движущихся тел и отчаянно пыталась выплыть. "Как вам моя хореографическая импровизация?" спрашивает, но я сделал вид, что не расслышал.
      К этому времени Себастьян прикончил уже седьмую порцию рома с колой и, похоже, готов был осилить еще столько же. Даже с пятьюдесятью долларами в кармане я чувствовал себя не слишком уверенно и поэтому, взглянув на таинственный глаз, таращившийся на нас из-за спины Себастьяна, как бы невзначай спросил:
      - Может быть, ты дорасскажешь по пути домой?
      Была еще причина, почему я не хотел больше задерживаться. Все рассказы Себастьяна неизбежно заканчивались описанием любовной победы со всеми техническими подробностями по "Кама-сутре", которые должны были наглядно представить его достоинства. Все это, конечно, интересно, но он впадал при этом в раж, начинал представлять все в таких лицах, что наверняка привлек бы внимание к нашему столику по меньшей мере половины зала.
      Себастьян уходить не торопился. Девушка за соседним столом все еще сидела одна. Себастьян вытащил пачку сигарет и пустил ее по кругу, сказав, как мне показалось, громче, чем было нужно:
      - Закурим перед уходом.
      Мы взяли по сигарете, а он неожиданно повернулся и запросто заговорил с девушкой в ажурном свитере:
      - А вы, мисс? Не хотите закурить?
      Девушка улыбнулась, помедлила, слегка встряхнула головой и взяла сигарету. Это, сообразил я, было началом еще одного из героических деяний. Мы постарались убраться как можно незаметнее - было ясно, что наше присутствие будет только мешать.
      Когда мы выходили из зала, Чун тихонько толкнул меня локтем. Я обернулся. Себастьян сидел рядом с ней, делая пассы сигаретой, как будто это была волшебная палочка. Она бессмысленно улыбалась, держа стакан. Эта рассеянная улыбка, казалось, отражалась в тусклом блеске огромного алюминиевого глаза, выступавшего из темноты.
      ВОН ХОНЛУН
      ДУХ КАМНЯ
      Перевод Е. Новицкой
      Кадон был сирота. Его отец умер три года назад, когда Кадону было шестнадцать лет. А мать - еще раньше. Она умерла в тот день, когда родился Кадон. Отец Кадона часто напоминал ему, что он очень любил свою жену и что прожили они вместе очень недолго - и все из-за Кадона. Роды были трудные.
      Отец Кадона старался, растил сына, как мог, но Кадон чувствовал особенно по вечерам, когда умирающее солнце бросало мягкий золотистый свет на их деревянную хижину, - что порой отец желал, чтобы Кадон и вовсе не рождался. Тогда его жена была бы рядом и он, наверное, был бы немножко счастливее. И всякий раз, когда Кадону казалось, что стареющий отец думает об этом, он любил и уважал его чуточку меньше.
      Отец Кадона мог бы научить его всему, что должен знать молодой человек, но не научил. Так что Кадон скоро совсем разлюбил отца. Он привык заботиться только о себе самом да о своем желудке, так как понял: забота о ближних пустая трата времени.
      Когда умер отец Кадона, вся деревня пришла утешать его в этом горе. Но Кадон не очень горевал и позволил людям помочь ему лишь потому, что так было удобнее. Зато потом он редко встречался с ними - только когда чувствовал, что действительно нуждается в их обществе.
      Он жил сам по себе. У него был маленький огородик и несколько цыплят. Однако вскоре ему стало не хватать еды и денег. Поэтому он устроился садовником в городе, который был совсем недалеко от его деревушки.
      Впрочем, работа в городе Кадону не нравилась. Ему, конечно, платили, но недостаточно. Да и работать приходилось весь день.
      Однажды, возвращаясь в деревню, Кадон вспомнил, что дома кончились дрова. А без дров обеда не сваришь. Он надумал собрать сухих веток. Но как назло попадались только большие.
      Он искал под кустами и деревьями, пока не набрел на громадный камень. Тут он решил немного отдохнуть, главным образом из-за прохладной тени огромного дерева, чьи ветви нависали над камнем.
      Мимо камня Кадон проходил каждый день, но раньше как-то не обращал на него внимания. А это был и в самом деле громадный камень - стоя рядом, Кадон даже не видел его верхушки. Метра три высотой, никак не меньше. А вокруг валялись камни маленькие - с человеческую голову.
      Отдохнув немного, Кадон снова принялся собирать хворост. Теперь ему везло, и скоро он набрал целую охапку.
      Вдруг над головой его раздался птичий щебет. Он посмотрел наверх. На дереве, под которым лежал камень, было большое гнездо. Интересно, есть ли там яйца? - подумал Кадон.
      Он уже давно не ел птичьих яиц, а очень их любил. Он прикинул, как бы взобраться на дерево. Попытался влезть на камень, но тот был слишком гладкий. Тогда он вскарабкался по стволу, а потом медленно пополз вверх по длинной толстой ветке.
      В гнезде сидели две черные птицы и сердито кричали на него. Когда Кадон протянул руку, они взлетели и стали яростно клевать его острыми клювами. Но Кадон отогнал их. На дне лежало четыре больших яйца. Вот так удача, обрадовался Кадон. Он съест их на обед!
      Кадон огляделся. Сквозь листья была видна река, тихо журчавшая неподалеку. Вода в ней была грязно-коричневая. Осторожно спускаясь по ветке, Кадон вдруг заметил под собой что-то странное. Он присмотрелся. В самой середине камня зияла огромная дыра. Вот чудеса! С земли камень казался целым. Кто бы мог подумать, что там такая дырища!
      Однажды, несколько дней спустя, ему стало скучно, и, поужинав, он решил прогуляться по деревне. Светила большая круглая луна. Небо было усыпано звездами. Всюду играли ребятишки. На веранде деревянного дома пенгулу, сельского старосты, сидели взрослые и дети. Кадон пошел туда.
      Увидев Кадона, пенгулу приветливо поздоровался и предложил посидеть с ними. Кадон в ответ улыбнулся немного натянуто и уселся на деревянном полу.
      Кадон знал, что радушие этих людей неискреннее, потому что он сторонился их. Но все же остался послушать беседу.
      - А дух реки, пенгулу? - спросил мальчик по имени Масдан. - Ты ведь хотел рассказать о нем. Расскажи, пожалуйста.
      - Расскажи, расскажи, пенгулу! - закричали и другие дети. Пенгулу и остальные взрослые улыбнулись.
      Пенгулу указал на реку, в которой отражались луна и звезды. Вдоль реки темнели кусты и кокосовые пальмы.
      - Река живая, - сказал пенгулу. - Она как большая змея. Она спит и бодрствует. Она может быть счастливой. Может - печальной. Она может спасти нам жизнь, а может и отнять ее у нас. А в сердце реки - дух, дух реки. И мы должны его слушать.
      - Но река же не умеет говорить! - воскликнул Масдан.
      Кадон взглянул на Масдана. Ему было всего двенадцать лет. Он был большой шалун и озорник, но добрый мальчик.
      Пенгулу улыбнулся:
      - Умеет. Если прислушаться, то можно услышать, как дух реки поет, когда она счастлива. А иногда - лениво бормочет. А когда сердится - ревет. И у тебя на сердце легчает, когда ты со своими бедами приходишь к ней. Дух есть. Он поговорит с тобой, если ты присядешь рядом. А иногда он говорит с тобой в твоих снах.
      Масдан и его друзья слушали затаив дыхание.
      - Но дух реки не единственный наш друг, - прибавил кто-то. - Есть еще и дух деревьев, дух цветов, дух урожая, дух дороги. Всех не перечесть...
      - Да, - согласился пенгулу, - их очень много, и все они станут нашими друзьями, если мы будем их слушаться. Но если мы их рассердим, могут сделаться нашими врагами.
      Мальчики кивнули. Потом они простились с пенгулу и остальными - было уже поздно - и побежали домой.
      Кадон тоже пошел домой. Дорогой он раздумывал о том, что сказал пенгулу. А сам-то он верит в духов? Пожалуй, верит, но больше от страха, чем почему-либо еще.
      Отец учил его: нельзя гневить духов. Если нужно было срубить дерево, полагалось сначала попросить прощения у духа деревьев. Если приходилось идти одному ночью, надо было просить защиты у духа дороги. Иногда Кадон думал: а что случится, если срубить дерево, не попросив прощения у духа деревьев? Свалишься замертво? Превратишься в бревно?
      Хижина Кадона, так же как и остальные, стояла на сваях. Он поднялся по деревянным ступенькам и вошел в дом. Улегся на циновку. Лежать было жестко. Лунный свет проникал сквозь дыры в крыше. У Кадона не было денег починить или заменить ее, поэтому он всегда боялся дождя.
      Кадону не спалось. Он долго смотрел на дыры в потолке. Потом оглядел свои немудреные пожитки и проклял себя за нищету и одиночество. Неужели у него никогда не будет еды вдоволь, приличной одежды, новой хижины и денег?
      Вдруг он вспомнил про огромный камень. Дыра! Духи, о которых рассказывал пенгулу! Разве не может быть духа камня? Если односельчане верят во всех этих духов, они обязательно поверят и в духа камня. А если дух камня попросит их о чем-нибудь, они обязательно выполнят его просьбу. Они не посмеют разгневать духа.
      На следующее утро Кадон встал очень рано. Раньше, чем солнце. И побежал к камню. Он попытался запрыгнуть на него, но не смог. Попробовал влезть камень был слишком гладкий. Оставался один путь. По дереву.
      Кадон вскарабкался на гигантское дерево и осторожно пополз по ветке, пока не оказался над самой верхушкой камня. Он глянул вниз, и ему стало страшно. Камень был далеко-далеко. Спрыгнешь - чего доброго, ноги переломаешь.
      Но, поборов страх, он покрепче ухватился за ветку и начал опускаться, пока не повис на руках. Теперь до камня оставались метра полтора, не больше. Кадон отпустил ветку.
      Он упал на камень и чуть не потерял равновесия. Но удержался. И вдруг поймал себя на том, что просит прощения у духа камня за то, что вторгся в его владения. Ему было не по себе - а вдруг дух и вправду тут живет.
      Робко-робко подполз он к краю отверстия и заглянул внутрь. Дыра была огромная. Дно устилали сухие листья, осыпавшиеся с дерева. Еще там валялись маленькие камушки.
      Кадон осторожно спустился в дыру. С перепугу ему так и мерещилось, что вот-вот перед ним появится разгневанный дух камня. Но дух не появлялся. Кадон сел на сухие листья - теперь верхушка камня была высоко над головой. Вот удача! Ему уже не терпелось осуществить задуманное - он решил не откладывать до завтра.