Красавец доктор только что поставил трудный диагноз, колдун загипнотизировал шайку опасных преступников, почтенный судья разрешил загадку одного из таинственнейших преступлений древнего Китая, а американский детектив и его слуга-англичанин подошли вплотную к разгадке загадочного убийства в современной Америке. Прекрасно. В мире все в порядке. Отлично. Он уронил газету на пол и курил сигарету за сигаретой. Выкурил четыре. На балкон вышла мать.
      - Ты зачем столько куришь? Ты только посмотри, сколько окурков! Рак хочешь получить, да? Уж не говоря о том, что деньги переводишь.
      - Ладно, ма.
      - "Ладно", "ладно". Курить надо поменьше.
      - Ладно, ма.
      - Да что ж это такое, - разворчалась мать. - Пьет, как рыба, дымит, как труба, и все, что от него добьешься, - ладно, ма!
      Куан Мэн встал и перегнулся через перила. На углу столпились деревья, как соседское семейство, вышедшее подышать. Тускнеющий вечерний свет сделал листву густой и черной. Многоквартирный дом жил своей обычной жизнью. Странное беспокойство не покидало Куан Мэна - он не знал, чем заполнить тягучее время. "Райский бар" и Люси уже засасывались в прошлое, это уже умирало, и он не в силах был остановить уходящую жизнь. Мертвое - как бабушка, часть прошлого, часть его самого.
      Позвали ужинать. Есть, чтобы жить. Прожить еще немного. Каждый день еще немного.
      После ужина он собрался из дому. Мать опять напомнила, чтобы он не пил. Не пить, не курить. А как же жить? На что тогда тратить время? Жить и убивать время - это одно и то же.
      Куан Мэн опять пошел в "Счастливый бар". И постепенно привык к этому новому бару. Новая привычка. Снова и снова, пока это не превратилось в часть настоящего, в часть жизни. Так проходили вечера.
      Скоро жизнь его стала укладываться в две части. Первая состояла из дневных часов: завтрак, автобус, работа, обед, автобус, ужин - порядок, который он соблюдал. Вторая - невыносимые вечерние часы, новые и беспорядочные. В них не было порядка, потому что всякий раз приходилось заново решать, в какой бар пойти, с кем там разговаривать и чем заняться. Куан Мэн будто жил в двух разных мирах или будто в нем жили два разных человека. Он даже начал думать о себе: я дневной и я вечерний. Вечером или ночью он был способен говорить и делать такое, что было совершенно немыслимым при дневном свете. Но если у него бывали неприятности днем, на работе, он утешался сознанием того, что все это растает и исчезнет, когда наступит ночь. Два человека в нем помогали один другому. Куан Мэн мог переходить из мира в мир - как в той китайской притче о человеке, который вообразил, будто он бабочка, а потом не знал, то ли он человек, вообразивший себя бабочкой, то ли он бабочка, вообразившая себя человеком. Совсем как Куан Мэн и его два мира.
      Иногда в ночном бродяжничестве ему вспоминались "Райский бар" и Люси. Вот в такую ночь он и написал на стенке уборной:
      Бесконечные дни.
      Не короче и ночи.
      Незачем жить,
      если нету полсотни.
      И в ту же ночь он сдружился с англичанином-матросом по имени Фрэнк. Они разговорились в "Счастливом баре", а потом вместе отправились в поход по кабакам. Фрэнк в тот день сошел на берег с корабля. Торговое судно, совершающее рейсы между Европой и Китаем. Фрэнку было лет тридцать пять, а плавал он с шестнадцати. Он побывал везде на свете.
      - Осточертело мне это море паскудное, - говорил Фрэнк. - Одно и то же, одно и то же. Как выйдешь в море, так и начинается - одно и то же.
      - Вроде моей конторы, - заметил Куан Мэн.
      - Осточертело паскудное море, - повторял Фрэнк. - Осточертели капитаны, помощники эти паскудные. Сволочи как один.
      - Вроде моего начальства, - подтвердил Куан Мэн.
      - Подкопить бы денег, купил бы себе пивную у нас в Пламстиде.
      - Где это? Никогда не слышал.
      - Пламстид? Городишко такой, возле Гринвича за Лондоном.
      - Вот ты видел мир, Фрэнк. Тебе какой город больше всего нравится?
      - Гонконг. Капитальный город. Девочки капитальные.
      - Китаянки?
      - Китаянки нормальные девочки.
      - А Сингапур?
      - Нормально. Все чистенько, есть где отдохнуть. Можно хоть на берег сойти после разных там - Индокитай, Филиппины, Индия. Чертовы дыры. Грязь, нищета.
      - Я б хотел поплавать, посмотреть все эти страны. На грязь мне наплевать.
      - Да брось ты, парень, там смотреть-то не на что. Чертовы дыры и тоска зеленая. Я тебе говорю.
      Куан Мэн чувствовал, как приходит конец заветнейшей его мечте, поэтому ему расхотелось говорить о морской жизни.
      Брели из бара в бар. Фрэнк сказал, что неплохо бы к проституткам сходить, но Куан Мэн отказался. Заявил, что ему никогда не нравилось за деньги. Фрэнк не уговаривал. Распростились. А причина была в Люси. Куан Мэн ни о ком другом даже подумать не мог.
      Он в одиночестве пошел домой, довольный тем, как пустынно и тихо на улицах. Пробежала собака, ему пришло в голову, что он становится и сам похож на тощего бездомного пса, шныряющего среди мусора и воющего на луну. Вой гулко разносился по ночным улицам.
      ГЛАВА 13
      Все время с самого утра Куан Мэн провел в одиночестве. Пляж заполняла воскресная толпа - целые семьи, выбравшиеся на природу, шайки мальчишек, стайки девушек, влюбленные парочки. Он побродил по пляжу, обходя простертые тела, как футболист, ведущий мяч, прислушиваясь к смеху и шуму, перехватывая иногда обрывки разговоров. Ему и раньше случалось бывать одному, но теперь все было по-другому. Теперь он был одинок.
      Поплавал, вышел на берег и растянулся на песке, но и плавание не доставило ему удовольствия. Он не переставал ощущать какую-то скованность и не мог свободно отдаться воде.
      Когда он сел в автобус и поехал в город, солнце уже протянуло удлиненные тени деревьев. Куан Мэн еще раз посмотрел на небо и на море: вода приобрела темно-серый, металлический оттенок. Как металл, но он не мог сообразить какой. Небо окрасилось в пурпур и охру - печальная яркость заката.
      В домах зажигались огни. Неожиданно и сразу зажглось уличное освещение, включенное далекой рукой на распределительном пульте. Когда автобус въехал в город, была уже настоящая ночь.
      Куан Мэн зашел в закусочную. Он механически жевал поставленную перед ним еду, не чувствуя ее вкуса. Потом зашел в бар, где еще ни разу не был. Выпил пива. Пиво тоже не оказало своего обычного действия. Ничто не действовало - он приобрел иммунитет против всего.
      Он вышел на затихающие ночные улицы и медленно зашагал по направлению к Эспланаде. Корабли были далекими - как всегда. А он был одинок. Он был одинок весь день. Он ни с кем не разговаривал. За целый день он не сказал ни слова никому. Он чувствовал себя плоским, как море перед ним. Безвкусным, как пиво, выпитое перед этим.
      Куан Мэн долго простоял на Эспланаде, пока решение не созрело окончательно в его уме и он не отправился искать такси.
      Тихо поднялся по лестнице и негромко постучался в дверь к Люси. Он застыл в ожидании, не смея даже дышать. А если ее дома нет? А если она не одна? Даже мысль об этой возможности не коробила его больше. Самолюбие перестало терзать его. Он все продумал.
      Люси открыла дверь - заспанная, протирая глаза.
      - Зачем ты пришел? - В ее голосе не было никакой злости. Не так, как в прошлый раз. - Очень поздно, Мэн.
      Она разглядывала его, стоя в освещенном прямоугольнике дверного проема. Ее тень падала на Куан Мэна.
      - Можно мне войти, Люси? Ну пожалуйста! Мне с тобой нужно поговорить, осторожно попросил он.
      Их окружал неясный свет лестничной площадки. Мягкость поздней, темной ночи.
      Люси чуть поколебалась, кивнула. Куан Мэн вошел в квартиру. Люси закрыла дверь и жестом пригласила его сесть в кресло. Куан Мэн сел. Всем своим существом впитывал он в себя уютную, обжитую привычность обстановки. Люси придвинула второе кресло и села напротив него. Куан Мэн впитывал в себя очертания ее тела, живого, беззащитного, теплого со сна, неплотно прикрытого легким халатиком. Впервые за этот долгий день ожили его чувства и вернулась способность к восприятию. Он больше не был плоским, жизнь наполнила его - и он все вбирал в себя Люси, ее комнату, ее вещи. Дневная омертвелость покидала его.
      - Почему ты так поздно, Мэн?
      - Извини, Люси. Наверное, это потому, что я потерял счет времени. Когда я решился к тебе поехать, /я совершенно не представлял, который час.
      - Ты все такой же чудной! - засмеялась Люси.
      - Наверное, и правда чудной. Целый день слонялся как идиот. И целый вечер. И все это время,добавил он. - Я без тебя как потерянный, Люси. Ничего не хотелось. И тоска такая.
      Люси шевельнулась в кресле - обрадованная и счастливая. И настороженная от этой радости и счастья.
      - Ну а как ты проводишь время? Ходишь еще в "Райский бар"?
      - Нет. Ни разу там не был с тех пор, как ты ушла. Без тебя там ничего хорошего нет, Люси. Я пришел тебе сказать... Давай будем опять встречаться. Тошно мне без тебя.
      Люси поднялась с кресла. Подошла к столику, отыскала пачку сигарет, закурила, сильно затягиваясь, и стала у открытого окна, глядя в ночь.
      Ее неподвижность и молчание беспокоили Куан Мэна - неужели ее рассердило что-то из сказанного им? Наконец Люси повернулась лицом к нему, сильно затянулась сигаретой и, задержав на миг дыхание, выдохнула. Дымное облако спрятало ее лицо, разошлось.
      - Нет, Мэн, - ответила наконец Люси. - У нас больше не получится вместе.
      - Ну почему, Люси? Люси, ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Ты же помнишь, как было. А все это время - ужас как мне плохо было. Я так по тебе скучал. Как идиот был без тебя. Значит, ты очень нужна мне, Люси. А я разве тебе не нужен?
      - Ничего теперь не выйдет. Я не спорю - нам с тобой было хорошо. Даже очень хорошо. Но после всех этих дел я долго думала - у меня столько времени было думать. Ничего не выйдет. Даже как я сейчас живу. Ты же все знаешь. Ну сам скажи, что у нас с тобой теперь может быть? Я же все равно как проститутка. Ты понимаешь, Мэн?
      - Хватит! Мне все равно, что с тобой раньше было!
      - Легко сказать. А я вас, мужчин, знаю. Никогда ты мне не забудешь мое прошлое. Ты только так говоришь, а сам не забудешь. Не сможешь. И будешь про себя корить меня.
      - Смогу, Люси! Увидишь, смогу. Ни вспоминать, ни корить не буду. Я все продумал.
      - Нет.
      - Ладно. Тогда выходи за меня, Люси. Выходи за меня замуж. Я докажу, как я к тебе отношусь.
      - Ты на мне женишься? - изумленно переспросила Люси.
      - Да.
      - Шутишь.
      - Люси, Люси, - взмолился он, - да верь же ты мне! Я в жизни не был серьезней!
      Люси помолчала. Потом сказала - почти нежно:
      - Хорошо, Мэн. Верю. Я верю, что ты на самом деле хочешь на мне жениться. Мне так... Знаешь, я... Она не могла договорить, не могла слов найти. Куан Мэн подошел и взял ее за руку.
      - Выйдешь за меня, Люси? Люси стиснула его пальцы.
      - Нет. Невозможно. Прости меня, но ничего хорошего из этого не выйдет. Все это плохо кончится.
      - Глупости!
      - Не глупости, Мэн. Я женщина. Женщины чувствуют такие вещи. Плохо будет.
      - Но почему? Почему? Потому что, ты думаешь, я буду все время помнить о твоем прошлом? Какая мне разница, что с тобой раньше было? Может, я и не забуду, но я могу сжиться с этой мыслью. Твое прошлое не будет нам мешать. Я об этом столько думал, что теперь я уверен. Я не ребенок, и я понимаю, что жизнь такая штука, которая может заставить человека идти на всякие вещи. Жизнь и есть жизнь. Я не из тех, которые осуждают других, что они не так живут. Жизнь - дело трудное. Живешь, как получается. Да к чертям все эти рассуждения и проповеди. Выходи за меня.
      - Нет.
      - Неужели я тебе совсем безразличен, Люси? Или тебе неохота связываться с клерком, у которого нет будущего? - решил пошутить Куан Мэн.
      - Может, и это тоже. Я не хочу всю жизнь биться. Я не хочу всю жизнь думать, как зарабатывать на хлеб. Я и так много лет на это потратила. Не думаю, чтоб меня прельстило такое будущее. Даже с тобой, Мэн.
      Куан Мэн вздохнул. Никогда ничего не получится. Даже здесь.
      - Извини, что я не миллионер.
      - Ты не расстраивайся, Мэн. Это все к лучшему. Поверь мне. Тебе так будет лучше. Сам когда-нибудь поймешь.
      - Не пойму.
      - Придет время, и ты поймешь. Ну какая тебе радость на мне жениться? А что ты сделаешь, если тебе возьмут и скажут - а ваша жена была проститутка?
      - Не знаю. Пусть говорят. Мне наплевать.
      - Нет, не наплевать. Я знаю.
      - Все знаешь?
      Люси невесело посмеялась.
      - Все знаю. Ты забыл - у меня знаешь какой опыт!
      Куан Мэн кивнул.
      - Когда-нибудь ты еще мне скажешь спасибо, Мэн. Скажешь спасибо, что не вышла за тебя.
      - Никогда.
      - Вот увидишь.
      - Может быть, ты все-таки подумаешь, Люси?
      - Нет. Уже подумала.
      - Тогда мне лучше уйти.
      - Не уходи. Сегодня не уходи! Я сегодня решила всю свою жизнь. Давай побудем вместе, последний раз побудем вместе!
      Люси потянула его к постели.
      И в первый раз Куан Мэн провел с Люси всю ночь.
      ГЛАВА 14
      А через несколько дней Куан Мэну позвонил Хок Лай и сказал: как давно они не виделись и он надеется, что Куан Мэн не стал совсем уж бирюком. Надо общаться, жить-то с людьми, и пора Куан Мэну понять это - лучше будет. Хок Лай рассказал, что Порция скоро уезжает насовсем. Сейчас он собирается в дорогу, теплые вещи запасает - там же бывает холодно.
      Сначала Куан Мэн хотел попросить, чтоб они от него отвязались. Ему хотелось одного - чтоб оставили его в покое. Но Хок Лай стал уговаривать съездить в Седили и приставал как с ножом к горлу. Лучше будет. Надо общаться. Сам Хок Лай недавно стал членом молодежной торговой палаты Сингапура. Еще он рассказал, что у него все очень серьезно с Сесилией Онг, и намекнул, что дело движется к свадьбе. Куан Мэну пришлось сказать, что раз так, то он поедет с ними в Седили, а Хок Лай пообещал все организовать.
      В воскресенье они с утра выехали к Перешейку. Хок Лай заехал за Куан Мэном на черном "моррисе". Сесилия сидела на переднем сиденье рядом с ним, а Куан Мэн сел назад, к Анне.
      - Как жизнь? - спросила Анна своим низким голосом.
      - Не общается! - тут же встрял Хок Лай. - Совсем бирюком стал. Это очень плохо. Ты должна его вытащить на люди, Анна.
      - Ты всегда отвечаешь за других? - строго спросила Анна.
      Хок Лай засмеялся.
      Сесилия хихикнула.
      Проехали мимо бегов. Места недавнего триумфа. Машина плавно шла по городским улицам, а Куан Мэн смотрел на пешеходов, на людей, набившихся в автобусы, на все то человечество, которое не обладало машинами. Он явно оказался выше социальным рангом, чем они, будто и на него лег отблеск благосостояния владельца "морриса", будто он уже был приобщен к тайнам того мира, где люди ездят на машинах. Куан Мэн даже вроде жалел тех, у кого не было машин, жалел "других". Жалости хватило на поездку - как только он вышел из машины, он тут же превратился сам в одного из "других".
      Миновали каменоломню, заброшенные, зарастающие каучуковые плантации, фабрики, английскую военно-морскую базу в Вудландсе. Машина круто свернула к Перешейку - узкой пуповине, соединившей Сингапур с Малаккским полуостровом.
      Завершив пограничные формальности, Хок Лай не спеша повел машину из Джохора на Мерсинг. Тихую, пустоватую проселочную дорогу с двух сторон сдавили каучуковые плантации, простиравшиеся на целые мили. Мелькали бесконечные ровные ряды гевей, прямые тусклые стволы, высоко поднявшие густые кроны. На коре видны были скошенные рубцы - разрезы, сочащиеся белым латексом, собирающимся в толстые фаянсовые чашки, подвязанные проволокой к стволам. День и ночь стекала в них густая жидкость - кровь малайской экономики.
      Плантации остались позади, дорога пошла тропическими джунглями. Куан Мэн почти видел их обитателей - диких кабанов, тигров, тапиров, слонов, медведей, грациозных зверюшек под названием мышиный оленек и самого Тарзана. Хотя, конечно, он помнил, что Тарзан жил в Африке, в чернейшей Африке, а вовсе не в Малайе.
      Мимо мелькнул громадный рекламный плакат, требующий, чтобы пили кока-колу. В нескольких метрах за ним - другой плакат: пейте пепси-колу, установленный конкурирующей компанией. Битва безалкогольных американских гигантов в малайских джунглях. Сражались и конкурирующие нефтяные концерны: "Супер-Шелл", "Эссо-Экстра", "Калтекс"...
      За Кота-Тингги им попалась группа индийских косарей, обкашивавших обочину проселка. Изогнутые паранги в их руках сверкали изящными дугами. Срезанная трава отлетала в сторону.
      Свернули направо. К Седили - к Язон-заливу, как еще называлось это место. Кто такой, интересно, этот Язон? - подумал Куан Мэн. Явно не тот грек, который доставал золотое руно. Скорей, какой-нибудь инженер-строитель, колонизатор, хваставшийся потом в Лондоне, что он строил Империю. Впечатляющее выражение - строитель Империи, так чувствуется в нем марш через непроходимые джунгли, через которые продираются с парангом или, вернее, идут за отрядом туземцев, расчищающих парангами путь. Одно и то же. Или почти.
      Джунгли по обе стороны дороги расчищали под посевы: невысокие, округлые, как женская грудь, холмы чернели пятнами выжженного леса, на дикой желтой земле валялись поваленные стволы. Высокие, обгорелые стволы торчали, как тотемные столбы. Пейзаж, оставляемый первопроходцами. Первопроходцы - и я, сложная натура, клерк в чертовом городе. Первопроходцы - простые люди.
      На окраине деревни Куала-Седили дорогу переходила шумная стайка малайских школьниц в белой с красным школьной форме.
      - Девочки, хотите - остановимся и вы попудрите носики? - предложил Хок Лай. - Тут есть кофейня.
      - О'кей! - хихикнула Сесилия.
      Девочка-яблочко, подумал Куан Мэн. Вечно хихикает.
      - А ты, Мэн? - спросил Хок Лай.
      - Нет, спасибо.
      Остановились у низкого, длинного дома. Девушки сразу исчезли. Куан Мэн закурил сигарету и с наслаждением вытянул ноги. Он заказал большую бутылку пива, и они с Хок Лаем выпили ее.
      Куала-Седили - маленькая деревня, в которой даже нет торговой улицы просто несколько лавчонок. Однолошадная деревушка, хотя, конечно, никаких лошадей в ней не было. И почему это в малайских деревнях не бывает лошадей? Их только и видно что на бегах. А в сельской местности одни буйволы. Но буйволы не скачут - сонно плетутся под горячим солнцем, часто роняя свои темно-зеленые лепешки.
      Народу в кофейне было немного - сидели деревенские за своим черным кофе. В центре каждого столика стояла тарелка засохшего печенья под стеклянным колпаком от мух. До печенья никто не дотрагивался. Густая туча мух гудела над открытым мусорным ящиком у кофейни. Подъехал крестьянин на допотопном велосипеде, слез, прислонил его к столбу, вошел в кофейню. Возраст и непогода сделали неразличимым изначальный цвет велосипеда. Велосипед был ржавым, и малаец, приехавший на нем, тоже ржавого цвета. Высушенное, изможденное лицо и острые глаза. Такие глаза бывают у рыбаков они все время всматриваются в сверкающее под солнцем море.
      Переговариваясь о чем-то, появились девушки. Конечно, деревня уже привыкла к сингапурцам, которые по воскресеньям тащатся в такую даль только ради того, чтобы поплавать в море. Деревенским в голову не придет купаться, и уж, ясное дело, не станут они валяться на песке под солнцем!
      Девушки выпили лимонада, подошли к стойке купить по шоколадке. Анна предложила шоколадку Куан Мэну, но он отказался. Он никогда не любил сладкое.
      Забрались обратно в машину, горячую, как печка. Скорей бы в воду! Проехали с милю по новой широкой дороге, и неожиданно перед ними распахнулась панорама синего неба и синего моря. Машину потрясло немного, пока съезжали к пляжу.
      Куан Мэн ликовал - он в жизни не видел такого огромного пляжа. Что сингапурские пляжи по сравнению с этим! Тропический пляж, наконец именно такой, как представляешь себе! Мили и мили чистого песка вправо и влево.
      Они быстро выгрузили свои вещи из машины и перенесли их в укромный уголок, который выбрали на пляже. По случаю воскресного дня народу было не так уж мало - в тени стоял целый строй машин с сингапурскими номерами. Среди загоравших было несколько европейских девушек в совсем узких бикини, выставлявших напоказ дразнящие полные груди. Куан Мэн разглядывал их из-под своих темных очков. Ну и что, я же, в конце концов, мужчина.
      Девушки пошли за кусты - переодеться, а Куан Мэн с Хок Лаем обмотались купальными полотенцами, натянули под ними плавки и бросились в море. Скоро к ним присоединились девушки: Сесилия в красном бикини, а Анна в закрытом черном купальнике. Анна подвязала волосы резинкой. Сесилия решила, что с ее короткими волосами ничего не сделается.
      Хок Лай поднырнул и ухватил Сесилию за ноги, она завизжала. Куан Мэн поплыл подальше от этого визга, хохота и сверкания брызг.
      Здравствуй, лазурный мир!
      Наплававшись, Хок Лай и Сесилия вышли из моря и, взявшись за руки, пошли по пляжу. Куан Мэн полулежал у самой воды. Анна посмотрела на него и улыбнулась.
      - Ты хорошо плаваешь.
      - Да нет, так себе.
      - Нет, хорошо.
      Сказать - нет, она скажет - да, я опять скажу - нет, она опять - да...
      - Правда, хорошо плаваешь, - завершила Анна несыгранный матч.
      - Быстро не умею плавать, - возразил он, как бы еще не совсем сдаваясь.
      - А по-моему, быстро, - отбила она. Сказать - нет, она скажет - да, я опять скажу - нет, а она...
      - А зачем быстро плавать? - продолжала она. - Устанешь.
      Куан Мэн не нашелся что ответить и решил считать это ничьей.
      - Хочешь погулять со мной, Мэн?
      - Пошли.
      Как она это сказала - со мной! - подумал Куан Мэн. Может, она имела в виду... Да нет... Нет, конечно. Он посмотрел на нее. А она полнее, чем кажется в одежде. Или поправилась за эти две недели? А в году пятьдесят две недели... Куан Мэну стало смешно.
      - Ты что? - спросила Анна, уже готовясь засмеяться вместе с ним.
      - Просто так. Смешное вспомнил. Извини.
      - Да я ничего.
      - Извини.
      Куан Мэну было стыдно за то, что он посмеялся над ней. Неплохая же девчонка. Довольно привлекательная. Особенно когда снимает очки. Без очков ее глаза смотрят с какой-то нежностью, будто даже зовут. Так всегда бывает с близорукими, но все равно кажется, будто она такая слабая и нежная, что ее хочется защитить. И Люси бывала беззащитной, вдруг вспомнил он, а беззащитной и нежной - нет. У Люси не было этой нежности. У Анны есть.
      - Ты бывал на Восточном берегу, Мэн?
      - Ни разу.
      - Мне бы очень хотелось. Говорят, там так красиво. Может быть, и съезжу в следующие школьные каникулы.
      - Здесь тоже красиво.
      - Все равно, говорят, Куантан лучше. Интересней. Подлинная малайская атмосфера. И там водятся гигантские черепахи, и они откладывают яйца прямо на пляже.
      - Я думаю, на это ни к чему смотреть. Это, знаешь, дело такое...
      Анна засмеялась, вопросительно всматриваясь в него близорукими глазами.
      - Ну что, не правда, что ли? Откладывать яйца все равно что ребенка производить.
      Анна опять засмеялась. Куан Мэн понял, и ему самому стало смешно.
      - Ну, рожать детей, я хотел сказать.
      Не так уж и оговорился, подумал он. Тоже, наверно, больно. Он часто думал, что курам больно нестись - яйца такие большие по сравнению с курицей.
      - Ты хотел бы путешествовать, Мэн?
      - Очень.
      - А куда?
      - А как?
      - Ну почему не помечтать...
      - Мечтать? На мою зарплату?
      - Ну а почему? Может, через много лет...
      - А может, через много лет мне будет столько лет, что и думать ни о чем не захочется. Может, у меня будет ревматизм и я даже ходить не смогу.
      - Глупенький ты, - сказала она. - И смешной.
      Они зашагали по пляжу, надавливая босыми ступнями на сыпучий, горячий песок. Море выбросило много плавника - странные, искореженные формы, обесцвеченные морем почти добела. Анне понравился кусок плавника, похожий на ультрасовременную скульптуру из тех, что всегда изображают в книгах по искусству.
      - Для икебаны, - объяснила она.
      Пристроит ее дома к вазе с цветами.
      Дошли до болота, где росли мангровые деревья, и повернули назад. Воздушные корни мангровых зарослей, изгибаясь, почти касались песка и переплетались, как прутья клетки.
      Хок Лай и Сесилия увлеченно обнимались. При виде Анны и Куан Мэна Хок Лай поспешил убрать руку с толстых ляжек Сесилии. Сесилия быстро отодвинулась.
      - Извините, помешали, - не утерпел Куан Мэн.
      - Вечно все портите, - засмеялся Хок Лай.
      И не проймешь его, толстокожего, подумал Куан Мэн. Сесилия захихикала, округляя глаза, как яблочки, - кокетничала.
      Девушки распаковали еду, роздали картонные тарелки, которые Хок Лай купил в Сингапуре вместе с завтраком. После еды Куан Мэн выкопал яму в песке, аккуратно зарыл остатки пищи и бумажки и тщательно вымыл жирные руки морской водой с песком.
      Захотелось спать. Хок Лай и Сесилия устроились на надувном матрасе, свернувшись, как близнецы в материнской утробе. Куан Мэн лежал на спине, глядя на висячие ветки казуарины. Тонкие и длинные, как волосы. У Люси такие волосы. Что-то кольнуло его. Здоровенный москит. Куан Мэн с силой прихлопнул его ладонью. На ладони остались черноватый труп москита и пятнышко крови. Чьей крови? Хок Лая? Сесилии? Анны? Одной из европейских девушек в бикини? В любом случае она смешалась и с его кровью. Все люди братья по крови. Он вытер ладонь о песок.
      Куан Мэн задремал и даже начал видеть сон о песке, об огромной пустыне. Он шейх, он путешествует со своим гаремом. Простой сон. Он проснулся и увидел, что Анна смотрит на него. Анна улыбнулась.
      - С возвращением в жизнь. Тебе приснился сон?
      - Ага.
      - Интересно. Я догадалась, что тебе что-то снится.
      - А ты не спала?
      - Подремала чуть-чуть. А что тебе снилось?
      - Не знаешь? Ты же смотрела на меня!
      - Вот глупый! Как я могу увидеть твой сон?
      - Не знаю.
      - Так что тебе приснилось?
      - Да ерунда всякая. Пустыня.
      - Пустыня?
      - Пустыня.
      Проснулись Сесилия и Хок Лай. Не успев протереть глаза как следует, Хок Лай стал звать всех окунуться.
      Они долго плавали. Потом обсыхали на берегу, одевались, собирали вещи. Надвигался вечер.
      Ехать обратно неинтересно - все уже было известно наперед. К Джохор-Бару подъехали уже в полной темноте, рассекаемой только фарами встречных машин. Хок Лай затормозил у киоска и купил последний номер "Плейбоя" - в Сингапуре этот журнал был запрещен как порнография. Проехали Перешеек. Да, все было известно наперед.
      ГЛАВА 15
      Потянулась пустая череда дней. Куан Мэну бывало трудно войти в тягомотину рабочего ритма после воскресной или просто вечерней выпивки. Не то чтобы он не смирился с такой жизнью. Но смириться и даже жить этой жизнью, потому что нет выхода, - это одно, а вот думать, что живешь, как надо, - совсем другое. Вот если б только знать, как надо.
      Каждый понедельник и каждое утро каждого следующего дня Куан Мэну приходилось делать над собой сознательное усилие. Он приходил на работу готовый провести целый день по чужой воле - от него и от таких, как он, собственной воли не требовалось. Считается, что человеку легче, если ему не нужно принимать самостоятельных решений. Но если человек по должности обязан, не размышляя, все время выполнять чужие решения, тогда его жизнь превращается в тягучее существование, лишенное творческого начала.
      Наконец наступал вечер, и Куан Мэну приходилось принимать решения, но увы, единственное, что он мог самостоятельно решить, было - куда пойти и чем заняться. Так куда же пойти? Так что же делать? Ничего нового. В общем-то, то же, что и в рабочие часы, когда ничего не нужно было решать. Хоть бы случилось что-то такое, что перевернуло бы ему душу, наполнило бы смыслом его жизнь, дало бы ему возможность найти себя. А так - так можно только тыркаться. А если ничего в его жизни так и не произойдет? Он знает их, знает людей, с которыми ни разу в жизни ничего не случилось. Судьба? Верить в судьбу в наше время? В его возрасте?
      Иногда он задумывался над смыслом жизни. Звучит банально. И все-таки иногда он сидел один в баре или никак не мог заснуть поздно ночью, прислушивался к шуму редких в эти часы машин, к перекликающемуся лаю и подвыванию ночных собак.
      Ему всегда говорили, что в жизни должен быть смысл, иначе рождение человека, его формирование, его существование было бы нестерпимо бренным, было бы нелепым. Куан Мэн не рвался ни к богатству, ни к работе поинтересней, хотя он, конечно, не отказался бы заменить свою нынешнюю тягомотину чем-нибудь интересным и стоящим; ему вообще ничего особенно и не хотелось - просто суметь бы найти хоть какой-нибудь смысл в жизни, в той, какая есть, со всем, что в ней хорошего и плохого. Только к этому он рвался, но не знал, как это сделать. Что-то говорило ему, что есть какой-то смысл во всем, что можно добиться удовлетворения от жизни. Он чувствовал, что ответ надо искать не в книгах, не в пьянстве, ни в чем из известного ему. Он понимал одно - он ничего не понимает.
      Но почему-то, пока Куан Мэн был с Люси, случалось, что сомнения и неудовлетворенность переставали терзать его. Любовь? Только теперь, когда все кончилось, Куан Мэн начал спрашивать себя: любил ли он Люси? Уверенности не было. А можно быть уверенным в таких вещах? Если можно, тогда, значит, не любовь он испытывал к Люси. А что же? В минуты предельной трезвости оценок он понимал, что их с Люси отношения и не могли продлиться долго. Опять судьба?
      Так и несло его течением жизни: утро, вечер, снова утро. Бессмысленная череда. Время ожидания - только вот ожидания чего?
      Как-то вечером пришел к ужину дядя Чеонг. Он только что вернулся из поездки по делам в Сабах. Дядя рассказывал, что Сабах напомнил ему неисследованную Малайю, какой она была лет тридцать-сорок назад. Та же нетронутость, то же стремление что-то предпринять, а руки приложить там есть к чему. Был бы он помоложе, уверял дядя, он обязательно рискнул бы попробовать свои силы в Сабахе. Страна возможностей для молодых, предприимчивых и сильных духом.