Введение

Эта книга посвящена первым высотным зданиям в СССР, построенным в Москве в 1947–1957 годах. История появления советских небоскребов чрезвычайно интересна с самых разных точек зрения: инженерной, технологической, эстетической. Не сразу и не просто складывался их архитектурный образ.

Отправной точкой строительства высотных зданий следует считать 13 января 1947 года: в этот день И.В. Сталин подписал постановление № 53 Совета министров СССР «О строительстве в г. Москве многоэтажных зданий». В соответствии с первым пунктом постановления в столице следовало построить восемь многоэтажных зданий – одно 32-этажное, два 26-этажных и пять 16-этажных. Заложили их 7 сентября 1947 года – в празднование 800-летия Москвы (выбор количества высотных зданий был неслучайным). Кирпичные столбики с бронзированными табличками, поставленные во время торжественных митингов на местах будущих строек, простояли недолго – активная фаза строительных работ не заставила себя долго ждать.

Идея возведения высотных зданий в Москве, которые могли бы служить пространственной поддержкой будущей композиции Дворца Советов, впервые прозвучала еще в конце 30-х годов. Генеральным планом 1935 года в исключительных случаях предусматривалась возможность строить дома выше 9—12 этажей. Воспользовавшись этим, архитекторы Д.И. Чечулин и А.К. Ростковский подготовили конкурсный проект дома с повышенной до 22–24 этажей центральной частью у слияния Яузы с Москвой-рекой. Этот проект получил одобрение, а перед войной на берегу Москвы-реки уже было возведено большое крыло будущего комплекса на Котельнической набережной.

Близость войны заставила вождя повременить с осуществлением идеи создания нового силуэта Москвы. Он получил возможность вернуться к ней только в 1947 году, в канун знаменательного юбилея столицы. Обдуманная за годы мысль получила предельно четкое и последовательное выражение в пунктах известного постановления. За короткое время были намечены точки для строительства высотных зданий. Сразу же начались проектные работы, порученные ряду крупнейших министерств и ведомств (МВД, МПС, Минавиапром), обладавших серьезными строительными мощностями и квалифицированными проектными кадрами. Реализацию двух самых значительных проектов – зданий на Ленинских гор ах и в Зарядье – возложили на Управление строительства Дворца Советов. Работы по устройству коробчатых фундаментов восьми высотных зданий начались уже в 1948–1949 годах. В июне 1949 года все восемь проектов опубликовали в печати, за два месяца до этого их авторы получили Сталинские премии (Сталинские премии за выдающиеся работы 1948 года в области архитектуры были присуждены постановлением Совета министров СССР № 1395 от 8 апреля 1949 года).

Раньше всех завершили высотку на Смоленской площади. В те годы трудно было найти другое здание в Советском Союзе, в котором сосредоточилось бы так много примененных впервые технологий. На практическом примере этого здания стало ясно и то, что сделать ярусный силуэт высотного здания пропорциональным можно, только завершив его остроконечным шпилем. Таким образом, шпили были добавлены ко всем проектам. Из восьми запроектированных домов в итоге реализованными оказались только семь:

Здание МГУ на Ленинских горах. Высота здания 239 м. Архитекторы Л.В. Руднев, С.Е. Чернышев, П.В. Абросимов, А.Ф. Хряков, главный конструктор В.Н. Насонов. Авторам присуждены Сталинские премии первой степени. Завершено в 1953 году.

Жилое здание на Котельнической набережной. Высота здания 176 м. Архитекторы Д.Н. Чечулин, А.К. Ростковский, главный конструктор Л.М. Гохман. Авторам присуждены Сталинские премии второй степени. Завершено в 1952 году.

Жилое здание на Кудринской площади (ранее ил. Восстания). Высота здания 159 м. Архитекторы М.В. Посохин, А.А. Мндоянц, главный конструктор М.Н. Вохомский. Авторам присуждены Сталинские премии второй степени. Завершено в 1954 году.

Административное здание на Смоленской-Сенной площади (здание МИД СССР). Высота здания 170 м. Архитекторы В.Г. Гельфрейх, М.А. Минкус, главный конструктор Г.М. Лимановский. Авторам присуждены Сталинские премии первой степени. Завершено в 1952 году.

Здание гостиницы на Д орогомиловской набережной (гостиница «Украина»). Высота здания 170 м. Архитекторы А.Г. Мордвинов, В.К. Олтаржевский, В.Г. Калиш, главный конструктор П.А. Красильников. Авторам присуждены Сталинские премии первой степени. Завершено в 1957 году.

Административное здание у Красных Ворот (ранее на Лермонтовской площади, здание МПС СССР). Высота здания 134 м. Архитекторы А.Н. Душкин, Б.С. Мезенцев, главный конструктор В.М. Абрамов. Авторам присуждены Сталинские премии второй степени. Завершено в 1953 году.

Здание гостиницы на Комсомольской площади (гостиница «Ленинградская»). Высота здания 138 м. Архитекторы Л.М. Поляков, А.Б. Борецкий, главный конструктор Е.В. Мятлюк. Авторам присуждены Сталинские премии второй степени. Завершено в 1953 году.

Завершению строительства восьмого здания в Зарядье помешала смерть И.В. Сталина. Возникли обоснованные опасения, что вертикаль высотой 275 м окажется противопоставлена Кремлю и историческому центру столицы. Хотя справедливость этих сомнений может подлежать обсуждению, поскольку до войны проект Дворца Советов высотой 415 м со стометровой статуей В.И. Ленина, строительство которого полным ходом шло по другую сторону Кремля на Волхонке, не вызывал подобных опасений у архитектурного руководства.

Литература, изданная в 50-х годах, дает возможность понять, как реализовывались каркасы и инженерные системы. Однако ряд аспектов, связанных с советским высотным строительством, до наших дней остается малоизученным. К сожалению, своевременно не были опубликованы работы, которые обобщили бы эстетический и градообразующий опыт строительства высотных зданий в Москве с точки зрения целесообразности создания аналогичных ансамблей в других крупных городах. Между тем фиксация этого опыта и возможность его анализа на уровне современных представлений по-прежнему не теряют актуальности.

В начале 50-х волна высотного строительства покатилась от столицы к периферии. Остроконечные здания с характерным ярусным силуэтом проектировались на центральных площадях республиканских и областных центров, разрабатывались проекты подчиненной им окружающей застройки. Однако почти все эти проекты не были завершены, а реализация многих даже не началась. Предваряя подготовку кампании по разоблачению культа личности, набирала обороты и другая государственная кампания – по борьбе с «излишествами и украшательством» в архитектуре. В то же время Академию архитектуры, которая уже успешно решала вопросы индустриализации строительства, удешевления производства стройматериалов и типизации проектной деятельности, демонстративно распустили как ненужную.

Кризис советской классической архитектуры, наметившийся в 50-х годах, отчасти оказался обусловлен теми же причинами, которые двумя десятилетиями ранее привели к отмене конструктивизма. Метод и стиль для многих зодчих начали выходить в тираж, становиться техникой. Зацикленность на воспроизводстве определенных форм и деталей, явное, порой абсурдное злоупотребление определенным набором одних и тех же объемных построений должны были вызвать и вызывали справедливую критику. Но как у нас иногда происходит, начав с осуждения отдельных стилистических перекосов, скоро и от стиля не оставили камня на камне. Впрочем, в отличие от ситуации 30-х годов, новая ситуация оказалась гораздо сложнее. В 30-х годах, отринув конструктивизм, власть ясно озвучила дальнейший путь поисков архитектурного образа. В середине 50-х новая власть не предложила архитекторам ничего, создав иллюзию полной свободы творчества. Эта «свобода» породила идеологический и эстетический вакуум. Ведущие представители советской архитектурной иерархии снова, как двадцать лет назад, отправлялись за границу в поисках образов для оформления светлого будущего. Но теперь заказ власти был другим – копировалось интернациональное, обезличенное, модернистское…

Высотные стройки стали огромным шагом вперед на пути индустриализации отечественной строительной отрасли. Многие технологии, примененные на них впервые, составляют основу современной проектной и строительной практики. Сталинские высотки пережили оттепель, потом застой и перестройку и благополучно существуют в современную эпоху капитализма. Их судьба – это судьба настоящего символа своего времени. Пожалуй, впервые в мировой практике в 40—50-х годах XX века одновременное строительство группы высотных зданий в Москве позволило объединить в целостный архитектурный ансамбль центр огромного города, придало ему парадный и современный вид, подчеркнуло гармоничную связь нового с памятниками многовековой истории.

Время идет вперед, наша история остается все дальше в прошлом. Несмотря на повсеместное распространение различных технических средств связи, включая Интернет и телефонию всех видов, книга по-прежнему остается непреложным способом общения образованных и культурных людей. Надеюсь, это издание станет для многих хорошим подарком.

Предыстория строительства высотных зданий в Москве

Еще задолго до того, как было официально объявлено о закладке московских высотных зданий, в советской печати началось активное обсуждение темы применения новых технологий в строительстве. Из прессы 1945–1946 годов отчетливо видно, какое пристальное внимание стало уделяться вопросам строительства и архитектуры. Объяснялось все просто – для быстрого восстановления разрушенных войной городов следовало заново проработать всю концепцию жилищного строительства в СССР. Внедрение новых технологий велось по двум основным направлениям. С одной стороны, по пути удешевления стройматериалов, унификации и типизации готовых элементов, что получило наиболее распространенное выражение в застройке типовых малоэтажных кварталов. С другой стороны, по пути разработки и освоения сложных и перспективных технологий, получивших последующую реализацию в высотном строительстве.

В те годы печатным органом Союза архитекторов являлась газета «Советское искусство», и большое количество материалов на строительные темы публиковалось именно в ней. Так как И.В. Сталин был провозглашен первым другом всех советских архитекторов, литераторов и художников, то начиная с 1946 года редкий выпуск упомянутой газеты обходился без портрета вождя в четверть первой полосы. Ракурсы портретов менялись из номера в номер: вождь в кресле, вождь за столом, вождь с трубкой в полный рост, вождь на фоне панорамы Москвы. Допускались варианты и комбинации.

Примерно тогда же была сформулирована и основная идея развития архитектурного стиля – послевоенной парадной архитектуре предстояло стать триумфальной. Зодчим требовалось создать новые формы, способные внести архитектурную монументальность в общественные и административные здания. Тему поиска стиля с воодушевлением подхватили в архитектурных кругах. В печати обсуждались важные проблемы решения фасадов жилищной застройки, повышения функциональности и технологичности строительства. Иногда публиковались материалы, обобщающие зарубежный позитивный строительный опыт. Правда, многое из того, что обсуждалось, так и осталось на бумаге по самым разным причинам.

Была озвучена и серьезно проработана идея комплексного перепланирования застройки целых городов с плохо развитой инфраструктурой. Так, например, даже в центральной печати мне попадалась информация о том, что в Куйбышеве (ныне Самара) именно таким образом спроектирован и построен район, именуемый Безымянкой. Название говорит само за себя – до войны там находились пустыри, которые впоследствии застроили эвакуированными оборонными заводами и бараками для рабочих. Малая часть этих бараков сохранилась до последних лет, однако большинство их было снесено еще к середине 50-х годов, уступив место благоустроенным кварталам. В конце 40-х – начале 50-х активное строительство развернулось во многих городах, и в первую очередь в тех, которые сильно пострадали в период войны, как, например, Сталинград, Минск, Киев и многие другие.

Следует сказать, что послевоенное новаторство в деле согласованного планирования в строительстве выглядело в действительности не так уж и ново. Впервые идея комплексной планировки районов увидела свет в 20-х годах, когда несколько московских кварталов были застроены как единые ансамбли (например, Усачевка, Дубровка, Дангауэровка), подобные кварталы строились во многих крупных городах – Ленинграде, Харькове, Киеве и т. п. О значении сооружения жилых кварталов Усачевки, которое относится к раннему периоду развития советского градостроительства, специалисты отзывались уважительно даже в 50-х годах, несмотря на весь багаж накопленного к тому времени опыта ансамблевой застройки и трансформацию официального стиля. Отмечалось, что построенный в 1925–1928 годах этот район был одним из первых примеров социалистического преобразования окраин столицы. Несмотря на серьезные недостатки, присущие архитектуре жилых домов, создание этого крупного массива было для своего времени явлением большого прогрессивного значения. Впервые на рабочих окраинах выросли удобные и благоустроенные кварталы, жилые дома, расположенные среди зелени, омываемые со всех сторон светом и воздухом. Все виды городского благоустройства – водопровод, канализация, электричество, детские и спортивные площадки – стали достоянием населения рабочих окраин столицы[1].

На фоне таких немногочисленных примеров в 30-х годах объективно назрела проблема разнобоя в застройке городских улиц. Порой архитекторов, каждый из которых хотел сполна реализовать собственные творческие амбиции, мало волновали вопросы, как и что будет построено рядом, каждый пытался выразить лишь себя. То было сложное для архитектуры время, оставившее нам и множество утопических проектов. В 30-х годах независимость зодчих пришлось серьезно ограничить, а перспективное планирование поручить специально уполномоченным архитектурным институтам.

Начальный период советского градостроительства характеризовался рядом исканий и сопутствующих им ошибок в проектировании и строительстве городов. Особенно отрицательную роль играло отсутствие дифференциального подхода к населенным пунктам. Создавались безличные схемы планировки, одинаковые, вне зависимости от размера города и его географического положения. В тесной связи с этим было и чрезмерное увлечение многоэтажной внемасштабной застройкой, которая упорно насаждалась в больших и малых городах, в центрах и на окраинах.

М.Г. Бархин в книге «Метод работы зодчего» описывает этот период в архитектуре следующим образом: «Высокая архитектура 20-х годов, творчески исключительно напряженная, давшая поразительно много продуктивных идей и прекрасных образцов прогрессивной советской архитектуры, ошеломившая западных архитекторов и заставившая их с вниманием изучать ее опыт, – эта архитектура начала к середине 30-х годов терять черты глубокой идейности и содержательности. Незаметно для ее созидателей и носителей уходили эти характернейшие особенности архитектуры первых 10–15 лет, еще недавно так наполнявшие ее. Они подменялись поисками своеобразной отвлеченной «красивости» построений, игрой конструкций, иногда даже чистой графикой. Произошло то, чего боялись наиболее прозорливые конструктивисты, – «метод» работы превратился в «стиль», даже моду. Несмотря на всё более открывавшиеся возможности реального строительства, в проектах слишком часто игнорировались реальные бытовые потребности и человеческие взаимоотношения, игнорировались реальные технические возможности страны, возможности имевшихся материалов и конструкций. Движение шло в направлении архитектуры рисуночной, нематериальной, часто – эпигонской, перепевавшей самое себя. Лишь единицы пытались сохранить «лицо», особенность, индивидуальность. В массе же господствовали застой, манерность, штамп…

Множество конкурсов, масса студенческих проектов показывали относительную легкость создания «современных» проектов, когда планы (в основном) развивались в направлении уже установившихся, давно выработанных схем, когда фасады получались почти автоматически, когда даже манера выполнения чертежей достигла своеобразного «совершенства», так все научились ловко работать под любого мастера – под Корбюзье, под Веснина, под Леонидова… Это были верные рецепты, которые и нивелировали всю массу зодчих. Уже нельзя было, или почти нельзя было, выделить «подлинник» – имитации заполняли стены выставочных залов и даже страницы журналов… Поток бездушной подражательности, легкой и доступной, затопил архитектуру 30-х годов. Романтика начала революции, высокий пафос новаторства 20-х годов, даже поиски одиночек начала 30-х годов оказались забытыми и незамеченными. Общий недостаток твердых позиций, идеологических, научных и эстетических взглядов ощущался всеми»[2].

Сегодня мы должны понимать, что откат к классике произошел именно на фоне архитектурного кризиса 30-х годов. Формальным толчком к изменению творческой направленности работы архитекторов явились неудовлетворительные результаты первых туров конкурса на проект Дворца Советов в Москве (1930–1933). И последствием начального этапа конкурса стало постановление совета строительства Дворца Советов при Президиуме ЦИК СССР от 28 февраля 1932 года, в котором в весьма скромной форме, но услышанное всеми, было сказано следующее: «…не предрешая определенного стиля, совет строительства считает, что поиски должны быть направлены к использованию как новых, так и лучших приемов классической архитектуры, одновременно опираясь на достижения современной архитектурно-строительной техники»[3].

«На этом крупнейшем международном конкурсе, в котором участвовало 500 архитекторов и было представлено 160 проектов, большинство конкурентов показало недостаточную подготовленность к решению больших идеологических задач, одной из которых было проектирование Дворца Советов СССР. <…> Оказалось, что теоретическая база рационалистов, касавшаяся как раз формальных архитектурных качеств, была слишком рассудочна, аскетична, абстрактна. И что теоретические основы конструктивизма и функционализма оказались узкими, сухими, нехудожественными»[4].

Особое значение для эстетического исследования имеют реализованные конструктивистские проекты, ряд которых носил явно футуристический характер. В городе Самаре, где довелось жить автору этих строк, ярчайшим таким примером может быть названа фабрика-кухня завода имени Масленникова (1930–1932, архитектор Е.Н. Максимова), представляющая в плане символ, выразивший идею союза рабочего класса и крестьянства, – серп и молот. Технологическое решение объекта строилось исходя из условностей плана: из «молота», в котором помещалась кухня, еда и полуфабрикаты по трем радиальным переходам доставлялись в полукруглый «серп», где находились буфеты и столовая. Отдавая дань остроумию архитектора, приходится признать, что претензия на оригинальность и пафос революционной романтики здесь явно противопоставлены технологичности. Уже в годы войны облик здания был серьезно изменен. Для экономии тепла заводчане заложили кирпичом широкие окна, составлявшие остекленный радиус фасада. Несмотря на то что странная форма здания вполне очевидна, его идея осталась нераскрытой для горожан: люди, увы, не летают, как птицы, а ходят пешком или ездят в транспорте. Аналогичное построение плана несколькими годами ранее было реализовано в одном из зданий Ленинграда. В 1927 году на проспекте Стачек, напротив Тракторной улицы, по проекту А.С. Никольского построена средняя школа имени 10-летия Октября – первая после революции за Нарвской заставой, ранее почти лишенной школ[5].

Здание состояло из пяти корпусов, композиция которых в плане отдаленно напоминала «серп и молот», впрочем, в этом случае символы освобожденного труда скорее читаются интуитивно, чем явно. Очевидно, первоначальный авторский замысел не был реализован полностью из практических соображений.

Надо думать, что возможность строить и насаждать свой стиль была дана конструктивистам в виде аванса. Им предстояло создать новую архитектуру, способную стать инструментом формирования нового человека для общества нового типа. Получилось это у конструктивистов или нет – вопрос спорный. Отдельные постройки, несомненно, оказались удачны, но в целом заявленная цель так и не была достигнута. Гипертрофированная механистичность, предсказуемость форм, склонность к типовым решениям помогли этой архитектуре стать массовой, но они же не дали ей шанса утвердиться надолго… Постройки этого стиля при обычном освещении выглядят крайне монотонно и буднично. Его стихия – вечер, электрический свет уличных фонарей и окон, тени деревьев на глади стен. Днем, а тем более пасмурным и дождливым, простота форм этой архитектуры проигрывает. В сочетании с не слишком качественными строительными материалами и недостаточной ухоженностью (переходящей в сильную облезлость) лаконичность объемов способна вызывать лишь уныние.

Архитектор Е.Н. Максимова. Фабрика-кухня завода им. Масленникова в г. Куйбышеве (1930–1932). Фото 1960-х гг.

В начале 30-х дома массовой конструктивистской застройки (а шедевров в ней, по правде говоря, было не так уж и много), построенные во второй половине 20-х, перестали быть новостройками. С них начала облетать краска, кирпич стен тускнел, и здания приобретали все более мрачный и неуютный вид, опередив в этом даже многоэтажные рабочие казармы – жупел мрачного дореволюционного прошлого.

Кого могла воспитать такая архитектура? Вряд ли жителя светлого будущего. Под давлением собственной идеологии власть была вынуждена надавить на архитекторов и заставить их искать новые архитектурные формы. Это пресекло конструктивистскую линию, но породило интереснейшие архитектурные поиски 30-х годов[6].

Большое значение – научно-просветительское, с одной стороны, и сдерживающее угрозу безвкусицы, с другой стороны, – получила созданная 1 января 1934 года Академия архитектуры СССР, которая являлась единственным в мире научным учреждением в области архитектуры. Собрав в своих стенах старшее, среднее и молодое поколения, она достаточно скор о превратилась в подлинный научный центр. Сразу после организации академия приступила к переизданию наиболее ценных и редких книг и работ по архитектуре. Открывалась возможность глубокого изучения классического (в том числе русского) прошлого. В академических недрах разрабатывались новые концепции современного советского градостроительства. Надо отдать должное академии: на протяжении двух десятков лет она в лице института аспирантуры являлась школой подготовки мастеров архитектуры высшей квалификации – теоретиков и практиков, очень нужных для наступившего времени реализации огромных строительных планов в развитии народного хозяйства страны. Впереди были большие проектные и строительные работы по реконструкции ряда городов и в первую очередь Москвы. Так начинался новый, продолжительностью два десятилетия, классический или «сталинский» период советской архитектуры.

Начальный этап этого периода, пришедшийся на 1933–1934 годы, был отмечен многочисленными творческими дискуссиями по вопросам формообразования, в ходе которых зодчие озвучивали основные принципы проектирования советских городов будущего. Уже тогда многим становилась очевидна печальная участь конструктивистской эстетики – архитектура, акцентирующаяся на утрированных достижениях сиюминутной техники, стареет столь же быстро и малопривлекательно, сколь и сама вчерашняя техника. Оппоненты конструктивистов отмечали, что «функциональность» их архитектуры являлась в действительности ложной декорацией. Эффект восприятия достигался функционально неоправданными излишествами: ненужными балконами, остеклениями, которые приведут к перерасходу тепла и усложнят обслуживание фасада. Сегодня, по прошествии многих лет, материалы архитектурных дискуссий 30-х годов скрыты от читателя в толстых подшивках довоенной периодики, но это не означает, что дискуссий совсем не было. Это не дает оснований утверждать сегодня, что все архитекторы думали и работали единообразно, по команде сверху тиражируя однотипные образы.

В числе слушателей факультета усовершенствования академии первого набора оказались архитекторы К.С. Алабян, А.К. Буров, А.В. Власов, А.А. Кейслер, Л.И. Савельев, В.Н. Симбирцев, И.Н. Соболев, О.А. Стапран, Д.Н. Чечулин. Слушателям и аспирантам академии создавались самые благоприятные условия для усвоения теоретических знаний, учебного и реального проектирования, занятий рисунком и живописью. Для молодых архитекторов общение с крупнейшими теоретиками и практиками было огромной школой профессионального мастерства. С октября 1935 года по конец января 1936 года, в период завершения занятий, группу выпускников факультета усовершенствования направили за границу для изучения классической и современной архитектуры. Несколько месяцев, проведенных среди шедевров Античности и Ренессанса, ансамблей французского классицизма и романских замков, храмов Древнего Египта, памятников эллинизма и Византии, среди природы, жизни и быта других народов, оставили у молодых специалистов неизгладимое впечатление[7].

Можно сказать, что «сталинский стиль» в советской архитектуре начал формироваться еще в 30-х годах на фоне того, как конструктивизм оставлял свои позиции. Поиски стиля велись в условиях, когда зодчим порекомендовали обратить внимание на освоение наследия классики. Однако какого именно наследия? Модерна, готики, барокко? К концу 30-х годов попытки освоения традиционных приемов чаще выражались в подчеркнутой строгости и рустовой рельефности фасадов. Кварталы таких зданий можно встретить практически в любом российском городе. Как правило, именно ими застраивали ключевые на тот период магистрали.

Поточно-скоростное строительство двенадцати жилых домов общей жилой площадью 50 тыс. м² на Большой Калужской улице (ныне Ленинский проспект), предпринятое по предложению А.Г. Мордвинова еще в 1939–1940 годах после успешного опыта поточного строительства при расширении головного участка улицы Горького, имело огромное значение для развития типового проектирования и индустриального домостроения. В разработке этих проектов участвовали А.Г. Мордвинов, Г.П. Гольц, Д. Н. Чечулин. Были приняты несколько типовых секций, что позволило создавать различные объемно-планировочные решения. Значительная часть конструкций была запроектирована сборными: металлические колонны, железобетонные и деревянные плиты перекрытий, перегородки, остекленные оконные и дверные коробки, лестничные марши. На строительстве работали экскаваторы и башенные краны, которые в то время еще были редкостью. При сооружении нескольких корпусов проверялись зимние методы кирпичной кладки. Уже на первом этапе поточно-скоростного строительства в Москве (на улице Горького, 1-й Мещанской, Можайском шоссе и Большой Калужской) была доказана возможность ввода в эксплуатацию крупных зданий за шесть-семь месяцев вместо полутора-двух лет[8].

Само укрепившееся за многие годы название «сталинская архитектура» свидетельствует о тесной связи этого архитектурного явления с именем И.В. Сталина. 14 июля 1934 года на совещании архитекторов и планировщиков, проходившем в одном из залов Кремлевского дворца, Иосиф Виссарионович дал ясные указания о том, как необходимо реконструировать столицу. «В архитектуре не должно быть ничего надуманного, показного, никакой мишуры, никакого эффекта ради эффекта. Во всех случаях надо исходить из правильно понятого масштаба, из целесообразности, из существа дела, учитывать конкретную обстановку и конкретные условия строительства, не допускать преувеличения и излишеств. Строить надо красиво и экономно, считаясь с запросами советского человека, с тем, как ему будет лучше, удобнее. Излишне высокие дома не дают удобств для живущих в них. К чему создавать излишне широкие магистрали? Ведь ширина магистралей и улиц определяется в первую очередь целесообразностью, возможностью обеспечить по ним бесперебойное движение транспорта и пеше ходов…»[9]

Новый этап развития советского градостроительства начался еще в годы Великой Отечественной войны. 6 ноября 1943 года И.В. Сталин сказал, затрагивая вопрос восстановления городов, разрушенных фашистскими захватчиками: «В районах, где временно хозяйничали фашистские погромщики, нам предстоит возродить разрушенные города и села, промышленность, транспорт, сельское хозяйство, культурные учреждения, создать для советских людей, избавленных от фашистского рабства, нормальные условия жизни. Уже теперь полным ходом развернулась работа по восстановлению хозяйства и культуры в освобожденных от врага районах. Но это только начало. Нам необходимо полностью ликвидировать последствия хозяйничанья немцев в районах, освобожденных от немецкой оккупации. Это большая общенародная задача. Мы можем и должны решить эту задачу в короткий срок» [10].

До конца войны оставалось без малого два с половиной года, а М.И. Калинин в своей статье «Большая общенародная задача», опубликованной в газете «Известия» 10 декабря 1943 года, обращается к советским архитекторам с открытым письмом. Он говорит, что разрушенные города России должны возродиться неувядаемыми памятниками доблести и славы, просит зодчих найти для этого достойные выразительные средства. «Сейчас советским архитекторам представляется редкий в истории случай, когда архитектурные замыслы в небывало огромных масштабах будут претворяться в реальном строительстве. И мы вправе ожидать, что наши архитекторы удовлетворительно справятся с выпавшими на их долю задачами. В противном случае тяжелая моральная ответственность перед потомством ляжет на наше архитектурное руководство и на нашу архитектурную общественность»[11].

Совершенно ясно, почему это обращение М.И. Калинина, сделанное от имени правительства, с некоторых пор стало удобно замалчивать. Именно оно легло в основу принятого в 1945 году постановления Совнаркома Союза ССР о восстановлении пятнадцати наиболее пострадавших городов РСФСР – Смоленска, Вязьмы, Ростова-на-Дону, Новороссийска, Пскова, Севастополя, Воронежа, Новгорода, Великих Лук, Калинина, Брянска, Орла, Курска, Краснодара и Мурманска, разрушенных немецко-фашистскими захватчиками; именно оно открыло новую послевоенную страницу в истории советской архитектуры и градостроительства.

Города нашей страны имеют свою, подчас многовековую историю, свой неповторимый силуэт, свой рельеф, свои композиционные узловые пункты, свои климатические, национальные и бытовые особенности. Все эти факторы определяют облик города, и недопустимо игнорировать их. Вместе с тем ряд городов до войны характеризовался неудачной застройкой, отсутствием хороших городских планов. Реконструкция таких населенных пунктов, а порой и их полное архитектурно-планировочное обновление являлись неотложным требованием жизни.

В 1944–1945 годах архитектурно-планировочные работы развернулись в 315 городах, пострадавших в период оккупации. К маю 1945 года для 200 городов уже были составлены проекты застройки. Разработка генеральных планов крупнейших из них была поручена коллективам под руководством известнейших мастеров: Сталинград – К.С. Алабян, Новгород – А.В. Щусев, Воронеж – Л.В. Руднев, Новороссийск – Б.М. Иофан, Калинин – Н.Я. Колли, Смоленск – Г.П. Гольц и т. д.[12]

К ноябрю 1945 года только в городах РСФСР уже было восстановлено 4 млн м² жилой площади, 2327 лечебных учреждений, 705 школ, большое количество промышленных предприятий и общественных зданий[13].

Уже к началу 1946 года были подготовлены и утверждены шесть из пятнадцати предусмотренных постановлением генеральных планов городов – Ростова-на-Дону, Калинина, Новгорода, Пскова, Орла и Курска. При этом восстановление не рассматривалось как только воспроизведение города, существовавшего до войны. Новые композиционно-художественные схемы восстанавливаемых городов основывались на качественном улучшении их структуры в интересах всего населения.

В 1946 году – первом году запланированного правительством восстановления – капиталовложения должны были составить свыше полумиллиарда рублей. В соответствии с планом в 1946 году предполагалось ввести в эксплуатацию 360 тыс. м ² жилой площади и около 150 тыс. м ² общественных сооружений. В постановлении четко формулировался принцип концентрированного строительства. Акцент делался на то, что новое строительство должно вестись не на всей территории города, а преимущественно в центральных городских районах, с обязательным соблюдением требования целостной застройки улиц и площадей, одновременного благоустройства и озеленения территории, прокладки всех необходимых сетей технического обслуживания, сооружения оград, дорог и т. д.[14]

С 1945 года в печати в порядке творческой дискуссии одна за другой начинают выходить статьи ведущих советских архитекторов. Одним из первых, еще в январе, в газете «Советское искусство» выступает Б.М. Иофан, чуть позже на страницах того же издания публикуются статьи Н. Былинкина и В. Семенова. Очень неординарно для своего времени прозвучала публикация А. Бурова, в которой тот выступил с критикой академистов, призвал переделать архитектурную теорию с тем, чтобы привести ее в соответствие с законами массового производства. Не заставила себя ждать и реакция академистов: с ответным словом выступил Н. Былинкин, отметивший, что А. Буров таким образом отдает дань механистической, конструктивистской концепции, которая ставит проблемы современной архитектуры с ног на голову. Н. Соколов в своей публикации подчеркнул, что не следует фетишизировать такую особенность современного процесса, как массовое производство. Требования массовости и технологичности не снимают с повестки дня задачу создавать художественный образ архитектурного сооружения. Эпоха, так или иначе, найдет и создаст нужные ей материалы, а вот недостаточная организованность строительной индустрии в первую очередь является результатом стилистического разброда среди архитекторов. И преодолеть этот разброд – значит определить лицо эпохи[15].

Эти публикации во многом являлись отзвуком довоенных архитектурных дискуссий о путях освоения классики. В годы войны об этих дискуссиях забыли – не до с поров было. Но наступал период послевоенного строительства, и требовалось формулировать художественную направленность предстоящих архитектурных поисков. Было ясно, что искусство прошлого – не цель, а творчески используемое средство для создания новых произведений в условиях жизни нового общества. Но то, что хорошо для центральных улиц и деловых учреждений, то необязательно и нехорошо для улиц жилых. По существу представление многих архитекторов об улице оставалось на уровне градостроительных идей XIX века. Между тем развитие индустриального общества предъявляло новые требования. Проблемы борьбы с шумом, с выхлопными газами тысяч машин, с жаром раскаленного асфальта требовали от зодчих введения новых приемов, обусловленных гигиеной современного города, проектируемого с запасом на сотни лет. Все эти вопросы необходимо было учитывать в работе наряду с определением в современном строительстве роли классического наследия.

На фоне достаточно острой творческой дискуссии в июле 1945 года проходит Всероссийское совещание главных архитекторов городов РСФСР. Завершая совещание, председатель Комитета по делам архитектуры при СНК СССР А. Мордвинов перечисляет несколько ключевых условий, которые должны соблюдать главные архитекторы для создания красивых, здоровых и благоустроенных городов. Самая основная и срочная задача главного архитектора заключается теперь в обеспечении города генеральным планом, детальным проектом планировки и застройки первой очереди и проектом центра города, последующие отступления от которого недопустимы. Другое условие работы главного архитектора – наличие ясного композиционного стержня города, который составляют центральная площадь, главная улица и «вестибюль города» – привокзальная площадь. Красивый архитектурный облик городу придает концентрация крупных общественных зданий в решающих пунктах его композиции. Общественные здания выявляют образ города, характеризуют его стиль, отмечают главные и наиболее значительные точки, служат ориентирами, определяющими структуру города и его силуэт.

«Нужно помнить, – говорит А. Мордвинов, – что пять-шесть крупных общественных зданий, хорошо выполненных и правильно поставленных, определяют облик города. Поэтому главный архитектор должен тщательно продумать, где эти здания будут расположены, по каким проектам и как они будут выполнены. Красоту города определяют и его высотные композиции. Составляя генеральный план города, главный архитектор должен думать и о силуэте города.

Непременное условие градостроительной практики – ансамблевая и комплексная застройка жилых улиц и кварталов в соответствии со строительным зонированием города. Наши жилые дома должны быть не только комфортабельными, удобными, но и красивыми. Мы требуем, чтобы они слагались в определенное композиционное единство, составляли бы ансамбль улицы.

Нам придется в массовом строительстве широко применять типовые проекты. К разработке типовых проектов привлечены крупнейшие архитекторы страны. Но как бы ни был хорош типовой дом, если его повторить на одном участке десятки раз, ничего хорошего не получится. Такая улица будет всегда казаться унылой. Поэтому главный архитектор должен предъявлять к строящим организациям требования воздвигать по типовым проектам разнообразные дома, образующие целостные ансамбли. Крайне важно также застраивать улицы и кварталы комплексно – со всеми видами благоустройства. Надо решительно требовать одновременно со строительством домов устройства дорог, тротуаров, калиток, ворот, оград, надворных построек и озеленения улицы» [16].

Таким образом, в свете правительственного постановления была на качественно новом уровне возрождена к жизни довоенная теория ансамблевой застройки городов. Во всех проектах восстановления наблюдалось стремление с наибольшей целесообразностью подойти к вопросам определения ширины улиц, этажности зданий, озеленения, использования в композиции города выгодных природных особенностей – моря, реки, озера, холмистого рельефа. Монументальная застройка композиционных центров противопоставлялась рядовой, обычно двух-трехэтажной жилой застройке районов, что создавало выгодный архитектурный контраст для центральных площадей и магистралей. Архитектура жилых домов трактовалась в формах более строгих и простых. В проектах восстановления Новгорода, Смоленска, Воронежа, Калинина, Новороссийска наблюдалось стремление в наибольшей мере подойти к городу как к исторически сложившемуся организму, учесть его индивидуальные особенности, его прежнюю планировку и включить сохранившуюся центральную застройку в качестве одного из основных элементов в композиции возрождаемого города[17].

Все эти обстоятельства повлекли известную послевоенную трансформацию «сталинского стиля». С одной стороны, в него была привнесена триумфальность парадных строений, с другой стороны – большая практичность рядовой застройки. Для нее применялся в основном красный кирпич, который обычно штукатурили. Высота – все те же 3–4, максимум 5 этажей, как и перед войной. С 1946 года, в соответствии с заданием правительства, стали разрабатываться серии типовых жилых и общественных зданий с фасадными украшениями, выполнявшимися впоследствии в заводских условиях из бетона или гипса[18].

Так была начата кропотливая и плодотворная работа, оставившая нам в память о творческом труде зодчих примеры замечательных малоэтажных ансамблей в разных городах нашей страны.

Однако самый грандиозный ансамбль, воплотивший наивысшие достижения советской архитектуры и строительной техники, требовалось, по замыслу вождя, создать именно в центре Москвы.

В январе 1947 года, после обсуждения в Совнаркоме вопроса о 800-летнем юбилее города, И.В. Сталин предложил подумать над дальнейшей реконструкцией столицы, сказав при этом: «Ездят у нас в Америку, а потом приезжают и ахают – ах, какие огромные дома! Пускай ездят в Москву, также видят, какие у нас дома, пусть ахают»[19].

Эта фраза вождя стала известна нам благодаря тому, что 20 января 1947 года прозвучала в изложении Г. М. Попова на совещании о строительстве многоэтажных домов, проходившем в Московском городском комитете партии. Сам Г.М. Попов был председательствующим. Минула всего неделя с момента подписания правительственного постановления, а от чиновников вовлеченных министерств и ведомств уже были затребованы отчеты о проведенной подготовительной работе. Присутствовали и выступали представители МПС, МВД, Минавиапрома; от Управления строительства Дворца Советов – Б.М. Иофан и М.А. Прокофьев. Более всех от Г.М. Попова досталось заместителю министра транспортного строительства И.Д. Гоциридзе, который пытался объяснить, почему нельзя построить 16-этажное здание у Красных Ворот. Обсуждались конструктивные трудности, отсутствие опыта строительства скоростных тихоходных лифтов в жилых и общественных зданиях, нехватка ресурсов по производству стеновых керамических блоков, деревянных и металлических дверей, оконных переплетов и многое другое. Высказывались пожелания в пользу изучения американского опыта. Ближе к окончанию совещания, когда уже состоялось обсуждение большинства насущных вопросов, Г.М. Попов обратил внимание и на ряд концептуальных моментов.

«Возьмите такой вопрос. Если несколько сот лет тому назад могли построить колокольню Ивана Великого, – у нас не каждая строительная организация может сделать это сейчас. Почему период социалистического строительства, период победы Советского Союза не должен быть ничем отмечен? В настоящее время мы строим совершенно утилитарные вещи. Обсуждался вопрос о Дворце Советов, но спрашивается, что сейчас жизненно необходимо построить? Правительство пришло к выводу, что нужно построить жилье. Этим самым мы двинем и технику вперед, но и, с другой стороны, были бы построены утилитарно гостиницы и административные здания. Нужно подходить к решению этого дела с ответственностью. <…>

Какая была цель строить (высотные здания. – Авт.) на площадях? Цель такая, чтобы мы свои площади оформили. Вот приезжает в Москву человек, с вокзала он будет видеть большое здание, поднимется к Красным Воротам – он будет иметь прекрасный большой жилой дом. Возьмите площадь Восстания – одно из прекрасных мест, но оно еще не обстроено хорошими домами. Там будет большая площадь, рядом будет построен дом Министерства госбезопасности, там строит дом Главсевморпуть, МГБ. Все это получается целое, прекрасное от площади Маяковского до площади Восстания.

Возьмите Смоленскую площадь, там будете подниматься до Бородинского моста и все время будете видеть этот хороший дом. Это также будет служить серьезным украшением. У Устьинского моста – там будет построен дом Министерства внутренних дел. Все участки выбраны такие, которые придадут городу силуэт и будет подчеркнутая архитектура, ив то же время эти дома будут служить целям улучшения бытовых условий. <…> Возьмите Воробьевы горы – прекрасное место, в Зарядье хороший дом и т. д. – это уже запоминаться Москва будет.

Чем мы выигрываем по сравнению с небоскребами? Мы строим сравнительно небольшие дома, но выбираем наиболее высокие точки, создаем больший горизонт. Как нам строить? <…> Я считаю, что нужно строить по-серьезному. Вы имейте в виду, если мы будем тяп-ляп строить, мы не двинем нашу тяжелую индустрию, не потянем машиностроительные и др. организации. Если мы подойдем к этому делу смелее, то на ближайшие 15 лет мы двинем вперед нашу строительную индустрию»[20].

Так с исторического решения, основательно подготовленного многими годами предшествующих архитектурных поисков, началась история строительства семи высотных зданий столицы, навсегда ставших символами обновленной советской Москвы.

Дворец Советов

В основу проектов московских высотных домов был положен проект монументального здания Дворца Советов, которое так никогда и не было построено. Идея его строительства не оставляла вождя с начала 30-х годов вплоть до смерти. Хотя в конце 40-х в архитектурных кругах уже предчувствовали, что Дворец не будет построен таким, каким его видели в проектах.

Идея сооружения Дворца Советов возникла еще в 1922 году – на I съезде Советов, принявшем декрет о создании Союза Советских Социалистических Республик. Приступить к реализации замысла удалось только через девять лет. В 1931 году был организован Всесоюзный открытый конкурс на проект Дворца Советов, фактически превратившийся в мировой. На конкурс представлено 160 проектов, в том числе 24 проекта иностранных архитекторов, и, кроме того, 112 проектных предложений от трудящихся.

На конкурсе отчетливо выявились три основных архитектурных направления. Первое представлено проектами братьев Весниных, М.Я. Гинзбурга, И. А. и П. А. Голосовых, входивших в группу так называемых конструктивистов, и проектами других архитекторов, стоявших на близких к ним творческих позициях. Яркими представителями второго направления являлись И.В. Жолтовский и его последователи, ориентировавшиеся на освоение и развитие принципов архитектурной классики. Третье творческое направление этого конкурса наиболее полно выразило себя в проекте Б.М. Иофана[21].

В связи с тем, что конкурс так и не дал проекта, полностью разрешающего поставленную задачу, проектирование Дворца Советов продолжалось в 1932–1933 годах. Сначала были выполнены 12 заказных проектов и 10 в порядке личной инициативы, затем составление проекта Дворца поручили пяти группам архитекторов. В мае 1933 года Совет строительства принял в основу проект Б.М. Иофана и привлек к разработке окончательного варианта архитекторов В.А. Щуко и В.Г. Гельфрейха. В 1939 году проектирование было в основном закончено и началось строительство Дворца Советов. XVIII съезд ВКП(б) принял решение об окончании основных работ по его сооружению к концу третьей пятилетки.

План

Разрез

Архитекторы Б.М. Иофан, В.А. Щуко, В.Г. Гельфрейх. Дворец Советов. 1935–1937 гг.

По проекту архитекторов Б.М. Иофана, В.А. Щуко и В.Г. Гельфрейха, созданному в 30-х годах, Дворец Советов должен был представлять собой грандиозное сооружение высотой (вместе со скульптурой) 420 м и объемом 7500 тыс. м³. Большой зал Дворца, предназначенный для проведения сессий Верховного Совета СССР, митингов, собраний и т. д., рассчитанный на 21 тыс. человек, имел высоту 100 м, диаметр 160 м и внутренний объем, равный 970 тыс. м³ (в 4 раза превышающий кубатуру дома Совета министров в Москве). Рядом с ним располагался Малый зал вместимостью 6 тыс. человек. Над Большим залом, в высотной части Дворца, размещались залы палат Верховного Совета СССР и президиума. В числе помещений Дворца по этому проекту следует указать также зал Сталинской конституции, залы, посвященные теме героики Гражданской войны и строительства социализма, залы правительственных приемов и другие. Кроме того, во Дворце Советов предусматривалось устройство государственного документального архива, библиотеки и специальных аудиторий для работы депутатов[22].

Перспектива. 1935–1937 гг.

Главный фасад. Свердловский вариант

Архитекторы Б.М. Иофан, В.А. Щуко, В.Г. Гельфрейх. Дворец Советов

Музей изобразительных искусств предполагалось отодвинуть на 100 м, а огромные площади вокруг заасфальтировать и оборудовать стоянками на 5 ты с. автомобилей. По мысли А.В. Луначарского, гигантский Дворец замышлялся не только как вместилище необычайно многочисленных, соответствующих советской демократии народных собраний, но и должен был дать Москве некоторое завершающее здание, зримый архитектурный центр. Статуя В.И. Ленина, установленная на крыше Дворца, была бы видна на расстоянии 70 км. Само здание тоже виделось бы на громадных расстояниях. Это означало, что силуэт Дворца Советов по-новому организует всю Москву в единый архитектурный ансамбль, и Москва, ее площади, кварталы, улицы должны будут планироваться и строиться созвучно этому великому памятнику эпохи. Так и случилось: на протяжении почти тридцати лет развитие всего городского хозяйства столицы подчинялось этому градостроительному замыслу.

Приходится полагать, что И.В. Сталин так и не принял окончательного решения о том, каким должен стать Дворец Советов. Во всяком случае, в разное время существовало два варианта проекта этого здания, работа над которыми не прекращалась даже в о время войны. Описания обоих проектов одинаково часто встречаются в литературных источниках. Впрочем, разрабатывались они од ним и тем же коллективом авторов под руководством Б.М. Иофана. В разные годы в его составе работали В.А. Щуко, В.Г. Гельфрейх, Я.Б. Белопольский, А.В. Баранский, С.А. Гельфельд, С.Д. Меркуров, В.В. Пелевин и многие другие. Первый проект, предложенный в 1933–1935 годах, был принят за основу, однако оказался не вполне удачным. К осени 1943 года, находясь в Свердловске, Б.М. Иофан при участии нескольких архитекторов выполнил перспективу и гипсовую модель нового, «свердловского» варианта Дворца. В конце 1944 года эти материалы выставили в Георгиевском зале в Кремле, а в 1945-м демонстрировали депутатам – участникам сессии Верховного Совета СССР[23].

Именно этот вариант публиковался в послевоенных архитектурных изданиях. Зодчий писал в 1946 году, что его искания были направлены к тому, чтобы Дворец Советов с наибольшей ясностью и простотой вошел своими элементами трехъярусной высотной части, возвышающейся над городом, в общий силуэт Москвы, как бы поддерживая общую застройку столицы и завершая ее скульптурой В.И. Ленина[24].

Сооружение Дворца Советов должно было явить собой выдающееся историческое событие в летописях мировой архитектуры. Величайшее здание в ми ре планировалось осуществить высокими художественными средствами и средствами самой передовой индустриальной техники. Великая героическая эпоха социализма потребовала от искусства подлинно монументальных образов, способных зримо воплотить великие идеи и воздействовать на многомиллионные массы. Это становилось возможным лишь при органическом сотрудничестве отдельных отраслей художественного творчества и в первую очередь архитектуры, живописи и скульптуры. Архитектура фасадов Дворца Советов включала целый ряд скульптурных элементов: памятники К. Марксу и Ф. Энгельсу перед главным входом, скульптурные группы на пилонах разных ярусов, рельефные фризы главного входа и фризы, опоясывающие здание.

Дворец Советов должен был стать архитектурной доминантой большой Москвы. Панорама. 1939 г.

В интерьерах Дворца «сотрудничество искусств» должно было воплотиться наиболее разнообразно. Виднейшая роль отводилась монументальной живописи, представленной фресками, панно, мозаикой, гобеленом… По мере движения посетителя по основным помещениям от входа к Большому залу и далее перед ним должна была четко раскрываться тематическая и композиционная связь этих помещений друг с другом. Композиционным центром здания должен был восприниматься Большой зал. Над президиумом должна была возвышаться скульптурная группа «Ленин ведет народы СССР к коммунизму», место этой группы выбиралось с тем расчетом, чтобы на ней концентрировалось внимание, чтобы она служила идейным центром Большого зала. Для большого фойе со стороны вестибюля была определена тема «Сталинская конституция». Два других фойе посвящались темам «Героика Гражданской войны» и «Героика социалистического строительства»[25].

В общей сложности для Дворца Советов необходимо было выполнить 72 крупных скульптуры, 650 бюстов и мелких скульптур, 19 скульптурных групп размером от 10 до 14 м. Площадь наружных и внутренних барельефов примерно равнялась 11 тыс. м ². По предварительным подсчетам, 20 тыс. м² отводилось под монументальную живопись. В связи с большим объемом предстоящих работ строительству Дворца было необходимо свыше 200 скульпторов-авторов, свыше 200–250 живописцев-авторов, 70 мозаичистов и т. д.[26]

Строительство Дворца Советов прервала война. В сентябре-октябре 1941 года из конструкций, подготовленных для монтажа на базе строительства в Лужниках, изготовили противотанковые ежи. В 1942 году после оккупации гитлеровцами Донбасса стальные конструкции Дворца Советов со стороны Волхонки были демонтированы и использованы для сооружения мостов на железнодорожной магистрали, питавшей углем центральные районы страны с севера[27].

После Победы проект остался невоплощенным. Разоренная войной страна была бы не в силах вытянуть такую стройку. Очевидно, и сам И.В. Сталин понимал, что вряд ли будет возможно «дважды войти в одну и ту же воду». Тем не менее еще долгое время при Совете министров СССР продолжало существовать Управление строительства Дворца Советов, которое по существу превратилось в элитное строительное подразделение, а в 1947 году переключилось на проектирование высотного здания на Ленинских горах. О том, какой колоссальный опыт был накоплен людьми, несколько десятилетий работавшими над фантастическим зданием Дворца Советов, свидетельствует тот факт, что именно этому управлению поручили впоследствии осуществить проектирование и возведение другого уникального объекта – телебашни в Останкино. Хотя Дворец и не был построен, проектирование этого сооружения не прошло бесследно. Выполненные конструктивные идеи и разработки, исследования и новые методы расчета сыграли впоследствии важную роль в развитии отечественной строительной техники.

Отказ от реализации суперпроекта Дворца Советов позже был вменен И.В. Сталину в вину. Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев на закрытом заседании XX съезда КПСС 25 февраля 1956 года в своем историческом докладе «О культе личности и его последствиях», в частности, сказал: «Вместе с тем Сталин проявлял неуважение к памяти Ленина. Не случайно Дворец Советов, как памятник Владимиру Ильичу, решение о строительстве которого было принято свыше 30 лет тому назад, не был построен, и вопрос о его сооружении постоянно откладывался и предавался забвению. Надо исправить это положение и памятник Владимиру Ильичу Ленину соорудить. (Бурные, продолжительные аплодисменты.)»[28]

Как известно, и при Хрущеве Дворец Советов не был достроен. Ответ на вопрос «Почему?» более чем понятен: Дворец оказался бы не столько «памятником Владимиру Ильичу», сколько символом торжества эпохи Сталина, знаком кульминации его градостроительных преобразований. В планы Хрущева это вовсе не входило.

Выход из этой щекотливой ситуации нашли простой и циничный. В 1957–1959 годах был объявлен конкурс на проект нового Дворца Советов, проходивший в два тура. Первый тур состоял из двух этапов (открытый и закрытый), второй – из одного.

По мнению организаторов этого мероприятия, «прогрессивные черты» отличали, в частности, те проекты, которые были «…свободны от формалистических, реставраторских, эклектических тенденций и подражания современной капиталистической архитектуре»[29].

Под эту и другие подобные формулировки, не имеющие никакого четкого воплощения, можно было без проблем разгромить что угодно. Достаточно сказать, что в конкурсе приняли участие известнейшие зодчие того времени И.В. Жолтовски й, Д.Н. Чечулин, Б.М. Иофан, другие архитекторы, работавшие ранее над конкурсными вариантами проектов прежнего Дворца. Теперь их проекты, не отвечавшие новым градостроительным веяниям, даже не были сколько-нибудь достойно отмечены. Напротив, И.В. Жолтовский, Б.М. Иофан и некоторые другие выделены как авторы проектов, неприемлемых для организаторов конкурса по своей стилистической направленности[30].

Программа конкурса подчеркивала большое градостроительное значение Дворца Советов. В то же время конкурсные задания ставились таким образом, что решить их на качественном идейно-художественном уровне фактически не представлялось возможным. Например, на генеральном плане, приложенном к программе первого тура конкурса, вообще не показали общественные здания будущего центра Юго-Западного района, в связи с чем участники конкурса лишались реальной основы для решения архитектурного ансамбля. В программе предлагались на выбор два участка для размещения Дворца: участок «А» вблизи МГУ и участок «Б» на расстоянии 3 км от университета. Конкурсу предстояло выявить преимущества и недостатки этих участков и дать возможность принять окончательное решение о месте строительства Дворца Советов.

Поскольку участок для строительства Дворца фактически не был определен, представлялось правильным, до объявления конкурса на проект Дворца Советов, объявить конкурс на местоположение этого здания в системе города или, во всяком случае, дать возможность участникам конкурса самим решать вопрос о размещении Дворца Советов в Юго-Западном районе. Между тем необходимость расположить университет, Дворец Советов, памятник В.И. Ленину и монумент «Спутник» на одной композиционной оси ограничила возможности решения и архитектурного ансамбля, и композиции самого Дворца Советов. Заданные градостроительные условия – наличие комплекса высотного здания МГУ с его грандиозными размерами, отсутствие конкретных данных о расположении общественных зданий, с которыми Дворец Советов должен составить единый ансамбль, удаленность Дворца от бровки Ленинских гор – все это с самого начала чрезвычайно осложнило задачу участников конкурса[31].

Легко представить, почему новый конкурс не выявил проекта, авторам которого оказалось бы по силам решение поставленной задачи. Подводя итоги первого тура, организаторы сделали потрясающий вывод:

«Результаты первого тура конкурса свидетельствуют о появлении новых эстетических критериев в архитектуре. Это произошло в связи с изменением ее общей направленности после всесоюзного совещания по строительству 1954 года. Вместе с тем в проектах конкурса недостаточно раскрыто художественное содержание Дворца Советов. На общественном обсуждении конкурсных проектов первого тура были высказаны весьма резкие критические замечания в адрес многих проектов.

Показательно также и то, что большинство посетителей выставки проектов Дворца Советов отдавало предпочтение проекту под девизом «Памятник»[32], напоминавшему высотную ярусную композицию Дворца Советов 30-х годов. Это нельзя объяснить только отсталостью эстетических вкусов. Очевидно, в этом отразилась и неудовлетворенность характером художественного образа Дворца в проектах нового творческого направления»[33].

Комментировать тут, собственно, уже нечего. Таким образом, становится совершенно ясно, что иллюзия открытости, публичности мероприятия, созданная по сценарию в традиционном хрущевском стиле, требовалась только для одного – для дискредитации самой идеи создания Дворца. Что и было с успехом достигнуто. Участники конкурса в недоумении развели руками, а все произошедшее обернулось спланированным фарсом. Уже набрала обороты масштабная государственная кампания по борьбе с собственной – советской архитектурой.

Грандиозный фундамент сталинского дворца на Волхонке так и не был использован по прямому назначению. При строительстве высотных зданий в Москве, и в том числе Дворца Советов, как первого из них, решили использовать коробчатые фундаменты. В основании такого фундамента находилась железобетонная плита, аналогичным образом устраивались и боковые стены. Гидроизоляция, выполненная по самым высок им требованиям, была способна обеспечить запас его стойкости на сотни лет. Фундамент напоминал пустую коробку. Помещения, образующиеся за счет установки переборок, отводились для технических помещений или бомбоубежищ. В случае с Дворцом Советов центральная часть фундамента состояла из бетонных колец, которые служили бы основанием для устройства Большого зала.

Бассейн «Москва» и вид на Кремль. 1967 г.

По проекту фундамент Дворца Советов оказался значительно больше и глубже, чем фундамент разрушенного храма Христа Спасителя. Поэтому фундамент храма тогда просто извлекли из раскопанного котлована и вывезли. На его месте возникло пустое кольцо, которое в течение двадцати лет, находясь за забором в самом центре Москвы, зияло провалом, заполненным дождевой водой. Видимо, это и навело во второй половине 50-х на спасительную мысль об устройстве бассейна – эта территория была временно благоустроена по предложению мастерской, возглавляемой Д.Н. Чечулиным. Поэтому бассейн «Москва» являлся круглым, что нехарактерно для плавательных сооружений. Его поместили внутри бетонного кольца, которое очерчивало периметр запроектированного Большого зала.

Проект открытого плавательного сооружения круглогодичного пользования с озеленением и благоустройством прилегающей территории разработали архитекторы Д.Н. Чечулин, В.В. Лукьянов и группа инженеров. Площадь водного зеркала составляла 13 тыс. м ², в час он мог принять до 2 тыс. посетителей. Кроме превращения застоявшегося болота в благоустроенное место, бассейн консервировал железобетонные конструкции, чтобы обеспечить использование их для возможного в будущем строительства крупного общественного здания[34].

Идея архитектурного решения Дворца Советов, как высотной доминанты со статуей на вершине, родилась не на пустом месте. В ее основе лежал реальный опыт использования крупных архитектурных сооружений в качестве пьедесталов для статуй. Своеобразный обзор таких решений содержался в заметке «На века», опубликованной в газете «Советское искусство» 22 января 1950 года. Там, в частности, указывалось:

«Принципиально новым типом памятника, рожденным социалистическим строем и возможным только в советской стране, являются монументы вождю на крупных стройках.

Памятник В.И. Ленину, работы скульптора И. Шадра, поставленный в 1926 году на ЗАГЭСе, является до сего времени одним из самых крупных и удачных монументов вождю. Идейное звучание этого памятника, поставленного гениальному вдохновителю ГОЭЛРО на одной из первых советских гидростанций, достигает эпической силы и величия.

Удачен выбор места для скульптуры. Властным жестом указывает В.И. Ленин на укрощенную человеком бурную реку. Скульптору удалось выразить страстный революционный темперамент Ленина. Плотина превращена в колоссальный постамент для статуи, ставшей идейно-композиционным центром всего ансамбля. Живописный фон из лесистых гор и величественных памятников древнерусской архитектуры еще более повышает образное звучание этого выдающегося произведения советского искусства.

Иную трактовку получили монументы В.И. Ленина и И.В. Сталина на другом сооружении – канале им. Москвы ( сдан в эксплуатацию 15 июля 1937 года. – Авт.). Две монументальные фигуры, поставленные в аванпорте канала, придают колоссальному по величине архитектурному ансамблю глубокий идейный смысл. Скульптуры торжественно спокойны, но полны внутренней динамики и мощного движения. Скульптор С. Меркуров нашел нужную среду для монументов, создающую настроение величия и грандиозности. Точно достигнута гармоническая увязка силуэтов обеих статуй с архитектурным комплексом. В запоминающихся образах скульптор сумел воплотить представление советских людей о своих вождях как вдохновителях всех побед социализма…»[35]

Архитектор Б.М. Иофан. Павильон СССР на Международной выставке в Париже. 1937 г.

Памятник В.И. Ленину на ЗАГЭС отличается тем, что статуя хоть и господствует в силуэте ГЭС, но она имеет свой монолитный постамент. У Дворца Советов имелись и другие зримые прототипы. В их ряду можно назвать статую Свободы в Нью-Йорке. Монумент этот всем хорошо известен. Одним из самых сходных по замыслу и наиболее удачным из реализованных сооружений являлся советский павильон на Международной выставке в Париже 1937 года, который являлся даже не прототипом, сколько уменьшенным повторением Дворца. Для статуи Ленина на башне Дворца Советов был выбран проект скульптора С.Д. Меркурова. Согласно пожеланию И. В. Сталина скульптор изобразил Ленина с рукой, простертой вверх, в позе, выражающей призыв[36].

Как отмечалось в некоторых описаниях, эта статуя, весившая 6 тыс. т, в реальности оказалась бы тяжелее и выше статуи Свободы. Так, размер указательного пальца составил бы 6 м, голова по объему – несколько меньше Колонного зала Дома союзов.

Можно проследить хронологию развития идеи синтеза архитектуры и скульптуры в проектах Б.М. Иофана. Первоначально в конкурсных проектах Дворца Советов (1931) Б.М. Иофан использовал скульптуру в здании достаточно традиционно – в декоративных целях. Это были рельефы и отдельные группы на пилонах. Содержательная же скульптура, несущая главную идейную нагрузку, устанавливалась рядом, отдельно от здания, в виде специального монумента. В первом конкурсном проекте предполагалось построить два отдельных объема основных залов для заседаний Верховного Совета и торжественных собраний, а между ними поместить башню, увенчанную скульптурой рабочего, держащего факел. На тот же конкурс учитель Б.М. Иофана итальянский архитектор Армандо Бразини представил проект, где предлагалось все сооружение завершить статуей В.И. Ленина[37].

Такая идея многих увлекла. Поэтому совет строительства Дворца Советов при Президиуме ЦИК СССР после проведения закрытых конкурсов в 30-х годах, выбрав проект Б.М. Иофана в качестве основы, предписал завершить здание фигурой вождя мирового пролетариата.

ИЗ ОСОБОГО ПОСТАНОВЛЕНИЯ СОВЕТА СТРОИТЕЛЬСТВА

Дворца Советов при Президиуме ЦИК СССР

«О проекте Дворца Советов»[38].

10 мая 1933 года:

1. Принять проект тов. ИОФАНА Б.М. в основу проекта Дворца Советов.

2. Верхнюю часть Дворца Советов завершить мощной скульптурой Ленина величиной 50–75 м с тем, чтобы Дворец Советов представлял ВИД ПЬЕДЕСТАЛА ДЛЯ ФИГУРЫ ЛЕНИНА.

3. Поручить тов. ИОФАНУ продолжить разработку проекта Дворца Советов на основе настоящего решения с тем, чтобы при этом были использованы лучшие части проектов и других архитекторов.

4. Считать возможным привлечение к дальнейшей работе над проектом и других архитекторов.

Совет строительства Дворца Советов.

И.Ю. Эйгель, много лет работавший с Б.М. Иофаном, писал позже, что «это решение не могло быть сразу воспринято автором проекта, основанного на несколько ином приеме композиции, Иофану нелегко было преодолеть самого себя»[39].

Он долго пытался найти другое эксцентричное решение, при котором здание не превращалось бы в пьедестал, а огромная скульптура находилась впереди него. Для окончательной разработки проекта на правах соавторов были привлечены академик архитектуры В.А. Щуко и профессор В.Г. Гельфрейх. Расширение авторской группы было вызвано тем, что Б.М. Иофан казался слишком молодым, чтобы в одиночку справиться со столь сложной задачей[40].

На первых порах соавторы вели поиски самостоятельно. В своих проектах В.А. Щуко и В. Г. Гельфрейх установили статую на здании, причем точно по вертикальной оси. Это вызвало необходимость увеличения высоты здания с первоначальных 250 м до 415 м и привело к своеобразной «телескопичности» его силуэта. В 1934 году проект, совместно подготовленный тремя авторами, был утвержден и принят к исполнению. Тогда же С.Д. Меркуров в своих эскизах увеличил высоту статуи В.И. Ленина до 100 м.

Иофан понимал, что такое объединение статуи со зданием превращает Дворец Советов в гигантски увеличенный памятник, где собственная архитектура сооружения становится уже второстепенной по отношению к скульптуре. Как бы архитектура ни была замечательна, главным в памятнике неизбежно является статуя, а не пьедестал. Иофан, вероятно, видел и общую нерациональность предлагаемого решения, поскольку в условиях московского климата 100-метровая статуя при общей высоте здания 415 м оказалась бы скрыта облаками большую часть года.

Однако в итоге грандиозность решения так сильно увлекла Б.М. Иофана, что он не только «преодолел самого себя», но и глубоко воспринял идею объединения скульптуры со зданием. Эта идея в 30-х годах вошла уже не только в массовое сознание, но и в практику строительства. В 1937 году на крышу парижского павильона была установлена статуя В. Мухиной «Рабочий и колхозница», а нью-йоркский павильон 1939 года увенчала скульптура рабочего со звездой, выполненная скульптором В. Андреевым[41].

Архитектор Б.М. Иофан. Павильон СССР на Международной выставке в Нью-Йорке. 1939 г.

Принято считать, и особенно это отражается в свете исследований, опубликованных в последние годы, что идея уничтожения главного православного храма России – храма Христа Спасителя – принадлежала непосредственно Сталину, сосредоточившему в своих руках все нити управления архитектурными процессами. По ряду причин автор этой книги полагает, что это не вполне так. Достаточно сказать, что Сталин в начале 30-х годов еще не обладал той исключительной властью, которая ему приписывается. В условиях жесткой внутрипартийной борьбы, итогом которой стали известные репрессии второй половины 30-х, Сталину, человеку, учившемуся в семинарии и готовившемуся стать священником, не было никакой необходимости обращать в руины одну из главнейших православных святынь страны, которой он управлял. Сегодня благодаря рассекреченным архивным документам мы знаем, что Сталин не был противником церкви. Как известно, решение о взрыве храма и строительстве на его месте Дворца было принято поспешно, и оно, по логике вещей, должно было исходить как раз не от Сталина, а от его идейных и политических противников, к примеру таких, как Н. Бухарин, известный своими антихристианскими выходками.

Завершая экскурс в историю сталинского Дворца Советов, хотелось бы напомнить, что история никогда не создается на пустом месте. В определенном смысле обновленный храм (сегодня это главный храм России), воссозданный на Волхонке, является правопреемником Дворца Советов в новом историческом и общественно-политическом контексте.

Существует легенда, которая связана с этим местом. В XIX веке здесь находилась обитель женского Алексеевского монастыря. Он сильно пострадал в 1812 году, тем не менее монахини героически сопротивлялись захватчикам, смогли спасти ценности и другое монастырское имущество. Однако после войны император Николай I приказал отправить обитель в Красное Село, а все постройки снести. Когда 17 октября 1837 года в старых стенах Алексеевского монастыря завершилось последнее богослужение и уже все было готово к отъезду, настоятельница, выйдя из церкви, приказала приковать себя цепями к дубу, росшему посреди монастырского двора, и отказалась покинуть святую обитель. Ее поступок расценили как бунт, и отважную женщину силой заставили подчиниться приказу. И будто бы, уходя из монастыря, игуменья прокляла это место, предсказав, что «стоять на нем ничего не будет».

Закладка высотных зданий

Все московские высотные здания были заложены в один день – 7 сентября юбилейного 1947 года. Столица России и СССР намеревалась войти в свое девятое столетие с ранее невиданными по высоте зданиями – символом триумфа военных и трудовых побед. Вот как писала об этом событии газета «Советское искусство»:

«В день восьмисотлетнего юбилея столицы состоялась закладка восьми многоэтажных зданий, которые, по предложению товарища Сталина, будут сооружены в Москве.

На митинг, посвященный закладке самого высокого, 32-этажного, здания собрались трудящиеся Ленинского района. Этот дом, в котором будет 750 жилых квартир и 520 рабочих комнат, сооружается на Ленинских горах, на берегу Москвы-реки. Перед трибуной – сложенный из кирпича столбик, к которому прикреплена бронзированная плита с надписью: «Здесь будет сооружено 32-этажное здание. Заложено в день 800-летия города Москвы 7 сентября 1947 года».

На митинге выступил действительный член Академии архитектуры СССР Б. Иофан – один из авторов проекта будущего здания. Одно из 26-этажных зданий было заложено в Зарядье близ Кремля, второе – на территории мраморного завода Метростроя, где будет проходить красивейшая магистраль столицы – Новый Арбат.

В этот же день в разных районах Москвы была произведена торжественная закладка пяти шестнадцатиэтажных зданий» [42].

В целом на фоне торжественного празднования юбилея столицы такое событие, как закладка многоэтажных зданий, никаким особенным образом отмечено не было. Ни одно специализированное строительное издание не посвятило ему отдельного материала.

В чем же причина этого?

Таких причин могло оказаться несколько. Во-первых, в тот момент еще не были подготовлены проекты. Раз их не имелось, значит, разговор об архитектурных образах высотных зданий мог вестись очень обобщенно. Возможно, не были окончательно утверждены и авторские коллективы. Ведомства, которым поручили осуществление высотных строек, в тот период могли заниматься проведением закрытых конкурсов, если только такие конкурсы вообще проводились. Лишь Б.М. Иофан выступил на митинге в качестве автора будущей высотки на Ленинских горах. Его назначение к тому моменту являлось вопросом уже вполне решенным.

Во-вторых, закладка многоэтажных зданий, как декларативное мероприятие, являлось не столь важным событием в архитектурной жизни. Все помнили печальную историю Дворца Советов. А выступление на митинге Б.М. Иофана, автора этого несбывшегося памятника высотой 415 м, могло только подкрепить возникшее ощущение утопичности начинания. В любом случае в прессе не спешили с публикациями. В 1947 году страна лежала в послевоенных руинах – трудно было всерьез представить, что колоссальные силы будут брошены не на восстановление хозяйства, а на высотное строительство в столице.

Существовала и третья причина: редакции газет и журналов, освещавших ход праздничных мероприятий, предварительно могли получить четкие указания на предмет того, что следовало писать, а что не следовало. Информация выдавалась небольшими порциями и только в определенных изданиях. Вот, к примеру, в «Огоньке», который отнюдь не являлся архитектурно-строительным журналом, были опубликованы редкие фотоснимки, благодаря которым мы сегодня можем узнать, как выглядели те самые бронзовые таблички.

Событиям был посвящен следующий абзац:

«В 13 часов дня происходит закладка многоэтажных зданий в разных пунктах Москвы. Только один час проходит между закладкой памятника основателю Москвы Юрию Долгорукому и закладкой многоэтажных зданий. Но вся душа Советской страны проходит перед нами в течение этого часа: далекое прошлое Руси, воин на коне, в шлеме и кольчуге, указывающий рукою вниз: «Здесь быть Москве», – и гигантские, многоэтажные дома, построенные по последнему слову техники для людей социалистического общества, для строителей коммунизма, для новых людей»[43].

Постановление Совета министров СССР «О строительстве в г. Москве многоэтажных зданий» от 13 января 1947 года предписывало разработку проектов и их реализацию ряду серьезнейших ведомств, таким как Министерство внутренних дел, Министерство строительства военных и военно-морских предприятий, Министерство путей сообщения, Министерство авиационной промышленности. Эти ведомства сами по себе являлись достаточно закрытыми. Информация об архитектурных конкурсах, которые могли проводиться ими, до сих пор нигде не оглашена, хотя сам факт их проведения неоднократно упоминается в ряде монографий. Все эти ведомства располагали мощными строительными базами. Исключение составляло только Управление по строительству Дворца Советов, которое должно было осуществить строительство высоток на Ленинских горах и в Зарядье. Впоследствии возглавить по совместительству строительство этих зданий поручили А.И. Комаровскому, руководившему в конце 40-х Главпромстроем МВД СССР.

А были ли на самом деле архитектурные конкурсы? Усомниться в этом позволяет тот факт, что в сентябрьском номере журнала «Архитектура и строительство» за 1947 год главный архитектор столицы Дмитрий Чечулин уже перечисляет основных действующих лиц. «Архитекторы Б. Иофан, А. Душкин, В. Гельфрейх, А. Ростковский, М. Посохин, А. Мндоянц, Л. Поляков и др. работают над проектами высотных зданий»[44].

Д.И. Чечулин не указывает в числе архитекторов себя, однако упоминает А.К. Ростковского, своего соавтора по проекту дома на Котельнической набережной. Эта цитата позволяет понять, что авторы проектов высотных домов заранее назначались по линии тех или иных ведомств. Логика этих назначений исходила, скорее всего, из конкретных обстоятельств. К примеру, еще в 1939 году президиум Моссовета в порядке перестройки планировочного и проектного дела преобразовал отдел проектирования в управление, установив основной принцип проектных работ – закрепление за каждой мастерской определенных территорий и считая необходимым вести комплексное ансамблевое проектирование. Постановление президиума Московского совета, в частности, указывало, что «…руководитель мастерской является ответственным лицом за архитектурное качество всех сооружений и построек, возводимых на закрепленных за этой мастерской магистралях, площадях или набережных, независимо от того, кем эти сооружения проектируются»[45].

Лауреат Сталинской премии художник Д.А. Налбандян. Иосиф Виссарионович Сталин в Кремле

Неудивительно, что назначение авторских коллективов и их руководителей ряда высотных зданий могло быть осуществлено по этому территориальному принципу. Достаточно сказать, что В.Г. Гельрейх и М.А. Минкус начали работу по проектированию административного здания на Смоленской площади еще в 1946 году, этажность сооружения колебалась в разных вариантах от 9 до 40 этажей. Несмотря на множество выполненных эскизов, предварительная работа не привела к достаточным результатам, так как не было твердого задания и ясных требований, предъявляемых к сооружению[46].

А.Н. Душкин возглавлял архитектурную мастерскую МПС, следовательно, его привлечение к работе над административным зданием МПС являлось вполне логичным. Кроме того, при строительстве здания на Красных Воротах применялось интенсивное замораживание плывунных грунтов, этот уникальный прием ранее широко использовался в транспортном строительстве при прокладке тоннелей, установке опор мостов, устройстве насыпей в сложных условиях. Строительство гостиницы на Комсомольской площади было поручено Л.М. Полякову, скорее всего, из соображений очень сложных геологических условий на отведенном участке. Л.М. Поляков возглавлял архитектурную мастерскую Гидропроекта, являлся, в частности, автором архитектурного оформления сооружений Волго-Донского канала и проектов нескольких гидростанций. При строительстве высотного здания на месте русла древней реки, ушедшей впоследствии под землю, он применил особый способ устройства искусственного основания из вибронабивных железобетонных свай. Ранее этот прием был широко известен в гидротехническом строительстве при устройстве многометровых фундаментов плотин на равнинных реках.

Даже назначение Б.М. Иофана для выполнения проекта высотки на Ленинских горах имеет совершенно четкое объяснение. Здание должно было составить единую композицию с вертикалью Дворца Советов, работу над проектом которого он возглавлял. Приведенные примеры позволяют уверенно утверждать, что назначение авторских коллективов производилось не из каких-то «закулисных соображений», а из принципов наибольшей целесообразности, из результатов предыдущего опыта авторов и оценки их конкретных творческих возможностей.

Для многих до сих пор оставался открытым вопрос об истинных причинах выбора площадок для закладки и последующего строительства высотных зданий. Бытует множество объяснений, из них далеко не все могут быть признаны справедливыми. Так, автору этих строк приходилось слышать и такое, что места для расположения высотных зданий выбирались астрологами Сталина сообразно планам проведения мистических ритуалов по оживлению вождя после его смерти. Разумеется, этот злонамеренный бред ни в коем случае нельзя принимать на веру.

Идея возведения высотных зданий в Москве восходит к замечательной градостроительной традиции древнерусского зодчества – выделению ведущих сооружений города, обычно высотных (церквей, колоколен, монастырских и кремлевских башен), вокруг которых группировалась остальная застройка. Такая композиционная система была особенно наглядной в Москве, создавая чрезвычайно живописный силуэт города. С конца XIX века в связи со строительством многоэтажных зданий, которое постепенно нивелировало общую высоту, силуэт города изменился, Москва стала терять свой исторически сложившийся облик. Новые высотные сооружения были призваны вернуть ей выразительный силуэт, но уже на новой идей нехудожественной основе.

Московский государственный университет на Ленинских горах. 1970-е гг.

Идейно-художественное содержание ансамбля высотных зданий в системе застройки города было таково, что они становились «центрами притяжения» грандиозных по масштабам новых ансамблей Москвы. Например, новое здание МГУ вместе с Дворцом Советов и Кремлем должно было создать новую композиционную ось внутри Москвы. Согласно замыслу, эта композиция обладала бы не только ярчайшей художественной и градостроительной характеристикой, но и первостепенным общественно-политическим содержанием. В эту ось бы входили: Кремль, где работали руководители партии и правительства; Дворец Советов – памятник сталинской эпохи, крупнейший общественный центр; и новый университет – центр социалистической науки и культуры. Был, правда, момент, о котором предпочитали умалчивать: 100-метровая статуя В.И. Ленина, планировавшаяся на вершине Дворца Советов, была бы обращена лицом к Кремлю и задом к Московскому университету.

Московский Кремль в лучах праздничной иллюминации. Вид со стороны Зарядья. Позади Большого Кремлевского дворца – высотное здание на Смоленской площади. 1970-е гг.

Размещение высотных зданий в городе было глубоко продумано и целиком вытекало из градостроительных условий. Следуя за направлением Садовой улицы – важнейшего кольца города – и расположенные на наиболее выгодных в градостроительном отношении точках, высотные здания на Смоленской площади, площади Восстания и Красных Воротах подчинили своей градообразующей роли обширные городские территории, лежащие далеко за пределами прежнего городского центра. К примеру, здание Министерства иностранных дел, взаимодействуя с архитектурой центра, в то же время основной осью ориентировано на заречную сторону, к набережной, к площади Киевского вокзала, к Можайскому шоссе, то есть к западному въезду в столицу. Здание оформляет въезд в город, замыкая перспективу со стороны Можайского шоссе, является центральным элементом архитектурного ансамбля площади. Вместе с тем здание на Смоленской площади взаимодействует и с высотными композициями на площади Восстания и в Дорогомилове, а с некоторых точек и со зданием МГУ. Одной из них является район Савеловского вокзала, откуда открывается трехцентровая панорама, слагаемая силуэтом МГУ, зданием МИДа и домом на площади Восстания. В свою очередь, сам высотный дом на площади Восстания, расположенный на холме, не только организует пространство вблизи важнейшего узла Садового кольца, но и подчиняет своему влиянию значительные территории Краснопресненского района.

Административное здание у Красных Ворот, которое должно было стать центром планировавшегося крупнейшего архитектурного ансамбля, распространило свою градообразующую роль и далее, влияя на архитектурно-пространственную композицию важного узла магистралей, Садовой, Кировской, Каланчевской улиц и на архитектуру их застройки. Взаимодействуя с высотной гостиницей «Ленинградская» на Комсомольской площади, оно участвует в создании «парадного вестибюля» столицы – площади трех крупнейших вокзалов. В свою очередь, здание гостиницы, расположенное примерно по оси Комсомольской площади, возвышается над ансамблем зданий трех вокзалов и, принимая на себя роль ее архитектурного центра, объединяет их, создает четкий архитектурный облик площади. Оно определяет въезд на Каланчевскую улицу, ведущую к центру Москвы, и в то же время замыкает далекую перспективу, открывающуюся с Краснопрудной улиц[47].

Очевиднее всего представить градообразующее влияние высотных зданий, построенных на набережных Москвы-реки. Набережные реки – главные магистрали города, на которых должны быть размещены лучшие жилые и административные здания. Расположенные вдоль них бульвары и парки – любимые места прогулок и отдыха горожан. Высотные здания, как гигантские ориентиры, отмечают течение реки, сливаясь в гармоничный ансамбль с краснозвездными башнями Кремля. Высотное здание в Зарядье, будь оно построено, вполне могло бы претендовать на роль еще одного выдающегося памятника эпохи. Однако этого не произошло, снесена и гостиница «Россия», остается открыт вопрос о том, какими новыми шедеврами украсится Зарядье в недалеком будущем. В начале 50-х годов многие исследователи отмечали, что строительство высотных зданий на набережных Москвы-реки позволило в исключительно интересной композиционной взаимосвязи объединить живописную природу – извилистую реку, холмы, зеленые массивы на берегах – с монументальной архитектурой. Значение набережных Москвы-реки после их реконструкции и строительства мостов чрезвычайно возросло. Они стали важнейшими транспортными артериями и наиболее живописными магистралями столицы. Река, в свою очередь, также стала важнейшей водной транспортной артерией, превратив Москву в порт пяти морей. Финальным архитектурным эпизодом реконструкции прибрежных территорий сталинской Москвы явилось строительство ансамбля высотного здания МГУ на Ленинских горах, жилого дома на Котельнической набережной и гостиницы «Украина» на Дорогомиловской набережной. К ним также следует прибавить и административное здание на Смоленской площади, фактически участвовавшее своим силуэтом в новом архитектурном формировании набережных.

Панорама Комсомольской площади со стороны Ленинградского вокзала. 1953 г.

Высотные здания, расположенные на повышенном рельефе и видимые издалека, с новой силой поставили перед зодчими значение вопроса о подъездах к столице, о перспективах, которые открываются на город с далеких расстояний. Так, например, при подъезде к Москве по линии Казанской железной дороги художественный образ столицы воспринимается в торжественной перекличке двух мощных вертикалей – высотной гостиницы на Комсомольской площади и административного здания у Красных Ворот. При подъездах к столице со стороны Можайского, Калужского и Варшавского шоссе этот образ прежде всего воплощается в неповторимом облике университетского комплекса. Вслед за этим, несколько в стороне от Можайского шоссе, возникает силуэт высотного здания на Дорогомиловской набережной, и наконец, по оси магистрали раскрывается близкая перспектива на административное здание в центре ансамбля Смоленской площади[48].

Все сказанное не оставляет сомнений в том, что выбор участков для закладки и строительства московских высотных зданий не был случайным, а являлся глубоко продуманным. В сентябре 1947 года после торжественной церемонии закладки высотных зданий главный архитектор столицы Дмитрий Чечулин писал: «Этим высотным зданиям принадлежит большая роль в формировании облика будущей Москвы и в повышении ее архитектурно-строительной культуры. Нет сомнения, что опыт проектирования и строительства высотных зданий и связанный с этим отбор строительных материалов, конструкций, предметов оборудования окажет глубочайшее влияние и на уровень массового строительства. Здесь должны родиться новые высокоиндустриальные методы стройки, наиболее прогрессивные и эффективные конструкции, высококультурные детали и предметы внутреннего оборудования зданий. Но не только в творческом и организационно-техническом, айв градостроительном смысле строительство высотных зданий явится новой, высшей ступенью, еще настойчивее и требовательнее выдвигая перед архитекторами проблему ансамбля и общего силуэта города. Высотные здания в ансамбле города – это спутники будущего Дворца Советов, которые составят важнейший элемент в формировании нового величественного силуэта Москвы Сталинской эпохи»[49].

Тень великого зодчего. Первые проекты высотных домов были забракованы Сталиным…

Тому, кто внимательно читал заметку о закладке многоэтажных зданий в газете «Советское искусство», должно было показаться странным, что в 1947 году на торжественных митингах объявили о закладке совсем не тех зданий, которые построили к середине 50-х.

Судите сами – всякий студент МГУ сегодня знает, что главный корпус имеет не 32, а 36 этажей. Здание в Зарядье, если бы его построили, имело бы согласно проекту 32, а не 26 этажей. Ну и, наконец, ни один из московских высотных домов не был построен в 16 этажей (17 этажей – высотка у Красных Ворот, 17 этажей – гостиница на Комсомольской площади, 22 этажа – дом на площади Восстания и т. д.). Здесь необходимо сделать важную оговорку. Эти данные приводятся без учета верхних этажей малой площади и ярусов внутри шпилей. На практике действительно неясно, следует ли считать их этажами, так же как и технические этажи, что традиционно порождает множество неточностей и опечаток. Так, например, в главном здании МГУ открыты для посещения 32 этажа, выше обывателю пройти нельзя. Это нормально – любой небоскреб в любом городе мира имеет некоторое количество верхних технических этажей. На них никто не живет, и доступ туда ограничен. Однако как велик соблазн сосчитать и их – ведь в высотной арифметике важен каждый метр, «отвоеванный» у неба.

Одной из важных подробностей в истории строительства московских высотных зданий является то, что с момент а их закладки и до окончания возведения каркаса предполагаемая этажность зданий менялась. Проектирование велось параллельно со строительством, и не очень существенные решения корректировались порой непосредственно на строительной площадке. Нередко чертежи, выполненные в единственном экземпляре, сразу из проектной мастерской отправлялись на производство.

Первоначальный вариант. 1949 г.

Осуществленный вариант с новым завершением. 1951 г

Архитекторы В.Г. Гельфрейх, М.А. Минкус. Административное здание на Смоленской площади

Согласно первоначальным проектам, которые были опубликованы летом 1949 года, большинство зданий не имели шпилей. На вершине МГУ предполагалось установить статую, плоскую крышу имело здание на Смоленской площади, дом на площади Восстания заканчивался цилиндрическим восьмигранником, башня здания у Красных Ворот тоже не имела остроконечного завершения. Здесь уместно упомянуть историю о том, что Сталин, проезжая на свою ближнюю дачу мимо строившегося здания на Смоленской, очень интересовался строительством, не выходя, впрочем, из автомобиля. Как-то, когда здание уже начало приобретать контуры нью-йоркских зданий 1910–1920 годов, он вдруг сказал: «Вижу шпил». Это стало новостью для всех и в том числе для самих архитекторов. Видимо, Сталин очень быстро проехал от Кремля до Смоленской площади и у него в сознании запечатлелся образ кремлевской башни, из ворот которой он выехал. Вождь мысленно «прикинул» ее на верхушку недостроенной высотки, и это было как озарение. Впрочем, архитекторы и прежде нередко использовали стилизованные образы кремлевских башен в различных конкурсных проектах. К примеру, на конкурс павильонов для нью-йоркской выставки И.И. Фомин и Е.А. Левинсон подали проект постройки, увенчанной увеличенным завершением Спасской башни (на которую как раз незадолго до этого водрузили звезду). Может быть, Сталин, проезжая мимо, и вспомнил один из подобных проектов, которые конечно же видел[50]. Так в одно мгновение было решено завершение всех восьми московских зданий. Указание вождя было выполнено, для чего в доме на Смоленской пришлось вносить изменение в планировку пяти верхних этажей здания. Для облегчения незапланированной нагрузки шпиль изготовили из тонкостенной стали, поскольку каркас здания был уже рассчитан и осуществлен.

Сегодня внимательный наблюдатель непременно заметит, что верхние этажи, облицованные керамикой, и шпиль отличаются по цвету. Еще он заметит, что здание на Смоленской-Сенной площади является единственным, где на шпиле отсутствует звезда. Изображенная на окончательном варианте здания с новым завершением, она так и осталась в проекте. Объяснений тому может быть несколько. Прежде всего звезда, диаметр которой мог приблизиться к 10 м, имела бы очень внушительную массу. Кроме того, на ее изготовление потребовалось бы время и материалы, а сроки сдачи объекта оставались прежними, да и финансирование осуществлялось в строгом соответствии со сметой.

Однако наиболее вероятна причина отказа от установки звезды по композиционным соображениям. Введение в проект шпиля и без того увеличило число ярусов сооружения, усложнило всю композицию его силуэта, хотя и сохранило ее своеобразие. Благодаря отказу от звезды появилась возможность удлинить шпиль, что было необходимо для сохранения общих пропорций.

Тем не менее верхушки остальных шпилей высотных зданий, установка которых планировалась уже заранее, было решено акцентировать декоративным элементом. В Средние века для этой цели на башнях применялись флюгеры в виде различных фигур, в Ленинграде шпиль Адмиралтейства украшает золотой парусник. В Москве это могли быт ь звезды. Так они и появились – добавленные на эскизах, а потом воплощенные архитекторами и инженерами в виде великолепных, сверкающих на солнце символов. Шпили остальных высотных домов также выполни ли из стальных листов, снаружи они окрашены или облицованы. Несколько шпилей дополнительно украшены аналогом смальтового покрытия.

По проекту центральный высотный объем здания на Ленинских горах был увенчан золотым шпилем. Обычно в таких случаях листы металлической обшивки шпиля, а также декоративные элементы, сделанные путем «выколотки» (способ холодной обработки металла, основанный на использовании его пластических свойств), покрываются тонким слоем золота. Поиски замены золота более экономичным материалом привели авторов проекта к мысли облицевать шпиль стеклом. Для этого изготовили окрашенное углеродом стекло золотисто-желтого цвета, а оборотную сторону кусков стекла металлизировали алюминием методом пульверизации. Укрепленные на металле, они образовали наружную поверхность шпиля. Таким образом, при соответствующем цвете и хорошей отражательной поверхности создавалась иллюзия золотого покрытия[51].

Высотное здание на Смоленской площади. 1952 г.

Широко распространено мнение, что добавление шпилей имело и политическую цель – сделать московские дома непохожими на американские небоскребы 30-х годов, крыши которых были плоскими. Надо сказать, что некоторые известные небоскребы Америки тоже имели шпили. Однако шпили наших домов богато украшались символами советского государственного строя.

По воспоминаниям старожилов дома на площади Восстания, история со шпилем повторилась и тут. Когда в 1952 году было завершено возведение этажей высотной части здания, Сталин, подъехав и посмотрев на него, сказал, что дом получился куцым. Тогда на завершающий восьмигранник надстроили остроконечный шпиль со звездой, дополнив здание завершающим декоративным акцентом. Таким образом, пропорциям вытянутого вверх здания придавались большая гармоничность и законченность. Вполне возможно, что все так и произошло, однако вероятно и другое. Возможно, Сталин и не подъезжал к этому дому, а просто человеческая память перенесла этот эпизод с одной площади на другую и превратила его в легенду.

Первоначальный вариант. 1949 г.

Осуществленный варианте новым завершением. 1951 г.

Архитекторы М.В. Посохин, А.А. Мндоянц. Высотное здание на площади Восстания. Перспектива со стороны площади Восстания

Газета «Советское искусство» 28 февраля 1947 года в статье «Новые многоэтажные здания столицы» указывала: «По предложению товарища Сталина Совет Министров Союза ССР принял решение о строительстве в Москве многоэтажных зданий. Это решение знаменует новый исторический этап в многолетней работе по реконструкции Москвы. В Москве должны быть построены: один дом в 32 этажа, два дома в 26 этажей и несколько 16-этажных домов. Проектирование и строительство этих домов возложено на Управление строительства Дворца Советов при Совете Министров СССР и на ряд крупнейших министерств. Наиболее крупное здание в 32 этажа будет выстроено на Ленинских горах в центре излучины Москвы-реки. В здании будут находиться гостиница и жилые квартиры»[52].

Как видите, ни про какой МГУ тут нет ни слова. Это не опечатка. Более того, и приведенные цифры, скорее всего, указаны верно. Это подтверждает фрагмент из статьи «Самые высокие здания столицы», которая была опубликована в «Советском искусстве» 20 июня 1947 года, то есть на четыре месяца позже. «Высота 32-этажного здания на Ленинских горах составит примерно 130–140 метров. Это значит, что оно будет почти в два раза выше колокольни Ивана Великого в Кремле. К тому же надо добавить, что новое многоэтажное сооружение располагается на участке, отметка которого превышает отметку набережной Москвы-реки на 70 метров. Легко себе представить, каким интересным архитектурным объектом явится это здание в будущем силуэте города»[53].

Посчитаем: если допустить, что 32-этажное здание будет иметь высоту 130–140 м, то выходит, что высота одного этажа (с учетом перекрытий) составит 4–4,3 м (на самом деле высота этажа составила 4,1 м). Такая высота является типичной для домов сталинской постройки. Однако позже, для придания пропорциям большей гармоничности, здания «вытянули». Рост был обеспечен увеличением этажности: именно поэтому здание МГУ на Ленинских горах выросло еще на 4 этажа, подросли и остальные – те, что должны были иметь 26 этажей, были спроектированы на 32 и т. д.

Сегодня, в условиях недоступности многих документов, мы по большей части можем лишь строить предположения о том, какие события происходили до и после 13 января 1947 года, когда И.В. Сталиным в Кремле было подписано постановление Совета министров № 53 «О строительстве в г. Москве многоэтажных зданий», первый пункт которого гласил: «Принять предложение товарища Сталина о строительстве в течение 1947–1952 гг. в Москве многоэтажных зданий: одного 32-этажного дома, двух 26-этажных и пяти 16-этажных домов».

В своей книге «Дороги жизни» Михаил Посохин пишет: «О вкусах И.В. Сталина мы, молодые архитекторы, узнавали через вышестоящих людей и рассказы окружающих. Видеть и слышать его мне не приходилось. Особенно четко его вкусы проявились при проектировании высотных домов в Москве, увенчанных по его желанию остроконечными завершениями (говорили, что Сталин любил готику). Передал это задание Кожевников через своего помощника»[54].

М.В. Посохин говорит о том, что указания Сталина передавались зодчим через Кожевникова. Е.Ф. Кожевников – впоследствии министр транспортного строительства СССР, с 1951 года занимал должность помощника зампреда Совмина, то есть являлся помощником заместителя Сталина. Поскольку его имя упоминается в связи со строительством высоток, то, возможно, его непосредственным начальником был и сам Л.П. Берия. А.Н. Комаровский в книге «Записки строителя» выражает благодарность Е.Ф. Кожевникову, который непосредственно наблюдал за строительством высотных зданий в Москве и неизменно оказывал широкую поддержку в обеспечении строительства, в оперативном рассмотрении многих вопросов, требовавших решений Совета министров СССР[55]. Вполне можно допустить, что в обязанности Е.Ф. Кожевникова входило и доведение до архитекторов указаний И.В. Сталина. Не исключено, что и ранее он выполнял эту обязанность в качестве заместителя председателя Госплана, а потом был просто повышен в должности. После смерти Сталина аппарат правительства меняется, и с апреля 1953 года за Е.Ф. Кожевниковым оставляют прямые функции по руководству строительством высоток (его должность называется «Начальник отдела по строительству высотных домов Управления делами Совета министров СССР»). Однако в августе 1953 года после ареста Берии отдел по строительству высотных домов при Управлении делами Совета министров СССР, скорее всего, ликвидируют, в результате чего Е.Ф. Кожевников становится первым заместителем министра строительства СССР. (Благодарю Дмитрия Хмельницкого, автора серии книг по истории советской архитектуры, за участие в обсуждении данного вопроса.)

Одним из «проводников вкусов Сталина» являлся, вероятно, и Дмитрий Чечулин – автор сразу двух высотных проектов, который в 1945 году был назначен на должность главного архитектора Москвы. В архитектурных кругах он получил красноречивое прозвище «высотник», сохранившееся за ним на долгие годы, даже после официальной смены архитектурного стиля. Есть основания полагать, что именно он стоял у истоков идеи строительства московских высотных зданий. В книге «Зодчие Москвы» архитектор A.M. Журавлев, описывая предвоенный период, сообщает: «…Работая над конкурсным проектом большого жилого комплекса на Котельнической набережной, архитектор подумал над тем, как создать пространственную поддержку будущей высотной композиции Дворца Советов. Так возник проект дома с повышенной до 22–24 этажей центральной частью у слияния Яузы с Москвой-рекой. Проект Д.М. Чечулина и А.К. Ростковского получил одобрение, а перед войной на берегу Москвы-реки уже было возведено большое крыло будущего комплекса (Котельническая наб., 1/15)»[56].

Архитекторы Д.Н. Чечулин и А. К. Ростковский. Котельническая набережная. Жилой дом. 1940 г.

Территория, подлежавшая реконструкции и примыкающая к Котельнической, Гончарной и Краснохолмской набережным, состояла из 24 мелких кварталов, если так можно было называть небольшие площади от 0,18 га до 2–3 га. Из них только три квартала приближались по своим размерам к нормативным данным, положенным в основу планировки жилых кварталов при реконструкции Москвы. Площадь, занимаемая всеми кварталами, без улиц, проездов, составляла 67,97 га. Из них 40 га занимала жилая застройка, остальные 27,97 га эксплуатировались фабриками, складами, конными дворами, многочисленными подсобными мастерскими, не имеющими никакого отношения к обслуживанию трудящихся, проживающих в этих кварталах. Кварталы в основном застраивались мелкими одно-двухэтажными домами, расположенными в своем большинстве вплотную друг к другу, без соблюдения санитарных и пожарных разрывов. Каждый квартал разбивался на десятки карликовых владений, отгороженных друг от друга заборами, вокруг которых лепились сараи, уплотняя и без того тесную застройку. Проекты реконструкции кварталов Котельнической и Гончарной набережных первоначально разрабатывались 5-й архитектурно-проектной мастерской Моссовета под руководством профессора архитектуры Д.Ф. Фридмана[57].

О том, что произошло дальше, очень недвусмысленно писал сам Дмитрий Чечулин на страницах журнала «Строительство Москвы»: «Основные магистрали разбиты на участки, порученные определенным архитекторам. В отдельных случаях работа этих архитекторов оказалась не на должной высоте. Почти по всем магистралям можно привести примеры, когда работники магистральных мастерских добиваются права строить на своей магистрали, давая проекты более высокого качества, чем работники других проектных организаций. Однако есть примеры, когда магистральный архитектор, в результате конкурса, вынужден был уступить место и право строить на его магистрали другому архитектору. Такой печальный случай произошел с магистральным архитектором Д.Ф. Фридманом на Котельнической набережной. Это должно быть учтено коллективом мастерской, тем более что и в настоящее время эта работа поставлена недостаточно серьезно»[58].

По фотографии в альбоме «Советская архитектура за XXX лет» невозможно понять, что довоенное крыло жилого здания на Котельнической набережной является частью будущего комплекса. Он предстает совершенно самостоятельным строением, не имевшим какого-то особого статуса. В доме была самая обыкновенная планировка квартир. После войны при постройке крыла по Подгорской набережной и высотной части фасад старого крыла тоже реконструировали: два первых этажа одели в массивный гранитный цоколь, наверху надстроили башенки с обелисками, а сам дом одели в керамику. Таким образом, сегодня все части ансамбля воспринимаются наблюдателем совершенно органично, как единое целое. Тем не менее разницу в степени «элитности» жиль я между довоенным и послевоенным корпусами легко почувствовать внутри подъездов. О том же позволяет судить и очень малое количество мемориальных досок на довоенном крыле здания.

Необходимость вести единовременное комплексное проектирование целостных ансамблей стала важным творческим выводом из того опыта, который еще до войны был накоплен московскими архитекторами и строителями. Об этом говорил, в частности, Д.Н. Чечулин на страницах программной статьи, опубликованной в журнале «Строительство Москвы» № 11–14 за 1940 год. На цветной вкладке журнала был изображен проект застройки Новодорогомиловской магистрали (в последующем Кутузовского проспекта), выполненный архитекторами Д.Н. Чечулиным, А.Ф. Жуковым и А.К. Ростковским.

Архитекторы Д.Н. Чечулин, А.Ф. Жуков, А.К. Ростковский. Проспект Конституции. Перспектива Новодорогомиловской магистрали. Проект

Примечательно то, что в излучине Москвы-реки, на месте высотной гостиницы «Украина», уже тогда было запроектировано общественное здание высотой в 22–24 этажа в виде отдельно стоящей башни с уступчатым силуэтом, решенным в стиле послевоенных высоток[59].

Перед войной идея построения пространственной поддержки Дворца Советов в виде ряда градостроительных доминант не могла остаться вне поля зрения И.В. Сталина. Однако близость войны заставила повременить с ее реализацией. В 1947 году И.В. Сталин вернулся к ней, получив возможность осуществить довоенные планы. Обдуманная за годы идея получает предельно четкое и последовательное выражение в пунктах постановления «О строительстве в г. Москве многоэтажных зданий». В это же время с 1947 по 1956 год Борис Иофан последовательно разрабатывает шесть вариантов Дворца Советов с уменьшением размеров этого сооружения. В 1949 году высота Дворца была скорректирована им до 320 м, что «очевидно, было вызвано требованием усовершенствовать архитектурные качества Дворца, найти большую связь с размерами окружающих зданий, площадями и магистралями»[60].

Очень интересны и воспоминания Дмитрия Чечулина, где он прямо говорит о том, что руководил проектированием высоток и даже занимался назначением архитекторов. В своей автобиографической книге «Жизнь и зодчество» он пишет:

«Видя, что силуэт старой Москвы спасти невозможно, я много размышлял над тем, как сохранить исторически сложившийся характер нашей столицы. Мысль о высотных зданиях пришла во время работы над конкурсным проектом дома на Котельнической набережной. Некоторые коллеги, заботясь о том, как бы не перекрыть крупным зданием красивую композицию древних соборов на Швивой горке, предлагали построить здесь малоэтажное здание. Я же видел возможность масштабного сопоставления.

Генеральным планом 1935 года в исключительных случаях предусматривалась возможность строить дома выше 9—12 этажей. Воспользовавшись этим, я вместе с архитектором А.К. Ростковским подготовил проект здания, центральная часть которого имела 25 этажей. Исполком Моссовета утвердил проект. Больше того, мысль о необходимости поднять силуэт Москвы понравилась, и мне было рекомендовано увеличить число этажей в центральной части, придать ей такое архитектурное выражение, чтобы здание просматривалось со всех концов города.

Вскоре после этого московские градостроители получили правительственное задание создать четкий силуэт столицы. За короткое время были ориентировочно намечены точки, в которых должны появиться высотные здания.

Это было очень ответственное задание. Требовалось четкое планировочное решение, продуманная увязка в единое целое комплексов, ансамблей города. Высотные здания должны были играть роль градообразующих элементов, архитектурных доминант. Вот, например, Смоленская площадь. Сейчас она достаточно ясно оформилась, что позволяет судить о градообразующем влиянии высотного здания, построенного здесь.

Сооружение высотных зданий было для нас абсолютно новым делом. Возникало множество вопросов технологического порядка: как организовать производство стальных каркасов, лифтов, как обеспечить эффективную работу коммуникаций.

Проектированием каждого отдельного высотного здания занимались специально созданные авторские группы. В течение двух лет все проекты предстояло утвердить и начать строительство. Художественный образ каждого здания должен был отличаться своеобразием и в то же врем я быть глубоко связанным с планировочной структурой города, его сложившейся объемно-пространственной композицией. Высотные дома своей образной сутью должны были придать новое звучание архитектурному облику столицы. Предстояло на основе этого нового качества продолжать дальше строить Москву.

Строительство высотного здания на Котельнической набережной. 1950 г.

Сооружение высотных зданий положило начало индустриальному методу строительства таких объектов. Бесшумные скоростные лифты, тепловая воздушная завеса, системы управления и регулирования сложного домового хозяйства, автоматизированная система вентиляции и очистки воздуха и многие другие технические новшества впервые у нас в стране были разработаны и внедрены именно в высотных зданиях.

Все, что связано с их появлением, – от зарождения идеи, составления первых предварительных наметок, подбора авторского состава до детальных проработок проектов, их утверждения и полного окончания строительства – все это пришлось пережить. Быть может, поэтому товарищи, коллеги окрестили меня «высотником».

Высотные здания Москвы продолжили славные традиции классической русской архитектуры. Они одеты в белокаменный наряд, их башни, увенчанные ажурными переплетами арок, устремлены ввысь, как шатровые крыши древнего Кремля, а весь облик соответствует нашей русской природе, близок ее поэтическому характеру.

В силуэте и пропорциях высотных зданий заложены характерные для Москвы архитектурные традиции, дошедшие до нас через ее ка в выдающихся произведениях русского зодчества: башнях Кремля, стройной вертикали колокольни Ивана Великого, Меншиковой башне, колокольне Новодевичьего монастыря. Неудивительно поэтому, что высотные здания слились с историческим силуэтом Москвы. Велика организующая роль этих сооружений, подчеркивающих кольцевую структуру плана города.

На Юго-Западе столицы, на Ленинских горах, в начале 50-х годов выросло величественное здание Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Оно связало в единое архитектурное целое огромный район в этой части города. Сейчас молодежи кажется, что так было всегда, настолько органично вписывается главное здание МГУ в пейзаж.

Творческую группу, занимавшуюся подготовкой проекта здания университета, возглавили Л.В. Руднев – мастер архитектурного образа, СЕ. Чернышев – крупнейший планировщик, представитель ленинградской школы, ученик И.А. Фомина и В.А. Щуко – П.В. Абросимов, мастер ленинградской школы А.Ф. Хряков. Они пошли по пути создания возвышенного образа храма науки. Замечательно планировочное решение комплекса университетских зданий. Главный высотный корпус является центром всей композиции, а также планировочным узлом Юго-Запада столицы.

Говоря о плодотворности идеи строительства высотных зданий, хочу еще раз подчеркнуть их градообразующий характер. Проиллюстрирую это на примере высотного здания на Смоленской площади, о котором уже говорил. До его возведения площади по существу не было. А.В. Щусев, консультировавший выбор мест для строительства высотных зданий, считал, что на Смоленской надо поставить масштабную вертикаль, с тем чтобы зрительно раскрыть, выявить дорогу на Бородинский мост. Сегодня любому ясен этот выразительнейший градостроительный замысел. Но поначалу он встретил сопротивление со стороны В.Г. Гельфрейха, которому было поручено проектирование высотного здания здесь. Я пригласил к себе этого маститого архитектора, одного из авторов нового здания Библиотеки имени В.И. Ленина, и предложил ему связать в единое целое выстроенное И.А. Голосовым в предвоенные годы здание Министерства мясомолочной промышленности и будущее высотное здание МИДа. «Нет, я этого делать не буду, – стал возражать Владимир Георгиевич. – Здесь уже все сделано Голосовым, и сделано прекрасно». Тогда я стал рисовать, полагая, что так он скорее меня поймет. Через какое-то время Владимира Георгиевича заинтересовала моя идея. Он тоже стал рисовать. «Пока не нарисуете, не уйдете», – сказал я твердо и оставил его одного в кабинете. Гельфрейх великолепно решил проблемы увязки существующего здания с воображаемым. И если в его совместной с В.А. Щуко работе над новым зданием Библиотеки имени В.И. Ленина видна контрастная несопоставимость с классикой бывшего Румянцевского музея (дома Пашкова), то здесь изящные «швы» заметит только очень сведущий человек.

Не без трудностей рождалось высотное здание Министерства путей сообщения СССР у станции метро «Лермонтовская». Его проектировал Алексей Николаевич Душкин. Мы обговорили с ним основныв характеристики сооружения, предлагаемое образное решение. Душкин взялся за работу горячо. Однако проектные материалы, которые он представил, свидетельствовали об авторской неудаче. То, что было таким выигрышным, новым в его знаменитой работе на станции метро «Маяковская», применительно к огромному архитектурному объему высотного здания МПС оказалось неприемлемым. Поэтому я предложил Душкину взять в соавторы Бориса Сергеевича Мезенцева, человека большого дарования. По его проектам в первые послевоенные годы были сооружены отмеченные самостоятельностью, высокой авторской культурой здания вокзалов в Харькове, Смоленске, Горках Ленинских, Бородине. Высотный дом Министерства путей сообщения стал первой работой молодого архитектора в столице. Здание придало стройность этому району Москвы. Авторы проекта МПС А.П. Душкин и Б. С. Мезенцев были удостоены Государственной премии СССР. Позднее по проектам Мезенцева были построены несколько интересных в планировочном и пластическом отношении кварталов Юго-Западного района Москвы, выразительное, подчеркнуто современное здание Совета Министров Узбекской ССР в Ташкенте, Ленинский мемориал в Ульяновске[61].

Высотный дом на площади Восстания сооружен по проекту архитекторов М.В. Посохина и А.А. Мндоянца. Это была первая значительная работа Посохина, который затем проектировал и строил дома на улице Чайковского и Хорошевском шоссе. Он осуществлял руководство планировкой и застройкой индустриальными методами жилого массива Хорошево-Мневники. Посохин и его ближайшие сотрудники А.А. Мндоянц, П.П. Штеллер, Е.Н. Стамо, инженер Г.Н. Львов – авторы проектов здания Кремлевского Дворца съездов, комплексов СЭВа и Калининского проспекта.

Практика работы наталкивала на мысль о необходимости ансамблевого решения градостроительных узлов, возникавших в результате строительства высотных зданий, необходимости дальнейшей реконструкции центра. Тогда-то и был подготовлен крупномасштабный макет. Он был столь огромный, что помещался только в Мраморном зале Московского Совета. Макет давал зримое представление о том, как высотные здания вписываются в силуэт Москвы, в ее центральную часть. Их громады, транспортные узлы, магистрали предстали на макете, давая возможность ясно увидеть облик центра Москвы недалекого будущего.

План реконструкции центра был рассчитан на 20–25 лет. Приступая к его осуществлению, архитекторы сознавали, что социалистическая реконструкция исторически сложившегося города – это длительная, повседневная созидательная работа по его оздоровлению, материальному обогащению и архитектурному преображению.

Макет к одному из проектных предложений по застройке центрального района г. Москвы. Вид с о стороны Ленинских гор. 1. Дворец Советов (осуществлен не был). 2. Здание МГУ на Ленинских горах. 3. Административное здание в Зарядье (осуществлено не было). 4. Жилое здание на Котельнической набережной. 5. Административное здание на Смоленской площади. Если продолжить ось симметрии университетского комплекса на Ленинских горах до Кремля, то статуя В.И. Ленина, планировавшаяся к установке на башне Дворца Советов, оказалась бы именно на этой оси и была бы устремлена в сторону Кремля. Макет был так велик, что помещался только в Мраморном зале Московского Совета. Макет давал зримое представление о том, как высотные здания вписываются в силуэт центра Москвы

Осуществление плана развития и реконструкции города проходит через ряд последовательных этапов детального проектирования, гарантирующего ансамблевую застройку в целом, а также отдельных магистралей. При этом важнейшим этапом всей работы должно стать перспективное проектирование, основанное на тщательном изучении исторически сложившейся архитектурной структуры города и использовании ее возможностей для формирования новых ансамблей.

Хочу подчеркнуть, что высотные здания духом своим, характером архитектурных форм родственны Москве. И это не случайно: ведь проектирование велось на основе внимательного отношения к исторически сложившейся архитектурной структуре города. Их сооружение практически завершилось к началу пятидесятых годов. В последующий период, когда увлеклись голым прагматизмом в строительном деле, высотки поругивали за дороговизну, малую заселенность и плохое использование верхней части. Казалось бы, и тот и другой поводы для критики достаточно убедительны, если судить с позиции сиюминутной выгоды. Не спорю, что вместо одного высотного здания вроде того, что стоит на Смоленской площади, можно было бы на те же средства выстроить не один десяток типовых пятиэтажных домов. Но, помимо долговечности и несомненного качества высотных зданий, они обладают таким немаловажным свойством, как столичная представительность. Что же касается шпилей, в которых, что греха таить, действительно мало полезной площади, то они создавали сь для того, чтобы придать законченный архитектурный облик всему сооружению.

Еще два слова о дороговизне. Хочу отметить, что сегодняшние так называемые уникальные объекты, при сооружении которых применяются новейшие строительные материалы, а наряду с ними в отделочных работах ценные породы камня и дерева, обходятся государству в суммы, значительно превышающие те, что выделялись в конце сороковых годов на высотные здания. Это и понятно. Страна стала богаче, и в сегодняшних зданиях есть возможность проявить себя архитектур ному искусству.

Мастерская, которую сейчас возглавляю, вместе со строительными коллективами завершает работу над Домом Советов РСФСР. Белокаменное дворцового типа здание высится над Москвой-рекой напротив высотного здания гостиницы «Украина». Интерьеры Дома Советов украшают тематические гобелены, мозаичные панно, наборные паркетные полы, скульптура и многое другое, что относится к понятию произведения искусства.

Высотные здания, их величественные силуэты в московском небе – это не излишество, а существенная часть архитектурного образа столицы нашей Родины»[62].

Первоначальный вариант. 1949 г.

Осуществленный вариант с новым завершением. 1951 г.

Архитекторы А.Н. Душкин, Б.С. Мезенцев. Административное здание на Лермонтовской площади

Прочтение воспоминаний Дмитрия Чечулина оставляет двойственное впечатление. Сложно и неоднозначно воспринимается фраза, сказанная В.Г. Гельфрейху: «Пока не нарисуете, не уйдете». Эпизод с привлечением Бориса Мезенцева был описан Т.Д. Душкиной в книге воспоминаний о своем муже архитекторе А.Н. Душкине. Она вспоминает, что в 1947 году, несмотря на протесты А.Н. Душкина, Б. Мезенцев был назначен в его группу вторым автором. Сам он давно этого добивался, а произошло назначение якобы по инициативе Д. Чечулина, который считал, что предстоит очень большая работа, в других группах по проектированию высотных зданий работают по нескольку человек, а здесь весь проект делает один Душкин. Т.Д. Душкина пишет, что, когда ее муж был назначен главным архитектором МПС, Б. Мезенцев уже работал в ней архитектором. Между коллегами сразу возникла напряженная обстановка, очевидно назначение разрушило планы Б. Мезенцева самому возглавить мастерскую. Первое время Б.С. Мезенцев бывал у Душкиных в доме. Т.Д. Душкина считает, что, очевидно, причиной интриг была зависть Б. Мезенцева к таланту мужа, к его наградам, интеллигентности и т. д.[63]

Конечно, нельзя забывать, что воспоминания – это всегда один из самых сложных видов источников. В них может присутствовать сразу несколько степеней субъективизации: во-первых, сам процесс воспоминания может быть осложнен субъективными сложностями и последующими оценками, во-вторых, человек пишущий, как правило, руководствуется определенными целями в своей работе, а здесь возможен и второй этап искажения информационной картины. Подобные свидетельства трудно подтвердить или опровергнуть спустя столько лет. Автору этих строк известны рассказы учеников Бориса Мезенцева, которые характеризовали его как талантливого мастера, одаренного художника, проявлявшего уважение и чуткость к своим студентам, помогавшего им. Необходимо отметить и то, что Б.С. Мезенцев совместно с С.П. Тургеневым уже был к 1949 году автором проекта жилого дома Министерства строительства предприятий тяжелой индустрии на Фрунзенской набережной в Москве. Этот дом, стоящий над Москвой-рекой и украшенный ажурной пропорциональной башней со шпилем, является не только замечательным примером монументальной советской архитектуры, но и, по существу, своеобразным предшественником и родственником московских высотных зданий[64].

Читая воспоминания архитекторов, подспудно приходишь к мысли, что творческие усилия зодчих как бы направлялись в сторону получения заведомо известного ил и предугаданного результата – зданий, наделенных общими чертами, силуэтами и однотипным набором членений. Как будто с самого начала разработки проектов имелся некий заранее определенный эталон, по образцу которого следовало выполнить все высотные дома. Существовал ли таковой?

Одно время автор этой книги серьезно интересовался проблемой сходства высотных зданий в Москве и манхэттенских небоскребов. Ситуация казалась парадоксальной: сходство с некоторыми домами является вопиющим, а в отечественной литературе сплошь рассуждения о возвращении к традициям русской классики. В книге М.В. Посохина «Дороги жизни» обнаруживается высказывание об эпизоде проектирования дома на площади Восстания. Зодчий пишет: «Интересно, что тогда нам нельзя было в приказном порядке пользоваться иностранными журналами при проектировании; тем самым исключались заимствования и влияние Запада. Но желания такого не возникало; и мы увлеклись русскими высотными композициями»[65].

Посохин тут явно недоговаривает. По своей инициативе архитекторы никогда бы не рискнули повторить в Москве силуэты домов «города желтого дьявола». Это могло бы вызвать поистине непредсказуемые последствия. Больше того, те из архитекторов, кто успел побывать в Нью-Йорке до войны, например Б.М. Иофан, В.Г. Гельфрейх и другие, скорее всего, тоже не стали бы распространяться относительно очевидного сходства. Следовательно, запрет на пользование иностранными журналами имел и обратную цель – сокрыть от большего количества людей факт цитирования определенной архитектурной идеи.

Литература, обобщающая практику строительства небоскребов в США, у советских инженеров была, и это подтверждает А.Н. Комаровский, которому однажды пришлось обратиться к американскому опыту обетонировки элементов металлического каркаса[66].

Если к такой литературе доступ имели не все, то в архитектурной иерархии должен был существовать тот, кто, будучи посвящен в замыслы вождя, направлял бы работу архитекторов верным образом. Практически у каждого московского высотного дома так или иначе обнаруживается свой американский прототип.

Подобных совпадений случайно не бывает. Хотя ведь и процесс проектирования высотных домов у разных архитекторов шел совершенно по-разному. Из опубликованных вариантов высотных зданий большое количество рисунков принадлежит Б.М. Иофану. Он прекрасно понимал, что принималось за основу и какую «родственную» связь ему следовало ослабить. В проекте МГУ Б.М. Иофан так и не смог заставить себя воспроизвести маленький купол нью-йоркского Municipal Building, хотя его образ почти зримо присутствовал на некоторых эскизах. После смены авторской группы разработчиков высотного здания на Ленинских горах коллектив под руководством Льва Руднева в конце концов устранил эту недоработку, добавив вместо купола остроконечный шпиль. Значительное количество проектных предложений было подготовлено А.Н. Душкиным. Они были опубликованы в книге-каталоге выставки, приуроченной к его 100-летию. Уважения заслуживает упорство, с которым зодчий пытается отстоять самобытность своего сооружения, его непохожесть ни на ярусный Дворец Советов, ни на заокеанские небоскребы. Тем не менее появление в числе соавторов проекта Бориса Мезенцева, автора вокзалов в Смоленске и Харькове, по мысли Д.Н. Чечулина, помогает ему найти нужный образ. В 1951 году публикуется окончательный вариант его проекта с высотным завершением. Над созданием своего проекта немало потрудились и В.Г. Гельфрейх с М.А. Минкусом. К работе над проектом высотного здания они приступили еще в 1946 году, начальный цикл эскизов относился к системе планировки и застройки площади. Есть основания полагать, что на начальном этапе зодчие делали эскизы независимо друг от друга, рассчитывая, вероятно, затем найти общие моменты и объединить творческие усилия. Однако работа над проектом административного здания в тот период не привела к достаточным результатам, так как отсутствовало твердое задание, не были ясны требования, предъявляемые к сооружению. Одной из основных целей проектирования в тот период было определение этажности здания, которая в выполненных вариантах колебалась от 9 до 40 этажей. Если варианты с небольшим числом этажей предполагали застройку главным образом по периметру участка, то в вариантах с большим числом этажей основной объем располагался в центре участка. В 1947 году зодчим было предложено составить три форпроекта, которые должны были отличаться друг от друга по композиционным приемам и архитектурному решению. На следующей стадии эскизного проекта авторы разработали еще два варианта, которые были представлены в правительство. Для дальнейшего проектирования был одобрен второй вариант[67].

Описанный ранее эпизод с оставлением В.Г. Гельфрейха в кабинете Д.Н. Чечулина мог скорректировать направленность поисков, не говоря о том, что здание на Смоленской-Сенной площади было впоследствии дооборудовано металлическим шпилем против воли авторов. Высотный дом М.В. Посохина и А.А. Мндоянца тоже обрел остроконечное завершение, впрочем, в остальном он почти не изменился относительно проекта, опубликованного в 1949 году. Проекты Д.Н. Чечулина домов в Зарядье и на Котельнической набережной не претерпели с момента опубликования в 1949 году практически никаких изменений. Так же, как здания гостиниц «Ленинградская» на Комсомольской площади и «Украина» на Дорогомиловской набережной. Впрочем, проект последней тоже выглядел несколько иначе: на портале центрального входа мы не найдем четырех скульптур, в основании шпиля нет герба Советского Союза, а башни боковых корпусов вместо гигантских каменных знамен венчают вазы-снопы.

Что мы можем сказать, принимая во внимание эти детали? Только то, что в архитектурной среде существовала определенная иерархия, о тонкостях организации которой нам остается лишь строить предположения. Одно не вызывает никаких сомнений: проекты высотных домов в Москве корректировались и утверждались лично И.В. Сталиным.

МГУ на Ленинских горах. От идей до реального воплощения

Объемы этой книги не позволяют остановиться подробно на истории подготовки проектов каждого из высотных зданий в Москве. Приходится делать обобщения, упоминая одновременно о нескольких зданиях. Однако о проекте университета на Ленинских горах необходимо рассказать немного подробнее.

Схема автономного, удаленного от городов, размещения наиболее известных университетов исторически сложилась в Европе еще в Средние века. Развитию этой традиции способствовали распространенные в те времена представления об избранности труда ученого и ценности процесса образования. В результате была найдена соответствующая пространственная форма, способная удовлетворить функциональные потребности в уединении, необходимости сосредоточения на предмете исследований, а также избавляющая от светских соблазнов, могущих отвлечь студентов и преподавателей от ученых занятий.

Классическими примерами такого размещения являлись английские университеты Оксфорд и Кембридж. Они располагались среди сельского пейзажа, олицетворяя собой переосмысленную в новом архитектурно-эстетическом контексте идею о возможности совершенствования и воспитания человека посредством создания соответствующей архитектурной и ландшафтной среды. Издавна мировыми учеными обсуждался и тот факт, что архитектура столь самоценна, что уже сама по себе является формой образования, которая воспитывает и учит через образы и ансамбли, через создание узнаваемых пространственных моделей.

Если говорить о непосредственной истории вопроса, то идея перенести Московский университет на Воробьевы горы была не нова и уже рассматривалась руководством Московского университета в конце XVIII века. Тогда в здании бывшего Аптекарского приказа на Красной площади стало тесно и университет обратился к императрице Екатерине II с просьбой выделить средства и место для нового (ныне старого) здания МГУ. Земля в районе Воробьевых гор была дешевле, да и не надо было выкупать участки и дома в центре Москвы, которые и тогда стоили немалых денег. В своем письме на Высочайшее имя Московский университет напоминал, что именно на Воробьевых горах в Спасо-Преображенском монастыре царский дьяк Ртищев впервые в России открыл училище, где и «обучали языкам славянскому и греческому, наукам словесным до риторики и философии» вызванные им киевские монахи. Это училище в 1685 году было переведено в Заиконоспасский монастырь и послужило зерном Славяно-греко-латинской академии – предтечи Московского университета.

Однако тогда было принято решение о строительстве нового здания университета на Моховой улице. В этом историческом здании университет встретил революцию, пережил Великую Отечественную войну.

Еще в конце 30-х годов разговор о строительстве новых зданий для размещения Московского университета начал приобретать вполне конкретные формы. 10 июля 1935 года СНК СССР и ЦК ВКП(б) утвердили Генеральный план реконструкции города Москвы. Работу над планом возглавил архитектор СЕ. Чернышев (с 1948 года в составе авторской группы архитекторов он принимал участие в разработке проекта новых зданий Московского университета на Ленинских горах). Генеральный план предусматривал расширение МГУ. По новому административному делению университет был отнесен к Краснопресненскому району. С января 1935 года в университете разрабатывался проект строительства. Первоначально рассматривались два варианта размещения новых зданий: по улице Герцена и по улице Горького. Все старые здания МГУ предполагалось надстроить до 3–4 этажей. В дальнейшем ситуация стала меняться и начал рассматриваться вопрос о переезде всего университета на окраину города или даже за его пределы. Звучали предложения искать площадку в районе за Калужской площадью, в районе Ленинских гор, поскольку туда пройдет метро и это не будет так уж далеко. Однако верх брала иная точка зрения – МГУ как культурный центр страны должен находиться в центре пролетарской столицы.

Московский университет располагался в центре Москвы, большинство его зданий (всего в 1945 году ему принадлежало 22 корпуса) находилось на Моховой улице и улице Герцена. Многие здания Московского университета пострадали от бомбежек. К 1945 году они были частично восстановлены, отремонтировано центральное отопление во многих корпусах, большинство зданий присоединены к теплоцентрали. Однако, несмотря на многочисленные ремонты, учебные корпуса и коммуникации университета находились в аварийном состоянии. Бывали случаи, когда прямо во время лекций обрушивались части потолка, в 1948 году на несколько месяцев отключали газ из-за аварийного состояния сетей и т. д. Университет ощущал огромный дефицит в аудиториях, поэтому занятия на всех факультетах проводились в две смены, до 21–23 часов, при этом использовались коридоры, кабинеты деканов, учебные кабинеты и лаборатории, в больших помещениях занимались по 2–3 группы одновременно.

История строительства нового здания университета, ставшего на многие десятилетия символом Москвы, полна неожиданных поворотов. Она началась в 1947 году, в дни подготовки мероприятий по празднованию 800-летия Москвы. Постановление Совета министров СССР от 13 января 1947 года предписывало построить на Ленинских горах в центре излучины Москвы-реки 32-этажное здание, где предполагалось разместить гостиницу и жилье. Проектирование этого здания, а также одного из 26-этажных домов было возложено на Управление строительства Дворца Советов. Правительственное постановление регламентировало и ряд частных вопросов, в том числе технического характера. Например, указывалось, что в основу конструкций зданий должна быть положена система сборки стального каркаса, а наружная облицовка зданий должна выполняться из прочных и устойчивых материалов. Ведомства, на которые было возложено проектирование зданий, были обязаны привлечь к работам крупнейших архитекторов страны. В двухмесячный срок этим организациям следовало сформировать свои предложения об укреплении их строительных баз, а Комитету по делам архитектуры при Совмине СССР, Управлению строительства Дворца Советов и главному архитектору Москвы представить в Совет министров задания на проектирование многоэтажных зданий.

7 сентября 1947 года Москва торжественно отмечала свой 800-летний юбилей. Праздничные митинги прошли на улицах и площадях, вечерний город украсился невиданной иллюминацией. В ее свете на Манежной площади выступил Краснознаменный ансамбль имени Александрова. В разных частях города состоялась закладка восьми высотных зданий. К этому дню в архитектурных мастерских уже шла напряженная работа по разработке проектов зданий. Крупнейшие ведомства, располагавшие собственными строительными возможностями, привлекли к сотрудничеству известных, уже зарекомендовавших себя авторов. В качестве автора будущего проекта высотки на Ленинских горах митинг посетил Борис Иофан. Летом 1947 года зодчий писал о своей новой работе:

«…В первый период строительства небоскребов в США американские архитекторы проектировали их то в виде ряда дворцов времени итальянского Возрождения, поставленных друг на друга, то в виде огромных массивов зданий, завершенных портиками в бездушном ложноклассическом духе, то в виде тяжелого массива здания, покоящегося на таких же портиках и аркадах. В последующий период пошла мода на готику, и американские архитекторы строили многоэтажные универмаги в виде готических храмов, причем не без сарказма называли их «коммерческими соборами». В ряде случаев американские небоскребы являются лишь инженерными сооружениями с навешенными на них разнохарактерными украшениями.

Советские архитекторы не пойдут по этому пути. У них есть чем руководствоваться в поисках характера архитектуры многоэтажных зданий. Направление их творческих исканий определено в известных правительственных решениях о Дворце Советов, содержащих глубокую и лаконичную формулировку требований, предъявляемых к архитектуре высотных сооружений…» [68]

Приведенная цитата позволяет сделать вывод, что в конце 40-х годов для Б.М. Иофана образ высотного здания был уже неразрывно связан с образом Дворца Советов, над неосуществленным проектом которого он проработал без малого 15 лет. Очевидно, именно этим объясняется то, что эскизы здания на Ленинских горах напоминали во многом и сам Дворец Советов.

Изучая историю высотных зданий, можно прийти к очень интересному выводу. Проекты высоток создавались не параллельно и не одновременно, как это кажется на первый взгляд, а с незначительной разницей во времени. Впервые проекты всех зданий были опубликованы в июне 1949 года в журнале «Архитектура и строительство». По существу, представили уже готовые проекты, которые ранее публично не обсуждались. До июня 1949 года информация о проектах зданий из прессы почти не поступала. Скорее всего, эти ограничения были связаны с тем, что правительство не считало нужным публиковать промежуточные эскизы, работа над которыми еще продолжалась. Не следовало устраивать лишней шумихи вокруг творческой работы авторских коллективов, тем более что разработку нескольких проектов поручили закрытым ведомствам.

Однако в этой ситуации есть один очень интересный момент. Из всех проектов высотных зданий существовал один образцово-показательный проект, заготовки которого не только демонстрировались, но и публично обсуждались. Это проект нового здания МГУ на Ленинских горах – тот самый, работу над которым начинал Б.М. Иофан и после его отстранения продолжил Л.В. Руднев. Б.М. Иофан был известен не только в качестве руководителя проектной группы, время от времени он давал интервью и выступал с докладами.

«Архитектор с энтузиазмом принял задание на проектирование 32-этажного здания на Ленинских горах, затем нового здания Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Он не ограничивался работой над собственными проектами – ведь речь шла о сооружениях, ориентированных на будущий Дворец Советов.

В печати, публичных лекциях, выступлениях по радио и на различных совещаниях Иофан говорил о своем понимании решения общей задачи, передавал опыт, накопленный при проектировании и строительстве Дворца Советов, и знания в области высотного строительства, приобретенные во время поездок в США и Европу. Б.М. Иофан охотно показывал эскизы высотных зданий всем желающим»[69].

Можно сказать, что непосредственная история нового университетского здания началась в июне 1947 года. 4 июня на приеме у И.В. Сталина побывал академик А.Н. Несмеянов, являвшийся в то время председателем Комитета по вручению Сталинских премий.

Возглавляя химический факультет МГУ, А.Н. Несмеянов и ранее неоднократно поднимал вопрос о строительстве нового факультетского здания. Теперь же речь зашла о строительстве нового здания для всего университета. Помещения были перегружены, с 1941 по 1948 год в университет е было организовано пять новых факультетов, а численность студентов выросла почти вдвое, с 5500 на дневном отделении до без малого 11 тыс. После этого по указанию Сталина началась проработка вопроса о строительстве новых зданий университетского городка[70].

Надо сказать, что после этого разговора с А.Н. Несмеяновым Сталин какое-то время обдумывал детали организации предстоящего строительства. Послевоенный 1947 год выдался очень тяжелым, и вождь смог уделить внимание нуждам науки только ближе к концу года. Вспоминает член-корреспондент РАН Юрий Андреевич Жданов, сын видного советского общественно-политического деятеля А.А. Жданова:

«Осенью 1947 г. наша семья отдыхала в Сочи. Случилось так, что в это время я был дважды приглашен Сталиным для беседы 18 октября и 10 ноября.

В ходе последней беседы Сталин коснулся судьбы отечественных университетов. Вот основное содержание его слов.

«Наши университеты после революции прошли три периода.

В первый период они играли ту же роль, что и в царское время. Они были основной кузницей кадров. Наряду с ними лишь в очень слабой мере развивались рабфаки.

Затем, с развитием хозяйства и торговли, по требовалось большое количество практиков, дельцов. Университетам был нанесен удар. Возникло много техникумов и отраслевых институтов. Хозяйственники обеспечивали себя кадрами, но они не были заинтересованы в подготовке теоретиков. Институты съели университеты.

Сейчас у нас слишком много университетов. Следует не насаждать новые, а улучшать существующие.

Нельзя ставить вопрос так: университеты готовят либо преподавателей, либо научных работников. Нельзя преподавать, не ведя и не зная научной работы.

Человек, знающий хорошо теорию, будет лучше разбираться в практических вопросах, чем узкий практик. Человек, получивший университетское образование, обладающий широким кругозором, будет полезнее для практики, чем, например, химик, ничего не знающий, кроме своей химии.

В университеты следует набирать не одну лишь зеленую молодежь со школьной скамьи, но и практиков, прошедших определенный производственный опыт. У них в голове уже имеются вопросы и проблемы, но нет теоретических знаний для их решения.

На ближайший период следует большую часть выпускников оставлять при университетах. Насытить университеты преподавателями.

О Московском университете. Не сильное там руководство. Быть может, стоит разделить Московский университет на два университета: в одном сосредоточить естественные науки (физический, физико-технический, математический, химический, биологический и почвенно-географический факультеты), в другом – общественные (исторический, филологический, юридический, философский факультеты).

Старое здание отремонтировать и отдать общественным наукам, а для естественных выстроить новое, где-нибудь на Воробьевых горах. Приспособить для этого одно из строящихся в Москве больших зданий. Сделать его не в 16, а в 10, 8 этажей, оборудовать по всем требованиям современной науки.

Уровень науки у нас понизился. По сути дела у нас сейчас не делается серьезных открытий. Еще до войны ч то-то делалось, был стимул. А сейчас у нас нередко говорят: дайте образец из-за границы, мы разберем, а потом сами построим. Что, меньше пытливости у нас? Нет. Дело в организации.

По нашим возможностям мы должны иметь Фарбениндустри в кубе. А нет его. Химия сейчас – важнейшая наука, у нее громадное будущее. Не создать ли нам университет химии?

Мало у нас в руководстве беспокойных… Есть такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо…»

Было высказано много других интересных наблюдений и идей о науке, ее состоянии и перспективах» [71].

Далее Ю.А. Жданов рассказывает, что уже в декабре 1947 года недавно выдвинутый секретарем ЦК А.А.Кузнецов пригласил его на должность заведующего сектором естественных наук ЦК ВКП(б). В первую очередь предстояло подумать о судьбе Московского университета. Надо сказать, что Ю.А. Жданов был в хороших отношениях с А.Н. Несмеяновым и хорошо о нем отзывался. Еще перед войной, будучи студентом химфака МГУ, он впервые познакомился с А.Н. Несмеяновым, слушая его лекции по органической химии.

Президент Академии наук СССР академик А.Н. Несмеянов читает лекцию в химической аудитории. 1953 г.

Сразу же после окончания войны осенью 1945 года он был зачислен Александром Николаевичем ассистентом на его кафедру вместе со своим другом, будущим академиком О.А. Реутовым. В 1947 году Юрий Андреевич решает предложить на пост ректора именно кандидатуру Несмеянова. По этому вопросу он проконсультировался с тогдашним президентом Академии наук СССР академиком СИ. Вавиловым, который это предложение поддержал. Сложно определить, каким именно образом была выбрана кандидатура ректора. Ю.А. Жданов указывает, что инициатива исходила от него. Возможно, в этом состояла лишь формальная сторона дела, а в действительности предложение усилить руководство исходило от вождя и было передано Ю.А. Жданову через кого-то из помощников или лично. Так или иначе, в конце 1947 года ректором МГУ был назначен академик АН СССР А.Н. Несмеянов. А.Н. Несмеянов проработал в этой должности почти 3,5 года – с 31 декабря 1947 по 18 мая 1951 года. Вождь не ошибся в выборе: с именем А.Н. Несмеянова тесно связана организация нового строительства Московского университета. Ему же принадлежала программа принципиального изменения системы и методов управления МГУ.

О том, как начиналось планирование строительства, Александр Николаевич вспоминал: «Я, как только стал ректором, сразу же завел разговор о строительстве, но на этот раз уже не только химфака, а всего МГУ. Ю. А. Жданов сказал, что он разузнает, как обстоят дела, и даст мне сигнал в нужный момент. Этот момент наступил очень скоро. Юрий Андреевич сказал мне, что принято решение о строительстве в Москве нескольких высотных зданий и что следует (не знаю, получил ли он это указание от И.В. Сталина или от А.А. Жданова) просить одно из таких зданий для нужд МГУ. Тут же стали писать письмо Сталину. Исходя из подсчитанных мною с М.А. Прокофьевым необходимых площадей для химфака и «по укрупненным показателям», пропорционально увеличивая кубатуру, легко было ориентировочно определить нужды МГУ. Так как цифры получались достаточно внушительными, то решили не рассчитывать их пока на гуманитарные факультеты МГУ, им с избытком хватило бы оставленных на Моховой зданий. Полученное таким образом огромное число (1600 тыс. куб. м) и было внесено в краткую записку– просьбу на имя Сталина примерно такого содержания: просим обратить строительство одного из высотных зданий для нужд МГУ. Потребность составляет 1600 тыс. куб. м…» [72]

После написания записки на имя Сталина было дано правительственное задание рассмотреть заявку университета на уровне Госплана. Эта задача была возложена на Е.Ф. Кожевникова, на зампредседателя Мое горисполкома Мосолова и на ректора А.Н. Несмеянова. Начались ночные заседания в здании Госплана на Охотном Ряду. Несмеянов писал, что Кожевников и тем более Мосолов понимали свою задачу как устранение излишков в запросах университета и жестоко срезали там, где их легко было обнаружить. Например, когда расчет усредненных площадей велся исходя из потребностей на одного студента или преподавателя. Стоило уменьшить норму на одну единицу, и пропадали тысячи кубометров. В итоге А.Н. Несмеянову пришлось прибегнуть к тактике расписания требуемой площади и кубатуры за конкретными объектами – практикумами, научными лабораториями и т. д. Таким путем удалось отстоять все 1600 тыс. м ³, а в реальном проектировании добиться еще и нового увеличения[73].

Ю.А. Жданов вспоминает о том, что происходило после подготовки записки:

«Наступила пауза. О судьбе записки мы не знали ничего, пока нас где-то через месяц не пригласили в Московский городской комитет и Моссовет. Нашу записку было поручено рассмотреть там.

Встретили нас с Александром Николаевичем как-то странно: для московских руководителей мы были люди новые и не из их сферы. Нас рассматривали с настороженным любопытством, а потом спросили:

– Вы понимаете, что вы написали? Вот вы тут пишете об университете в 10 этажей. А известно ли вам, какое лифтовое хозяйство потребуется для переброски тысяч людей в течение перерыва между занятиями? Учебное заведение не может быть выше четырех этажей, чтобы масса людей обходилась без лифтов.

Мы с Александром Николаевичем съежились. А дальше последовало приглашение:

– Поедем выбирать участок для нового университета. Вышли мы из здания, расселись по машинам и поехали. Ехать пришлось долго. Промелькнула Калужская застава, кончились московские пригороды, замелькали рощи и деревни. Наконец доехали: поселок Внуково.

Здесь в те времена не было аэропорта, вокруг расстилались широкие поля.

Нас пригласили выйти и сказали:

– Вот здесь и построим университетский городок. Мы про себя подумали: «четырехэтажный»[74].

А.Н. Несмеянов и Ю.А. Жданов просили разрешить строительство на Ленинских горах. Ранее, готовя записку на имя И.В. Сталина, они наверняка знали, что предложение о переориентации строительства высотки на Ленинских горах исходит от самого Сталина. Даже сама фраза «обратить строительство одного из высотных зданий для нужд МГУ» как будто была сказана самим вождем. Однако мнение Сталина могло быть неизвестно в Моссовете. Там подготовили собственные предложения, которые и подали на рассмотрение правительства. Их смысл сводился к тому, что огромное учебное заведение не следует располагать в вертикальном объеме. Не случайно все университеты в мире ранее проектировались в виде горизонтальных композиций. Гостиница или жилое здание – не такие сложные объекты, они имеют набор одинаковых помещений, в которых находится небольшое количество людей. Совсем иное дело – огромное учебное заведение.

Юрий Андреевич Жданов рассказывает:

«Прошли недели {после написания предложения}, и вдруг нас с Александром Николаевичем вызывают прямо на заседание Политбюро.

Заседание вел Сталин. На нем присутствовали члены Политбюро, руководители Москвы и мы с Несмеяновым в весьма напряженном состоянии.

Сталин начал прямо:

– Здесь были представлены предложения о строительстве нового комплекса зданий для Московского государственного университета. Что запроектировано у нас на Воробьевых горах? (Вопрос Сталина был адресован Берии. – Примеч. мое.)

Ответ:

– Комплекс высотных жилых зданий. Сталин:

– Возведем этот комплекс для Московского университета. И не в 10–12, а в 20 этажей. Строить поручим Комаровскому. Для ускорения темпов строительства его надо будет вести параллельно с проектированием.

Обращаясь к Микояну:

– Следует предусмотреть Внешторгу валютные ассигнования на необходимое оснащение и оборудование лабораторий; университет должен быть обеспечен новейшими приборами и реактивами.

Необходимо создать жилищно-бытовые условия, построив общежития для преподавателей и студентов. Сколько будет жить студентов? Шесть тысяч? Значит, в общежитии должно быть шесть тысяч комнат. Особо следует позаботиться о семейных студентах.

Все это было принято, лишь в одном месте возразил Молотов: студентам будет скучно в одиночестве, надо разместить хотя бы по двое»[75].

Итогом этого совещания стало постановление № 803 от 15 марта 1948 года, которое предписывало построить в течение 1948–1952 годов для Московского государственного университета новое здание на Ленинских горах объемом 1700 тыс. м ³, высотой в центральной части не менее 20 этажей, вместо 32-этажного здания, предусмотренного к строительству постановлением Совета министров СССР от 13 января 1947 года. Проектирование и строительство возлагалось на Управление строительства Дворца Советов (персонально на тт. Прокофьева и Иофана), управление обязано было провести подготовительные работы и приступить к строительству. Мосгорисполком был обязан в двухнедельный срок оформить отвод участка для строительства в центре излучины Москвы-реки на Воробьевском шоссе площадью 100 га. К постановлению прилагалось задание на проектирование. В соответствии с ним здание должно было располагаться на участке в центре излучины Москвы-реки от Воробьевского шоссе в сторону Юго-Западного района. Ширина участка по Воробьевскому шоссе 600 м, ширина застраиваемой части участка вдоль шоссе 450 м. Отдельным пунктом на участке определялось создание ботанического сада и лесопарка, предусматривающего дальнейшее развитие университета[76].

17 марта 1948 года в торжественной обстановке на общем собрании профессоров, преподавателей и студентов ректор МГУ А.Н. Несмеянов огласил решение Совета министров СССР. Выступили ведущие ученые университета, в том числе академик Н.Д. Зелинский, который «сердечно поблагодарил любимого Сталина». С приветственной речью выступил и академик архитектуры Б.М. Иофан, который пообещал направить все усилия строителей Дворца Советов на успешное выполнение сталинского задания. Фрагмент речи Б.М. Иофа на под заголовком «Создадим здание, достойное сталинской эпохи» был опубликован газетой «Московский университет» 19 марта 1948 года.

1

Пекарева Н. Ансамбль жилого квартала / / Советское искусство. 1952. 12 января.

2

Бархин М.Г. Метод работы зодчего. Из опыта советской архитектуры 1917–1957 гг. М, 1981. С. 157–158

3

Там же. С. 159.

4

Там же. С. 159, 166.

5

Архитектура Ленинграда. Л.; М., 1953. С. 205.

6

Калашников Н. Снос памятников советской архитектуры как закономерный процесс. 2007. http://zabygl7.livejournal.com/119470.html.

7

Журавлев A.M. Дмитрий Чечулин. М.: Стройиздат, 1985. С. 44–45.

8

Там же. С. 59–60.

9

Чернышев С. Советское градостроительство // Советское искусство. 1945. 16 ноября.

10

Цит. по: Кузнецов А. Творческие итоги восстановления городов РСФСР // Архитектура СССР. 1953. № 6. С. 1.

11

Советское искусство. 1945. 23 ноября.

12

Там же. 1 мая.

13

Там же. 23 ноября.

14

Восстановление пятнадцати русских городов // Архитектура и строительство. 1946. № 2. С. 1.

15

Наиболее интересные публикации, имеющие отношение к дискуссии советских архитекторов в газете «Советское искусство»:

Иофан Б. Памятники эпохи // Советское искусство. 1945. 22 января.

Былинкин Н. Заметки о советской архитектуре / / Там же. 1945. 15 марта.

Семенов В. Возрождение городов // Там же. 1945. 19 апреля.

Буров А. Об академизме в архитектуре / / Там же. 1945. 24 апреля.

Колли Н. Возрождение // Там же. 1945. 1 мая.

Былинкин Н. Архитектура наших дней. Ответ А.Бурову // Там же. 1945. 18 мая.

Лавров В. Каменная книга истории. // Там же. 1945. 25 мая.

Соколов Н. Классика и современность // Там же. 1945. 8 июня.

Касьянов А. Спор об архитектуре // Там же. 1945. 23 июня.

Главный архитектор города. Передовая статья / / Там же. 1945. 6 июля.

Проблемы градостроительства. На совещании архитекторов // Там же. 1945. 6 июля.

Создадим благоустроенные и красивые города. На совещании главных архитекторов РСФСР// Там же. 1945. 13 июля.

Веснин В. Наука и творчество // Там же. 1945. 27 июля.

Соколов Н. Интерьер города// Там же. 1945. 28 сентября.

Чернышев С. Советское градостроительство // Там же. 1945. 16 ноября.

Проблемы планировки и застройки. Второе заседание государственного архитектурного совета// Там же. 1945. 23 ноября.

16

Советское искусство. 1945. 13 июля.

17

Чернышев С. Советское градостроительство // Советское искусство. 1945. 16 ноября.

18

Зальцман А. Архитектурный облик жилого дома// Советское искусство. 1946. 17 мая.

19

Стенограмма совещания в МГК ВКП(б) по вопросу «О строительстве 16-, 26– и 32-этажных жилых домов в г. Москве». 20 января 1947 г. ЦАОПИМ. Ф. 3. Он. 67. Д. 12. Л. 47.

20

Стенограмма совещания в МГК ВКП(б) по вопросу «О строительстве 16-, 26– и 32-этажных жилых домов в г. Москве». 20 января 1947 г. ЦАОПИМ. Ф. 3. Он. 67. Д. 12. Л. 48.

21

Дворец Советов. Материалы конкурса 1957–1959 гг. М., 1961. С. 9.

22

Дворец Советов. Материалы… С. 9—11.

23

Эйгель И.Ю. Борис Иофан. М, 1978. С. 108.

24

Иофан Б. Современный этап работы над проектом Дворца Советов / / Архитектура и строительство. 1946. № 23–24.

25

Архитектура Дворца Советов. Материалы V пленума правления Союза советских архитекторов СССР 1–4 июля 1939 год а. С. 17–19.

26

Там же. С. 20.

27

Эйгель И.Ю. Борис Иофан. С. 107.

28

Известия ЦК КПСС. 1 989. № 3. С. 14.

29

Дворец Советов. Материалы… С. 14.

30

Там же. С. 15.

31

Дворец Советов. Материалы… С. 14.

32

Проект «Памятник» повторял известную композицию Б.М. Иофана, В.А. Щуко и В. Г. Гельфрейха, представляя собой ярусное сооружение высотой 280 м, завершенное легким шпилем (Дворец Советов. Материалы… С. 16).

33

Дворец Советов. Материалы… С. 32.

34

Журавлев A.M. Дмитрий Чечулин. С. 105.

35

Советское искусство. 1950. 22 января.

36

Архитектура Дворца Советов. Материалы V пленума правления Союза советских архитекторов СССР 1–4 июля 1939 года. С. 12

37

Эйгель И.Ю. Борис Иофан. С. 87

38

О проекте Дворца Советов. Постановление совета строительства Дворца Советов при Президиуме ЦИК СССР от 10 мая 1933 года. М, 1933. С. 59.

39

Эйгель И.Ю. Борис Иофан. С. 96.

40

Там же. С. 95.

41

Эйгель И.Ю. Борис Иофан. С. 130, 139.

42

Закладка многоэтажных зданий / / Советское искусство. 1947. 12 сентября.

43

Огонек. 1947. № 37.

44

Чечулин Д. Архитектура Москвы // Архитектура и строительство. 1947. № И. С. 12.

45

Строительство Москвы. 1939. № 14. С. 4.

46

Варзар Л.В., Яралов Ю.С. М.А. Минкус. 1982. С. 66.

47

Архитектура и конструкции высотных зданий Москвы. М., 1952. С. 7.

48

Рубанежо Б. Идейно-художественные основы архитектуры высотных зданий столицы // Советская архитектура. Сборник Союза советских архитекторов СССР. 1953. № 4. С. 15.

49

Чечулин Д. Архитектура Москвы// Архитектура и строительство. 1947. № И. С. 12.

50

Благодарю архитектора Владимира Жукова, который привел этот рассказ, услышанный им от И.И. Фомина.

51

Художественное стекло и его применение в архитектуре. Л.; М., 1953. С. 167.

52

Советское искусство. 1947. 28 февраля.

53

Советское искусство. 1947. 20 июня.

54

Посохин М.В. Дороги жизни. М., 1995. С. 44.

55

Комаровский A.M. Записки строителя. М., 1972. С. 200.

56

Журавлев A.M. Статья о Дмитрии Чечулине // Зодчие Москвы: В 2 т. Т. 2. М, 1988. С. 290.

57

Климов А. О застройке набережных // Строительство Москвы. 1940. № 2. С. 3–4.

58

Чечулин Д.Н. На путях к комплексному проектированию // Строительство Москвы. 1940. № 11–14. С. 39.

59

Чечулин Д.Н. На пути к комплексному проектированию // Строительство Москвы. 1940. № 11–14.

60

Эйгель. И.Ю. Борис Иофан. С. 116–117.

61

Чечулин Д.Н. Жизнь и зодчество. М.: Молодая гвардия, 1978. С. 101–102.

62

Чечулин Д.Н. Жизнь и зодчество. С. 98—104.

63

Душкина Т.Д. Жизнь архитектора Душкина. 1904–1977. М, 2004. С. 115–116.

64

Городское хозяйство Москвы. 1948. № 12. С. 37–38.

65

Посохин М.В. Дороги жизни. С. 49.

66

Комаровский А.Н. Указ соч. С. 186.

67

Варзар Л.В., Яралов Ю.С. Указ соч. С. 66.

68

Иофан Б.М. Новый силуэт столицы // Советское искусство. 1947. 18 июля.

69

Эйгель И.Ю. Статья о Борисе Иофане / / Зодчие Москвы: В 2 т. Т. 2. М., 1988. С. 214

70

«Принять предложение товарища Сталина». Постановления Совета Министров СССР о строительстве новых зданий МГУ на Ленинских горах. 1947–1954 гг. // Исторический архив. 2004. № 1. С. 28.

71

Жданов Ю.А. Взгляд в прошлое. Ростов-на-Дону: Феникс, 2004. С. 182–183.

72

Несмеянов А.Н. На качелях XX века. М, 1999. С 119–120.

73

Там же. С. 122–123.

74

Жданов Ю.А. Указ соч. С. 184.

75

Жданов Ю.А. Указ соч. С. 184–185.

76

«Принять предложение товарища Сталина». Постановления Совета Министров СССР о строительстве новых зданий МГУ на Ленинских горах. 1947–1954 гг. С. 36–37.