– Надеюсь, что вы сегодня оба будете присутствовать. Тогда поделите грамоты между собой, кто кому будет вручать.
      – Где присутствовать?
      – Сергей Леонидович, сегодня у нас корпоративная новогодняя вечеринка, – освежила она мою память.
      Потом позвонил Дальтоник:
      – Договор я подписал, деньги перекинул. Меня не теряйте, я поехал на электрофорез, к двум подъеду.
      Минут через пятнадцать дал о себе знать Апрельцев.
      – Они встретились. И пошли в больницу. У меня вот какая мысль. А что, если они забавляются где-нибудь на больничных топчанах?
      Я поразмыслил над его словами.
      – Вряд ли. Он обследуется и принимает процедуры.
      – А что, у него какая-нибудь серьезная болезнь?
      – Да, болезнь мозга.
      Апрельцев непонятно присвистнул и отключился.
      Без пятнадцати два я был на заводе в нашем «канцелярском» офисе.
      В комнате для менеджеров сидел одетый в форму Спарыкин. Погоны придавали его лицу свирепость. На его груди я рассмотрел шесть нашивок. Я, конечно, в этом не разбираюсь, но форма на нем была явно не парадная, а скорее полевая. Казалось, что он присел отдохнуть на секунду и вот-вот рванет на задание, пердя и отстреливаясь. По нашей задумке, один его внешний вид должен внушить, если не ужас, то, по крайней мере, некую неуверенность в души противника. С этой задачей Спарыкин справился на все сто.
      – Вы где шляетесь, придурки? – развязно спросил он. Даже голос у него изменился. Мне стало неловко.
      – Двух еще нет.
      – Нужно продумать операцию. А если узкоглазый приедет пораньше?
      – Давай продумывать, – согласился я.
      – Разговаривать с вьетнамцем будешь ты. У тебя морда более наглая. На Дальтоника посмотришь и сразу видно – размазня. Кстати, где этот раненый в голову?
      Я пожал плечами. Полковник набрал Кольку.
      – Ты где? Ясно. Коньяк ку… Ясно. Какой? Молодец. Когда при… Давай быстрей. А закуску? Молодец, – положил трубку и обратился ко мне. – Он уже поднимается.
      Спарыкин окинул взглядом помещение. У него был вид полководца, изучающего поле предстоящей битвы.
      – Будь вежлив, – стал напутствовать он. – Обращайся к нему на «Вы». Улыбайся. Если по ходу дела сможешь надавить, не бойся, угрожай, но спокойным и обыденным тоном. Если повысишь голос, считай, стрелка проиграна.
      Он встал и прошел по периметру, отодвигая столы и стулья. В это время вошел Чебоксаров, он поздоровался с нами левой рукой, а правой, все еще загипсованной, стал вынимать из огромного пакета съедобные боеприпасы.
      Надо сказать, что Колька не поскупился. На столе показались две бутылки «Хеннесси», коробка конфет и куча мясных деликатесов. Вбежавшая вслед за ним Вероника принялась резать всю эту снедь и торопливо расставлять посуду. Без двух минут два все было готово.
      – Надо немного выпить, – сказал полковник. – Чтобы бутылки были начатыми.
      – Я не буду, – отказался Чебоксаров.
      Полковник открыл крышку. Манящий аромат наполнил комнату, но я собрал в кулак всю волю:
      – Я тоже.
      – Тогда давайте куда-нибудь отольем, – предложил Спарыкин. – Наведем беспорядок в тарелках.
      Он скомкал пару белых листов бумаги настеленных на столе и нарушил ряд в ломтиках ветчины. Колька отлил коньяк в бутылку из-под минералки.
      В два десять никого не было.
      В два пятнадцать – та же картина – ни вьетнамца, не генерала.
      Секундная стрелка настенных часов пудовой кувалдой била в темечко. В два двадцать я сказал:
      – Он не придет. Он забил на нас. Мы никто. Скоро Россия станет Вьетнамо-Китайской империей.
      Я был в отчаянии. Полковник решил что-то возразить, но это время Вероника приоткрыла дверь и сказала:
      – К вам пришли.
      – Кто? – спросил Колька.
      – Вьетнамец. Представился Нгуеном.
      – Я сейчас выйду, – с трудом проглотив слюну, сказал я и встал.
      – Не торопись. На, пожуй, – протянул мне кусок сервелата полковник.
      Я запихнул мясо в рот, провел жирным языком по губам, чтобы блестели, попытался изобразить на лице наглость и, жуя, пошел к двери.
      Посреди зала, прижав к груди дипломат, стоял невзрачный азиат. Он был в турецкой дубленке, свитере и дешевых зимних ботинках на толстой подошве. Я даже разочаровался. Какой-то нелепый получился противник.
      – Здравствуйте, – растянув рот как можно шире, сказал я. – Проходите, пожалуйста.
      Нгуен улыбнулся мне как брату или папе или Хо Ши Мину и тоже поздоровался. У него был такой вид, будто он всю жизнь мечтал со мной увидеться.
      Мы прошли в кабинет. Чебоксаров и полковник принужденно захохотали. Полковник махал руками и усиленно не смотрел в нашу сторону. Звезды на его погонах ослепительно блестели.
      – Извините, – виновато сказал я, – у нас гости.
      – Понятно, скоро Новый Год, – он говорил правильно и почти без акцента.
      Мы сели. В паузе я рассмотрел собеседника. Это был курносый вьетнамец. Я раньше не очень сильно интересовался этим маленьким и храбрым народом, но мне всегда казалось, что курносость свойственна только славянам или каким-нибудь там финнам. А тут, поди ж ты. Его нос походил на блин, который с одной стороны очень сильно приподняли вилкой.
      – Вы хотели со мной поговорить, – просвиристел он.
      – Надеюсь, вы понимаете, что, если бы мы сами не собирались покидать это помещение, то вам никогда не видать договора аренды.
      – Допустим, – он мне не поверил.
      – Так вот, мы купили магазин в центре города, очень удачно, быстро и недорого. Это получилось неожиданно. Если бы мы знали, что подвернется такой случай, то не вкладывали бы в это здание денег. Посмотрите, какой тут ремонт. Шикарно?
      – Неплохо, – согласился Нгуен.
      – Ремонт очень дорогой. Мы хотим, чтобы следующие арендаторы, то есть вы, возместили нам хотя бы часть денег, потраченных нами на это великолепие.
      – А где вы купили магазин? – сменил тему иностранец.
      Я рассказал.
      – Хорошее место.
      – Нам бы хотелось получить деньги до переезда.
      – Это невозможно. Это ваши отношения с заводом. Мы все равно будем тут все ломать. Мы построим рынок и снесем все перегородки. Нам ваш ремонт ни к чему. Можете уносить его с собой.
      – Разве можно унести с собой обои?
      – Нас это не касается.
      – Тогда мы съедем только в марте.
      – У нас есть договор и юристы.
      – Если мы не захотим, ни какие юристы нас отсюда не выкурят.
      – Зачем вам это?
      – Хотя бы назло.
      – Вы говорили, что собираетесь уезжать на отдых.
      – Собираемся. Коль, покажи ему билеты.
      Чебоксаров не растерялся, понял о чем речь, достал из портфеля какую-то разноцветную херню и уверенно помахал ей в воздухе.
      У вьетнамца зазвонил сотовый телефон. Он извинился, поднес трубку к уху и произнес несколько гортанных звуков. Как только он прервал связь, дверь в наш кабинет резко распахнулась, и в нее вошел большой хмурый темноволосый молодой человек в длинном черном кашемировом пальто. Он внимательно осмотрел все вокруг, потом подошел к окну и остановился за спиной у полковника.
      Следом за ним появился его двойник, только блондин. Он тоже внимательно осмотрел всех нас и остался у дверей.
      Незнакомцы очень сильно походили на охранников или дорогих телохранителей.
      Я подумал, что вот она и пришла наша погибель. Мы притащили на встречу какого-то занюханного полковника пенсионера, а вьетнамцы гигантскую шишку с охраной и фейерверками. Сейчас нам предъявят, мы утрем сопли и пойдем восвояси. Вот что делают деньги! Вполне возможно, что платить заставят нас.
      Между тем, дверь скрипнула и появился еще один посетитель.
      Хотелось бы мне посмотреть со стороны на свою пачу, когда я увидел гостя.
      Я его даже сначала не узнал. И дело не в парадной форме, не в фуражке-небоскребе, как у штандартенфюрера СС и не в пугающе черных, как гравитационный коллапс, сапогах. У него лицо было другое. Неродное, властное и решительное.
      – Здорово, бойцы, – рявкнул Макарыч, улыбнулся и распростер руки для объятий.
      Чебоксаров и Спарыкин включились в игру. Они вскочили, заголосили и полезли к генералу обниматься. Когда мы накануне обсуждали эту сцену, то называли ее неожиданной встречей. По-моему, актеры сильно перестарались.
      Потискав полковника и раненого Дальтоника, Макарыч переключился на меня. Он прижал меня к себе, громко чавкнул в ухо и прикоснулся чисто выбритой и гладкой, как попа младенца, щекой к моей челюсти.
      Я, признаться, не любитель мужских объятий. Я даже не люблю смотреть, как это делают другие. Эта дурацкая мода каким-то странным образом перекочевала из политбюро в воровскую среду, затем ко всяким новоиспеченным браткам, затем к пацанам, которые играли в братву. А потом ее подхватили менты. Менты вообще очень многое переняли у бандюков. Они целуются, обнимаются, носят цепи, печатки, говорят на фене и промышляют рекетом. Так вот, обниматься я не люблю, но сейчас, поцеловал Макарыча сильно, радостно и от всего сердца.
      Вдоволь наобнимавшись, генерал как бы в нерешительности вопросительно посмотрел на вьетнамца.
      – Это наш друг – Нгуен, – представил я.
      Азиат растерянно встал, а Макарыч и его сжал в железных тисках и поцеловал взасос куда-то в правый глаз.
      – Вы чего, пехотинцы, не за столом?
      – У нас тут один пустяковый вопрос, – как бы между прочим, сказал я.
      – Спасибо, я тороплюсь, – сказал Нуен.
      – Ну, ладно, не буду вам мешать. Как закончите разговор, быстро к нам, – Макарыч резко повернулся к вьетнамцу и неожиданно произнес несколько иностранных слов. Нгуен вздрогнул. Насладившись эффектом, мой бравый сосед вернулся к столу, шумно наполнил себе стакан и произнес тост.
      Мы с Нгуеном снова сели.
      – Неужели вы думаете, что вы, иностранец, можете вот так, запросто вышвырнуть на улицу русских на их территории? – нагло спросил я.
      – Это ваши отношения с заводом.
      – Теперь это наши с вами отношения, – возразил я. – Вам придется заплатить.
      – Почему?
      – Потому что, если вы не заплатите, то каждый день, в девять утра на ваш рынок будет приходить милиционер и проверять у торговцев паспортный режим. Следом за ним будет появляться санэпидемстанция, а потом – пожарные. Мы ведь в любом случае съедем, как только подготовим помещение, а вы работать не будете. Надеюсь, вы мне верите?
      Нгуен посмотрел на полковника, потом на генерала, потом на телохранителей и сказал:
      – Наверное.
      – Мы знаем, кто у вас за плечами. Снять этих людей с их должностей – плевое дело.
      – Сколько вы хотите?
      – Мы потратили на ремонт и рекламу шестьсот тысяч.
      – Это нереальная сумма.
      – Это окончательная цифра.
      – Давайте, хотя бы – триста.
      Я демонстративно встал и пошел к своим товарищам.
      – Мы торгуемся, – доложил я.
      – Он клюнул, – шепотом сказал Спарыкин.
      – Ниже пятисот не падай, – тихо произнес Чебоксаров.
      – Ниже пятисот не падай, – заорал генерал так, что его было слышно даже на улице.
      Я вернулся к собеседнику.
      – Ниже пятисот не могу. В конце концов, это всего по две тысячи с торговца.
      – Вы уже все подсчитали?
      – Да.
      – А рассрочка до какого месяца?
      – Деньги нужны завтра.
      – Не реально.
      – Вам деваться некуда. Вы уже заплатили Урожаеву.
      – Если я завтра принесу вам пятьсот тысяч, где гарантия, что вы покинете помещение.
      – Я напишу расписку, что взял у такого-то и такого-то деньги за ремонт помещения.
      – Хорошо. Я вам позвоню.
      Я дал Нгуену номер своего сотового, а генерал заставил его выпить пол стакана коньяку. Потом узкоглазый нас покинул.
      – Мы победили! – сказал Макарыч.
      – Пусть вначале деньги притащит, – не разделил его оптимизма Чебоксаров.
      – Притащит, никуда не денется, – заверил Спарыкин. – Я всю их подноготную знаю. Он зассал.
      – Спасибо, Макарыч, – сказал я.
      – К боевой задаче нужно относится творчески, – похвалился генерал. – Идите сюда, бойцы, – позвал он своих телохранителей, – давайте пить коньяк. Бойцы пить отказались.
      – Нам бы уйти, товарищ генерал, – промямлил один из них.
      – Я сказал, идите сюда, значит, вы должны идти сюда! Будете сопротивляться, не видать вам зачета, студенты.
      Студенты подошли. Макарыч налил им грамм по сто коньяка.
      – Нужно выждать время, – пояснил он. – Вдруг плоскорожий все еще здесь! Может получиться накладка.
      Они выжидали ровно столько, сколько хватило для того, чтобы уничтожить все спиртное. Под конец Спарыкин, генерал и двое пацанов, на поверку оказавшихся вполне милыми и безобидными, сильно захмелели. Мы с Чебоксаровым не пили. Трезвость мне давалась с трудом. Я ел шоколад, ветчину и пил газировку.
      – Нужно отпустить машину, – вспомнил Макарыч. – Вы еще не видели, на какой тачке я подкатил. Идемте смотреть! Этот вьетнамец точно обоссался, когда ее увидел. Все вниз!
      Мы спустились на крыльцо. У самой двери стоял длиннющий лимузин с одним большим российским флагом вместо регионального номера. У нас в городе я таких еще не видел.
      – Я выписал машину из Москвы, – похвастал генерал. – Позвонил ребятам, попросил прислать что-нибудь посолидней. Они двенадцать часов ехали. Почти всю ночь. Поэтому я и опоздал.
      – Сколько мы вам должны? – поинтересовался Дальтоник.
      – Пошел на хер, дурак, – обжег его презрительным взглядом генерал.
      Макарыч, Спарыкин и два шатающихся телохранителя загрузились в устрашающее средство передвижения и с патриотическими песнями отправились показывать водителю выезд из города. Мы долго стояли на крыльце и махали им вслед. Мое приподнятое настроение не смог испортить даже болезненный вид Чебоксарова.
      Я посмотрел на этого жирного, забинтованного ханурика и почти убедил себя в том, что между ним и моей женой нет и не может быть никаких иных отношений, кроме как отношений между больным и доктором. Где-то в высоте зачирикали птички и метель запела гораздо веселее.
      Я решил, что настала пора кого-нибудь трахнуть. Чтобы не опростоволоситься, лучше всего начать с проституток по Аркашкиному примеру. С ними должно быть проще. Растренируюсь, верну себе былую уверенность, а там, глядишь, вечером и с женой все срастется как надо.
      Я взял в бухгалтерии денег и отправился на проспект. Но с проститутками вышла напряженка. Их не было. Я проехал проспект взад и вперед раза три и не увидел ни одной. Наверное, еще рановато для их нелегкого промысла. Я выждал паузу, заехал к «Дедушке», выпил кофе, потом покурил в машине с закрытыми глазами. Часов в пять снова отправился на охоту.
      Фонари уже зажгли, но они еще ничего не освещали. В нелепых местах у обочин, почти сливаясь с сугробами, то и дело стали встречаться девки. Все они были страшные, как сказки Андерсена и неопрятные. Одна более или менее свежая, лет пятнадцати привлекла мое внимание и я остановил машину. Девчушка подскочила к стеклу.
      – Не желаете отдохнуть?
      – Желаю.
      Она села в машину и весело сообщила:
      – Минет – двести рублей.
      Я не ожидал такой дешевизны.
      – А посерьезней ничего нет?
      – Я сегодня без хаты. Можно на стоянке в лесопарке или у тебя. Но у тебя будет дороже.
      – Спасибо, не надо.
      Она стрельнула сигаретку и ушла не обидевшись.
      Я останавливался еще раза три. Приценивался, приглядывался. Рынок оказался диким, безо всякого сервиса. Мне даже показалось, что одна из интервьюируемых была любительницей. Короче, сексуального азарта во мне эти дамы не растравили. Я вспомнил про объявления в бесплатных рекламных газетах и решил попытать счастья там. Люди, не жалеющие деньги на рекламу должны предлагать более качественные услуги.
      Я нашел в каком-то подъезде четыре открытых почтовых ящика и вытащил оттуда газеты. По пути к машине я думал о том, можно ли квалифицировать мой поступок как кражу, и какое наказание за него меня может постигнуть?
      Во всех газетах на первой полосе были напечатаны портреты губернатора на фоне новой областной больницы. Я вообще давно заметил, что наша власть подаст нищему рубль, а потом потратит десять на освещение этого события. Чуть пониже была помещена карикатура на московского предпринимателя Пичугина, он был изображен в виде злобного капиталиста с сигарой, протягивающего костлявые руки к невзрачным строениям с надписями: детский сад, школа, роддом. Из огромных карманов его пиджака торчали нефтяные вышки.
      В рубрике «досуг» было около сорока объявлений, причем половина из них выделены в рамку с портретами и красивыми названиями. Я решил позвонить в «Каприз» и «Дору».
      В «Капризе» меня заверили, что у них есть площади в гостиницах и саунах, а так же в загородных домиках. Они пообещали, что через пятнадцать минут ко мне подъедет машина с семью особами, из которых я смогу выбрать любую. Если в этой партии никто мне не приглянется, то привезут других – и так до бесконечности. Я решил больше никуда не рыпаться.
      Через двадцать минут в тихом уголке у сквера к моей «Тойоте» подъехала красная «восьмерка». Как там умещалось столько народу – было непонятно, но девушек оказалось именно семь.
      Водитель очень сильно напоминал переодетого мента. Он по очереди буквально выдергивал из машины проституток и заставлял мне позировать.
      Если говорить о женской красоте, то эти дамы были ослепительными раскрасавицами по сравнению с проспектовскими сосульками.
      Одна мне сразу приглянулась. Она облокотилась на приоткрытую дверь транспортного средства, закинула голову и ослепительно улыбнулась. Она была полнее всех и отличалась тем, что не носила колготок. Таз прикрывала очень короткая юбка из под которой, соблазнительно поблескивал ранний целлюлит.
      Ощущение складывалось такое, что у меня все получится. Я уже было указал на нее пальцем, она вроде бы даже сделала шаг в мою сторону, чтобы сесть в машину, сутенер уже было открыл рот, чтобы назвать цену, как меня вдруг переклинило на работу. Что мне в башку втемяшилось? Не знаю. Загадка! Но, тем не менее я спросил:
      – А вот, например, вы вьетнамцев обслуживаете?
      – Конечно, – сказала девушка.
      – Хоть негров, – подтвердил сводник.
      Я представил эту русскую красавицу, мечту Кустодиева, достойную пера Рубенса, в цепких объятиях Нгуена и у меня все опустилось. Зачем я задал этот идиотский вопрос?
      Даже пытаться не стоило.
      Я так расстроился, что готов был разрыдаться от горя.
      – Слушайте, – сказал я. – Я тут вспомнил одну штуку.
      – Какую? – поинтересовалась дама.
      – Короче, мне надо бежать. Давайте как-нибудь в другой раз.
      Девушка слегка огорчилась и втиснулась обратно в «восьмерку». Было слышно, как трещат швы.
      Сутенер ввел меня в курс дела, что пустые вызовы все равно должны оплачиваться. Пришлось выложить двести пятьдесят рублей.
      Сразу после того, как они удалились, позвонил Апрельцев:
      – Ты мне за вредность будешь доплачивать?
      – За какую вредность?
      – За риск.
      – Застукал? – а у самого сердце запрыгало.
      – Тут дела похлеще творятся. Пока рано говорить. Нужно еще все проверить.
      – Не томи.
      – Не по телефону. Я как все выясню, сразу тебя наберу. Давно мы вместе не обедали.
      – Что-нибудь серьезное?
      «Отличник» уже отключился.
      Телефон сразу же зазвонил опять.
      – Сергей Леонидович, ну где же вы? – запричитала Петровна. – Все уже давным-давно собрались. Ждем только вас.
      Я совсем забыл, что сегодня на работе праздник. Корпоративная вечеринка с песнями, конкурсами и вручением грамот.
      – Бегу.
      Я помчался в офис, а сам по пути все время думал об Апрельцеве, вьетнамцах и проститутках. Есть еще такой вариант: можно купить проститутку вьетнамку и сразу избавиться от пары комплексов. А что? Наверняка в нашем городе можно найти что-нибудь подходящее.
      Внизу в вестибюле около будки охранника стояли сторож и Чебоксаров. Перед ними на футляре из-под аккордеона кто-то сидел. Я поднялся по ступенькам, сделал шаг вправо и увидел, что это была Снегурочка. Ей было лет пятьдесят, если, конечно, присмотреться. Она курила сигарету и повествовала:
      – От этого ебаната требовалось только одно – не пить две недели перед Новым Годом и две после. Вы поймите, это самый сенокос. Я живу ради этих дней. Артисту в нашей стране больше не на чем зарабатывать. Я, например, в прошлом году купила после сезона стиральную машину и холодильник. Сегодня у нас три утренника и один вечер, а этот урод с утра в зюзю.
      – Ну, и что мы будем делать? – поинтересовался Дальтоник.
      – Вы не переживайте, все будет как надо. Это даже веселее. Вы все орете, как резаные: «Дедушка Мороз»!! А его нет. Выхожу я и говорю… – она замолчала. – У вас есть конкуренты в городе?
      – Есть.
      – Скажите название.
      – Фирма «Канц-сьерра».
      – Так вот, выхожу я и говорю, что Дед Мороз не придет, потому что перед этим его в «Канц-сьерре» отравили серой.
      – При чем здесь сера? Дебильно, – не понравилось мне.
      Сторож заржал, а Чебоксаров сказал:
      – Проканает.
      – Если будет плохо, если что-нибудь не понравится, – пошла на уступки Снегурочка. – Заплатите мне в два раза меньше.
      – Какой же Новый Год без Деда Мороза? – не согласился я.
      – А что? Даже оригинально, – сказал Колька.
      – Я и пою, и играю, и конкурсы организую, – набивала себе цену Снегурочка.
      – Ладно, после торжественной части влетай, – смилостивился я.
      – Как только вы позовете Дедушку Мороза.
      Мы двинулись в зал. После официальной части последовали награждения и премии, потом ворвалась Снегурка, вызвав шквал аплодисментов. Надо отдать ей должное, она была хороша. Во время перекура я попал в группу женщин, они вели себя сковано, переминались с ноги на ногу и почти не разговаривали.
      Потом опять взяла власть в свои руки дедморозовская внучка. Я тоже участвовал в конкурсах: лопал воздушный шар, накачивая его лодочным насосом, прыгая задницей на груше, пел песню в женском парике и танцевал танго с Ларисой.
      Я не пил ни грамма. В позапрошлом году, выпив на работе, я пришел в себя четвертого января, а с женой до конца помирился только к восьмому марта. И в этот раз я не мог на себя положиться.
      Аркашка ходил между столами с черным лицом, за весь вечер он улыбнулся всего раза два и даже не танцевал. Видимо, с ним уже побеседовал Спарыкин.
      Когда все пошли курить во второй заход, я опять оказался с дамами. На этот раз они меня не стеснялись и говорили свободно. Я затягивался из Ларисиных рук и с интересом слушал их пьяные беседы. Все их разговоры можно с успехом и полностью поделить на три темы. Первая: мои дети лучше всех. На этом самом опасном этапе дамы спорили и почти ругались. Они перебивали друг друга, а некоторые даже вытаскивали фотографии. Вторая тема: все мужики – козлы. Этот уровень примирял их между собой, теперь они не просто перебивали друг друга, а дополняли, поддакивали и со всем соглашались. Тема третья: нечего надеть. Она приводила к всеобщему братанию и восстанавливала в коллективе чувство всеобщей любви к ближнему.
      Была еще какая-то четвертая тема, но я не смог ее до конца классифицировать, потому что у меня зазвонил телефон.
      – Вас беспокоят из приемной доктора Сенчилло, – сказал приятный женский голос. – Я могу записать вас на завтра. Доктор примет вас в шесть часов вечера. Вы сможете? Ваша проблема не решилась?
      – Моя проблема только усугубилась, – обрадовался я. – Даже если в шесть часов у меня будут дела, я их отменю.
      Потом я попросил Аркашку, чтобы он проследил за тем, чтобы ко мне домой пришел полный состав артистов.
      – Мне не нужна одна пятидесятилетняя Снегурочка. Новый Год без Деда Мороза – ерунда.
      Аркашка пообещал, что все будет тип-топ.
      Ободренный его словами и убедившись, что на меня никто не обращает внимания, я спустился в пургу и поехал домой.
      На этаже меня встречал Макарыч. Это был старый привычный Макарыч без понтов и вывертов, в трусах и в майке.
      – Зайди, – он был под мухой. Совсем слегка. Я не посмел отказаться.
      – Знаешь, генерал, ты меня сегодня сильно удивил.
      – Голь на выдумки хитра. С телохранителями, не правда ли?
      – Да не в этом дело. Удивительно, что ты вообще там появился.
      – Я ведь обещал, – не понял он.
      – Вот именно.
      – Давай выпьем.
      Я был дома. Почти дома. В двух шагах от дома. Если я выпью две рюмки, ничего не случится. Всего две рюмки. Мне очень хотелось.
      – Только пару рюмок, – сказал я.
      Только пару.
      Генерал налил в стаканы.
      Я вполне могу опрокинуть пару рюмашек и спокойно пойти домой спать.
      Мы выпили.
      Через десять минут я был уже пьян и наливал по четвертому разу.
      Ну, хорошо, не пару, так четыре или пять, я ведь почти в квартире. Я вполне могу остановиться.
      Макарыч говорил о политике и непрерывно нажимал кнопки на пульте телевизора. На всех программах шли непонятные концерты, показывали одни и те же лица. При виде артистов генерал морщился и матерился.
      – Ты знаешь, – говорил он, – за что я люблю Путина. Он наводит порядок. Во всем должен быть порядок. Вот наш губернатор – он мало того, что вор, он еще и тряпка. Он не рулит. А Путин рулит. Путина выберут, а нашему губеру – хана.
      Он опять защелкал пультом. И все время попадал на концерты.
      – Достали уже со своими шнягерами! Блевать охота.
      – А среди них можно навести порядок?
      – Проще простого. Заставить всех петь вживую. Если не можешь – пошел на хер со сцены.
      – А среди поэтов?
      – Еще проще. Принять закон, в котором бездарные рифмы типа кровь – любовь – вновь – бровь и иже с ними признать запрещенными и за их использование наказывать.
      – Как?
      – Расстреливать.
      – Жестоко.
      – А сколько можно издеваться?
      – И что тогда случиться?
      – Поверь мне. Наступит золотой век российской поэзии.
      Мы опять выпили, причем два раза, почти без перерыва. Пуля лизала мне руку. Генерал выключил телевизор и зашвырнул пульт за кресло. Он становился агрессивным.
      – А среди вьетнамцев тоже можно навести порядок? – поинтересовался я.
      – Среди них и так порядок. Виновных нужно искать среди нас. Если взять директора вашего завода и посадить лет на десять, у других любая охота отобьется брать деньги узкоглазых.
      – А если директор родственник губернатора?
      Он взял меня за руку и провел в кабинет. Там он извлек из кармана ключ, открыл тумбочку, выдвинул ящик, в котором лежала большая железная коробка, и достал из нее два пистолета, потом лег животом на пол и вытащил из-под кровати чехол с ружьем.
      – Видишь оружие? – спросил он. – Мы его сейчас возьмем и пойдем на улицу. Первому попавшемуся вьетнамцу прострелим ухо или задницу. Поверь мне, если такие действия проделывать систематически, скоро от вьетнамцев в нашем городе и следа не останется.
      Мы выпили еще.
      Мысль показалась мне гениальной.
      – Пошли, – сказал я.
      Макарыч нацепил какой-то камуфляж, ушанку и кобуру. Мне он протянул «макарова».
      – Оружие наградное, но боевое. Применять только в крайних случаях! Вот предохранитель.
      Он положил в кобуру второй пистолет, а под шинель спрятал охотничье ружье. Мы сели в лифт и спустились в мороз.
      Прохожих было немного. В свете луны они отбрасывали тени. Говорят, что мысль материальна. Если это так, то за каждым человеком должен двигаться шлейф из мыслей, как выхлоп за машиной. Или разлетаться как мыльные пузыри. Я смотрел на людей и мне казалось, что эти прозрачные шары я вижу наяву.
      Мы стояли под деревом в двух шагах от дороги около зарослей белоягодника. Вьетнамцы долго не попадались. Я озяб.
      Наконец вдали показался похожий субъект.
      – Вон, смотри, – сказал я генералу. – Тип, который идет нам навстречу. Он очень похож на ням-няма.
      – Если он идет нам навстречу, значит, он идет против нас, – глубокомысленно изрек Макарыч и передернул затвор.
      Когда вьетнамец поравнялся с нашим деревом, мы бесшумно выскочили на него. Я подхватил бедолагу подмышки, а Макарыч зажал рот. Узкоглазый не успел опомниться, как мы уже затащили его в темный угол за кусты и поставили на колени.
      – Молись своим вьетнамским богам, – сказал я.
      – Вьетнамцы – буддисты и коммунисты, – поправил меня генерал. Он достал ружье и показал его пленному. – Ты будешь первый убитый в нашем городе вьетнамец, но далеко не последний!
      – Я не вьетнамец, – сказал мужик. – Я – казах.
      – Ах, ты казах? – пьяно переспросил генерал.
      – Да.
      – Тогда назови столицу Казахстана.
      – Астана.
      – А вот и не угадал! Столица Казахстана – Алма-Ата, – Макарыч направил дуло ружья в лоб бедолаге. – Астана – говно.
      Я на несколько секунд протрезвел. Мне казалось несправедливым, если мы пристрелим казаха. Это было несправедливо но смешно. Я заржал.
      – А вдруг это на самом деле казах? – сквозь смех пробормотал я.
      Макарыч тоже засмеялся:
      – Ты сам посуди, откуда у нас казахи?
      – А вдруг? – мы хохотали до икоты. Я на всякий случай отвел дуло от головы пленника.
      – Ну, хорошо, если ты не вьетнамец, то беги! – крикнул Макарыч и выстрелил.
      Пуля ударила в стену дома. Мужик вскочил, перепрыгнул через кусты и побежал, быстро и грациозно. Его действия вызвали новый приступ смеха. Мы прямо корчились и хватались за животы.
      Вдоволь насмеявшись, мы обнялись и пошли в сторону дома. Наверху в квартире генерала мы еще раза два выпили. Больше я ничего не помню.

10.