1

– В эфире «Пионерская зорька»! – радостно объявило радио.

Затем скрипнула дверца шкафчика, и грохнула о плиту чугунная сковородка. Зашаркали по полу тапочки, и послышалось глухое недовольное ворчание. По квартире пополз запах поджаренного хлеба.

Не открывая глаз, Ленчик вслушивался в знакомые с детства звуки пробуждающегося дома. Сейчас бабушка забарабанит в дверь соседней комнаты, к брату, и Алешка, зевая и потягиваясь, лениво поплетется в ванную. Затем прошелестит по коридору мать, ткнет в розетку под зеркалом в прихожей щипцы для волос, стащит с кухонного стола кусочек сыра, и бабка привычно возмутится:

– А ну не хватай! Поешь хоть раз по-человечески. От тебя уже кожа да кости остались!

Лене же сегодня спешить некуда. Наоборот, не мешало бы выспаться, все-таки последний день перед соревнованиями. Но разве дадут поспать в этом сумасшедшем доме!

Он поднялся с кровати и распахнул окно. Прохладный апрельский воздух ворвался в комнату, пробежал по многочисленным грамотам, пришпиленным к стене над кроватью. Все они присвоены молодому гимнасту Леониду Макееву за спортивные достижения. Леня натянул домашние трикотажные брюки и принялся за утреннюю гимнастику. Приятно было разминать вялые после сна мышцы, чувствовать, как просыпается и наливается силой легкое и послушное тело, как кровь начинает быстрее бежать по жилам. Сколько раз советовал он брату не забывать про утреннюю зарядку, но мальчишка, кажется, слишком ленивый и безответственный. Ему бы только поваляться в постели подольше. И все эти слова о том, что он хочет стать настоящим спортсменом, – пустые обещания. Нет, ничего из Лешки не выйдет, это Леонид знал наверняка.

Подтягиваясь на прибитом над дверью турнике, Леня изучал свое отражение в зеркале в прихожей. Оттуда на него смотрел двадцатидвухлетний подтянутый парень. Тело было легким, сухим, поджарым, под кожей рельефно выделялись натренированные мышцы. Не зря тренер настаивал на том, чтобы Леня последние две недели перед соревнованиями соблюдал белковую диету. Сейчас он в отличной форме, и завтра всем его соперникам придется в этом убедиться.

Ленчик спрыгнул с турника и прошел по коридору в кухню.

Все дружное семейство было в сборе и располагалось за накрытым к завтраку столом. Впрочем, назвать их дружными можно было только с натяжкой. Хотя бы потому, что все члены семьи носили разные фамилии. Квартира, просторная четырехкомнатная «сталинка», принадлежала бабушке, Валентине Васильевне Зиновьевой. На самом деле дали ее когда-то деду-генералу, но суровый и властный старик, обеспечив потомков жилплощадью, весьма своевременно отправился в мир иной. После его смерти «семейным генералом» стала бабушка, пережившая войну, голодные годы, аресты близких друзей и знакомых. Эти события превратили Валентину Васильевну в худую жилистую старуху, главного семейного полководца и тирана. Ее постоянная тревога за семью и забота о домочадцах выражались в непреодолимой потребности командовать, решать все насущные вопросы не только за себя, но и за окружающих, жестко пресекать неповиновение и держать родственников в ежовых рукавицах. Казалось, голубая мечта Валентины Васильевны заключается в том, чтобы дочь и внуки круглые сутки маршировали по квартире под ее командованием и отдавали ей честь.

Неудивительно, что единственная дочь Валентины Васильевны, Лара, и сейчас, в свои сорок два, оставалась капризным, неприспособленным к жизни ребенком. Временами она пыталась бунтовать против диктата матери, однако характера Ларисы обычно хватало лишь на то, чтобы провернуть какую-нибудь дикую выходку, а затем в испуге прибежать обратно с просьбой о помощи. Старуха сурово отчитывала непутевое дитя, но неизменно становилась на его защиту.

Леонид родился как раз в результате одного из таких «закидонов» Ларисы. Девятнадцатилетней девчонкой она сбежала из дома с цирковым артистом, а через полгода вернулась с фингалом под глазом и пятимесячным животом. Отец ребенка в доме так и не появился, и Леня рос под заботливой тяжелой дланью Валентины Васильевны, воспринимая мать скорее как подругу и неизменную участницу всяческих проказ. Когда ему было шесть, Лариса наконец-то выскочила замуж. Однако старший научный сотрудник Лазарев, не выдержав непримиримой борьбы за власть с Валентиной Васильевной, в доме долго не задержался и бесследно исчез, когда Алешке было два года. С тех пор Лара успела попытать семейного счастья еще пару раз, и мальчики не всегда могли вспомнить, чью фамилию их драгоценная родительница носит на данный момент.

– Доброе утро! – поздоровался Леонид, заглядывая в кухню.

Посреди стола на старинном фарфоровом блюде возвышалась пирамида золотистых гренок. Алеша сосредоточенно сдирал зеленую фольговую крышку с кефирной бутылки. Лариса равнодушно ковыряла чайной ложкой творожный сырок.

– Ленечка! – расплылась в улыбке мать.

– Здорово! – бросил Алеша.

У пятнадцатилетнего братца наступил переходный возраст, и он изо всех сил корчил из себя грубоватого и немногословного мачо.

– Чай остыл! – недовольно сообщила бабушка.

– Да фигня! – махнул рукой Леня, усаживаясь за стол.

– Леонид, что за выражения, – сдвинула брови Валентина Васильевна.

В дальней комнате заверещал телефон. Мать, просияв, вскочила из-за стола с криком «Это меня!» и умчалась по коридору. Алешка хохотнул и немедленно закашлялся, подавившись кефиром. Бабушка с готовностью приложила его ладонью по спине, и мальчишка, охнув, буркнул:

– Спасибо!

За окном медленно кружились снежинки, опускаясь на широкий подоконник, и тут же таяли. Весна в этом году никак не хотела наступать. И спрятавшийся между одинаковыми каменными домами сталинской постройки двор был все таким же серым, как и зимой. Хорошо, хоть лед на круто сбегавшей к их подъезду дорожке уже стаял и бабке больше не приходилось, возвращаясь домой из магазина, пробираться мелкими шажочками под стеной соседского дома. Радио взревело пионерской песней, и Алеша заторопился в школу, но на пороге вдруг задержался.

– Сегодня уезжаешь? – спросил он брата.

– Ага, – не оборачиваясь, кивнул Леня. – В четыре автобус.

– Ты это... – замялся Алеша. – Я с пацанами в школе поспорил, что ты золотую медаль получишь. Давай там, не обломай меня.

Леня взглянул на топтавшегося в дверях длинного худощавого мальчишку с копной давно не стриженных золотистых кудрей. Брат смотрел на него исподлобья, смущенно и выжидательно.

– Ладно, брательник, можешь на меня рассчитывать, – ухмыльнулся Леня и хлопнул Алешу по плечу.

Тот махнул рукой и скрылся в прихожей. Через пару секунд оттуда донесся вопль:

– Мать твою! Кто оставил на полу включенные щипцы?

– Как ты говоришь? Следи за речью! – вскипела бабушка. – Если тебе это нравится, выражайся так в подворотне, а в собственном доме я не позволю...

– Это я, я, Алешенька, – появилась из комнаты мать. – Обжегся? Ну прости, милый.

Она вплыла в кухню, опустилась на стул и, мечтательно улыбаясь, уставилась в окно.

– Кто звонил? – с подозрением осведомилась бабушка.

– Ммм? – повела глазами Лара. – Аркадий Петрович. Помнишь, я тебе рассказывала, из посольства... Его отправляют торгпредом в Польшу, представляешь?

– Туда ему и дорога! – отрезала Валентина Васильевна и принялась убирать со стола.

Позже, когда Алешка ушел в школу, а мать убежала наконец в очередную контору, куда ей удалось пристроиться секретаршей, заскочила Марианна. На ней было модное кожаное пальто, а каштановые волосы взбиты кудрявой копной, «под Пугачеву». Она стрельнула золотисто-карими глазами по сторонам и заявила:

– Я на минутку, попрощаться.

– Что прогуливаешь? – усмехнулся Леня.

– Уголовное право, – отмахнулась она и запрыгала на одной ноге, стягивая сапог.

Леня шагнул к девушке, просунул руки под пальто, прижал к двери. Ее губы были холодными и пахли снегом. Она так и стояла, на одной ноге, держа в руках сапог.

– Кто дома? – быстро прошептала Марианна.

– Только бабка, – выдохнул он, скользя губами по ее шее.

– Ну подожди, – тихонько рассмеялась она, – дай хоть разуться.

– Не могу! Пылаю страстью, теряю голову! – бешено вращая глазами, прорычал Леонид.

Марианна расхохоталась, оттолкнула его, скинула пальто и стащила наконец второй сапог.

С Марианной, студенткой юридического факультета МГУ, они познакомились полгода назад, в компании общих друзей. Внимание Леонида сразу привлекла яркая, веселая, темпераментная девушка, выдумщица и хохотушка. Марианна не любила и не умела долго грустить. Что бы ни случалось в ее жизни: несданные экзамены, ссоры с подругами, разные мелкие неприятности – она лишь на мгновение мрачнела, а потом уверенно заявляла:

– Ну и черт с ним! Поехали лучше в субботу на лыжах кататься.

Именно эта ее жизнерадостность, неиссякаемый оптимизм и вечный поиск новых развлечений привлекали Леню даже больше, чем стройная фигура и пухлые губы. Когда Марианна входила в квартиру, казалось, сам воздух начинал искриться и мерцать.

– Ты надолго? – спросила она, проходя по коридору в его комнату.

– На пару недель. Большие соревнования, всесоюзные, – объяснил Леня, запирая дверь на задвижку.

Марианна присела на край постели, парень опустился рядом и сразу же потянулся к застежке ее платья.

– Так долго, – вздохнула она. – Я буду скучать по тебе.

– Обязательно будешь, – подтвердил Леня.

Он стянул платье с ее плеч и прижался губами к нежной бархатистой коже груди.

– Обязательно будешь, – повторил он между поцелуями. – Куда ты денешься?

– Нет, правда. Две недели – это ужасно много, – хриплым прерывающимся голосом произнесла Марианна. – Ты меня разлюбишь и втрескаешься в какую-нибудь гимнастку.

– Ага, так и будет, – подтвердил Леня. – Поэтому давай не терять ни минуты, пока мы еще вместе.

Он опрокинул Марианну на диван и навалился на нее всей тяжестью. В ту же минуту задребезжала дверная ручка, и раздался требовательный голос Валентины Васильевны:

– Леня! Леонид! Что за манера запираться в моем доме? Открой немедленно! Мне нужно положить тебе в сумку теплые носки, я забыла!

– Черт! – выругался Леня, отпуская Марианну. – Сейчас! Открываю!

Та, смеясь, поднялась с дивана, оправила платье. Валентина Васильевна влетела в комнату, словно ищейка, окинула подозрительным взглядом раскрасневшуюся Марианну, нахмурилась, прошествовала к шкафу и принялась неторопливо перебирать белье на полке.

– Бабуля! – нетерпеливо заговорил Леонид. – Да брось ты! Я сам все уложу, я же тебе говорил...

– Ты уложишь! – покивала старуха. – У тебя через три часа автобус, и вместо того, чтобы собираться, ты тут... прощаешься. Нет уж, я сама.

Она извлекла из шкафа две пары носков и, снова неодобрительно покосившись на Марианну, вышла из комнаты. Леня захлопнул дверь и вернулся на диван.

– На чем мы остановились? – пробормотал он, торопливо дергая застежку Марианниного чулка.

– Мы... Я... – бормотала девушка, обхватывая руками его широкие плечи. – На том, что ты заведешь себе гимнастку.

– Точно! – Леня справился наконец с чулком и провел пальцами по нежной коже бедра. – Гимнастку, фигуристку и пловчиху. Именно в таком порядке! – прошептал он, целуя ее.

Дверь снова задрожала, и голос бабушки возвестил:

– А мыло, Леня? Я говорила тебе вчера купить мыло в дорогу, где оно?

Леонид устало закатил глаза, а Марианна затряслась от беззвучного смеха.

2

Дверь за спиной Леонида тихо приоткрылась, и в раздевалку влетел рев и грохот огромного стадиона. Гудели трибуны, комментатор что-то монотонно бубнил из динамика, слышно было, как по коридору, громко совещаясь, бегают телевизионщики. В узкий дверной проем протиснулся Валерий Павлович, бессменный тренер и советчик.

– Ну что? Как настроение? Боевое? – он быстро прошелся по раздевалке, нервно потирая ладони.

Его облик, неестественно радостная улыбка и веселый голос не понравились Леониду, показались странными. Обычно тренер не доставал его перед соревнованиями, становился собранным и немногословным.

– Что-то случилось? – насторожился гимнаст.

– Видишь ли...

Валерий Павлович опустился рядом с ним на деревянную скамью, скрестил и с хрустом разогнул пальцы.

– Врач, который осматривал тебя утром... Он говорил со мной... И считает, что тебе еще рано выступать после той травмы. Помнишь, зимой?

– Как это рано? – Леня даже вскочил со скамейки от возмущения. – Да я и забыл уже про тот вывих. Во, смотрите!

Он сбросил темно-синюю шерстяную олимпийку и, оставшись в форменной майке, принялся крутить правой рукой в разные стороны, демонстрируя тренеру, что вывих плеча давно зажил.

– Да вы сами знаете, я всю программу сто раз делал на тренировках.

– Я-то знаю, – покивал Валерий Павлович. – Но врач говорит, что связки еще слабые, малейшее перенапряжение – и разрыв... А может быть и перелом... Это будет означать конец карьеры в большом спорте. Понимаешь?

Макеев помрачнел, отвернулся и принялся мерить шагами раздевалку. Конечно, это всего лишь крупные соревнования, не чемпионат мира, не Олимпиада. Можно и пропустить. И все-таки... Столько месяцев подготовки, столько сил, надежд. И так бесславно все закончить.

Кто-то заглянул в раздевалку, Ленчик снова услышал рев трибун. Сдаться без боя, не выйти на стадион, не услышать криков болельщиков? В зале несколько тысяч человек, которые, не дыша, следят за выполнением сложного элемента, а потом орут от восторга, потому что им никогда такого не сделать. Ты для них бог. Это ведь круче, чем деньги, женщины или водка, это самый сильный во вселенной наркотик.

Леонид познал это ни с чем не сравнимое чувство власти над толпой еще в ранней юности. Тогда он впервые неожиданно для себя самого выиграл первенство среди юниоров. И теперь, как и много лет назад, Леню охватывал священный трепет. Твердое осознание того, что сейчас он выйдет на арену, адреналин мощно захлестнет все его существо, и он, на мгновение став для толпы больше, чем богом, взлетит, укротив законы земного притяжения. Гимнаст точно знает, что сейчас на свете ни для кого нет и не может быть ничего более значимого и великого, чем то, что дано испытать ему. И Леня догадывается, что это и есть основной смысл его жизни. К этому моменту, длящемуся вечность, секунде власти над застывшими внизу в немом восторге людьми, он был привязан всем своим естеством, и только это имело реальную власть над всей его жизнью.

– Да ну, бросьте, – отмахнулся Леонид. – Все это ерунда, врачи перестраховываются.

– Я тоже так думаю, – просиял тренер. – Значит, выйдешь выступать?

«Перестраховываются... – усмехнулся Леонид. – Ты-то тоже не дурак: мол, тебя предупредил, моя совесть чиста, а дальше под твою ответственность».

– Конечно, – открыто улыбнулся гимнаст.

– Ну, тогда расслабляйся пока. – Валерий Павлович поднялся со скамейки и направился к выходу из раздевалки. – Тебя позовут, когда придет время.

Он вышел. Макеев опустился на скамейку, откинул голову и прикрыл глаза. Теперь, когда все решено, необходимо было избавиться от мыслей, любых мыслей, плохих или хороших.

Выходя на площадку стадиона, Леня уже не слышал, как голос диктора в динамике перечислял его награды и регалии, как неистовствовали зрители на трибунах. Не слышал он и последних напутственных слов тренера. В ушах звенела абсолютная ледяная пустота. Глаза видели только брусья – ничего лишнего, ничего отвлекающего. Это все потом, когда программа будет выполнена.

Леня вышел на середину арены, поклонился и взлетел на брусья. В ту же секунду весь огромный, красочный мир сократился, сжался в яркую сверкающую точку. Только здесь и сейчас. Только сила, ловкость и уверенность. Главное, не думать, не анализировать собственные движения. Тело знает лучше.

Гимнаст ощущал, как свистит в ушах плотный теплый воздух, чувствовал, как напрягаются мускулы, заставляя тело взлетать, переворачиваться вниз головой, переноситься с одного бруса на другой, складываться пополам и мгновенно пружинисто распрямляться. Выступление шло к концу, оставалось лишь несколько элементов. Стойка на руках, круги двумя ногами, сальто...

Внезапно Леонид почувствовал, как плечевой сустав словно сделал лишний оборот, прокрутился вхолостую, как велосипедная цепь. Правая рука больше не желала слушаться, и Леня рухнул на расстеленные под брусьями маты прямо на вытянутую вперед руку, чувствуя, как ломается, лопается податливая плоть. Вдруг, словно кто-то вынул из ушей вату, оглушительно взревел стадион, заверещали что-то динамики, а затем все стихло и навалилась чернота.

Перед глазами на потолке больничной палаты разбегались трещины побелки.

– Подключичный вывих плеча, – объяснял ему пожилой солидный доктор, перетасовывая перед глазами рентгеновские снимки. – Вот, посмотрите... Головка плечевой кости значительно сместилась под ключицу. Также можем наблюдать перелом акромиального отростка лопатки и отрыв большого бугорка плечевой кости.

С черных глянцевых листков на Леню наползали непонятные белесые разводы. Он поморщился и отвел глаза.

– И что все это значит?

– Дело в том, что при таком обширном повреждении вправить плечевой сустав обычными методами невозможно. У вас ведь и раньше случались вывихи этого сустава? Разумеется, ткани сильно повреждены и ослаблены. Потребуется оперативное вмешательство... Возможно, придется использовать шурупы...

Леонид приподнялся на постели. Сейчас, пока действовала новокаиновая блокада, правого плеча он почти не чувствовал.

– Послушайте, – обратился он к врачу. – А какие прогнозы? Я смогу вернуться в спорт?

– Милый мой, – развел руками врач. – Какие же могут быть прогнозы до операции? Вот прооперируем вас, полечим, проведем терапию, на процедуры походите... Там и посмотрим. Вы лежите, лежите... Отдыхайте!

Его ласковый, успокаивающий голос действовал Лене на нервы.

– Ну шанс-то, шанс есть? – перебил он добродушно бурчащего врача.

– Шанс всегда есть, – доктор отвел глаза. – Разные чудеса случаются. Чего на свете не бывает?

Доктор пожал плечами и вышел из палаты.

«Чего на свете не бывает? – повторил про себя Леня. – Это значит, все, конец. Или?..»

На следующий день после операции прибежала Марианна. Она сидела рядом с кроватью, моргала заплаканными глазами и безостановочно гладила Леню по руке.

– Я так перепугалась, – быстро говорила девушка. – Мы ведь смотрели по телевизору... Ты выходишь... И вдруг – раз, упал, и врачи подбежали. Я не знала, где тебя искать, куда звонить...

– Зачем ты приехала? – раздраженно спросил Леня, отодвигая руку.

– Но как же? – ахнула Марианна.

Лицо ее мгновенно покраснело, по щеке покатилась слезинка. Она шмыгнула носом.

– Ладно, прости, – устало выговорил Леня. – Ну извини меня. Только не реви, бога ради.

– Я не буду, не буду.

Она достала из сумочки платок, высморкалась и повернулась с уже готовой бодрой улыбкой.

– На самом деле все это ерунда, правда? – она с надеждой посмотрела на Леонида. – Травма, вывих... Жизнь ведь на этом не заканчивается, верно?

– Верно, – слабо улыбнулся Леня.

Кажется, его тон Марианну не убедил. Она придирчиво посмотрела на Леню и принялась натужно-весело о чем-то щебетать. «О господи, уж лучше б ревела», – морщась, словно от зубной боли, думал он. Выносить этот надсадно-веселый голос не было никаких сил.

– Я говорила с Валерием Павловичем. Он сказал, что подвижность вряд ли полностью восстановится. Но тренерской работе это не помешает...

От этих слов Леня дернулся, как от пощечины, охнул от вспыхнувшей острой боли в загипсованном плече, и с трудом выговорил:

– Тренерской работе? Это он тебе сказал?

– Ну да... – испугалась Марианна. – А что, что такое? Надо ведь будет чем-то заниматься, когда тебя выпишут.

«Какие прогнозы... Шанс всегда есть... – отчаянно стучало в голове у Лени. – Значит, с Валерой этот эскулап был пооткровенней. Со спортом покончено, меня списали со счетов». Он тяжело дышал, казалось, сейчас задохнется. Пришедшее осознание того, что все пропало, вся жизнь, все устремления, надежды, весь многолетний труд, все отправилось коту под хвост, давило на грудь, не давая глотнуть воздуха.

Марианна, увидев Ленино побелевшее лицо, выступившую на висках испарину, испугалась и заохала:

– Ленечка, Ленчик, тебе нехорошо? Я сейчас, милый, мигом за доктором сбегаю.

– Стой! – выдохнул он. – Не надо. Все в порядке.

– Точно? Уверен? – она настороженно вглядывалась в его глаза.

Только бы выставить ее вон. Иначе он не выдержит, заорет, ударит.

– Все хорошо, Мариша, просто неудачно повернулся, – с трудом объяснил он. – Уже прошло. Ты иди, пожалуйста, я посплю немного. До завтра, хорошо?

– Ладно... – неуверенно произнесла девушка.

Она наклонилась, тронула прохладными губами щеку и вышла. Дождавшись, пока шаги в коридоре стихнут, Леня натянул на голову одеяло, закусил костяшки пальцев, чувствуя, как все тело сотрясается, словно от спазмов.

3

Маленькая пельменная притулилась в одной из подворотен на Пятницкой, напротив некогда красивой, но в советское время облезшей и захиревшей церкви. Здесь было тесно, а под потолком плавали клубы серого сигаретного дыма. У высоких пластиковых столиков толпились посетители – в основном мужчины с невыразительными, стертыми лицами, тусклыми, заплывшими глазами. Раздатчица за стойкой равнодушно шлепала в щербатые тарелки комки слипшихся пельменей. От тарелок поднимался белесый пар, смешиваясь с дымом под потолком.

Леня левой рукой (правая еще плохо слушалась) придвинул поближе к краю стола ополовиненную пивную кружку, прикрываясь полой ветровки, вытащил из внутреннего кармана четвертинку водки и щедро плеснул в пиво. Затем, морщась, глотнул горькую, отдающую спиртом, жидкость. Теплая волна прокатилась по телу, унимая колотившую его с утра мелкую дрожь. Темная пельменная словно осветилась вдруг яркими софитами. Мимо проковыляла уборщица в заношенном белом халате, мазнула по столу вонючей прокисшей тряпкой. Леня отхлебнул еще и прислонился к стене. Он был почти счастлив.

Весь мир, который мгновение назад жестоко терзал его, вся эта убогая обстановка, мерзкие пьяные рожи местных завсегдатаев, сизый прокуренный воздух помещения сузились для него в одну точку и потеряли реальные очертания. За один миг произошли необыкновенные перемены. Лене вдруг захотелось быть добрым, захотелось поговорить с кем-нибудь, синеватые физиономии местной публики больше не казались ему ужасными. И вся несложившаяся судьба теперь рисовалась совсем не в таком мрачном свете, какой он обычно представлял ее себе, будучи трезвым. Теперь казалось, что самое интересное еще впереди, не все потеряно и кое-что можно изменить, стоит только захотеть.

Где-то в глубине затуманенного разума Леня понимал, что это пьяный морок, что он непременно падет, и расплатой за сегодняшние грезы обязательно будет тяжелое, сводящее с ума похмелье. Неистребимое желание выбраться из собственного тела, как из кокона. Любым способом, лишь бы не чувствовать изводящей тяжести и не вспоминать, что творил минувшей ночью. Но это все будет завтра. А сегодня, сейчас, он относительно счастлив и готов заплатить любую цену за то, чтобы хотя бы на миг не ощущать себя ущербным калекой, жестоко выброшенным за борт жизни коварной предательницей фортуной. Леня пьяно ухмыльнулся и опрокинул очередную кружку ядреного зелья на одном выдохе.

Прошло четыре месяца с тех пор, как молодой гимнаст Леонид Макеев, надежда советского спорта, сорвался во время выступления с брусьев и получил травму плеча, несовместимую с дальнейшей карьерой. Гипс давно сняли, позади несколько месяцев изнурительных процедур, ежедневной физиотерапии, тоскливой лечебной физкультуры. Врачи обещали, что вот-вот еще чуть-чуть, и рука начнет работать как прежде. В плечевом суставе сидели металлические болты, навсегда превратившие его, парящего Икара, бросающего вызов земному притяжению, в неповоротливого скрипучего робота.

Валерий Павлович избегал встреч, прятал глаза и советовал заняться пока тренерской работой, но надежды не терять, продолжать заниматься, авось... Марианна постоянно выдумывала для него идиотские развлечения. От этой бодрой улыбочки, от брызжущего оптимизма, от настроя «во что бы то ни стало отвлечь, растормошить, не давать падать духом» хотелось выть белугой. Дома обстановка была не лучше. Мать, впервые увидев Ленчика после травмы, разрыдалась так, что чуть не пришлось вызывать ей врача. В последующие пару недель она искренне увлеклась ролью самоотверженной сиделки. Леня не раз просыпался по ночам и видел склонившуюся над собой Ларису в белом кружевном пеньюаре. Она дотрагивалась узкой холеной ладонью до его лба, смахивала слезу и шептала:

– Бедный мой мальчик!

Но время шло, а бедный мальчик не желал, как в детстве, быстро выздоравливать и бросаться к забытым игрушкам. И Ларе в конце концов наскучили ночные бдения. Она вернулась к устройству личной жизни, и в доме опять повисла грозовая атмосфера. Вновь замаячил какой-то таинственный Аркадий Петрович, посыпались телефонные звонки, букеты. Мать часто пропадала из дому, возвращалась поздно, пряча счастливые глаза. Валентина Васильевна ругалась, громыхая крышками кастрюль. Впрочем, все это было Леониду безразлично.

От бабки ждать понимания тоже не приходилось. Убедившись, что физически внук здоров и страшное позади, она успокоилась и хандру Леонида считала блажью. Подумаешь, несчастье, не война же, не голод! Слава богу, жив, здоров, не инвалид, работать можешь. Ну не вышло со спортом, так что ж теперь, руки на себя накладывать? Хватит дурью маяться, работай иди.

Единственный, кто по-настоящему понял, что произошло, – младший брат Алешка. Леонид был благодарен ему. Брательник не лез ни с участливыми расспросами, ни с натянуто-веселыми разговорами, не охал над ним, но и не ворчал, что тот с жиру бесится. Кажется, он и вообще ни разу не заговорил с Леней о постигшем его несчастье, но по преданным внимательным глазам брата ясно было, что, если только старший попросит о помощи или хотя бы намекнет, Алеша придет на зов в ту же секунду. Впрочем, закончился учебный год, начались летние каникулы, и он уехал куда-то на Волгу, в спортивный лагерь.

Леня старался поменьше бывать дома. Постоянные скандалы матери и бабки действовали ему на нервы. Вот только сегодня днем, когда он уходил, весь дом, казалось, сотрясался от их криков.

– Опять Аркадий Петрович? – громыхала бабушка. – Сколько у тебя этих Аркадиев Петровичей за последние годы перебывало. У тебя волосы уже седые! Хоть бы детей постеснялась, бесстыдница. Шляешься по ночам, как проститутка, все соседи пальцами показывают...

– Мама, ты меня с тридцати лет старухой считаешь... – оправдывалась Лариса. – А я еще молодая, я жить хочу!

– Ну так живи, кто тебе мешает? Но ты не жить хочешь, а по мужикам шастать. Аркадий Петрович... Позорище!

– Мама, мы расписались! – неожиданно выдала Лара.

– Да какое мне дело... – не унималась бабушка и вдруг притормозила, вытаращила глаза и схватила дочь за руку. – Как расписались? Да когда ж вы успели?

– Вчера! – со слезами в голосе выкрикнула мать. – Вчера днем. Аркадий теперь мой законный муж, и ты не имеешь никакого права...

– Законный муж? – ахнула Валентина Васильевна. – Ты что же, еще одного кобеля сюда приведешь? Не выйдет! – она сунула ей под нос морщинистый кукиш. – Мало мне вас, спиногрызов, ты еще одного на мою шею решила посадить?

– Мама, у Аркадия прекрасная квартира. Ему твои квадратные метры даром не нужны. К тому же мы собираемся... – Мать резко осеклась и, махнув рукой, умчалась по коридору в свою комнату.

– Что собираетесь? Куда собираетесь? – бабка двинулась следом.

Леня не стал дослушивать, чем закончится очередная серия семейного телефильма, и отправился в давно облюбованный кабак в соседней подворотне. Казалось, теперь это было единственное спокойное и умиротворяющее место в огромном мире, полном раздражителей.

Здесь он мог затеряться среди случайных посетителей, раствориться, слиться с толпой, избавиться от необходимости с кем-то говорить, что-то объяснять, кого-то слушать. Здесь не оставалось ничего из прошлой жизни. Ничего, кроме мыслей, беспощадно, безостановочно крутящихся в голове. Кто я теперь? Как жить дальше? И нужно ли мне это, жить дальше? Что изменится, если в одно мгновение Леонид Макеев вдруг просто перестанет существовать?

От этих мыслей начинала мучительно гудеть голова, перед глазами взвивались и мельтешили черные «мухи». А избавиться от них можно было только одним способом – снова и снова отхлебывать мутную вонючую жидкость из плохо вымытой кружки.

Было темно, когда Леня, опорожнив несчетное количество пивных кружек, возвращался домой. Прохладный августовский вечер плавно покачивался, горевшие вдоль улицы фонари сливались в длинную мерцающую линию. За ярко освещенными окнами окрестных домов матери разгоняли по кроватям непослушных детей, кое-где подмигивали голубые огоньки включенных телевизоров. На дверях магазинов уже покачивались тяжелые металлические замки. Леня чувствовал приятное умиротворение. Теперь нужно было быстрее добраться до квартиры, и тогда до утра он погрузится в теплый, медленно кружащийся перед глазами кокон.

Леонид вошел в темную прихожую, споткнулся об угол какого-то ящика, чертыхнулся и включил свет. Посреди прихожей почему-то торчал старый объемный чемодан. В коридор вышел Алешка. Видимо, только сегодня приехал из лагеря.

– Здорово! – широко зевнув, сказал он. – Ты чего так поздно?

– Так, – неопределенно покрутил пальцами Леня. – А это что? – он кивнул на чемодан.

– Не знаю, – пожал плечами Алеша.

Из своей комнаты выпорхнула мать, заметалась по прихожей, прикладывая палец к губам и делая сыновьям странные знаки.

– Тише! Тише! Не разбудите бабушку. Это мое!

Но поздно, в глубине квартиры послышался громовой голос:

– Да что ж такое! Ни днем, ни ночью покоя нет! Обнаглели совсем!

Слышно было, как заскрипели пружины старой кровати, как Валентина Васильевна поднялась и, шаркая тапками, направилась к выходу.

– Алеша, Алешенька, отвлеки ее! – взмолилась мать. – Леня, пожалуйста, вынеси чемодан во двор!

– Ммм? Зачем? – не понял Леонид.

Такой уютный, теплый и понятный мир принялся раскачиваться из стороны в сторону. Откуда ни возьмись выплыло странное искаженное лицо матери, которая теребила его за рукав и просила о чем-то. Леня никак не мог понять, что нужно сделать.

Алеша же сориентировался сразу.

– Бабуленька, бабушка, это я, прости, ради бога! – Он рванул к бабушкиной комнате и затанцевал перед ней в дверях, не давая выйти в коридор. – Это мне не спится после лагеря. Я на кухню пошел и... ты понимаешь... шкаф опрокинул.

– Какой шкаф? Что ты болтаешь? – грохотала Валентина Васильевна.

– Ленечка, милый, пожалуйста, – ныла Лариса.

Сообразив наконец, что от него хотят, Леня взялся за ручку чемодана и шагнул к двери. Но тут Валентине Васильевне удалось наконец отодвинуть Алешу и прорваться в коридор. Мать, ойкнув, успела спрятаться в ванной.

– Леня, что происходит? – вопросила разгневанная старуха. – Оставь чемодан. Куда ты его тащишь?

– Ммм... Я его... К Маришке! – брякнул Леонид.

– Зачем? Куда? Почему ночью? – не унималась та.

– Бабуленька, ну что ты в самом деле? – уговаривал ее Алеша. – Ложись спать, успокойся. Это Леня Маришкины вещи собрал. Она... она за ними на такси приехала, ждет во дворе. Ей срочно нужно, потому что она... уезжает завтра. В Сочи! Вот!

– Ничего не понимаю, – помотала головой Валентина Васильевна. – Какие вещи? Почему ночью?

– Бабуль, ты иди, ложись. Мы сами разберемся!

Алеша подхватил упирающуюся старуху под руку и повлек ее в спальню. Леня, воспользовавшись затишьем, выволок чемодан из квартиры и спустился во двор. Как ни странно, возле подъезда действительно ждало такси. Из машины вышел незнакомый мужчина представительного вида в дорогом импортном костюме. Он молча сунул парню холодную влажную ладонь, забрал чемодан и опустил его в багажник. Леня, все еще ничего не понимая, стоял около желтой «Волги», когда во двор выпорхнула Лариса. За ней спустился Алеша.

– Мальчики мои, – всплакнула мать, обнимая их и прижимая к себе две головы, светлую и темную. – До свидания, мальчики мои! Простите меня. Живите дружно!

– Пока, мама! – Алеша поцеловал ее в щеку.

Леня же, ничего не понимая, выдержал материнские объятия и с облегчением отстранился. Ему нужно было непременно добраться до постели. Чувствовалось, что от ночного воздуха хмель начинает слабеть.

– Лара, Лара, я прошу тебя, – незнакомый мужчина взял рыдающую Ларису под руку и усадил в такси.

Дверь захлопнулась, машина резко развернулась и выехала со двора. Братья медленно двинулись к дому.

– Уехала, – с грустью констатировал Алеша и тут же добавил: – Ой, что завтра будет... Подумать страшно!

Леня промычал что-то неопределенное и прошел в свою комнату. Ему не было никакого дела до того, что будет завтра. До него еще нужно дожить.

4

– Леня, Лень, просыпайся! – Алеша настойчиво гудел над ухом. – Вставай, пожалуйста, я больше не могу с ней.

Леонид заворочался на кровати, с трудом разлепил глаза. От резкого утреннего света мгновенно застучала в висках головная боль.

– С кем? Что случилось? – морщась, спросил он.

– Да с бабкой, – пояснил Алеша. – Она записку от матери нашла. Полтора часа уже вожусь: то капли подай, то в «Скорую» звони, то в милицию, то не надо ничего, оставьте меня в покое, дайте спокойно умереть.

– Какую записку?

Леня сел на постели, нашарил на полу тапочки. Противно ныли суставы, и страшно хотелось пить. Он взглянул на брата: Алеша доверчиво смотрел на него круглыми синими глазами, словно ни минуты не сомневался, что взрослый и умный брат сейчас поднимется и решит все проблемы.

– Что нам теперь делать? – требовательно спросил Алеша.

Леонид глухо застонал, поднялся и натянул футболку.

– Ладно, рассказывай, что тут случилось.

Из сбивчивого рассказа Алеши и невнятной ругани Валентины Васильевны, возлежавшей в спальне с холодным компрессом на голове, Леня уяснил следующее. Последний материнский ухажер, Аркадий Петрович, имя которого так часто звучало в доме последние полгода, вчера вечером отбыл торгпредом в Польшу. Лариса отправилась вместе с ним в качестве законной супруги. Сделала она это тайно, чтобы избежать неминуемого скандала с властной старухой. Проснувшись утром, Валентина Васильевна обнаружила на столе записку, начинавшуюся словами: «Мама, когда ты прочтешь это письмо...» Однако оказалось, что это не сообщение о задуманном суициде, а прощальное письмо. Лариса просила простить ее и пожелать ей счастья, а матери вверяла заботу о своих взрослых детях.

– Мерзавка! – стонала Валентина Васильевна, катая седую голову по подушке. – Вильнула хвостом и ускакала. На все наплевала: на дом, на детей, на меня, старую. Ах, паршивка!

– Ну ладно, бабуля, не расстраивайся так, – примирительно говорил Алеша, гладя ее по руке. – Что, мы без нее не проживем? Мы с Ленькой уже взрослые.

– Да как мы проживем-то на мою пенсию? – Валентина Васильевна приподнялась на кровати, воинственно потрясая сжатым кулаком. – Ты школьник еще, потом в институт пойдешь... На стипендию много не накушаешь. А этот... – она махнула рукой в сторону Леонида. – Только и знает, что по кабакам шляться. Помощи никакой... Ох, плохо мне! Ой, сердце!

Старуха откинулась на подушку и принялась хватать бледными губами воздух. Алеша, покосившись на застывшего в дверях комнаты брата, бросился к столу и принялся капать в рюмку корвалол. Но, так и не докапав, бросил пузырек, кинулся обратно к бабушке, приговаривая что-то ласковое. Наконец топнул ногой и выкрикнул:

– Все, я иду звонить в «Скорую»!

– Не смей! – хрипела Валентина Васильевна. – В каталажку сдать меня хотите, а? Избавиться? Думаете, мать сплавили, теперь бабку выставим и устроим тут притон из квартиры?

– Бабуля, что ты такое говоришь! – в отчаянии взвыл Алеша. – Мы же тебя любим!

Леня, казалось, безучастно наблюдал за происходящим. На самом деле он пытался осознать, что вот так, в одночасье, на его плечи свалились больная бабка с не самым приятным характером и младший брат – школьник. На него, человека, который сам потерялся в этой жизни и не знает, как прожить следующий день. Больше всего хотелось плюнуть на все, уйти к черту из квартиры, затеряться в сутолоке знакомой пельменной, и будь что будет. Авось как-нибудь разберутся и без него. Алеша... Ну что ж, он может пойти в ПТУ, там стипендию платят, а потом на завод, работать. Бабка... Ведь она пережила войну и это выдержит как-нибудь. Почему, в конце концов, Леня должен взваливать все это на себя? Ведь не Леня нарожал детей, а потом свинтил с торгпредом в загранку.

Леонид выдохнул, шагнул в комнату и присел на край постели Валентины Васильевны. Взяв ее за руку, он веско проговорил вполголоса, четко выговаривая слова:

– Бабушка, успокойся, пожалуйста. Ничего страшного не случилось. Ни о чем не беспокойся.

– Как же мне не беспокоиться, – плаксиво, но более связанно, без истерики, заявила Валентина Васильевна. – Ведь ты не работаешь, пенсия у меня маленькая. Да и с Алешкой мне одной не справиться. Станет он меня слушаться, как же!

Леня погладил старуху по плечу. И лицо Валентины Васильевны постепенно разгладилось, тонкие старческие губы сложились в подобие улыбки.

– С сегодняшнего дня я поступаю на тренерскую работу, – спокойно объявил Леня. – И Алешкой сам займусь. Он у меня строем будет ходить и честь отдавать.

– Сам ты строем ходить будешь, – заулыбался Алеша, видя, что скандал постепенно улегся.

– Ленечка! Хороший мой мальчик.

Старуха притянула к себе голову Леонида и поцеловала его в лоб.

– А теперь отдыхай, – подытожил Леонид. – Алешка, марш отсюда. Пусть бабушка поспит.

Он вышел в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь.

Августовское солнце приятно припекало между лопаток, кружевной тенью ложилось на мостовую. Улицы Москвы были полупусты, не все горожане вернулись из отпусков. Пахло пылью, солнцем, нагретым асфальтом. Развеселая ребятня, не упакованная пока в одинаковые коричневые платьица и синие костюмы, осаждала ворота Парка культуры. И к киоскам с мороженым все еще выстраивались длинные очереди.

Леня медленно шел по тротуару, кусая мороженое в размокшем вафельном стаканчике. Нужно собраться с мыслями. Легко заявить домашним: ни о чем не волнуйтесь, я выхожу на работу. Гораздо труднее это осуществить. Валерий Павлович, конечно, обещал помочь. Но надо смотреть правде в глаза. Новичок без опыта вряд ли может рассчитывать на серьезных учеников. Пойти учителем физкультуры в школу? Леонида даже передернуло от отвращения.

Он швырнул недоеденное мороженое в урну и прибавил шагу. До чего же все несправедливо складывается в этой паршивой жизни! Он ведь так мечтал о спортивной карьере, так занимался, за всю жизнь не пропустил ни одной тренировки, работал до изнеможения, не позволял себе лениться и расслабляться. Не то что Алешка, который только болтает о том, что хочет быть гимнастом, как брат, сам же только и думает, как бы удрать из спортзала в кино.

Алешка... От неожиданной мысли Леня остановился, и шедшая сзади женщина налетела на него.

– Ой, простите, ради бога, – извинилась она.

– Ничего-ничего, – рассеянно пробормотал Леня.

Алешка... А ведь это мысль! Что, если первым учеником будет родной брат? Уж он-то не погонится за чинами, ему только на руку тренироваться у Леонида. А мальчишка талантливый, на нем можно сделать себе имя. Правда, ленивый, несобранный, безответственный. Но это ерунда. Если он, Ленчик, возьмется за дело, то покажет, как надо родину любить. Нет, это, определенно, стоит обдумать.

Леонид круто развернулся и направился в сторону спортивной школы, где тренировался младший брат.

Солнце весело било в огромные отмытые к новому учебному году окна спортивного зала. Леня вошел и невольно зажмурился от слепящего света. Подставив ладонь козырьком к глазам, он старался высмотреть в зале брата.

В глубине помещения тренировался на брусьях какой-то парень. Стройный и легкий, он словно взмывал в воздух, паря над расстеленными внизу старыми черными матами. Ни малейшего напряжения не чувствовалось в его тонкой фигуре. Тело легко сгибалось во всех направлениях, словно резиновое. Каждое движение было плавным, летящим и совершенно естественным. Казалось, для него нет ничего проще, чем парить над землей в солнечном луче.

«Откуда здесь, в обычной районной спортивной школе, такой талантливый парень?» – удивился Леонид. Спортсмен закончил упражнения, соскочил с брусьев и, смеясь, откинул со лба отросшие светлые кудри. И тут Леня узнал Алешу.

Только сейчас он заметил, как вытянулся и раздался в плечах мальчишка после лагеря, какими сильными стали его руки, покрытые золотистым загаром. Черт возьми, Алешка похож был на античную статую. А как занимался, как делал сальто, какие стойки на руках! И это после летних каникул. Да ему, Лене, чтобы добиться таких результатов, приходилось месяцами не вылезать из зала. Чего уж там, если быть до конца откровенным, таких результатов он не добивался никогда. На мгновение Макееву стало досадно, почему такие выдающиеся способности достались от природы не ему, а брату, который вовсе не горел желанием использовать их по назначению. Это было вопиющей несправедливостью!

Леня подошел ближе. Алеша, увидев его, удивленно улыбнулся. «С ума сойти! У него даже дыхание не сбилось!» – отметил про себя Леонид и, усилием воли приглушив досаду, сказал себе: «Да, с таким учеником можно далеко пойти...»

– Видел? – смущенно спросил Алеша.

– Угу, – Леня кивнул. – Неплохо, очень неплохо. Но тебе нужно больше заниматься, если ты хочешь достичь настоящих результатов.

«Не стоит слишком хвалить парня, – решил он про себя. – А то загордится и совсем тренировки забросит».

– Наверно, – пожал плечами Алеша.

– Я сам буду тебя тренировать, – стараясь выглядеть равнодушно, сообщил Леня.

– Да ты что, правда? – расцвел Алеша. – Вот здорово!

– Но предупреждаю, – сурово заявил Макеев. – Халтурить я не дам. Если уж тренироваться, то как следует.

Алеша радостно кивал, глядя на него сияющими преданными глазами. Старший брат, который всю жизнь был примером, недосягаемым идеалом, образцом для подражания, вдруг впервые похвалил его. А ведь он настоящий спортсмен, профессиональный, столько соревнований выиграл, столько медалей получил. Младшему, конечно, до такого уровня далеко, но раз брат сам возьмется его тренировать, можно надеяться, что и у него что-нибудь получится.

И Алеша, воодушевленный обещанием Леонида, с новыми силами взлетел на брусья.

– Алешка, вставай! – Леня резко сдернул с брата одеяло.

Тот, не открывая глаз, попытался поймать край одеяла, недовольно проворчал что-то, сжавшись в комок на кровати, стараясь ухватить за хвост обрывок такого приятного сна. Ему снилось, будто он делает упражнения на брусьях и вдруг, поймав равновесие, отпускает руки и начинает плавно парить под потолком спортивного зала. Оказывается, летать так легко. Ложишься грудью на воздух и плывешь, словно в воде. Алеша успел дважды облететь вокруг школьного двора, когда требовательный голос брата снова ворвался в его сон.

– Вставай!

Леонид дернул его за ногу, и мальчишка полетел на пол.

– Ты что, сдурел? – возмущенно завопил Алеша, вскакивая с пола и потирая ушибленный бок.

– А ну одевайся и марш на пробежку! – скомандовал Ленчик.

– Какая пробежка? Семь утра! – артачился Алеша.

– Самое время, – усмехнулся Леонид. – Давай-давай, не отлынивай! Я предупреждал тебя вчера. Чтоб через три минуты был во дворе.

Алеша, шепотом ругаясь, принялся натягивать спортивный костюм.

Когда он, красный, с прилипшими ко лбу вихрами появился у подъезда, сделав три круга вокруг квартала, неутомимый тренер преградил ему вход.

– Ты куда? А тренировка?

– Какая тренировка! – взмолился Алеша. – Зал же еще закрыт.

– А вон турник во дворе, – махнул головой Леня. – Чем тебе не подходит? Давай-давай, двигай, будущий олимпийский чемпион!

– Ты правда думаешь, что я могу стать настоящим спортсменом? – удивленно спросил Алеша, заглядывая брату в глаза.

– Правда, – подтвердил Леня.

– Но я не такой способный, как ты, – осторожно возразил тот.

Леонид мрачно усмехнулся:

– Ничего, и твоих скромных способностей хватит. Иначе с чего бы я стал с тобой возиться?

– Честно? – с надеждой улыбнулся Алеша.

– Ну сказал ведь, – отмахнулся Леонид. – Ладно, кончай мне зубы заговаривать и дуй на турник.

Окрыленный Алеша послушно помчался к спортивной площадке.

5

Макеев действительно принялся за тренировки Алешки так увлеченно, словно успех брата, каждая победа была и его победой тоже. Сидя на скамейке в зале и пристально наблюдая за кувыркающимся на брусьях, на кольцах или на полу легким и гибким юношей, он словно видел себя самого, только более молодого и талантливого. В конце концов, он ведь действительно вложил в Алешу все, что знал сам, без остатка отдал ему свои знания и навыки, только брат сумел воплотить их в жизнь лучше, полнее, чем когда-либо удавалось ему самому. Думая о будущем, Леонид представлял себе ревущие стадионы, рукоплещущие трибуны, многочисленные золотые медали, не вполне отдавая себе отчет, что это будут Алешины медали и аплодисменты....

За три года из способного спортивного подростка Алексей превратился в выдающегося восемнадцатилетнего гимнаста. За спиной были многочисленные победы в соревнованиях юниоров, фотографию красивого златоглавого паренька не раз публиковал «Советский спорт». Знаменитые тренеры прочили ему небывалый успех, пытались переманить к себе и завидовали Макееву, сумевшему сделать имя на талантливом брате. Но успехи Алеши наблюдались не только в профессиональной среде. Несколько раз парень находил в раздевалке записки от поклонниц. Каждый раз он смешно, по-мальчишески, смущался, краснел и рвал бумажки на мелкие кусочки, утверждая, что это чьи-то дурацкие шутки.

Он словно не замечал аплодирующих ему болельщиков, не видел в зеркале точеных черт лица и стройного тела, заставлявших поклонниц замирать от восторга. Самому себе Алеша казался начинающим спортсменом, вчерашним школьником, которому еще многому нужно было научиться, чтобы хоть немного приблизиться к уровню старшего брата до несчастного случая.

И вот теперь братья прибыли на первенство Советского Союза по спортивной гимнастике. Для Алеши это были первые взрослые соревнования, от успеха в которых зависело, включат ли его в команду страны для поездки на приближающийся чемпионат мира в Монреале. Впервые попав в компанию взрослых профессиональных спортсменов, он немного оробел. Казалось, здесь над ним просто посмеются и отправят домой с позором. Впрочем, Алешины доброжелательность и простота в общении всем пришлись по душе, вскоре он перезнакомился с другими гимнастами, с некоторыми даже подружился и подолгу просиживал в гостиничном баре по вечерам.

Леонид был не вполне доволен поведением брата. Конечно, парень прекрасно выступал в каждый из дней первенства, но его отношение к соревнованиям никак нельзя было назвать серьезным. В первый же день он удрал из гостиницы гулять по городу, чуть не простудился. Потом несколько раз приходилось едва ли не силой уводить его из бара. Кричал, что ребята еще не разошлись, все еще разговаривают, отдыхают, почему только он должен отправляться спать в десять часов, как ребенок.

Даже сегодня, перед последним этапом соревнований, когда старший брат пришел в раздевалку, чтобы поддержать, посоветовать кое-что, Алеша с улыбкой попросил:

– Лень, ты иди в зал, ладно? Мы ведь с тобой все отработали, я уже не врублюсь во что-то новое.

Леонид неохотно потоптался на пороге раздевалки, но все же решил отправиться в зал. В конце концов, парню действительно нужно отдохнуть и сосредоточиться перед выступлением.

– Я надеюсь, – обернулся он на пороге, – ты не убежишь гулять или в бар? Мне не нужно тебя караулить?

– Нет, ну что ты, – рассмеялся Алеша. – Ты иди, правда. И не волнуйся. Все будет пучком!

Леонид пожал плечами. «Все будет пучком? Надо же, а? На редкость серьезное отношение к спорту демонстрирует нам подающий надежды гимнаст Алексей Лазарев».

И вот теперь он сидит в зале и волнуется, что зря оставил братца одного в раздевалке. Все-таки нужно было проследить, кто знает, что ему взбредет в голову. Голос диктора в динамиках объявил выступление Алеши. Почувствовав, как мгновенно напряглось все тело, Леня уставился на арену, подавшись вперед.

Через несколько секунд появился Алеша – высокий, тонкий, в темно-красном обтягивающем трико, под которым проступают рельефные мышцы, золотистые кудри блестят в свете софитов. Вот он кланяется, улыбаясь зрителям озорной мальчишеской улыбкой, и начинает программу.

Алеша легко подпрыгнул, ухватился руками за кольца и принялся выполнять упражнения. Леня чувствовал, как невольно дергается его тело при каждом подъеме, обороте или выкруте брата. Сердце бешено колотилось о ребра, перед глазами плясали электрические сполохи. В такие минуты Леня словно проваливался куда-то, терял самого себя. Сознание двоилось и раскалывалось на части. И Макеев уже не понимал, то ли это он сам, молодой, сильный и здоровый, парит над полом в напряженной тишине зала, то ли это какой-то неизвестный подлый узурпатор с ангельским лицом и телом древнегреческого атлета занял его место и сорвет сейчас шквал аплодисментов. На секунду сердце пронизывала острая болезненная ненависть к самозванцу. Леня сжимал руки, не чувствуя, как ногти впиваются в ладони... Неожиданно ненависть сменялась восхищением – так прекрасен, светел и юн был кувыркающийся в пронзительном свете софитов златоглавый атлет. Он плавно скользил в воздухе, даже не подозревая о том, что в эти минуты у преданного брата и тренера трещит и лопается от противоречивых чувств грудная клетка.

Поворот, еще поворот, и вот молодой спортсмен Лазарев уже соскочил на пол, раскинул руки, приветствуя мгновенно взорвавшиеся криком трибуны. Леонид тяжело выдохнул, вытащил из внутреннего кармана платок и промокнул взмокший лоб. Впереди, на освещенной арене, радостно улыбался довольный Алешка.

Праздновать победу Лазарев отправился в кафе вместе с другими спортсменами, вошедшими по итогам первенства в команду чемпионата мира. Ребята веселились, поздравляли друг друга и прежде всего Алексея, занявшего первое место.

– Ну что, конкурент, – весело обратился к нему Юра, смешливый парень лет двадцати пяти. – Теперь вместе в Канаду поедем?

Он пододвинул к Алеше рюмку с коньяком.

– Да здравствует загнивающий Запад! – отозвался Алеша, чокаясь с Юрой.

Он залпом проглотил коньяк. Золотисто-коричневая жидкость поначалу обожгла горло, зато потом весь окружающий мир сделался будто бы еще ярче, красочнее. Алеша откинулся на спинку стула, блаженно жмурясь. Настроение было лучше некуда, хотя немного покоробила сдержанная реакция брата на его успех. «Справился, молодец, – только и сказал он. – Теперь главное – чемпионат!» Впрочем, Леонид всегда держал себя в руках. Кажется, после того случая, три года назад, Алеша ни разу не видел, чтобы брат чему-то искренне обрадовался, весело рассмеялся. Тяжело ему, конечно, пришлось. Алеша на мгновение помрачнел.

– Вы почему такой грустный? – прошептал вдруг ему на ухо хрипловатый женский голос.

Алеша вздрогнул, обернулся и увидел рядом с собой незнакомую девушку в красном, каком-то змеином, струящемся и переливающемся платье и с высветленными, аккуратно завитыми волосами. Девушка прикоснулась ладонью к его плечу и, чуть надув губы, обиженно спросила:

– Что, так печалитесь, что и танцевать меня не пригласите?

– Почему? Я готов! – Алеша вскочил со стула, отвесив незнакомке шутливый поклон.

Блондинка вложила ему в ладонь тонкие пальцы и повела к освещенной разноцветными лампочками площадке для танцев.

– Вы сегодня первое место заняли, да? – играя ресницами, спросила она.

Все кружилось перед глазами Алеши, то ли от мерцания огней, то ли от выпитого коньяка, то ли от пряного запаха ее духов. Как это все удивительно, как все сошлось, случилось в один вечер. Первые взрослые соревнования, впервые он в баре со взрослой компанией, и вот теперь эта красотка... Как она смотрит на него, как улыбается... Ни одна женщина раньше так на него не смотрела.

– Да, – только и сумел сказать он.

– Теперь за границу поедете? А меня возьмете с собой? – лукаво улыбнулась незнакомка.

– Обязательно! Спрячу вас в чемодане! – нашелся Алеша.

Музыка закончилась, но девушка еще несколько секунд не разжимала сплетавшихся вокруг Алешиной шеи рук. Он же не смел пошевелиться, млея от ее прикосновений, ощущая, как сладкая дрожь прокатывается вдоль позвоночника. Девушка неохотно отпустила его и двинулась за ним к столику. Алеша опустился на свое место и только тут увидел поджидавшего у дверей Леонида.

– Вон твоя нянька пришла, – хохотнул Юра. – Что, домой пора? Баиньки?

Алеша вспыхнул. Было чертовски неловко перед ребятами и особенно перед девушкой. Он поднялся и неохотно направился к брату.

– Что ты здесь делаешь? – осведомился Леонид.

– Отмечаю победу, – угрюмо пробурчал Алексей.

– В кабаке со шлюхами? – язвительно осклабился тот.

– Она не шлюха! – взвился Алеша.

– А кто? Прекрасная принцесса? – продолжал издеваться Леня.

Алеша обернулся назад. Блондинка в красном платье уже вовсю отплясывала с Юрой, заливисто хохотала и висла у него на шее.

– Пошли отсюда! – властно приказал Леонид, кладя руку на его плечо. – Тебе режим нужно соблюдать. Не забывай, впереди чемпионат мира!

Не отвечая, Алеша резко развернулся, сбросил ладонь брата и вышел на улицу. Накрапывал мелкий дождь. В тумане расплывались и таяли фонари. Парень втянул голову в плечи и двинулся по направлению к гостинице.

За спиной раздавались шаги брата. Леня шел позади, на небольшом расстоянии. Алеша неожиданно резко обернулся к нему и выкрикнул:

– У меня твой чемпионат уже в печенках сидит! Пропади он пропадом, достало все!

Леня равнодушно пожал плечами, лицо оставалось все таким же спокойным.

– Издержки профессии. Разве ты не хотел стать настоящим спортсменом?

– Хотел! Я и сейчас хочу! – подтвердил Алексей. – Но ты... Ты мне дышать не даешь, постоянно командуешь: делай то, не делай это.

– Я твой тренер, – все так же спокойно объяснил Макеев.

– У них тоже тренеры есть, – Алеша махнул рукой в сторону оставшегося за поворотом кафе. – Но вот почему-то сидят за столом, коньяк пьют, расслабляются. И никто их не гонит спать в десять вечера. Один я должен...

– Дурак ты! – неожиданно резко бросил Леонид.

Он остановился, взял брата за плечо, заставил развернуться и посмотреть ему в глаза.

– Запомни, Алеша. Ты – не все! Ты лучший! По крайней мере, должен им стать. Иначе и смысла не было приходить в большой спорт. Понимаешь?

Алеша невольно отступил на шаг, увидев в глазах Леонида незнакомое до сих пор жесткое и в то же время болезненное выражение.

– Эти болваны сейчас сидят там и накачиваются коньяком, а на чемпионате слетят с брусьев после первого же переворота. И тренерам их на все наплевать, потому что пашут за зарплату, как на заводе. А я... – Леонид помолчал. – Я тебя тренирую, потому что ты... ты мой брат. И мне не все равно, как ты выступишь.

Леонид говорил так горячо и убедительно, что Алеше вдруг стало стыдно: вся сдержанность брата, безразличие, все это напускное. Лазарев опустил голову и уставился на забрызганные грязью носки собственных ботинок.

Леонид, почувствовав, что убедил брата, сломил сопротивление, отпустил его, убрал руки в карманы и добавил примирительно:

– И я заставлю тебя стать лучшим! Даже если мне придется тебя поколотить.

– Ну это мы еще посмотрим, кто кого поколотит, – ухмыльнулся Алеша и сделал брату подсечку.

Леня удержался на ногах, резко обернулся и несильно заломил Алеше руку за спину.

– Эй, нечестно! – Алеша вырвался и тут же ответил хитрым приемом спортивной борьбы.

И братья направились к гостинице.

6

Поезд медленно подполз к перрону и, шипя и дергаясь, словно нехотя остановился. Алеша, вскинув на плечо спортивную сумку, выскочил из дверей вагона. Было раннее летнее утро, солнце только выползало из-за крыши вокзала, окрашивая небо в бледно-розовый цвет. Воздух еще казался прохладным, но чувствовалось, что день будет жарким и солнечным. Парень, откинув голову, глубоко вдохнул, словно хотел вобрать в себя радостный простор неба, все солнечное утро, все с детства знакомые запахи родного города. Как это здорово, что солнце, что лето... Казалось, Москва специально постаралась к встрече победителя.

Но почему же так долго нет Лени? Алешке не терпелось примчаться домой, поделиться радостью с друзьями – ребятами во дворе, бывшими одноклассниками. Все они обещали болеть за него и теперь, наверно, все уже знают и ждут не дождутся возможности поздравить нового чемпиона.

Наконец Леонид вышел на перрон, прищурился на солнце и остановился на платформе, перебирая в руках какие-то бумаги.

– Слушай-ка, – обратился он к Алеше. – Мне нужно в Госкомспорт заехать с документами... Лучше сразу разобраться, не откладывая в долгий ящик.

– Прямо сейчас? – разочарованно протянул Алеша.

Ему хотелось, чтобы брат тоже рассказал ребятам о соревнованиях, об Алешиных успехах. Ну, в самом деле, не расхваливать же себя самому.

– Ага, я же говорю, лучше сразу со всей этой волокитой разобраться, – кивнул Леонид. – Так что ты дуй домой с вещами, отдохни там, выспись как следует. А я через пару часов подъеду. Сегодня, так и быть, день отдыха, тренироваться не станем.