3

Маленькая пельменная притулилась в одной из подворотен на Пятницкой, напротив некогда красивой, но в советское время облезшей и захиревшей церкви. Здесь было тесно, а под потолком плавали клубы серого сигаретного дыма. У высоких пластиковых столиков толпились посетители – в основном мужчины с невыразительными, стертыми лицами, тусклыми, заплывшими глазами. Раздатчица за стойкой равнодушно шлепала в щербатые тарелки комки слипшихся пельменей. От тарелок поднимался белесый пар, смешиваясь с дымом под потолком.

Леня левой рукой (правая еще плохо слушалась) придвинул поближе к краю стола ополовиненную пивную кружку, прикрываясь полой ветровки, вытащил из внутреннего кармана четвертинку водки и щедро плеснул в пиво. Затем, морщась, глотнул горькую, отдающую спиртом, жидкость. Теплая волна прокатилась по телу, унимая колотившую его с утра мелкую дрожь. Темная пельменная словно осветилась вдруг яркими софитами. Мимо проковыляла уборщица в заношенном белом халате, мазнула по столу вонючей прокисшей тряпкой. Леня отхлебнул еще и прислонился к стене. Он был почти счастлив.

Весь мир, который мгновение назад жестоко терзал его, вся эта убогая обстановка, мерзкие пьяные рожи местных завсегдатаев, сизый прокуренный воздух помещения сузились для него в одну точку и потеряли реальные очертания. За один миг произошли необыкновенные перемены. Лене вдруг захотелось быть добрым, захотелось поговорить с кем-нибудь, синеватые физиономии местной публики больше не казались ему ужасными. И вся несложившаяся судьба теперь рисовалась совсем не в таком мрачном свете, какой он обычно представлял ее себе, будучи трезвым. Теперь казалось, что самое интересное еще впереди, не все потеряно и кое-что можно изменить, стоит только захотеть.

Где-то в глубине затуманенного разума Леня понимал, что это пьяный морок, что он непременно падет, и расплатой за сегодняшние грезы обязательно будет тяжелое, сводящее с ума похмелье. Неистребимое желание выбраться из собственного тела, как из кокона. Любым способом, лишь бы не чувствовать изводящей тяжести и не вспоминать, что творил минувшей ночью. Но это все будет завтра. А сегодня, сейчас, он относительно счастлив и готов заплатить любую цену за то, чтобы хотя бы на миг не ощущать себя ущербным калекой, жестоко выброшенным за борт жизни коварной предательницей фортуной. Леня пьяно ухмыльнулся и опрокинул очередную кружку ядреного зелья на одном выдохе.

Прошло четыре месяца с тех пор, как молодой гимнаст Леонид Макеев, надежда советского спорта, сорвался во время выступления с брусьев и получил травму плеча, несовместимую с дальнейшей карьерой. Гипс давно сняли, позади несколько месяцев изнурительных процедур, ежедневной физиотерапии, тоскливой лечебной физкультуры. Врачи обещали, что вот-вот еще чуть-чуть, и рука начнет работать как прежде. В плечевом суставе сидели металлические болты, навсегда превратившие его, парящего Икара, бросающего вызов земному притяжению, в неповоротливого скрипучего робота.

Валерий Павлович избегал встреч, прятал глаза и советовал заняться пока тренерской работой, но надежды не терять, продолжать заниматься, авось... Марианна постоянно выдумывала для него идиотские развлечения. От этой бодрой улыбочки, от брызжущего оптимизма, от настроя «во что бы то ни стало отвлечь, растормошить, не давать падать духом» хотелось выть белугой. Дома обстановка была не лучше. Мать, впервые увидев Ленчика после травмы, разрыдалась так, что чуть не пришлось вызывать ей врача. В последующие пару недель она искренне увлеклась ролью самоотверженной сиделки. Леня не раз просыпался по ночам и видел склонившуюся над собой Ларису в белом кружевном пеньюаре. Она дотрагивалась узкой холеной ладонью до его лба, смахивала слезу и шептала:

– Бедный мой мальчик!

Но время шло, а бедный мальчик не желал, как в детстве, быстро выздоравливать и бросаться к забытым игрушкам. И Ларе в конце концов наскучили ночные бдения. Она вернулась к устройству личной жизни, и в доме опять повисла грозовая атмосфера. Вновь замаячил какой-то таинственный Аркадий Петрович, посыпались телефонные звонки, букеты. Мать часто пропадала из дому, возвращалась поздно, пряча счастливые глаза. Валентина Васильевна ругалась, громыхая крышками кастрюль. Впрочем, все это было Леониду безразлично.

От бабки ждать понимания тоже не приходилось. Убедившись, что физически внук здоров и страшное позади, она успокоилась и хандру Леонида считала блажью. Подумаешь, несчастье, не война же, не голод! Слава богу, жив, здоров, не инвалид, работать можешь. Ну не вышло со спортом, так что ж теперь, руки на себя накладывать? Хватит дурью маяться, работай иди.

Единственный, кто по-настоящему понял, что произошло, – младший брат Алешка. Леонид был благодарен ему. Брательник не лез ни с участливыми расспросами, ни с натянуто-веселыми разговорами, не охал над ним, но и не ворчал, что тот с жиру бесится. Кажется, он и вообще ни разу не заговорил с Леней о постигшем его несчастье, но по преданным внимательным глазам брата ясно было, что, если только старший попросит о помощи или хотя бы намекнет, Алеша придет на зов в ту же секунду. Впрочем, закончился учебный год, начались летние каникулы, и он уехал куда-то на Волгу, в спортивный лагерь.

Леня старался поменьше бывать дома. Постоянные скандалы матери и бабки действовали ему на нервы. Вот только сегодня днем, когда он уходил, весь дом, казалось, сотрясался от их криков.

– Опять Аркадий Петрович? – громыхала бабушка. – Сколько у тебя этих Аркадиев Петровичей за последние годы перебывало. У тебя волосы уже седые! Хоть бы детей постеснялась, бесстыдница. Шляешься по ночам, как проститутка, все соседи пальцами показывают...

– Мама, ты меня с тридцати лет старухой считаешь... – оправдывалась Лариса. – А я еще молодая, я жить хочу!

– Ну так живи, кто тебе мешает? Но ты не жить хочешь, а по мужикам шастать. Аркадий Петрович... Позорище!

– Мама, мы расписались! – неожиданно выдала Лара.

– Да какое мне дело... – не унималась бабушка и вдруг притормозила, вытаращила глаза и схватила дочь за руку. – Как расписались? Да когда ж вы успели?

– Вчера! – со слезами в голосе выкрикнула мать. – Вчера днем. Аркадий теперь мой законный муж, и ты не имеешь никакого права...

– Законный муж? – ахнула Валентина Васильевна. – Ты что же, еще одного кобеля сюда приведешь? Не выйдет! – она сунула ей под нос морщинистый кукиш. – Мало мне вас, спиногрызов, ты еще одного на мою шею решила посадить?

– Мама, у Аркадия прекрасная квартира. Ему твои квадратные метры даром не нужны. К тому же мы собираемся... – Мать резко осеклась и, махнув рукой, умчалась по коридору в свою комнату.

– Что собираетесь? Куда собираетесь? – бабка двинулась следом.

Леня не стал дослушивать, чем закончится очередная серия семейного телефильма, и отправился в давно облюбованный кабак в соседней подворотне. Казалось, теперь это было единственное спокойное и умиротворяющее место в огромном мире, полном раздражителей.

Здесь он мог затеряться среди случайных посетителей, раствориться, слиться с толпой, избавиться от необходимости с кем-то говорить, что-то объяснять, кого-то слушать. Здесь не оставалось ничего из прошлой жизни. Ничего, кроме мыслей, беспощадно, безостановочно крутящихся в голове. Кто я теперь? Как жить дальше? И нужно ли мне это, жить дальше? Что изменится, если в одно мгновение Леонид Макеев вдруг просто перестанет существовать?

От этих мыслей начинала мучительно гудеть голова, перед глазами взвивались и мельтешили черные «мухи». А избавиться от них можно было только одним способом – снова и снова отхлебывать мутную вонючую жидкость из плохо вымытой кружки.

Было темно, когда Леня, опорожнив несчетное количество пивных кружек, возвращался домой. Прохладный августовский вечер плавно покачивался, горевшие вдоль улицы фонари сливались в длинную мерцающую линию. За ярко освещенными окнами окрестных домов матери разгоняли по кроватям непослушных детей, кое-где подмигивали голубые огоньки включенных телевизоров. На дверях магазинов уже покачивались тяжелые металлические замки. Леня чувствовал приятное умиротворение. Теперь нужно было быстрее добраться до квартиры, и тогда до утра он погрузится в теплый, медленно кружащийся перед глазами кокон.

Леонид вошел в темную прихожую, споткнулся об угол какого-то ящика, чертыхнулся и включил свет. Посреди прихожей почему-то торчал старый объемный чемодан. В коридор вышел Алешка. Видимо, только сегодня приехал из лагеря.

– Здорово! – широко зевнув, сказал он. – Ты чего так поздно?

– Так, – неопределенно покрутил пальцами Леня. – А это что? – он кивнул на чемодан.

– Не знаю, – пожал плечами Алеша.

Из своей комнаты выпорхнула мать, заметалась по прихожей, прикладывая палец к губам и делая сыновьям странные знаки.

– Тише! Тише! Не разбудите бабушку. Это мое!

Но поздно, в глубине квартиры послышался громовой голос:

– Да что ж такое! Ни днем, ни ночью покоя нет! Обнаглели совсем!

Слышно было, как заскрипели пружины старой кровати, как Валентина Васильевна поднялась и, шаркая тапками, направилась к выходу.

– Алеша, Алешенька, отвлеки ее! – взмолилась мать. – Леня, пожалуйста, вынеси чемодан во двор!

– Ммм? Зачем? – не понял Леонид.

Такой уютный, теплый и понятный мир принялся раскачиваться из стороны в сторону. Откуда ни возьмись выплыло странное искаженное лицо матери, которая теребила его за рукав и просила о чем-то. Леня никак не мог понять, что нужно сделать.

Алеша же сориентировался сразу.

– Бабуленька, бабушка, это я, прости, ради бога! – Он рванул к бабушкиной комнате и затанцевал перед ней в дверях, не давая выйти в коридор. – Это мне не спится после лагеря. Я на кухню пошел и... ты понимаешь... шкаф опрокинул.

– Какой шкаф? Что ты болтаешь? – грохотала Валентина Васильевна.

– Ленечка, милый, пожалуйста, – ныла Лариса.

Сообразив наконец, что от него хотят, Леня взялся за ручку чемодана и шагнул к двери. Но тут Валентине Васильевне удалось наконец отодвинуть Алешу и прорваться в коридор. Мать, ойкнув, успела спрятаться в ванной.

– Леня, что происходит? – вопросила разгневанная старуха. – Оставь чемодан. Куда ты его тащишь?

– Ммм... Я его... К Маришке! – брякнул Леонид.

– Зачем? Куда? Почему ночью? – не унималась та.

– Бабуленька, ну что ты в самом деле? – уговаривал ее Алеша. – Ложись спать, успокойся. Это Леня Маришкины вещи собрал. Она... она за ними на такси приехала, ждет во дворе. Ей срочно нужно, потому что она... уезжает завтра. В Сочи! Вот!

– Ничего не понимаю, – помотала головой Валентина Васильевна. – Какие вещи? Почему ночью?

– Бабуль, ты иди, ложись. Мы сами разберемся!

Алеша подхватил упирающуюся старуху под руку и повлек ее в спальню. Леня, воспользовавшись затишьем, выволок чемодан из квартиры и спустился во двор. Как ни странно, возле подъезда действительно ждало такси. Из машины вышел незнакомый мужчина представительного вида в дорогом импортном костюме. Он молча сунул парню холодную влажную ладонь, забрал чемодан и опустил его в багажник. Леня, все еще ничего не понимая, стоял около желтой «Волги», когда во двор выпорхнула Лариса. За ней спустился Алеша.

– Мальчики мои, – всплакнула мать, обнимая их и прижимая к себе две головы, светлую и темную. – До свидания, мальчики мои! Простите меня. Живите дружно!

– Пока, мама! – Алеша поцеловал ее в щеку.

Леня же, ничего не понимая, выдержал материнские объятия и с облегчением отстранился. Ему нужно было непременно добраться до постели. Чувствовалось, что от ночного воздуха хмель начинает слабеть.

– Лара, Лара, я прошу тебя, – незнакомый мужчина взял рыдающую Ларису под руку и усадил в такси.

Дверь захлопнулась, машина резко развернулась и выехала со двора. Братья медленно двинулись к дому.

– Уехала, – с грустью констатировал Алеша и тут же добавил: – Ой, что завтра будет... Подумать страшно!

Леня промычал что-то неопределенное и прошел в свою комнату. Ему не было никакого дела до того, что будет завтра. До него еще нужно дожить.

4

– Леня, Лень, просыпайся! – Алеша настойчиво гудел над ухом. – Вставай, пожалуйста, я больше не могу с ней.

Леонид заворочался на кровати, с трудом разлепил глаза. От резкого утреннего света мгновенно застучала в висках головная боль.

– С кем? Что случилось? – морщась, спросил он.

– Да с бабкой, – пояснил Алеша. – Она записку от матери нашла. Полтора часа уже вожусь: то капли подай, то в «Скорую» звони, то в милицию, то не надо ничего, оставьте меня в покое, дайте спокойно умереть.

– Какую записку?

Леня сел на постели, нашарил на полу тапочки. Противно ныли суставы, и страшно хотелось пить. Он взглянул на брата: Алеша доверчиво смотрел на него круглыми синими глазами, словно ни минуты не сомневался, что взрослый и умный брат сейчас поднимется и решит все проблемы.

– Что нам теперь делать? – требовательно спросил Алеша.

Леонид глухо застонал, поднялся и натянул футболку.

– Ладно, рассказывай, что тут случилось.

Из сбивчивого рассказа Алеши и невнятной ругани Валентины Васильевны, возлежавшей в спальне с холодным компрессом на голове, Леня уяснил следующее. Последний материнский ухажер, Аркадий Петрович, имя которого так часто звучало в доме последние полгода, вчера вечером отбыл торгпредом в Польшу. Лариса отправилась вместе с ним в качестве законной супруги. Сделала она это тайно, чтобы избежать неминуемого скандала с властной старухой. Проснувшись утром, Валентина Васильевна обнаружила на столе записку, начинавшуюся словами: «Мама, когда ты прочтешь это письмо...» Однако оказалось, что это не сообщение о задуманном суициде, а прощальное письмо. Лариса просила простить ее и пожелать ей счастья, а матери вверяла заботу о своих взрослых детях.

– Мерзавка! – стонала Валентина Васильевна, катая седую голову по подушке. – Вильнула хвостом и ускакала. На все наплевала: на дом, на детей, на меня, старую. Ах, паршивка!

– Ну ладно, бабуля, не расстраивайся так, – примирительно говорил Алеша, гладя ее по руке. – Что, мы без нее не проживем? Мы с Ленькой уже взрослые.

– Да как мы проживем-то на мою пенсию? – Валентина Васильевна приподнялась на кровати, воинственно потрясая сжатым кулаком. – Ты школьник еще, потом в институт пойдешь... На стипендию много не накушаешь. А этот... – она махнула рукой в сторону Леонида. – Только и знает, что по кабакам шляться. Помощи никакой... Ох, плохо мне! Ой, сердце!

Старуха откинулась на подушку и принялась хватать бледными губами воздух. Алеша, покосившись на застывшего в дверях комнаты брата, бросился к столу и принялся капать в рюмку корвалол. Но, так и не докапав, бросил пузырек, кинулся обратно к бабушке, приговаривая что-то ласковое. Наконец топнул ногой и выкрикнул:

– Все, я иду звонить в «Скорую»!

– Не смей! – хрипела Валентина Васильевна. – В каталажку сдать меня хотите, а? Избавиться? Думаете, мать сплавили, теперь бабку выставим и устроим тут притон из квартиры?

– Бабуля, что ты такое говоришь! – в отчаянии взвыл Алеша. – Мы же тебя любим!

Леня, казалось, безучастно наблюдал за происходящим. На самом деле он пытался осознать, что вот так, в одночасье, на его плечи свалились больная бабка с не самым приятным характером и младший брат – школьник. На него, человека, который сам потерялся в этой жизни и не знает, как прожить следующий день. Больше всего хотелось плюнуть на все, уйти к черту из квартиры, затеряться в сутолоке знакомой пельменной, и будь что будет. Авось как-нибудь разберутся и без него. Алеша... Ну что ж, он может пойти в ПТУ, там стипендию платят, а потом на завод, работать. Бабка... Ведь она пережила войну и это выдержит как-нибудь. Почему, в конце концов, Леня должен взваливать все это на себя? Ведь не Леня нарожал детей, а потом свинтил с торгпредом в загранку.

Леонид выдохнул, шагнул в комнату и присел на край постели Валентины Васильевны. Взяв ее за руку, он веско проговорил вполголоса, четко выговаривая слова:

– Бабушка, успокойся, пожалуйста. Ничего страшного не случилось. Ни о чем не беспокойся.

– Как же мне не беспокоиться, – плаксиво, но более связанно, без истерики, заявила Валентина Васильевна. – Ведь ты не работаешь, пенсия у меня маленькая. Да и с Алешкой мне одной не справиться. Станет он меня слушаться, как же!

Леня погладил старуху по плечу. И лицо Валентины Васильевны постепенно разгладилось, тонкие старческие губы сложились в подобие улыбки.

– С сегодняшнего дня я поступаю на тренерскую работу, – спокойно объявил Леня. – И Алешкой сам займусь. Он у меня строем будет ходить и честь отдавать.

– Сам ты строем ходить будешь, – заулыбался Алеша, видя, что скандал постепенно улегся.

– Ленечка! Хороший мой мальчик.

Старуха притянула к себе голову Леонида и поцеловала его в лоб.

– А теперь отдыхай, – подытожил Леонид. – Алешка, марш отсюда. Пусть бабушка поспит.

Он вышел в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь.

Августовское солнце приятно припекало между лопаток, кружевной тенью ложилось на мостовую. Улицы Москвы были полупусты, не все горожане вернулись из отпусков. Пахло пылью, солнцем, нагретым асфальтом. Развеселая ребятня, не упакованная пока в одинаковые коричневые платьица и синие костюмы, осаждала ворота Парка культуры. И к киоскам с мороженым все еще выстраивались длинные очереди.

Леня медленно шел по тротуару, кусая мороженое в размокшем вафельном стаканчике. Нужно собраться с мыслями. Легко заявить домашним: ни о чем не волнуйтесь, я выхожу на работу. Гораздо труднее это осуществить. Валерий Павлович, конечно, обещал помочь. Но надо смотреть правде в глаза. Новичок без опыта вряд ли может рассчитывать на серьезных учеников. Пойти учителем физкультуры в школу? Леонида даже передернуло от отвращения.

Он швырнул недоеденное мороженое в урну и прибавил шагу. До чего же все несправедливо складывается в этой паршивой жизни! Он ведь так мечтал о спортивной карьере, так занимался, за всю жизнь не пропустил ни одной тренировки, работал до изнеможения, не позволял себе лениться и расслабляться. Не то что Алешка, который только болтает о том, что хочет быть гимнастом, как брат, сам же только и думает, как бы удрать из спортзала в кино.

Алешка... От неожиданной мысли Леня остановился, и шедшая сзади женщина налетела на него.

– Ой, простите, ради бога, – извинилась она.

– Ничего-ничего, – рассеянно пробормотал Леня.

Алешка... А ведь это мысль! Что, если первым учеником будет родной брат? Уж он-то не погонится за чинами, ему только на руку тренироваться у Леонида. А мальчишка талантливый, на нем можно сделать себе имя. Правда, ленивый, несобранный, безответственный. Но это ерунда. Если он, Ленчик, возьмется за дело, то покажет, как надо родину любить. Нет, это, определенно, стоит обдумать.

Леонид круто развернулся и направился в сторону спортивной школы, где тренировался младший брат.

Солнце весело било в огромные отмытые к новому учебному году окна спортивного зала. Леня вошел и невольно зажмурился от слепящего света. Подставив ладонь козырьком к глазам, он старался высмотреть в зале брата.

В глубине помещения тренировался на брусьях какой-то парень. Стройный и легкий, он словно взмывал в воздух, паря над расстеленными внизу старыми черными матами. Ни малейшего напряжения не чувствовалось в его тонкой фигуре. Тело легко сгибалось во всех направлениях, словно резиновое. Каждое движение было плавным, летящим и совершенно естественным. Казалось, для него нет ничего проще, чем парить над землей в солнечном луче.

«Откуда здесь, в обычной районной спортивной школе, такой талантливый парень?» – удивился Леонид. Спортсмен закончил упражнения, соскочил с брусьев и, смеясь, откинул со лба отросшие светлые кудри. И тут Леня узнал Алешу.

Только сейчас он заметил, как вытянулся и раздался в плечах мальчишка после лагеря, какими сильными стали его руки, покрытые золотистым загаром. Черт возьми, Алешка похож был на античную статую. А как занимался, как делал сальто, какие стойки на руках! И это после летних каникул. Да ему, Лене, чтобы добиться таких результатов, приходилось месяцами не вылезать из зала. Чего уж там, если быть до конца откровенным, таких результатов он не добивался никогда. На мгновение Макееву стало досадно, почему такие выдающиеся способности достались от природы не ему, а брату, который вовсе не горел желанием использовать их по назначению. Это было вопиющей несправедливостью!

Леня подошел ближе. Алеша, увидев его, удивленно улыбнулся. «С ума сойти! У него даже дыхание не сбилось!» – отметил про себя Леонид и, усилием воли приглушив досаду, сказал себе: «Да, с таким учеником можно далеко пойти...»

– Видел? – смущенно спросил Алеша.

– Угу, – Леня кивнул. – Неплохо, очень неплохо. Но тебе нужно больше заниматься, если ты хочешь достичь настоящих результатов.

«Не стоит слишком хвалить парня, – решил он про себя. – А то загордится и совсем тренировки забросит».

– Наверно, – пожал плечами Алеша.

– Я сам буду тебя тренировать, – стараясь выглядеть равнодушно, сообщил Леня.

– Да ты что, правда? – расцвел Алеша. – Вот здорово!

– Но предупреждаю, – сурово заявил Макеев. – Халтурить я не дам. Если уж тренироваться, то как следует.

Алеша радостно кивал, глядя на него сияющими преданными глазами. Старший брат, который всю жизнь был примером, недосягаемым идеалом, образцом для подражания, вдруг впервые похвалил его. А ведь он настоящий спортсмен, профессиональный, столько соревнований выиграл, столько медалей получил. Младшему, конечно, до такого уровня далеко, но раз брат сам возьмется его тренировать, можно надеяться, что и у него что-нибудь получится.

И Алеша, воодушевленный обещанием Леонида, с новыми силами взлетел на брусья.

– Алешка, вставай! – Леня резко сдернул с брата одеяло.

Тот, не открывая глаз, попытался поймать край одеяла, недовольно проворчал что-то, сжавшись в комок на кровати, стараясь ухватить за хвост обрывок такого приятного сна. Ему снилось, будто он делает упражнения на брусьях и вдруг, поймав равновесие, отпускает руки и начинает плавно парить под потолком спортивного зала. Оказывается, летать так легко. Ложишься грудью на воздух и плывешь, словно в воде. Алеша успел дважды облететь вокруг школьного двора, когда требовательный голос брата снова ворвался в его сон.

– Вставай!

Леонид дернул его за ногу, и мальчишка полетел на пол.

– Ты что, сдурел? – возмущенно завопил Алеша, вскакивая с пола и потирая ушибленный бок.

– А ну одевайся и марш на пробежку! – скомандовал Ленчик.

– Какая пробежка? Семь утра! – артачился Алеша.

– Самое время, – усмехнулся Леонид. – Давай-давай, не отлынивай! Я предупреждал тебя вчера. Чтоб через три минуты был во дворе.

Алеша, шепотом ругаясь, принялся натягивать спортивный костюм.

Когда он, красный, с прилипшими ко лбу вихрами появился у подъезда, сделав три круга вокруг квартала, неутомимый тренер преградил ему вход.

– Ты куда? А тренировка?

– Какая тренировка! – взмолился Алеша. – Зал же еще закрыт.

– А вон турник во дворе, – махнул головой Леня. – Чем тебе не подходит? Давай-давай, двигай, будущий олимпийский чемпион!

– Ты правда думаешь, что я могу стать настоящим спортсменом? – удивленно спросил Алеша, заглядывая брату в глаза.

– Правда, – подтвердил Леня.

– Но я не такой способный, как ты, – осторожно возразил тот.

Леонид мрачно усмехнулся:

– Ничего, и твоих скромных способностей хватит. Иначе с чего бы я стал с тобой возиться?

– Честно? – с надеждой улыбнулся Алеша.

– Ну сказал ведь, – отмахнулся Леонид. – Ладно, кончай мне зубы заговаривать и дуй на турник.

Окрыленный Алеша послушно помчался к спортивной площадке.

5

Макеев действительно принялся за тренировки Алешки так увлеченно, словно успех брата, каждая победа была и его победой тоже. Сидя на скамейке в зале и пристально наблюдая за кувыркающимся на брусьях, на кольцах или на полу легким и гибким юношей, он словно видел себя самого, только более молодого и талантливого. В конце концов, он ведь действительно вложил в Алешу все, что знал сам, без остатка отдал ему свои знания и навыки, только брат сумел воплотить их в жизнь лучше, полнее, чем когда-либо удавалось ему самому. Думая о будущем, Леонид представлял себе ревущие стадионы, рукоплещущие трибуны, многочисленные золотые медали, не вполне отдавая себе отчет, что это будут Алешины медали и аплодисменты....

За три года из способного спортивного подростка Алексей превратился в выдающегося восемнадцатилетнего гимнаста.