КАДР ПЕРВЫЙ

Век эс

Утро — это своеобразный аппендикс всего остального дня. Когда оно здоровое и розовенькое, то никто о нем, как правило, и не помнит. Но стоит этому противному отростку суток воспалиться… Хана. Если вовремя не удалить подобную дрянь из памяти — к вечеру обязательно набухнет флегмоной и лопнет…

Лет десять назад, когда Рысцов ещё работал в органах, его шеф за день до уик-энда любил приговаривать, хищно улыбаясь и дробно дубася сардельками пальцев по столу: «Пятница-развратница». После этих слов матёрый подпол оставлял молодого офицера вяло исполнять собственные обязанности, а сам пускался во все тяжкие вплоть до девяти нуль-нуль понедельника. За несколько лет службы Рысцов до глубины печёнки усвоил этот принцип: пятый день рабочей недели — это уже часть выходных, правда, слегка кастрированная необходимостью посидеть в кабинете. А четвёртый — подготовка к выходным.

То есть в четверг необходимо расслабиться от почти недельной напряжённости тяжкой ментовской работы: по возможности занять у кого-нибудь из хозотдела стольник до получки и напиться вдребезги. Чтобы к утру пятницы быть готовым полноценно отдыхать.

Прошло много времени с того дня, как Рысцову подписали рапорт «по собственному желанию», но такой порядок организации рабочей недели прочным атавизмом застрял где-то на уровне условных рефлексов.

В этот четверг все оказалось не так.

Во-первых, почему-то Вике вздумалось позвонить в полседьмого утра и заявить, что сегодня планёрка начнётся не в десять, а на два часа раньше. У начальников любого сорта и года издания есть патологическая привычка — предупреждать подчинённых о каких-либо изменениях в самое последнее мгновение, а потом орать при каждом удобном случае: «Какого лешего вы не можете самостоятельно даже шнурки завязать?!»

Во-вторых, продрав глаза, Рысцов первым делом вспомнил, как накануне чуть ли не до драки разругался с другом детства. Андрон Петровский, в быту Андрюха, был культовым режиссёром, снявшим несколько лет назад малобюджетную картину «Залипуха», которая неизвестно каким образом попала к критикам американской киноакадемии и внезапно получила «Оскар» как лучший зарубежный фильм. Теперь у Андрона была собственная студия — около трех гектаров земли на территории Измайловского парка, где располагались съёмочные павильоны и вся прочая дребедень, необходимая для кинопроизводства. Многочисленные завистники и склочники из Союза кинематографистов при упоминании об этом факте бесились, но поделать ничего не могли.

Надо сказать, пособачились друзья не из-за идейных разногласий, а по причине элементарной делёжки денег, полученных за последний совместный рекламный сюжет. Причём по характеру ни Рысцов не был жадным, ни тем более богатый до омерзения Петровский. Гамадрильство форменное.

Доиграемся, скоро у нас хвосты отрастать начнут… и моторная афазия наступит не из-за травм черепушек, нет. Из-за расшатанных нервов, отупения да озлобленности…

Это во-вторых. А в-третьих, — что уже вообще ни в какие рамки не лезло — в морозилке у Рысцова кончились пельмени! Будто все беды махом решили свалиться на голову в одно утро.

В общем, аппендикс основательно набряк в считанные минуты…

Пришлось разморозить сосиски под щупленькой струйкой горячей воды, ибо микроволновка напрочь отказалась исполнять свой холостяцкий долг ещё месяц назад, подтвердив это повалившим из внутренностей дымом.

Впрочем, глядя, как ровненькие кружочки сосисок бодро запрыгали по раскалённому манежу сковородки, Рысцов почувствовал, что надежда на регенерацию хорошего настроения все же не потеряна. Покамест.

Не обнаружив чистой пластмассовой лопаточки, он выгреб подрумянившиеся кусочки на тарелку обычной вилкой — все равно тефлон безнадёжно исцарапан. Шлёпок оливкового майонеза добавил блюду контраста и отобрал часть теплоты — ведь ку, как известно, и в кулинарии равно цэ эм дельта тэ.

Завтрак оказался в меру быстрым, питательным и вредным. Запив сосиски стаканом горячего чая с плавающими ошмётками заварки, Рысцов постоял перед шкафом и после некоторого раздумья все же облачился в строгий костюм-тройку серого цвета — пусть Вика знает, что он может даже на два часа раньше обычного прийти на работу чистенький и выглаженный. Может, ей стыдно будет? Хотя… у начальства это чувство, наверное, атрофировано…

Хлопнув дверью, он вызвал лифт и, пока тот урчал где-то сверху, спустился на первый этаж пешком. Эта привычка сохранилась ещё с детства, после того как однажды ему пришлось убегать от разъярённой шпаны из соседнего двора. У каждого есть свои недобитые фобии.

— Валерий Степанович, вы снова лифтом балуетесь? — проворчала пожилая консьержка, отрываясь от просмотра сериала и высовываясь из своей застеклённой будочки.

— Да нет, теть Люб, — обронил он, — с десятого какой-то оболтус, кажется, вызвал.

— Господи, за тридцатник лбу перевалило, а он все шарлам-балам… — стукнулось о спину Рысцова излюбленное резюме тёти Любы. Он улыбнулся, не оборачиваясь. Этот неизменный утренний диалог со сварливой консьержкой всегда почему-то оставлял некий тёплый осадок в душе, будто прикасалось что-то старинное, веющее неспешными мыслями и чувствами.

Дверь клацнула магнитом, и Москва швырнула в лицо мельчайшую морось вперемешку с противным запахом отработанной солярки — это перевела дух выхлопная труба прогремевшего по переулку грузовика.

Рысцов, ёжась, шагал по тротуару в сторону Садового. Высотка МИДа тянулась своим шпилем, чтобы вспороть низкое полотно бесформенных туч. Ветер бил рекламные щиты, дорожные знаки, ещё не погашенные с ночи неоновые вывески, светофоры, банкоматы, огузки деревьев. Говор шелестящих по асфальту покрышек сливался с бормотанием людей, обременяющих микрофоны мобильников своими заботами и прячущих головы в полусферы зонтов.

Брошенный кем-то окурок разбился о стекло бутика, плюнул веерком искр и, пшикнув, затих в луже.

Осень…

Из метро, как обычно, дохнуло креозотом и сыростью. Несколько турникетов не работали, поэтому возле кабинки контролёра образовалась очередь. Пассажиры захлопывали свои зонтики, обдавая друг друга брызгами, и неохотно переругивались. Больше для успокоения собственного эго.

На «Киевской» Рысцов пересел в состав, направляющийся в «Сити», и через несколько минут был на территории крупнейшего развлекательно-делового центра в мире. Не глядя на небоскрёбы, верхние части которых скрывались в дымке облачности, он добрался до подъезда самого высокого здания и вместе с потоком таких же унылых людей нырнул внутрь. Переложив портфель в левую руку он достал из внутреннего кармана пропуск и сунул прямоугольную пластинку в щель магнитного анализатора. После этого глянул в матово-чёрный овал биометрической системы контроля доступа — компьютер сопоставил уникальный рисунок радужки глаз с имеющейся в базе данных информацией, и зелёный огонёк приглашающе заморгал.

Скоростной лифт, семьдесят третий этаж, фойе, администраторша с приклеенной улыбкой, кабинет главного редактора, длинный стол, знакомые рожи…

Нет, все-таки четверг действительно выдался ужасный.

— Рысцов, ты чего хмурый? Не похмелился? — спросил Артём Шуров, усаживаясь на соседний стул. — А зачем нас так рано собрали?

Щупленький, с прямым пробором в аккурат посреди копны смоляных волос начальник отдела рекламы и PR всегда задавал по три вопроса враз. Причём отвечать можно было только на последний — он не обижался.

— Откуда я знаю? — сказал Рысцов. — Мне Игоревна позвонила чуть свет. Поди, опять какая-нибудь мегаидея её мудрую головушку посетила. Вот и не удержалась — проперло на раннюю планёрку. Или сон плохой привиделся…

Артём неопределённо фыркнул и разложил перед собой целый ворох замусоленных листочков разных мастей; от альбомного до корешков билетов на футбол. Все они были исписаны мелким почерком, на некоторых, в уголках, притаились корявые схемы и диаграммки.

Надо ему на день рождения записную книжку подарить. Хотя… все одно — распотрошит на мелкие клочки и на них будет свои пометки делать.

Тем временем с другой стороны к Рысцову подсела Валентина Николаевна Ситамова — глава отдела информации и общественных связей. Эта наглая и высокомерная старуха брезговала общаться с коллективом, если того не требовала прямая профессиональная необходимость, поэтому и сейчас она не соизволила поздороваться с ним. Нацепила очки в старомодной оправе и принялась разглядывать собственные неухоженные ногти. И чего только её на канале держат?..

— Все собрались?

Головы присутствующих повернулись к столу главного редактора. Вика была явно озабочена и напряжена. Она резким движением отодвинула своё кресло и, не садясь, бахнула толстую папку перед собой.

Тёткой Виктория Игоревна Мелкумова была суровой, властолюбивой, с чисто армянской деловой хваткой, но она, несмотря на свои тридцать без малого, чувствовала коллектив, умела организовать работу на должном профуровне, и мало кто из сотрудников мог представить на месте руководителя кого-то ещё.

Вика помолчала с полминуты, давая возможность тишине установиться в кабинете. После чего тихо и зловеще изрекла:

— Тунеядцы.

Раздался шорох — народ усаживался поудобнее, предвкушая долгоиграющий разнос.

— Шуров, твой отдел отслеживает рейтинги нашего канала? — продолжила Мелкумова.

Артём закопошился в бумажках, Выудив из кучки, этикетку кока-колы, он глянул на обратную её сторону и произнёс:

— Вот, тут все нарисовано. На прошлой неделе аудитория…

— Плевать мне на прошлую неделю! — взорвалась Вика, ещё раз хлопая своей папкой по столу. — Поведай-ка о нынешней!

Шуров удивлённо посмотрел на неё.

— Но у нас ещё не готов отчёт, Виктория Игоревна, Вы же знаете, что итоги подводятся в пятницу.

— А у меня подведены вчера. И не знаю, какого лешего я до сих пор не поувольняла вашу рекламно-аналитическую братию, если приходится пользоваться данными независимых экспертов из института социологических исследований!

Шуров старательно зашуршал своими клочками целлюлозы.

— Кто мне может ответить, почему наши показатели за последние два дня упали на 25 процентов? — Вика обвела взглядом всех присутствующих. — Назовите причину.

— Сопляков понабрали… — буркнула себе в очки Ситамова.

— Виктория Игоревна, — негромко сказал длинноволосый и бородатый здоровяк Феченко — замредактора по культуре, — я накануне просмотрел сравнительный анализ рейтинга С-каналов и телевидения. Падаем не только мы. Падают все. А телевидение полезло вверх.

— Знаю. — Вика устало протёрла глаза и наконец села, закурив дамскую сигаретку. — Рысцов, ты как координатор направлений что можешь сказать насчёт всего этого бедлама?

Валера поднял брови и почесал щеку. Ответил осторожно:

— Все работают в нормальном режиме. Новости оперативные, общественно-политическая линия тоже: выборами декабрьскими вплотную занимаются ребята… Культура, спорт — все как обычно. Я не вижу причин…

Вика вдавила едва прикуренную сигарету в пепельницу.

— У нас есть средства для проведения рекламной кампании? Широкой, качественной… убойной кампании. Это вопрос не к продюсерам — найти новые финансовые вливания за короткий срок мы все равно не успеем. Что есть в наличии? Активы?

Главный бухгалтер — толстый татарин Камалетдинов — приподнялся и, пожевав губами, произнёс:

— Никогда нельзя сказать, сколько точно денег на данный момент времени имеется, сами знаете… То тут, то там… — Он двинул бровью. — Думаю, хватит только на наружку по Москве да нескольким крупным городам. И на публикации в периодике. Может быть.

Затлело неприятное молчание. Спустя минуту Вика сказала:

— Идите работайте. Шуров и Рысцов, задержитесь.

Сотрудники, вставая, задвигали стульями и, вполголоса переговариваясь, потянулись к двери. Когда они остались втроём, Мелкумова подошла к стене, открыла встроенный бар и извлекла оттуда чуть початую бутылку армянского коньяка.

— Артём, ты извини, что я сорвалась. Нервы, — спокойно сказала она, вручая ему кофейную чашку, наполненную почти до края. Такая же досталась и Рысцову. Себе Вика плеснула буквально на донышко, понюхала и отставила в сторону.

— Армянский? Это на кой, с утречка-то? — подозрительно вглядываясь в глубину чашки, поинтересовался Шуров. — Как мне после…

— Пейте! — рявкнула Мелкумова.

Валера и Артём быстро осушили тару, синхронно выдохнули и переглянулись.

— Ребята, происходит что-то странное… — Вика снова закурила и вдруг усмехнулась. — Вот уж не думала, что когда-нибудь так скажу.

— А в чем, собственно… — подбодрил её Рысцов.

— А в том, — Она с шумом выпустила дым. — Вчера вечером ко мне приходили из ФСБ, вопросы всякие задавали. Про исправность трансляционной аппаратуры, про специфику наших программ… Много всего.

— Не понимаю, а этим-то от нас чего надо? — передвигая щелчками по столу одну из своих бумажечек, спросил Шуров. Он даже перестал на время задавать по три вопроса.

— Они не доложили, — отрезала Вика. — В общем, так. Шуров, попробуй выяснить, что все-таки происходит с рейтингами. Они действительно полетели не только у нас. Рысцов, почему небритый на работу ходишь? Ладно, леший с тобой… Поброди по отделам, приглядись, как идёт работа. Особенно обрати внимание на политику — может, эти архаровцы слишком сильно кому-то на хвост наступили… Ну, чего расселись, тунеядцы?

Валера с Артёмом молча пошли к выходу, то и дело недоуменно поглядывая друг на друга. Уже в дверях они услышали брюзгливый голос Мелкумовой:

— Жвачку хоть слопайте… алкаши.

В коридоре они столкнулись нос к носу с Димой Феченко. Точнее — нос к груди, потому как рост главного по культуре шкалил за два метра. Сам он любил приговаривать иногда: «Во мне умещаются целых два мэтра».

— Ну, чего там Игоревна вам науськала? — прогудел Дмитрий, скребя бороду и подозрительно поводя носом.

— Да так… пыхтела, — отмахнулся Шуров, стараясь просочиться между Феченко и стеной. Рысцову этот манёвр уже удался.

— Вы что, уже и поддать успели?

— Дим, никто не поддавал. Дай пройти.

— Бу-бу-бу… — обиженно заявил гигант культуры им в спины. — Это я, между прочим, первый заметил, что не только мы падаем! Ну и идите себе, предатели коммуны. Ну и чудесно!.. Жалко, что ли, рассказать…

Когда недовольное ворчание осталось за поворотом, Артём остановился и, придержав Рысцова за локоть, спросил:

— Что думаешь? Кто виноват? Где узелок?

Валера высвободил руку и буркнул:

— Надо же, небритый я, видите ли, пришёл! А что костюм надел — никто не заметил! Будит людей, накачивает коньяком и обзывает алкашами… По-моему, это верх издевательства.

Шуров не улыбнулся, продолжая смотреть на Рысцова в упор.

— Не знаю я пока, где узелок, — сказал наконец тот, выдавливая на ладонь подушечку «Дирола». — Сутки назад все нормально было. Пойду к политикам загляну — может, и накопаю чего-нибудь. Ты у себя будешь?

— Да, надо устроить Хиросиму в отделе. Пущай поработают немножко.

— Валяй. Обедать приползай ко мне — поделимся умными мыслями.

— Если появятся оные — явлюсь.

Шуров развернулся и пошёл в обратную сторону, а Рысцов поднялся на 74-й этаж, именно там находились кабинеты сотрудников общественно-политического отдела.

Сначала он заглянул в кабинеты журналистов. При появлении координатора молоденькие девчушки тут же принимались изображать активную деятельность: щёлкать по клавиатуре, перекладывать бумаги, выводить на плоские мониторы декомпилированные материалы для анализа.

Рысцов задержался возле рабочего места перспективной журналистки Олечки Панкратовой, которую он давно хотел рекомендовать на должность замотдела.

— Присаживайтесь, Валерий Степанович, что вы… — Оля неопределённо развела руками.

— Спасибо. — Он сел на подоконник, отодвинув в сторону жалюзи. — Над чем трудишься?

Панкратова поправила очки в тонкой золотой оправе и, нажав несколько раз «Enter», ответила:

— Тяжко у нас, вы бы почаще заглядывали…

Рысов улыбнулся:

— Ты не увиливай.

— Заказуху делаю про Песцова, ну, про того, который в Думу намылился с тремя судимостями.

— Ясно. Проплатил, значит?

— Через бухгалтерию…

— Ясно, — повторил Рысцов, снова улыбнувшись. — А как отдел в целом?

— В основном народ сейчас работает над студийными дебатами. Передача «Политический перекрёсток». Знаете?

— Да уж с божьей помощью. Как там, сильно кусаются политиканы наши?

— Обыкновенно. Правда, вот в понедельник Салиновский с Бессемяновым чуть не подрались…

— Ясно, — в третий раз кивнул Рысцов, вставая. — Работай.

— Стильный у вас костюм.

— Серьёзно? А щетина к нему идёт?

Ольга хихикнула и застучала пальчиками по клавишам.

Рысцов вышел и, прислонившись к стене, провёл ладонями по лицу. Что же получается? Ничего пока не получается. Надо к Сурьеву идти.

Начальник отдела политики — грузный и вечно потеющий — лишь мельком глянул на Валеру, когда тот вошёл в его сумрачный кабинет, и вновь опустил глаза к какому-то документу.

— День добрый, — поздоровался Рысцов, быстро пожимая ватную руку Сурьева. — Салиновский Бессемянова не покалечил?

— Не успел.

— Много исков предъявляют в последние дни?

Сурьев наконец оторвался от созерцания документа, перевернул его текстом вниз и посмотрел на Рысцова маленькими бурундучьими глазками.

— Валерий Степанович, вы перестаньте меня за идиота держать. Наше направление никаким боком не причастно к продавившим плинтусы рейтингам всего канала.

«Ух ты, бодрый какой выискался!» — подумал Рысцов. Вслух сказал:

— Константин Сергеевич, вы неправильно меня поняли…

— Все я правильно понял, — бесцеремонно перебил Сурьев. — Хватит комедию ломать. У меня дел по горло. А если у Мелкумовой проблемы, так пусть она их сама и решает. Я отвечаю за ситуацию на своём участке.

Они секунд пять смотрели друг другу в глаза, после чего Сурьев запыхтел, выбрался из кресла и произнёс:

— Мне надо идти на студию. Через полчаса съёмки «Перекрёстка». Ещё какие-нибудь конкретные вопросы будут?

Рысцов тоже встал.

— Только один, Константин Сергеевич. Вас в последнее время случайно по ночам не мучают кошмары?

Сурьев замер на миг — лишь на едва уловимый миг, — пригладил остатки русой растительности на голове и чётко ввинтил:

— Нет.

Шуров подошёл и сел напротив Рысцова. Вид у Артёма был под стать тусклому урбанистическому пейзажу, который размытым полотном оцепенел за стеклянными панелями ресторанчика возле моста «Багратион», Здесь они договорились пообедать: Валере не хотелось торчать в своём кабинете, надоевшем до кишечных коликов, и заказывать еду через службу экспресс-доставки.

Косой дождь оставлял на бесцветных витражах замысловатые маслянистые переплетения.

— Умные мысли посещали? — спросил Рысцов, размешивая ложкой пятно сметаны в тарелке с брюссельским супом из шампиньонов.

— Мне салат «Копенгаген» и рюмку «Столичной». Нет, постойте, давайте лучше две, — сказал Шуров подошедшему официанту. Когда тот удалился, он положил промокшую бейсболку на край стола и, мрачно взглянув на Рысцова, ответил: — Посещали.

— Надо же. Как обычно — по трое?

— По двадцать трое, — огрызнулся Шуров. — Ты в курсе, что за сегодняшнее утро в отдел по связям с общественностью поступило свыше полутора тысяч звонков от наших клиентов? Старуха Ситамова теперь, наверное, в ванной с валокордином отмокает.

Проглотив кусочек гриба, Рысцов поинтересовался:

— И чего же жаждет толпа? Неужто на этот раз — хлеба? Зрелищами-то мы её вроде обеспечиваем по самые гланды…

— Толпа, Валерочка, требует убрать из эфира фильмы с участием Родиона Копельникова.

Рысцов выпрямился, уронив ложку в тарелку. Брызги супа попали на его стильную жилетку и незамедлительно принялись диффузировать с дорогой тканью.

— Черт! Совсем новый костюм! — Он отчаянно потёр рукой запачканное место. — Почему?

— Почему — это ты про жилетку или про Копельникова? — мерзко ощерился Шуров. — Что, перестать глумиться? Ладно. В таком случае, хочешь узнать, по какой причине один из любимейших публикой современных российских актёров вдруг стал раздражать практически каждого второго зрителя?

— Плавлюсь от нетерпения.

— А я тебе не скажу. — Артём пододвинул к себе салат, принесённый официантом, и, не притрагиваясь к нему, выпил рюмку водки.

Рысцов выжидательно смотрел на Шурова, который откинулся на спинку стула с видом пещерного человека, измождённого безрезультатной охотой на мамонта.

— Не скажу я тебе не из-за снобизма, а потому что не знаю. И Ситамова не знает. И самое торжественное там-та-рам! — те, кто звонил… тоже не знают.

— Как у тебя получилось напиться с одной рюмки? — спросил Рысцов.

— Брось шуточки! — подался вперёд Шуров. — Никто из позвонивших не смог объяснить, почему им вдруг разонравился Копельников. Понимаешь? Говорят, что просто ни с того ни с сего стал действовать на нервы. Да так их, нерадивых, скрутило, что не только перестали смотреть фильмы с его участием, а приспичило позвонить и высказать это вслух. Я проверил, на других С-каналах — то же самое. Некоторые клиенты разрывают контракты, но таких пока немного — процента два-три. Большинство продолжают пользоваться услугами С-видения, но часто ловят себя на мысли, что это им не нравится.

— Бред какой-то…

— Это не бред, Валера. Это — если в ближайшее время не найти причину — наш крах. Хотя, думаю, дальше будет хуже. Странное у меня предчувствие…

Рысцов промолчал. Какой-то неприятный ознобец пробежал вдоль позвоночника. У него в последние дни тоже было предчувствие. Непонятное и вязкое, как гель в душном помещении.

Шуров выпил вторую рюмку и принялся апатично ковырять вилкой салат. Через минуту он объявил:

— Аппетита нет. Пойду дальше грызть гранит непонимания. Ты бы поболтал с Петровским — Копельников его актёр. Авось нароешь чего-нибудь.

— Поболтаю. Завтра. Созреть нужно, мыслишки обмозговать кое-какие.

— Мозгуй. — Артём вытер ладони салфеткой и полез за кошельком.

— Дуй, грызи непонимание. Я расплачусь, — сказал Рысцов, доедая остатки супа.

Пожав плечами, Шуров ушёл.

— Привет. Не против, если я сегодня забегу навестить Серёжку?

— Ладно, только не очень поздно.

— Работы по брови. В девять — нормально?

— Ага…

В трубке однообразно загукало, и Рысцов ещё с полминуты тупо слушал эту грустную песню телефонной линии. Наконец он встряхнулся и надавил кнопку отбоя.

Десять минут назад он вернулся из кабинета Мелкумовой, которая рвала и метала перед начальниками отделов и служб до тех пор, пока не пришёл высокий сухопарый человек в штатском.

Ещё со времён работы в органах Рысцов научился определять конторщиков по блуждающе-любопытному взгляду. Скорее всего этот был опером из ФСБ. Судя по возрасту — капитан, хотя не исключено, что уже майор. Эсбист что-то тихо сказал Вике, и она объявила, что совещание на сегодня окончено…

Смяв лист с набросками отчёта и яростно метнув его в угол, Рысцов встал из-за стола и прошёлся вдоль стеллажей с книгами и разномастными папками, где хранились подшивки документов. Он остановился возле одной из полок. Толстый корешок вызывающе таращился на него вертикальной надписью: «VIP-контракты».

Рысцов взялся двумя пальцами за верхнюю часть папки и потянул. Но строптивый бумажный кирпич поволок за собой соседние, которые с радостью ссыпались на пол, выпрыгнув из тесноты стеллажа.

— Едрить твою! — вслух выругался Валера. Повертел саботажную папку в руках и со злостью швырнул её на стол, заорав: — К черту! Едрить… Бюрократы!

Уже давно делопроизводство во всем цивилизованном мире ведётся посредством компьютера и сетевых коммуникаций. Но нет! Русским всенепременно нужно каждую закорючку дублировать на целлюлозе! У нас зудит в одном клизмоприемном месте, если вдруг нет наглядности. Конечно! Что такое файл? Это мизерный сектор на магнитном диске винчестера — его не пощупаешь, жирными пальчиками не помусолишь. Этой информации в материальном обличье не существует… Когда же есть горы гигантских папок, в которых прячутся сотни папочек поменьше, а в их недрах ровными рядками стоят бок о бок миллиарды листочков с буковками, подписями и печатями, — это хорошо. Просто великолепно! Все сраные извещения, уведомления, доклады, отчёты, приказы, рапорты, заявления, повестки и черт-те что ещё можно по-тро-гать. А для верности — лизнуть и обнюхать. Они могут годами служить символом порядка и дисциплины!

Они монументальны…

— На хрен! Все — на хрен! Сожгу! — Рысцов с силой пнул свалившиеся на ковёр папки.

Две из них стоически вынесли удар и лишь отлетели под кресло, но третья ушла по высокой дуге в сторону окна, выбросив веер внутренностей. Листы и подшивки разлетелись по всему кабинету, запорхав огромными белоснежными бабочками.

— Сожгу…

Через минуту скрипнула петля на двери, и опасливо заглянул Шуров. Рысцов стоял над грудой макулатуры, держа в одной руке галстук, а в другой — зажигалку.

— Ни фига себе… — протянул Артём. Он медленно оглядел кабинет и остановил взгляд на Валере. Ощерился и сообщил: — Ты похож на Карабаса-Барабаса. Только галстук не семихвостый.

Рысцов сунул зажигалку в карман и произнёс:

— Миром правит бумага.

— Точно, особенно — в сортире. Ты чего это раскочегарился? Мысли так экстремально мозгуешь? Зачем имущество-то казённое поганить?

— Я сейчас возьму и спалю тут все, — угрожающе прошептал Рысцов.

— У-у-у… Ну мне пора, — сказал Шуров голосом Карлсона. — Не шали. Если хочешь, пойдём вечерком ко мне. Нахрюкаемся — авось полегчает…

Валера вздохнул и бросил галстук на стол. Тот лёг на папку «VIP-контракты» наискосок. Как траурная лента.

— Нет, Темка, не буду я нахрюкиваться сегодня. Схожу лучше сына навещу — созвонился уже.

— Тоже правильно, — согласился Шуров, прикрывая за собой дверь. — До завтра. Чувствую, тяжёлый денёк предстоит. Блин…

Смахнув несколько листов с кресла, Рысцов сел и, достав из ящика пачку сигарет, закурил. Да уж, завтрашний день обещает быть весёленьким. Обязательно нужно помириться с Петровским и разузнать у него про Копельникова, а потом… Черт знает, видно будет. Ничего не понятно, одни загадки — как в дешёвом детективе, ей-богу. Только вот предчувствие не отпускает…

Над пасмурной Москвой воскресала ночная жизнь неона — вездесущему свету рекламы плевать на погоду, было прохладно, все-таки конец сентября, и Рысцов пожалел, что с утра не надел плащ.

Он глянул на часы — двадцать минут девятого. Если пробки к этому часу слегка рассосались — успеет.

Деловой центр «Москва-Сити» нависал колоссами небоскрёбов, пылал огнями развлекательных заведений, вздрагивал от гула толпы. Полностью отстроенный в 2015 году, этот стеклобетонный исполин на Краснопресненской набережной стал нашим ответом Нью-Йорку — два с половиной миллиона квадратных метров офисных, гостиничных, торговых и рекреационных площадей, единое интегральное информационное пространство, новейшие телекоммуникационные системы, ресурсосберегающие технологии, независимые системы электро— и теплоснабжения, активное многоярусное и многофункциональное использование пространства…

Аллеи, фонтаны, переходы, эстакады, колонны… Люди, люди, люди. Стекло, свет, жизнь…

Рысцов потёр щеки руками и пошёл к парковке такси. Вечножелтые авто в изобилии скучали на широком асфальтированном плацдарме, ожидая торопливых пассажиров, брезгующих метро.

— В Печатники за полчаса успеем? — спросил Рысцов, наклоняясь к одному из водителей.

— Если на Волгоградке в пробку не вмажемся — да.

— Поехали.

Пожилой таксист протянул руку и гостеприимно приоткрыл заднюю дверцу. Рысцов расстегнул пиджак и забрался на сиденье, положив портфель рядом с собой.

Мотор «Форда», фыркнув, заурчал, и машина двинулась по эстакаде, набирая скорость. Проскочив довольно быстро до Смоленской набережной, водитель рванул влево и, замедляя ход, принялся вилять по переулкам, чтобы, минуя заторы, выбраться на Садовое.

— Как прошёл день? — участливо поинтересовался он у Валеры через несколько минут.

— Ужасней трудно придумать, — хмуро ответил Рысцов. — Закурить можно?

— Базара ноль. Курите.

Затянувшись терпким дымом, Рысцов откинулся на спинку, глядя на проносящиеся мимо колонны Крымского моста. На них любили забираться разного рода наркоманы и придурки-суицидники, заверяя общественность и папарацци, что немедленно бросятся вниз по той или иной причине. Подавляющее большинство таких декадентов, испорченных вульгарным нарциссизмом, в конечном итоге в реку не сигали, а садились на верхушке колонны и принимались рыдать и истерично выть, чтобы их сняли оттуда. Спасатели знали этот мост вдоль и поперёк.

На Таганке водитель свернул направо, и через минуту Рысцов увидел указатель «Волгоградский проспект». Вот тут-то они и вляпались. Скорость в пробке была километров пять в час, а головы этой автомобильной змеи не было видно.

— Так… — с видом матёрого волчары, выходящего на охоту, сказал таксист. — Странно, куда это они все на ночь глядя намылились? Вроде не пятница, на дачи рановато, да и не сезон уже… А… — махнул он волосатой рукой, — шут с ними! Куда конкретно вам нужно в Печатниках?

— Пересечение Шоссейной и Кухмистерова.

— Базара ноль. В объезд: через Шарикоподшипниковую и Южнопортовую…

— Да, конечно.

Машина переползла в правый ряд и ушла в сторону от запруженного проспекта. «Странно слышать фразу „базара ноль“ от мужика, которому по самым скромным прикидкам под шестьдесят», — с внутренней усмешкой подумал Рысцов.

К нужному перекрёстку они подъехали без пяти девять. Валера быстро расплатился, накинул полтинник сверху — на сорокаградусные ГСМ — и побежал к супермаркету.

Серёжке он купил его любимых чипсов и двухлитровый баллон кока-колы, а Светке — коробку самарского шоколада. Вжав голову в плечи, рванул к девятиэтажке, перескакивая через лужи и вполголоса матерясь. Дождь опять набирал силу…

— Привет. Вымок? — Светка пропустила его в прихожую, двигая ногой обувь и тапочки. От неё едва ощутимо пахло каким-то дорогим парфюмом.

— Слегка. Что-то осень рановато пожаловала. И слезливая чересчур.

— Точно. — Она коротко улыбнулась. — У нас Саша. Извини, я не знала, что он сегодня придёт.

Рысцов перестал развязывать шнурки, пальцы машинально вернули узел в исходное положение. Он выпрямился, отдал пакет с гостинцами Светке и усмехнулся:

— Зачастил. И как он смотрится меж подушек?

— Не начинай… Пройдёшь?

— Скорее нет, чем да…

Из комнаты вылетел Серёжка в хоккейном шлеме.

Сверкнул остатками молочных зубов и заорал:

— Папа! Здарова!

Рысцов присел на корточки и обнял сына, стукнувшись лбом о шлем. Светка печально посмотрела на них и прошептала почти про себя:

— Скорее да, чем нет.

Валера нахмурился и чуточку отстранил от себя сына. Прохрипел голосом простывшего флибустьера:

— Ну здарова, коль не дразнишься! Ты в каком классе нынче? В девятом?

— Ты что, совсем с ума сошёл? В первый я только пошёл!

— Очень жаль… — Рысцов наигранно скуксился и замолчал.

— Почему? — искренне удивился Серёжка. — Пап, ну почему?

— Да понимаешь… Я забыл, сколько лет моему сыночку. Купил пивка, хотел налить тебе кружечку-дру-гую…

Мальчуган сделал пару шагов назад, сдвинул шлем на затылок, демонстрируя причёску «колючий бобрик», и подозрительно прищурился, глядя на отца.

— Да ладно! — сдался Рысцов. — Отними у мамы пакет и немедленно раздраконь его.

Щеки Серёжки тут же раздвинулись на всю возможную ширину, и он, ловко выхватив цель, умчался в комнату. Через пять секунд оттуда раздалось шуршание упаковки. Ещё через две — довольный хруст.

— Ты — клинический придурок, — обречённо резюмировала Светка. Её серо-зеленые глаза невесело улыбались.

Валера исподлобья глядел на бывшую жену. В груди не возникало никакого чувства. Абсолютно.

— Проходи, чего в половик-то врос… — вздохнула она, плотнее запахивая голубенький халатик. — Иди поболтай с Серёжкой. Он сегодня какой-то странный проснулся… Словно… удивлённый. Пока завтракал, все думал о чем-то; спрашивала, что беспокоит, — молчит как партизан. Никогда его таким не видела… Правда, вот под вечер опять разошёлся, шкодник этакий — закрылся в туалете, умыкнув из ящика все ножи и спички, и пытался развести костёр. Хорошо хоть, что я быстро запах учуяла… С-фильмов про рыцарей, наверное, опять насмотрелся.

Светка замолчала, снова поправляя халат. С кухни послышался скрежет передвигаемой табуретки. Рысцов поставил портфель, быстро разулся и прошёл в комнату, прикрыв за собой дверь.

Горе-рыцарь уминал вторую пачку чипсов, на ковре рядом с ним темнела свежая лужица колы — даже пузырьки не успели полопаться.

Увидев отца, Серёжка молниеносно прикрыл лужицу «Иллюстрированным атласом мира». Рысцов сделал вид, что не заметил факта порчи напольных покрытий, и, задрав брюки почти до колен, уселся рядом, сложив ноги по-турецки.

— Докладывай, рядовой, — казённым тоном цыкнул он.

— День прошёл нормально. Происшествий не было, товарищ капитан.

— Не было? А кто хотел предать огню сортир? — Рысцову вдруг вспомнилась недавняя сцена в кабинете, где он сам в порыве «нежности» к бюрократам чуть не спалил документы.

Серёжка набычился.

— Я ничего не хотел. Мне нужно было только поджарить вепря на вертеле. — Пацан кивнул в сторону маленького резинового поросёнка. Бок у животинки был основательно подпалён.

— Ты ещё и браконьер?

— Кто?

— Тот, кто охотится в заповеднике.

— Где?

— Там, где это запрещено.

Серёжка озадаченно почесал подбородок и снова надвинул хоккейный шлем на лоб.

— Что приключится в следующий раз? Ты попытаешься соорудить из фотоаппарата лазерную установку? — добил его Рысцов.

— Ну ладно, не буду я больше…

— То-то, рядовой. Вольно.

Захрустев чипсиной, мальчуган подбежал к столу и сунул в руки отцу дневник. Открыв страницу с нынешним числом, Рысцов обнаружил пятёрку по чтению и длинную красную тираду: «На перемене разбил губу однокласснику. Бегал по партам!» Интересно, сколько ещё веков учителя будут изводить алые чернила на подобную ерунду?..

— Так, — сказал он, — по чтению пять очков… Ты что, умеешь читать?

— Конечно, пап! — рассмеялся Серёжка. — Ты же меня учил!

— Ах да… Совсем забыл. Просто я-то с того времени сам разучился… Ну-ка прочти, что это тут сказано?

Отступать было некуда, мальчуган понял, что попался на простейший трюк. Поэтому ему пришлось вслух, с трудом разбирая красную вязь учительских каракулей, продекламировать свои дисциплинарные «успехи».

— Хм… — Рысцов пожевал губами. — Я чего-то не понимаю, или ты обижаешь своих однокашников?

— Не-е-ет! — тут же взвинтился Серёжка, вскакивая и опрокидывая пакет с остатками чипсов. — Мы просто играли в «звёздных десантников», а Чемкаев попёр через нашу линию обороны! Мы ему кричим, что так нельзя нападать — надо сначала с воздуха атаку провести! А он прямо ломится! Он ещё большой такой… Помнишь, я тебе на плёнке показывал?

Рысцов выжидательно почёсывал ладонь.

— Ну наша команда стала его не пускать в пределы бункера, — понуро продолжил Серёжка. Вдруг оживился: — Мы, кстати, такой классный бункер из парт забабахали! Там энергоустановка была — динамо-машина из класса физики, продовольственные ангары — все обеды собрали в двух портфелях… — Мальчишка с надеждой посмотрел на отца и, вздохнув, вновь состряпал трагическую физию. — Ну и, когда был самый разгар борьбы нашего отряда с Чемкаевым… я нечаянно заехал локтем ему по лицу… Честное слово, нечаянно! Он вообще хороший мальчик, я бы нарочно никогда…

— Верю, — быстро сказал Рысцов. — Ты извинился?

— Не успел! Он убежал в туалет умыться, а потом — домой, наверное…

— Завтра обязательно извинись.

— Па-ап! Я все знаю!.. — Серёжка замолчал. Потом добавил тихонько: — Знаешь, я после этого… ну, когда губу разбил ему… Я… до сих пор чувствую рукой его зубы, даже когда не смотрю туда… — Он продемонстрировал худой локоть, на котором багровели несколько маленьких рубцов. — Мне так… больно… нет! Так… неприят… не знаю, как сказать.

Мальчуган поднял блестящие кругляшки глаз на отца.

— Это называется совесть, Серёж.

— А-а… — неопределённо протянул он. — Вот она какая. А я читал раньше и все не понимал…

— Извинись перед ним и поймёшь до конца.

— Да, пап.

— Но будут моменты, когда тебе придётся нарочно ударить человека. Если он обидит тебя или твоих родных, друзей, то эта самая совесть тебя мучить не должна.

Серёжка непонимающе посмотрел на Рысцова и заявил вдруг:

— Пап, у тебя жилетка грязная. Вот, гляди!.

— Я знаю. Ложку сегодня уронил в суп…

Сначала раздался тихий одинокий хрюк, но уже через миг Серёжка катался по полу, заразительно хохоча во все горло, Валера сидел, разминая затёкшие ноги, и тоже посмеивался. Черт подери! Ну почему там, в ресторане, эта мелочь буквально вывела его из себя?! А сейчас, рядом с семилетним сыном, все так просто. Сущая ерунда! И ведь действительно комичная ерунда…

Он прикрыл глаза… Предчувствие. Снова пульсирует где-то далеко это тревожное смятение…

— Серёга… — сказал Рысцов, беря за плечи все ещё хихикающего пацана. — Послушай меня.

Сын знал, что, когда папа называет его «Серёга» — значит, разговор серьёзный и слушать нужно внимательно… Он перестал смеяться.

— Ты можешь мне пообещать одну штуку? Я не хочу тебя заставлять…

Раздались шаги, дверь открылась, и Светка строго сказала:

— Ребёнку пора спать… Одиннадцатый час уже.

— Дай нам ещё минутку, хорошо? — учтиво сказал Рысцов и холодно посмотрел на неё. — У нас серьёзный разговор.

Она раздражённо кашлянула и закрыла дверь.

Господи, как он ненавидел, когда женщины находились в подобном состоянии! Когда сама на взводе и своими негативными флюидами начинает нервировать окружающих… Но теперь это уже вовсе не важно.

— Ку-ку, — спокойно произнёс Валера, и Серёжка перевёл взгляд с захлопнувшейся двери снова на отца. — Так вот. Сумеешь пообещать мне одну штуку?

— Я… — Пацан пожал плечами. — А какую?

— Сначала пообещай, что сделаешь так, как я попрошу.

— Но вдруг ты попросишь что-нибудь очень трудное? Вдруг я не сумею?

— Ты веришь мне?

— Да.

— Сто на сто?

— Сто на сто.

— Тогда пообещай.

— Обещаю, — прошептал Серёжка после секундной запинки.

Одёрнув безвозвратно измятые штанины дорогих брюк, Рысцов встал. Открыл было рот, но с кухни донёсся пробравший до мозжечка голос Светки:

— Ну сколько можно? Завтра в школу не встанет ведь…

Рысцов сглотнул, выдохнул и спокойным тоном сказал:

— Серёг, посмотри сегодня ночью обычные сны. Не включай С-визор.

— Ну, па-ап! Я уже по программе видел классный фильм…

— Ты обещал.

Мальчишка громко засопел и, вырвавшись из рук отца, отвернулся. Злобно пнул пустой пакет из-под чипсов.

— Не подведи меня, хорошо? — шепнул Рысцов, открывая дверь.

— Ну почему? — Серёжка повернулся. В глазах стояли слезы обиды.

— Я пока не знаю… — рассеянно пробормотал отец. — Кажется, что-то случилось с передатчиками…

Да плевать было пацану на какие-то передатчики! Привык видеть ночью красочные фильмы и интереснейшие программы. Он привык принимать участие в опасных погонях за бандитами по прериям Невады, исследовать луны Юпитера, играть с героями любимых мультяшек…

Он родился в век, когда человечество получило власть над обратной стороной своей жизни, когда оно покорило святая святых — собственные сны…

Мальчишка жил в разгар эпохи, которую люди во всем мире с лёгкой подачи русских называли век эс.

Домой Рысцов вернулся ближе к полуночи.

Плеснув в стакан виски на два пальца, он закурил третью за сутки сигарету и встал посреди кухни, словно забыл, что нужно делать дальше. Черт! Опять не успел заехать к Нине Васильевне за пельменями. Он терпеть не мог магазинные комочки с начинкой из соевого мяса и бумаги, поэтому уже на протяжении многих лет покупал исконно сибирское лакомство у знакомой домохозяйки. В качестве этих пельменей он был уверен полностью: Нина Васильевна лепила их вручную и в отличных пропорциях умела смешать говяжий и свиной фарш…

Валера сделал большую затяжку и бросил длинный окурок в бокал с вискарем. Сейчас нельзя пить, а то во сне не исключена аберрация восприятия. А ему непременно нужно разобраться, что происходит…

Он вылил испорченный напиток в раковину, погасил на кухне свет и прошёл в комнату, на ходу скидывая рубашку и брюки. С-визор «Sony Dream Digital» покорно висел над кроватью, помигивая зелёным огоньком под надписью «stand by»… Хорошо бы принять душ, хоть чуть-чуть освежиться после такого мерзкого дня, но некогда. Тем более, чтобы спать, не обязательно быть в форме. Главное — покрепче…

Снотворное лежало на журнальном столике возле кресла. Одну-две таблетки, больше не стоит…

Пробежав пальцами по нескольким сенсорам на ожившей панели С-визора, Рысцов машинально пощупал стальную пуговку ресивера, имплантированного в череп за правым ухом. Все отлично, синхронизация подтверждена.

Да уж, четверг, в самом деле, выдался мерзкий… И предчувствие, это назойливое, тянущее… тиканье — туда-сюда, туда-сюда… трансферинг-ресивинг…

Рысцов устало откинулся на подушку, с наслаждением вытянулся до хруста в позвоночнике, положил руки под голову и, страшно утомлённый, практически мгновенно заснул.

Погрузился в придуманные тысячами профессиональных сценаристов, художников и режиссёров сны…

КАДР ВТОРОЙ

Странные поступки

Антрацитовая вязкость разверзлась световыми пятнами, которые за секунду слились в единое полотно. Широкий фосфоресцирующий экран располагался прямо перед ним.

«Sony Dream Digital — выбор будущего…» — мелькнула надпись под логотипом старейшей японской фирмы.

Здесь человек ещё не ощущает себя — это лишь загрузочный модуль С-визора. Настройка аппаратуры, активация необходимых для восприятия сна областей мозга…

«Выберите, пожалуйста, канал. Уровень доступа „льготный“, — женский голос приятного тембра прозвучал отовсюду сразу. Сообщение продублировалось по-английски, и на экране вспыхнули сотни строчек, за каждой из которых был целый мир нужной и никчёмной информации, головокружительных путешествий и довольно нудных развлечений, все более изощрённой рекламы… За каждой была целая жизнь.

Жизнь выдуманных снов.

Выделил взглядом строку номер 24…

Мир обернулся широкой морской гладью. Как обычно — штиль. Открытый катер на воздушной подушке плавно скользил в десятке сантиметров над поверхностью воды, оставляя после себя волнующуюся зыбь. Неподалёку вертелись в поиске неосторожных рыбёшек чайки.

Рядом с Рысцовым сидел развязный мужчина лет сорока в кожаной косухе и с початой бутылкой пролетарского портвейна в руке.

— Привет, доходяга, — тут же обрадовался он, скосив пьяные очи на Валеру. — Я уж думал, что всю дорогу один поеду!

Шумно выдохнув пары перегара, попавшие в нос, Рысцов откинулся на упругую спинку анатомического кресла и повернул голову к морю. Лёгкий солёный ветерок приятно щекотал ноздри, обдувал лицо и шею, будто самовольно проникал в лёгкие.

— Да ладно тебе, — легонько толкнул его в плечо хипповый люмпен. — Не обижайся. Я сегодня зарплату получил, пару суток двадцать четвёртого купил. Я раньше уже покупал этот канал, смотрел — тут зашибись! Фильмаки классные гоняют, передачи есть хорошие. Вот знаешь, к примеру…

— Уважаемые зрители 24-го канала! Мы рады приветствовать вас! — раздался заунывный басок гида, вышедшего на пассажирскую палубу. Одет парень был в летние брюки и футболку с короткими рукавами. — На подлокотнике, слева от себя, вы найдёте панель программ. Встроенная система «helpdesk» поможет вам сориентироваться. Новейшие художественные и документальные фильмы, миры мультяшек, политические и научные передачи, яркие ток-шоу и С-спорт, обучающие программы для школьников и студентов, путешествия в различные уголки нашей планеты — все это вы найдёте на нашем 24-м канале! Внимание! Небольшое пояснение для тех, кто впервые пользуется услугами С-видения. Вы можете выбрать два режима просмотра: интерактивный и спектаторный. В первом случае вы сами принимаете участие в программе от лица одного из предложенных актёров, во втором — лишь наблюдаете со стороны в том порядке, который продуман нашими сценаристами и режиссёрами. Помните! Детям до семи лет запрещено пользоваться интерактивным режимом в ряде передач. В случае попытки нарушения данного пункта правил канал вправе включить блокировку сигнала и принять меры вплоть до принудительного пробуждения. Родители! Будьте внимательны! Наш канал желает вам приятного сна! В случае произвольного…

Катер нёсся к недостижимому абрису горизонта. Это была необязательная подготовительная процедура, которую Рысцов мог без затруднения пропустить, введя нужные данные на консоли «Дрим-Соньки» ещё до сна, но он решил хоть немного расслабиться перед делом. Ведь время во сне течёт совсем не так, как наяву, — гораздо медленнее.

Опустив взгляд на панель программ, располагающуюся возле левого предплечья, он быстро ввёл нужные команды.

Вид?

Художественный фильм.

Выбор по жанру, названию, актёру, дате производства, популярности, кинокомпании…

Актёр. Дата производства.

Введите одну или несколько фамилий на русском языке, интересующий год выпуска или порядковый номер картины.

Копельников. Самая последняя картина.

Уточните год выпуска или порядковый номер…

Рысцов нехотя повернулся к неформалу-переростку. Тот радостно булькнул портвейном.

— Слушай, дружище, ты не в курсе, какой самый новый фильм с Копельниковым?

— Да это все ерунда! — полностью игнорируя вопрос, заявил уже порядочно нализавшийся сосед. Наверное, спать уже тёпленьким завалился. — Я знаю одну пикантную пре… передачу. Пойдём вместе! Там и бар отпадный имеется…

Вздохнув, Валера обратился к гиду:

— Прошу прощения, вы не подскажете…

Парень зыркнул на него исподлобья и неожиданно грубо сказал:

— Я же говорил, если что-то непонятно — пользуйтесь системой «helpdesk».

— Простите, а как ваша фамилия?

— Корепанов, — буркнул парень, будучи обязанным по правилам канала ответить на этот вопрос. И язвительно добавил: — Жалобы и предложения можете высылать на адрес электронной почты канала, указанный в вашем контракте.

Набирая запрос на панели, Рысцов подумал, что обязательно завтра поболтает с этим хамом на работе. Надо же, распоясался! Новенький, что ли? В лицо меня не знает… Куда менеджер по персоналу смотрит?..

С-фильм с участием Родиона Копельникова. Название «Вход на выход». Жанр — приключенческий киберпанк. Режиссёр Дмитрий Митин. Язык?

Русский.

Режим — интерактивный или спектаторный?

Спектаторный.

Приятных сновидений…

Родя был великолепен. Его накачанный до бугров торс молнией мелькал перед глазами. Враги непобедимого майора Дмитрия Степанова, роль которого он исполнял в добром десятке фильмов уже на протяжении нескольких лет, пачками валились к мощным спецназовским ногам, скошенные лазерными очередями.

Рысцов просмотрел уже около трети картины — ничего, абсолютно никаких зацепок. Копельников играл точно так же, как и сотни раз до этого…

Действие стремительно развивалось.

Майор Степанов выбежал из раскуроченной виллы главы румынского гангстерского синдиката Алекса Пилишвиски. Он не застал самого хозяина, но, пользуясь случаем, покрошил в капусту охранников и прислугу. Снесённая с петель дверь глупо таращилась глазницами прожжённых лазером дыр… Оглядевшись, Степанов уверенным шагом направился к одному из коллекционных флаеров Пилишвиски, припаркованному на аллейке, возле фигурно выстриженных кустов.

Ловко запрыгнув на кожаное сиденье аэромобиля, майор запустил двигатель и взмыл в предзакатное небо… Тьфу ты! Опять реклама! Флаер Степанова исчез, картинка сменилась на лазурный берег слишком голубого океана с выцветшим до белесого сияния песчаным пляжем. Вокруг заскакали названия фешенебельных салонов красоты, перемежаемые бюстами тёток, облачённых в какие-то полупрозрачные саваны на бретельках… «Салон „Ева“ предлагает вернуть молодость прекрасной половине человечества… Доктор медицинских наук Анжела Вишневская проводит приём желающих похудеть в ультракороткие сроки…»

Да-а… кинокомпания Петровского совсем скатилась. Неужели эту банальщину про бластерные стрелялки кто-то смотрит? Ладно, к делу подобные рассуждения отношения не имеют. Герой как герой. Все тот же толстокожий и несомневающийся Дима Степанов, подкупающий своей детской улыбкой и шоколадной родинкой на левой скуле. Все тот же Копельников. Все — то же…

У С-видения было одно потрясающее качество. Даже, пожалуй, не одно… Зритель мог не только тупо глядеть передачи, но и обдумывать их. То есть в процессе просмотра работала кора головного мозга — человек осознавал себя. Мог анализировать события, происходящие вокруг него, оценивать. Но… Не мог действовать вопреки сюжету. Даже при интерактивном режиме невозможно было отклониться от продуманного режиссёром алгоритма поступков того или иного персонажа далее определённого рубежа. Далее той шаткой грани, за которой герой уже изменил бы не только свою линию поведения, но и стал бы влиять на восприятие других участников шоу или передачи. Практически односторонний процесс: смотри сам, не мешай другим. Остальное додумают специалисты по массовым коммуникациям, социологи, декораторы, рекламщики и сценаристы. Думай, но не меняй. Научно это объяснялось особенностью С-волн, которая выражалась гигабайтами заумных формул. А если в двух словах, то так: зоны нашего мозга, отвечающие за моделирование и катализацию воссоздания сновидений, имели свойство поглощать эти загадочные флюиды, формируя тем самым нужные образы в центрах зрительного восприятия, а также посылая импульсы в области, отвечающие за слух, обоняние, тактильные ощущения и речевые функции. Но излучать сложные вереницы пульсаций обратно эти так называемые «сонные» зоны не могли. Лишь чрезвычайно длинная и высокоструктурированная цепочка импульсов, причём посланная в строго определённой последовательности, была способна видоизменить программу, транслируемую С-каналами, перенастроить её и «перепрошить» сценарий. «Сонные» зоны человеческого мозга, к счастью, могли излучать только простые комбинации, дающие возможность людям общаться в едином С-пространстве и совершать элементарные действия. А также наблюдать и запоминать. Там, во сне.

Поистине чудесная специфика такого изобретения оставшегося неизвестным научного сотрудника одного из российских НИИ смогла преподнести С-видению самый ценный дар — массовость.

А у человека отняла покой, заставляя ради красочных сюжетов или разношёрстной развлекаловки работать бедненькие извилины круглые сутки напролёт, Ведь, пропуская огромное количество информации в то время, когда положено просто спать и неспешно воссоздавать образы из пыльной кладовой долговременной памяти, мозг дико уставал. А если так каждую ночь?.. Многие становились С-наркоманами, утомляя своё серое вещество до полнейшего отупения зомби; но ничего нельзя было поделать: официальных временных и количественных ограничений не существовало, по крайней мере, в России. Радовало одно — покамест подключение к С-каналам было все-таки удовольствием не из дешёвых. Хотя… кокаин тоже не три копейки стоит.

И люди радовались. Потому что пиарщики заставляли их радоваться. Ведь грустный и разочарованный клиент много не платит…

В теоретической же части этой дремучей чащи имелась куча алогичностей и парадоксов, но то была головная боль учёных. А практика… она всегда по-своему проще. Вот вам приборчик, господа кинопроизводители и журналюги, вот — аудитория, и делайте с ними, что заблагорассудится. Впрочем, при двух таких строптивых неизвестных уравнение может и не сойтись…

Рысцов отбросил мешающие сконцентрироваться мысли и вновь переключил внимание на фильм… Как оказалось — очень вовремя.

Прибыв в управление на трофейном флаере, доблестный майор сразу же поднялся к себе в кабинет и закрылся на ключ. Вот тут и произошла… как бы это назвать?.. странность, наверное, Рысцов просто-напросто обалдел от опуса сценаристов Петровского. И главное — куда смотрел сам Андрон, когда картина пошла в прокат?..

Дело было так. Быстро и туманно,

После того как дверь была заперта, Степанов открыл окно. Легко вспрыгнул на подоконник. Сорок шестой этаж, между прочим… И… — едрить твою! — повис по ту сторону, ухватившись руками за карниз.

Рысцов ничего не понимал. Зачем? Смысл? Этот поступок не-ло-ги-чен!

Родя — не поворачивался уже язык назвать его майором Степановым — радостно глядел в объектив С-камеры и улыбался. Спустя минуту он подтянулся на жилистых пальцах, влез обратно в кабинет и сел за стол. Копельников был искренне рад только что проделанным выкрутасам. Или — Степанов? Черт подери, что за бред?..

Прокол сценариста? Или сбой в аппаратуре? Чепуха. Ни то ни другое…

Мелькнула заставка «Sony Dream Digital»… раздался оглушительный грохот… Что происходит?..

Рысцов сел на постели и потёр затёкшую шею ладонями. В голове ещё слегка шумело от снотворного, часы показывали 5.15. За окном бушевала гроза, то и дело молния создавала короткую световую пульсацию, и гром облегчённо рушился на Москву.

Он проснулся от грохота? Странно. Очень странно — обычно во время просмотра С-видения человека довольно трудно разбудить. Прибор притупляет восприятие раздражителей извне. Хотя… всякое, конечно, бывает.

Что же произошло с Копельниковым? Рысцов пожевал губами, легонько стукнул пальцем по ресиверу, вживлённому в череп за правым ухом — вроде работает. Вздохнул, помассировал гудящие виски. Сил обдумывать что-либо не осталось. Завтра, завтра, завтра… Вернее — уже сегодня. А теперь — хоть немного поспать.

Он протянул руку, надавил на сенсор питания С-визора, отключая прибор, и откинулся на подушку. Надоели все ж треклятые сны. Они повсюду. Сны. Днём мастеришь чужие сны, ночью смотришь свои сны. Сны. Сны, сны… Так хочется иногда провалиться в тёмную бездну обыкновенного небытия. Чтобы и тени не было этих ярких призраков жизни… этих навязчивых миражей…

После пяти-восьми часов, проведённых в живописных грёзах под включённым С-визором, как правило, целый день чувствуешь себя разбитым и вялым.

Будильник был жёстко проигнорирован. На работу Рысцов не опоздал лишь по счастливой случайности: в девять его разбудил телефонный звонок. Трубка долго и нудно ворчала похмельным голосом Шурова и в конце концов предложила «забить на всех продажных спекулянтов сенсациями вкупе с бессовестными плагиатчиками большую дулю и срочно нажраться в дугень».

Валера включил громкую связь. Он слушал это сладкое щебетание Артёма и лениво натягивал джинсы. Гроза поутихла, и за окном местами даже проглядывало солнце, хотя на градуснике красный столбик упирался в рисочку чуть ниже циферки 15.

— Ладно, Тема, — сказал он, одевшись: — Увидимся на работе. Приходи в себя.

— Я в себе, — буркнул телефон и недовольно засопел. Через некоторое время буквально выстрелил тремя вопросами: — Как думаешь, Игоревна загрызёт? Может, больничный взять? Сумею посимулировать?

— Чем болеешь?

— Воспалением спинного мозга, блин! И печень недавно в унитаз выплюнул…

— Заразно?

— Пошёл в задницу…

Рысцов поводил носом и улыбнулся, слушая загукавший короткими сигналами аппарат. На кухне его ждал полупустой холодильник, а за дверью — консьержка тётя Люба, бессменная столичная суета и тяжелейший рабочий день.

Да уж… пятница-развратница…

В самый высокий небоскрёб делового центра «Москва-Сити» Валера вошёл без пятнадцати десять. В коридоре на семьдесят третьем этаже, прямо возле лифта, он упёрся лбом в грустного Феченко.

— Как дела? — поинтересовался здоровяк замогильным голосом. — Мир рушится?

— Мир всегда немножко рушится, — философски заметил Рысцов, пригладив короткие чёрные волосы. — Если б он только и делал что рос, то давно разлетелся бы, как Вселенная после Большого Взрыва.

— Шутишь, да, — обречённо констатировал Феченко, аккуратно выщипнув волосок из бороды. — Мне бы с Копельниковым повидаться… ну или с Петровским, в крайнем случае. Я звоню, звоню к ним на студию, а автоответчик вежливо так посылает… Ты вхож вроде в их тусовку… Не устроишь свиданьице?

Рысцов глянул на рыхлую физиономию снизу вверх. Так, и этот туда же. Глазки красненькие, не выспался. Неужто тоже ноченьку напролёт фольклор про майора Степанова изучал?..

— Пошли-ка ко мне, — сказал он, — подумаем, что можно придумать.

— Тавтология, — печально ответил гигант культуры, — и планёрка скоро.

— Успеем.

Протиснувшись в кабинет к Валере, Феченко скосил лошадиный глаз на папку «VIP-контракты», на которой со вчерашнего вечера одиноко лежал галстук в красно-серую клетку, и присел на краешек стула. Потупился.

— Смотрел сегодня фильм с Копельниковым? — в лоб рубанул Рысцов, упираясь ладонями в стол.

— Бу-бу-бу… — тяжко вздохнул Феченко. — Смотрел.

— Что думаешь?

— Полагаю, что кто-то из всех нас рехнулся. И, возможно, не один.

Валера наконец сел в кресло и нервно закурил. Медленно выдавил:

— Ты про сцену на сорок шестом этаже, я правильно понимаю?

Феченко непонимающе уставился на него.

— На каком таком этаже?

— На сорок, мать его, шестом!

— Не было там такой сцены вовсе…

— Та-ак… — Рысцов встал и прошёлся по кабинету, повернулся на каблуках и поинтересовался: — А что же тебя в таком случае удивило?

— Ну… несколько странно выглядело, когда этот самый… майор Степанов, что ли… ни с того ни с сего полез на шпиль Адмиралтейства в Питере…

— Куда?!

— На шпиль. Вообще-то он должен был гнаться за бандюганом каким-то по Васильевскому острову. Я сначала думал, напутал чего по невнимательности, даже специально сценарий в Интернете нашёл и проверил. Все правильно — обязан бежать по улице. Погоня и так далее… А этот тип вдруг…

— Стоп. — Рысцова буквально озарило: — Ты какой фильм смотрел?

— «Северная канонада», по-моему…

— Ясно.

Валера усмехнулся. Черт возьми, они просто о разных картинах последние пять минут рассуждают. Остолопы. Оба.

— Так он, говоришь, полез на Адмиралтейскую иглу?

— Ну да. — Феченко передёрнул плечами и выдрал ещё один волосок из бороды. — Я же сам перепугался жуть как…

— Почему?

— Так я в интерактивном режиме глядел. В теле этого пресловутого майора… И главное, ни черта не могу поделать, представляешь! Лезу как чумной… Ни остановиться, ни обратно спуститься — словно бес вселился. Сэйф-система такое экстренное пробуждение мне устроила — будто из пушки в явь выпустила…

«Ничего себе! — подумал Рысцов. — Экстренка — это уже нешуточно. Для того чтобы аварийная система С-визора сработала, человека нужно капитально испугать».

— Ясно, — сказал он вслух. — А зачем тебе сейчас Копельников с Петровским нужны?

— Ну как же, — почесал в затылке длинноволосый начальник отдела культуры, — интересно было бы поспрашивать у них, с какой целью такие нелогичные и странные поступки пропускаются в прокат… Мы бы репортаж любопытный сделали…

— Репортаж любопытный… — передразнил его Рысцов. — Канал разваливается, а вы все, как гиены, набрасываетесь на падаль! Стыдно должно быть…

— Бу-бу-бу, — обиженно прогудел здоровяк, выходя из кабинета. — На планёрку опоздали уже, наверное…

Валера нахмурился, задумчиво теребя в пальцах сигарету. А он, пожалуй, не так прост, этот Феченко. Такой своего не упустит, хоть и строит из себя цитадель галактической грусти. Конь, вот кого он напоминает. Пасущийся на лугу сивый жеребец, уныло водящий глазами из стороны в сторону, любимец детворы, доверчиво берущий хлебный мякиш из рук… и при всем этом готовый в нужное время зарядить с места в такой карьер, что не дай бог под копыта попасть.

И предчувствие ещё это гребаное не отпускает. Словно вокруг что-то нагнетается, и этот груз чувствуют все. Будто медленно увеличивается давление в наглухо закрытом помещении…

Планёрка! Рысцов метнул взгляд на часы — две минуты одиннадцатого! Вика казнит. Бросив изрядно помятую, но так и не прикуренную сигарету в органайзер, он вылетел из кабинета. И бегом, бегом к главреду…

— …наложен арест до выяснения обстоятельств, — холодно закончила Мелкумова и, шарахнув дверью так, что косяки задрожали, вышла.

Все тут же загалдели, стали возмущаться, взорвались вопросами:

— А как же выборы? Политики нас сгноят. Бабки-то проплачены уже!

— Зарплату, между прочим, сотрудникам давать надобно!

— Другие каналы, поди, работают…

— Виноватых нужно искать, а не жизнь людям портить!

— Эти кагэбэшники вечно суют свой нос туда, где не смыслят ни шиша!..

— На сколько дней-то?..

Рысцов подсел к Шурову, который словно сомнамбула качался из стороны в сторону, закрыв уши руками.

— Эй, ханыга! Чего тут случилось?

Артём отнял ладони от ушей и разметал лежавшую перед ним кучу вечных записулек в разные стороны. Яростно, как-то даже гневно-весело разметал!

— С подачи ФСБ на все имущество 24-го С-канала прокуратурой наложен арест до выяснения, — зло сообщил он. — Так что считай, теперь мы с тобой безработные!

— За что?

— Ты про арест или про безработицу?..

— Прекрати паясничать!

— Иди в таком случае к федералам и узнай, за что, — глухо сказал Шуров, снова закрывая уши.

Тем временем в кабинете появились несколько людей в штатском и милиционеры. Где-то вдалеке запиликала сирена.

— Уважаемые сотрудники двадцать четвёртого С-канала! Просим вас незамедлительно покинуть здание! — громко сказал один из эсбистов, облачённых в строгие однобортные костюмы. — Пожалуйста, в порядке очерёдности проходите к лифтам и не позволяйте возникнуть панике! Вам помогут сотрудники милиции и ОМОНа…

Гвалт, как и стоило ожидать, после этого заявления лишь усилился. В помещении стали появляться серые камуфляжи омоновцев. Ситуация накалилась до предела; даже Артём убрал руки от ушей и, похлопав себя по щекам, попытался очухаться.

Первой завопила Ситамова:

— Произвол! Долой произвол! Свободу честной прессе!

Её довольно бесцеремонно схватили под руки двое ментов и потащили вон. Следом за Валентиной Николаевной вывели ещё нескольких завывающих на разные лады, брыкающихся женщин и одного мужика — кажется, вспотевшего больше обыкновенного Сурьева, который сыпал угрозами и тяжело дышал, как все толстые люди во время стрессов. Остальные покидали кабинет относительно спокойно. Кто-то, будучи в ступоре, машинально передвигал ватными ногами, другие вполголоса переговаривались, искоса глядя на милиционеров, а некоторые даже находили в себе силы подшучивать над фээсбэшниками, на что последние не обращали решительно никакого внимания.

Рысцов с покачивающимся Шуровым выходили в последних рядах.

— Ты в курсе, что творится на других каналах? — шёпотом спросил Валера.

— Кажется, Игоревна говорила… — Артём наморщил узкий лоб. Видимо, похмелье и впрямь выдалось не из лёгких. — Закрыли наш и ещё три или четыре. Остальные пока не трогают…

— Ясно…

— Ни хрена ничего не ясно, — подбил черту Шуров, пихаясь локтями в переполненном лифте.

Рысцов промолчал. Этот щуплый, толком не протрезвевший пиарщик прав. Не ясно. Ни хрена. Ничего.

И тут он увидел Корепанова — того прохиндея, что нагрубил ему сегодня ночью на катере. Молодой гид тоже заметил Валеру и тут же сделал вид, что смотрит в другую сторону и чрезвычайно занят ведением боевых действий с соседями за кусочек свободного пространства.

— Я тебя ещё поймаю, засранец, — как можно более грозно прошипел Рысцов в спину улепётывающего юнца, когда они вывалились из лифта. Тот не обернулся и ускорил шаг.

Площадь перед центральным небоскрёбом «Москва-Сити» была оцеплена. Причём не только сотрудниками милиции, но и военными. Та-ак. Как правило, если привлекают части регулярной армии — это уже действительно серьёзно. В любой стране мира, что уж говорить про Россию…

Протискиваясь через кордоны сержантов и офицеров, Рысцов лихорадочно соображал, что можно сейчас предпринять. Несколько раз его корректно, но сурово попросили предъявить удостоверение сотрудника С-канала. На одном из таких сымпровизированных КПП замешкался и отстал Шуров. Валера решил не ждать его — опосля созвонятся, когда шумиха чуточку поутихнет. А теперь нужно определиться.

Выбравшись наконец на сравнительно спокойное место возле центрального фонтана, он оглянулся на небоскрёб, в котором располагались их помещения. Из одного разбитого окна валил дым, подсвеченный по-осеннему прохладными лучами солнца. Рысцов прикинул — да, семьдесят третий этаж… Вся площадь гудела, солдаты теснили толпу заинтересованных и не очень лиц, напиравшую на ограждения. Где-то был слышен жестяной отзвук усиленного мегафоном голоса — слов было не разобрать. Все больше и больше зевак стягивалось к оцепленному месту. Неподалёку завязалась пьяная драка…

Рысцов достал мобильник и, найдя в адресной книжке номер сотового телефона Светки, нажал зелёненькую кнопочку. Она не подходила довольно долго. Только спустя шесть или семь гудков раздался её недовольный голос:

— Ну?

— Привет, я хотел спросить…

— Мы же с тобой договаривались — раз в неделю! Каждый день будешь названивать?

В последний раз взглянув на увеличивающуюся гурьбу народа, Рысцов повернулся и зашагал прочь. Прочистил горло и, не сбавляя шага, рявкнул в трубку:

— Слушай внимательно! В городе начинаются беспорядки, и не исключено, что перерастут они в массовые побоища! Сделай вот что…

— Ты напился? — спокойным тоном перебила его бывшая жена. — Рановато, не кажется?

— Заткнись, дура!..

— Не ори на меня, псих.

Светка отключила связь.

Он остановился возле парапета набережной. Глубоко вдохнул — необходимо было успокоиться.

А обстановка, можно сказать, способствовала… Солнечные зайчики весело разбойничали, гоняясь друг за дружкой по водной ряби. Сзади величаво вышагивали прогуливающиеся парочки и компании, состоящие в основном из людей молодых и обеспеченных. Они попивали коктейли из жестяных баночек и рассуждали о веяниях моды, новых марках автомобилей, перетирали косточки каким-то лишь им ведомым друзьям и приятельницам, сплетничали, изредка злословили, смеялись. На противоположном берегу Москвы-реки кто-то отпустил воздушный шарик салатного цвета, и он теперь уносился ввысь, к точёным ветром облакам и широкой белой полосе — следу от давно пролетевшего пассажирского лайнера…

Хорошо. Спокойно. Беспечно…

Этот радужный мир вокруг совершал разные отвлекающие движения, чтобы отвести внимание от чего-то важного. Мир готовился.. И выдавал его лишь густеющий воздух, неторопливо превращающийся сначала в тугую пыль, потом в резину и в конце концов в мутное заплёванное стекло…

Рысцов встряхнулся. Чёртово предчувствие! Так и умом тронуться недолго! Он ещё раз набрал Светкин номер. Теперь домашний. На этот раз пришлось ждать всего два гудка.

— Алло?

— Не бросай трубку, пожалуйста. Я не пьян. Взбешённое сопение и ледяной голос:

— Говори быстрей.

— Где Серёжка?

— В школе.

— Забери его. Немедленно. И не выходите на улицу в ближайшие пару-тройку дней. Если тебе некогда, я могу сам за ним заехать…

— Что случилось? — Рысцову показалось, что она вздрогнула.

— Точно не знаю! Нас полчаса назад выгнали из здания на Пресне. Милиция и военные. Закрыли несколько С-каналов, имущество арестовали. Народ буянит понемножку… Включи телевизор — думаю, уже должны показывать… Так сама заберёшь ребёнка или мне подъехать?

— Сама заберу… — Она помедлила. — Если что-то прояснится — сообщи.

— Хорошо.

Рысцов с облегчением захлопнул мобильник. Теперь — к Петровскому. Если его ещё не накрыли федералы, то хоть что-нибудь может растолковать… Это ж надо было погавкаться с ним прямо накануне всей кутерьмы!..

— Это ж надо было жадность свою неуёмную проявить! — язвительно передразнил Валеру Андрон, расхаживая по холлу своей двухэтажной квартиры. Размерами, впрочем, холл походил на небольшой аэродром. — Ну да ладно, я не обеднею… Настоящие приятели, конечно, должны периодически собачиться и ненавидеть друг друга, но теперь и впрямь не время. Согласен?

Рысцов соскочил с велотренажёра и посмотрел на великого маэстро кино. Господи, ну кому придёт в голову ссориться с таким харизматичным ублюдком?

Рост у Петровского был метр девяносто пять, вес — ровно стольник. Тютелька в тютельку. Он следил за этим очень тщательно. Жрал белки и занимался бодибилдингом. Пил молоко полупроцентной жирности и никогда не брал сигарету в рот. Сто кэгэ мышц и гения freak-режиссуры, как он сам себя характеризовал. На коротко стриженной черепушке с давно не модной чёлочкой у него неизменно восседала голубая ковбойского фасона шляпа с резко закрученными по бокам полями. Андрюха снимал её, только когда спал, купался и присутствовал на премьерах собственных картин.

— Да, собачиться будем после, — ответил Рысцов после паузы. — Я к тебе по делу, между прочим.

— Ой-ой-ой-ой… В прошлый раз тоже «по делу» приходил… — снова гнусно задразнился Петровский, показывая крепкие отбеленные зубы и мясистый язык. Он отвесил щелбан бутафорскому рыцарю, стоящему в углу около резной вешалки чёрного дерева. Палец застрял в щели забрала. Андрон, понося гадкими эпитетами все рыцарские ордена, с трудом высвободился, подул на царапину и проговорил: — Ладно, хватит тут бравировать! Поехали на студию, мне нужно кое-какие штучки утрясти. Там все и обсудим.

Они вышли из подъезда элитного дома на 4-й Парковой и сели в длиннющий лимузин кофейного цвета. Андрон бесился, когда друзья посмеивались над ним: мол, на «Кадиллаке» едешь до студии, расположенной в Измайловском парке, что в двух кварталах от дома. Все «приближённые» знали, что это его детсадовские комплексы: однажды затеяли ребятишки в младшей группе меряться причинными местами… Сами понимаете — тяжелейшая психологическая травма. Вот с тех пор и не давала она покоя бедняге.

— Думаю, может, не стоит тебя вводить в курс событий? — спросил Рысцов, когда кофейный монстр, в чреве которого сидели друзья, нырнул в тоннель под линией метрополитена, выходящей здесь на поверхность.

Петровский неопределённо хмыкнул, но не ответил.

— Тебя федералы не трогают? — напрямую шарахнул Валера.

Гений freak-режиссуры посмотрел на него так презрительно, как только умел. Пожал накачанными плечами и, широко ощерившись, сказал:

— Я занимаюсь кинопроизводством. К С-формату не имею абсолютно никакого отношения. Правда, смешно?

— Обхохочешься, — сердито отмахнулся Рысцов.

Машина проехала по ухоженной парковой аллее вдоль каменного забора. Нет, пожалуй, крепостной стены — только рва с водой не хватало и лучников на башенках… Вскоре в исполинском ограждении обнаружились и врата. Железные створки возвышались над землёй метра на четыре, рядом был расположен пост охраны, за пуленепробиваемыми стёклами которого скучали двое десантников в пятнистых комбинезонах. Завидев роскошную машину хозяина, парни подтянулись и поправили береты.

Створки врат разошлись…

Это был мир Андрона. Продюсера Андрона. Деловой и блудливый, всегда полный богемы и бизнесменов, где-то непослушный, а местами покорный, отрицающий любые законы, но дружный с политиками. Мир власти и вседозволенности. Мир нервных жуликов и психически неуравновешенных пройдох.

Мир кино.

На площадке около въезда суетились хмурые операторы, простоватые осветители, разномастные ассистенты и бойкий помреж в джинсовой бейсболке с туго выкрученным козырьком; там и тут были протянуты кабели, слепили глаза прожектора — видимо, снимали какой-то эпизод из очередной картины. Молодая рыжеволосая актриса, завидев лимузин, придала лицу загадочное выражение и профланировала по такой траектории, на которой все её прелести, облачённые в вульгарную юбочку, были бы доступны взору Петровского в наилучшем ракурсе.

Андрюха, даже не взглянув в сторону длинноногой павы, выбрался наружу.

— Пойдём пешочком прогуляемся.

Рысцов вылез следом за ним и огляделся. Вся съёмочная группа проявляла истинно киношный энтузиазм и искоса поглядывала на хозяина. Слышался шепоток, все дальше по цепочке уходящий в глубь студийного комплекса: «Папа приехал… Папа…» Так за глаза сотрудники называли своего шефа. Он знал, но не обижался: лесть — могучая и умелая любовница честолюбия.

— Андрюха, мне нужно с Копельниковым побеседовать, — честно признался Валера, видя, что этот голубошляпый пыжик намерен решать собственные проблемы и таскать его по своим владениям черт-те сколько.

— Наши желания на этот раз совпадают. — Петровский зашагал в сторону павильонов, на ходу доставая телефон. Рысцов последовал за ним, хмурясь все больше. «Так, так. Что же получается, — думал он, — Андрон до сих пор не выяснил, что произошло сегодня ночью? Или все же этот финт именно его хитрых режиссёрских рук дело?..»

— Алло! Роденька? Здравствуй, милый! — тем временем жёлчно проворковал в трубку Андрюха. — Чем ты занимаешься?.. Ах, спишь… Ах, только-только телефончик включил… Рассказать ничего не хочешь?.. Куда-куда мне идти? Ах, вот как далеко… Бравируешь, значит… — Петровский перестал улыбаться и холодно приказал: — Через двадцать минут будешь в моем кабинете. Что?! Харкал я на пробки! Вертолёт найми, мудло!

Андрон мотнул головой, удивлённо глянул на свой дорогой мобильник и, размахнувшись, со всей дури жахнул неповинный аппарат об асфальт. Шляпа грозно дрогнула, а твёрдый режиссёрский каблук изуверски покалечил остатки трубки.

— Я устроил, между прочим, чтобы этому шматку мяса «Оскар» дали! — заорал он, вращая глазами, в которых молниеносно проявилось что-то звериное. Рысцов знал, что в моменты припадков ярости Андрона лучше всего не перебивать…

Петровский быстрыми шагами подошёл к монтажнику, копавшемуся возле какого-то трансформатора, и навис над беднягой.

— Ты что тут делаешь?

— Я… Мне… Андрей Михайлович… Я подключаю энергокабели для… — Пожилой техник совсем стушевался и виновато опустил взгляд.

— Меня зовут Андро-о-он! — взвился гений freak-режиссуры. После чего задал вопрос, который недвусмысленно подчеркнул его статус: — Почему эти кабели не были подключены вчера?!

— Но… ведь мне…

— Я чего-то не понял… — вкрадчиво прошептал Андрон. — Ты мне угрожаешь?..

Рысцов подошёл к нему сзади и легонько похлопал по плечу:

— Эй, параноик, хватит уже…

Петровский повернул голову и долго смотрел на него, будто не узнавал. После чего отпустил ворот вконец затурканного монтажника и, выгнув правую бровь неровной параболой, зашагал прочь.

Рысцов нагнал его, поравнялся, но ещё некоторое время приятели шли молча.

Среди переплетения аллей стали попадаться огромные съёмочные павильоны, похожие на дома без окон. У входов можно было заметить разношёрстные очереди — это страждущие и наивно воображающие себя единственно пригожими для той или иной роли люди пришли на кастинг. Как правило, лишь один, максимум двое из сотен проходили строжайший отбор и получали заветную роль какого-нибудь двадцать второго плана. Все выглядело пристойно и даже немного грустно: один за другим разочарованные юноши и девушки, мужчины и женщины, как, впрочем, и дети, понуро опустив плечи, направлялись к выходу.

А в кулуарах этих гигантских многоярусных павильонов, в гримерках и комнатах отдыха правил бал разврат. Там элита киноиндустрии жила своей грязной жизнью: дорогие наркотики вдыхались и текли по венам, сметая пыль рутины с вычурного интерьера; фешенебельные шлюхи вились вокруг очередного обдолбанного в дым продюсера и по очереди делали ему глубокий минет без рук, несмотря на то, что уже на протяжении нескольких лет у этого обрюзгшего тюфяка секс-аппарат толком не стоял, а простата набухла до размеров банана; фаворитки известных актёров весело бегали полуголыми по краю бассейна и брызгались друг в друга шампанским… И блуд, и пошлость, и промискуитет, и растление… и Петровский не мог отсечь всю смердящую клоаку от себя и своего бизнеса. Потому хотя бы, что эта пресловутая клоака и была фундаментом бизнеса. Однако, чтобы не соврать, надо обозначить: его стенами и крышей — тоже…

— Не называй меня параноиком при подчинённых, — негромко сказал вдруг Андрон, надвинув шляпу на глаза.

— Хорошо, — пожал плечами Рысцов, встряхиваясь от наплывших мыслей, и невесело усмехнулся. Совсем тихонько, почти про себя, чтобы не услышал великий режиссёр и продюсер. Вслух же поинтересовался: — Давно хотел спросить… Почему у тебя нет свиты?

— Какой ещё свиты? — буркнул Петровский.

— Ну, знаешь, обычно всякие богатые и знаменитые люди везде ходят со свитой — помощники, телохранители, знакомые, прихвостни всякие… Это вроде как должно их значимость в глазах общества поднимать.

— Не знаю, как-то не думал об этом. Думаешь, стоит организовать?

— Ни в коем случае, — быстро пробормотал Валера. — Совсем от мира оторвёшься.

Андрон резко остановился и глянул на друга из-под шляпы. Снова изогнул бровь:

— Бравируешь?

— Нисколько.

Петровский неожиданно рассмеялся, обнажая крепкие зубы. Громко. Открыто и просто, как это бывало раньше. Давным-давно, в прошлой жизни. Когда они были совсем пацанами и собирались по выходным у него дома, чтобы смонтировать очередной «шедевр», отснятый на обыкновенную VHS-ку с обглоданным старой маразматичной кошкой поролоном на микрофоне.

И Рысцову сделалось теплее на душе. Гнетущее предчувствие какой-то гадости немного сдало позиции. Он тоже улыбнулся и почесал маленький старый шрам над левым ухом, который прятался от посторонних глаз за короткими смоляными волосами, лишь чуточку вспоротыми сединой…

— Иди ко мне в кабинет, а я сейчас порешаю некоторые вопросы с Митиным и подтянусь, — сказал Андрон. — Если Копельников пожалует, задержи его под любым предлогом. Попытается улизнуть — останови. Можешь наручниками приковать к батарее. Они у меня в правом верхнем ящике стола.

— Один вопрос и одна же поправка.

— Валяй. Только скорее…

— Зачем тебе наручники? И правильно говорить не «порешаю», а «решу вопросы».

— Первое — не твоё собачачье дело. Второе — мне по фигу!

— Не «собачачье», а «собачье»…

— Пошёл в задницу. Правильно сказал? Нигде не ошибся?..

Андрон круто развернулся и пошёл в сторону главного офисного здания. А Рысцов снова втихомолку усмехнулся и направился к неприметному коттеджику, окружённому темно-голубыми елями, — в нем находилась местная хозяйская резиденция. «Кстати, — подумал он, — ведь в уютной гостиной гения freak-режиссуры есть очень даже неплохой бар для гостей. Пожалуй, сейчас таки пришло время пропустить стаканчик-другой ароматного „Бифитера“ и выкурить кубинскую сигару».

КАДР ТРЕТИЙ

Камни варолиева моста

— Вы в чью жопу так загляделись, разведчики драные, что прохлопали такое?!

Стены кабинета, выкрашенные бледно-зеленой краской, будто немного сжались после рёва генерала. Замутнённые стекла окон разом стали пропускать меньше света, то ли оттого, что солнце на улице скрылось за облаками, то ли просто фотоны тоже испугались приглушённого низким потолком голоса и налитого кровью лица.

— В женский анус таращились?! — вновь брызнул слюной седой гэбэшник. — Или в свой собственный?!

Люди, собравшиеся в кабинете, смотрели перед собой, правда, чуть повернув голову в сторону начальника — вроде бы понимают свой просчёт и не перечат, а с другой стороны, полны внимания к сказанному. Руки каждого лежали на столе, правая слегка прикрывает левую — жест, который у собеседника вызывает подсознательное ощущение, что к нему проявляется заинтересованность и визави сосредоточен. Ниже майора здесь чина не было.

Совещание проходило не на Лубянке, а в одном из помещений ведомственного небоскрёба ФАПСИ на проспекте Вернадского: здесь была гарантирована наибольшая защищённость от постороннего взора и уха. К примеру, стационарный прибор обнаружения оптических систем круглосуточного видения и аудиофиксирующей аппаратуры «Мираж-2400 Эхо», встроенный в верхний косяк входной двери, выполнял множество функций: от выявления кино-, видео-, фотосъёмки, записи на аудиоприемные устройства и лазерного съёма информации до комплексного обеспечения антитеррористической деятельности. Подобным оборудованием под завязку были нашпигованы технологические каверны этого здания.

Генерал сегодня был, что называется, в форме. Золотистые погоны на зеленом кителе давили на собравшихся, словно два постсовковых пресса, лампасы готовы были в любую минуту бордовыми бичами хлобыстнуть под коленки и заставить повалиться ниц… Но основной психологический нажим все-таки исходил не от уставного чехла, а от самого гэбэшника. Его глаза прятались под тугими надбровными арками, но в нужный момент умели промелькнуть едва заметными бликами и буквально опалить шевелюру непокорного. Губы прямым тонким шрамом разрезали нижнюю часть лица — от щеки до щеки; скулы были покрыты заскорузлыми следами язв — видимо, от юношеских угрей. Он, будучи совсем пацаном, начинал работать ещё на КГБ и умудрился, пережив многочисленные идейные и кадровые катавасии, остаться в разведке по сей день. Генералу было уже далеко за пятьдесят, но никто покамест не решался рискнуть «уйти» его на пенсию.

— Ерошин, — медленно просипел он, умерив наконец первую вспышку ярости на подчинённых, — кого ты там нашёл?

Поджарый полковник с лоснящейся лысиной относительно спокойно, но все же чересчур чеканно ответил:

— Альберт Агабекович Аракелян, родился в Ереване в 1969-м, эмигрировал в Россию в тринадцатом, когда в Армении началась первая гражданская. Доктор психологических наук, профессор и так далее и тэ пэ. Специализируется на теоретических проблемах С-психологии и психиатрии…

— А чем занимается наша ведомственная экспертиза?

— Начальник отдела в отпуске. Отозвали. Зам — в стационаре, допился…

— Ты, Ерошин, по-моему, старательно не желаешь три железных звезды на одну вышитую поменять… После совещания — рапорт на стол. С экспертами разговор будет особый. Зама — взашей! Начальнику — строгий с занесением!

— Есть.

— Так… Слушай, а этот твой… э-э…

— Аракелян.

— Во-во… Аракелян. Он на базарную площадь не поскачет после нашей беседы трезвонить о… ну, о всяком, в общем?

— Не должен, товарищ генерал, — осторожно ответил Ерошин, пригладив остатки волос над левым ухом. — Я приказывал проверить: чист, как агнец, и так далее и тэ пэ. Вот материалы. — Он чуть двинул пальцами тощую папку.

— Засунь ты свои материалы… — устало вздохнул генерал. Тяжело, по-старчески. В этот момент на его высоком лбу особенно отчётливо проявились глубокие перекрёстки морщин. — Пусть зайдёт.

Полковник Ерошин едва заметно кивнул в сторону двери, и она тотчас открылась. Молодой лейтенант отошёл в сторону, пропуская внутрь низкорослого пожилого человека в дорогом костюме, и тут же ретировался.

— Присаживайтесь, Альберт Агабекович, — махнул рукой генерал. Потёр большими желтоватыми ладонями впадины глаз и снова тяжко вздохнул: — Прошу вас…

Учёный рассеянно перекинул взгляд с него на людей в штатском, сидящих вокруг длинного дубового стола, и присел на единственное свободное место. Проговорил:

— Благодарю вас…

Голос для уроженца левобережной части Араратской равнины у него оказался необычайно приятен, и несильный акцент лишь добавлял ему харизмы. Вид учёного располагал к общению, даже как-то слегка умилял: нос с горбинкой, смуглая кожа, благородные залысины, продолговатая ямочка между подбородком и нижней губой, трогательный кадык. Волосатые, чуть дрожащие пальцы рук.

Разведчики быстренько обожгли Аракеляна скользящими взглядами и отвели глаза. Но генерал не торопился. Старик долго и внимательно изучал профессора, цепляясь за каждую ниточку. Словно бывалый гомосексуалист, он буквально раздел учёного взором, смачно изнасиловал и снова аккуратно застегнул все пуговички на сером пиджаке, пригладив отвороты.

— Ну прекратите, честное слово, — не выдержал наконец Аракелян. Он натянуто улыбнулся и добавил: — Я же не врач-психиатр, который может комфортно себя чувствовать по обе стороны окошка регистратуры, а всего только теоретик. Говорите что-нибудь, а то я решу, будто меня притащили в ФСБ для стриптиза, а не на допрос.

Генерал насупился, сердито поведя погонами, и вдруг… криво захохотал во всю свою лужёную кагэбэшную глотку. Присутствующие офицеры тоже неумело заулыбались.

— Эх, вы даёте! — рявкнул генерал, растирая жёлтыми пальцами глаза. — На допрос… Умора, ей-богу! На допросе вам бы сейчас уже половину зубов спилили крупным напильником!..

Учёный после этих слов резко перестал ухмыляться. Впрочем, главный разведчик и сам тут же переменился в лице: хмуро сдвинул надбровные арки, вытянул губы в нитевидный шрам и нечеловечески покраснел, будто с него махом содрали кожу. От смеха остались лишь характерные лучики морщин на седых висках да дребезжащие отзвуки где-то в глубине нашпигованных аппаратурой стен.

— Хорошо, Альберт Агабекович, — небрежно бросил он, — что вы обо всем этом бардаке думаете?

— Полагаю, вы имеете в виду катавасию вокруг С-каналов?

— Вы прозорливы.

Аракелян помолчал немного, устремив взгляд на свои едва заметно подрагивающие пальцы. Потом облизнул губы и сказал:

— Я давно предполагал нечто подобное, даже изучал природу данного явления. Скорее всего и раньше бывали случаи аномалий, но ведь человечество обратило внимание на чуму после того, как вымерло пол Европы, на ядерный распад после Хиросимы, а на СПИД только вслед за возникновением угрозы упадка целой цивилизации. Так же и теперь — лишь когда число патологий стало резко увеличиваться и перевалило через критический рубеж, а он в данном случае не такой уж и высокий, если брать чисто количественный эквивалент — сотни, — лишь вслед за этим явление стало заметно как аберрация среди без малого четверти миллиарда реципиентов С-видения во всем мире. Вкратце дело обстоит так. Это одно из редких проявлений так называемого синдрома Макушика, венгерского учёного, который впервые обнаружил сшизов…

— Стоп. — Генерал побарабанил ногтями по столу, цыкнул зубом. — Расскажите все по порядку. Ситуация такова, — он вспорол взглядом шею Ерошина, — что среди присутствующих нет экспертов по С-психологии, поэтому начните с того… э-э… какие отклонения… э-э… от нормы лично вы уследили, что произошло за последние несколько дней. Ну и все в таком духе…

Учёный вылупился на разведчика, как экзаменатор на пьянющего в стельку студента, имевшего наглость припереться на зачёт, но тут же моргнул и отвёл взгляд. Одно дело наука, где можно не скрывать эмоции, позволяя брызнуть ими на оппонента, а подчас и на коллегу, и совсем другое — заботы государственные и военные…

Но мимолётного всплеска удивления хватило генералу, чтобы рвануть, словно ведро с нитроглицерином:

— Не зыркайте на меня! Да, наша служба, вопреки обывательским домыслам, не вездесуща и нынче провафлила все на свете, потеряв контроль над ситуацией и абсолютно не ведая, что происходит в стране касательно волнений, связанных с С-видением! Необходимые разработки, конечно, уже ведутся, но вы уж будьте добры, объясните нам, олухам солдафонным, что да как! И не зыркайте!..

После того как генерал умолк, стало слышно мерное потрескивание стрелки чьих-то наручных часов. Офицеры безмолвствовали, в глубине души чувствуя, что недовольны ни собой, ни начальником, ни бестолковым учёным.

Спустя десять секунд Аракелян тихонько покашлял и, справившись с волнением, принялся истолковывать свои предположения. Поначалу он то и дело сбивался на узкоспециальные термины, запинался и мямлил, подбирая доступные для понимания слова, но уже через несколько минут увлёкся и даже встал. Не найдя привычную доску и твёрдый кусочек мела, которыми он — либерал по жизненным воззрениям — привык пользоваться в таких случаях, Альберт Агабекович недоуменно пожал плечами и стал показывать эсбистам особенно сложные элементы руками, совершая немыслимые жестикуляции в воздухе перед собой.

— …Таким образом, мы видим проявление синдрома Макушика — шизофрению во сне.

— Скажите, а каким образом можно вычислить такого шизика? — поинтересовался Ерошин.

— Это как раз является одним из самых трудных вопросов психиатрии, — прищурился учёный. — Дело в том, что у больного человека сознание как бы расщеплено. Бывают галлюцинаторно-бредовые психозы с исходом в апатию и слабоумие, встречается гебефрения — злокачественная шиза, которая возникает обычно в подростковом и юношеском возрасте. Для неё характерны непрерывно прогрессирующая бездеятельность, эмоциональная тупость, регресс поведения. Да и ещё полно всякого. Причины и механизмы развития болезни продолжают оставаться неясными. По данным нейрохимии, при шизофрении возникают расстройства обмена биогенных аминов, энзимов и… — Аракелян остановился, пожевал губами, глядя на сердитое лицо генерала. И повернулся к Ерошину: — Впрочем, это частности. Вы спрашиваете, как вычислить? Видите ли, обыкновенного прогредиентного шизоида видно с первого взгляда. Он живёт в своём мире, в непроницаемой сфере грёз — будь то параноик, ипохондрик или человек, страдающий разного рода маниями. Его видно невооружённым глазом. Стало быть, обычный шизофреник живёт в мире своих снов… Профессор вдруг умолк и задумался, автоматическими движениями приглаживая седые до белизны волосы.

— А необычный? — негромко, будто боясь спугнуть осторожную рыбёшку, подплывающую к мормышке, спросил полковник Ерошин.

Аракелян вздрогнул и снова натянуто улыбнулся.

— Необычный… Он в своём сне живёт полноценной жизнью.

— Не понял, — сказал генерал.

— Шизофрения — это такое заболевание, при котором нарушены механизмы перехода психосодержаний с одного уровня на другой. И в нашем случае сшизы не торопятся возвращаться из снов.

— Но почему?

— Понимаете ли… — Учёный развернулся и обошёл стол с другой стороны. Расстегнул пиджак и, заложив руки за спину, уставился в пол. — Даже нормальному человеку не всегда легко отграничить свои впечатления бодрствующей жизни от остаточных сновидных ассоциаций. Все вы после пробуждения испытывали так называемые гипнопомпические галлюцинации, от которых подчас так не хочется избавляться. Они сладки, они манят обратно… — Аракелян проворно моргнул несколько раз подряд. — Сны зачастую имеют для человека невероятно большое значение, иногда поднимаясь до уровня подлинных ценностей. А вы поглядите вокруг — во что мы превратили наш мир!

Некоторые офицеры резво пробежали глазами из одного угла кабинета в другой, а генерал лишь нахмурился пуще прежнего.

— В царство красивых снов мы его превратили, — тяжело вздохнув, продолжил Альберт Агабекович. — Снов про спорт, про природу, про благородные странствия и бездарные интрижки, про псевдочувства и квазиинстинкты… Мы все глубже и глубже, товарищ генерал, погружаемся в коллективный сон про жизнь…

— Бросьте свою философию! — зло сказал главный разведчик, отбив пальцами короткую дробь. — Лучше скажите, какого хрена до сих пор все те, кто пользуется услугами С-видения, поголовно не жахнулись в эту шизу? Если я правильно понял, с возникновением единого С-пространства наша система ценностей с ног на голову перевернулась!

Профессор усмехнулся:

— Ну… Положим, кувыркнулась-то она — эта самая система — ещё задолго до открытия С-волн. Но в последние годы… Да, теперь совсем просто стало поменять искорёженную явь на сладкий сон. И если бы не блокирующий механизм, то не десятками сейчас сшизы исчислялись, а… ну, скажем, сотнями. Сотнями тысяч.

— Механизм? — Ерошин заинтересованно посмотрел на Аракеляна. — Ну-ка поподробней — что ещё за механизм?

— Уверен, уважаемые господа разведчики, вы знаете, что у высших — надеюсь, никто не обидится — приматов, как, впрочем, и у всех теплокровных, за исключением ехидны, различают два периода сна: ортодоксальный и парадоксальный. Проще говоря, медленный и быстрый. — Учёный сделал паузу, ещё раз обошёл стол и, сложив руки в замок, продолжил: — Вообще, период такого феноменального состояния человеческого организма, как сон, обеспечивается разветвлённой системой нейронных образований, захватывающей практически все уровни мозга. Однако части данной безумно, надо заметить, сложной системы выполняют вовсе не одинаковые функции. Так, механизмы, непосредственно реализующие состояние медленного сна, представлены на уровне продолговатого мозга и зрительных бугров — их называют синхронизирующими. Очень интересная, надо сказать, область физиологии… которая нас, к счастью, абсолютно сейчас не интересует. Нам нужно устройство, — Аракелян быстро повертел указательными пальцами друг вокруг друга, — реализующее состояние быстрой фазы, ведь именно тогда мы видим сновидения. Грёзы, видения, галлюцинации, образы различной модальности, фантомы и мечтания… сны. Все это не что иное, как особые проявления активности мозга в виде всплесков потенциала, так называемых понтогеникулоокципитальных пиков, возникающих в ретикулярной формации варолиева моста и распространяющихся с помощью химического передатчика серотонина в подкорковые и корковые отделы. Запомните: ретикулярная формация варолиева моста! Вот именно эта маленькая хреновина и является причиной всех наших бед. Именно она может погрузить нас в мир фата-морганы. Волны, которые излучают всем вам знакомые приборы — С-визоры, — усиливаются и модулируются ресивером-имплантантом, впаянным в черепушку за правым ухом, и попадают прямиком в ретикулярн… короче говоря, в эту штуку. — Профессор снова помолчал. Перевёл взгляд с пола на потолок. — Мы видим сны. Мы готовы вечно оставаться в этих миражах, написанных талантливыми и бездарными сценаристами и поставленных профессиональными режиссёрами и любителями-самоучками, помешанными на садистском порно. Но существует система защиты. Блок. Никем до сих пор не изученный процесс, включающийся в этой же самой пресловутой формации варолиева моста в момент, когда мозг решает: хорош! Хватит грезить! И мы просыпаемся. Это как… ну скажем, камни в почках — иногда не дают покоя… Хотя нет, явно неудачное сравнение. Неважно! Главное — мы возвращаемся в наш паршивый, но реальный мир.

Тишина реяла в кабинете добрую минуту. После чего генерал спросил:

— У сшизов блок не срабатывает?

— Вроде того… Барахлит, скорее.

— Ну и черт бы с ними… и так далее и тэ пэ, как говорится… — произнёс Ерошин, ни на кого конкретно не глядя. — Пусть себе…

Он замолчал, не зная, что именно «пусть себе». За него полувопросительно продолжил генерал:

— Они что, совсем не могут проснуться? Есть же система принудительного пробуждения…

— Изредка, конечно, бывает длительная гиперсомния, более вам известная как летаргия. Тогда человек просто-напросто умирает от истощения. Хотя таких случаев, насколько мне известно, немного. В основном сшизы просыпаются, когда их мозг… сильно устаёт: все-таки инстинкт самосохранения, как правило, сильнее любого кайфа. К тому же иногда элементарные позывы мочевого пузыря не дают покоя… Да и С-визоры настроены на определённое время работы с момента включения, после чего автоматически вырубаются. А чтобы снять эти ограничители, нужно быть неплохим специалистом. В общем, много всего… Но…

— Но?

— Именно: но. — Тут Аракелян наконец долго и серьёзно смотрел в угольки глаз, подрагивающие под бровными арками пожилого генерала. — Главная проблема не в этом. Вы, как и полстраны, уже заметили странность в поведении известного актёра Копельникова, не так ли?.. Неправильно он себя повёл в двух С-фильмах. Не по сценарию… И на этот счёт у меня есть ещё одна очень неприятная гипотеза…

Облупившаяся краска зеленовато-серого оттенка была к лицу этим сердитым стенам. Потолок низкий; у того, кто заходил в это помещение, невольно возникала иллюзия, будто он малость провисает. Крохотный стол с давным-давно стёртой полировкой и странными царапинами по краю — будто древесину глодали.

Минус второй этаж. Дверь из нескольких листов стали…

— Да откуда я знаю — как?! — оторопело произнёс мужик лет тридцати. Он звякнул наручниками и провёл скованными руками по левой скуле, размазывая кровь. — Ты ж мне самую любимую родинку содрал, гад. Как теперь перед камерой появлю… Оух-х… боль-н-но ж… под-д дых-то…

Подполковник Таусонский знал толк в беседах с людьми. «Печень-то у всех есть, — любил он приговаривать, натаскивая молодых в своём отделе. — Моя б воля, я всех этих белых воротничков в ближайшую лесополосу бы вывез — и из „калаша“…»

— Ну что, Копельников. Рассказывай, как до жизни такой докатился, — сказал чернявый подпол, усаживаясь за стол, на котором едва светила лампа времён хрущёвской оттепели. — Мы ж тебя в разработку давно взяли, не отвертишься. Много за твоей актёрской мордой числится так-сяков.

— Блеф, — коротко сказал Родя, отдышавшись от проникающего тычка в живот. — Я чист, как слеза пятилетнего мальчика. Вчера впервые попробовал…

— Слезу?

Актёр надменно промолчал, показывая, что не оценил топорного военного юмора. Подпол хмыкнул, уже серьёзно спросил:

— И как? Понравилось?

— Необычно, — медленно прошамкал Копельников и умело продемонстрировал свою детскую улыбку, знакомую миллионам зрителей. Только сейчас зубы имели слегка розоватый оттенок, хотя при таком тусклом освещении трудно было разглядеть наверняка.

— Значит, вот какой так-сяк… — выдавил Таусонский, неопределённо покачивая головой, и тягучие слова заколыхались в узком полумраке.

Вообще-то он сам толком не знал, чего конкретно нужно добиться от этого зажиточного прощелыги — но не навыпуск же неосведомлённость вывешивать, в самом деле! Незнание разведчика, коли уж оно обозначилось, должно быть для примитивных смертных свято и незримо, как нижнее бельё монахини.

Генерал дал вводную: допросить, узнать, что Копельников делал прошлой ночью, пользовался ли услугами С-видения, какие совершал действия в С-пространстве? Как сказал шеф, существует вероятность, что обнаружится нечто необычное… Тогда он велел сразу же напомнить о сорок шестом этаже, после чего следить за реакцией и запоминать все до последней мелочи.

И вот сейчас, после получасовой высокоинтеллектуальной беседы в тесном кабинете с единственным плотно занавешенным окошком — абсолютно, впрочем, нефункциональным на минус втором этаже, — эсбист почуял запах этой самой странности. Схватил кончиками коротко стриженных ногтей. Теперь нужно было намертво удерживать и, слегка поддёргивая, тащить. Сейчас он ощутил, что, скорее всего, никаким экспертам не отдаст это дело… Тем более через минуту-другую должен был начать действовать наркотик, развязывающий язык.

— Стало быть, ты вошёл в С-пространство в интерактивном режиме? — небрежно обронил Таусонский, разглаживая мощными пальцами отвороты пиджака.

— Да.

Родя, видимо, почувствовав, что на этого упыря его блистательная улыбочка не производит абсолютно никакого эффекта, сжал губы. Он решил настойчиво смотреть в пол и отвечать односложно: все равно Андрон его не бросит и натравит на этих государственных дармоедов всю общественность. Копельников честно старался думать о хорошем и славном будущем, но взгляд то и дело подпрыгивал, рикошетя от древнего паркета, и упирался в потёртые браслеты на запястьях.

— В роль какого персонажа вошёл?

— Своего.

— Конкретней.

— Майора Дмитрия Степанова.

— Фильм?

— «Вход на выход».

— Только лишь?

— Ну и «Северная канонада». После уже…

— Тут тебе не на всяких там фантазийных мотоциклах летать! — рявкнул подполковник. Родя моргнул и слегка повёл носом — на дорогой свитер капнула очередная густая капля. Тёмная. — Чётко отвечай! Полстраны, мать твою, перепугал! Ты представляешь хоть чуть-чуть, что теперь в Москве происходит? Да и не только у нас! Во всех крупных городах беспорядки, так-сяк! Одни орут, что надо поломать все эти бесовские галлюцинаторы сна, а другие — им по мордасам, по мордасам! Палками, между прочим, и кирпичами!..

Таусонский заткнулся так же неожиданно, как и взвился. Копельников вздохнул и исподлобья поглядел на закостенелого офицера. Опытный актёр и сам бы сейчас не смог определить, чего было больше в его собственном взгляде — испуга, злобы или сочувствия.

— Что ты делал там, на сорок шестом? — жёстким тоном спросил мощный гэбэшник, чуть подавшись вперёд над столом и свирепо двинув ровно выбритым подбородком. — Чётко. По порядку.

— Я… — Родя запнулся и подвигал крыльями носа, прикрыв глаза. Ему вдруг захотелось рассказать, как все было. Петровский успел намекнуть ему по мобильному, прежде чем аппарат отрубили, чтобы не трепал языком и не бравировал лишний раз, но сейчас внезапно появилось непреодолимое желание вывалить этому усталому фээсбэшнику все начистоту. Тем более воспоминания о том случае были сумбурные… Впрочем, какая разница…

— Когда я… — Копельников заметил, что потолок стал трапециевидным, и почему-то приятно засвербило под ушами. Кажется, начинался праздник! Он ликующе продолжил: — Точнее, не сам я, а мой герой… наверное… Он оказался возле окна там, в своём кабинете. И тут… какая-то эйфория на него… нет, на меня напала. Неожиданно возникло чувство, странное такое, мне никогда ещё не доводилось переживать подобного… Так вот, возникло чувство лёгкости и… нет, не лёгкости… раздолья… Точно! Раздолья! И я понял, что могу…

Генерал открыл ящик стола, как-то отрешённо посмотрел внутрь и снова захлопнул его, так ничего и не извлекши. После чего в который уже раз растёр желтоватыми ладонями лицо и, чуть шевельнув ювелирным шрамом губ, уточнил:

— Ещё… гипотеза?

Аракелян кивнул:

— М-да… Или, как у вас, наверное, принято отвечать: так точно. Проблема сшизов не только в том, что у них перебои с блокировкой… м-м… сновидного состояния. Это меньшее из зол. Ещё венгр Макушик… ну, я упоминал уже — тот, который первым Сшизофрению открыл или, если больше нравится — синдром Макушика… так вот, он ещё несколько лет назад проводил опыты, в которых исследовал людей с разного рода психическими отклонениями во сне. Мне лишь недавно довелось познакомиться с феноменальными результатами этой работы — он как выдающийся учёный нашего времени держал свои исследования в тайне вплоть до самой смерти…

— Какой смысл? — вставил офицер средних лет, переведя ледяной взгляд с профессора на Ерошина.

— Терпение. Вы сейчас все поймёте. Изучая материалы доктора Макушика, я с каждым байтом получаемой информации все больше и больше ужасался, предчувствуя беду. А когда до конца разобрался в формулах — понял, почему бедный венгр молчал. Ведь если бы он сказал вслух о результатах, то официально стал бы автором самого жуткого открытия нынешнего века.

Генерал едва слышно прочистил горло, но этот звук разнёсся по всему кабинету.

— Не тяните! — резко сказал он, практически не скрывая раздражения. — Что на этот раз? Помесь чумы со СПИДом?

— Хуже, — очень неестественно улыбнулся Альберт Агабекович. — Сшизы могут влиять на события, происходящие в С-пространстве. И плевать они хотели на сценарии.

Вот после этих слов тишина по-настоящему сдавила барабанные перепонки всех присутствующих. Первым нарушил молчание генерал. От его голоса повеяло сухой январской вьюгой:

— Они могут менять этот самый… мир сновидений, что ли?

— Кто как, — тихо ответил Аракелян, глядя на свои пальцы. Они привычно подрагивали. — Для этого нужно в общих чертах представлять концепцию С-пространства. Сейчас попробую объяснить. По ту сторону сна существует то, что когда-либо создавали сценаристы и режиссёры С-видения. Ну к примеру, вы там каждый день можете видеть, скажем… вазу с цветами. Существует сама ваза, есть цветы. Но проверяли вы хоть раз наличие воды? Думаю, нет. Большинству людей это просто не придёт в голову. И неизвестно, упоминалась ли она в сценарии. Так что не исключено, что в С-пространстве цветы в вазе не чахнут, хотя воды в ней нет. Это лишь один из парадоксов того мира. А их миллионы! С-пространство все время меняется — это так называемая полиморфная психоструктура с необычайно сложной схемой самоорганизации. То есть местами оно может как бы додумать за ваш мозг, и тогда… вода в вазе появится. Но отдельные люди не могут его менять, иначе оно бы просто не возникло. Таким образом, более-менее стабильно существует модель мира с деталями, наиболее часто встречающимися в С-фильмах, передачах и шоу. Поэтому по улицам, как правило, не летают флаеры — слишком мало все-таки они попадаются в фильмах и программах, а соответственно, в человеческой памяти. Хотя встречаются отдельные экземпляры — все зависит от того, насколько сильно большинство реципиентов С-видения в это верят. Допустим, какой-нибудь крупный фантастический герой-бизнесмен может очень часто летать на флаере по сценарию. Люди знают его. В таком случае актёр и в едином С-пространстве имеет «настоящий» флаер. А вообще система очень сложна и непредсказуема. Структура С-пространства, как я уже упоминал, постоянно меняется в зависимости от настроения и эмоциональной сферы аудитории. Оно… все время подстраивается под зрителя. Имеется в виду, конечно, не отдельный человек, а вся масса.

Смуглый профессор перевёл дух. После чего совсем тихо сказал:

— А теперь представьте, что я или кто-то из вас обнаруживает, что может менять в том мире на собственное усмотрение некоторые события. А иногда и вещи…

— Да это же крышка! — перебил его полковник Ерошин.

— Это не крышка, уважаемый, — откликнулся Аракелян, не поднимая глаз. — Это колодец без дна.

— Эти сшизы… насколько сильно могут они воздействовать на окружающую обстановку? — спросил генерал.

— Трудно сказать. Необходимо проводить всесторонние эмпирические исследования… Но боюсь, что теоретически предела нет.

— И какой же, по-вашему, вред в состоянии нанести эти люди? — Генерал встал, давая понять, что разговор подходит к завершающей стадии.

— Вред? — Учёный посмотрел на старого разведчика. — Любой, Все зависит от способностей и амбиций каждого конкретного сшиза: от безобидных шалостей Копельникова до полного захвата власти в С-пространстве. Да и вообще, мало ли… Когда появляется возможность проявить себя на полную катушку, фантазии нам, как правило, не занимать…

— Помнится, вы так и не ответили нам на вопрос: каким образом вычислить таких типов?

— Опять же смотря кто попадётся. Человек может вообще не догадываться о своих способностях. А если они проявятся… Ну, будет вести себя странно, отклоняться от общепринятых норм того мира, выпадать из сценарных ходов. Но ведь если это окажется умный сшиз, то, обнаружив у себя такие необычные свойства, он попытается скрыть их, чтобы использовать потом в своих, лишь ему одному известных целях. И, полагаю, в подобных случаях вычислить такого человека будет очень и очень непросто, потому как аппаратуры, выявляющей наличие отклонений, пока не существует. Сами подумайте, как можно что-либо обнаружить в мире, где далеко не всегда действуют законы реальности?..

— Значит, следует искать не во сне?

— То есть?

— Здесь, в нашей грязной помойке с названием Москва.

— Это, конечно, выход, но с одним условием — сектор поиска придётся несколько расширить. Придётся работать на территории помойки с названием Земля.

Генерал помолчал.

— Альберт Агабекович, — произнёс он наконец. — Вы умный… нет, я даже не издеваюсь. Подскажите, какие ещё есть варианты?

Профессор Аракелян неуклюже одёрнул дорогой пиджак и сказал своим приятным для уроженца левобережной части Араратской равнины голосом:

— Х-м… Если вас действительно интересует лично моё мнение… Могу порекомендовать уничтожить на планете все С-визоры и связанную с ними документацию. Все: аппаратуру, чертежи, записи, схемы, технологии и методы создания и воссоздания, способы монтажа и ремонта, отсечь любые возможности заглянуть в тайны ретикулярной формации варолиевого моста. Вам, господин разведчик, придётся заставить человечество забыть все связанное с этим страшным ядом, вплоть до последнего знака в формуле С-волн.

— Спасибо за содержательную консультацию и дельный совет, уважаемый профессор, — буркнул генерал. — Больше вас не задерживаю. Только одна просьба: не покидайте Москву — вы ещё можете нам понадобиться.

Молодой лейтенант предупредительно открыл дверь с обратной стороны, когда подошёл Аракелян. Учёный как-то ссутулился и стал похож на понурившую плафон, чтобы не светить в глаза, настольную лампу. Прежде чем выйти, он обернулся и, пряча подрагивающие пальцы в карманы пиджака, прошептал:

— Вы пока даже на йоту не можете себе представить, какая опасная змея приютилась рядом с нами… Люди обожают сладенькое. И часто их невозможно заставить выплюнуть яд, если он приторен на вкус.

Собравшиеся офицеры никак не отреагировали на последние слова профессора. Лишь когда дверь за ним бесшумно закрылась, генерал в который уже раз провёл жёлтыми ладонями по лицу и приказал:

— Ерошин! Экспертов ко мне на ковёр через пятнадцать минут!..

— Товарищ генерал! — Ерошин встал и хотел привычным движением пригладить лысину, но остановил руку на полпути. — Начальник отозван из отпуска, но он находился у родни в Хабаровске, так что лететь ему ещё как минимум четыре часа. Заместитель по вашему распоряжению уволен…

— А больше у нас, едрить твою, никого нет из ведомственной экспертизы?!

— Есть, товарищ генерал.

— Так вот и пригласи их, едрить твою! Они зря бесплатно на общественном транспорте, что ли, ездят?!

— Есть, товарищ генерал.

— Так… начальник оперативного отдела, останься… По оргпреступности — тоже. И ты, Ерошин. Остальные — пахать, мать вашу! Пахать! Сеять и поднимать целину! Эта пятница, как вы уже поняли, не конец рабочей недели… Управлению информации: никаких вяк-вяков папарацци. Руководству главка: связаться со всеми региональными управлениями, держать на контроле их пульс, докладывать замам. По московской обстановке отчитываться лично мне! И не спать, не спать, мать вашу! Сон с этой минуты — наш кровный враг!.. Все.

КАДР ЧЕТВЁРТЫЙ

Наизнанку

Вода отстраненно ласкала песок, оставляя на нем переплетение тонких линий. Река этим вечером была… какая-то особенно вдумчивая. По фарватеру плыла медлительная баржа, бросая на небольшие волны дрожащие отражения своих сигнальных огней. Сти вздохнула и протёрла влажные от холода глаза. Сколько она сидит здесь? Пять минут… или час?

Осенняя Волга бескровна и угрюма. Вечерние тучи смешиваются с ней, и разбитый узор неба становится частью воды. Птицы, сбившись в стаи, несутся прочь от наступающей зимы: уж они-то знают, что такое зима. Да и люди, впрочем, тоже… Люди собирают последние торговые палатки на набережной, сосредоточенно гремя алюминиевыми каркасами, переворачивают опустевшие урны, разбрасывают мётлами остатки мусора, смешивая их с заиндевевшей листвой. Люди уходят, позволяя реке побыть одной и окунуться в свои неведомые мысли. И она бьётся, бьётся, бьётся о песчано-бетонный берег до тех пор, пока лёд не остановит её дыхание. Поэтому осенняя Волга печальна и молчалива.

Ей страшно…

В который уже раз не получилось у Сти уговорить отца переехать в Москву. Бросить все руины прошлого и переехать.

Шиш. Для пожилого плотника не существовало ничего дальше потёртых границ собственного мирка. Маленькие складные стульчики, табуреточки на продажу, старый чернильно-лохматый кот в тихой квартирке и косолапый после аварии пёс Дружок в мастерской на пятом этаже МИАЦ при областной больнице.

— На какой шут мне Москва? — ворчал Николай Савельевич, растирая заскорузлую кожу на пальцах рук, пахнущих сосной и клеем. — Больно надо! Делать там нечего… Говна-то…

Он ещё при «совке» успел поработать в раскалённых цехах термички на подшипниковом заводе, где сталь оранжевыми потоками текла в формы, где душераздирающе шипели, закаляясь в масле, огромные кольца и шары. Там чувствовалась горячая одышка трудовой жизни. Были пятилетки с неизменными сверхпланами и суровым ударным пролетариатом. Потом как-то вмиг все это порушилось; система, перемешивая саму себя, сковырнула все цели и задачи, подарив взамен растерянность и смятение. Дальше — бедность, мытарства. Дочь уехала, жена ушла, забыв над собой лишь постоянно ухоженный холмик земли. Николай Савельевич в то время хотел было вернуться на родину — в село Тукшум Елховского района, — но когда приехал на рейсовом автобусе с древним серо-рыжим чемоданом в руке, оказалось, что там уже пустырь, на котором дремлют провалившиеся остовы домиков, заросшие бурьяном… А вокруг — скрипучий бор, несмело и пугливо шепчущий путникам о минувшем.

Вот и остались: кот, пёс и табуреточки на продажу. Хотя… ещё осталась память, тлеющая укоризненно и мудро во вспыхнувших давным-давно лучиках морщин возле глаз.

Чуть слезящийся взгляд отца — мутноватый от старости и древесной пыли, добрый, полный спокойной печали и умного смирения… Лишь его Сти всегда любила по-настоящему. Остальное — брешь.

— Кристина Николаевна…

Телохранитель Володя подошёл тихо, тем более что на песчаном пляже это было нетрудно. Сти поднялась, растирая затёкшие ноги и заодно отряхивая промокшие на бёдрах джинсы. Ещё раз глянула на жёлтенькие струнки отражённых в реке огоньков баржи, которые никогда, наверное, не смогут задрожать в унисон, и повернулась.

— Кристина Николаевна… — Володя вдруг прищурился и уставился в воду позади неё. Сти инстинктивно оглянулась — ничего, лёгкий прибой. Она передёрнула плечами и снова обратила недовольный взгляд на охранника.

— Померещилось что-то, — сказал он, с каким-то детским удивлением почесав острый подбородок.

— На пенсию не пора, господин Глюк? — хмуро спросила она.

Володя подтянулся, одёрнул пиджак.

— Вам Тунгус звонил. Причитал. Правда, невнятно как-то.

Да, конечно. Сти все прекрасно помнила. Завтра утром должна была состояться передача контрольного пакета акций на нижневартовскую нефть её холдингу. Этот придурок из Сибири хотел поиметь с этой сделки как можно больший удой, прикрываясь какими-то президентскими бумажками. Хоть бы от комплексов избавился, магнат херов. Это ж надо, солидный возраст, капитал за рубежом, семья, в политику даже подался и не мог придумать ничего лучше, чем погоняло Тунгус. Какая разница, кто он там по национальности — чукча или непалец, нормальное же имя по паспорту, русское, вполне благозвучное: Чинов Максим. С жиру бесится, что ли…

— Поехали, Володя, в аэропорт, — сказала она, беря телохранителя под руку. — И свяжись с Муриком, чтобы привёз мне сегодня две порции по двенадцать. Нужно отдохнуть, завтра день суматошный будет. Через три… нет, не успеем. Через четыре часа в квартиру на проспекте Мира.

Поднявшись на парапет набережной, они забрались в длинный «Мерседес». Машина плавно тронулась.

Сти откинулась на удобную спинку сиденья и стала задумчиво перебирать спутниковые телеканалы. Политика, шоу, спорт, фильмы, фальсифицированные донельзя новости, сериалы, мультики, музыка… Правильно, музыка. Только без всяких кривляний и ужимок на сцене под фанеру. Она выключила телевизор. Открыла лакированный ящичек с минидисками и стала просматривать, откидывая один за другим прямо на коврик. Задержалась на антологии «Depeche Mode» и, повертев маленький зеркальный кружочек в руках, сунула его в прорезь плеера. Включила режим случайного воспроизведения и прибавила громкость. Опустила стекло, едва коснувшись ногтем сенсора на панели.

— Простудитесь, — заботливо прогнусавил Володя. — Хоть и конец сентября, а вон как промозгло. Вы же совсем…

Последних слов Сти не услышала. Вместо них салон вскипел мелодичным и напряжённым электронным ритмом…

За окном пролетали уличные рекламы. Город, который давно уже перерос фронтиры провинциального, но коему никогда не суждено было догнать столицу, таял в бесконечных перекрёстках красно-жёлто-зеленого вечера. Что-то успокаивающее мелькало в колыхании плетёнки проводов, во взоре высоких домов, в бесчинстве молодёжи возле дешёвых клубов — что-то… пограничное, все туже стягивающее узел реальности…

Сквозь наркотический запах музыки пробилась трель телефона. Сти отключила аппарат. Она независима, она полностью суверенна. Пусть сами подстраиваются.

Одно беспокоило её — неуловимое ощущение преследования. Или наоборот — погони за… чем-то. Или травли?.. Но это было там, в другом мире: под незримым излучением С-визора. В последние дни она как то неуютно чувствовала себя в снах, будто нечто поменялось в выверенной схеме вразумительно прописанных сюжетов. В них скользил животный страх, бездной ползущий в глубь естества. В то же время беспокойство граничило с необоснованной беспечностью, которая шептала: «Оглянись вокруг.. прикоснись к иллюзии… она… твоя…»

Сти закрыла глаза. Что-то изменилось в связи с паникой населения последних двух дней и склоками вокруг С-каналов. Неуловимо и жутковато. Где-то сработал отпирающий механизм — без щелчка, поэтому его никто не услышал. Только почувствовали — дверь открылась. Куда же она ведёт? Не угадать, ведь нас окружают миллионы дверей, за каждой — очередной узенький коридор или огромная зала с колоннами. За каждой — снова мы сами. Может быть, чуть-чуть другие: немного более злые или наоборот… Нет, наоборот — вряд ли…

— Приехали, Кристина Николаевна. — Володя осторожно тронул её за плечо.

Второй телохранитель — Рома — вышел первым и, обогнув автомобиль сзади, помог выбраться Сти и раскрыл зонт. По площади аэропорта расползалась мелкая рябь дождя. Личный самолёт ожидал на резервной полосе.

Она вдруг обнаружила, что возбудилась от своих мыслей — слегка увлажнились трусики, бугорками выросли соски под блузкой, внутри — внизу живота — будто заскреблась тонкая шероховатая змейка. Это было странно: раньше Сти никогда так сильно не волновал отстранённый от практичных реалий мир снов.

Поднялись по трапу, скинули верхнюю одежду, уселись в кресла. За бортом еле слышно заскулили турбины. Лайнер сдвинулся с места и начал разгон.

Она глянула в иллюминатор на огоньки, скачущие по бровке взлётной полосы. Чуточку заложило уши, засосало под ложечкой. Возбуждение же не только не прошло, но усилилось: по всему телу струилась замкнутая волна наслаждения… Что же это такое, в конце концов! Не здесь же, в самом деле, трахнуться с кем-то?! Да и с кем? С пилотом, что ль? Или на штурвал прямо при нем усесться?..

Сти улыбнулась и провела ладонями по упругим яблокам грудей. Краем глаза отметила, как отвернулись телаки, заведя какую-то несущественную беседу между собой. Они уже привыкли к причудам хозяйки за несколько лет работы.

Левая рука вероломно поползла вниз по рёбрам, по животу… ниже… Сти вздрогнула и отдёрнула пальцы от «молнии» брюк. Нет, это уже не в меру, пошлость чистой воды, надо потерпеть до Москвы. Она ещё раз блаженно улыбнулась, глубоко вдохнув ароматизированный сплит-системой воздух, и нажала кнопку активизации компактного С-визора, подвешенного над креслом. Может, там найдутся ответы…

Шасси самолёта распрощалось с волжской землёй…

Приятные световые размытости обернулись фосфоресцирующим экраном, который, казалось, огибал её полностью.

«Выберите, пожалуйста, канал. Уровень доступа „VIP“, — объявил терпкий мужской баритон. — К сожалению, в данное время функционируют не все программы. Приносим извинения за технические неполадки».

На табло появились строки — всего пара десятков, не больше. Да-а… что-то происходит… Мысли медленно переваливались в сторонке.

Взглядом отметила первый канал. Самый обычный, для быдла.

Вид?

Экскурсионные туры.

Планета, страна, город?

Земля, Россия, Москва.

Моделирование эпохи. Укажите дату и время.

Сегодня. Текущее время.

Моделирование местности. Укажите точку начала экскурсии и желаемую погоду.

Таганская площадь. Текущее состояние окружающей среды в данном месте.

Транспорт — автобус, автомобиль, пеший тур? Другой?

Пеший тур.

Одежда. Укажите сезон — весна, лето, осень, зима? Также применимы дополнительные параметры — ранний и поздний.

Осень.

Необходим ли гид?

Нет.

Режим — интерактивный или спектаторный? При данных условиях доступен только интерактивный.

Интерактивный.

Приятных сновидений…

Народу на Таганке, как обычно в это время, было полно — хоть по головам иди, поскальзываясь на лысинах и сбивая парики. Сти осмотрелась. Прохожие, спешащие налюбоваться единым С-пространством в столице нашей многоликой родины, струились плотным потоком; то и дело отщеплялись от русел отдельные личности; другие энергично вкатывались в общую сутолоку. Судя по раззявленным ртам, в основном иностранцы. Впрочем, чему тут удивляться — им дешевле с помощью С-видения прогуляться по Москве, чем тащиться сюда по-настоящему. Да и безопасней, бесспорно.

Машин хоть отбавляй. Пробка в сторону Волгоградки и Рязанки. Как всегда. И все же что-то было не так. Витал в промерзающем воздухе какой-то едва уловимый дух… опасности. Нет. Недоумения и насторожённости, пожалуй. Многие оглядывались ни с того ни с сего, то и дело поправляли сумки…

Сти вдруг захотелось прикоснуться к стене. Она подошла к ближайшему дому, дотронулась пальцами до холодной шершавой поверхности. На асфальт упал отслоившийся кусочек краски и тут же поскакал в сторону, подхваченный ветром. Зачем она это сделала? Захотелось. Очень. Сти прислушалась к внутренним ощущениям. Возбуждение поутихло, но все ещё теплилось настырным клубком где-то возле диафрагмы. Для чего она вообще пришла именно сюда? Бред какой-то… Можно было выбрать какую-нибудь эротическую программу или по Марсу побродить на худой конец… Почему сюда — практически в центр Москвы? Что-то нужно было выяснить. Срочно. До ломоты в костях…

И тут внезапно пришло понимание — неважно «где», важно именно «что».

Она, вжикнув крупным гермет-замком, застегнула коротенькую курточку и прошлась до театра Высоцкого. Постояла перед фасадом, сунув руки в карманы. Бессмыслица! Все эти её предчувствия — просто наваждение! От усталости, поди. Сти со злостью откинула капюшон и взъерошила короткие пепельные волосы, затем шлёпнула себя несколько раз по щекам. Да это же сон! Сон, пойми ты, дура! Что здесь может быть необычного?!

Тут вдруг стена дрогнула, линии улиц стало выворачивать, словно кому-то не понравился их радиальный узор и он решил заново перечертить его по немыслимым лекалам… Её дико замутило и повело в сторону. Стоящий рядом мужчина еле успел подхватить стройное тело, перед тем как оно чуть было не завалилось на проезжую часть навзничь. Раздался скрежет тормозных колодок.

— Что с вами, девушка? — обеспокоенно спросил он, глядя на побледневшее лицо.

Метро…

Сти непонимающе таращилась на размытые очертания незнакомой физиономии с противным чёрным прыщиком на подбородке, нависшие над ней. Кожа зудела, словно сейчас стошнит…

— Девушка! Помочь-то чем?

Тоннель…

Зрение постепенно фокусировалось. Отпускало… Что это за хрен? Приступ какой-то, видимо. В С-пространстве с ней такого ещё не случалось.

— Очнитесь, девушка!

— Да какая я тебе девушка, — прошептала Сти и, набравшись сил, вырвалась из грубых объятий.

— Да я думал…

Не слушая больше сердобольного мужлана, она пошла в сторону станции метро. Но через несколько шагов резко остановилась. Замерла, тупо глядя перед собой.

Стоп. Какое к черту метро! Заче… Что-то подсказало. Это извне? Влияние на подсознание? Ерунда. С-видение исключает такую возможность по определению. Тогда… что? Интуиция? Внутренний голос? Чушь. Или не совсем?..

Нерешительно покачнувшись вперёд, Сти все-таки заставила себя сделать шаг. Потом — второй. И почувствовала, как ноги стали переступать сами собой. Туда… — робко толкнулось у неё в груди, снова окатив все члены блаженной зыбью истомы…

В метро, в тоннель! — буквально взревело оно в следующий миг. — Разгадка там!

Уже не обращая внимания на ругань расталкиваемых плечами людей, она бежала к станции.

Милиционер проводил стремглав несущуюся женщину с растрёпанной причёской насторожённым взглядом и уже собрался было сообщить по рации на следующий пост, чтобы задержали, проверили, выяснили… но тут у старшего сержанта Леонида Кадамова внезапно заурчало в кишечнике. Побурлило секунду, затихло… Не успел он облегчённо выдохнуть, как вдруг скрутило до такой степени, что пришлось аж присесть, схватившись обеими руками за пузо. Мелькнула мысль, что если в реальности под С-визором он обделается прямо посередь отдела, то потом всего пива Вселенной не хватит, чтоб откупиться от смешков сослуживцев… «Да что ж это такое!» — вслух прошипел Кадамов, скорчив душераздирающую гримасу, и в положении полуприседа заковылял в сторону голубенькой кабинки биосортира, внутри которой срабатывала сейф-система экстренного пробуждения.

Про растрёпанную незнакомку старший сержант милиции больше не вспоминал.

Обеими руками Сти упёрлась в стеклянную дверь и, справившись с потоком пропитанного парами креозота воздуха, вытолкнула её внутрь. У билетной кассы выстроилась внушительная очередь, поэтому она сразу рванула налево и проскочила мимо запоздало взмахнувшей руками контролёрши.

— Стой! — возопила баба в форменном тулупчике.

Сти даже не обернулась. Подумала только, что досадные мелочи подчас крайне раздражают…

Контролёрша, матерясь в голос, потянулась к свистку… В этот момент створки турникетов захлопнулись. Все. Разом. Кого-то из пассажиров прижало, некоторые просто остановились в недоумении, на них налетели идущие следом — мгновенно возникла суматоха. Заголосили женщины, гулко заворчали мужчины, детишки радостно принялись показывать пальцами на взбесившиеся механизмы. Контролёрша взвыла и начала названивать по служебному телефону. Тут вдобавок застопорился эскалатор, несущий людей вверх. Несколько человек по инерции налетели друг на друга и упали. Какой-то идиот догадался крикнуть: «Теракт!» Сумятица живо переросла в панику.

Баба в форменном тулупчике напрочь забыла о нахальной безбилетнице…

Однако внизу, на перроне станции, было относительно спокойно — лишь майоликовые скульптуры с укоризной и беспокойством поглядывали на пассажиров с пилонов зала, облицованных светлым мрамором. Расстегнув курточку, Сти притормозила и чуточку отдышалась. Оценила обстановку. Ей необходимо попасть в тоннель. Пожалуй, наименее опасно будет спрыгнуть на рельсы сразу после ухода очередного состава, а потом пробежать вглубь по ходу движения и отыскать подходящую нишу в стене или какой-нибудь боковой коридор. Дальше — разберёмся на месте.

Она услышала гул приближающегося поезда. Все ещё тяжело дыша, подошла к зоне остановки первого вагона и глянула в большое прямоугольное зеркало. Поправила волосы, насупилась, потом коротко улыбнулась сама себе. Губки в меру припухлые и мягкие, морщин практически нет, глаза посажены правильно, нос прямой — самую, быть может, капельку вздёрнутый кончик… Красивая. Желанная. Моргнула несколько раз. Обычно человек не может увидеть в зеркале момент, когда моргает — оба глаза ведь закрыты. Сти могла. У неё была маленькая патология — врождённое нарушение синаптической связи в каком-то из нервных волокон, отвечающих за сокращение мышц возле глазных яблок. Поэтому, когда она моргала, правое веко запаздывало на долю секунды. Со стороны это выглядело очень необычно: будто девушка вам то и дело подмигивает. Сти в детстве до истерик комплексовала по этому поводу, но уже годам к шестнадцати осознала, что такое редчайшее отклонение, напротив, идёт на пользу. Оно дарит ей неповторимую харизму…

Поезд остановился. Сти повернулась и посмотрела в кабину — на машиниста и помощника — немного диковатым взглядом. Оба натянуто улыбнулись ей и, мотнув головами, вновь уткнулись в свои приборы.

«Осторожно, двери…»

Сердце застучало резвее. Поезд тронулся, замелькали окна, в которых индифферентно пялились на рекламные плакаты морды и мордашки различных мастей. Стоя в опасной близости от проносящихся синих вагонов, Сти ощущала, как воронки и порывы воздуха стараются догнать железное чудище, ведомые им в тёмное жерло, помигивающее багряными зрачками светофоров…

Последний вагон прогремел и провалился налево. Она легко спрыгнула с края платформы вниз, пригнулась, выждала секунд пять и бросилась вслед удаляющимся сигнальным огням. И поток воздуха вежливо подтолкнул её в спину.

Тоннель метрополитена. Цилиндрические сегменты железобетонных тюбингов образуют свод, наверное, похожий на пищевод изнутри. На выпирающих кольцевых рёбрах жёсткости в тусклом свете редких зарешеченных ламп видны известковые потёки. Сырость и гул вентиляции, пощёлкивание невидимых автоматических реле. Бесконечные пыльно-лиловые змеи кабелей, провисающие на гнутых кронштейнах.

Сти пробежала метров сто, минуя боковые ответвления, по-видимому, ведущие в служебные помещения, чертыхнулась на лязгнувшую стрелку и, завидев нишу среди параболических блоков стены, устремилась к ней. Укрывшись в темноте углубления, она присела на корточки и перевела дыхание. В груди бухало, отражаясь вязким эхом где-то за ушами. Здесь должно быть что-то чрезвычайно важное — не зря же её прямо-таки затащило в мрачную сеть столичной подземки! Глаза постепенно привыкали к полумраку, разъедаемому тускло-янтарным светом, пробивающимся сквозь одинокий плафон, заляпанный чем-то масляным.

Сти осторожно провела пальцем по стене ниши — скользкая и холодная. Неотзывчивая стена. Девушка неожиданно почувствовала себя загнанной в какую-то хитроумную ловушку, испугалась, готова была уже разозлиться на себя. Может, это проделки кого-нибудь из системы С-видения? Вместо нейтральной экскурсии забросили её в фильм с чётко прописанным сюжетом.

— Уроды!.. — крикнула Сти, но звук её голоса взлетел куда-то вверх, к своду тоннеля, и ушёл в железобетон, в породу, пропитанную грунтовыми водами.

Отблеск голубого луча возник на противоположной стене одновременно с острым гудком приближающегося поезда, и блеснула магниевая табличка с выбитыми долотом буквами: «Берегись контактного провода». Сти интуитивно попятилась назад, в глубь чёрного провала, ощутив спиной дрогнувшую пустоту. Страх ударил в мозг огромной жидкой каплей бессодержательного пространства. Она дёрнулась, чтобы встать, но конечности будто онемели, и движение получилось больше похоже на конвульсию от лёгкого электрического разряда. Захотела позвать на помощь, но голосовые связки тоже не повиновались…

Впереди сияние прожекторов уже высвечивало каждую деталь исполинской каменной кишки: шпалы ощерились в плотоядной улыбочке, змеевидные кабели, казалось, оплетали стены сеточкой кровеносных сосудов, почерневших от гангрены…

Сти почему-то никак не могла вдохнуть, спазм сдавил лёгкие. Мысли метались, затылок окунался в зудящий провал. Грохот приближающегося состава смешался с какими-то стонами… нечеловеческими возгласами и криками… Отчаяние сжалось в воздушный пресс и взорвалось.

Треск пролетающего вагона — это впереди.

Хохот сотни голосов: Тоннель! За стеной! Перевёртыши, перевёртыши!.. слепые услышат, глухие почувствуют… изменятся слова, написанное сотрётся… шаги — в стороны… Приятных сновидений… — это внутри. Это вокруг! Это везде…

Впервые раскрывшаяся незримая дверь. Падение в непонятое. Изнанка… — это за спиной. …красные сигнальные огни уходящего по сырому тоннелю поезда оставили три мимолётных блика в широко раскрытых глазах женщины, неуклюже поскользнувшейся на застывшей лужице в одном из многочисленных боковых ответвлений подземного лабиринта Москвы. Никто не заметил, как она исчезла в топком мраке ниши. Ведь это произошло во сне.

А через пару минут ледок в злополучной лужице уже растаял…

Очнулась Сти от духоты и далёкого звука, напоминающего гул турбин. Не торопясь открывать глаза, она попыталась ощутить повреждения. Тело не болело, не считая левой ягодицы. Сидела она в целом удобно, сердце билось в нормальном ритме, дышалось легко, голова была более-менее ясная. Значит — в своём самолёте.

«Наверное, дурацкий сон, — с облегчением подумала она. — Совсем осатанели на этих С-каналах! Ну и экскурсия… По судам затаскаю извергов!.. Ладно, спокойно, теперь нужно сказать Володе, чтобы отменил заказ на…»

Ёпть. Собственное зрение обманывало Кристину Николаевну крайне редко. Поэтому она имела все основания доверять этому органу чувств, который в данный момент бессовестно демонстрировал здоровенную железную хрень, подсвеченную рассеянным призрачно-фиолетовым потоком, словно где-то рядом располагалось несколько мощных кварцевых ламп. Внутри каркаса данной хрени, местами проржавевшего до трухлявых хлопьев, наблюдалось замысловатое переплетение шестерёнок, образующих зубчатые передачи. Они, в отличие от остова, были в целости и сохранности. Даже вращались. Вот откуда исходил «гул турбин». Привинченная болтами к окислившемуся боку хрени табличка содержала всего одно слово: «Эректор»…

Это что, такой извращённый порнобред?!

Сти вскочила, как ужаленная, и почувствовала, как в задницу выстрелила пружина. Не зря ягодица так ныла — она ж на этой стальной загогулине сидела! А сперва показалось — комфортно! Обернувшись, Сти обнаружила, что пружина вылетела из страшно затёртого кожаного диванчика-на-троих, какие обыкновенно ставят в… вагонах метро!

Сердце снова сбилось на галоп. Она в панике метнулась в сторону и чуть не врезалась лбом в очередной кусок металла, на котором болталась, держась на одном шурупе, очередная табличка: «Пульт управления домкратами щита». А справа от него страшным грузилом болталось не что иное, как «Противовес эректора»…

Кое-как сдерживая себя, чтобы не забиться в обыкновенной бабской истерике, Сти выбралась из подобия бункера, образованного сваленными как попало деталями и механизмами неизвестного назначения, и замерла в ступоре.

Насколько хватало глаз простиралась… равнина. Равнина из искорёженных металлоконструкций, гниющих вагонов с выбитыми стёклами, каких-то погнутых кранов, рельсов, нагромождения шпал с отщеплёнными фасками, сломанных турникетов, кабинок, в которых сидят дежурные у эскалатора, обломков барельефов, битых кусков мрамора разной величины. Вдалеке горело призрачно-фиолетовое зарево, окутывающее все вокруг неверным светом. Жарко. И до отупения жутко.

«Тихо, тихо, — попыталась успокоить себя Сти, — это же сон. Просто С-визор заглючил, или на канале неполадки. Без паники, ты не сопливая девочка, в конце концов».

Она подняла голову вверх, ожидая увидеть что-то вроде, сводчатого потолка, но там оказалась пустота, в которой постепенно растворялось фиолетовое свечение. Поглядела под ноги и обнаружила, что все щели между покорёженным железом забиты какими-то бумажными прямоугольничками. Подняв один из них, совсем растерялась: это был магнитный билет для проезда в метрополитене. Не более одной поездки. Не использованный. Схватила ещё один — то же самое. Второй — опять! Сверила номера — идентичны…

Нет, это явный бред. Причём вовсе не забавный, а довольно мерзкий.

— И вообще, — неожиданно спросила она вслух, — к слову о метрошных диванчиках — разве внутри них есть пружины? Хм… Фиг знает. Чепуха, чепуха высшего сорта, че-пу-ха… Так, сама с собой общаюсь. Плохо.

Система экстренного пробуждения вообще-то уже давным-давно должна была отреагировать на нехарактерные кривые сна и вернуть Сти к яви. Странно… Ну ничего, никуда она не денется — вернёт. Непонятно другое: что это за место? Свалка, что ль? Впрочем, не исключён и вариант с заброшенным депо… И главное: почему здесь никого нет? Хотя… откуда такая уверенность — невозможно ничего толком разглядеть среди этой жестяной поросли. Сам черт ногу сломит, ей-богу…

— Эй! — громко позвала Сти. — Кто-нибудь тут есть?

Эха, как и полагается, не обозначилось. Тихо. Лишь завывание шестерёнок в этом… эректоре.

— Э-ге-гей! — заорала она что было мочи. — Я потерялась! Помогите!

Шестерни, будто издеваясь над испуганным человеком, заскулили на тон ниже. Видимо, изменилась скорость вращения.

— Ну это уже совсем не смешно, — почему-то прошептала Сти и стала карабкаться на внушительный обрубок эскалатора. Может, сверху что-нибудь получится узреть.

На последней ступени она чуть не сверзилась вниз и приглушённо ойкнула, отступая назад. На железном фестоне висел изорванный в клочья милицейский китель… Метров шесть высота — если не насмерть, то десяток переломов был бы обеспечен, а такое неприятно даже во сне.

Почувствовав, что вспотела, Сти сняла курточку и расстегнула верхние пуговицы на блузке. Огляделась. Фиолетовый свет напрягал сетчатку и, скорее всего, перевирал расстояние — по крайней мере, снизу казалось, что до этого зарева километра полтора, не больше, а отсюда оно будто отодвинулось ещё на добрых три-четыре.

Пейзаж, конечно, удручающий…

Вдруг метрах в ста справа Сти померещилось какое-то движение. Она затаила дыхание, напряглась, всмотрелась, прищурившись. Точно! Кто-то продирался сквозь остатки поручней, перемешанных, казалось, с невероятной тщательностью.

— Эу! — завопила она. — Подождите! Я здесь! Яростно отшвырнув куртку, Сти быстро побежала по мёртвому эскалатору вниз…

Мужичонка в солидолово-оранжевой безрукавке, наброшенной на мышиного цвета спецовку, остановился и с интересом оглядел Сти с ног до головы. Зачем-то постучал миниатюрным ломиком по ближайшему рельсу и объявил неожиданно писклявым голоском:

— Какая хорошенькая дамочка… Интересно, интересно… Стало быть, началось.

Сти непонимающе уставилась на него. Она ожидала… каких-то других слов… удивления на крайний случай. Поинтересовалась:

— Где я нахожусь?

— Здесь, — исчерпывающе пояснил мужичонка.

— Очень смешно! Это С-пространство?

Пролетарий, казалось, не услышал вопроса. Он откровенно изучал вырез блузки, образованный несколькими расстёгнутыми пуговичками.

— Алло! — Сти вульгарно провела ладонями по своим выпуклостям на грудной клетке. — Это справочная?

Мужичонка поднял маленькие глазки на её лицо и вдруг мелко закряхтел. Сти не сразу поняла, что это смех.

— Надо же, — пискнул он, прокряхтевшись, — с че ю. Я ужо думал, что у интеллигентиков оно атрофировалось.

Последнее слово настолько не вязалось с обликом маэстро-ломика, что Сти снова озадаченно замолчала. Мужичонка запрокинул голову вверх и провёл свободной рукой по щетинистому подбородку. Только сейчас она заметила, насколько он худой и некрасивый в надоевшем призрачном свете.

— Нет, дамочка, это не справочная. Вы сами как думаете — куда попали?

Сти пожала плечами:

— Депо, наверное. Или завод какой-нибудь…

— Депо… — противно передразнил её мужичонка. — Пойдёмте, покажу кое-что.

— Так это С-пространство?

— Пойдёмте, пойдёмте…

Он, помахивая ломиком, заковылял куда-то в сторону, между двух полусгнивших вагонов. Сти двинулась следом, то и дело спотыкаясь о неизвестного назначения блоки и вороша кроссовками ковёр из магнитных билетов.

— Скажите… — проговорила она через несколько минут в грязно-оранжевую спину, которая при фиолетовом освещении казалась какой-то темно-коричневой. — Не знаю, как точно выразится… Нет, ерунда. Наверное, это глупо…

— Ну почему сразу глупо? — не оборачиваясь, пропищал мужичок. Сварливо добавил: — Что за люди! Вместо того чтобы принять какую-то новую концепцию восприятия действительности, они готовы все списать на выдумки и ерунду. Тьфу!..

— Я что-то не понимаю…

— Сразу никто ничего не понимает. Эйнштейн теорию относительности тоже не махом осознал, между прочим. Терпение, терпение, — отрезал он.

«На Йоду похож из „Звёздных войн“», — невольно подумала Сти, а мужичонка тем временем снова неразборчиво закряхтел и остановился. Перед ними возвышалась покатая бетонная стена, из которой торчали куски арматуры и свисали оборванные кабели разного диаметра.

— Иди, дамочка, глянь. — Он, незаметно переходя на «ты», трепыхнул ломиком в сторону неприметной дверки, ютившейся чуть в стороне. — А потом подкорректируй свои вопросы и задавай, коли захочешь.

Сти недоверчиво глянула на него. Все-таки как-то странно говорит: вроде совок совком, а иной раз — оп!.. И ввернёт какое-нибудь словечко умное.

Мужичонка как ни в чем не бывало опёрся на своё орудие и запыхал папироской..

Сморщившись от противного дыма, Сти направилась в сторону дверки — видимо, придётся поиграть пока по его правилам. Все равно ничего толкового из упрямого старикашки не выбить… Она осторожно подошла к проходу, осмотрела массивные железные петли, ржавую ручку. Дверь как дверь. Вроде бы не опасно. Отперла замок, надавила вперёд…

Дальнейшее она помнила какими-то урывками…

Сумрачный коридорчик, в конце которого слышен неясный шум. Аккуратно придерживаясь одной рукой за склизкую стену, а вторую выставив вперёд, чтобы не напороться на что-нибудь ненароком, Сти идёт на этот гул и мутное пятно света. Обычного, желтоватого, а не фантомно-лилового… Вдруг она оказывается перед рельсами, за которыми маячит знакомая надпись: «Берегись контактного провода», — только на этот раз ей удаётся различить приписку: «Напряжение в рельсе 850 вольт»… Слева — ослепляют фары, надрывается гудок… и её отбрасывает назад волной сжатого воздуха… Сти чувствует, как лужица, в которую она упала локтем, начинает стремительно замерзать… Вырывает руку, ломая тонкую корочку льда… пятится, перебирая ногами; рифлёные подошвы кроссовок скользят по чему-то гладкому… поезд проносится впереди… а сзади — тьма… перевёрнутая, не совсем человеческая… уже знакомая…

— Ну как, дамочка? — Мужичонка хлопнул сухонькой ручкой её по щеке, неподдельно скуксился: — Эх… кофточку хорошую замарала…

Сти вскочила, ошалело вертя головой — фиолетовое зарево безмолвно поднималось над равниной металлического хаоса, бетонная стена неприятно отсвечивала, дверка была заперта.

— Что… — Она запнулась, подошла к мужичку вплотную и, взяв его за грудки, сорвалась: — Мать твою, что здесь происходит?!

— Фу, — не пытаясь высвободиться, скривился он, — как киношно.

— Я сейчас тебе ломик в задницу запихаю плашмя! По-киношному! — не утихала Сти. — Там что, метро было?!

— Да перестань ты орать так, дамочка! Ухи же закладывает… Положим, метро было.

— Так. Отлично! Метро в едином С-пространстве?

— Метро в едином С-пространстве.

— А здесь тогда… — Сти осеклась. — Куда я проваливаюсь, когда вхожу в тот коридорчик и поскальзываюсь?

— Сюда.

— Ты обожаешь полноценные ответы, да?

— Отпусти спецовочку, а…

Сти в отчаянии разжала пальцы и опустилась на тёплую стальную пластину. Поправила грязную блузку, подтянула носки и с глухим стуком уткнулась лбом в колени.

— Ну, ну, дамочка, не кручинься, — пропищал мужичонка, неуклюже тронув её за плечо. Она дёрнулась и вложила во вздох всю скорбь голодающих детей Африки.

Все, тайм-аут. Надоели затянувшиеся кошмарики.

Дайте будильник! Хочется проснуться и пойти умыть этого зарвавшегося Тунгуса…

Мужичонка помялся и присел рядом.

— Меня Всеволод зовут.

— Сти, — обречённо прошептала она. — Кристина.

— Интересное сокращение от имени, — хмыкнул он. — Никогда не слышал.

— Где я, Всеволод?

— В С-пространстве… Стой, стой, не психуй! Я попробую объяснить… — Он посопел. — Есть такая штука — ретикулярная формация варолиева моста…

Сти подняла голову и посмотрела на мужичонку как на заговорившую вдруг статую Апполона. Он как-то жалко улыбнулся и сказал:

— Не волнуйся, дамочка… то есть Кристина. Я пока ещё не выжил из ума.

— Значит, я выжила…

Он мелко закряхтел.

— И ты — нет. Эта штука — формация, — она есть у каждого в голове: у тебя, у меня — у всех… Благодаря ей мы видим сны. Так уж сложилось, что в наш век их придумывают другие люди — режиссёры, художники, сценаристы. Твоё дело — заказать и наслаждаться. Или бояться, любить, бежать, получать информацию, развлекаться. Подумай сама, если там, — он мотнул кучерявой головой в сторону дверки, — есть метрополитен, значит, его для тебя кто-то придумал. Ну не для тебя конкретно, конечно… По рельсам ходят поезда, в вагонах ездят пассажиры, на станциях дежурят контролёры, менты и так далее. Все это придумали талантливые мастера С-каналов и студий. Дизайнеры, математики, пиарщики — куча народу. Клиенты С-видения пользуются созданным миром, и он меняется, приспосабливаясь под общество. Адаптируется. А общество, в свою очередь, принимает его условия. С-пространство, на самом деле, очень похоже на наш реальный мир. Только вот наяву ты не ограничена рамками сценария. Тут — ограничена. Пусть не одна, но тысячи придуманных моделей расчертили границы, приемлемые для большинства людей. И нарушить их не дано… Так было много лет.

Сти слушала мужичонку, и чувство неясной тревоги крепло в её груди, медленно пережимая аорту.

— Каждый мир, милая Кристина, рано или поздно приходит к рубежу, когда люди уже не в состоянии управлять им. Тогда он сам себя начинает менять; тем или иным способом. В нашем случае — наделяет некоторых личностей феноменальными…

Догадка внезапно вспухла колючим комком, и слова вылетели сами собой:

— Значит, все это… — Сти неопределённо взмахнула руками. — Все это… не прописано ни в одном сценарии?

Сухонький Всеволод молча смотрел на неё. Не двигался ни один мускул на его худощавом лице. Казалось, он даже не дышал.

— Но как же мы смогли сюда попасть? — не дождавшись ответа, вскрикнула она. — Ведь люди не могут вылезать за рамки написанного!

— Теперь могут, — совсем тихо пискнул мужичонка и прошептал что-то на непонятном языке. Сти не обратила на это внимания.

— Все?

— Не все, Кристина, не все. Некоторые, их очень мало. Семь-восемь десятков, быть может, на всей Земле, от силы — сотня.

— Я… могу?

Всеволод снова не ответил. Теперь это было лишнее.

— То есть вокруг находится то, что С-пространство создало само? До… домыслило?

— Ну, домыслило, положим, сказано громко. Скорее, неосознанно сконструировало. Вселенная, галактика, измерение, мир — они не могут быть разумны. Лишь живут и развиваются по… как бы сказать… по удобным им законам.

Сти усмехнулась:

— А мы, значится, палочки и колбочки.

— Вот этого, милая Кристина, я не знаю.

— Ладно. В общих чертах ясно. Но по какому принципу пространство отбирает… феноменов?

— Мы называем их сшизами.

— Кто это «мы» ?

Он промолчал.

— Ну хорошо. Кого вы называете схи… как там правильно?

— Сшизами. Тех, кто независим от клавиатуры сценаристов.

— Почему?

— Долгая история. В двух словах — они больны шизофренией. Только во сне.

— Так я и знала!

Всеволод снова принялся покряхтывать, перекатывая ломик из одной ладошки в другую.

— Да не психичка ты, не суетись. Здесь совсем другие механизмы. Просто именно это название больше всего по смыслу подходило. А насчёт принципа отбора… Понятия не имею. Пути С-пространства, как говорится… В общем, понятно.

— Ничего мне не понятно.

— Терпение, милая Кристина, терпение.

— Только эта свалка существует за пределами прописанных вещей? — спросила Сти, игнорируя менторский тон мужичка.

— Отчего же? Многое, наверное, существует. Что мы можем об этом знать? Мизер. Куда-нибудь да успеем заглянуть, а пространство-то огромно. Ох как огромно, Кристина…

— Стоп. Стоп, стоп, стоп. — Очередная гипотеза просочилась в её мозг. — Получается, мы имеем возможность менять сценарий? Или же только шляться по всяким помойкам за его пределами?

Тощий Всеволод вздохнул и, отдуваясь, поднялся на ноги.

— Ищи, милая Кристина. Думай. А мне пора — устал. — Он, не прощаясь, двинулся в сторону призрачно-фиолетовой зарницы, раздвигая ломиком обрывки проводов.

— Стой! — Сти тоже встала. — А как же я? Как мне проснуться?

Он не ответил. Лишь заляпанная маслом безрукавка приподнялась вместе с узкими плечиками и снова опала.

— Что же из всего этого получится?!

— Если б я знал… Сти…

— Подожди!..

Безрукавка скрылась за смятой в гармошку вагонеткой.

Сти закричала. Отчаянно вскинула кулачки и со злостью стукнула в покатую бетонную стену…

Острое крошево брызнуло во все стороны, будто это была не окаменевшая намертво смесь, а хрупкий ледяной наст. Сферические тюбинги ссыпались вниз пылью, сметая тысячи бумажных прямоугольничков — одноразовых билетов метро…

Она кричала, и слепящие огни несущегося впереди поезда с хлопками разлетались вдребезги, засыпая стеклянным дождём мрачный тоннель. Металлический хлам метался за спиной, выгибаясь, словно пластилин, закручивался в чудовищные воронки, затмевающие гадкое лиловое сияние…

Приятных сновидений…

Желудок подпрыгнул к горлу, и Сти дёрнулась, как от разряда. Распахнула глаза и со свистом втянула воздух в лёгкие. В унисон с еле слышным гулом турбин.

— Все в порядке, Кристина Николаевна, — сказал Володя, отстёгивая ремень безопасности. — Мы уже приземлились.

— Где метро? — осоловело спросила она.

— Что? — Телохранитель озадаченно нахмурился. — Метро? Ну… ближайшая от Шереметьева станция «Планёрная», по-моему. Вы хорошо себя чувствуете?

— Не очень… — рассеянно ответила Сти, глядя перед собой. — Володя, звякни Мурику, чтобы отменил заказ «два по двенадцать».

— Хорошо.

«Да, — подумала она, — сейчас совсем нет настроения развлекаться с несовершеннолетними мальчиками…» Что за бред ей снился? Сти подняла глаза на прямоугольную панель С-визора, где мигала зелёная лампочка «stand by». Постучала костяшками пальцев по прибору и, поморгав, протёрла ароматизированной салфеткой вспотевшее лицо. Машинально потрогала бугорок за правым ухом, скрывающий ресивер-имплантант… Вздрогнула и внезапно прошептала:

— Совсем забыла спросить… кто такой… этот замухрыжный умник Всеволод?..

Тьфу! Ерунда какая! Будто наркоты нализалась, в самом деле!.. Она одёрнула себя, застегнула пуговички на блузке и решила завтра же дать распоряжение, чтобы специалисты осмотрели неисправный С-визор. От внезапно нахлынувшего в Самаре возбуждения, естественно, не осталось и следа. Лишь опустошённость и неприятно липкий осадок в уголках души. А жаль, жаль…

Самолёт вырулил со взлётной полосы, шелестя резиной шасси по мокрому осеннему покрытию аэродрома, и замер неподалёку от терминала.

И только когда Сти спускалась по трапу, она почувствовала неуютное покалывание в районе левой ягодицы.

КАДР ПЯТЫЙ

Бодряки и молоток

— Стоят?

— Стоят.

Прошла минута. Лишь масляный обогреватель своим пощёлкиванием нарушал тишину в кабинете Мелкумовой.

— Стоят? — вновь удручённо поинтересовался Феченко, выкладывая на столике замысловатую каббалистическую фигуру из сигарет.

— Стоят, — констатировал Шуров, глянув в окно. — По ноздри уже снегом занесло, а они все плакатиками машут.

— Ну и чудесно. — Двухметровый бородач вдруг шарахнул пепельницей по подлокотнику. — Я скоро сдохну без мяса.

— Оль, принеси ему соевых консервов каких-нибудь, что ли! — нервно покусывая губы, бросила Вика. — Он меня с ума сведёт быстрее любого пикета.

— У меня от сои мигрень, — плаксиво заявил Феченко, аккуратно останавливая в дверях Ольгу Панкратову, собравшуюся выполнить просьбу главреда. — Мне мясо нужно.

— Шурова съешь.

— Он костлявый… И брыкаться будет.

Куцый день подходил к концу. Крошечное зимнее солнышко бросало последние лучики сквозь двойные стекла, готовясь слинять за горизонт. Шпиль гостиницы «Украина» поигрывал оранжевыми бликами далеко внизу, временами закрываемый густыми, зловеще подсвеченными клубами дыма — наверное, бодряки опять устроили пожарище на площади Европы. Что на этот раз, интересно, спалили? Огромный муляж С-визора из папье-маше?..

Рысцов вздохнул и плотнее укутался в дублёнку. Отопление в здании отключили ещё несколько дней назад, и помещения мигом промёрзли; хорошо хоть электричество не стали отрубать. Правительству — по фигу. Конечно, у них своих дел хватает…

Движение так называемых бодряков — борцов за бодрость — возникло через неделю после того, как СМИ официально объявили о существовании сшизов. Эти полоумные отчего-то возомнили, что во всех грехах С-пространства виноваты люди, которые годами потешали их, выдумывая небывалые развлечения, программы, шоу и передачи. Уроды. Сначала пугливые были, по углам жались, всякую гадость на стенках домов рисовали и псевдоофициальные писульки в разные инстанции рассылали. А теперь, спустя полтора месяца, освоились и оборзели вконец: вот уже в течение двух суток пикетируют здания всех С-каналов, не позволяя сотрудникам ни войти, ни выйти. И главное, ментам — до лампочки. Им сверху была дана команда сохранять нейтралитет, видите ли. А то, что здесь человецы с голоду сдохнуть могут — это проблемы самих человецев. Хорошо, что вчера на работу заявились только самые настырные и живучие…

Трель мобильника заставила вздрогнуть всех. Валера поднёс телефон к уху:

— Да.

— Хрен на, — весело гаркнула трубка голосом Андрона. — Как дела у смелых панфиловцев?

— Чего тебе? — зло спросил Рысцов.

— Да вот думаю, может, вам пару ящиков тушёнки сбросить в качестве гуманитарки?

— Отвали, скотина.

— Бравируешь?.. — Петровский сыто посопел. — Ладно, хорош горделиво пузо выпячивать. Там женщины с беременными детьми есть?

Валера покосился на жалобно теребящего бороду Феченко. Хмыкнул:

— Ну да, Есть… одно такое.

— Эвакуировать будем?

— Слушай, Андрон, чего тебе надо?

— Сколько кроме тебя там… панфиловцев?

— Четверо.

— Через полчаса поднимайтесь на крышу, я вертолёт пришлю. Надеюсь, там паратруперы ваших бодряков ещё не высадились?

— Ты серьёзно?

— Собирайте свои манатки…

Довольно бубня что-то про натуральные белки, Феченко выбрался на засыпанную снегом площадку и поправил вязаную шапку.

— Ну и где твоя служба коно… тьфу!.. киноспасения? — поинтересовался Шуров, осторожно подходя к ограждению и заглядывая вниз.

— Ух ты! Артемий! Почему всего один вопрос? Ты заболел, что ли? — удивилась Вика.

— Замёрз, — сердито отрезал худощавый пиарщик.

— Знаете что, коллеги, — неожиданно подала голос Оля. — А давайте плюнем на голову этим бодрякам!

Феченко, не раздумывая, хрюкнул носом, собирая солидную харчу, и выстрелил далеко за парапет. После чего ещё сильнее надвинул шапку на уши.

Вика сначала строго фыркнула, а через мгновение громко рассмеялась.

— Ну и леший с ними… — стуча зубами, крикнула она. — Правильно, Ольга! Вот ваши сновидения! Ловите!

Мелкумова засеменила к краю здания и неумело сплюнула, обрызгав Шурова. Тот, в свою очередь, тоже заржал и обнял за плечи Панкратову.

— Давай, идейная вдохновительница расправы над идиотами, — торжественно провозгласил он. — Харкнем залпом!

Ольга радостно забулькала слюной, и они вместе с Артёмом плюнули вдаль. Капельки, подсвеченные закатным солнцем, красненькими искорками унеслись прочь.

— Ясно. — Рысцов ошалело смотрел на коллективное безумие сподвижников. — Вы совсем сбрендили…

Шуров уже делал попытки слепить снежок из рыхлого снега, когда издали донёсся стрекот вертолёта.

Как потерявшиеся полярники, все принялись прыгать и размахивать руками при виде приближающегося геликоптера. Машина описала круг над небоскрёбом и, зависнув на несколько секунд, плавно опустилась, подняв с крыши настоящее ледяное торнадо. Пятеро задубевших на двадцатиградусном морозе людей буквально засыпались в протопленный салон, отфыркиваясь и растирая носы.

Пилот оглянулся и, удостоверившись, что дверь задраена, поднял брюхатую железную стрекозу в воздух.

— Актёра нужно держать одной рукой за сердце, а другой за яйца, — прогремел Андрон Петровский, подвигав кожей на голове, отчего голубая шляпа ковбойского фасона заёрзала в такт словам.

— Я и старался… — вяло отмахнулся низкорослый режиссёр Митрий Митин, поправив очки.

— Посмотри на Копельникова! — не унимался белозубый «папа». — Что его в жизни беспокоит? Миокард и гениталии. А почему? Думаешь, из-за предынфарктного состояния или какого-нибудь простатита? Хрен на руль! Все благодаря тому, что я обеими руками крепко ухватил Роденьку за нужные места!

— Не виноват я, что Палин не согласился! — взвился Митин. — Два с четвертью миллиона ему, зажравшемуся кобелю, предлагали…

— Значит, надо было три с четвертью сулить!

— Ага. Тогда б ты первый меня на операторском кране вздёрнул?

— Тоже верно. — Андрон выгнул правую бровь. — Но ты ищи, ищи. Изобретай методы какие-нибудь новые… Привыкли, дармоеды, шлюшонок халявных драть…

— Да я женат, опомнись! — попытался возразить очкастый режиссёр.

Петровский медленно повернулся к нему, навис, как Годзилла над васильком, и, бешено выпучив глаза, по слогам проорал на весь павильон:

— Вер-ни Па-ли-на, муд-ло!

Митина отнесло к горстке техников из его съёмочной группы. Он достал салфеточку, затравленно протёр линзы и обернулся. Взвизгнул, срывая злость:

— Чего уставились?! Идите аппаратуру в фуры грузите, болваны! Сейчас поедем панораму зимнего Подмосковья делать!

— Мы же сегодня собирались в студии работать… — робко напомнил один из них.

— Сегодня мы будем снимать Подмосковье, — утробным голосом прорычал Митин. — Ночное, неуютное, студёное Подмосковье.

Техники угрюмо потянулись в соседнее помещение готовиться к выезду. Митрий Тимурович всегда был невыносим после втыка от «папы». Но суммы гонораров лечили любые психологические травмы служебного персонала.

— Ого, стойкие оловянные панфиловцы пожаловали! Как самочувствие? — заревел Андрон, пожимая руку появившемуся в дверях Рысцову. — Проходите, проходите! Да тут и дамы!

— Чего это ты разлюбезничался? — подозрительно спросил Валера, оглядывая безупречные зубы гения freak-режиссуры.

— Друзьям же принято помогать! — ответил Петровский, умудряясь при этом подхватить шубы Вики и Оли одновременно. — Польщён визитом, проходите вон по тому коридорчику в мою каморку. Закусим, коньячком погреемся. Меня зовут Андрон!

— Ольга, — чуть смущённо улыбнулась Панкратова. — Я много о вас слышала.

— Ерунда, — барственно отмахнулся «папа». — В основном бравада. А вы, надо полагать, Виктория?

— Можно просто Вика, — сказала Мелкумова, позволяя ему поцеловать ручку.

Рысцов представил Андрону остальных, и все скопом двинулись в хозяйский кабинет. Шуров с интересом оглядывал творческий беспорядок кулуаров киномира, а Феченко старательно распутывал намокшую шевелюру.

— А вы упорные, друзья мои. Я бы даже сказал принципиальные, — сообщил Петровский, распахивая дверь в свои владения. — Прямо борцы за идею… Располагайтесь, места всем хватит! Бар там, возле телевизора. Я сейчас закажу что-нибудь пожевать. Никто не против?

— Нет-нет, — быстро вставил Феченко. — Будьте любезны мясца…

— О, никаких проблем. Баранинки? Или свининки? А может, рыбку погрызём?

— Баранинки бы… — еле слышно буркнул бородатый замредактора по культуре. — Со свининкой.

Рысцов отвёл Петровского чуть в сторону и, растерянно потрогав старый шрам над левым ухом, поинтересовался:

— Андрюш, я что-то никак не просеку, где подвох?

— Какой подвох, дружище? — практически натурально возмутился гений freak-режиссуры.

— Этого я и не могу пока понять…

Андрон с хрустом потянулся, перекатив мышцы под свитером, и похлопал Валеру по спине:

— Давай-ка сейчас сядем, пригубим стаканчик-другой «Бифитера» и все обсудим.

— У нас канал в тартарары летит! — поворачиваясь к нему лицом, выпалил Рысцов. — Из помещения выживают в прямом смысле слова, эфир перекрыли, финансы утекают тугим ручьём! Вдобавок ещё эти бодряки озверели вконец!.. А ты — «Бифитер» жрать!

— Валера, — не переставая улыбаться, сказал Петровский, — именно об этом я и хотел с вами поговорить. Не сочти меня бессердечной тварью, но я ждал. Ждал, пока останутся самые твердолобые из вас. В данном случае, кстати, это, комплимент. Иди садись, я сейчас жратвы закажу, а то ваш обрусевший Джеймс Хетфилд загнётся.

— …Но это же незаконно, — хмуро сказала Мелкумова, покручивая тонюсенькую сигаретку в пальцах. — Нас буквально через пару дней вычислят.

— Вика, ей-богу, мне иногда кажется, что ваш с виду прогрессивный С-канал живёт по меркам коммунизма, — решительно выставив вперёд гигантские ладони, провозгласил Андрон. — Я занимаюсь киноиндустрией не первый год. Знаете, что такое закон? Бравада. Чистой воды. Хлыст, которым стегают по гузну немощных, чтобы быдлу спокойнее жилось. Посмотрите вокруг. Где он — этот dura lex sed lex? Чуть паранойя с пресловутыми сшизами показала свой носик из-под воды, как все власть имущие скуксились и стали забрасывать дерьмом вас — дарящих им бескрайний мир С-пространства.

Рысцов сидел чернее тучи. Ополовиненный стакан с джином стоял перед ним, маяча границей между дерзкой явью и мягким опьянением сна. То, что предложил Петровский, было безумством. С другой стороны, произошедшие в последнее время с ним самим события тоже граничили с умопомешательством. Он терялся. Он путал жизни, размеченные зелёным огоньком С-визора. Он никому не мог об этом рассказать.

Он… боялся стать изгоем.

— Реально ли это? Хватит ли сил? Что мы можем сделать впятером? — как обычно, выдал три вопроса Шуров, глядя захмелевшим взором на Андрона.

— Во-первых, вшестером, — поправил Петровский. — А во-вторых, за шестым, то есть за мной, стоит такая мощь, которой ты никогда не видел. Порядок её исчисления восходит к девяти нулям. В евро. Хватит, чтобы не только построить студию, но и обклеить её стены крупными банкнотами.

— Называя такие цифры, посвящая нас в ход собственных дел… вы не боитесь, что эта информация уйдёт на сторону? — негромко поинтересовался Феченко.

Все повернулись к бородатому исполину. Такого пощечного вопроса от него никто не ожидал. Но Андрон уже спустя секунду понимающе закивал голубой шляпой. И вкрадчиво произнёс:

— Я, Дима, не боюсь ничего и никого… Кроме сшизов.

От его тихого голоса по спине Валеры чиркнул стекловидный жгутик озноба.

— И сколько же, по вашим данным, сейчас этих… ненормальных разгуливает? — не унимался Феченко.

— Трудно сказать, сведения противоречивы, — развёл руками Петровский. — По официальным сводкам, в России задержаны семь человек. Да это вы и сами, уверен, знаете. Вон Копельников мой под подписку о невыезде и невыходе в С-пространство отпущен, к примеру. А вообще в мире, полагаю, около 90 человек, у нас в стране — 15—20. Плюс нельзя отбрасывать процент латентных сшизов.

— А какова будет концепция канала, который вы хотите помочь нам организовать, целевая аудитория? — встряла наконец в разговор Ольга Панкратова, поправив маленькие очки в золотой оправе.

— Это уже ваша забота, дорогие мои. Вы — профессионалы в этой области.

Мелкумова встала. Глядя в стол, резюмировала:

— Надеюсь, что выражу общее мнение. Уважаемый Андрон, мы в общих чертах уяснили суть данного предложения. Сколько времени вы можете дать на размышление?

Гений freak-режиссуры тоже поднялся, становясь почти на две головы выше Вики:

— Давайте договоримся следующим образом. Вы все занимаетесь своими делами, обдумываете мой вариант. А послезавтра в восемь утра те из вас, кто решит сотрудничать, пусть приходят ко мне на студию. Сюда. Соберите личные вещи, только самое необходимое, остальное — моя забота. Родственникам и друзьям скажите, что уезжаете в длительную командировку куда-нибудь… ну я не знаю… в Танзанию, что будете им периодически позванивать. А те, кто не захочет принимать участия в нашем проекте, живите спокойно, как раньше. Надеюсь, однако, что ни одно слово, произнесённое в этом кабинете сегодня вечером, не покинет его пределов. Таким образом, выбор за вами. Условия приемлемы?

Все согласно кивнули, а Феченко буркнул себе в бороду: «Вполне».

— Вот и отлично, друзья мои! — провозгласил Андрон, щёлкая по своей голубой шляпе. — Кстати, если вдруг у кого-то возникнет желание остаться у меня в гостях — милости прошу!

Ольга уехала к Вике, пригласившей её переночевать. Феченко, Шуров и Рысцов сели в машину, предложенную Петровским, и попросили водителя отвезти их в «Хард-рок кафе» на Арбате, но на полпути замредактора по культуре передумал и вышел возле «Курской», сославшись на усталость и почечные колики.

Через несколько минут, поблагодарив шофёра, Артём с Валерой выбрались на занесённую бураном площадь перед МИДом и неторопливо двинулись в сторону Арбата, кутаясь в дублёнки.

Молчали. Размышляли каждый о своём…

С начала этой, черт бы её побрал, кутерьмы вокруг С-видения прошло чуть больше двух месяцев, а все вокруг уже успело перевернуться с ног на голову. Америка со своими вечными псевдомиротворческими инстинктами и длинным звёздно-полосатым носом пыталась навести порядок в С-пространстве, вербуя арестованных за незаконное вмешательство в сценарии сшизов и заставляя их работать на себя, Европа и Китай тоже не щёлкали клювом: закрыли доступ в свои С-секторы всем иностранным реципиентам. А вот непредсказуемая Швейцария, наоборот, принялась инвестировать бешеные суммы в раскрутку собственных горнолыжных курортов. В снах, естественно.

Ну а в России, по старой доброй традиции, в считанные недели наступило нечто, напоминающее анархию. Нет, конечно, президент не распускал Думу, правительство в очередном порядке выдумывало все новые законопроекты, силовые структуры и спецслужбы работали в усиленном режиме, но что можно было поделать с растущим количеством бодряков? Они не устраивали бесчинств, не занимались членовредительством или вандализмом… Так, сожгут какой-нибудь символ С-видения или бутафорское чучело Морфея четвертуют где-нибудь прилюдно. В государственных масштабах — ерунда. Но количество каналов, транслирующих С-формат, снизилось практически на порядок, а вот число людей, готовых платить бабки за их просмотр, как ни странно, возросло. Наступало состояние «холодной войны», где власть мудро отошла приставными шагами в сторонку, бочком так, бочком, и приняла чётко нейтральную позицию. Силы же народа тихонечко, но неукротимо сосредотачивались в двух лагерях: сторонников прогресса С-пространства и бодряков. Первые утверждали, что возникновение феномена сшизов — это лишь очередной виток развития перспективной отрасли индустрии развлечений, после которой С-видение выйдет на новую ступень и потащит за собой все человечество. Вторые упорно предсказывали изысканную версию конца света. Противостояние этих радикальных групп в основном не доходило до открытых столкновений, ограничиваясь взаимными плевками и угрозами, и потому с каждым днём становилось все опаснее.

Меж тем виновники всего сыр-бора — сшизы — вообще оказались в подвешенном состоянии. С одной стороны, официально они были вне закона, то есть людям, обнаружившим у себя какие-либо отклонения, предписывалось добровольно обратиться в СКС — Службу Контроля Сна при ФСБ РФ. Там они должны были встать на учёт, пройти специальное тестирование, по результатам которого им присваивалась категория заболевания синдромом Макушика — от первой, самой сильной, которая пока ни разу не была зарегистрирована, до десятой, обладатели коей едва могли отступить от сценарных рамок и то после пробуждения выглядели так, словно всю ночь таскали на горбу бульдозер. После чего волонтёры, по задумке, подписывали соглашение, в соответствии с которым принимали на себя обязательства не пользоваться услугами С-видения. Понятно, что таких идиотов, за мизерным исключением, не было. С другой стороны, наказание за выявление способностей сшиза без факта нанесения человеком сколько-нибудь значимого вреда для С-пространства и обыкновенных его посетителей предусматривало лишь небольшой штраф и принудительное лишение пользования услугами С-видения. А что ещё мог выдумать Минюст? Не расстреливать же, в самом деле, людей за то, что они не такие, как все?.. Тем более что за все это время имел место только один действительно серьёзный инцидент, когда какой-то психопат из Дагестана взорвал себя в С-пространстве прямо возле Кремля. Около тридцати даже не успевших толком испугаться реципиентов вышвырнуло сэйф-системой в явь, а самого горе-ваххабита буквально через десять минут федералы накрыли на подмосковной даче возле Жуковского в состоянии глубокого шока. Ему были предъявлены обвинения по статье 205 УК РФ «Терроризм» и по 105-й «Умышленное убийство». Но в Верховный суд тут же поступила апелляция ввиду отсутствия состава преступления. Ведь в реальности никто не пострадал. Тяжба затянулась, и сейчас Дума рассматривала несколько проектов законов «О преступлениях в С-пространстве», что вызывало явное неодобрение профессиональных юристов и смешанные реакции руководителей бодряков…

Государство запутывалось все больше. Народ понимал все меньше. С-каналы вымирали один за другим, а желающих воспользоваться их услугами только прибавлялось. Ситуация накалилась до предела. Политологи, аналитики, политтехнологи и С-психологи предсказывали черт-те что. Одно предсказание было другого краше: массовый С-психоз, смена государственного строя, даже гражданская война и дестабилизация мировой экономики…

К слову, об экономике. Котировка акций С-каналов на мировом фондовом рынке вела себя крайне безобразно. То их цена падала до плинтуса, то взлетала в поднебесье, и никто не мог ничего с этим поделать: всякий новый прогноз, как правило, себя не оправдывал. Такой нестабильности на крупнейших биржах не было, пожалуй, никогда за всю историю их существования. Ситуация усугублялась тем, что многие государства полностью ушли в кокон и блокировали свои внутренние рынки для иностранных инвестиций. Например, из Японии не было никаких достоверных вестей уже около месяца, она полностью закрыла въезд на свою территорию журналистам и возвела вокруг себя стену так называемого «информационного нуля».

Некоторые люди наживали на «гулянии» котировок невообразимые богатства, а другие теряли все до последней квартиры, машины и любовницы. Ходили слухи, что кое-кто из миллиардеров приглашал к себе на работу способных сшизов и те за огромное вознаграждение выполняли разного рода заказы в С-пространстве. Но это пока оставалось на уровне сплетён и баек, потому как поймать таких профи ещё никому не удавалось. А если вдруг и получалось выудить одного — двух, то огласке эти случаи, бесспорно, не предавались. Возможно, спецслужбы просто-напросто ставили этих ловкачей перед необходимостью работать на государство…

— Ты куда собрался? — окликнул Шуров Валеру, заставив того вздрогнуть и оторваться от своих невесёлых мыслей.

— Я… — Рысцов огляделся и понял, что прошёл мимо «Хард-рок кафе». — Задумался малость.

— Ну пойдём, пойдём, — улыбнулся Артём, поднимаясь на крыльцо. — Нужно развеяться. Я не знаю… давай с девчонками молодыми познакомимся, что ли?

— Думаешь, стоит? Может, просто напиться? Светлые химеры им не разрушим? — гнусно осклабившись, съерничал Рысцов, стряхивая хлопья снега с воротника.

— Как бы нам чего не разрушили… старпер нашёлся.

В холле кафе было шумно и бестолково, как в любом заведении подобного рода. Приятели прошли на второй этаж и заняли каким-то чудом оставшийся свободным столик в дальнем от сцены углу. Потрясая сугробами дублёнок, они разоблачились и с одновременным выдохом сели. Музыка пока не громыхала — видимо, у выступающих групп был пересменок.

Официантка попалась понятливая и не стала надоедать, нависая над душой, а лишь с устало-миловидной улыбкой положила на столик два меню и ретировалась, качнув бёдрами.

— Так, — протянул Артём, пристально изучая строки под заголовком «Пиво». — Эрзац, эрзац… Сплошной эрзац.

— Чего? — Рысцов с тревогой глянул на него и грубо уточнил. В рифму.

— Темнота! — заржав, выдавил Шуров, — Эрзац — это синоним слова «суррогат». Так вот, пиво тут — полный эрзац. Стало быть, поступило предложение…

— Ясно. Пить водку, — закончил за него Валера.

Шуров отложил меню в сторону и глубокомысленно подытожил:

— Приятно иметь дело с человеком, который умеет обойтись без дискуссий. Последнее, между прочим, искусство.

— Ясно, — снова неопределённо сказал Рысцов.

Через минуту вернулась устало-улыбчивая официантка. Они заказали графин «Финляндии» — как ни странно, за все годы существования этой марки производители не скурвились и продолжали гнать более чем приемлемый продукт, — два салата «Цезарь» с курицей, банку мочёных огурцов и томатный сок.

— Только огурчики принесите именно в банке, — поучительно подняв палец, наказал Шуров девушке. — Желательно в трехлитровой. И не какие-нибудь там маринованные «маде ин Булгариа», а мочёные. По-английски это звучит: pickled cucumbers, — зачем-то перевёл он.

— Андрон бы сейчас сказал, что ты бравируешь, — усмехнулся Рысцов, когда официантка ушла выполнять их извращённые прихоти.

— Кстати, об Андроне… — сказал Артём, разглаживая чёрные волосы и поправляя пробор. — Что ты думаешь насчёт его затеи? Реально? Согласишься?

Бросив на стол сдавленную в недрах кармана джинсов пачку дешёвого «Союза—Аполлона», Валера насупился. Пожевал губами и попросил:

— Я вот что предлагаю: давай сегодня не будем эту тему трогать… Тем, ей-богу, так надоело все! В печёнках сидит! Давай завтра поговорим, а?

— Завтра?.. — мерзопакостно скривился Артём. — Лично я не далее как сегодня собираюсь налакаться и обтрахаться до такой степени, чтобы завтра ощутить всю прелесть моторной афазии. Хотя бы в течение первой половины дня. Но идею забить нынче большой костыль на данную тему — одобряю… Боже мой, Валерий Степанович, что ты за экскременты куришь… Хочешь, сто евро на сигареты подарю? А сто десять? Или… двести?

Рысцов сверкнул зажигалкой, затянулся. С наслаждением просипел:

— «Аполлон» я курил, ещё когда в органах работал. Ностальгия временами прошибает. А евры оставь себе. На шлюх.

— Ну ты и животное, — презрительно сморщился Шуров. — Я же хочу честной любви, а не продажного секса.

Валера прыснул со смеху и нечаянно обдал тугой вонючей струёй дыма подошедшую официантку, отчего бедняжка чуть не выронила поднос.

— Извините, пожалуйста… — подняв красные от неспокойного сна глаза на симпатичную девушку, сказал, он. Ткнул пальцем в Шурова и, давясь очередным приступом хохота, выцедил: — Он захотел честной любви…

— Что-нибудь ещё? — не реагируя на паясничание клиента, уточнила она.

— Нет-нет, спасибо, — страшным голосом сказал Артём. — Быть может, только пулемёт «Вулкан» с заряженной лентой…

Официантка вежливо кивнула, давая понять, что оценила блестящий юмор молодых людей, и вильнула бёдрами, исчезая за спиной неуверенно танцующего посетителя, которому не было абсолютно никакого дела, что музыка ещё не звучит.

Шуров разлил по первой, трагически поджав губы и всем видом показывая другу, что до сих пор считает его животным.

— Ладно, Тема, — Рысцов перестал лыбиться и поднял стопку, — за сны.

Артём вздохнул, тоже взялся тремя пальцами за стекло, стирая испарину. И тихо подтвердил тост:

— За сны…

Сцена разразилась оглушительным вступлением ударника, предвещая долгий и тяжёлый рок…

— Глянь, какие цыпы-ляли! — насытившись, Шуров мотнул головой в сторону столика, за которым студентки пили шампанское и хохотали над чем-то своим. Курс второй, не выше.

— Педофил, — откликнулся Валера, выковыривая сухарик с чесноком из дебрей листьев салата.

— А ты — болван, — сказал Артём, наполняя стопки. — В такие годы девушки только кажутся недотрогами, строят из себя целомудренных… А затащишь в постель, она тебя ногами задушит, оседлает и поскачет до утра. Главная опасность среди них — лесбы. Сами мужиков терпеть не могут и подружкам мозги компостируют. Несут шовинизм в массы, дуры.

Приятели выпили по третьей и извлекли из банки полдюжины ароматных огурцов. Рысцов нацепил один на вилку, понюхал пупырчатый бок овоща и с удовольствием захрустел, покосившись в сторону молоденьких «цып-ляль». Пятеро. По мордашкам трое кое-как вытягивают на четвёрку с минусом, одна вовсе не удалась — прыщавость, заметная даже в переливах светомузыки, заслуживает лишь «гуся». А вот последняя мадамочка — на твёрдую пятёрку: кожа чистая, губки пистолетиком, в глазах — о чудо! — мелькает зародыш интеллекта. Да и одета вроде бы со вкусом.

— Ого-го! Что-то я почувствовал, как ты заблагоухал тестостероном… — вкрадчиво сообщил Шуров, нагибаясь к уху Валеры. — Прямо в нос благовоние бьёт.

— Идиот! — рассмеялся Рысцов.

Выпив четвёртую рюмку, приятели с удивлением обнаружили, что графин пуст. Причин могло быть две: либо сосуд слишком мал, либо стопки велики. А вывод напрашивался только один: нужно было заказать ещё.

— Я мигом. — Шуров бодро вскочил и скрылся за танцующей компанией.

— Тут же официанты есть… — запоздало сказал Рысцов ему вслед.

Хмель ласково погладил по обоим полушариям мозга, и Валера выбил из пачки очередную сигарету. «Ничего это не экскременты», — понюхав фильтр, пробубнил он вслух и прикурил.

Мысли немного смешались, и среди этой сутолоки случайных размышлений стали все чаще попадаться типы без пригласительного билета. Они, каким-то образом миновав контроль, растворялись в толпе и тёмными пятнами бродили из одного конца черепа в другой, изредка пугая обычных его посетителей. Эти мысли пришли оттуда, из мира снов. Они и сами были снами — непохожими на остальных, чужими, полупрозрачными, подчас молчаливыми до омерзения…

Пепел упал на вторую фалангу большого пальца. Рысцов матюгнулся и машинально всплеснул рукой. Но боли не было, ведь это — лишь столбик остывшего пепла… Черт, нервы…

Шуров, немыслимым образом прижав локтем к боку новый запотевший графин, покачивал чёрной чёлкой, улыбался и усердно проповедовал что-то пятерым студенткам. Судя по их горящим глазкам и смущённому хихиканью, проповедь была с толикой похабности. Ловелас чёртов! Ведь только за водкой собирался!

Артём наконец закончил говорить, повернулся и бесцеремонно показал пальцем на Валеру. Девушки разом повернули головки за его указующим перстом и с интересом уставились на объект демонстрирования, заулыбались, задвигали плечиками.

— Ты что им наплёл? — сердито спросил Рысцов, когда гонец за спиртным вернулся на своё место.

— Ничего особенного… — отмахнулся Шуров, выдирая стеклянную крышечку и булькая по стопкам. — Я их пригласил к нам за столик. Они сейчас носики попудрят и придут.

— Ясно. — Валера обречённо опрокинул рюмку себе в глотку.

— Только я тебя умоляю, не кури эту гадость при дамах!

— Да что вы, что вы! Исключительно кальян с мальдивскими глюкогенами!..

Через минуту, перешёптываясь и подталкивая друг друга, студентки подошли к их столику. Правда, всего трое — та, что по оценочной шкале Рысцова тянула на пятёрку, и пара четвёрок. Что ж, не худший вариант, в конце концов…

— Привет, — сказала «пятёрка», одёргивая темно-коричневый свитерок. — Нас Артём пригласил.

— Присаживайтесь, конечно. — Валера встал и неуклюже пододвинул стулья. — Давайте знакомиться.

— Меня Настя зовут.

— А меня…

— Я знаю — Валера. Артём про вас уже рассказал. Рысцов резанул злобным взглядом поперёк лица приятеля и убрал «Союз—Аполлон» в карман. «Четвёрки» оказались Милой и Наташей. Они сели и принялись попивать принесённые с собой коктейли, не прекращая хихикать и перешёптываться.

— Скажите, вот вы работали стриптизером в Амстердаме, — положив подбородок на ладошки, поинтересовалась Настя. — В современной Европе сейчас многое изменилось? Ну, после того, как вся эта абракадабра с С-видением началась?

— Я не работал стриптизером, — выцедил Валера, пиная под столом Шурова. — Меньше слушайте этого… болтуна.

— Зря вы скромничаете, — хитро прищурившись, сказала Настя. — Я считаю, что нельзя стыдиться своей профессии.

— Я и не стыжусь. Только вот стриптизером никогда не доводилось быть.

Девушка сложила губы пистолетиком и вдруг рассмеялась. Без издёвки, открыто и заразительно.

— Ну не хотите рассказывать и не надо! — сказала она. — А вы тут водку пьёте, да?

— Вроде того, — набычившись, ответил Рысцов.

— Фу, ну ты и бука… — Настя жеманно сморщила носик. — Нальёшь?

Это терпкое «ты», как ни странно, приятно защекотало его где-то в районе солнечного сплетения, и Валера, беспардонно взяв шуровскую рюмку, наполнил её до краёв. Вот так, назло всем.

— О, как щедро!

— За что пить будем? — спросил он.

— А за что предложишь?

— Просто так можно? А то всякая банальщина типа «за знакомство» надоела!

— Давай!

Они чокнулись и выпили. Шуров удивлённо уставился на Рысцова, а Наташа с Милой привычно захихикали, посасывая свои коктейли.

— Ещё? — предложил Валера, глядя только на миловидную визави.

— Ещё. — Глазки у Насти заблестели, щеки порозовели.

Чокнулись. Выпили.

— Пригласишь меня на медленный танец? — прокашлявшись, поинтересовалась она.

— Приглашу, — не раздумывая, выпалил он.

— Так в чем дело?..

Рысцов вдруг сквозь подступившую смесь возбуждения и опьянения осознал, что музыканты сейчас как раз играют медленную композицию. С шумом отодвинув стул, он схватил вскрикнувшую Настю за руку и привлёк к себе. Сброшенная неловким движением вилка чуть было не воткнулась Артёму в ботинок. Скрипучее ругательство осталось где-то в стороне…

— Стриптизер, тоже мне… — прошептала девушка на ухо Валере, чувствуя, как его руки крепко сдавили ей бедра.

«Такой можно даже и пятёрку с плюсом поставить», — подумал он, вдыхая приятный аромат духов, смешанный с запахом молодой самки, который нельзя спутать ни с чем иным.

— Ты учишься? — спросил Рысцов, чтобы не молчать, как кретин.

— Да, — чуть отстраняясь, ответила Настя. — В кульке.

— Это что за такое? — нетрезво скуксившись, осведомился Валера.

— Университет культуры и искусств, темнота!

— Вон оно как бывает…

Губы девушки ответили на поцелуй мгновенно, и страстная парочка даже остановилась, чтобы посмаковать приятное обоим ощущение первой близости. Башня у Рысцова неторопливо и целенаправленно перекашивалась.

— Поехали ко мне, — сипло сказал он, оторвавшись наконец от тёплых Настиных губ.

— Я… не могу… — запинаясь, ответила она. — Девчонкам обещала, что с ними сегодня побуду. Стипуху отмечаем…

— Ну так бери своих девчонок, и поехали! Я здесь недалеко живу! — громко прошептал Валера, отпуская её и разворачиваясь к столу.

Он наполнил стопки и сунул одну из них ей в руку, нечаянно плеснув на свитерок. Нахмурился и принялся стряхивать капли, чувствуя под пальцами полнейшее отсутствие лифчика.

Выпили…

Перед тем как покинуть кафе, Шуров, стреляя короткими очередями по три вопроса, долго выяснял у официантки, почему в представленном счёте салат «Цезарь» и кусочки курицы находятся в разных строчках? В конце концов наглец показал ей язык, оставил гору чаевых и, чуть не опрокинув вешалку с ворохом чужой одежды, высыпался наружу вслед за остальными, нецензурно понося беспощадный декабрьский мороз.

— Вал-лера, — кося одним глазом, обратился он к другу. — Нам противопоказано долго находиться в условиях минус-совой температуры… Это может отрицательно с-сказаться на состоянии отрезвения… То есть… э-э… опьян-нения.

— Правильно, — уважительно мотнул головой Рысцов, придерживаясь одной рукой за Настю, а второй делая попытки извлечь пачку «Аполлона». — Машину лови. Девушки-красавицы, пользяюсь… пользуясь случаем, имею непреодолимое желание пригласить всех к себе на вечерний чай.

— Спасибо, Валерий, — сказала пухленькая Наташа, деликатно снимая с себя Артёма. — Нам пора, к сессии готовиться надо.

— Ой-ой-ой… — гадко пропищал Шуров, балансируя руками. — У нас, между прочим, тоже дел по горло! Но находим, между прочим, время расслабиться с божьей помощью… Меж-жду прочим…

— Настя, пойдём, — неуверенно тронула подругу за плечо Мила, самая трезвая из присутствующих.

— Да ладно тебе, — расплывчато отозвалась Настя. — Завтра все равно к третьей паре только…

— Ну я даже не знаю… — с напускной задумчивостью проговорила Наташа.

Эта йота сомнения в её голосе послужила для приятелей сигналом, словно выстрел из стартового пистолета. Артём тут же бросился ловить машину, а Рысцов зашептал что-то невнятное Насте на ушко, пьяно ухмыляясь.

Заплатив таксисту втройне, Шуров уговорил шофёра везти всех сразу, но Мила решительно отказалась, и поэтому в «Волгу» пришлось утрамбовываться всего лишь вшестером, По дороге Артём решительно попросил остановиться возле супермаркета «Седьмой континент» и уже через несколько минут впихнул в салон три пакета с выпивкой и закуской. Рысцов, посадив — если, конечно, такую конфигурацию тела можно окрестить подобным деепричастием — Настю к себе на колени, вероломно проник к ней под свитер и принялся изучать студенческие прелести. Рядом сопели, сплющившись, прыщавая Леля и не шибко разговорчивая Катя. Шуров же с довольно габаритной Наташей неизвестным науке способом уместились на переднем сиденье…