Pamela Clarke Keogh

Audrey Style

© 1999 Pamela Clarke Keogh

© Т. Новикова, перевод на русский язык, 2013

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2014

КоЛибри®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Я познакомился с Одри Хепберн в самом начале ее карьеры. Мне выпало счастье создавать костюмы не только для ее фильмов, но и для нее самой. Для меня большая честь обратиться к читателям книги, посвященной этой замечательной женщине.

Одри была уникальной личностью. Ее индивидуальность проявлялась не только в выборе нарядов, но и в той элегантности, шике и простоте, с которыми она их носила. Она сумела создать неповторимый образ, в точности соответствовавший ее натуре. Это и есть Стиль Хепберн.

Как горд и счастлив я тем, что мне довелось работать с моей дорогой Одри и делать эту прекрасную женщину еще краше. Одри была единственной и неповторимой – такой она и останется навеки.

Легенда Одри Хепберн жива. Она всегда с нами.

Прелюдия

Шесть утра на Пятой авеню. Холли Голайтли идет навстречу своей судьбе. Она охвачена тоской, «от которой на стенку лезешь» и излечиться можно, только отправившись к Tiffany. Вот она стоит с бумажным стаканчиком в руке и задумчиво пощипывает пончик. Мисс Голайтли мечтает о блестящем будущем. Она поразительно красива. У нее есть секреты, она добра, общительна и мечтает о любви. На ней черное платье, узкое и облегающее. У нее изящные, гибкие руки. На ней фальшивые драгоценности, но любуется она настоящими. Ей хочется оказаться в мире более спокойном, более упорядоченном, более роскошном, чем ее собственный, и потому она завтракает у витрины магазина Tiffany.

Одри Хепберн такая же, как мы, только лучше. Она была там, где мы мечтаем побывать, произносила слова, которые нам хотелось бы произнести. Она – Жижи, Ундина, принцесса, монахиня, девица Мэриан, ангел. До скончания времен зритель, затаив дыхание, будет смотреть фильмы с ее участием.

Одри Хепберн взрослела в послевоенные годы, во времена стремительного экономического роста, возрождения оптимизма, великих перемен в жизни женщин всего мира. Женщины устраивались на работу, поступали в колледжи, реализовывали собственные мечты. И эта только что обретенная свобода находила отражение в моде. В Нью-Йорке Хэтти Карнеги открыла магазин «готового платья». Она создавала роскошные, спортивные, современные модели. В них отражалось все лучшее, что было в Новом Свете, – энергия и жизненная сила.

В Одри сочетались европейская элегантность и американская спортивность, и это сделало ее чрезвычайно популярной в Соединенных Штатах. Она отличалась изысканностью, но изысканностью понятной и доступной. В ту пору женщины начали искать образцы для подражания, в которых воплощались бы их собственные мечты, а не мужские фантазии. Одри играла женщин отважных и сильных, но при этом ранимых и очень красивых. Эти качества проявлялись и в поведении ее героинь, и в манере одеваться. Обычно кинозвезд фотографировали в студиях, тщательно продумав позы и освещение. Фотограф же Филипп Халсман сумел передать оптимизм новых звезд и молодой Америки в серии фотографий «Прыжок». Он запечатлел на пленке прыжки нескольких знаменитостей, в том числе Монро, Никсона, Хаксли, Бардо… Ему удалось передать поразительную энергию, энтузиазм и заразительное веселье Одри Хепберн. Она прыгает для собственного удовольствия. На ней пышная юбка и белая блузка, а перед нами не королева Голливуда, а самая обычная, жизнерадостная молодая девушка.

Одри удавалось с неподражаемой грацией будить воображение публики. Ее любили и будут любить всегда. Она создала образ современной умной женщины, став для многих ролевой моделью. Обладавшая яркой индивидуальностью, Одри Хепберн своим примером помогала женщинам искать, находить и подчеркивать свои сильные стороны. Подобно Коко Шанель, она изменила не только манеру современниц одеваться, но и их отношение к самим себе, расширила понятие красоты и предложила миру живую, смелую и не слишком откровенно сексуальную модель. Модельер Вера Вонг говорила: «Одри была одной из первых современных женщин, а своим особым путем нелегко идти. Одежда, которую она носила, всегда отражала ее душу и мысли. Она подвергала себя серьезному риску. С ее стороны было очень смело отвергнуть Голливуд, отказаться от образа Джейн Расселл, который господствовал в 50-е годы».

Влияние Одри ощущается и сегодня. Она остается идеалом женщины передовых взглядов для всего мира. Одри Хепберн появилась до Жаклин Кеннеди-Онассис, до Глории Стайнем, Лены Хорн, принцессы Дианы и Опры Уинфри. Она установила планку так высоко, что превзойти ее никому не удалось. Она не просто стала символом своего времени, но и опередила его.

Многие из звезд, работавших одновременно с Одри, давно забыты, она же продолжает оставаться образцом для подражания – и в кино, и в жизни. В 1990 году журнал «People» включил Одри Хепберн в число 50 самых красивых людей мира. В 1996 году, спустя три года после ее смерти, влиятельный английский журнал «Harpers & Queen» провел опрос, чтобы определить самых очаровательных и притягательных женщин нашей эпохи. Угадайте, кто занял первое место? Одри Хепберн!

Замечательно, что Хепберн до сих пор влияет на моду – самое непостоянное из искусств. Ее стиль – это стиль эпохи и одновременно стиль на все времена. Он накрепко запечатлелся в сознании общества. Сегодняшние модельеры, кинозвезды и глянцевые журналы используют образы, явно позаимствованные из арсенала Одри и Юбера де Живанши, не заботясь о том, что образам этим уже полвека.

Одри Хепберн – прекрасный пример для подражания, и причиной тому не только ее грация и благородство, но простой и при этом удивительно изысканный стиль. Многие преподанные ею уроки моды актуальны и поныне. Ее влияние на современный стиль невозможно сравнить ни с чьим другим. «Сегодняшние женщины надевают какие-то вещи, – говорит модельер Майкл Корс, – совершенно не задумываясь о том, что без Одри Хепберн их никогда бы не было».

Грейс Келли носила сумочку Hermes и маленькое черное платье Chanel, а Одри ввела в моду мальчишескую стрижку, туфли-балетки на плоской подошве, свитера с высоким воротом, узкие брючки-капри, экстравагантные темные очки, затянутые на талии пояса, рукава три четверти и рубашки, завязанные на талии. Ее собственный стиль был настолько хорош, что фотограф Сесил Битон написал в «Vogue»: «До Второй мировой войны никто не был похож на нее… теперь же появились тысячи подражательниц».

В эпоху, когда средства массовой информации навязывают нам бесконечные истории из жизни знаменитостей, когда, по словам известного журналиста Дэвида Хэлберстама, «слишком много внимания уделяется псевдособытиям из жизни ненастоящих людей, совершающих ненастоящие поступки», Одри Хепберн остается живой и настоящей. Публику привлекают скандально известные, а то и просто вульгарные личности. Одри обладала очень сильным характером. Она была цельной натурой – полной противоположностью нынешним знаменитостям. Она была великой женщиной, обладала стилем и обаянием – то есть всем тем, чего сегодня нам так недостает.

Конечно, когда мир мгновенно влюбился в Одри, это случилось не просто так. И не без причины мы влюбляемся в нее всякий раз, когда видим ее на обложке журнала или в старом, уже ставшем классикой фильме. В Одри мы видим кинозвезду земную, но в то же время ослепительную, противоречивую – и очень цельную. Эта смелая женщина сжималась в комок, выступая на публике. Та, которую безошибочно узнавали миллионы зрителей, счастлива была только в кругу семьи. Икона моды, она обладала самым простым вкусом в мире.

Одри Хепберн стала звездой и остается ею, потому что никогда не перестанет нас вдохновлять. Эта актриса воплотила на экране все наши надежды, мечты и душевные волнения. Ей удалось выразить их лучше, чем мы могли бы себе представить. Красота Одри Хепберн, ее хрупкость и смелость инстинктивны и абсолютно естественны. Она всегда честна: мы верим каждой ее героине, потому что верим ей самой.

Стиль Одри тесно связан с историей ее жизни. Ее образ – не творение модных фотографов или отдела маркетинга киностудии. Ее сформировал не Голливуд, это она научила Голливуд истинному стилю. Ее элегантность и обаяние подростка будили мечты миллионов зрителей. Но за эти качества пришлось заплатить высокую цену. Детство Одри прошло в колоссальных лишениях. Всю жизнь она соблюдала жесточайшую дисциплину. Оба брака обернулись для нее глубоким разочарованием. И все это лишь усилило ее внутреннее сияние.

Билли Уайлдер снимал Одри в фильме «Любовь после полудня». Он говорил: «Она несравненная леди! В ней есть то, что на латыни называется sui generis – своеобразие, неповторимость. Она очень необычна». Одри Хепберн всегда была необычна – и очень честна, и это чувствовалось в каждой ее роли. Журналист «Harper’s Bazaar» замечал: «Хепберн стала звездой, не поступившись своими основными качествами – невинностью, искренностью, естественностью. Именно это и сделало ее настолько привлекательной».

Если бы мне пришлось описать Одри и ее стиль одним словом, этим словом была бы «подлинность». Роберт Уолдерс, спутник последних тринадцати лет ее жизни, говорил, что «она твердо осознавала, что для нее действительно ценно, и давным-давно нашла свою нишу, в которой чувствовала себя и могла существовать наиболее комфортно. Ее индивидуальный стиль – результат того, что она не желала поступаться своими ценностями и была сосредоточена на простом, реальном. Она упорно сопротивлялась внешним влияниям и предпочитала то, что казалось ей естественным и комфортным. Она прекрасно разбиралась в том, что уместно и красиво, и это качество счастливо сочеталось в ней с самоиронией и чувством юмора: она никогда не относилась к себе слишком серьезно, но всегда была в достаточной мере серьезна».

Хотя в мире нет и не может быть другой Одри Хепберн, это не должно нас огорчать. Мы очень многому можем у нее научиться. Поняв, какое могущество таит в себе ее стиль, мы сумеем впустить Одри в свое сердце, и ее образ сделает светлее нашу жизнь и жизнь тех, кто нас окружает. Мисс Хепберн была бы несказанно этому рада.

Встреча с месье Живанши

Спортивные брючки капри, маленькая белая футболка, балетки и шляпа гондольера, которую она привезла из Италии со съемок «Римских каникул»… Одри на минутку замешкалась перед роскошным неоготическим особняком на улице Альфреда де Виньи напротив парка Монсо. Она хотела прийти к месье Живанши точно в назначенное время. Ведь ее мать, баронесса, всегда говорила, что приходить на встречу слишком рано почти так же неприлично, как и опаздывать.

Летом 1953 года Одри утвердили на роль в ее втором большом фильме «Сабрина», где ее партнерами были Уильям Холден и Хамфри Богарт. Ей предстояло сыграть очаровательную дочь шофера, любви которой добивались два брата-богача. Режиссер картины Билли Уайлдер отправил ее в Париж, чтобы она подобрала себе одежду, созданную французскими модельерами, – ведь ее героиня возвращалась в Америку, проведя год за океаном. Одри не могла поверить, что очутилась в Париже. Она закинула голову, чтобы лучше рассмотреть изысканный фасад дома, некогда принадлежавшего шоколадному королю Менье. Одри улыбнулась сама себе – ей предстояла встреча с Юбером де Живанши, высоким молодым аристократом, любимцем Кристобаля Баленсиаги. Живанши открыл собственный модный дом всего полтора года назад и сразу же привлек к себе внимание, представив коллекцию потрясающе элегантных нарядов. Одри знала о репутации Живанши: она следила за новостями из мира моды так же пристально, как спортивные поклонники следят за ходом бейсбольного чемпионата. Впервые она обратила внимание на Юбера двумя годами ранее, когда он был еще учеником в Доме Эльзы Скьяпарелли, а Одри снималась на юге Франции в легкой европейской комедии «Малышка из Монте-Карло».

Сердце Одри радостно билось. Восемь лет назад в Голландии, во время войны, она носила одежду, сшитую собственными руками, а сейчас ей предстояло войти в уникальный мир высокой моды, где обычная вышитая блузка могла стоить три тысячи долларов. Ей было трудно в это поверить.

Одри очень нервничала из-за предстоящей встречи, но заставила себя преодолеть страх. Она расправила плечи, подняла голову, собралась, как ее учили в балетном классе, и стала еще выше ростом. Швейцар распахнул перед ней тяжелую стеклянную дверь ателье. «Мадемуазель?» – спросил он. «Римские каникулы» должны были выйти на экран в Америке примерно через месяц, и Одри могла совершенно спокойно гулять по улицам Парижа – и любого другого города. Она улыбнулась швейцару и вошла. В лицо ей пахнуло ароматом белой лилии. Здесь явно не могло произойти ничего плохого.

– У меня встреча с месье Живанши, – сообщила она.

– Да, мадемуазель, – поклонился швейцар и жестом указал на лестницу.

Немного помешкав, Одри взлетела на второй этаж, перескакивая через ступеньку.

Поднимаясь по этой красивой мраморной лестнице, Одри Хепберн не знала, что ее судьбоносная для мира моды встреча с Живанши едва не сорвалась. Сначала она хотела заказать французские костюмы для «Сабрины» у Баленсиаги, но никто, включая даже Глэдис де Сегонзак, жену директора парижского представительства студии Paramount, которая и занималась организацией поездки Одри, не сумел расшевелить знаменитого кутюрье настолько, чтобы он согласился показать свою коллекцию. Поклонники Баленсиаги его буквально боготворили и были ему бесконечно верны; например, когда в 1968 году он решил закрыть свое ателье, то, узнав об этом, жена магната Пола Меллона слегла на две недели.

Мадам Сегонзак с улыбкой предложила Одри посмотреть модели Юбера де Живанши. Превосходная идея! Оказалось, что Глэдис хорошо знает Юбера. Она предложила познакомить молодую актрису с модельером. Глэдис позвонила Живанши и уговорила его встретиться с Одри. Хотя Юбер был страшно занят подготовкой новой коллекции, он все же согласился. «Однажды кто-то сказал мне, что мисс Хепберн приезжает в Париж, чтобы подобрать костюмы для своего нового фильма. В то время я ничего не знал об Одри Хепберн – мне была известна только Кэтрин Хепберн. Конечно, я был счастлив принять Кэтрин Хепберн», – вспоминал кутюрье. В момент знакомства Юбер галантно скрыл свое разочарование. «В первую минуту она показалась мне очень хрупким, испуганным зверьком. Но у нее были потрясающие глаза… Она была худой, очень худой… И никакого макияжа! Просто очаровательна».

В момент встречи Юберу было двадцать шесть лет, Одри – на два года меньше. Они стали как брат и сестра. Их дружба длилась всю жизнь. Они были очень похожи: Юбер привычно поднимался в семь, его верная секретарша Жаннетт сидела за своим столом к восьми, все манекенщицы были накрашены и причесаны к девяти. По словам Юбера, это был всего лишь «вопрос дисциплины», необходимой для успешной работы. Живанши работал по четырнадцать часов в день – рисовал эскизы, выбирал фурнитуру, изучал ткани. Он обладал потрясающей энергией и высочайшим интеллектом. Ему была свойственна чисто галльская изысканность. Дреда Меле, управляющая ателье Живанши, вспоминала, как похожи были Юбер и Одри: оба энергичные, организованные, сосредоточенные на своей работе и «идеально ведущие себя в любой жизненной ситуации».

В Одри Юбер нашел человека, который любил одежду (и, как выяснилось позднее, садоводство) почти так же страстно, как и он сам. Он вырос во Франции. Его семье принадлежали фабрики декоративных тканей в Бове и на улице Гобеленов в Париже. В награду за хорошие оценки бабушка показывала ему свои сокровища – шкафы, забитые самыми разными тканями. Мальчик мог часами зачарованно перебирать содержимое бабушкиных шкафов. Когда он вырос и стал модельером, то уже точно знал, что все начинается с ткани. Ткань для него была «преамбулой вдохновения». У своего мастера, Кристобаля Баленсиаги, Живанши многому научился. Тот говорил ему: «Никогда не иди против ткани. Ткань живет собственной жизнью». От тканей Юбер получал такое же чувственное наслаждение, какое гурман получает от изысканного блюда или выдержанного вина. «Обаяние и аромат шелка, мягкость бархата, шелест атласа-дюшес – какое чудо! Цвета и блеск фая, радужные переливы шелковой тафты, энергия парчи, нежность бархатной вставки – какая радость! Какая необыкновенная чувственность!»

Но во время первой встречи с Одри у Юбера не было времени на то, чтобы помогать ей, сколь бы соблазнителен ни был ее взгляд. Он готовил новую коллекцию, показ планировался через несколько недель, а сделать предстояло еще очень много. Одри умоляла: если он не может создать костюмы для фильма (а в данной ситуации это казалось абсолютно невозможным), то, может быть, позволит ей подобрать что-нибудь готовое из прежней коллекции?

Юбер пожал плечами: ну что делать с этой девчонкой? Одри улыбнулась, пообещала не задерживать его и направилась к примерочным.

Первым Одри примерила серый шерстяной костюм, который показывала Колетт Серф. Костюм сел почти идеально: у актрисы и манекенщицы была одинаково тонкая талия – пятьдесят сантиметров. В костюме Одри абсолютно преобразилась. Юбер не верил своим глазам. Маленький сорванец – неужели эта девчонка действительно актриса? – неожиданно превратился в красавицу под стать любой из его манекенщиц.

«Не могу забыть, как она двигалась в этом костюме! Она была так счастлива! – вспоминал Живанши. – Она сказала, что это – именно то, что нужно для фильма. Произошло настоящее волшебство, ее радость и восторг ощущались чисто физически».

Вторым Одри примерила белое вечернее платье без бретелек с отстегивающимся шлейфом из органди, который ниспадал от талии до пола. Платье было расшито черным шелком и украшено бусинами. Цветочные мотивы украшали лиф, юбку и шлейф. Платье выглядело сказочно прекрасным. Эта незнакомая девушка давала одежде новую жизнь. Ее длинная шея, тонкая талия и длинные ноги были словно созданы для костюмов, которые создавал Живанши.

Последним Одри выбрала черное платье из плотного хлопка – оно показалось ей подходящим для сцены свидания с Лайнусом Лэрраби. Платье плотно облегало талию, его пышная балетная юбка доходила до середины икры, на плечах красовались два маленьких бантика. Одри особенно понравился вырез-лодочка: он скрывал ее ключицы, которые всегда казались ей очень костлявыми (впрочем, в этом она созналась Живанши гораздо позже).

Одри нравилось, чтобы ее костюмы были немного необычными, отражавшими ее личность. Ей нравилось сочетать вещи самым непредсказуемым образом. Надев черное платье, она стала обходить мастерскую в поисках подходящей шляпки. Внимание ее привлекла небольшая шапочка, украшенная стразами, – просто чудо! Глядя на Одри, швеи не могли удержаться от улыбок. Она была великолепна!

Заинтригованный Юбер пригласил ее поужинать в бистро на улице Гренель. За кок-о-вэн и бутылкой вина они разговорились. Одри рассказала ему о войне, о жизни в Лондоне и Голливуде. «Я настолько люблю одежду, что это чувство можно считать грехом», – смеялась она, отщипывая кусочки багета. Одри призналась Юберу, что, получив первый приличный гонорар за «Римские каникулы», сразу же купила его пальто – за полную стоимость, как любая состоятельная женщина. Юбер был польщен.

Хотя в тот момент Одри и Юбер и представить не могли, что ждет их в ближайший год, они сразу же поняли, что принадлежат к одному классу – классу истинной аристократии, куда попасть не помогут ни деньги, ни власть, ни семейное положение. Пропуском в их мир были талант, работоспособность и вера в себя. Оба, и Одри и Юбер, отличались врожденной грациозностью, которую не купить ни за какие деньги.

В Юбере Одри нашла верного друга, разделявшего ее взгляды на жизнь. Возникла почти что влюбленность – и даже нечто лучшее. Одри всегда очень точно выбирала костюмы, так же точно она выбирала друзей. Она почувствовала, что этому человеку можно доверять безоговорочно. После той встречи она позвонила ему, сказала, что любит, и повесила трубку. И эта любовь сохранилась на всю жизнь. «Очень мало людей, которых я люблю больше него, – говорила она. – Он – единственный в своем роде, очень цельная натура».

В полном суеверий мире моды, где Коко Шанель ухитрялась совместить в нарядах свой астрологический знак (Лев) и четырехлистный клевер, символ удачи, многие считали, что встреча Юбера и Одри была предопределена свыше. И это правда. В интервью журналу «Vanity Fair» Дреда Меле сказала: «Одри всегда имела четко определенный вкус. Она пришла к Юберу, потому что чувствовала: он даст ей то, что нужно. Она полностью отдалась этой мечте. И реализовала также его мечту. Они были созданы друг для друга».

Пока Одри и Юбер радовались зарождению прекрасной и долгой дружбы, легендарный художник по костюмам Эдит Хед вернулась в Голливуд, ничуть не сомневаясь в том, что костюмами Хепберн будет заниматься она, и только она. Хед редко совершала промашки в своей профессии. За сорокачетырехлетнюю карьеру (сначала на Paramount, а затем на Universal Studios) она превратилась в тонкого политика и опытного бойца. Швеи из костюмерного цеха говорили, что Хед без колебаний заявила бы, что юбка – ее собственное изобретение, если бы только имела возможность это доказать. На пике карьеры Хед включила в свой контракт условие, согласно которому она являлась единственным модельером, имя которого следовало упоминать в титрах любого фильма студии Paramount. Билли Уайлдер вспоминал, что хотя на «Сабрину» он ее не утвердил, ее имя все равно значилось в титрах, попав туда чисто автоматически.

Голливудские сплетники твердили, что Эдит Хед – вообще не модельер, что она даже толком не умеет рисовать, а всего лишь ставит свою характерную размашистую подпись под чужими эскизами. Но, несмотря на свой самоуверенный вид, Эдит Хед как никто умела общаться с людьми. На студии Paramount говорили, что Эдит – единственная, кто может одновременно «и подчиняться, и вести себя как звезда». Знаменитые актрисы Барбара Стэнвик, Кэрол Ломбард, Грейс Келли и Элизабет Тейлор искали у нее поддержки: она вселяла в них уверенность, и они хотели работать только с ней. В окружении примадонн Хед вела себя скорее как руководитель корпорации, а не как художник по костюмам. Она сумела сделаться незаменимой для тех, кто занимал более высокое положение. Когда кинозвезде или супруге кого-то из руководителей нужно было платье для премьеры или вечеринки, устраиваемой фирмой Romanoff, Эдит с радостью приходила им на помощь и подбирала что-нибудь в своих костюмерных.

Когда Одри, жена режиссера Билли Уайлдера, работала с Аланом Лэддом в картине «Солти О’Рурк», Эдит сказала: «Ты можешь надеть черное платье. А мы дадим тебе меховую горжетку». Миссис Уайлдер только что купила себе горжетку из серебристой лисы у Тейтельбаума – как раз там студия и брала напрокат меха, – заплатив за горжетку сто долларов и обязавшись выплачивать еще по сорок долларов в месяц. Она сообщила об этом Эдит. «Отлично, – сказала Эдит. – Мы можем использовать этот мех в картине». Она даже составила контракт: «Серебристая лиса – 50 долларов в день». Сама миссис Уайлдер зарабатывала 35 долларов в день, а ее горжетка – 50 долларов! Она быстро расплатилась с Тейтельбаумом.

Впервые Одри Хепберн работала с Эдит Хед в «Римских каникулах». Эдит была очарована молодой актрисой при первой же встрече. Особенно ее поразила способность Одри без последствий для фигуры поедать пирожные в неимоверных количествах. «Я знала, что она станет идеальным манекеном для любого моего костюма». Эдит сразу же поняла, что Одри куда лучше других актрис разбирается в вопросах моды. Она могла даже набросать эскиз костюма, чтобы помочь костюмерам. «Костюмами Одри нужно было заниматься по десять часов, а не по десять минут, – вспоминала Хед. – Она точно знала, как хочет выглядеть, что ей пойдет, а что нет. Но она никогда не была ни высокомерной, ни чрезмерно требовательной. Она была невероятно обаятельной».

Невероятно обаятельная девушка была очень вежливой, но умела настоять на своем. Одри точно знала, как хочет выглядеть и что ей идет. Вернувшись из Парижа, она не сомневалась, что есть лишь один человек, который сумеет идеально одеть ее: Юбер де Живанши. Остро чувствуя моду, Одри предложила, чтобы ее костюмы для «Сабрины» шил именно Живанши, почти никому не известный в Америке, разве что нескольким утонченным светским дамам. Билли Уайлдер сообщил об этом Эдит Хед, сделав вид, будто это его собственная идея. Эдит Хед потребовала – и это требование было удовлетворено, – чтобы в титрах значилось только ее имя, однако для этого фильма ей позволили подготовить только кое-какие мелочи и самые скромные костюмы (в частности, шорты и хлопковую блузку, в которой Сабрина отправилась на свидание с Лайнусом Лэрраби на яхте). Эдит Хед была уязвлена в самое сердце.

Закончив обучение в парижской кулинарной школе и вернувшись в Америку, Сабрина встречается с Дэвидом Лэрраби, который подъезжает к вокзалу Глен-Коув в великолепном кабриолете. На Сабрине изысканный серый костюм, плотная шерстяная ткань подчеркивает все достоинства ее фигуры. Сабрина не похожа на обычных светских девушек, которых можно встретить на северном побережье Лонг-Айленда. Дэвид гадает: «Кто эта таинственная красотка?» И откуда она столько о нем знает? Ее спокойную элегантность подчеркивает необычный макияж, челка, выбивающаяся из-под светлого тюрбана, белые перчатки. Рядом с ней – чемоданы и маленький пудель. Вся она окутана какой-то магнетической, таинственной аурой. У нее есть тайна, и этой тайной она не намерена делиться. Естественно, плейбой заинтригован.

Вот так зрители всего мира вместе с Дэвидом Лэрраби познакомились с новой, невероятной Сабриной – и тут же оказались у ее ног. В титрах автором всех костюмов мисс Хепберн значится Эдит Хед. Но прошло не так уж много времени, как мы узнали, что те костюмы, которые нам действительно понравились, создал Юбер де Живанши, а на долю Эдит выпали лишь мелочи. Впрочем, это не помешало Эдит Хед утверждать, что это она создала «декольте Сабрины» – характерный для костюмов Живанши вырез, который идеально маскировал ее ключицы и подчеркивал сильные плечи.

Сотрудничество с Живанши в «Сабрине» произвело фурор в мире ценителей моды. Каждая женщина в мире хотела стать Одри Хепберн. Вариант одного из костюмов для «Сабрины» был выпущен в продажу еще до выхода самого фильма, и это произошло самым удивительным образом. Миссис Уайлдер увидела эскизы, которые Хепберн привезла из Парижа, и показала рисунок черного коктейльного платья своей матери, великолепной швее, работавшей для всех голливудских студий. Та сшила платье по эскизу, и миссис Уайлдер надела его на очередной прием. «Это нечестно! – возмутился Билли (впрочем, он вынужден был признать, что жена в новом платье выглядела сногсшибательно). – Фильм же еще не вышел на экран!»

Но стиль Одри – это не только ее одежда. «Практически все начали копировать ее прическу, ее манеры, ее речь, – вспоминала Дреда Меле. – Все хотели быть похожими на Одри Хепберн. Ей подражали лет десять, не меньше!» А понимала ли Одри, какое влияние она оказывала на мир моды? «Конечно! – не сомневалась Одри Уайлдер. – Когда она увидела своих подражательниц на улицах, то сразу это поняла!»

Одри пригласила Юбера на премьеру «Сабрины». Модельер впервые приехал в Лос-Анджелес. Только в зале Одри поняла, что имя Живанши даже не упомянуто в титрах. Впрочем, Юбер был слишком вежлив и не стал возмущаться. Он заметил лишь, что, по-видимому, это произошло «по недосмотру». Одри была в ужасе и пообещала все исправить. И она это сделала. После первого успеха сотрудничество Одри и Юбера де Живанши стало одним из самых долгих и успешных в истории моды. Юбер создавал ее костюмы для «Забавной мордашки» (1957), «Любви после полудня» (1957), «Завтрака у Тиффани» (1961), «Шарады», (1963), «Парижа, когда там жара» (1964) и «Как украсть миллион» (1966), а также платья для второй свадьбы и крещения сыновей и крестильные платьица мальчиков.

Живанши, который когда-то сказал, что «женщина должна не просто носить платье, она должна жить в нем», имел собственные представления о стиле, и они полностью совпадали с представлениями Одри. Чистые линии его костюмов идеально подчеркивали ее классический силуэт. Живанши почувствовал в Одри юность, образованность, редкую утонченность. Он добавил ей парижской изысканности, которая резко выделила ее среди других молодых звезд того времени. Его модели словно придавали Одри силу и уверенность. «Только в его одежде я становлюсь самой собой, – говорила Одри репортерам в 1956 году. – Он не просто кутюрье. Он – творец личности». Одри с радостью стала музой, на протяжении долгих лет вдохновлявшей Дом Givenchy.

Вместе они выработали стиль Одри, для которого были характерны чистые линии, простые цвета и необыкновенная красота. Несомненно, дружба и творческое сотрудничество Одри и Юбера стали одним из важнейших факторов, определивших модные тенденции ХХ века. Великий обувщик Маноло Бланик, который недавно вновь вернул в моду «каблучок Сабрины», считает, что «образ мисс Хепберн абсолютно современен. Нравится это или нет, но она останется самым значимым образом XX века».

Живанши считал, что превращение Одри в икону моды не случайность. «Она прекрасно понимала, что ей нужно. Она хорошо знала свое лицо и свою фигуру, все свои достоинства и недостатки. Я пытался приспособить мои модели к ее вкусу. Она хотела, чтобы вечернее платье с открытыми плечами маскировало впадинки у ключиц. Я придумал для нее дизайн, который стал настолько популярным, что я назвал его «декольте Сабрины».

Друг Одри Ральф Лорен также признает, что Одри играла очень важную роль в союзе Хепберн – Живанши. «Я считаю, что Одри очень помогла Живанши. Время шло, они сотрудничали, но она всегда выбирала у него только то, что подходило именно ей. То же самое происходило и с моими костюмами. Она выбирала только то, что ей шло». С Лореном согласна манекенщица Кристи Тарлингтон: «Живанши делал много великолепной одежды, но по-настоящему запомнили вы только то, что было сшито для нее. Эти модели остаются моими любимыми. Думаю, она очень много ему дала. Они действительно вместе работали. Она была не просто его музой, ее вклад в созданные для нее модели гораздо больше, чем можно представить».

Одри обладала незабываемой, своеобразной внешностью и оказывала огромное влияние на публику, порой даже не отдавая себе в этом отчета. Она изменила понятие о женской красоте на десятилетия вперед. Следует помнить, что выбор современного стиля, сколь бы очевидным он ни казался сегодня, был со стороны Одри шагом радикальным. В эпоху пышных причесок, узких юбок, облегающих свитеров, в эпоху Джейн Расселл (и корсажей, придуманных для нее Говардом Хьюзом) мальчишеская фигурка Одри, ее короткая стрижка и балетки казались чем-то совершенно необычным и абсолютно индивидуальным.

Хепберн создала свежий, необычный стиль для женщины, которая знает себя, а не следует слепо модным тенденциям. Вера Вонг говорит: «В то время Одри носила совсем не то, что было принято носить в Голливуде. Она одевалась для себя. Ее стиль – это сочетание яркого образа и отважного стремления идти своим путем. Она сумела распознать гений Живанши. Это было непросто. Больше всего в Одри меня поражает смелость ее собственного стиля».

Дружба с Живанши сыграла важную роль в ее развитии как женщины и как актрисы. В ее жизни были и другие кутюрье: Валентино, когда она жила в Риме, Ральф Лорен, который шил для нее одежду в 80-е годы; путешествуя с миссиями ЮНИСЕФ, она носила джинсы Guess, – но никого она не любила так, как Юбера. Их взаимная привязанность длилась дольше, чем оба брака Одри. Он был верным принцем-консортом при ней, настоящей королеве. В конце жизни она назначила его своим душеприказчиком.

Одри умерла в 1993 году, и в мире моды начали циркулировать довольно неприятные сплетни об этих отношениях. «Она была творением Живанши», – писал известный критик. «Одри знала, чего хочет, и получала это от Юбера», – замечал другой модельер, творчество которого оставило не слишком заметный след в истории моды. Грегори Пек считал, что «она обладала удивительным чувством стиля и точно знала, что ей идет. Нужно помнить, что Живанши всегда чувствовал ее уникальный стиль и работал для нее». Даже Эдит Хед, и та умудрилась высказаться по этому вопросу. Одри Уайлдер, отлично знавшая всю кинематографическую подоплеку, вспоминала: «Эдит никогда ничего не шила для Одри». Но кто же тогда шил? «Юбер! Он делал все! – с улыбкой отвечала миссис Уайлдер, намекая на то, что это всем давным-давно известно. – Юбер посылал эскизы, и Хед шила костюмы. В титрах стояло ее имя, поскольку Юбер не был членом профсоюза художников по костюмам».

Одри и Юбер. Хепберн и Живанши. Кто был ведущим, а кто ведомым? Важно ли это? В конце концов, как в любом романе, единственными, кто точно знал, каковы отношения между ними, были они сами. Достаточно увидеть, как они идут по берегу Сены – два льва зимой. Юбер оберегает Одри, а она что-то доверительно рассказывает ему. Это величайший роман нашей истории. Одри и Юбер неразрывно соединились в наших мыслях.

Три простых наряда

Удивительно, но, несмотря на весь переполох в мире моды, Одри позаимствовала из весенне-летней коллекции Живанши 1953 года для «Сабрины» всего три наряда. Когда она чуть ли не инкогнито появилась на пороге его ателье, он занимался зимней коллекцией, которую собирался показать в июле. Юбер вспоминал, что у него просто не было времени ей помогать, и он предложил ей все выбрать самой.

Одри не испугалась. Она выбрала себе костюм, платье и бальное платье, а потом подобрала шляпки к костюму и платью – и поразила весь мир.

Костюм из сцены на вокзале Глен-Коув. – Этот костюм Одри после знакомства с Живанши увидела первым и сразу же его полюбила. В «Vanity Fair» о костюме писали так: «Костюм из шерсти оксфордского серого цвета. Двубортный жакет с баской и круглым вырезом. Узкая юбка до середины икры». Одри называла этот костюм «джазовым». Переводим: просто потрясающим.

Белое бальное платье. – Платье № 808 из весенне-летней коллекции 1953 года называлось «Инес де Кастро». Живанши придумал юбку до щиколотки, небольшой жакет и черный топ с круглым вырезом и рукавом длиной три четверти. Одри сделала из него платье без бретелек со съемной верхней юбкой – стала лучшей Золушкой в истории кинематографа. Она появляется в этом платье в особняке Лэрраби, и оба брата начинают горько сожалеть о том, что когда-то относились к ней как к обычной прислуге. Уильям Холден берет бутылку шампанского и пару высоких бокалов, просит музыкантов сыграть «Ну разве это не романтично?» («Isn’t It Romantic?»; эта мелодия навязчива до тошноты: студия приобрела права на нее и хотела выжать из вложенных средств все до последней капли) и отправляется на свидание с дочерью шофера, которая ждет его на крытом теннисном корте в чудесном платье. Платье, способном изменить жизнь.

Платье для решающего свидания. – Хамфри Богарт, нервничавший из-за того, что роль его сократили и что его партнер Уильям Холден дружил с режиссером Билли Уайлдером, совершенно измучил всю съемочную группу. Ему было поставлено условие: если он будет вести себя подобным образом, то его роль просто вычеркнут из сценария. Увидев Одри в элегантном черном платье, зрители сразу же решили, что Сабрина и Лайнус действительно любят друг друга. Плотно облегающее талию коктейльное платье с маленькими бантиками на плечах имело глубокий вырез на спине и в проймах. А этот вырез вошел в историю моды под названием «декольте Сабрины». P.S. Не верьте ни единому слову Эдит Хед! Это платье было целиком и полностью придумано Живанши. Согласно документам съемочной группы, Одри приобрела все три костюма у Юбера, и студии не пришлось платить таможенные пошлины и указывать имя Живанши в титрах: костюмы являлись собственностью Хепберн. Для справки: черное платье стоило 560 долларов.

Инженю

В июне 1951 года в мраморном вестибюле «Отеля де Пари» в Монте-Карло царило непривычное оживление. Повсюду стояли камеры, тянулись кабели, бегали какие-то люди. В отеле снимали сцены фильма «Малышка из Монте-Карло». Неизвестная актриса в перерыве между съемками танцевала сама для себя. Элегантная пожилая дама в инвалидном кресле заметила ее – и была очарована. «Я не могла оторвать от нее глаз!» – вспоминала знаменитая французская писательница Колетт. «Это моя Жижи! – воскликнула она, обращаясь к своим спутникам. – Кто это создание?» Она потребовала, чтобы их познакомили. Колетт достаточно было лишь взглянуть на Одри Хепберн, чтобы понять: она нашла актрису для бродвейской постановки по ее роману «Жижи».

Колетт обратила внимание не на необычный костюм незнакомки (в тот момент на Одри были полосатые шелковые панталоны), не на ее актерские способности, проявившиеся в этой легкой французской комедии. Писательницу покорила некая аура, окутывавшая актрису, нечто такое, чего не могут дать женщине никакие дорогие наряды от лучших модельеров. Необычная внешность Одри и потрясающие костюмы от Живанши привлекли к актрисе внимание публики. Но удержать это внимание и остаться в памяти поколений она смогла только благодаря своему «внутреннему стилю». Писателей отличает богатая внутренняя жизнь. По-видимому, Колетт почувствовала в Одри родственную душу. А может быть, писательское воображение помогло ей увидеть Одри в ее первой главной роли на Бродвее.

По настоянию Колетт Одри отправилась в Нью-Йорк. После полутора месяцев напряженных репетиций она дебютировала в роли Жижи. Рецензии были благожелательными, но сдержанными. Зато публика стоя аплодировала актрисе!

Продюсеры, которых неспособность Одри форсировать голос приводила в полное отчаяние и которые даже пытались заменить ее за две недели до премьеры, неожиданно поняли, что постановка удалась. Юная девушка с глазами лани и темной челкой завоевала Бродвей. На следующий после премьеры день Одри залезла на стремянку и сама исправила свое имя на афише (там было написано «UDREY» вместо «AUDREY»). В тот момент ее успел сфотографировать репортер из «Daily News». Имя Одри было написано над названием спектакля: звезда родилась, и Голливуду вскоре предстояло ей покориться.

Конечно, стремительный успех никогда не бывает неожиданным. За признанием публики стояли годы страданий, безуспешных попыток чего-то добиться, проб и ошибок. А еще талант, вера и удача. Юная Одри обладала врожденным чувством стиля. Она отправилась в большой мир, вооруженная только надеждой и непоколебимой верой в себя. Самое интересное в этом периоде жизни Одри то, что она к тому времени уже обладала почти всем тем, что делало ее столь привлекательной.

Николас Дана, который танцевал с Одри в американском мюзикле в постановке Джерома Роббинса в 1948 году, запомнил, как зарождался стиль Одри. У обычной танцовщицы из кордебалета почти не было нарядов: «Одна юбка, одна блузка, пара туфель и берет, но при этом четырнадцать шарфов! Вы не поверите, что она проделывала с ними, неделя за неделей. Она надевала берет на затылок, набок, на другой бок – а то и складывала его пополам, что выглядело очень странно. У нее был дар. Она чувствовала, как нужно одеваться». Со временем Одри приобрела лоск, уверенность и признание. Но качествами, которые привлекали таких людей, как Колетт, она обладала с самого начала.

Впоследствии многие называли Одри Хепберн «королевой» – и не без оснований. Эдда Кэтлин ван Хеемстра Хепберн-Растон родила Одри в Брюсселе 4 мая 1929 года. Мать актрисы была голландской баронессой. Она всегда мечтала стать актрисой и оперной певицей, но положение семьи не позволило ей реализовать свои мечты. Отец Одри, Джозеф Хепберн-Растон, был бизнесменом англо-ирландского происхождения. Семейная жизнь родителей складывалась непросто. Особенно ее осложняли нацистские убеждения Джозефа, его алкоголизм и желание употребить богатства родственников жены на реализацию фашистских идей.

В мае 1925 года случилось немыслимое: Растон бросил жену и шестилетнюю дочь. Одри говорила, что уход отца – самая тяжелая травма в ее жизни. Мать за ночь поседела. Воспоминания Одри об этих событиях звучат просто душераздирающе: «Заглядываешь в лицо матери и видишь, что оно залито слезами. Ты в ужасе. Говоришь себе: “А что же будет со мной?” Ощущение такое, словно почва уходит из-под ног… Он и вправду ушел. Просто ушел и больше не вернулся». Несмотря на этот поступок, Одри продолжала любить отца. Она всю жизнь переживала, что он их покинул.

Впрочем, уход отца не лишил Одри радостей детства. В годы Второй мировой войны она жила в голландском городке Арнем. Одри всегда увлекалась балетом и в одиннадцать лет начала серьезно заниматься танцами. Это помогало ей бежать от реальности, находить красоту в несправедливом и жестоком мире. Несмотря на хаос военных лет, она не бросала занятия. Балет стал главным в ее жизни. Она собирала соседских ребятишек в доме своего деда и давала им уроки танцев. Станок она соорудила в просторном вестибюле с черно-белым мраморным полом. «Я давала уроки всем без исключения, – вспоминала она. – За урок я получала примерно двадцать пять центов. Мы танцевали под граммофон, который приходилось заводить, крутя ручку». К 1944 году, когда армии нацистов маршировали по Европе, балетные туфельки Одри окончательно развалились, но заменить их было нечем. В конце концов она приспособила для занятий единственное, что сумела найти, – деревянные туфли.

Но даже строгая красота балета не могла заслонить страшную действительность. Ходили слухи, что у семейства ван Хеемстра еврейские корни, а любимый дядюшка и двоюродный брат матери Одри были казнены как враги Третьего рейха. Оккупанты конфисковали семейный дом и деньги с банковских счетов. Хотя Одри была всего лишь ребенком, она занималась распространением антинацистской литературы и несколько раз едва не попала в лапы фашистов.

Одри на всю жизнь запомнила страдания, пережитые в годы нацистской оккупации. В пятнадцать лет она пережила «голодную зиму» – последнюю военную зиму 1945 года. В тот год многие умерли от голода и от эпидемии туберкулеза. Покойников было так много, что не хватало гробов. Одри впоследствии рассказывала, что в то время они ели луковицы тюльпанов и пытались печь хлеб из травы. Порой дома не было ничего, кроме воды. Пить приходилось очень много, чтобы хоть как-то заглушить чувство голода. А порой Одри ложилась спать днем, чтобы сохранить силы. Видя, как мать из сил выбивается, чтобы добыть еду, Одри «добровольно» вызвалась обходиться без пищи. Сформировавшаяся привычка сохранилась на всю жизнь. В тяжелые моменты она просто переставала есть.

Когда Голландию освободили от нацистов, рост Одри составлял 168 см, а вес – 41 кг. Она страдала анемией, астмой, желтухой и рядом болезней, связанных с плохим питанием. С одиннадцати до шестнадцати лет Одри питалась очень скудно, и это повлияло на ее обмен веществ. Хотя она выросла еще на дюйм и во взрослой жизни весила 50 кг, ей всегда приходилось бороться за сохранение веса. Ее знаменитая «мальчишеская» фигура вызывала восхищение во всем мире, однако Одри была обязана ею не только генетическим особенностям (она говорила, что сложена в точности как бабушка по отцовской линии), но и трагическим обстоятельствам жизни.

Тяжелое детство оставило не только физический, но и психологический и эмоциональный след. В 1990 году Фил Донахью в интервью спросил у Одри, не является ли причиной ее неуверенности в себе военное детство. «Нет, дело не в нем, – ответила она. – Гораздо большее влияние на мою жизнь оказал уход отца. Это событие повлияло на все мои личные отношения. Я влюблялась, выходила замуж, но в душе моей жил постоянный страх оказаться брошенной… Когда есть то, что любишь больше всего, всегда боишься это потерять».

Уход отца, ужасы нацистской оккупации, лишения военного времени – оправиться от всего этого очень тяжело. Хотя на знаменитых фотографиях Сесила Битона глаза Одри лучатся радостью, в глубине их все равно таится грусть. Одри знала, что за дверью прячутся волки. Дочери баронессы приходилось рыскать по замерзшим помойкам в поисках съестного. Она не понаслышке знала, что такое потерять все. Она видела, как рыдала от страха ее несчастная мать. Детство Одри сделало ее одновременно и сильной, и очень уязвимой, обогатило ее личность – и напрочь отделило ее от большинства американцев ее поколения. Друг Одри, Роджер Карас, говорил: «После такого жизненного опыта можно стать либо жестким, либо очень нежным. Она стала нежной». Полли Мелен, работавшая с юной Одри в фотостудии Ричарда Аведона, который снимал актрису для журнала «Harpers’ Bazaar», согласна с Роджером: «В Одри была колоссальная нежность. Работать в таком бизнесе и сохранить такую нежность трудно, очень-очень трудно. В этом мире человек человеку волк. Думаю, она обладала невероятно твердым характером. Она выросла в такой семье! Она прекрасно знала, кто она такая, у нее была история, было происхождение».

Адольф Гитлер покончил с собой 30 апреля 1945 года. Через несколько дней, 4 мая, Одри исполнилось шестнадцать лет. Голландия была освобождена. Одри вспоминала: «Это был самый лучший подарок в моей жизни!» Прошло всего несколько дней, и канадские солдаты подключили к электрогенератору кинопроектор на центральной площади и показали жителям города голливудский фильм – первый, который Одри и ее приятели увидели за годы войны. Новости из внешнего мира заставляли задуматься о будущем. Одри хотела разобраться в себе. Она была страшно застенчива и не отличалась честолюбием, ей хотелось всего лишь обеспечить себя и свою мать. Она мечтала стать балериной. (После получения «Оскара» за «Сабрину» она призналась, что «гораздо проще быть застенчивой балериной, чем застенчивой актрисой».) Вскоре после освобождения Голландии Одри с матерью отправились в Лондон: баронесса чувствовала, что там больше возможностей для дочери.

Баронесса приняла правильное решение. Мать и дочь были очень близки. Живя в Лондоне, Элла делала для Одри все: работала маникюршей, цветочницей, даже служила консьержкой в жилом доме № 65 по Саут-Одли-стрит в Мэйфере – и все ради того, чтобы оплачивать балетные уроки дочери. Элла возлагала на Одри огромные надежды: она добьется всего – даже того, о чем сейчас они не могут и мечтать. Одри всю жизнь знала, что мать ждет от нее многого. А пока что они просто боролись за жизнь, и Одри была благодарна Элле за жертвы, на которые та пошла. Хотя внешне они не были похожи, Элла в значительной степени повлияла на чувство стиля дочери. Однажды Одри сказала: «Моя мать научила меня сохранять идеальную осанку, быть осторожной с вином и сладостями и выкуривать не больше шести сигарет в день». И в этих словах была лишь доля шутки.

Несмотря на близость, мать с дочерью не всегда понимали друг друга. В юности Элла хотела быть стройной и красивой и стать актрисой. Она говорила подруге: «Ну разве не забавно, что теперь у меня есть дочь, которая обладает всеми тремя этими качествами?» Мать Одри безумно гордилась успехами дочери – и они ее не удивляли. Элла и не согласилась бы на меньшее. Однако она, как и многие матери, не умела говорить дочери о своей любви. Она проявляла свою привязанность к ней иначе: прилагала все усилия для развития дочери, делала все, чтобы карьера Одри сложилась успешно. «Без матери Одри никакой Одри никогда бы не было», – как-то раз заметил приятель актрисы.

Напряженность в отношениях порой приводила к ссорам, и Одри постоянно не хватало любви и внимания – она сама в этом признавалась. Чувствительной девушке было трудно расти с матерью, скупой на проявления чувств. Однажды у Одри вырвалось: «Да, у меня была замечательная мать, но, как я теперь понимаю, она была не самым нежным и ласковым человеком. Она была прекрасной матерью, но выросла в эпоху… строжайшей дисциплины и жестких правил. В ней жила огромная любовь, но она совершенно не умела ее проявлять. И была очень суровой. Я всю жизнь искала тех, кто захотел бы меня приласкать. И такими людьми стали мои тетушки. Я никогда их не забуду».

Хотя баронесса Элла ван Хеемстра гордилась успехами своей единственной дочери, она никогда ей об этом не говорила. Самым большим комплиментом, которого могла ждать Одри, были такие слова: «При том что у тебя нет таланта, просто удивительно, чего ты сумела добиться». Мать всегда поощряла в дочери скромность, и Одри старательно держалась в тени. Она полагала, что это связано «не только с огромным желанием получать любовь, но и с искренним стремлением давать ее, с непреодолимой потребностью дарить любовь».

Одри даже обняла и расцеловала своего агента Майкла Блэка при первой же встрече. Целовать своего агента – в Голливуде это было неслыханно! Агент – это же злодей, который каждый день с радостью общается со злодеями – руководителями студий и получает за это 15 процентов от актерских гонораров. (Впрочем, агент Одри вполне заслуживал поцелуя. Говоря о неподражаемом стиле Одри, мистер Блэк в столь же неподражаемой манере замечал, что актриса была восхитительна всегда, даже когда добавляла в контракт много лишних слов.)

Одри на всю жизнь запомнила суровые уроки матери. В 1991 году в нью-йоркском Линкольн-центре в ее честь была устроена торжественная церемония. Весь мир лежал у ее ног. Одри выглядела ослепительно в роскошном платье с парчовым жакетом от Живанши. Она улыбнулась собравшимся и сказала: «В детстве меня учили, что неприлично привлекать к себе внимание, что недопустимо стремиться к главным ролям». Публика рассмеялась, полагая, что Одри проявляет привычную скромность. И лишь немногие знали, насколько твердо она заучила этот урок.

В 1948 году Одри получила небольшую стипендию, и это позволило ей заниматься в знаменитой балетной школе Мэри Рамберт, с которой танцевал сам Вацлав Нижинский. К тому времени, когда Одри стала посещать занятия, Рамберт уже перевалило за шестьдесят, и она завершала свою блестящую карьеру, вершиной которой было создание первой в Англии постоянной балетной труппы. В школе девушка, получившая имя Эдда Кэтлин ван Хеемстра Хепберн-Растон, стала называть себя просто Одри Хепберн.

Почти на всех фотографиях Одри, сделанных в тот период в Лондоне, мы видим ее в трико и балетках. Она хотела стать танцовщицей. Балет привлекал ее больше всех других искусств – и более всего соответствовал ее личности. Балет развил в ней дисциплину и умение сконцентрироваться. Детские уроки она усвоила на всю жизнь, они наложили неизгладимый отпечаток на ее характер.

Балет помог Одри отточить ее природную грацию – самый неуловимый, но в то же время самый важный аспект ее стиля. Своей грациозностью Одри была обязана не искусству французского кутюрье и не своей хрупкой фигурке. Ее изящество, как интеллигентность и воображение, было свойством ее натуры. Грация проявлялась в любом ее движении, осанке, интонации, даже в подписи. Когда мы говорим о грациозности, то прежде всего вспоминаем Одри. Она невероятно красиво двигалась. Друг актрисы, знаменитый художник моды Джо Юла, говорил: «Она была балериной, поэтому каждое ее движение сравнимо с симфонией. Когда она шла, то напоминала видение – ни у кого в мире не было такой походки».

Изяществом Одри одарила сама природа, но двигаться просто волшебно ей, несомненно, помогли уроки балета в детстве и юности. В сиротском приюте Коко Шанель воспитывали монахини, и она на всю жизнь запомнила суровую простоту их черных одеяний. Хепберн же не забыла тех плие, которым ее учила в Лондоне Мэри Рамберт. Шанель сумела превратить детские впечатления о скромной монастырской одежде в образ идеального костюма, который популярен и сегодня. Одри превратила походку в произведение искусства.

Однако не только занятия балетом, но прежде всего богатая и напряженная внутренняя жизнь сделала образ Одри незабываемым. Все ее знакомые и близкие единодушно утверждали, что она всегда была удивительно сосредоточенна. По воспоминаниям Одри Уайлдер, Хепберн обычно держалась очень спокойно и ровно. Арт-директор Tiffany Джон Лоринг, друживший с актрисой, отмечал ее удивительную твердость и готовность отстаивать свои жизненные принципы. «Она говорила, словно писала. Тщательно обдумывала слова и произносила их довольно медленно, как будто они слетали с ее уст впервые, а не звучали уже миллион раз. Она всегда сначала думала и только потом говорила. И всегда высказывала собственное мнение, а не позаимствованное у кого-то еще. Кстати, именно это делает ее современной в любую эпоху». Одри обладала редкой способностью в конкретный момент полностью сосредоточиваться на чем-то одном. Ее подруга вспоминала: «Когда она приходила на примерку, то все остальное для нее переставало существовать. Когда она читала книгу, то только читала. Когда ей делали прическу, она не курила, не жевала бутерброды, не болтала, как это делают другие. Она целиком и полностью концентрировалась на своем деле».

В этом отношении Одри была похожа на своего будущего партнера Фреда Астера, который каждый день по четыре часа занимался танцами. Танец научил их, что умение собраться приносит превосходные результаты. Оба знали, что главная их задача – создать впечатление, будто каждое движение дается легко, без малейшего усилия, а уж какой ценой это будет достигнуто – не важно. (Партнер Одри по «Сабрине» Хамфри Богарт тоже отмечал это ее качество: «Она очень дисциплинированна – как все эти балетные барышни!») Одри, как и Коко Шанель, Фред Астер, Бэйб Палей и другие иконы стиля, отлично знала, что ее идеал – это совершенство, простота и грация. Но достичь этого идеала просто так невозможно. Для этого требуются колоссальные усилия и строжайшая дисциплина.

Примером самодисциплины Одри может служить ее знаменитая фигура. Одри приехала в Лондон после голодных военных лет. Там она начала питаться правильно и сразу стала, по ее собственным словам, пухлой: ее вес достиг 59 килограммов. «Я была одержима едой, – вспоминала актриса. – Ела все, что попадалось мне на глаза, и в любых количествах. Могла съесть целую банку джема. Я с ума сходила от еды. Я поглощала все, до чего могла дотянуться, и стала довольно пухлой – набрала девять килограммов». Вскоре Одри решила, что при росте 170 см вес должен составлять 50 килограммов. Сделав над собой невероятное усилие, она отказалась от хлеба и сладостей и за месяц похудела на девять килограммов. Стройную фигуру она сохранила на всю жизнь.

Пусть вас не обманывает естественная элегантность Одри. Было бы наивно думать, что ее облик сформировался сам собой, по воле случая. При первом знакомстве и Эдит Хед, и Юбер де Живанши были поражены способностью Одри анализировать свою внешность. «На себя нужно смотреть объективно, – советовала она своим поклонникам, еще только начиная актерскую карьеру. – Анализируйте себя. Относитесь к себе как к инструменту. Вы должны быть абсолютно честны с собой. Выявите свои слабости, не пытайтесь их скрыть. И постарайтесь развить в себе другие качества».

В своем балетном классе Одри была самой высокой. «Все, что у меня было, я пыталась превратить в достоинства, – говорила она. – Вместо того чтобы работать над аллегро – быстрыми короткими движениями, – я брала дополнительные уроки адажио, чтобы в полной мере использовать свой рост и длинные ноги». В холодной балетной студии Одри научилась тому, что через несколько лет Юбер де Живанши использовал в высокой моде.

После месяца занятий Рамберт отозвала Одри в сторонку и сообщила ей горькую правду: «У тебя замечательная техника, ты всегда сможешь преподавать, но тебе никогда не стать примой». Одри была просто убита. Спустя много лет она рассказала своему сыну Шону, что в тот день, вернувшись домой, хотела только одного – исчезнуть. Ее мечта рухнула. Когда Шон говорил об этом, у него дрожал голос – так сильна была боль матери. «Но поскольку ей нужно было работать и зарабатывать, она решила пойти в театр. И у нее неплохо получилось!»

Одри раздумывала, чем заполнить пустоту, образовавшуюся после крушения мечты о балетной карьере. Она и раньше иногда подрабатывала в рекламе, чтобы получить несколько шиллингов, однако редко улыбалась, зная, что зубы ее далеки от совершенства. Так, сама того не желая, она придала своему образу таинственности и загадочности. Она снялась для рекламы средств по уходу за кожей «Lacto-Calamine». И тут же увидела свои фотографии в витринах тысяч аптек. Она нашла себе агента («Вообще-то это агент нашел меня», – с привычной скромностью говорила Одри), начала выступать в кордебалете в мюзиклах, которые шли в театрах Вест-Энда. Одри участвовала в таких мюзиклах, как «Ботинки на высокой шнуровке» (1948), «Соус тартар» (1949) и «Пикантный соус» (1950).

Именно тогда была сделана фотография, символизировавшая переходный период в жизни Одри. На ней она вместе с двумя другими девушками из кордебалета в спектакле «Соус тартар». Фотография постановочная: две девушки сидят на блоке льда, а Одри – чуть позади. На ней платье в крестьянском стиле с рукавами-фонариками, волосы развеваются на ветру. Белые балетки кажутся слишком большими для хрупкой фигурки. До изысканных туалетов, творений Живанши, еще очень далеко. Одри выглядит веселой, кажется, что ей лет двенадцать, не больше. Но уже на этой фотографии в ее открытом лице есть нечто такое, что сразу приковывает взгляд.

Годом позже, в 1951 году, Одри получила свою первую роль в кино. В британском фильме «Смех в раю» она произнесла единственную фразу: «Кто-нибудь хочет сигаретку?» Пусть роль была крохотной, но Одри все же ее получила. Девушка с подносом сумела произвести такое впечатление, что ей предложили семилетний контракт со студией Associated British Films. Одри контракт не подписала – она не хотела быть связанной с одной студией, особенно с английской. Ей было совершенно ясно, что самые перспективные фильмы снимают в Америке. Решение оказалось правильным, так как очень скоро в вестибюле «Отеля де Пари» ее заметила Колетт и сразу же предложила ей главную роль в бродвейской постановке «Жижи».

Но еще до того, как Одри отправилась за океан играть на Бродвее юную француженку, которая не захотела становиться дорогой кокоткой, ее агенту позвонили из лондонского отделения студии Paramount. Одри пригласили на пробы в новый фильм, на роль наивной европейской принцессы, которая сбегает от своей свиты, проводит ночь в городе и знакомится с американским журналистом. На роль журналиста уже утвердили Грегори Пека, режиссером был Уильям Уайлер, художником по костюмам – Эдит Хед, съемки планировались в Риме. Все было готово – недоставало только актрисы на главную роль. Кинематографисты обшарили два континента, но так и не нашли свою принцессу.

Одри вспоминала: «Мой агент сказал, что планируются съемки фильма “Римские каникулы”. Им нужна была неизвестная актриса, и они просмотрели множество девушек. Мне нужно было встретиться с неким Уильямом Уайлером, а я понятия не имела, кто это такой. Мне назначили встречу в отеле “Кларидж”. Я поднялась в номер Уайлера. На мне было мое единственное приличное платье. Я страшно нервничала: я не знала, чего от меня ожидают. Уайлер оказался очень приятным человеком. Он взглянул на меня. Кажется, наша первая встреча длилась не более пяти минут».

Но эти пять минут имели огромное значение, поскольку Уайлер тут же сообщил, что актриса найдена. Ему не понадобились даже экранные пробы. Уайлер вспоминал: «Она произвела на меня огромное впечатление. Передо мной была очень собранная, очень умная, очень талантливая и очень амбициозная девушка». Но Уайлеру хотелось убедиться в том, что и на экране Одри останется такой же. Только после этого ее можно было утвердить на главную роль. Поскольку времени на кинопробы у него уже не хватало, он договорился с британским режиссером Торолдом Дикинсоном. Уайлер оставил точные инструкции относительно того, что ему нужно. Позже он вспоминал: «Проба – вещь очень рискованная. Хорошая актриса может плохо показаться на пробах. Все зависит от условий. Выявить истинную натуру очень трудно – люди нервничают, ведут себя неестественно. Поэтому я попросил режиссера использовать старый трюк: не выключать камеру и звук и после окончания сцены, рассчитывая на то, что девушка этого не заметит». Это позволило бы увидеть Одри в ее естественном состоянии.

Прослушивание проходило на Pinewood Studios в окрестностях Лондона. Одри почти ничего не знала о Голливуде, еще меньше об Уильяме Уайлере и уж совсем ничего об Эдит Хед. «Я уехала из Голландии всего четыре года назад, – вспоминала Одри. – Мы не видели никаких американских фильмов, поэтому я практически ничего не знала». Знала она только одно: Уайлер приехал в Англию в поисках неизвестной актрисы – в этом, по ее собственным словам, и состояло ее единственное достоинство. «Я не представляла, кто такой Уильям Уайлер, не знала, что он может сделать для моей карьеры. Я вообще ничего не знала – и точка! – смеялась Одри. – Я была ужасно глупой, ужасно молодой. Я пришла в восторг от того, что меня пригласили на пробы и что я явно понравилась этим людям». Одри не думала о карьере актрисы, она всего лишь надеялась на то, что если постарается и выучит свой текст, то ей дадут попробовать свои силы.

«Маленькой балерине» из Лондона не о чем было беспокоиться. Ее черно-белая проба оказалась великолепной. Одри вспоминала: «Я никогда прежде не играла, не получала ролей со словами. Там находился какой-то молодой человек, который подавал мне реплики. Я была настолько неопытной, что вообще не знала, что делать. Думаю, Торолду я не понравилась. Но он не сдался и сумел спасти ситуацию. Он сказал: «Ну хорошо, мы все сняли. Может, вы переоденетесь и немного поговорите со мной? Мне нужно кое-что выяснить». Я натянула свитер и брюки, вернулась на площадку, и мы стали болтать. Он задал мне кучу вопросов: обо мне, о моей работе, даже о военных годах в Голландии. И тут я неожиданно заметила, что камера по-прежнему работает. Я покраснела и сразу же напряглась. Но проба была уже готова. Он снял меня максимально естественной, в обычной обстановке. Я не пыталась играть». Хотя Одри всегда была очень застенчивой и даже немного скрытной, но ее выразительные глаза выдают ее. Она хочет, чтобы мы ее полюбили. Глядя на эту неизвестную юную девушку, мы не можем не поддаться ее обаянию. Сама того не сознавая, Одри всех очаровывала с первого же взгляда.