Леонид Панасенко
      Садовники Солнца
      И будущее в нас дрожит светло и страстно:
      В нас брезжит человек из завтрашнего дня!
      Верхарн
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРОСТО ЖИТЬ
      ЗАГАДКА ЮДЖИНА
      - Ну? - Юджин Гарт поощрительно улыбнулся. - Как наш "ящик"?
      Четверка друзей сидела на серой с красными прожилками глыбе камня и угрюмо молчала. Это и был злополучный "черный ящик", или, как назвал его Илья Ефремов, "камень, в котором что-то есть".
      - Понимаю, - в улыбке руководителя Школы мелькнула тень удивления. Что, никаких предположений?
      - Никаких, - подтвердил Егор.
      - Может, догадки, эмоции? - упорствовал Юджин. - Все-таки четыре почти сформированных Садовника и элементарный "черный ящик", вещь со скрытым смыслом. Слава, ты защищал реферат о пользе коллективного мышления. Где же плоды теории?
      - Внутри камня что-то стучит, - сказал Славик. - Ритмично.
      - А что подсказывает интуиция? - Юджин обвел друзей насмешливым взглядом. - Какое настроение вызывает у вас "ящик"? Может, есть какие ассоциации?
      - Глушь, мрак, тупик и могила, - тут же выдал Славик.
      - Чересчур отвлеченно, - поморщился Юджин.
      - Музыкальная шкатулка, - буркнул Илья.
      - Понимаю, - руководитель Школы покачал головой. - И это лучшая группа! Смех и грех!
      Илья, как он хвастался на занятиях по физиогномике [учение о выражении человека в чертах лица и формах тела], различал двадцать шесть оттенков юджинской улыбки. Это была, пожалуй, двадцать седьмая ее разновидность на лице Гарта одновременно отразились недоумение и насмешка.
      - Тогда так, - сказал он. - Раз не можете постичь секрет, похороните свой "черный ящик". Заройте в землю, бросьте в озеро. Что угодно... Вы сегодня разъезжаетесь, а хранить его негде да и незачем. Будем считать процедуру захоронения "черных ящиков" новым обрядом. Для таких могучих групп, как ваша. Ступайте. Но только без штучек. Чтоб никакой там гравитации. Ручками все, ручками. Как говорится в древней книге, - в поте лица своего.
      - Мне на комиссию, - напомнил Антуан. - За назначением.
      - Обойдемся и втроем, - хмуро бросил Илья. - Пошли, ребята.
      "Черный ящик", то есть загадка, или, как еще говорят, система, конструкция и принципы работы которой неизвестны, полагался по традиции. Каждой группе за неделю до отъезда из Школы вручали "нечто". Это был шуточный неофициальный экзамен: будущим Садовникам предлагалось узнать, что в "ящике" заключено.
      Девятой группе удача на сей раз изменила. Их "нечто" оказалось обычной глыбой камня. Друзья всячески исследовали свой "черный ящик", но, кроме тихих ритмичных толчков, исходивших из толщи камня, других поводов к размышлениям не нашли. Содержимое глыбы оставалось тайной.
      - "Черные ящики" тоже надо снабжать ручками, - недовольно проворчал Егор, когда они свернули с широкой аллеи парка на тропинку, ведущую к озеру. - Из рук выскальзывает, чертова каменюка.
      - Опозорились мы, братцы, - вздохнул Славик. И тут же предложил: Давайте передохнем, сил нет.
      - Раз, два, бросили! - скомандовал Егор. Двухсоткилограммовая глыба глухо долбанулась о землю.
      Илья на всякий случай наклонился, приник ухом к шершавому камню. Звук то пропадал, то возвращался. Глухой, ритмичный, неистребимый.
      - Не вижу смысла, - сказал Илья. - Мы любим традиции, обряды. Охотно создаем их... Но к чему нагромождение загадок? Мало того, что сдаем сложнейшие экзамены, так еще ломай голову над "черными ящиками".
      - Ломать голову еще можно, - возразил Егор. - Хоронить их тяжело. Тебе что, ты здоровый. Культурист. А я щуплый.
      Илья засмеялся.
      - С глаз долой, из сердца вон! - решительно заявил он. - Потащили!
      Озеро предстало таким, как всегда: неухоженным, с топкими берегами и широким кольцом камыша, охранявшим проталину воды. Над высокой травой то и дело зависали стрекозы, а под зыбким слоем дерна вызревал торф, пахнущий тиной и лепехой. Мостик для купания и скамейки на берегу были угловато-древние, деревянные, хотя дотошный Антуан как-то уверял друзей, что это пластиковая имитация.
      Девятая группа молча втащила свою "вещь со смыслом" на мостик, поднатужилась.
      "Черный ящик" безропотно плюхнулся в воду.
      - И волны скрыли тайны лик, - продекламировал Егор.
      Ребята вымыли руки, вернулись на берег и стали поджидать Антуана.
      - Вы когда улетаете? - спросил Илья у Егора и Славика. Он знал, что друзья получили направление в одну экспериментальную лабораторию, в Днепропетровск.
      - После обеда, - Егор свел белесые брови и посмотрел на товарища так, будто и в самом деле был виновен, что они со Славиком улетают, а Илья остается.
      - Чудак-человек, - проворчал тот и опустился на зеленый ковер травы. Что вы меня жалеете? Без экзамена из Школы не выпустят, а чем плохо позагорать пару лишних денечков?
      И в это время на них обрушился торжествующий крик:
      - Р-ре-бята! Мне спорить с богами... Я - Зевс, я - Громовержец!
      Антуан прилетел на гравипоясе. Он лихо спикировал на середину озерца, помчался к друзьям, вздымая тучи брызг, но, по-видимому, слишком рано выключил поле и ухнул в десяти шагах от берега в предательскую трясину. Ухнул хорошо, чуть ли не по уши. Тут же, под дружный хохот, взлетел опять и через мгновение уже отряхивался, срывая с себя зеленые космы тины.
      - Ну и Громовержец, ну и учудил, - смеялся Славик. Его широкое смуглое лицо с чуть раскосыми глазами выражало такое веселье, что Антуан тоже заулыбался.
      - Какой ты Зевс, - сказал Егор, деловито снимая с его плеч мокрые путы. - Болотный леший - еще куда ни шло.
      - С богоподобными... - защищался Антуан.
      - Лети лучше выкупайся, - посоветовал Илья, не поднимая головы. Узкие листики травы щекотали ему лицо. Непонятно - то ли плакать хочется, то ли дальше дурачиться.
      - Нет, я серьезно, ребята, - Антуану, по-видимому, не терпелось поделиться своей радостью. - Мне поручили проверить состоятельность протеста Парандовского.
      - Ого! - воскликнул Егор. - Чему же ты радуешься? Спорить с таким философом...
      - Почему обязательно спорить? - удивился Илья, приглядываясь к большой стрекозе, сновавшей рядом с людьми. - Возможно, Парандовский прав. Скорее всего, прав.
      - Не знаю, - Антуан развел руками. - Честно говоря, ничего не знаю. Протест не публиковался... А то, что он связан с изучением Геи, вам известно не хуже меня.
      Илья вдруг вскочил.
      - Братцы, подождите. Чуть не забыл. У меня для вас сюрприз.
      Он достал из куртки бумажный свиток, развернул его. С левого угла плотного листа на красном шнуре свисала сургучная печать.
      - Все по закону, - сказал Ефремов, заметив, что друзья смотрят на печать. - Юджин приложился. Знак Солнца, как и полагается. Слушайте! Полдня вчера сочинял...
      Он откашлялся и уже вполне серьезно продолжил:
      - Кодекс Садовников... Получив в свое распоряжение все земные блага, достигнув полного изобилия, объединенное человечество не имеет теперь более высокой цели, чем забота о счастье и духовной гармонии каждого. Служба Солнца - это союз добротворцев и сеятелей положительных эмоций, союз хранителей коллективной морали общества... Помни, Садовник: нет краше сада, чем сад души, и пусть всегда в нем будет солнечно... Все для духовного блага человека, все во имя его... В мире нет чужой боли!.. Свято чти третью заповедь, но бойся оказаться назойливым... Всякое истинно доброе желание достойно того, чтобы быть исполненным... Будь бережен. Звание Садовника человеческих душ навсегда отнимает у тебя право на ошибку... Помни, наконец, главную заповедь: счастье должно стать неизбежностью.
      - Здорово! - Егор пожал Илье руку. - Настоящий меморандум. Однако меня смущает последняя заповедь. Чересчур категорично. Счастье нельзя навязывать, Илья. Ты обрекаешь людей на неизбежное счастье. Мне видится здесь принуждение, а посему эта заповедь имеет крупный заряд дискуссионной энергии.
      - Кодекс - не догма, - вступился Антуан. - Объясни там, Илья, что мы не заставляем, а учим человека быть счастливым.
      - А я бы еще добавил к определению Службы Солнца, - Славик на миг запнулся. - Словом, что это организация, которая приумножает сумму человеческого счастья в коммунистическом мире.
      - Все это хорошо, даже замечательно. - "Егор опять свел брови, подумал. - Но не для нас, горемык от науки. То есть, я хотел сказать, что Кодекс Ильи глобален. Пусть он отдаст его Юджину или даже в совет Мира...
      Егор взглянул на друзей, на тихую заводь лесного озера.
      - А нам, ребята, нужно что-то свое... Сегодня день Прощания. Нам нужно что-то маленькое, но обязательно свое. Для четырех. Как знак, как уговор... Что-нибудь такое... Например...
      Тут он вдруг ловко подпрыгнул - вперед и в сторону, взмахнул рукой.
      - Какая красавица, - прошептал Егор, осторожно придерживая стрекозу за брюшко. Та свела прозрачные лепестки крылышек, и в них зажглись радужные разводы, затеплились искорки света. - Это и будет наш знак, ребята. Знак Стрекозы! Нас четверо... И судьбы наши соединены так же естественно, как крылья этого маленького создания... Жизнь, конечно, разбросает нас. Но в горе и в радости - Знак Стрекозы!
      - В горе и в радости! - повторили друзья.
      ЭКЗАМЕН
      Метров через триста лето кончилось. Исчезла зелень, меньше стало птиц. Среди камней лежали пласты подтаявшего снега. Еще через десять минут быстрой ходьбы Илья стал проваливаться в белое зыбучее крошево выше колен. Вот он - заповедник Зимы.
      "Пора", - решил Ефремов.
      Он попробовал сломать лыжу о колено. Упругое дерево гнулось, пружинило. Тогда Илья примерился и изо всей силы ударил лыжей по стволу ближайшей сосны. Сверкнуло бело и холодно, сбило с ног. Смеясь, Илья выбрался из снежного сугроба, который откуда-то из поднебесья сбросило на него дерево. Отфыркался. Лыжа, как и следовало ожидать, треснула пополам.
      "Отлично, - подумал Илья. - Теперь еще надо выбросить браслет связи. Где это видано, чтобы настоящий турист брал с собой браслет связи? Что еще? Ага, рванем здесь куртку - для пущей убедительности. Раз лыжу сломал, значит, падал. Готово. Сейчас будем напрашиваться в гости..."
      Горы и сосны. Они стояли вокруг торжественные, занесенные нетронутыми снегами. Над дальним ельником падало вечернее солнце и никак не могло упасть. Оно расцветило снег - румяный наст полян чередовался с четкими голубыми тенями деревьев и скал.
      "Какой великолепный пейзаж с соснами, - подумал Илья, оглядываясь. Жаль, что я уже сделал фильм о соснах. А ради двух-трех кадров нарушать сюжет не стоит. Тем более летний сюжет - пыльца, живица, золотистый свет, отсвет, отзвук... Эх..."
      Вот и коттедж Анатоля. Стандартный двухкомнатный модуль с красной башенкой энергоприемника. Ничего необычного, правда, вон поленница возле стены. Энергоприемник и дрова?.. Интересно, чем сейчас занят отшельник? Илья вспомнил автопортрет Анатоля. Узкое лицо, шишковатый лоб. Рот улыбчивый, а глаза грустные. Как у больного щенка... Мальчишка, словом.
      - Эй! - крикнул Илья, выйдя на тропинку. - Есть кто живой?
      Анатоль на самом деле оказался крепче, чем тот парнишка, который на холсте выглядывал из усеянного дождинками окна. Рослый, загорелый, в коричневом свитере. "Мне бы так повольничать, - подумал Илья, когда знакомились. - Карпаты. Вечные снега. Климатологи постоянно поддерживают минус семь. Тишина... О чем я, чудак? Да от такой тишины и глохнут сердца".
      На лыжу Анатоль даже не глянул.
      - Пустяк. У меня такого добра...
      В доме пахло сушеными травами, в камине теплился огонь. На полках какие-то черные, замысловатой формы корни, потешные фигурки зверей, камни. Во второй комнате мольберт, несколько подрамников, кисти. Не орудия вдохновенного труда, а просто вещи - сразу видно, что ими давно не пользовались.
      - Вы кстати сломали лыжу, - Анатоль методично собирал на стол. - А то я здесь немного одичал. Года два назад приглянулось это местечко. Написал несколько этюдов, дом заказал - привезли. А потом застопорило... Уезжать не хочется - не тянет в город, и одиночество заедает... Странная ситуация.
      "Это хорошо, если заедает, - отметил про себя Илья. - Очень даже хорошо".
      Он присел на пень, приспособленный под стул, и на минуту вернулся в день вчерашний.
      Ефремов с утра маялся. Все однокашники давно получили экзаменационные задания, их уже с полным правом можно называть Садовниками, а он слоняется по Школе и нет никому до него дела. Вон Егор со Славиком почти месяц на своей станции работают, Антуан "и того раньше - за три дня решил судьбу протеста Парандовского, а он...
      Чтобы не бередить душу, Илья забрался в бассейн. Отрабатывал "форсаж" так кто-то назвал способ скоростного плаванья, когда за тобой, словно за мощным катером, вскипает бурунный след, когда кажется, что ты не плывешь, а бежишь по воде. Здесь и нашел его наставник.
      - Вот тебе еще один "черный ящик". Еле уговорил комиссию, чтобы поручили. - Иван Антонович постучал в прозрачную стенку сушилки карточкой экзаменационного задания, и Илья буквально обмер от радости: карточку пересекала красная полоса - "угроза для жизни".
      - Иван Антонович... - Илья не находил слов. - Как же так? Жизнь охраняют только опытные Садовники.
      - Не радуйся особенно, - сказал наставник, - это сложное дело. А опыт... Кто знает его истинную цену? Да еще в нашей работе. Садовником родиться надо... Читай.
      Илья мгновенно пробежал глазами скупой текст экзаменационного задания:
      "Анатоль Жданов. Живописец, спортсмен. Поражен депрессией без ярко выраженных причин. Пассивен, чуждается людей. Продолжительность аномалии десять-одиннадцать месяцев. Творчеством все это время не занят. Живет в Карпатах, в климатическом заповеднике Зимы. Один..."
      - Кстати, Жданов недавно пытался покончить с собой, - взгляд наставника стал строгим. - Возвращался домой на гравилете и вывел из строя автопилот. Естественно, сработали перехватчики, а он потом все твердил, что ненарочно вышло. Мол, аппарат толкнуло, и он, ухватившись за пульт, случайно отключил автопилот... Ложь, причем довольно неуклюжая.
      - И я должен... - начал Илья, не понимая до конца, в чем будет заключаться его задача.
      - Ты должен выяснить причину его депрессии. Помочь Анатолю разобраться в самом себе. Неназойливо, бережно. А чтобы он не замкнулся, не затаился, постарайся познакомиться как бы случайно. Придумай какой-нибудь ход.
      Илья насторожился.
      - Иван Антонович, это же хитрость... обман. Я не собираюсь пользоваться такими методами. Я понимаю, в исключительных случаях...
      - Ничего ты не понимаешь. Угроза для жизни - разве это не исключительный случай? Тем более, что заключение психиатров двухгодичной давности. Визит "в лоб" вообще может все испортить.
      ...Дрова в камине разгорелись - автоматика выключила свет. В окно постукивал ветер, и сумерки, подсвеченные сиянием снежных склонов, так и не смогли сгуститься. Оказывается, отметил Ефремов, и в горах бывают белые ночи.
      Илья улыбнулся молчаливому хозяину дома.
      - Я тоже рад, что попал к вам в гости. От скуки, конечно, не умирают (сейчас самое время, - подумал он, включая карманный контур поливита, мыслей его, конечно, не прочтешь, но эмоции и отдельные яркие образы уловить можно), но я вам, честно говоря, не завидую. В такой глухомани волком завоешь...
      И в это мгновение пришел контакт:
      "Вокруг снегА. Холодные, будто тоска в пустом доме... Ирина машет рукавичкой с соседнего холма, резко отталкивается палками. Двое лыжников среди сосен. Летят навстречу друг другу. Ирина что-то весело кричит, делает крутой вираж, чтоб избежать столкновения. А я нарочно - наперерез. Падаем. Ловлю ее неспокойные губы. Каштановые волосы рассыпались на снегу. Горячее дыхание. Безумные руки... "Нет", - заледенела вдруг, высвободилась. "Когда мы будем вместе? Когда женой мне станешь?" - "Чудак ты, Толь. Мне с тобой скучно. По-ни-ма-ешь? Ты ищешь во мне не огонь, а покой. А мне ненавистен покой"... Мне, мне, мне. Как больно слушать. Хочу - мы, нас. И не обманывай себя. Она никогда не любила тебя, по-ни-ма-ешь! Иначе не леденела бы всякий раз. Иначе тело ее не пахло бы снегами... Ты для нее каприз, прихоть, зигзаг женской логики..."
      - Устали с дороги? - спросил Анатоль. - В Карпатах сейчас и на лыжах нелегко - снега глубокие, мокрые. Все-таки лето сказывается... Нажмите рычажок в подлокотнике. Это славное кресло - превращается в удобную тахту.
      - Спасибо, не беспокойтесь, - поспешно ответил Илья.
      Он благодарил Анатоля не за предложение - обыкновенный рефлекс гостеприимства, - а за его неназойливость или равнодушие, все равно как назвать. Стал бы расспрашивать, как давно он занимается туризмом да как умудрился сломать сверхгибкую лыжу - пришлось бы сочинять "версию", вернее, повторять уже заготовленные слова, а если называть вещи своими именами, то попросту лгать. Лгать очень не хотелось.
      "Что касается Анатоля, - подумал он, - то случай просто-таки классический для Службы Солнца. Неразделенную любовь пытались лечить еще античные философы. Правда, они пользовались только словесным бальзамом, а наш арсенал в десять раз богаче, однако... Во времена Гомера статистику "выздоровлений" от несчастной любви не вели. А мы имеем конкретного человека, которому нужно конкретно помочь.
      Ефремов посмотрел в сторону камина. Пламя плясало и радовалось.
      "Итак, как же развернутся события? - опять подумал он. - Для начала, конечно, бедой Анатоля займется "советчик" - просчитает вероятность взаимности. Если и машина предскажет этой любви летальный исход, предлагаются химиотерапия, сеансы внушения, трудотерапия... А потом? Потом подопечный возьмет и объявит Службе Солнца свое вето [запрещение (лат.); в данном случае запрет любых вмешательств в личную жизнь человека]. Объявит и может страдать дальше. Всласть... Однако случай с Анатолем серьезный. Попытка самоубийства! Никакое "вето" здесь не поможет. Значит, придется искать лекарство от любви. Безнадежное занятие".
      - Я видел ваши работы, - сказал Илья. - Некоторые понравились. Особенно автопортрет. Не каноничный и поэтому трогательный. Дождь... Желобки воды на оконном стекле. Сквозь них проглядывает лицо. Лицо одинокого человека.
      Илья забыл выключить контур поливита, и вспышка эмоционального фона, калейдоскоп ассоциаций чужого мозга поразили, ошеломили его:
      "Лицо одинокого человека. Одинокий - значит ненужный. Несостоявшийся. Несколько десятков картин, выставка, о которой сказали две фразы по системе "Инфор"... Несостоявшийся! Бесславное выступление, на Олимпийских играх... Несостоявшийся! Пробовал заняться архитектурой - скучно. Снова несостоявшийся! И, наконец, слова Ирины - "мне с тобой скучно!" Скучно! Скуч-но! Значит, серый я. И в этом слове весь приговор... Гость? Его слова? Глупости все это. Тебе жизнь доказала, что ты не состоялся как личность. Что ты серый... Смирись с этим. Толь. Ведь таких, как ты, очень много. Обыкновенных, нормальных. Не гениев... Господи, какое страшное несовпадение желаний и возможностей... Так смирись, Анатоль. Серый цвет тоже бывает к лицу".
      - Я серьезно, - повторил Илья. - Великолепный портрет. Искренний, откровенный.
      - Спасибо, - равнодушно улыбнулся Анатоль. - Вы не просто гость. Вы еще и щедрый гость. С вами даже ветер в наших краях появился. Слышите, сосны расшумелись.
      Наутро Илья поспешно засобирался. Он чувствовал себя двойственно и поэтому муторно. С одной стороны, хотелось еще побыть у Анатоля - милый ведь парнишка, только душу себе истерзал, а с другой - Илью тяготила собственная неискренность. Пусть необходимая, оправданная, но все же неискренность. Неестественное состояние ума и сердца.
      Обжигаясь, проглотил за завтраком несколько печеных картошек, заедая их розовыми кубиками мороженого сала, выпил две чашки кофе. Поблагодарил Анатоля за угощение и новенькие лыжи, которые уже стояли у порога.
      - Заходите ко мне, - начал было Илья и тут же засмеялся, махнул рукой: - Впрочем, меня трудно застать дома. Браслет связи - надежнее. Мой индекс запоминается так...
      Он скользил между сосен, иногда оглядывался и еще несколько раз видел неподвижную фигурку человека в коричневом старом свитере, прислонившегося к распахнутой двери своего одинокого жилища. Анатоль ничего не сказал на прощанье, даже рукой не помахал. Просто стоял и смотрел вослед. У Ильи перехватило дыхание, сердце сжала непонятная боль. Будто он не выполнил свой долг. Будто бросил больного. Одного. Среди мертвых снегов заповедника.
      - Пошел вон! - замахнулся он лыжной палкой на гравилет, который вырулил к нему из-за деревьев.
      Илья прибавил ходу. Он использовал каждый спуск, резко и сильно отталкиваясь палками, набирал все большую скорость. Уже ветер свистел в ушах, жгло в груди, а послушная серая тень гравилета все опережала его, как бы приглашая в кабину, пока Илья не сдался и не остановился.
      Он выпрыгнул из гравилета, и тот, мигнув красными блюдцами бортовых огней, беззвучно взмыл вверх. Илья прищурился: после величия "зимних" Карпат, после адовых глубин человеческого одиночества дремотная тишина аллей, синь бассейна и сияние солнца в стеклах верхних ярусов здания Школы показались нереальными и даже оскорбительными.
      "Сердись на себя, неудачник, - подумал Илья, ускоряя шаг. - Когда ты был врачом, пусть обычным, но все-таки толковым хирургом, ты ни разу не терялся за операционным столом. А тут первый попавшийся эмоциональный всплеск чужой психики посчитал за причину депрессии. Все гораздо сложнее, мой мальчик. У Анатоля острый комплекс неполноценности. Несколько неудач плюс повышенная требовательность к себе, мнительность, а отсюда неверие в свои силы. Букетик, одним словом".
      Он толково и четко рассказал обо всем Ивану Антоновичу, которого нашел в глухом уголке лесопарка. Здесь росло несколько кустов медейского кактуса, и наставник ежедневно засыпал молодые побеги песком и гравием создавал привычные для растения жизненные трудности. По мере того, как рассказ Ильи близился к концу, старик все больше хмурился. Его морщинистое, бледноватое для южанина лицо налилось внутренним холодом и как бы застыло. Он отбросил лопату, тщательно вытер руки.
      - Я ждал, что ты вернешься не раньше, чем через две-три недели, наконец сказал он и добавил, глядя Илье в глаза: - В лучшем случае.
      - Иван Антонович, - Илья не мог понять, что рассердило наставника. Ведь я выяснил причины духовной аномалии Анатоля. Пусть в общих чертах... Главное, мы теперь знаем "болевые центры" депрессии.
      - И что дальше?
      Вопрос был сложный, но Илья ответил уверенно и быстро:
      - В принципе дозволено все: угроза для жизни... Однако мне не хотелось бы прибегать к радикальным методам лечения. Это может оскорбить, унизить Анатоля. Он сейчас особенно раним.
      - Наконец-то ты подумал о методе, - Иван Антонович укоризненно покачал головой. - А когда брал с собой контур поливита, когда вскрывал чужую душу - тайком, без позволения, бесцеремонно, почему тогда не подумал о методе? О _наших_ методах! Разве ты не знаешь, что зондирование сознания может разрешить только совет Морали? И только в исключительных случаях.
      - Вы же сами говорили, что это особый случай, - угрюмо заметил Илья. От Анатоля можно всего ждать. Он совсем запутался.
      Старик поднял лопату.
      - Не понимаю, - устало сказал он. - Не могу понять, как в тебе уживаются такие полярные качества. С одной стороны - блестящий ум, чуткое сердце, не сердце, а волшебный камертон, настроенный на все боли мира. С другой - нетерпение в мыслях и действиях, безрассудность и даже авантюризм. Вспомни, как ты доказывал "научность" телекинеза. А идея вещания снов?! Да что говорить... Мог бы хоть Школу закончить без фокусов...
      Илья подумал, что улететь лучше сегодня. Вечером или даже ночью. Но только не к ребятам. Им и без того нелегко - экзамены дело серьезное. Да и кто, собственно, виноват, что стрекоза потеряла одно крыло? Глупое, норовистое крыло... Дружба наша, конечно, проживет долго, но не будет, не будет отныне общей цели, а это означает разобщение душ. Это значит прощай, Стрекоза! Прощай... Что же делать? Может, поехать к сестре? Нет, она не поймет. Не поймет потери, не заметит крушения. Светлана - натура сильная, для нее Служба Солнца так и осталась студенческой игрой. Вы, говорит, вроде опекунов: неврастеников обхаживаете да детям сопли утираете... Нет, лучше я в путешествие отправлюсь. К своим секвойям. Расстыкую модуль и - вперед. Над городами и весями...
      - Я все понял, Иван Антонович, - сказал Илья и не узнал свой голос. Значит, не суждено мне быть Садовником. Хорошо хоть, что инструменты сохранил. У меня и тут закавыка - люблю работать своим инструментом.
      - Вот-вот. Тебе до сих пор мешают замашки хирурга. Поливит - еще полбеды, вы все им чересчур увлеклись. Славик, правда, светлая голова, учуял подвох в этой машинке, но мы сейчас не об этом... Беда в том, что ты и не искал других путей. Не пытался искать. Раз чужая душа - потемки, то ты решил и не утруждать себя особо. А теперь, я так понимаю, и вовсе умываешь руки?
      - Иван Антонович, - взмолился Илья. - Ну, провалил я свой экзамен факт. Так что ж теперь - всю жизнь терзаться, что ли?
      - Да, да, терзаться! - рассердился старик. - Ты думаешь, я отчислю тебя из Школы? Нет уж! Даю тебе, Ефремов, год. Иди и совершай подвиги, - старик хмыкнул. - Тоже мне Геракл.
      Слова эти - неожиданные и радостные - озадачили Илью: наставник мало чтил современный способ общения, где владыкой была строгая логика и предельная ясность мысли. Речь его чаще всего напоминала овеществленный в словах поток сознания со всей его непоследовательностью и метафоричностью, запутанными улочками ассоциаций и кажущимися логическими тупиками. Тем не менее за изобразительными атрибутами, которыми охотно пользовался Иван Антонович, всегда чувствовалась прозрачная струя мысли. "Все ли я правильно понял?" - подумал Илья.
      - Мне что - сознательно искать эти самые... подвиги? - поинтересовался он.
      Впервые за время тягостного разговора на лице старика мелькнула улыбка, и оно как бы немножко подтаяло."
      - Нет, конечно, - проворчал он. - Я пошутил. Что тебе делать весь год?.. Просто жить.
      Над лесопарком разлилась знакомая мелодия.
      - Сигнал ужина? - удивился наставник. - Заговорились мы. Недаром еще древние приметили, что неприятные разговоры длятся гораздо дольше приятных. Так что? Поужинаем позже вдвоем или не будем терять удовольствие?
      - Общий стол. Конечно же, общий, - поспешно сказал Илья. Его потянуло к людям. Там уютный зал столовой, там неполированное светлое дерево и непридуманные улыбки.
      - Тогда побежали.
      Они бежали сначала по сумеречным тропинкам, потом по широким аллеям, посыпанным зернистым, будто крупная соль, песком, и вовсе не думали о том, что уже тысячи лет назад, на заре своей цивилизации, человек сделал удивительное открытие: вместе сеять хлеб легче, а есть - слаще.
      ПРОТЕСТ ПАРАНДОВСКОГО
      Где-то рядом цокала белка. Но то ли слишком густой была листва, то ли рыжей попрыгунье не сиделось на одном месте - Антуан так и не разглядел ее. Покрутил, покрутил головой и пошел дальше.
      Он специально приземлился не на крышу института Контактов, а километрах в двух от его здания, чтобы прогуляться по лесу. Здесь пахло смолой и нектаром, и этот букет казался немного странным: он предполагал сосну и гречиху, а по обе стороны тропинки росли одни дубы да зеленел орешник.
      Белка зацокала громче. В кустах орешника вдруг что-то затрещало, и на поляну, открывшуюся по ходу впереди, выпрыгнул полосатый зверь.
      Антуан замер. Шагах в двадцати от него щурил желтые глаза тигр.
      "Как же так? - мысли вмиг смешались. - Рядом с институтом... Закричать, может, кто услышит?! Нет, не успеют... Палка, камень? Ничего! Ничегошеньки рядом нет... Значит, бой. Если не уйдет, не свернет, если прыгнет - бой!"
      Антуан весь напрягся.
      Послушное приказу мозга, тело человека приготовилось к смертельной схватке. Каждый мускул его мгновенно вспомнил сложную науку тренировок, а рассудок, успевший погасить вспышку страха, назидательно заметил: "Теперь ты понял, почему вас, Садовников, учили буквально всему? В том числе и искусству боя? Совершеннейшему и страшному искусству, в которое, кроме вас, посвящены только исследователи дальнего космоса".
      Зверь зарычал. Как-то глухо, даже по-домашнему, будто в огромной кошке при виде человека шевельнулось нечто, заставлявшее ее младших родственников тосковать по ласке и искать убежища у веселого костра. Только теперь Антуан заметил, что тигр держит в пасти добрую половину антилопы - рога мертвого животного цеплялись за траву. "Очень хорошо, мелькнула четкая мысль. - Во-первых, хищник сыт; во-вторых, чтобы бросить добычу, надо потратить четверть секунды. Прекрасный подарок судьбы - такая огромная фора..."
      Тигр мотнул головой, фыркнул и не спеша побежал к человеку. Шагах в десяти от Антуана он бросил добычу, присел. Разинулась окровавленная пасть.
      Антуан тоже присел, готовясь к встречному прыжку.
      Но зверь вдруг зевнул и отвернулся, как бы утратив всякий интерес и к своей добыче, и к неожиданному сопернику. А за спиной у Антуана засмеялись. Звонко, в два голоса.
      - Сюда, Рик, сюда, - позвал зверя высокий блондин. Рядом с ним стоял коренастый загорелый парень в голубой форме института Контактов.
      - Вы сами виноваты, - укоризненно заметил он, весело глядя на Антуана. - Это экспериментальная биозона, и я ума не приложу, как и зачем вы проникли через ограждение?
      - С неба, - ответил Антуан, все еще опасливо косясь на тигра. Рейсовый гравилет высадил. Прогуляться по лесу захотелось.
      - Зона - не место для прогулок, - назидательно сказал загорелый. - Хотя вы и помогли науке. Саша, - обратился он к напарнику, - зарегистрируй подношение Рика как внеплановый эксперимент. Серия - активная помощь человеку, условия - максимально приближенные к реальным...
      - Собственно, я здесь не посторонний, - Антуан протянул загорелому карточку экзаменационного задания.
      - Наконец-то мы сразимся. Ну, держись, Парандовский, - с напускной угрозой промолвил тот и представился: - Валерий Платов, специалист по Гее.