Сейчас они затмевали все.
      Они завораживали, будили трижды скрытую вековую память, отзывались в душе непонятной удалью. А с язычницей, - так показалось Илье, - вообще происходило нечто странное. Чем больше прибывала толпа, чем гуще завязывался разговор, тем беспокойнее становилась каменная девушка. Порывалась убежать и медлила, все больше оживала и оставалась каменной. "С Ирины писал, - подумал Илья, любуясь язычницей. - В жизни тоже так. Сложно..."
      Сумерки, наконец, взошли и на Кипарисную горку. Изображение сразу же стало тусклым, потеряло глубину и рельефность. Зрители направились к берегу.
      - Вот вы где!
      Анатоль налетел на них - рослый, сильный, еще более загорелый - схватил Калия за плечи, расцеловал:
      - Я у них спрашиваю, в оргкомитете, - откуда, мол, кто привез? Кто додумался? Друзья твои, говорят. Я ищу, ищу. Полдня ищу.
      Он повернулся к Илье, просиял лицом.
      - О, мой щедрый гость?! Значит, вы вдвоем. Вот радость. Знаете, что мы сделаем, ребята? Мы закатим сейчас королевский ужин. И не где-нибудь, а в подводном кафетерии.
      Ночью, когда Илья уже засыпал, он услышал голос доселе дремавшего прибоя. И почувствовал в нем уверенность.
      "Да, это именно то, что появилось в Анатоле, - подумал успокоенно он. Новое качество, которое я не сразу узнал. Уверенность - это хорошо".
      Он вспомнил еще одно сегодняшнее высказывание Анатоля - чуть захмелевшего и, может быть, впервые за много дней счастливого: "Вы просто гении, ребята. Мои добрые гении".
      Вспоминал все это Илья еще бодрствуя, а улыбнулся мыслям своим уже во сне.
      НАД ПРОПАСТЬЮ
      "Неужели?.."
      Этот неотступный вопрос терзал его с тех пор, как позвонила Ирина. Слова ее были обычные, даже чуть насмешливые, но нечто хрупкое и беззащитное, льдинка непонятного переживания тоненько позванивала в них, и он вдруг засомневался во всем - в себе, Ирине, непреложности слов - и начал гадать: "Что же это значит?"
      "Неужели любит?"
      "Неужели все, что мучило меня, есть не что иное, как плод больного воображения? Больного?! Да, да, чему ты удивляешься? Ты давно болен нетерпением и мнительностью, гигантизмом желаний и дистрофией возможностей, неразборчивой, слепой сверхтребовательностью к себе и, что печальней всего, к другим".
      Анатоль поежился.
      Никогда еще, даже в мыслях, он не был так безжалостен по отношению к самому себе.
      "Выходит, я мучил ее? Своей самовлюбленностью, эгоизмом?"
      Он тут же возразил себе:
      "Брось казниться... Все это имеет значение только в одном случае - если Ирина... Нет, нет! Откуда ты пришла, надежда? В чем почудилась? В слове, жесте? А может, в приглашении посмотреть стройку? Но ведь это чепуха! Формула вежливости. Таких, как ты, только в гости и приглашают... После всего. После всех "нет". Дав время на отрезвление. Чтобы потом предложить дружбу".
      Он машинально поднял воротник куртки - к вечеру от реки потянуло прохладой, нервно зашагал по берегу. Ирина позвонила ему утром. И все, что было потом, - метания в ожидании рейсового, сам полет, гигантская стройка, замершая сегодня по случаю дня Памяти, все это, как ни странно, осталось за пределами сознания.
      Река играла крупной галькой.
      Раньше здесь был обыкновенный ручей, прозванный за кроткий нрав и прозрачную воду Ясным, но гидрологам понадобилось подживить его - нашли подземные источники, вскрыли их. Теперь от Ясного осталось одно название. Тело реки нездорово разбухло, не вмещаясь в прежние берега, с водой несло щепу и хвою, тучи песка и даже средних размеров камни. Катило, погромыхивало. Хоть сдержанно, но напористо.
      Подробностей таких Анатоль, конечно, не знал. Однако что-то в облике реки, неуловимое, уже уходящее, подсказало ему: над этой личностью, состоящей из движущейся, дьявольски холодной воды, недавно было совершено насилие. Угадывался факт. И этого оказалось достаточно, чтобы испортить ему настроение.
      За шумом реки Анатоль не услышал шагов Ирины. Обернулся уже на голос.
      Он шагнул к ней.
      Руки его вскинулись, чтобы обнять и не отпускать - нигде, никогда, ни при каких обстоятельствах. Вскинулись - и тут же упали.
      Он не смог бы сейчас ничего объяснить.
      То ли одиночество последних месяцев выработало в нем какое-то сверхчутье, то ли в облике Ирины, в ее неестественно покорных и жалеющих глазах в самом деле угадывалась заданность этой встречи, но Анатоль вдруг отчетливо почувствовал в любимой то же насилие, о котором кричала ему река. Ощущение, что рядом с ними присутствует кто-то чужой, что это именно он привел Ирину на берег Ясного, было таким отчетливым, что Анатоль, угрожающе нагнув голову, оглянулся.
      Нигде никого.
      И все же этого предчувствия хватило, чтобы их разговор, еще толком и не начавшийся, вдруг отчаянно взмахнул руками, будто человек, ступивший на ледяной откос, и заскользил, заскользил - к нелепому, никому не нужному, однако уже неизбежному падению...
      - Покажешь как-нибудь свои новые работы? - Ирина видела, что их разговор вянет буквально на глазах, не понимала - отчего и мучительно искала какие-то новые слова. Они вроде и находились, но, вымолвленные, тотчас теряли вес. Река уносила их, будто сор.
      Анатоль вздрогнул.
      Просьба Ирины показалась ему продолжением собственной лжи.
      - Разве ты не знаешь? - он нахмурился. Губы его сложились в горькую полупрезрительную ухмылку. - Я - пуст! У меня за душой ни-че-го-шень-ки! Я год уже в руки ничего не брал, понимаешь ты это?! Да, я лгал тебе, когда ты изредка звонила. Я не рисовал в горах, я там выл, понимаешь?! Вот так, по-волчьи...
      Ирина отпрянула.
      Тяжкая, слепая волна захлестнула мозг Анатоля, смыла логичные и ясные построения рассудка.
      - Ложь, все - ложь! - крикнул он. - И ты тоже лжива! Зачем ты позвала меня? Если нет любви, если не было...
      Он задыхался от гнева, терял слова:
      - Скучно, видишь ли, ей... Огонь...
      - Ты не прав, Толь, - девушка побледнела. Одной рукой она поспешно оперлась о ствол корявой сосенки, другую прижала к груди. - Я все понимаю и очень жалею... Но ты не прав, Толя. Чувствуют по-разному. И любят тоже.
      - Что?! - он уловил из всего сказанного только одно слово. Оно разрослось до неимоверных размеров, стало крениться на него, будто скала. Вот-вот рухнет и раздавит. - Жалеть? Меня? Ты...
      Анатоль рванулся, побежал, не разбирая дороги, в глубь стынущего леса. Среди сосен то и дело попадались какие-то странные сооружения и механизмы. Он натыкался на них, сворачивал, кружил между деревьев и скал, среди непонятной внеземной бутафории, пока, наконец, не увидел нечто знакомое: возле цепочки легких сферических павильончиков высилась ярко-желтая громада "Голиафа".
      - Я вам покажу! - яростно выдохнул Анатоль, будто все, что он видел, было ненавистно ему, враждебно. В каждом камне, в каждом дереве чудились теперь враги. Окружающие его, спутавшие все тропки, перекрывшие все ходы-выходы.
      - Я вам сейчас покажу!
      Он взбежал по металлической лесенке, рванул на себя дверцу кабины.
      - Вперед! - скомандовал Анатоль.
      Тяжелая сверхмощная машина дрогнула, поползла вперед. "Голиаф" предназначался для земляных работ и, как все машины планеты, управлялся звуковыми командами, голосом, то есть, словесно вводилось только основное задание - курс движения, скорость, производственная задача. Всеми промежуточными операциями управлял логический блок.
      "Голиаф" вдруг остановился.
      - Что еще? - взревел Анатоль, наклоняясь над пультом.
      - В секторе действия рабочего инструмента творения человеческих рук, ответила машина. - Полусферы - ценные экспонаты.
      Анатоль зловеще расхохотался.
      - И тут нельзя, - пробормотал он, нащупывая на полу кабины массивный стержень. - Где у тебя блок ограничений? Здесь? Хорошо. Сейчас я тебе растолкую...
      В следующий миг стержень обрушился на пульт.
      Анатоль бил и бил до тех пор, пока "Голиаф" вновь не двинулся вперед тяжело раскачиваясь и слепо тыкаясь из стороны в сторону.
      Сферические павильоны хрустнули под гусеницами, будто яичная скорлупа.
      Браслет связи мигнул малиновым огнем, запястье кольнул электрический разряд.
      Илья вскочил.
      Кто-то вызывал его по специальному каналу. Впервые он понадобился кому-то как Садовник. Кто-то просил помощи.
      - Слушаю, - поспешно отозвался он.
      В объем экранчика ворвалось лицо Ирины. Бледное, испуганное. Из глаз Язычницы катились горошины слез.
      - Он здесь, на стройке, - сказала девушка, кусая губы. - Он ничего так и не понял, ничего... Почему вы молчите, Илья?
      - Что случилось? - Илья машинально потянулся за форменной курткой. Где он?
      - Убежал, - всхлипнула Ирина. - Он какой-то бешеный. Он погубит себя. Спасите его, Илья!
      Гнев, жаркий, как удушье, гнев завладел Ильей. "Неужто все прахом? мелькнула возмущенная мысль. - Месяцы узнавания, работы. Усилия стольких людей. Их боль и тревоги. Моя боль..."
      Он устыдился этой вспышки. Так же тяжело и жарко, как и гневался. "Это не вина Анатоля, запомни, - приказал он сам себе. - Это беда его. И твоя тоже".
      - Лечу, - коротко сказал он Ирине. - Вылетаю. Только вы не волнуйтесь. Я вылетаю.
      Уже в воздухе Илья пожалел, что не вызвал скоростной глайдер. Гравилет - машина хорошая, но там Анатоль и у него слишком много свободного времени... Бешеный - так сказала Ирина. Зная его импульсивность, можно ожидать... Что, собственно, можно ожидать? Все, что угодно. Да, поговорили...
      Вынужденное бездействие становилось невыносимым. Дурные предчувствия подступали со всех сторон, и Илья не успевал от них отбиваться. Минут через десять, когда Анатоль вдруг померещился ему уже неживым - а что, а что, пытался же он покончить с собой, пытался?! - Илья встрепенулся и вызвал по шестому каналу совет Мира.
      - Стажер Юго-западной школы Садовников, - представился он дежурному оператору. - Прошу две минуты планетарной связи.
      - Мотивы? - спросил оператор.
      - Человек в опасности, - скупо ответил Илья и, помедлив, будто слова эти не давались ему, добавил: - Возможно, опасен и сам.
      - Даю минутную готовность, - оператор сделал на пульте какое-то переключение.
      Илья даже поежился, представив, как вызов совета Мира заставляет всех и каждого отвлечься от своих срочных или несрочных дел, взглянуть на браслет связи или на общий экран. Миллиарды людей сейчас будут...
      - Говорите, - позвал его оператор. - Земля слушает вас.
      - ...Сорок минут назад, - Илья заканчивал свое обращение, - Жданов находился в районе строительства Музея Обитаемых миров. Гнев неправедный или отчаянье владеют сейчас им - я не знаю. Но кто бы ни встретил его, сообщите мне. И будьте с ним бережны.
      Планетарный эфир отозвался лишь тихими шорохами. И в этой тишине Илье почудилось ожидание огромного множества людей. Внимательное, еще не укоризненное, но уже чуть-чуть недоуменное ожидание. Будто он что-то забыл сказать. Необязательное и в то же время самое главное. Ждал и оператор, хотя две минуты уже истекли.
      И тогда Илья, повинуясь какому-то наитию, торопясь, чтобы не прервали планетарную связь, добавил мгновенно сложившуюся формулу:
      - Я, Илья Ефремов, нарекаю Анатоля Жданова братом своим! Готов разделить судьбу его и ответственность за все его действия.
      Сразу стало легче.
      Все тревоги на время отодвинулись на задний план. Осталась одна лишь мысль - настойчивая, острая: "Успеть!".
      Илья решительным движением поднял панель пульта управления гравилетом, нашел продолговатый желтый брусок блока ограничителей и попробовал его вынуть. Блок не поддался. "По-видимому, конструкторы предусмотрели, что найдутся охочие... - отметил с досадой Илья. - Но тогда они должны предусмотреть и..."
      Он поспешно достал жетон с изображением Солнца, вставил его в щель на пульте, под которой значилось: "для служебных программ". Желтый брусок блока ограничителей упал в подставленную ладонь.
      ...Ускорение распластало его сильное тело в кресле, отозвалось внезапной болью в каждой клеточке, нерве, сосуде.
      Возносящаяся капелька гравилета все глубже проникала в стратосферу. Уже заметно округлилась внизу Земля, подернулась голубизной. Уже подступала со всех сторон ночь внеземелья, а маленькая машина карабкалась и карабкалась вверх.
      Затем наступила кратковременная передышка. Илья судорожно втянул воздух, будто это был его первый вздох. Розовая пелена в глазах заколебалась, стала тоньше, прозрачнее.
      Кто-то позвал его.
      Из объема изображения на Илью смотрел уже знакомый ему диспетчер службы Контроля Евразии. Как же его "зовут?.. Мысли ворочались тяжело и непослушно. Зовут?.. Кажется, Курт...
      Илья, стараясь унять противную дрожь в руках, показал жетон.
      - Знаю, - кивнул Леманн. - Но все же, Садовник, пожалейте себя. Такие перегрузки...
      - Я боюсь не успеть, - перебил его Илья. - Нельзя, чтобы я не успел. Никак нельзя!
      Леманн опять кивнул.
      - Можете пока не контролировать полет, - сказал он, опуская взгляд. Мы поведем вас. До посадки. Задавайте только главные параметры: скорость, курс. Это, к сожалению, все, что мы можем сделать для вас.
      - Спасибо, Курт. - Илья вымученно улыбнулся. - У меня есть просьба. Брат Анатоль на вызовы почему-то не отвечает. Дайте мне, пожалуйста, пеленг его браслета связи.
      - Будет сделано. Мы поведем вас по пеленгу.
      Гравилет нырнул вниз. Ускорение" на сей раз было не такое сумасшедшее во рту по крайней мере не появился привкус крови.
      До сих пор Илья только действовал - не раздумывая, полуавтоматически. Теперь, наконец, появилась возможность оглянуться, попробовать представить ситуацию.
      Что же приключилось с Анатолем?
      Однозначного ответа на этот вопрос не было. Его могла знать - скорей всего знает! - Ирина, но что-то мешало Илье вызвать ее и вот так, прямо сейчас, расспросить подробности. Ей и без того тяжело. Переживает... Да и какие подробности тебе нужны? Ведь Ирина ясно сказала: "Он ничего так и не понял". Это значит, Анатоль не понял главного. Он так и не уразумел, что дорог Ирине, что нужен ей, но не такой, каким был, каким есть сейчас, а овладевший собой. Он не понял, что требовательная любовь Ирины не приемлет его болезненное самолюбие, импульсивность и непоследовательность, его нетерпение. А значит, не разглядел и самой любви. Значит, опять выстегал себя по старым ранам, опять перед ним стена ложной безнадежности...
      Гравилет завибрировал, входя в нижние, более плотные слои атмосферы. Слева по курсу мелькнули и пропали розовые перья так называемых перламутровых облаков. Земля разбухала буквально на глазах - сумеречная, безбрежная, одетая в лохматую шкуру тайги. Она была уже полусонная и только неяркий костер Свердловска, мерцающий у самого горизонта, да редкие желтые прожилки магнитотрасс подтверждали: земля эта все-таки обитаема.
      Гравилет шел уже на высоте двух-трех километров.
      Илья начал узнавать местность. Сейчас промелькнет речушка. Точно. Вот она. Дальше будет энергетический центр, еще дальше - грузовой космодром, куда прибывают экспонаты со всех Обитаемых миров, а километрах в двенадцати от него - поселок строителей.
      Гравилет вздрогнул и круто забрал влево. Там, если ему не изменяла память, находился центральный котлован будущего музея, а среди сосен и скал хранились бесценные образцы первых внеземных баз и построек.
      "Чего его сюда занесло? - с тревогой подумал Илья об Анатоле. - Что он тут ищет?"
      На пульте зажегся красный огонек: автопилот сообщал, что цель полета уже можно увидеть невооруженным глазом. Илья перешел на бреющий. Его легкая машина закружила над верхушками деревьев, неосвещенными куполами и зданиями.
      Анатоля нигде не было.
      Илья включил прожектор и ахнул.
      Под гравилетом, в кругу света, на теле земли чернел рваный шрам. Так показалось в первый миг. Дальше взор Садовника отметил, что на самом деле это огромный отвал, в котором смешались вывороченные с корнями деревья, валуны, элементы каких-то металлических конструкций. С другой стороны двадцатиметровой "просеки" громоздился точно такой же вал.
      "Неужели... Анатоль? - обожгла Илью страшная догадка. - Неужели в нем пробудилось древнее и дикое желание разрушать?!"
      Он бросил гравилет вдоль "просеки".
      Десятки изумительных творений человеческих рук валялись по обе стороны ровной, как дорога, полосы - раздавленные, искореженные, кое-где сочащиеся дымом. Вот торчит угол бревенчатой фактории с Гелиоса - двойника Земли. Рядом чей-то видавший виды космобот, который и в этом последнем сражении оказался молодцом - слепая сила неизвестного механизма только опрокинула его, согнула одну из опор. А что это? Господи, это же подводное поселение с Лорелеи: огромное полураздавленное "яйцо" горело изнутри, и неестественное зеленое пламя облизывало верхушки сосен.
      Это страшное зрелище подстегнуло Садовника. Сцепив зубы, он рванул штурвал на себя. Гравилет подпрыгнул метров на триста, и Илья одновременно увидел черную пропасть центрального котлована, окруженную редкой цепочкой огоньков ограждения, а чуть южнее - сверхмощный "Голиаф", крушащий все на своем пути и медленно продвигающийся к котловану.
      "Там около двух километров глубины... Защитное поле вокруг котлована рассчитано на неосторожность человека. Двух, трех от силы. Плюс резерв. Все равно - не наберется и тонны... Универсальная землеройно-планировочная машина типа "Голиаф". Триста тонн. Автономное питание. Ядерный реактор типа... Вот оно! Если "Голиаф" сорвется в бездну... Кто, кто может сейчас рассчитать вероятность возникновения цепной реакции? Вероятность взрыва... Шестой канал. Немедленно!"
      Эти мысли промелькнули в сознании Ильи в один миг, а руки тем временем успели направить гравилет к котловану и переключить связь на шестой канал.
      - Я все объясню, - быстро сказал он озадаченному оператору совета Мира. - Но прежде действуйте. Синхронно моим словам. Команда на спутники: наведенное защитное поле в район центрального котлована музея Обитаемых миров. Готовность один. Мощность поля...
      - Позвольте, - брови оператора дрогнули. - Мы обесточим всю Европу.
      - Сообщаю мотив действий, - Илья запнулся, так как гравилет резко шлепнулся метрах в тридцати от края обрыва. - Мотив действий: угроза неконтролированного ядерного взрыва. Поторопитесь!
      Прожектор "Голиафа" ослепил его, будто глаз разгневанного циклопа. Механическое чудовище приближалось. Невообразимый грохот, скрежет и треск падали во тьму котлована, дробились и множились там, чтобы возвратиться из гулкого бетонного чрева еще более мощными и устрашающими.
      "Как глупо все кончилось, - мельком подумал Илья, сдвигая полусферу кабины и выпрыгивая на раскаленную обшивку. - Стоило ли?.. - И тут же одернул себя: - Перестань паниковать. Стоило! Тысячу раз стоило... Вот только Ирину жаль... Чего же они там медлят?!"
      Он выпрямился во весь рост, раскинул руки, призывая Анатоля опомниться, остановить машину.
      "Голиаф" слепо полз вперед.
      Горячее дыхание металлического зверя пахнуло ему в лицо. На гравилет надвигался огромный вал земли.
      "Свет! - догадался Илья. - Его ослепляет мой прожектор".
      Ударом каблука он выбил на пульте нужную клавишу. Прожектор погас.
      В следующий миг почва под гравилетом вздрогнула, зашевелилась, поползла к обрыву.
      - Поле! - яростно крикнул Илья, прыгая в кабину. - Поле!
      И тут "Голиаф" остановился.
      Внезапная тишина ошеломила Илью. Он с трудом выбрался из кабины, щуря глаза от кинжального света, который обрушился на него с громады "Голиафа".
      Потом пропал и свет.
      На тускло освещенную "палубу" землеройного корабля выметнулась фигура человека. Торопливо простучала лесенка.
      - Ты?.. - изумленно выдохнул Анатоль, выступая из темноты. Лицо его исказила гримаса злобы. - Ты шпионишь за мной?! Прочь с дороги!
      - Прекрати истерику! - повелительно сказал Илья. - Ты сейчас смешон и нелеп. Что может быть ужасней?!
      Анатоль сделал резкий выпад, но Илья легко ушел от удара. Он отступил в сторону от "Голиафа" и еще раз отступил, и еще, чтобы отрезать Жданову путь в кабину. Хватит, навоевался.
      - Ты разрушил бесценное, - Илья не выбирал выражений, не щадил названного брата. - Ты низок сейчас. Отвратителен.
      - Прочь с дороги! - вновь взревел Анатоль, продолжая наступать на Илью и неумело молотя перед собой кулаками. - Отрицаю вас всех. Всех! Прочь от меня! Вето! Не прикасайся ко мне...
      Илья улыбнулся.
      Улыбка Садовника будто обожгла Анатоля - он отпрянул.
      - Нет уж, - тихо сказал Ефремов. - Нет у тебя права вето. Вон оно, погляди, как горит... Догорает твое вето.
      Только теперь Илья понял, что косматый шар голубого огня, воспаривший над котлованом, и есть зенит полусферы защитного поля, что именно там сходятся невообразимо прочные сети, сотканные из отрицательной гравитации. В ночном небе ходило марево, изображения предметов искривлялись - поле нарушило кривизну пространства.
      - Что это? - испуганно прошептал Анатоль.
      - Защита от дурака, - жестко сказал Илья, вызывая дежурного оператора совета Мира. - Пожалеем Европу, - пробормотал он, опускаясь на искореженный ствол какого-то дерева, и меланхолично добавил: - Поле можно снять...
      Липкая мгновенная усталость опутала Илью.
      Он на миг прикрыл глаза, а когда открыл их, то увидел рядом со своим еще один гравилет и двух незнакомцев в голубой форме служителей совета Морали.
      Один из них был совершенно седой. В его ладном теле угадывалась недюжинная сила, а серые глаза смотрели строго и холодно. Спутник седого был молод - под пятьдесят, не больше, - подвижен и, по-видимому, нетерпелив.
      - У вас кровь на лице, - сказал седой Илье, однако взгляд его был обращен к Анатолю.
      Тот побледнел, отступил на полшага.
      Илья поспешно вскочил.
      - Чепуха, - быстро сказал он, стараясь поймать взгляд старшего служителя. - Ударился... при посадке. Не рассчитал.
      - Анатоль Жданов? - полуутвердительно спросил седой. - Мы сожалеем, однако долг обязывает нас ограничить свободу ваших действий. Они опасны для общества.
      - Пройдемте с нами, - добавил младший служитель. - Приведете себя в порядок, отдохнете...
      - Именем Солнца! - остановил их Илья, поднимая правую руку. Он шагнул вперед, левой рукой как бы загораживая Анатоля. - Он брат мой! И я буду с ним до тех пор, пока жизнь Анатоля не образуется. Повторяю: отныне я разделяю судьбу его и ответственность за все его действия... Оставьте нас. Он будет со мной!
      Отрешенный, совершенно безучастный взгляд Анатоля заставлял Илью торопиться: пора было позаботиться о брате. Пока он вновь не окружил себя стеной безнадежности, не замкнулся в себе - на этот раз, скорей всего, безвозвратно.
      - Оставьте же нас! - повторил Илья.
      Кукушка отозвалась неожиданно и, как показалось, недовольно, но куковала долго - на двоих хватит. Илья даже подумал: не искусственная ли эта птаха, но тут же опроверг свои домыслы - откуда тут взяться игрушке?
      Он вспомнил свою практику на Волыни. Еще в качестве хирурга, в травматологическом центре "Свитязь", где реабилитировали больных с особо тяжелыми случаями повреждений позвоночника.
      В первые же дни его поразило необычное обилие кукушек, которые, казалось, целой капеллой обосновались в больничном лесопарке. Он не преминул поделиться своим недоумением с Мареком Соляжем, голубоглазым и крайне меланхоличным главврачом Центра. Марек улыбнулся, прикрыл глаза и доверительно сообщил ему, что в окрестностях их лечебного заведения живут максимум две-три кукушки. Остальные - детские игрушки, электроника, которую хитроумный поляк считал мощным положительным психотерапевтическим средством. "Я и сам люблю их слушать", - задумчиво заметил в конце разговора Соляж.
      Илья, помнится, попробовал блеснуть эрудицией, начал говорить о рассказе О'Генри, в котором художник нарисовал и прикрепил к ветке желтый листок, потому что смертельно больная девочка загадала: сорвет ветер с дерева последний листок, и я умру.
      "Любопытно, - ответил Марек. - Но, во-первых, у нас не умирают, а во-вторых, я, к сожалению, не читал О'Генри. У наших кукушек четкая программа - ворожить больным много лет. Не меньше ста".
      Илья отогнал воспоминания, прислушался к шуму деревьев, разыскивая в нем голос лесной вещуньи.
      - Кукушка, кукушка, - произнес он известные с детства слова. - Сколько лет мне жить?
      Она ответила.
      Илья досчитал до двенадцати и смущенно улыбнулся - голос вещуньи вдруг исчез. Затем кукушка отозвалась снова, только уже в другой стороне и сердце - смешное сердце, не верящее ни в бога, ни в черта, - защемило от этой паузы. Как ее понимать? Продолжили ему счет или нет?"
      - Не верьте лукавой птице!
      Он не заметил появления Ирины и в который раз подивился ее бесшумной, по-звериному осторожной и одновременно стремительной походке. В одной руке девушка держала упаковку натурального мяса, в другой, будто пучок стрел, торчали деревянные шампуры.
      - Сегодня фирменное блюдо Язычницы, - весело заявила Ирина. - Вы, Садовник, поступаете в мое распоряжение. Я назначаю вас хранителем очага. Короче, идите за хворостом.
      - С радостью, - согласился Илья. - А где ребята?
      - Давыдов повез сюжеты "Славян" на объемное моделирование. Семь сюжетов. Эмма и Гай... собирают цветы. Анатоль что-то высекает. На скале, возле Ворчуна.
      - Что именно? - поинтересовался Илья.
      Ирина беспечно махнула рукой. Шампуры полетели в разные стороны.
      - Ну, вот.
      Пока она собирала их, Илья отобрал, чтоб нести, упаковку с мясом. Розовые прямоугольные кусочки ничем не отличались от синтетических.
      - Давненько я не пробовал деликатесов древности, - Илья сделал хищное лицо, наклонился над мясом, как бы охраняя свою добычу.
      Ирина рассмеялась.
      - Он не признается, - пояснила она, продолжая прерванный разговор. Рубит себе камень, а меня и близко не подпускает. Все руки пооббивал инструмент-то еще дедовский.
      "Надо бы при случае посмотреть, - подумал Илья. - Одно понятно: кризис, к счастью, миновал. Все еще может быть - и маета, и самобичевание, но того, звериного, слепого, уже не будет. Никогда!"
      Первые дни после их стычки у котлована Анатоль ходил сам не свой. Всех избегал, подпускал к себе только Ирину. Илья тоже старался не попадаться ему на глаза. Сам не надоедал да и ребятам намекнул: шефу, мол, нужна передышка.
      Илья знал, что любое очищение души, любое избавление - дело сложное, а порой и мучительное. Тут тебе и боль, и облегчение - одновременно. Ведь впервые неправота твоя высвечивается прожектором разума и ты впервые видишь эту уродину: объемно, вещественно, до мельчайших подробностей. В этот час раненая совесть отрекается от многих деяний и помыслов, а отрекаться всегда больно и стыдно.
      Перелом произошел на четвертый день.
      Анатоль нашел его в мастерской, которую пригнали в Карпаты молодые монументалисты и где они жили вместе с Ильей.
      - Это правда? - спросил Анатоль с порога.
      Его узкое лицо было бледным, глаза глядели испуганно.
      - О чем вы, Толь? - удивилась Эмма. Эта худенькая голубоглазая девушка целыми днями компоновала эскизы "Славян", отсеивала лишнее. Илья, глядя поверх ее светлой головки, подумал: "Интересно, он сам додумался или Ирина сказала? Впрочем, какое это имеет значение".
      - Вы молчите, - прошептал Жданов. - Значит, правда... Даже подумать страшно - ядерный взрыв! Да, да, теперь я припоминаю: "Защита от дурака"... Да, я хотел покончить... Но только с собой, только себя, свою боль. Я никому не хотел зла, поверьте, Садовник. Господи, как низко я пал!
      Жданов повернулся и, слепо щуря глаза, вышел из мастерской.
      Сквозь прозрачную стену было видно, как он идет, не идет, а спотыкается - ноги плохо держали его на скользкой, разбухшей после дождя тропинке. Из модуля навстречу Анатолю выбежала Ирина. Она схватила его за руки, о чем-то заговорила - то ли убеждала, то ли сердилась. Жданов стоял безучастный, сгорбленный. Потом кивнул головой. Раз, другой. Улыбнулся скудно, просяще, но улыбнулся!
      Илья отступил от стены-окна и встретил по-прежнему недоуменный взгляд Эммы.
      - Это значит, - сказал он не очень вразумительно, - что циклон, бушевавший над Европой, иссяк, рассосался. Все барометры вскоре покажут "солнечно". А циклон, дорогая Эмма, один поэт, между прочим, называл депрессией природы.
      Он принес к самодельному очагу две охапки сушняка.
      - Несите еще, - скомандовала Ирина. - Пусть прогорает. Шашлыки любят жар.
      Язычница у огня разрумянилась, оживилась. Она посыпала мясо какими-то специями, пробовала его, нюхала, хмурила брови, отступала от очага и вновь склонялась над углями. Затем как бы невзначай сказала:
      - Вы молодец, что вырвали его из заповедника. Три километра разницы, а мир совсем другой... Но я хочу просить вас еще об одной услуге. Это очень важно, Илья. Понимаете, мы через два дня возвращаемся на мою стройку. Толя решил, что "Славяне" могут подождать, а там у него... долг. Понимаете? Надо многое восстанавливать, ремонтировать. Это тоже испытание. Поэтому не оставляйте его пока, Садовник. Мне одной будет тяжело.
      - А я и не собирался оставлять, - ответил Илья, пряча улыбку. - Долг брата превыше... Вот только слетаю в Птичий Гам за своим модулем. Сегодня же вечером и отправлюсь.
      Это был второй разговор о судьбе Анатоля.
      Утром Илье позвонил Антуан. Он битых полчаса расхваливал академика Янина, с нескрываемым торжеством сообщил, что протест Парандовского совет Мира отклонил, а затем сделал паузу и уже менее торжественно заявил:
      "Я остаюсь у Янина".
      "Насовсем? - удивился Илья. - Тебе что, Зевс, на Земле надоело?"
      "Ничего ты не понимаешь, - Антуан упрямо сдвинул брови. - Обитаемые миры - это будущее Службы Солнца. Там люди. Миллионы людей, которые живут и работают зачастую в экстремальных условиях. Мы вскоре пойдем и туда. Повсюду, где есть человек".
      "Может, ты и прав. - Илья пожал плечами. - Все мы на уровне миров работаем. Анатоль мой, например. Куда там всем юджинским "черным ящикам"... Знаешь, я чуть лоб не расшиб..."