Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Фехтовальщик (№2) - Натянутый лук

ModernLib.Net / Фэнтези / Паркер К. / Натянутый лук - Чтение (стр. 22)
Автор: Паркер К.
Жанр: Фэнтези
Серия: Фехтовальщик

 

 


Однако потом я задумался, и вот что я скажу. Дело в том, что Шастел берет в аренду наши корабли для войны. Не поймите меня неправильно, если Шастел и Скона хотят намять друг другу бока, я совсем не против, а если для этого им нужно закупить продукты или материалы, я с удовольствием продам и тем, и другим все необходимое. Заглядывая в будущее, скажу, что Сконе лучше бы не высовываться, просто потому, что их государственная политика включает модификацию и расширение, говоря простым языком, друзья, это означает подрыв нашего бизнеса, продажу более дешевых товаров, снабжение только собственных торговых синдикатов и вообще урезание нашей доли во всех областях торговли. И мне такое вовсе не нравится. Нехорошо, когда правительство вмешивается в бизнес, это то же самое, что впустить лису в курятник. Поэтому, если они плохо кончат, я буду расхаживать вокруг с улыбкой от уха до уха, напевая под нос веселую песенку.

Раздался смех. Оратор дождался тишины, потом продолжил.

— Но, — сказал он немного более строго, — есть небольшая проблема. Предположим, мы окажемся замешанными в войне, и Шастел проиграет. Хорошо это для бизнеса? Я так не думаю. Вряд ли потом мы будем желанными гостями на Сконе. Хорошо, скажете вы, однако такое невозможно, зачем волноваться? Справедливо, но, предположим, Шастел все же победит. Изменится ли ситуация к лучшему? Ну же, подумайте. Как на нас будут все смотреть? Как на людей с Острова, которые заключили союз с Шастелом против Сконы. Посмотрим с другой стороны: до настоящего момента мы всегда были независимы, поэтому никто нам не докучает. С нами легко вести торговлю, мы честно заключаем сделки. И цены на Острове почти самые низкие, нет никакого смысла рвать с нами отношения, это равносильно тому, чтобы собрать все деньги в мешок и выбросить его в море. А теперь представьте, как все изменится после того, как мы выступим в роли государственного правительства. Остров присоединился к Шастелу в войне против Сконы, Остров требует освобождения заложников. Я не собираюсь больше распространяться на эту тему, соседи, думаю, вам и так уже все стало ясно.

Хорошо, скажете вы, что же нам теперь делать? Бойкотировать предложение? Отказаться от солидного дохода только из-за смутных опасений, что остальной мир нас невзлюбит? Не слишком умно, верно? И предположим, вы будете хорошим мальчиком и решите отказаться от предложения, а ваш сосед решит, что не собирается позволять всякой политической ерунде вставать на пути его бизнеса, и подпишет договор с Шастелом? Мое предложение заключается в следующем. Большое спасибо Эйтли, как там ее фамилия, Зевкис, да, Эйтли Зевкис, и остальным представителям Банка и всем желающим подписать с ними контракт: вперед, поступайте, как вам угодно. Но мне хотелось бы, чтобы наши представители послали Фонду сообщение о том, что мы не принимаем ничью сторону, не просим ничьей помощи, потому что Остров — не государство, мы просто люди, живущие в одном месте и занимающиеся одинаковой работой. Ни в коем случае мы не должны выдвигать требования правительствам других стран. Извини, сосед, я искренне тебе сочувствую, но таково мое мнение. Мы не будем принимать ничью сторону, мы не будем никому сочувствовать. Нам все равно.

Венарт ушел с собрания расстроенный и обозленный. В самом начале казалось, что все поддерживают сделку с Шастелом, за исключением небольшой группы людей, которые сотрудничали со Сконой (позже он узнал, что к их числу принадлежал и этот оратор, как Венарт и большинство присутствующих подозревали с самого начала). Решено было послать Шастелу довольно оскорбительную нотацию вместе с подписанными контрактами на аренду кораблей. Как настаивал оратор, в ней не должно было быть ни слова о девушке по имени Ветриз Аузейл.

Венарт пришел домой, хлопнул дверью и направился в счетную комнату, где его клерки переписывали письма и занимались вычислениями. Он был в очень плохом настроении, поэтому отругал одного клерка за то, что тот зажег лампу, хотя еще можно было что-то разглядеть и при дневном свете, другого — за то, что взял новый карандаш вместо того, чтобы использовать старый, если аккуратно его поточить. И в комнате было очень тихо, когда пришел швейцар и объявил, что прибыла Эйтли Зевкис и хочет увидеть хозяина.

— Все ясно, — сказала она, когда Венарт налил ей теплого вина с медом и корицей. — Я сделаю все, что смогу. У тебя есть какие-нибудь идеи по поводу того, что замышляет Ньесса?

Венарт отрицательно покачал головой:

— Вообще-то мне кажется, что это как-то связано с магией, старым Алексием и Бардасом Лорданом. А значит, если бы мне даже кто-нибудь сказал, что происходит, я бы все равно ничего не понял.

Эйтли кивнула:

— Мне ясно, что ты имеешь в виду, но я не уверена, что верю во все это. Впрочем, можешь не сомневаться, я приложу все усилия, чтобы вызволить Ветриз. К примеру, пошлю сообщение с намеками на то, что они могут сделать, чтобы привлечь Остров на свою сторону. Я вовсе не удивлюсь, если они проглотят приманку. Они просто не в состоянии представить, что у нас нет правительства, и предпочитают придумывать какие-то секретные организации, которые втайне всем заправляют. Мысль о скрытом требовании освободить заложников при публичном объявлении нейтралитета как раз покажется им наиболее логичной. Насколько мне известно, они хотят биться до смерти, чтобы навсегда избавиться от Сконы, и никто не будет подписывать никаких мирных договоров или соглашений. Извини, что я так пессимистично настроена, просто не хочу давать тебе фальшивых надежд.

— Пожалуйста, сделай, что сможешь, — попросил Венарт, подливая себе вина. — Мне правда ничего не приходит в голову, кроме того, чтобы выведать что-нибудь о военных планах Шастела, а потом обменять информацию на сестру. А шансы разузнать то, что неизвестно Ньессе, практически равны нулю. С ней так сложно справиться, Эйтли. Я думаю, она на все пойдет ради достижения своих целей.

— Обещаю сделать все, что смогу, — повторила Эйтли, отказываясь от вина. — По крайней мере я найду способ связаться с Ветриз, если это хоть как-то поднимет тебе настроение.

Венарт улыбнулся впервые за последние несколько дней.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Я напишу что-нибудь сегодня и рано утром отошлю тебе. Она хотя бы будет знать, что о ней не забыли. Ладно, хватит об этом. Что тебе известно о войне? Исход уже очевиден, как все говорят?

Эйтли неопределенно взмахнула рукой.

— Если подсчитаешь силы с одной и с другой стороны, — сказала она, — то сам все поймешь. Шесть тысяч алебардщиков против семисот регулярных лучников и кого там еще Горгас сумеет найти. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы это понять. С другой стороны, — продолжала она, выглядывая в окно, — посмотри на ситуацию с другой стороны. Может, количество не так важно. Помнишь, как Горгас расправился с рейдом из Шастела? — Она сухо улыбнулась. — В Перимадее часто говорили, что стратегия — не что иное, как передача противнику веревки, на которой он смог бы повеситься. Главное не совершать ошибок. А именно этим Горгас и занимался в последнее время. Если, конечно, не считать провоцирование настоящей войны ошибкой. Нет, я вполне могу представить, как Горгас одержит одну или две победы и убьет многих алебардщиков, и мне кажется, что он смог бы победить, даже если бы они выслали еще больше солдат. — Она покачала головой. — Интересно будет понаблюдать… Я бы сказала, единственным шансом является большая победа, которая разрушит политику фракций в Шастеле, но, с другой стороны, она может стать и его ордером на смерть.


В чернильнице снова было полно пыли, а перо начало слоиться; на пергаменте оказалось так много царапин, что кое-где бумага порвалась, а чернила просто растекались, поэтому письма напоминали деревья, обросшие мхом и лишайником. В лампу нужно было вставить новый фитиль, но Мачера продолжала писать, потому что за каллиграфию ставили семьдесят баллов (независимо от того, что написано), а высокие баллы должны предотвратить неизбежную катастрофу в прикладной геометрии, которую необходимо хорошо сдать, если хочешь попасть в число лучших учеников третьего курса…

На пере был заусенец, который ужасно царапал кожу на среднем пальце. Должен быть какой-то способ сделать кожу грубей перед экзаменами, чтобы так не стиралась. Кажется, она читала где-то о том, что можно заколдовать пальцы, используя цельное зерно. Хотя все равно цельное зерно достать негде. Вроде оно продается в мастерской естественной философии, где работает тот круглолицый мальчик, который всегда — о, какая случайность! — сталкивался с ней в коридоре. Как его там звали? Фил? Второкурсник.

Она сощурилась. Основной текст был достаточно разборчиво написан жирным шрифтом и курсивом примерно сто двадцать лет назад на Перимадее, в какой-то лавке. Проблема заключалась в примечаниях, нацарапанных между строк и на полях, слева направо и справа налево, и сокращениях.

«Мкрб дмт что отк нврн, в отл Юзеб в Фил глв 23//34 до 60 но обрте вним против т. з. Коммен Силент в Общ Содр глв 9//17 дал где предп отд ин истлк».

Все втиснуто в пробел над строкой, как муравьи, ползущие по стебельку цветка. Конечно, могло быть и хуже, могли написать в одном месте три или четыре комментария так, что основной текст невозможно было бы прочитать, и Мачера мучилась бы, как ребенок с первым букварем.

Макробий полагает, что этот отрывок неверен, аккуратно написала она, в отличие от Юзеблия, как сказано в «Философии», глава 23-я, строки с 34-й по 60-ю; но обратите внимание на противоположную точку зрения в комментариях Силентия, в общем содержании, глава 9-я, строки от 17-й и далее, где предпочтение отдается иному толкованию. Да, подумала Мачера, и какое это имеет значение, учитывая, что все это — лишь шутливый спор двух ученых, умерших более четырехсот лет назад, о теории, которая давно признана примитивной. Впрочем, видимо, имеет, иначе зачем она сидит здесь, согнувшись в три погибели, пытаясь все расшифровать в надежде на то, что получит хорошую оценку. Имеет значение, потому что люди, которые принимают экзамен, так считают, возможно, потому, что точно так же сидели в библиотеке и переписывали эту страницу, когда были в ее возрасте. И все-таки интересно узнать, когда последний раз эту книгу читали не второкурсники, готовящиеся к экзамену?

Мачера, опустив глаза на страницу, посмотрела на следующую строчку в основном тексте, зевнула и выглянула в окно. Стояла ясная погода, и силуэт острова Сконы отчетливо вырисовывался на чистом небе. Там, очевидно, скрывается враг, последнее воплощение темной и опасной силы, дожидающееся слабых, беспомощных, непослушных девочек, которые отказывались есть обед. Мысль о том, что враг так близко, очень ее тревожила, и Мачера часами могла сидеть, глядя на воду и представляя, как на поверхности появляются лодки, пики и шлемы сияют в тусклом свете… Нет, так она никогда не закончит работу, не сдаст экзамены, и ей придется вернуться домой. О, черт побери эту Скону с ее войной!

Мачера не подняла голову, потому что знала, что человек, стоящий рядом, ненастоящий и что она снова попала в незапланированное видение (если бы только за это добавляли баллы).

— Мачера, — сказал Алексий. — Извини, я помешал тебе?

— Немного, — ответила она, пытаясь скрыть раздражение. В конце концов, патриарх Алексий — один из величайших ученых, и ей следовало бы гордиться…

— Ты слишком много работаешь, — сказал он, — не высыпаешься. Так ты можешь заснуть во время экзамена, не смейся, с моим другом как-то такое случилось. Он целый год зубрил предмет и только успел написать свое имя, как в следующий момент почувствовал, как кто-то трясет его за плечо и забирает листок с ответом. После этого он забросил философию и занялся продажей вина, заработал много денег и сейчас жил бы припеваючи, если бы его не убили во время падения Города. А что ты читаешь?

— Вютсаса. «О неизвестности», — ответила Мачера. — Доктор Геннадий говорит, что это ключ к пониманию всего неотрактарианизма.

— Он прав, — сказал Алексий. — Хотя странно слышать это от Геннадия, учитывая, что он так и не прочел эту книгу. Я сам прочитал ее однажды, давно, и, по правде говоря, ни черта не понял. Поэтому просто ограничился «Пандектами», в них все ясно описано.

— О! — Видно было, что Мачера потрясена. — Но там говорится, что «Комментарии»…

— А, — улыбнулся Алексий. — В «Комментариях» просто подробно описывается то, о чем кратко сказано в «Пандектах».

— О!

— Только, ради Бога, не говори об этом на экзамене, — продолжал Алексий, — иначе тебя сразу выгонят.

— О…

— Что было бы вполне справедливо, — продолжал Алексий, — потому что тебя учили, что Вютсас открыл закон о неизвестности, а на экзамене проверяют, что вы выучили, а не то, до чего додумались сами. В конце концов, выводы, сделанные в «Пандектах», не теряют из-за этого своей важности, так что какая разница, кто их написал?

— Наверное, вы правы, — ответила Мачера, хмурясь. — И все равно это нечестно.

— Почему? — Алексий пожал плечами. — Так было всегда. Я бы на твоем месте не стал дочитывать книгу, а перешел бы к «Пандектам». В конце концов, так сделал сам доктор Геннадий.

Мачера посмотрела на него, потом послушно кивнула.

— Если вы так говорите. И я все же думаю…

— Через тридцать лет это прекратится, — перебил Алексий. — Я имею в виду, размышления. Ты просто вырастаешь из них, как змея из старой шкуры. Кстати, я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать философию. Не возражаешь, если я присяду? Я знаю, что это ненастоящее тело, но даже воображаемые ноги могут болеть.

— Ой, извините. Конечно, садитесь, пожалуйста. — Алексий облокотился о краешек стола.

— Так-то лучше, — сказал он, — а теперь перейдем к делу. Ты и я — смертельные враги.

Мачера удивленно посмотрела на него. Алексий успокаивающе взмахнул рукой.

— Знаю, знаю. Но дело не в нас. Все из-за войны. Поверь мне, это правда, меня привезли сюда, на Скону, а ты оказалась по другую сторону баррикад.

Мачера серьезно посмотрела на него.

— Я не уверена, что мне это нравится. Но вы ошибаетесь на мой счет. Почему именно я? Почему не доктор Геннадий?

Алексий усмехнулся:

— Геннадий — очень милый и умный человек, однако он умеет пользоваться Принципом так же, как я умею летать. Чтобы работать с Принципом, ему приходится использовать натурала.

— Правда?

— Вот я и подумал, — продолжал Алексий, — почему бы нам с тобой не заключить соглашение? Называй его частным мирным договором. Потому что скоро тебя снова посетит видение, и ты окажешься в критическом моменте в будущем, когда события могут развиваться в двух направлениях. Я понятия не имею, что это будет: солдат, стоящий в дверях, или генерал, поднимающий голову над окопом. И тут тебе предстоит принять решение, что случится дальше. Скажем, ты решишь, что солдат увидит врага и бросится бежать вместо того, чтобы противостоять ему, или генерал передумает выглядывать и снайпер не попадет в него. Когда это произойдет, я хочу, чтобы ты постаралась не принимать решение. Переключи свой мозг, скажи громко: «Я не знаю, что случится». И когда мы оба это сделаем…

— Извините, — сказала Мачера.

— Прости?

— Извините, — повторила она, — и, пожалуйста, не поймите меня неправильно, но мы действительно враги, откуда мне знать, что вы тоже не примете решение? Конечно, это звучит ужасно, — продолжала она, — но, если я сделаю, как вы говорите, не нанесу ли я вред своим и не помогу ли вашим? Кроме того, я хочу, чтобы Шастел победил в войне. В этом ведь нет ничего плохого, правда? Разве не должны люди прикладывать все усилия, чтобы их страна победила?

Алексий сузил глаза.

— Они используют тебя. Так же, как Ньесса использует меня. Конечно, ты понимаешь, что это неправильно.

— Правильно, если я не возражаю, — ответила Мачера. — Да, война — ужасная вещь, и мне так хочется, чтобы ее не было, потому что половина моих друзей на ней погибнет, а другая половина будет серьезно ранена, что, может, еще хуже, ведь им придется провести остаток жизни без руки, или без глаза, или без чего-нибудь еще. Но если я не буду ничего делать, чтобы помочь, это не значит, что войны не будет, это только значит, что они вряд ли победят; и что, если я сдержу свое обещание, а вы нет? Тогда я причиню вред…

Алексий недовольно нахмурился и встал; он поднял руку, размахнулся и ударил ее по лицу, и в этот момент он уже не был больше Алексием. Патриарх превратился в полноватую, коренастую женщину среднего возраста, которую Мачера никогда не встречала, но слышала, что ее зовут Ньесса Лордан. Девушка попыталась отползти в сторону, однако Ньесса пошла за ней, теперь в ее руках был нож, а за спиной она увидела Алексия, который в ужасе наблюдал, однако не двигался. Она уже добралась до двери, когда Ньесса протянула руку и схватила ее за волосы. Мачера закричала и попыталась подставить руку, защищаясь от ножа. Она чувствовала, как нож режет ее руки и ладони, он прошел прямо сквозь костяшки правой руки; то, что девушка ощущала, вряд ли можно было бы назвать болью, скорее это был страх. Мачера снова закричала, и Ньесса воткнула в нее нож, прямо под ребра, в то место, куда отец всегда втыкал нож, когда собирался разделывать кроликов. Она ощущала нож в себе, как нечто чуждое, что-то, что не должно там находиться…

…она снова сидела, глядя в окно на Скону, сцепив перед собой руки, словно пыталась закрыть живот, чтобы из него не выпадали кишки. Пергаменты были разбросаны по всему столу, чернильница перевернута.

— Что случилось? — сердито проговорил кто-то позади нее.

Библиотекарь шагнул вперед как раз вовремя, чтобы спасти пергаменты от неминуемой гибели под растекавшейся лужицей чернил.

— Ради Бога, будь осторожна, эта книга бесценна. — Он недовольно нахмурился, точно так же, как кто-то другой недавно (Мачера не могла вспомнить, кто именно, к тому же у нее болела голова), и вздохнул. — Ты уснула, — сказал он уже не так сердито, — и перевернула чернильницу. Второй курс, полагаю?

Мачера кивнула.

— Зубришь уроки и не высыпаешься, — продолжал библиотекарь. — Ну, ты не первая. Не попадайся мне на глаза, пока я все не уберу. Иди спать. Тебя нельзя подпускать к беззащитным книгам.


Алексий резко вздрогнул, открыл глаза и проснулся.

— Вы задремали, — сказала Ньесса Лордан, улыбаясь, как заботливая дочь, — на середине предложения. Объясняли мне теорию Паразюгуса об одновременном перемещении и вдруг отключились, как обгоревшая свеча.

— Правда? — Алексий дотронулся до виска, где что-то колотилось, словно падающий молот в литейном цехе. — Простите меня, пожалуйста. Дело, наверное, в старости.

— Да, — согласилась Ньесса. — Здесь довольно тепло, и вы съели четыре кусочка пирога с корицей. — Она встала и взяла нож. — Давайте я отрежу вам еще.

Глава семнадцатая

Это могла быть обычная деревенька в горах Сконы: те же дома из красного песчаника, крыши, покрытые серым мхом, грязные, изъезженные улицы, открытые двери, вездесущие куры и дети. Но деревня находилась в двенадцати милях от Шастела, и там жили притесняемые слуги Фонда, а не удовлетворенные клиенты Банка Лорданов. Хотя и без особого энтузиазма, они были готовы сбросить цепи и присоединиться к войне за освобождение. Если, конечно, им за это ничего не будет.

Вестником свободы в данном случае оказался сержант Моган Бар, тридцатилетний мужчина, отслуживший много лет в армии, прежде чем стать инструктором лучников на Сконе. Организация революций не входила в область его компетенции, и он сомневался, что справится. Слишком много дипломатии и слишком мало приказаний. По правде говоря, его не отпускало неприятное чувство, что эти угнетенные слуги, готовые сбросить свои цепи, очень хотели, чтобы он ушел. Что, к сожалению, было невозможно.

Жители устроили очередное совещание, за которым сержант Бар следил, удобно устроившись на скамейке около безымянного и ужасно грязного постоялого двора. Кружку сидра в его руке поставило за свой счет заведение (или по крайней мере так он решил, потому что о цене никто не заикнулся), стоял приятный теплый день. Солдат на постоянной службе всегда распознает такие случайно выдавшиеся минуты отдыха и наслаждается ими сполна.

— Все очень просто, — говорил почтенный старик. — Они здесь, Фонд наверняка знает, что они здесь. И нас обвинят в государственной измене только из-за того, что они здесь. Так что какого черта, почему бы не поступить, как он говорит? Терять нам нечего. Хотя правильнее было бы сказать, что выбора у нас нет.

В толпе поднялось недовольное ворчание, которое бывает, когда люди слышат неприятную правду.

— Мы можем все объяснить, — ответил кто-то сзади. — Схватим этих шутников, пошлем сообщение Фонду, расскажем, что случилось, и попросим выслать как можно скорее солдат. Если мы так поступим, то как нас могут обвинить в предательстве?

Первый оратор покачал головой.

— Вы сами в это не верите, — сказал он. — Что-то вроде болезни: если ты вступишь в контакт с врагом, то сразу заразишься. Что касается Фонда, то мы уже трупы. Итак, мы можем либо начать воевать, либо тихонько ускользнуть и примкнуть к какой-нибудь банде, либо ждать, пока нас повесят. Да, вы забыли еще об одной вещи… Вы с такой легкостью говорите о том, чтобы схватить и связать этих людей. Ну, что же, попробуйте, я с удовольствием посмотрю, что у вас получится. Если вы не заметили, эти солдаты хорошо вооружены.

— Прекрасно, — сказал кто-то, — что бы мы ни сделали, нас убьют. Почему бы нам просто не спрятаться в горах, пока эти психи не перестреляют друг друга? Потом мы вернемся и заберем их вещи.

Сержант Бар улыбнулся, допил сидр и пошел прогуляться, чтобы размять ноги. Он не мог избавиться от мысли, что не использует задание на полную катушку. Командир остался в лагере, в деревне есть выпивка и, предположительно, женщины, хотя он ни одной не видел. Но почему-то Бар не мог расслабиться.

Сержант поднялся на холм, откуда открывался вид на деревню, и посмотрел в сторону Шастела. Между ним и Цитаделью возвышался другой холм, закрывавший здание, что было в общем-то к лучшему. Зато хорошо была видна единственная дорога, по которой мог прийти враг, если, конечно, он не собирался преодолевать болота и колючие кустарники. Просто по привычке сержант спланировал оборону: двенадцать лучников — по шесть с каждой стороны дороги между деревьев, местные рекруты закрывают путь за баррикадой из тележек и бочек, резервные силы на склоне холма, где лучников не видно, но откуда они могут быстро прийти на помощь. Если бы он планировал битву в казарме, используя свернутые одеяла вместо холмов, пустые бутылки вместо деревьев и поношенную портупею вместо дороги, то не смог бы придумать лучшей расстановки солдат для боя с неравными силами.

Сержант нахмурился и поежился. Придумывать бой для себя и своей армии — плохой знак. Лучше бы продумать путь отступления, кратчайшую дорогу к кораблям. К счастью, это тоже было несложно. При условии, что его заранее предупредят, они могли бы обойти вокруг дальнего холма и спуститься по тропинке задолго до прибытия врага. Сержант Бар покачал головой. Неплохо бы поставить здесь часового и еще одного в деревне. Тогда будет не о чем беспокоиться. Безопасно, как в родном доме.

Лучники Бенин и Бул не проявили особой радости по поводу полученного задания, однако как только Бар объяснил, почему предпочел назначить именно их, и объяснил зачем, они сразу же заняли свои посты. Сержант вернулся на скамейку около постоялого двора и проверил, как проходит совещание. Ничего не изменилось, жители раз за разом повторяли одно и то же. Бар зевнул. Он не знал, что ему делать сейчас: по заданию, сержант должен был организовать армию сопротивления в Шантейне, выделить партизанам двадцать простых луков, научить их стрелять и вдохновить на подвиги, вызвав волю к победе. На данный момент он, судя по всему, справился только с первым этапом и, кажется, отставал от графика.

Утро плавно перешло в день, и под воздействием сидра и солнечных лучей его сильно начало клонить в сон. Сержант положил голову на согнутый локоть и почти задремал, как вдруг услышал свое имя и поднял голову.

— Бул? — пробормотал он. — Я, кажется, велел тебе…

— Приближаются, — перебил Бул. — Сорок человек, только ступили на дорогу.

У Бара ушла примерно секунда на то, чтобы понять, о чем говорит часовой.

— Хорошо. Подай Бенину сигнал, чтобы возвращался. Я соберу людей, и мы уходим.

Бенин прибежал запыхавшись, весь в пыли, и Бар указал ему на дальний холм и приказал двигаться; в этот момент он заметил, что на собрании воцарилась тишина и все смотрят на него.

— Они приближаются, верно? — сказал кто-то. Бару стало неловко.

— Верно, — подтвердил он.

— А вы уходите. Бар нахмурился.

— Да. Мы уходим.

Один мужчина вскочил и подошел к нему, загородив выход. Он выглядел рассерженным и испуганным.

— Вы не можете просто так уйти. Они убьют нас. — Бар на мгновение задумался.

— Извините, уже слишком поздно. Вам следовало подчиниться моим приказам, вместо того чтобы болтать здесь.

Четыре или пять мужчин присоединились к нему.

— Нельзя так с нами поступать, — запротестовал один из них, — вы заварили эту кашу, вам ее и расхлебывать.

— Забудь, — вмешался другой. — Предположим, он останется, предположим, задаст им хорошую порку, хотя я лично в этом сильно сомневаюсь. Потом поедет домой, а они завтра пришлют еще большую армию, и нас убьют. Предлагаю подняться в горы, пока возможно.

— А как насчет их корабля? — вставил кто-то. — Мы ведь можем уплыть на Скону. Эй, вы, сколько человек поместится на ваш корабль?

Бар поднял руку, призывая к тишине. Безрезультатно. Тогда он наотмашь ударил мужчину, который стоял к нему ближе всех, так что тот упал лицом вниз. Это сработало.

— Слушайте меня, — сказал он. — Никто не садится ни на какой корабль. Мне все равно, что вы собираетесь делать: драться, сдаваться или убегать. Мы уезжаем, а вы поступайте, как считаете нужным. Удачи, — добавил он, вспомнив о дипломатическом аспекте своей миссии.

Некоторое время все молчали, потом один мужчина скрестил на груди руки.

— Мы будем драться. Скажите нам, что делать.

— Убирайтесь с дороги, — прорычал Бар. — Я не собираюсь повторять дважды.

По какой-то причине эти слова произвели обратный эффект: жители деревни окружили его плотным кольцом и начали наперебой кричать, размахивая руками. Ну, — пропел злобный голосок у него в голове, — ты наконец вдохновил их на борьбу, что там дальше по плану?

Хорошо, — сказал сержант. — Хорошо, мы остаемся. А теперь разойдитесь, пока мои люди не разозлились и не ранили вас.

Кольцо рассерженных крестьян немного ослабло, теперь они смотрели на него, ловя каждое слово. Итак, сорок алебардщиков против дюжины лучников и этих дураков. Думать об этом невыносимо.

— Хорошо, — повторил он. — Сначала оружие. У вас есть что-нибудь? — Он подождал, никто не пошевельнулся. — Ну, что-нибудь острое или тяжелое. Поторопитесь, у вас две минуты.

По крайней мере они разошлись. Бар обернулся к своему взводу.

— А теперь слушайте меня. От этого народа больше вреда, чем пользы, поэтому рассчитывать можно только на себя. Соотношение сил — отвратительное, однако мы застанем их врасплох и займем хорошую позицию. Бенин, помнишь, где ты только что стоял? Возьми с собой пять человек и дождитесь моего сигнала, прежде чем стрелять. Бул, следуй за ним, но по другой стороне дороги. У вас три, от силы четыре выстрела на каждого, поэтому, ради Бога, сосредоточьтесь, мы должны убить хотя бы половину из них за первые три залпа. Вы сможете это сделать. Ясно? Вперед.

Они двинулись, не сказав ни слова, оставив Бара одного посреди деревни. Прекрасно, сердито подумал он, теперь мы участвуем в войне. Надо быть осторожнее со своими желаниями. С другой стороны, у нас действительно хорошая позиция, так почему бы и нет?

Подтянулись оставшиеся силы. Их было двадцать шесть человек — семь топоров, одна настоящая шастелская алебарда, шесть мотыг, лопата и двенадцать вил. Во времена детства Бара не было более устрашающего оружия, чем вилы, когда он убегал с ворованными яблоками. Собери их вместе и что получишь? Настоящую бойню. Ну, посмотрим.

— Топоры, алебарда и высокий мужчина с вилами. Видели, куда пошли часовые? Спуститесь на сотню ярдов до кучи камней. Можете быстро дойти туда, чтобы вас не было видно с дороги?

Один из топоров кивнул.

— Без проблем. — Бар продолжил:

— Отлично. В таком случае вы за все отвечаете. А теперь, когда я подам сигнал и ни секундой раньше, вы быстро спускаетесь по склону холма и нападаете на неприятеля сзади. Сигнал — три коротких гудка в этот рог. — Он похлопал себя по рогу на поясе. — Будьте внимательны и не двигайтесь, пока не услышите сигнал.

Группа нападения быстро зашагала к холму, оставив Бара с восемнадцатью крестьянами. Среди них было три мальчика около семнадцати лет и четыре старика. Возраст остальных не поддавался определению, как часто бывает с крестьянами, когда детство и пора ухаживаний заканчивается, и им остается только работать и ждать смерти. Это были крепкие, стойкие, решительные мужчины, которые тем не менее в подметки не годились алебардщикам. Ну ладно. Они здесь только для красоты, наживка, чтобы заманить алебардщиков и отвлечь внимание от дюжины лучников со Сконы. Если повезет, то миска с горячим супом, снятая с огня перед самым началом операции, будет все еще теплой к тому моменту, когда они с победой вернутся назад.

Не было времени выстраивать баррикады на дороге; неудобно, конечно, ведь теперь его армия будет на виду. Пытаясь придать войску фермеров хотя бы видимость строя, Бар искал путь для отступления, но ничего подходящего не попадалось на глаза, можно идти только назад в деревню или вверх по холму, в надежде, что никто их не увидит. Черт побери этих жмотов, они должны были послать на задание офицера, а не простого сержанта.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28