- Не знаю!
      Васильев круто повернулся и резко приказал конвоирам:
      - Вывести!
      Немец сразу потерял весь свой гонор.
      - Не надо, не надо! Я скажу! - завопил он, пытаясь схватить полковника за руку.
      Васильев заложил руки за спину.
      - Скажете? - усмехнулся он. - А, вот никто из присутствующих здесь не сказал бы, хоть режь его на части. Не беспокойтесь, мы лежачих не бьём.
      Пока пришёл начальник штаба, я успел ознакомиться с обстановкой: оказывается, мы разгромили сегодня авангард легкотанковой дивизии прикрытие армии Клейста, главный удар, которой направлен на Дубно Кременец.
      Переговорив с начальником штаба, Васильев подозвал меня.
      - В штаб армии поедет связной, - сказал он. - Для вас я имею другое задание. Учтите, что задачу вам я ставлю лично. К четырём часам утра я должен знать, куда делись за рекой немецкие танки и где они пытаются форсировать Буг. Кстати, - улыбнулся он, - поставьте ваши часы по моим, пусть не смущают немцев.
      Уже выйдя из штаба, я сообразил, что Васильев даже словом не намекнул, как выполнять поставленную задачу, предоставив мне самому намечать маршрут и изыскивать
      способы добычи сведений. Вспомнил его тон при постановке задачи. Видимо, ему и в голову не пришло, что это может представить для меня какие-то трудности. Странно, но, кажется, он больше уверен во мне, .чем я сам. Боюсь, что случайный успех создал мне незаслуженную боевую репутацию. Может быть, всё-таки мне надо было доложить Васильеву, что я не строевой командир?
      Откуда начать разведку - севернее Красне или южнее, переправившись через Западный Буг или через его приток? Немцы могли обойти нас как с севера, на Броды, так и с юга. Не выгоднее ли тогда начать разведку объездом с юга, форсировав у Красне речушку по железнодорожному полотну, и выйти к шоссе на Каменку. Таким путём, пусть длинным, но как будто безопасным, я окажусь в том самом районе, откуда вечером немцы начали наступление, откуда и сейчас доносится артиллерийский огонь. "Пожалуй, так..." - ободряюсь я и решаю, что прежде всего надо найти проводника, хорошо знающего эту местность.
      Дед Титок, взятый мною в качестве проводника в одном из окраинных домиков местечка, словоохотливый и бойкий на вид старик, сразу же онемел, едва затряслась под ним машина. При каждом рывке он крестился, раскрывая рот от ужаса.
      - Э, дедок ещё старорежимный, - разочарованно заметил Никитин. Техники боится. Наш бы колхозник давно полез в моторное отделение и надоел бы вопросами - что да как? А этот только дрожит, будто на дракона его посадили.
      Далеко правее нас свирепствует артиллерийский огонь, - это немцы бьют по нашей дивизии. А вблизи нас - ни звука, ни живой души. Только впереди мерцают во тьме два кормовых стопфонаря наших дозорных машин. По полотну железной дороги перешли ручей. Куткож остался позади, впереди Жураты, где и должны быть немцы.
      - Мост! Мост! - вдруг очнулся наш проводник и подался вперёд, всматриваясь в темноту.
      Машины идут, едва перематывая гусеницы. Чуть слышны глухо гудящие моторы. В прибрежной заросли начался спуск вниз, потянулась изгородь хутора. Во дворе замычала корова, где-то по соседству завыл пёс. С трудом разыскали хозяина. Он сообщил, что ни немцы, ни наши через мост не проходили.
      Всё же, затемнив стопфонари, пустил на мост дозорную машину. Противника вблизи не оказалось, и я повернул вдоль реки в ту сторону, где предполагал встретить его.
      На противоположном, восточном, берегу речушки светились огни догорающих пожаров, следы вчерашнего боя. Здесь, в густой луговой траве, в кустарниках - бесчисленные следы гусениц немецких танков. Значит, мы в расположении немцев. Но почему по-прежнему ни живой души?
      - Слева немецкий танк! - кричит мне Никитин. Над верхушкой куста торчит башня немецкого танка. Бью по башне. В ответ ни звука. Только из-за реки, где находится наша дивизия, к нам прилетело с десяток снарядов. И снова мёртвая тишина.
      Подъезжаю к вражескому танку. У него разбита гусеница, в башне две мои пробоины. Пушка исправна, но замок вынут. Видно, танк брошен. В соседнем кусте - брошенный вездеход, мотор его глазеет тёмными зрачками пустых свечных отверстий. Но куда ушли немцы? На юг, к Львову, или на запад, обратно к Каменке?
      - - Куда ехать? - спрашиваю я Кривулю.
      - По следам, по следам! - вмешался дед Титок, сидевший на корме моей машины.
      - Эге, осмелел дед, - воскликнул Никитин. - Охотник дичь чует!
      Обойдя село Деревляны, мы затаились на опушке леса и стали наблюдать за шоссе, которое из Каменки идёт на Деревляны, к Бугу. Следы немецких танков уже свернули на Деревляны, туда же по шоссе то и дело проходили с запада небольшие колонны автомашин. Порою тягачи тащили за собою пушки. Но в чём дело? Почему ни одна машина не показывается на восточной стороне села?
      - За Буг уходят. Мост в селе поставили, - уверенно заявляет дед Титок.
      Да, иначе быть не может. Значит, немцы хотят обогнуть нас севернее и через Яблонувку идти дальше на То" порув или на Броды.
      По сути дела задача была выполнена, я уже знал, куда немцы идут и где они форсируют Буг, но слишком лакомо сновали перед нами по шоссе немецкие машины.
      - Наведём-ка порядок в немецких колоннах, ишь как снуют! - предложил Кривуля.
      Мы решили, если удастся, взять налётом пленного.
      Как только чёрный грузовик, вынырнув из-за угла рощи, мелькнул в моем прицеле, я выстрелил. Он загорелся, съехал в кювет и свалился набок. Рядом ухнула пушка Кривули. Ещё один грузовик, протащившись по инерции, застрял в кювете и загорелся. Врываюсь на шоссе. Обгоняя меня, несутся остальные танки. Подмяли тягач, тащивший пушку. Немцы рассыпались по ржи, только спины мелькают.
      Взяв с головной машины раненого шофёра, мчусь в хвост колонны, откуда машет мне Кривуля. Он стоит у легковой машины, вытаскивает из неё раненого офицера. Невдалеке лежит раздавленный им "опель".
      В окошечко мне видны витой погон полковника и бархатные петлицы. Внутрь машины пробраться не удаётся. "Что ж, возьму хотя бы полковничьи знаки различия, как вещественное доказательство", - решаю я.
      Из Деревляны в нас летят снаряды. Задерживаться больше незачем.
      Разворачиваем машины и несёмся обратно. На выбоинах и бугорках, когда мой танк делает прыжки, дед Титок вскрикивает: "Ой, Иисусе!" - и цепко хватается руками за башню. Лицо его, цвета юфтевой кожи, посерело и вытянулось, побелевшие губы что-то шепчут.
      - Смотрите, смотрите, - тормошит меня Никитин: - никак наш дедок с ума спятил!
      Перелезаю на корму и сажусь рядом с дедом у башни.
      - Что с вами, дед Титок?
      - Як бы знав, не повёл, - крестится он и с ужасом смотрит на сидящих рядом пленных.
      Подходим по шоссе к Красне. Земля гулко дрожит от взрывов. Над головой проходят группы желтобрюхих бомбардировщиков с крестами на крыльях. Красне горит.
      Дед Титок, забыв, что едет на танке, выпрямляется во весь рост. Наверное, заметил свой горящий дом в числе десятков других. Мы едем среди двух стен огня. Горят дома, горят машины, небо лижут языки пламени.
      На повороте я не успеваю задержать машину. Дед прыгает с танка наземь, вскакивает и, припадая на одну ногу, бежит к крайним пылающим домам. Вот он остановился, стоит сгорбленный, потом что-то кричит, грозя кулаком небу. В Красне нас встретил начальник разведки. Узнав, что я везу пленных, он приказал сдать их ему и зайти в штаб корпуса. Оказалось, что Васильев здесь, только что приехал. Я застал его разговаривающим с Рябышевым и По-пелем.
      - Разведка вернулась, - сказал он, увидев меня в сенях. - Ну что, где немцы?
      Докладываю: немцы ночью ушли за Буг, у села Деревляны, маскируя отход артогнём, и вышли на шоссе Топорув - Броды, севернее нас.
      Результаты опроса пленных, доложенные штабным командиром, подтвердили мои данные. Пленные - из артиллерийского полка той самой легкотанковой дивизии, с которой мы вчера вели бой. Дивизия идёт на Броды и должна овладеть ими к 10 часам утра 25 июня и закрыть дороги на Дубно. Севернее её наступает 14-я танковая дивизия той же армии Клейста.
      Теперь я уже кое-что понимаю в обстановке. Несомненно, немцы идут на перехват нас. Удастся ли нам опередить их у Брод? Я ждал, что скажет начальство. Все трое стояли молча. Вдруг Попель издал какой-то смешной звук, точно хотел что-то сказать, но спохватился и проглотил готовые сорваться с уст слова. Его смуглое лицо с большими чёрными глазами осветилось улыбкой, которую раз увидишь и никогда не забудешь. "Тут же всё ясно", красноречивее слов говорит эта улыбка.
      - А не думаете ли вы, товарищ генерал-лейтенант, що цей господин Клейст, хай ему неладно буде, идёт на авантюру? - сказал он с забавным украинским выговором.
      Генерал посмотрел на него недоверчиво:
      - Как это понять? - спросил он.
      - Мне кажется, он хочет связать наш корпус своим прикрытием, этой несчастной дивизией, а главными силами выскочить через Броды на кременецкие просторы.
      - Если только действительно его главные силы в районе Брод, - уклончиво сказал Рябышев. - А вы как думаете? - спросил он Васильева.
      Васильев сказал, что он согласен с Попелем, и обосновал своё мнение тем, что южнее нас танковых частей противника не замечено, а севернее, кроме той, с которой мы имели дело, наступает ещё одна дивизия.
      Выслушав Васильева, Рябышев подумал и тут же стал отдавать приказ.
      Корпус с пяти утра продолжает марш, оборону занимает с выходом в район Брод.
      Командир корпуса беспокоится о дивизии, идущей восточнее нас. Она затерялась на марше и до сих пор не даст о себе знать. Генерал сам едет, чтобы разыскать её и поставить ей задачу на выход в район Брод. Васильеву он приказывает немедленно вытягивать свои полки. Наш маршрут идёт лесами через Вержбяны, Ангелувку, Олеско, Ясенув, Броды.
      По этому маршруту от Олеско до Брод весь корпус пойдёт одной дорогой, так как слева болота и множество мелких мостов, не проходимых для тяжёлых танков.
      Сегодня я кое-что узнал о нашем корпусном начальстве, и это мне дало возможность понять взаимоотношения Рябышева и Попеля. Вместе они работают недавно, на каждом шагу чувствуется, что они присматриваются друг к другу. Рябышеву уже за шестьдесят. В первую мировую воину он воевал солдатом, в гражданскую очень быстро выдвигался, командовал кавалерийской дивизией, кавалерийским корпусом. В танковых войсках он новый человек. Наш корпус принял незадолго до войны. Может быть, поэтому, как мне кажется, он чувствует себя не совсем свободно, хотя человек он с большой боевой славой.
      Попель в гражданскую войну тоже был кавалерист, но в танковых войсках с первых дней их существования в Советском Союзе. Видно, что он очень хорошо знает технику, лучше Рябышева, но когда они вместе, этого превосходства незаметно, во всяком случае, оно не бьёт в глаза. Я понял их взаимоотношения так: Попель очень осторожно советует, а Рябышев осторожно принимает советы.
      Удивительно, как Попель меняется в разговоре. Когда он молчит, смотришь на него и думаешь: суровый, неприступный, а только скажет слово, сразу видно, что сердечный, мягкий человек. Говорят, что флегматичные люди мало работоспособны, а вот Попель, по-моему, в быту явно флегматик, но когда работает, энергия в нём ключом бьёт.
      *
      На этот раз в разведку пошла 1-я рота. Нам дали возможность полчаса отдохнуть. Дружно всхрапнули. Кривуле пришлось потратить много труда, чтобы разбудить экипажи, в том числе и меня.
      Идём во втором эшелоне со штабом дивизии. Небо пока спокойно, лес тоже.
      К 10 часам первый эшелон - полк Болховитинова - в районе Ясенув встретился с разведотрядом немецкой легкотанковой дивизии, обошедшим Броды с юга и перерезавшим нам дорогу. Тяжёлым батальоном с хода Болхо-витинов опрокидывает этот отряд, загоняет его в болота, в леса и продолжает движение на Броды. Водители попадающихся нам навстречу автомашин говорят, что на западной окраине Брод уже немцы. Получаю задание выйти со взводом моей роты в разведдозор, вести разведку в направлении местечек Броды, Червоноармейск (Радзивилув) и село Комарувка до встречи с противником. Справа по шоссе на Дубно действует наша разведгруппа, а впереди должны быть части двух мехкорпусов. Первый эшелон я обогнал уже под Бродами, которые бомбила немецкая авиация. Потом она ушла навстречу нашей дивизии.
      Броды и Червоноармейск забиты всеми родами войск. За Червоноармейском одиночные окопы пехоты, встречаются отдельные группы бойцов, идущих лесом. У часовни перед мостом через реку Сытеньку - два лёгких броневика. Спрашиваю у лейтенанта, с опаской поглядывающего за реку:
      - Кто такие?
      Оказывается, разведка одного из корпусов, которые, согласно развединформации штаба нашей дивизии, должны быть впереди нас. Узнаю от лейтенанта, что части его корпуса отходят на левый фланг.
      - А кто впереди? - спрашиваю.
      - Наших нет. В Комарувке немцы, - говорит он неуверенно.
      Вот тебе и развединформация! Выдвигаюсь на северную опушку леса, оттуда веду наблюдение за Комарувкой. Там какое-то непонятное движение, но немцев не видно. Далеко вправо и влево слышен гул массы машин.
      Из-за северо-западного угла леса выскакивают два танка, опушкой держат направление к нам. По характерному быстрому ходу и носовому покачиванию узнаю БТ. Они буквально облеплены танкистами. Выхожу навстречу.
      Танки резко остановились. Из башни переднего соскочил танкист, направился ко мне. Сидевшие на броне рассыпались у машин.
      - Эй, кто вы? - спросил подошедший ко мне танкист.
      Из-под широких смоляных бровей, сросшихся на переносице, на меня смотрят воспалённые глаза. Такие глаза я видел у товарищей, грузчиков нашей артели, после трёхдневных авралов в Мариупольском порту, когда мы экономили стране золотые рубли, которые приходилось платить за простои иностранных кораблей.
      - А вы кто ? - спросил я и невольно улыбнулся - уж очень настороженно поглядывал он на меня, не вынимая правой руки из кармана своей керзовой куртки с обгоревшими полой и рукавом.
      Должно быть, оттого, что я улыбнулся, настороженность его сразу пропала, он весело крикнул остававшимся у танков:
      - Свои!
      Затем вновь обернулся, вынул руку из кармана и доверчиво протянул мне:
      - Политрук Самойлов! Я отрекомендовался.
      - Какой части? - спросил его.
      - Дивизии полковника Аникушкина, слыхал такого?
      - Нет, не слыхал. А это что за десант? - спросил я, показывая на танкистов.
      - Немцы их танки пожгли, вот на двух этих едва ноги унесли. Увидев тебя, думаю, всё... попали на перекрестие...
      - Откуда же здесь немцам быть? - спросил я. Моя ирония не дошла до него.
      - Как откуда? Да вон, в том селе, прямо к ним въехали - еле ноги унесли. Не веришь? Майора Устинова спроси, - показал он на одного из своей группы. - Он начальник связи нашей дивизии и соврать не даст.
      Неожиданность его аргумента меня рассмешила, хотя известие было далеко не весёлым. "Вот тебе и два корпуса впереди", - опять подумал я, а вслух сказал:
      - Где же ваша дивизия?
      - Это я тебя хотел спросить...
      - То есть?
      - А так... Понимаешь, поехали мы из Радзехува искать штаб фронта или корпуса - я и майор Устинов. Ему всё равно делать нечего. Радиосвязи нет, вот комдив и послал его со мной, пусть наладит. Ездим, ездим, заскочили в Тарнополь. Там командующий. Понимаешь, карта висит на всю стену. Майор Устинов докладывает, командующий на карте отмечает. Смотрю, на ней уже синим карандашом мешок нарисован, а наша дивизия на самом дне этого
      мешка. Тут я подумал - дело наше табак... Командующий говорит: "Обстановка серьёзная, берите приказ, вечером чтоб у комдива был". Приезжаем, передаём приказ. Комдив читает, читает, говорит: "Надо корпус искать". Опять посылает нас. Опять мы едем, кругом ночь. Нашли село, где корпус стоял, приехали - немцы! Поцарапались немножко, броневик им разбили. Едем назад, солнышко всходит. Подъезжаем к Радзехуву. На шоссе стоит колонна разбитых танков. "Что за злые шутки!" - думаю, а майор уже кричит: "Немцы слева, танки!" Стреляю, два подбил. Разворачиваюсь, отходим, а мне - в борт снаряд. Машина горит. Мы с майором выскочили, механика нет. Надел противогаз, лезу в огонь, нащупал пояс, схватился за него и вытащил механика. Вместе бежим в лес. Смотрю, в лесу два БТ из нашего разведбата, а на них экипажи с погоревших танков. Сели и поехали лесами. Выехали сюда. А теперь куда? Не знаю, куда ушла моя дивизия, - и он тяжело вздохнул.
      Я сказал, что видел много танков в Червоноармейске. - Наверное, наши! обрадовался политрук. - Смотрите, друзья, немцы рядом! - прокричал он на прощанье, и его танки скрылись в лесу.
      Напрасно я всматривался в бинокль в окраины видневшегося села, - ничего не увидел. Село точно вымерло, и вдруг над нами раздался пронзительный свист, точно ветер пронёсся в верхушках деревьев. Второй раз просвистело, и дремавший в полуденной жаре лес содрогнулся от взрывов. Перелёт. Бежим с Никитиным к танку. Из люка показывается голова Гадючки. Он свистнул и скрылся под звонко захлопнувшейся крышкой. Только мы успели вскочить в башню, как новый залп мин обсыпал наши танки.
      Открываем ответный огонь. По нас бьёт теперь и противотанковая батарея. Мы отходим за мост через Сытеньку. Решаю удерживать мост до подхода дивизии.
      Моя рация, преодолев расстояние, связалась со штабной. Доношу, где нахожусь и где противник. Лёгкие танки его, между тем, смело подходят к охраняемому мосту. Это, кстати, дополняет мою информацию дивизии. А первые два танка, пытавшиеся перейти мост, остаются на нём, подбитые нами. Остальные с боем отходят в лес.
      Вскоре подошло боевое охранение, заменило нас. Мы направились в Броды, где, как нам сообщили, расположился штаб дивизии.
      Через местечко шла сплошная колонна танков, автомашин с пехотой и артиллерией. Это были части нашей дивизии, смешанные с частями дивизии, которую ночью пошёл разыскивать командир корпуса. Вот и он сам. Я увидел его на перекрёстке, у ратуши, среди регулировщиков, направлявших части по их дорогам.
      У ратуши стояли знакомые дивизионные автомашины. Решив, что здесь находится штаб дивизии, я забежал в здание. В первой боковой комнате, на кресле у зеркала, сидел небольшой, туго сбитый командир, он кряхтел и отдувался от шипевшей ему в лицо одеколонной струи пульверизатора, которым орудовал высокий, согнутый в дугу, парикмахер.
      - Хлопче! - не поворачиваясь, окликнул меня сидящий командир, принимая, видимо, за своего ординарца. - Доставай теперь чистую сорочку, да переоденемся.
      По голосу я сразу узнал Попеля, шагнул к нему, растерявшись от неожиданности, но он зыкнул на меня:
      - Да не сюда, а в соседнюю комнату неси, вот ещё недотёпа!
      - Зачем вам бельё без ванны? - удивился парикмахер.
      - Э! Чудак человек! Какая там ванна! Перед боем важно надеть чистое бельё, а обмыться - в раю небесном обмоют, - сказал Попель, поднимаясь с кресла.
      Я подошёл к нему и доложил, что ищу штаб дивизии.
      - Так он не здесь же! - воскликнул Попель. - Он с правой стороны дороги на Червоноармейск, в лесу.
      Узнав, что я с разведки, он стал подробно расспрашивать, где я видел немцев и где и какие наши части встретил. На прощанье сказал:
      - Передай там хлопцам, нехай готовятся к большому oбою!
      Возвращаясь обратно, я увидел его стоящим на перекрёстке дорог на месте Рябышева. Он сортировал колонну, направляя части в разные стороны, на свои участки обороны.
      Сегодня у меня хороший день. По пути в штаб своей дивизии, правее шоссе на Лешнюв, в редком лесу я наткнулся на штаб мехдивизии генерал-майора Баранова. В стройном, сухощавом, подтянутом генерал-майоре я узнал бывшего своего командира батальона по танковому училищу - полковника Баранова. Он тоже узнал меня, улыбнулся краешками сомкнутых губ и, подозвав к себе, протянул руку.
      - Как чувствуете себя, мой воспитанник? - спросил он, оглядывая меня.
      - Ещё не как рыба в воде, - сознался я. - Много непонятного.
      - Верю вам, - тепло сказал он. - Когда я молодым подпоручиком попал в 1914 году на германский фронт, мне всё казалось непонятным, неразбериха какая-то, каша, думаю, пропадёшь тут. Страшновато было, а потом разобрался, что к чему, и слыл боевым офицером, с золотым Георгием познакомился.
      Узнав, что я в танковой дивизии и не техникой занимаюсь, а командир, он назидательно сказал мне:
      - Надо технику строить - строим, надо воевать - воюем. Таким и должен быть советский человек. Правильно сделали, поддерживайте честь нашего училища.
      После этой встречи тепло стало на душе. как будто с отцом повидался. Вспомнил все разговоры за день, подумал: посмотришь со стороны на то, что происходит, и решишь, что паника - все куда-то мчатся, дороги забиты машинами, люди бродят туда-сюда, чего-то ищут, а приглядишься ближе, поговоришь с людьми и увидишь, что в армии никакой паники нет, что положение, конечно, сложное, трудное, обстановка очень неясная, но большинство относится к происходящему спокойно, как Кривуля, который уверен, что скоро всё изменится.
      *
      Два обстоятельства не сулят нам ничего хорошего. Первое: вместо стойкой обороны мехкорпусов, под прикрытием которых мы должны сосредоточиться для наступления, застаём арьергарды их отходящих частей. Второе: марш и сосредоточение нашего корпуса в исходном районе происходили на виду немецких самолётов, которые беспрерывно бомбили нас до наступления темноты, и только лишь её благодатная сень дала возможность перемешавшимся подразделениям разобраться и занять свои районы обороны.
      Все чувствуют, что завтра будет первое настоящее наступление, настоящий большой бой. Моя рота в горячке. Каждый экипаж копается в своём танке. Стучат кувалды, выбивая пальцы гусеницы, там гаркает мотор при пробной заводке после регулировки, там воет вентилятор мотора, который упорно отказывается завестись, всюду бегают горластые техники, за которыми, как на поводу, следуют бензоцистерны.
      К полуночи горячка спадает.
      Мы с Кривулей сидим в танке, закрыв люки и включив боковой плафон. Кривуля бреется, стараясь разглядеть себя в узеньком металлическом зеркале триплекса, в которое вмещается только одна четверть лица, а я ожидаю своей очереди. После меня этой же бритвой должны побриться ещё два экипажа, а пока они меняют бельё, подшивают воротнички.
      Кривуля требует, чтобы все подготовились к завтрашнему дню так, как подготавливаются к великим праздникам.
      - И зачем вы всё это? - спросил я Кривулю, придерживая ремень для правки бритвы.
      - А как же! - удивился он. - Бой для солдата - это, брат, праздник чести, а раз так, то на него каждый и должен явиться в подобающем виде. Да, в общем, что вам рассказывать, вы сами лучше меня знаете, - закончил он неожиданно.
      Я признался ему, что это для меня ново.
      - Э! Ничего в этом нового нет! А главное - очень важно и в санитарном отношении - чистое бельё в случае ранения лучше, чем грязное, - не заразишь рану.
      Берусь за освободившуюся бритву; бреясь, думаю, что я еще зелен на войне, не знаю элементарных вещей.
      Около нашей машины уже собрались танкисты, ждущие своей очереди побриться. Слышу оживлённый разговор. Кривуля делится с экипажами опытом боёв в Финляндии.
      - Главное в атаке, чтоб ты не сунулся на противника, как на волах, говорит он, - а чтоб машина бросалась из стороны в сторону, как бешеный конь. Этот манёвр на открытом месте только и спасение для танка, пока не достигнешь укрытия. Но не забывай огня. Помни: бросок в сторону и огонь туда, откуда по тебе стреляет противник.
      - С хода трудно попасть с первого раза! - говорит Зубов.
      - Неважно, что с первого не попадёшь, - убеждает его Кривуля. - Когда у противника над головой один и другой снаряд просвистит, ему уже не легко поймать тебя на прицел. У противника, брат, тоже гайка легко отходит. Я вам скажу, до чего уж финский солдат упорный, а и то под Выборгом я пушку с расчётом захватил в плен.
      Танкисты просят Кривулю рассказать, как это произошло.
      - Очень просто, - говорит он. - Выскочили мы из лесу в атаку на деревню, смотрю, по мне из разваленного сарая ударила пушка и промазала недолёт. Я посылаю туда снаряд, считаю в уме до десяти, как перед атакой старшина мне посоветовал, и бросаю танк вправо сорок пять Градусов. Только я сманеврировал, вижу слева рикошетом второй снаряд, я - ответный и опять считаю десять и - манёвр влево. На четвёртом манёвре я всё-таки попал в пушку и вывел из строя весь расчёт. Потом, когда я посадил раненых финнов на танк, их лейтенант говорит мне: "Только возьму на прицел, стреляю, смотрю, а танк пропадает в прицеле, надо доворачивать орудие. Вам сам бог покровительствует". "Не бог, - говорю, - а старшина".
      - Це не важно, що вин не бог, а за такс дило, товарищ политрук, треба на него молиться и утром и вечером, - говорит Гадючка.
      - Теперь держись! - кричит мне Кривуля. - Завтра твой механик будет так швырять машину из стороны в сторону, что не найдёшь, где запад, а где восток.
      Когда я побрился, разговор уже шёл о том, что на земле с немцами завтра справимся, а вот авиация, пожалуй, даст "прикурить", как выразился Никитин.
      У Кривули и тут нашёлся "случай в Финляндии".
      - Кто не видал "мигов"? - спрашивает он.
      - Видели! - говорят все, - От "юнкерсов" только пух летит.
      - Скоро небо чистым будет, но завтра на это рассчитывать мы ещё не можем. Надо свою тактику-практику иметь.
      Все очень заинтересовались, что это такое за тактика-практика.
      - Был у меня такой случай в Финляндии, - продолжает Кривуля. - У них авиации не видно было, и вдруг в день нашего наступления появилась авиация немецкая, но лётчики - финские. Немцы бомбят сейчас скопом, а финны - нет. Финн выбирает себе танк и пока не расклюет или не израсходует бомб, не отстанет. Дело было в атаке на открытом поле. Только вышли мы из леса, увязался за мной один лёгкий бомбардировщик. Я кричу механику, что за нами гонится самолёт. Механик был парень не из храбрых, в атаке первый раз, явно не спешил, остался позади всех. Вот почему нас этот финн и облюбовал. С перепугу мой механик газнул на всю скорость вперёд.
      Слежу за самолётом. Выходит из пике, вижу - бомба оторвалась уже, и в этот самый момент моя машина вдруг на полном ходу стоп у какой-то ямы, чуть через нос не опрокинулась. Бомба взорвалась впереди метрах в пятидесяти. Мне это понравилось, говорю механику, что если потребую остановки на большой скорости, он точно такую должен сделать, как перед этой ямой, прямо горным тормозом. Только мы объехали яму и набрали скорость, самолёт опять на меня пикирует, смотрю - бомба отрывается, командую механику: "Стой!" Бомба снова разорвалась впереди. "Ну, думаю, расчёт правильный, яма выручила, спасибо ей, научила кое-чему хорошему". Всего выудил я у этого самолёта четыре бомбы. Он так и улетел ни с чем... Вот что такое тактика-практика. Особой мудрости не требуется, только лишь слаженность и внимание, - заканчивает Кривуля.
      Вспоминаю, как меня раздражали его рассказы об одесском житье-бытье, свои мысли о нём, и думаю: "Можно же так ошибиться в человеке!"
      Ночью мы получили приказ о наступлении. Задача состоит в том, чтобы к исходу 26 июня выйти на восточный берег реки Стырь в районе Плящова Берестечко и перерезать противнику магистрали, идущие на Дубно. Мы наступаем на левом фланге Рябышева, в полосе Крупец, Сытенька, река Пляшувка и Сестратын, Королувка, Берестечко. Соседние слева части, которыми командует генерал-майор Мешанин, наступают вдоль шоссе на Лешнюв, Берестечко, взаимодействуя с корпусом генерала Карпезо.
      Начало наступления назначалось на 10 часов утра. К этому времени части дивизии должны были провести рекогносцировку переправ через болотистую реку Сытеньку, в районе лесной часовни и сел Сытенька и Осынова, которые оборонялись противником с северного, лесного, берега реки.
      С рекогносцировки командиры возвратились до восхода солнца. Комдив приказал мотострелковому полку приготовить топоры и пилы для мощения гати через болото и обеспечить форсирование танковыми подразделениями реки Сытеньки. С восходом солнца мотострелковый полк снялся с места, прошёл опустевшие окопы корпуса генерала Кар-пезо и побатальонно вытянулся лесом в направлении переправ, чтобы занять плацдарм на северном берегу и прикрыть переправу танков. За мотострелковыми батальонами пошли и танковые полки.
      Моя рота в составе разведбата движется по дороге на Королувку за KB Васильева, как резерв комдива. Остановившись у реки, мы прикрываем огнем мотострелковый батальон, готовящий нам переправу. Васильев выглядывает из-за открытого люка башни и торопит командира мотострелкового батальона. Он наблюдает за селом Полноцне" находящимся на противоположном стороне реки, показывает нам. куда надо вести огонь, и время от времени сам постреливает в ту сторону. Из второго люка башни часто показывается голова его заряжающего полкового комиссара Немцева. Наконец, к часовне бежит командир мотострелкового батальона. "Значит, переправа готова", - думаю я и, точно в подтверждение этого, едва только комбат подбежал к танку, как Васильев выбрасывает сигнал "вперед".
      Из-за деревни по мосту густо ударили мины, у меня над головой откуда-то справа профырчали один за другим два снаряда.
      Я приказал Гадючке обогнать KB Васильева и проскочить впереди него на большой скорости открытый трёхсотметровый участок насыпи и мост.
      - Газуй так, чтобы снаряд не перенял нас, - пояснил мою команду Никитин.
      Риск, конечно, большой, так как самый плохонький снарядик из пушки Виккерса выведет мой танк из строя, но нельзя же допустить, чтобы командиру дивизии пришлось идти в атаку впереди нас. "Во что бы то ни стало быть на том берегу первым", - думал я, подпрыгивая и колотясь о стенки башни моего лёгкого танка. Танк точно с ума сошёл. Из-под гусениц далеко назад летели обломки брёвен настила переправы.
      К явному неудовольствию Никитина, пришлось уменьшить ход. Моему приказу последовали и остальные четыре БТ, за которыми шли два KB Васильева и штаба. Слева впереди в стволе ветвистой осины опять разорвался снаряд.
      "По нас прицел взяли, - подумал я. - Но теперь, господа немцы, поздно, - мы проскочили мост", - и я приказал: "Разверни влево!