Введение

В предутренние часы ночи на среду 17 июля 1918 года из подвала большого, богато украшенного особняка уральского города Екатеринбурга донеслись приглушенные звуки выстрелов. Двадцатью минутами позже из двора особняка выкатился, шумя мотором, грузовик, он проехал через спящий город и исчез в темном лесу, что рос по соседству. В кузове грузовика лежала, укрытая брезентом груда трупов, сваленная кое-как и залитая кровью. Это было все, что осталось от последнего русского императора, его семьи и четырех человек прислуги, казненных большевиками.

Тем утром пули положили конец 304-летней династии Романовых, которая правила Россией с 1613 года и до отречения царя Николая II в марте 1917 года. Однако в истории конец одной главы знаменует также начало другой главы, той, которая содержит новые мифы, скрывшие завесой тайны события той июльской ночи. Судьба великой княжны Анастасии, самой младшей дочери царя Николая II, стала величайшей и одной из самых больших, самых романтических тайн и самых долгоживущих загадок ХХ столетия. Она стала загадкой, поскольку в течение большей части этого столетия об останках Романовых не было никаких сведений, которые подтверждали бы факт смерти; существовали только слухи, что исполнители казни расчленили тела своих жертв, затем сожгли и залили останки кислотой. Она стала загадкой еще и благодаря настойчивым слухам, что той ночью одному или нескольким членам семьи Романовых, и в частности Анастасии, удалось каким-то образом избежать гибели, а также благодаря тому, что, когда в 1991 году под Екатеринбургом нашли общую могилу Романовых, точного расположения которой до этого не знал никто, и провели эксгумацию, в ней не было найдено останков тринадцатилетнего наследника престола цесаревича Алексея, а также останков одной из его сестер, которые, по мнению американских судебно-медицинских экспертов, должны были принадлежать Анастасии. Кроме того, она стала загадкой также и потому, что в 1920 году измученная, изможденная и близкая к помешательству молодая женщина была спасена из одного из каналов Берлина, и позднее эта женщина заявила, что она является Анастасией.

Это была Анна Андерсон. Сделанное ею заявление облачило ее в мантию страдающего очарования и послужило олицетворением надвигающихся безумств двадцатого столетия, одновременно возрождая в памяти ушедшую в небытие империю великолепия и сословных привилегий. Андерсон была не первой и, конечно же, не будет последней в истории личностью, претендующей на королевские регалии, но претензии Андерсон уникальны тем, что они превратили ее в живую легенду. Книги, журналы и газеты прилежно вели хронику ее приключений, предлагая миру современную сказку, в которой все ужасным образом пошло неправильно, сказку о несчастной принцессе, которой чудесным образом удалось уцелеть в ходе войны, революции и во время кровавой казни ее семьи, и все это только для того, чтобы ей было отказано в самом основном из всех человеческих прав, а именно в праве удостоверить свою личность. Великие герцоги и герцогини, принцы и принцессы, аристократы и придворные – они все оказались вовлеченными в мистерию, в которой сын выступал против матери, муж против жены и которая привела к глубокому расколу среди королевских семей, оставшихся в Европе. Актрисы Ингрид Бергман, Лили Пальмер, Джули Харрис, Эми Ирвинг и Мэг Райэн изобразили ее на экране и дали ей голос, превратив самого малозначимого ребенка из всех детей Николая и Александры в самую знаменитую из всех русских княжон, создав легенду, столь поражающую воображение, что она продолжает существовать и сегодня. Даже президент Джон Ф. Кеннеди оказался настолько очарован этой легендой, что однажды на официальном обеде в Белом доме он, завладев вниманием двоюродной сестры настоящей Анастасии, донимал ее расспросами в течение долгого времени. Претензии Андерсон и судьба Анастасии, как сказал президент США, являются «единственной стороной русской истории», которую он считает представляющей интерес {1}.

Слухи о том, что Анастасия чудесным образом уцелела во время ужасной бойни, устроенной в Екатеринбурге, пронеслись над миром, уже израненным десятилетием трагедий, которыми был отмечен уходящий порядок вещей: гибель «Титаника», ужасы Первой мировой войны, падение династий, большевистская революция и угроза коммунизма. Но как бы то ни было невероятно, данные слухи взывали к оптимизму, естественному для человека, к надежде, что пули большевиков каким-то чудесным образом не смогли убить всех членов царской семьи. То, что данное обстоятельство в течение десятилетий владело вниманием всего мира, несомненно, было в чем-то обязано практически бесконечному в своих масштабах пространству сословных прав и преимуществ, которое до 1917 года было миром Романовых. В этой эпической саге, от которой захватывает дух, общество открыло для себя драму с коллизиями сказочных пропорций: сверкающее блеском потерянное царство, драматическая история любви Николая и Александры, страдающий гемофилией юный наследник престола, которому не суждено править, четыре красавицы-дочери в ниспадающих свободными складками белых платьях и изящных шляпах, которые застыли навечно в тревожащих душу фотографиях и в мелькании кадров кинохроники; крестьянин Распутин, который сыграл роль злого гения, шумная и буйная революция, кровавое и зверское массовое убийство и бывшая царствующая семья, разбросанная войной и пытающаяся приспособиться к незнакомому им миру. Та фантасмагория, которая родилась после заявления Андерсон, объединила в себе романтизм увядающей эпохи короля Эдуарда VII с мученичеством современной эпохи, а также греческую трагедию и обычную сказку, вознося область существования беспристрастного факта до уровня, где он становится легендой.

До революции Анастасия была просто княжной, жизнь которой протекала за надежными стенами дворцов; предположительная смерть Анастасии в 1918 году облекла ее в покровы мученика, жертвы, погибшей от рук большевистского режима. Однако та Анастасия, которой удалось выжить, представляла собой и фактически, и фигурально некую точку опоры для монархистских надежд и настроений, и в особенности того множества не расставшихся с надеждой эмигрантов, которые после революции бежали из России.

Заявление Андерсон было услышано аудиторией, состоявшей из людей, изломанных переворотом и лишениями, потерей семей, потерей положения в обществе, потерей богатств и потерей своей страны, то есть тех самых составляющих, которые нашли столь яркое отражение в ее рассказе. И те, кто поверил Андерсон, и те, кто отказал ей в доверии, сделали это по многим причинам, но каждого из них не могли не затронуть драматические события в России. Те, кто поддержал ее, пришли к своему убеждению, исполненные надежды, и смотрели на нее глазами, полными ностальгических слез; большинство противной стороны отрицало саму вероятность того, что эта больная и психически неуравновешенная женщина может быть княжной Анастасией, и отказывало ей в доверии, исходя из предположения, что для кого бы то ни было просто невозможно уцелеть под огнем расстрельной команды большевиков. В полемике вокруг дела Андерсон нашли отражение споры среди уцелевших Романовых, королевских семей Европы, эмигрантов и во всем мире в целом, и целью их было отыскать смысл в этой труднопостижимой трагедии, найти в хаосе войны и революции хоть какой-то проблеск надежды, хоть какой-то намек на милосердие, хоть какое-то доказательство того, что доброта по-прежнему встает над горизонтом нового дня.

Надежда на чудесное спасение от смерти в Екатеринбурге отвечала данной психологической потребности. Анна Андерсон появилась на сцене, когда эмоциональное состояние общества питалось только слухами и мало что было известно. Молчание советского руководства и тот факт, что следствию так и не удалось найти останков кого-либо из Романовых, а также непрекращающиеся слухи о бегстве и спасении последних, послужили на пользу Андерсон, они слились в единый убедительный довод, который окружил ее некоей аурой достоверности. На большем протяжении двадцатого столетия в распоряжении истории были только теоретические предположения о том, какая участь постигла тела царской семьи, и, как показало время, в большей части своей ошибочные. В противоречивых сообщениях, подхваченных и повторенных офицерами, иностранными дипломатами и журналистами, говорилось, что Романовы были эвакуированы из Екатеринбурга то ли в Польшу, то ли в Германию, то ли в Ватикан или на Дальний Восток; говорилось, что Александра и ее дочери скрывались в дальних монастырях или находились в плену в Сибири. Рассказы тех, кто считал, что Романовых убили, зачастую были не менее нелепы, включая слухи о том, что отрубленная голова Николая II выставлена на всеобщее обозрение под стеклом в Кремле. Скудость фактов и отсутствие конкретных свидетельств позволяли воображению создавать чудовищные фантазии. Если за всю свою жизнь Анна Андерсон и те, кто поддерживал ее, так и не смогли убедительно доказать, что последняя является княжной Анастасией, точно так же и ее противники не смоги доказать, что она не та, за кого себя выдает. Для всего мира, сторонников и противников одинаково поддержка или отрицание права Андерсон на подачу иска строились в меньшей степени на свидетельских показаниях, нежели чем на субъективных и неосязаемых личных воззрениях.

Возможно, что на некоторых из эмигрантов данная история произвела столь сильное впечатление, потому что она отражает не только мистическую веру в чудо, характерную для православной церкви, но также события из русской истории. Страницы истории России буквально пересыпаны таинственными самозванцами и сказками об избежавших гибели владыках и наследниках престола, что отнюдь не характерно для Западной Европы. В начале семнадцатого столетия три человека в быстрой последовательности шли на смену друг другу, и каждый из них заявлял, что он является царевичем Дмитрием, самым младшим сыном Ивана Грозного. В 1591 году девятилетний Дмитрий умер, находясь под домашним арестом в Угличе. И хотя официально было заявлено, что он нечаянно нанес удар себе в горло, играя с ножом, многие считали, что это Борис Годунов, сестра которого была замужем за его старшим братом царем Федором Иоанновичем, бывшим фактически правителем государства, отдал приказ убить малолетнего царевича, чтобы расчистить себе дорогу к трону. И вскоре поползли слухи, что Дмитрий, опасаясь за жизнь, инсценировал свою смерть, а сам бежал, чтобы, выждав момент, вернуться и возглавить страну.

Первый из Лжедмитриев, такое прозвище получили несколько самозванцев, возник в 1600 году, через два года после того, как Борис Годунов был провозглашен царем. Этот самозванец, примерно того же возраста, что и Дмитрий и предположительно похожий на считавшегося мертвым царевича, утверждал, что его мать, желая обеспечить безопасность своего сына, укрыла его в некоем удаленном монастыре. Годунов разоблачил самозванца, объявив, что на самом деле это – молодой монах Григорий Отрепьев, и отдал приказ арестовать его, однако князь-самозванец бежал в Польшу. Несколькими годами позже этот самозваный Дмитрий, поддержанный правящими кругами Польши и Литвы, встал во главе армии, которая вторглась в Россию. В 1605 году Годунов умер; в ходе последовавшей вслед за этим Смуты тогдашние русские правящие круги в лице обладавших большим влиянием бояр убили сына Бориса Годунова и приняли присягу на верность захватчику, провозгласив его царем Дмитрием IV. Патриарх Московский, используя в качестве довода якобы тесное знакомство с правилами поведения при дворе царя, продемонстрированное молодым человеком, а также его царственную осанку, благословил его на царство, и даже мать настоящего Дмитрия заключила самозванца в объятия как своего сына. Однако новый царь быстро удалил от себя тех, кто его ранее поддержал; его попытки лишить бояр их властных полномочий подорвали их верность новому царю, а брак Дмитрия с польской католичкой Мариной Мнишек возмутил православную Московию. В 1606 году он был свергнут с престола и убит, тело его сожгли, прах зарядили в пушку и выстрелили им на запад, в сторону Польши.

Второй Лжедмитрий объявился годом позже. Кажется, он был сыном священника и подобно своему предшественнику производил на тех, с кем встречался, глубокое впечатление своим знанием жизни при дворе. В силу воистину причудливого поворота событий Марина Мнишек, вдова первого Лжедмитрия, тут же признала во втором своего мертвого мужа, даже несмотря на то что мужчины не имели никакого сходства между собой. Финансируемый польскими и литовскими магнатами, этот новый Дмитрий, набрав войско из недовольных своим положением крестьян и из казаков, осадил Москву. Когда осада провалилась, а его иностранные наемники взбунтовались, Дмитрий, а вместе с ним и Марина, бежал в город Кострому, где в декабре 1610 года он был убит кем-то из его охраны. Не прошло и четырех месяцев, как на сцену вышел третий и последний Лжедмитрий, и он при поддержке казачьих войск провозгласил себя царем в марте 1612 года. К этому времени, однако, русским надоели все эти хитросплетения, и самый последний из всех Дмитриев был схвачен и казнен. Потребовался один год, чтобы Русское государство окончательно избавилось от междоусобицы, это произошло, когда ряд бояр предложили венчать на царство внучатого племянника Ивана Грозного по материнской линии. В июле 1613 года шестнадцатилетнего юношу возвели на трон, он и стал царем Михаилом. Тем самым было положено начало династии, которая правила страной вплоть до отречения Николая II в 1917 году.

Спустя более чем сто лет Екатерине Великой, которая взошла на трон после переворота, в результате которого был отрешен от власти и затем убит ее муж Петр III, пришлось столкнуться с двумя самозванцами. В 1772 году в Париже появилась молодая женщина, которую звали Елизавета Тараканова. Она утверждала, что она – тайная дочь тетки Петра III, императрицы Елизаветы. Обеспокоенная тем, что Тараканова приобретает все большую известность, Екатерина направила к ней Алексея Орлова, своего фаворита и одного из тех, кто участвовал в убийстве Петра III, с заданием соблазнить Тараканову и похитить ее. Арестованная в Италии, Тараканова была доставлена в Россию, но здесь она умерла в тюрьме еще до начала судебного процесса.

Дело Таракановой не вызвало особых волнений среди посвященных в него из числа правящей элиты Петербурга, однако того же нельзя сказать о Емельяне Пугачеве. Сын донского казака, Пугачев поднялся на волне недовольства крестьян, охватившего всю Россию, и в 1773 году он объявил себя царем Петром III, чудесным образом спасшимся от кровавых козней своей злобной «жены». Хотя Пугачев совершенно не был похож на убитого императора и являлся фактически безграмотным, он смог собрать по берегам своей родной Волги огромное количество последователей среди крестьян, казаков, духовенства и православных сектантов-раскольников, известных как староверы. Не встречая сопротивления, его постоянно растущая армия проносилась по окраинным областям России, наводя ужас на противника и обещая в качестве награды земли, деньги и свободу, тем, кто поддержал его усилия. Для борьбы с ним Екатерина направила карательные войска, и после нескольких серьезных поражений Пугачева выдали его собственные соратники. Отвезенный в клетке в Москву, он на следующий год был публично казнен через четвертование {2}.

И это пристрастие к загадкам, эта склонность к таинству заявили о себе в начале девятнадцатого века, повторившись в виде рассказа о Феодоре Кузьмиче. В 1836 году, одиннадцать лет спустя после внезапной смерти импера-тора-фаталиста Александра I, в Сибири объявился странствующий по святым местам паломник, которого называли Кузьмич. Как утверждают очевидцы, он обладал удивительными познаниями о Екатерине Великой, о жизни императорского двора, о делах политических и о войне 1812 года с Наполеоном. Такие знания, как говорят, в огромной степени превосходили те, которыми мог обладать обычный крестьянин. Если верить рассказам, время от времени в его избушку приносили письма, посланные из императорского двора, и кроме того, даже незадолго до смерти, случившейся в 1864 году, его навещали важные персоны из Санкт-Петербурга. Из уст в уста передавались слухи, что на самом деле Кузьмич являлся царем Александром I, которого утомила ипостась самодержца, и он принял решение инсценировать смерть, чтобы сойти с престола. После того как, по уверениям некоторых, была вскрыта и найдена пустой гробница царя Александра I, на базе всех этих слухов родилась целая легенда {3}.

Все эти истории имеют до удивления много общего с историей Анны Андерсон. Факт смерти отрицался, тела усопших не удавалось обнаружить, и их окончательная судьба скрывает завеса происков и интриг. Стройная система доказательств отсутствует, что дает право на существование взаимоисключающим версиям, которые представляются убедительными как для тех, кто выступает за, так и для тех, кто против. Зачастую излишне большое внимание придавалось аристократичным манерам и поведению, в то время как объявляемое знание сокровенных фактов обеспечивало подобного рода утверждениям своеобразный налет правдоподобия. Несмотря на множественные трудности, которые возникали с их появлением, сомнительные «опознания» часто расценивались как прямое свидетельство, а на вопросы, которые порождают сомнения, часто не обращали внимания.

В отличие от своих предшественников Анна Андерсон имела то преимущество, что она вышла на сцену и ее дело возникло тогда, когда оно смогло получить мировой резонанс благодаря журналам, книгам, кинохронике, а также художественным и документальным фильмам. Родилась легенда, сложный многоплановый миф, который нес в себе и ностальгию, и сентиментальные воспоминания, и романтические надежды, – миф, который давал пищу воображению. Эта легенда стала настолько распространенной и всеохватной, что превратилась в часть истории и культуры ХХ столетия. «Кто бы она ни была, – писал один из родственников Романовых, – Анна Андерсон не являлась просто самозванкой» {4}. И это действительно так. Даже тем, кто отказывал ей в удовлетворении иска, пришлось признать, что в Анне Андерсон было нечто особенное. Анастасия или не Анастасия, но ей удалось добиться чего-то действительно сверхъестественного: из всех претендентов на право принадлежать к царской фамилии она одна превратилась в почти неотъемлемую часть истории династии Романовых, стала тенью, которой суждено навечно сопровождать повесть о Николае II и Александре и самой по себе приобрести значение фигуры исторической важности.

И в отличие от других претендентов, что появлялись и исчезали, возникая в блеске взрыва интереса со стороны общественности и только для того, чтобы оказаться разоблаченными как глупые мошенники, Андерсон предстает действительной загадкой. Далеко не намеренная исчезать во мраке забвения, она становится знаменитой, бескомпромиссная настойчивость, длительность периода, в течение которого она подает свои иски, придают ее делу особую ауру вероятной достоверности. Начиная с осени 1921 года, когда она впервые заявила, что является княжной Анастасией, и вплоть до смерти Андерсон в 1984 году, и даже и после нее, сказка об Анастасии отказывается умирать – современная сказка, действие которой разыгрывалось в мрачных палатах больниц и частных психиатрических клиник, на территории обширных поместий и древних замков по всей Германии и в Америке. Юридическая баталия, целью которой было доказать, что она является великой княжной, растянулась более чем на тридцать лет. Это – самый длительный судебный процесс в истории Германии, в него были вовлечены сотни свидетелей и исписаны тысячи страниц свидетельских показаний. Даже сами Романовы, а также королевские семейства Европы и бывшие члены царского двора признали ее как принцессу Анастасию. Очень впечатляющее количество свидетелей в ее пользу, для того чтобы просто признать Андерсон очевидной мошенницей.

Кажется, почти все говорит в пользу того, что очевидной мошенницей ее назвать никак нельзя. Вот что заставляет считать ее претензии столь интригующе вероятными: Андерсон имела такой же рост, что и миниатюрная Анастасия, и подобно Анастасии она страдала тем же дефектом стопы, который у медиков называется hallux valgus[3], и кроме того, нужно отметить ее глаза – «незабываемые серо-голубые глаза», как об этом написал один из тех, кто поддерживал Андерсон, они так были похожи на глаза Николая II {5}. Как об этом говорится в ее исковом заявлении, когда Андерсон была вытащена из берлинского канала, ее тело покрывало «множество рваных ран» и многочисленные шрамы, включая сквозную треугольную в плане рану на правой ноге, рану, которая, как утверждается, имеет точно ту же форму, что и сечение штыков, которыми воевали большевики во время Гражданской войны в России[4]. Как настаивают, те, кто выступал в пользу Анны, это – немой свидетель ужасных ран, полученных ею в ходе екатеринбургской резни {6}. Ну какой самозванец может рассчитывать на такую степень везения?

Или взять, например, языки – убедительное и, если верить очевидцам, не оставляющее почвы для возражений свидетельство того, что Андерсон на самом деле была Анастасией. Она, как правило, отказывалась говорить на русском языке, но совершенно очевидно, что она понимала его; помимо этого, разговаривая во сне, она, как сказал один доктор, произносила фразы «с хорошим произношением» и ее голос передавал «типично русский акцент» {7}. Говорили, что княгиня Ксения Георгиевна, двоюродная сестра Анастасии, которая верила, что Андерсон на самом деле являлась великой княжной, называла ее произношение «вполне русским, если сравнивать его с тем, как говорили в обществе Санкт-Петербурга» {8}.