Потом расписался и пожал руку компаньону. И все это он называл - не шевельнуть рукою. Потеха! Если бы он только имел представление о том, как трудно это в действительности: зарабатывать деньги, не пользуясь руками! О нет, это далеко не шуточное дело - хитростью, умом, умением вполне использовать ситуацию, силою взгляда, силою воли нужно заставлять людей делать то, что от них ждешь, как я только что заставил Гегенбауера навязать мне деньги, которых взять не мог". Демба смотрел вслед прохожим и тихо смеялся про себя.
      "Если бы кто-нибудь из этих многих людей обладал зрением, пронизывающим мою накидку! Например, эта старая дама с изящным шелковым зонтиком. Нет, она и в этом случае не была бы мне опасна. С криком бросилась бы она куда-нибудь под ворота и от испуга не могла бы минут десять рот разжать. Но вот у этого господина вид энергичный. Должно быть, капитан в отставке. Тот бы на меня накинулся сразу. Я постарался бы живо улизнуть, но он закричал бы: "Держи! Держи!" Как мгновенно изменился бы вид улицы! Что за суматоха! Все кинулись бы разом в погоню. Никто не спасался бы бегством. Они храбрые, когда действуют скопом. А особенно - когда все бросаются на одного, у которого скованы руки. Тот кучер, например, сейчас же спрыгнул бы с козел и пустился бы догонять меня с кнутом в руке. А человек, сидящий в коляске, по-видимому иностранец, тоже захотел бы принять в этом участие: нельзя же упустить такой случай! И мальчик из пекарни запустит в меня своей пустой корзинкою, и ученик консерватории - футляром из-под скрипки, а вот этот посыльный подставит мне ножку, когда я буду мимо него пробегать; весь свет против меня ополчится, чуть только увидит мои наручники. А на моей стороне только один человек, один союзник: Стеффи. Нет, еще один: слесарный подмастерье. Дурень спасает меня, сам того не зная. Может быть, как раз в эту минуту, когда я вспомнил о нем, он мастерит ключ, который вечером отомкнет мои цепи. И еще третий союзник есть у меня. Самый лучший: старая, славная накидка, моя блюстительница. Как шапка-невидимка скрывает она меня: никто меня не видит.
      Вот стоит полисмен. Какой благодушно-глупый вид придают ему жидкие темные бакенбарды! Он ничего не подозревает. Его беспокоит только движение экипажей. Как бы автомобиль не наехал на фургон. Если бы он мог прозреть сквозь накидку, нет, если бы он мог только почуять что-то неладное - я бы погиб. Но он не замечает ничего. Ничего не может заметить. Я нарочно пройду совсем близко от него. Вот так! Если бы он умел читать мысли! В полицию следовало бы допускать только ясновидящих и телепатов. Их много выступает в варьете. А право, это хорошая мысль. Следовало бы кому-нибудь внести такой законопроект в палату. Или запрос: угодно ли его превосходительству министру отдать распоряжение департаменту полиции" чтобы впредь..."
      - Эй, сударь!
      Станислав Демба затрепетал. Ему показалось, будто что-то ударило его в грудь, сюда, в то место, где стучит сердце. Колени у него задрожали. С трудом овладел он собою. "О Боже, можно ли так легко пугаться? Ведь это смешно. Полисмен окликнул совсем не меня. "Эй, сударь", - крикнул он, - и я сейчас же отнес это к себе. Бог его знает, к кому это относилось. Может быть..."
      - Эй, сударь! - крикнул еще раз полисмен.
      Демба остановился сразу как вкопанный и окаменел. Кровь у него отлила от лица. Зубы сжались, и сердце бешено заколотилось... Нет! Ошибка была невозможна. Окрик относился к нему. Ни к кому другому. И вот полисмен стал медленно, очень медленно приближаться к нему...
      Неспособный пошевельнуться, бледный как мел, ждал Станислав Демба конца своей свободы.
      Вот полисмен уже стоит перед ним и мерит его взглядом одно мгновение, не произнося ни слова, словно готовясь нанести удар. Демба чувствовал, что в следующую секунду грохнется наземь. И вот, оно разразилось...
      - Вы что-то потеряли, сударь, - сказал учтиво полисмен.
      Демба понял не сразу.
      - Вы ничего не потеряли? - повторил полисмен. Медленно вернулось к Дембе сознание. Говорить он не мог, он только покачал головою.
      - У вас ничего не выпало из кармана? - спросил еще раз полисмен.
      Демба увидел белый конверт в руках полицейского, но ему не удавалось связать с ним какую-нибудь мысль. Он только чувствовал, что может опять дышать, и глубоко затянулся воздухом. Какой-то тяжелый гнет покидал его сердечную область. И тут лишь он смутно начал постигать, что конверт в руках полицейского содержал деньги, его деньги, что он их потерял и должен получить обратно.
      "Разумеется, это мой конверт", - собирался он сказать, но в тот же миг им овладело страшное опасение.
      Он мог его взять. Конечно. Он ловко и небрежно мог ухватить конверт концами пальцев; полицейский, может быть, ничего бы не заметил. Но этим еще не исчерпывалось дело! О, Боже мой, ведь ему пришлось бы затем пойти в комиссариат, назвать свое имя, представить объяснения, подписать какую-то бумагу, а на столе у полицейского комиссара, может быть, уже лежит описание его примет. Рапорт от сегодняшнего утра: молодой человек лет двадцати пяти, принадлежащий, по-видимому, к интеллигентному классу, высокий, крепкого сложения, рыжеватые усы... И комиссар пристально смотрит на него, переводит глаза на описание наружности, опять на него смотрит...
      Станислав Демба принял окончательное решение. Он отрекся от денег.
      - Это не мой конверт, - сказал он полицейскому и постарался, чтобы голос у него не очень дрожал.
      - Разве не у вас он выпал из кармана? - спросил удивленный полисмен.
      - Нет, не у меня, - сказал Демба.
      Покачивая головою, полисмен осмотрел конверт.
      - В таком случае его мог потерять только тот господин.
      Он подошел к прохожему, который перешел на другой тротуар незадолго до Дембы и остановился перед витриною бельевого магазина.
      Полисмен отдал честь, и господин перед витриной вежливо приподнял свой котелок. Полицейский протянул ему конверт и сказал несколько слов, и незнакомец внимательно слушал его. Затем Демба видел, как элегантный господин повесил на руку серебряный крюк своей камышовой трости, взял у полицейского конверт из рук и пересчитал банкноты; как достал из кармана записную книжку в кожаном переплете, тщательно вложил в нее банкноты и спрятал ее в боковой карман; и как он потом с благодарностью приподнял шляпу и стал удаляться размеренной походкой.
      Глава XIII
      Господин Каллисфен Скулудис вошел в большой магазин белья на Грабене и попросил одну из приказчиц показать ему галстуки. Он принялся рассматривать их тщательно и как знаток сказал, что ожидал большего выбора и что за последнее время совсем не приходится видеть подлинно оригинальных и вместе с тем изящных галстуков, и остановился наконец на галстуке оранжевого цвета из тяжелого блестящего шелка, приказав завернуть его вместе с двумя другими, купленными уже раньше в других магазинах.
      Он вышел на улицу, не совсем удовлетворенный покупкою. Уже третий магазин за сегодняшний день господин Скулудис почтил своим посещением. Но не следует думать, будто ему особенно настоятельно требовалось пополнить недостаток по этой части гардероба. О нет, господин Скулудис был обладателем почти чуждой пробелов коллекции из шестисот галстуков всевозможных типов, оттенков и форм, начиная от простых белых фрачных бантиков и кончая экземплярами огненно-красочного великолепия топазового колибри. Но слабость характера, безвольно уступавшая каждому соблазну хорошо убранной витрины, постоянно толкала его на новые покупки.
      Стоя на улице и закуривая сигару, он имел возможность убедиться, что его элегантная наружность и изысканная повадка вызывают заслуженную сенсацию. Особенно же глубокое впечатление произвел он, по-видимому, на одного молодого человека, стоявшего неподалеку от него на тротуаре и взиравшего на него с нескрываемым восхищением. Безмолвные овации такого рода не были новостью для господина Каллисфена Скулудиса, хотя и не всегда выражались в столь наивной форме. Он привык к тому, что его небрежно-очаровательная манера выгибать руку при поклоне или держать в пальцах трость уже в короткое время - господин Каллисфен Скулудис повсюду оставался только короткое время, это связано было с его профессией, перенималась городскими щеголями и что благородный рассеянный жест, которым он вынимал из портсигара и закуривал папиросу, всегда служил образцом в салонах большого света.
      Но Каллисфен Скулудис отличался сильно развитым чутьем к различиям в общественном положении людей, а этот молодой человек, судя по всему его виду, не принадлежал и не был близок к тем кругам, где вращался господин Скулудис. Поэтому, не подарив Станислава Дембу особенным вниманием, он продолжал свою прогулку, ибо среди качеств, которыми он проездом завоевывал симпатию хорошего общества в Париже, Петербурге, Бухаресте и Каире, одним из самых выдающихся была, несомненно, его благородная сдержанность.
      Он углубился в созерцание витрины одного цветочного магазина, затем слегка закусил в магазине гастрономическом, а потом перешел на другой тротуар, чтобы поздороваться с одной дамою, с которою познакомился, вероятно, - он уже точно не помнил - на пароходе, во время одного из плаваний по Средиземному морю. Беседуя с нею, он опять обратил внимание на Станислава Дембу, прислонившегося несколькими шагами дальше к газовому фонарю и не спускавшего с него глаз.
      У господина Скулудиса была прекрасная память на лица - этого требовала его профессия, - и он сейчас же узнал молодого человека, который воздал ему дань немого восхищения перед витриною с галстуками.
      Он распрощался с дамою и вошел в парикмахерскую. Выбритый и с гладко расчесанным пробором, он вышел, спустя четверть часа, на улицу, и первый человек, с которым он встретился, был снова Станислав Демба.
      Господин Каллисфен Скулудис питал к незнакомым людям некоторое недоверие. У него сразу мелькало подозрение, не сыщик ли перед ним, - это объяснялось его профессией. На сыщика Станислав Демба был, правда, не похож. Тем не менее господину Скулудису был не слишком приятен интерес, который Станислав Демба так настойчиво обнаруживал к его особе. Он нашел, что Вена все же представляет собою провинцию, гнездо дикарей, где всякому сколько-нибудь прилично одетому иностранцу дивятся, как морскому чуду, и закончил раньше времени свою прогулку, усевшись в садике перед кафе за один из столов.
      Мимо него в следующий же миг прошел Станислав Демба.
      Он остановился, колеблясь немного, и, казалось, размышлял. Затем подошел к столику господина Скулудиса и попросил разрешения сесть.
      Просьба эта явно произвела на господина Скулудиса неприятное впечатление. Ведь было еще много незанятых столиков, и он имел пристрастие к чаепитию в сладостном одиночестве. Новые знакомства он имел обыкновение завязывать только на вокзалах, станциях и в других людных местах, да и то потому лишь, что этого требовала его профессия.
      - Простите, я жду знакомых, - сказал он поэтому Станиславу Дембе.
      - Вы ждете знакомых? Тогда нам лучше всего не откладывать приведения в ясность наших отношений,-сказал Демба и сел.
      Господин Скулудис взглянул на него с чрезвычайным изумлением.
      - Я хочу сказать, что нам следует сперва уладить наше дельце, повторил Демба.
      Слово "дельце" звучало притягательно для господина Скулудиса. Он внимательно присмотрелся к своему собеседнику.
      - Могу я узнать, каким из моих многочисленных дел вы интересуетесь? спросил он.
      - Это вы сейчас услышите, - сказал Демба. - Я шел за вами следом до этого кафе. Только здесь оказалось для меня возможным побеседовать с вами, не привлекая чьего-либо внимания и с глазу на глаз.
      "Не привлекая внимания" и "с глазу на глаз" - оба эти выражения произвели благоприятное впечатление на господина Скулудиса. Они свидетельствовали о том, что собеседник его человек не болтливый, а умение молчать господин Скулудис ценил в людях превыше всего - это основывалось на характере его профессии.
      - Около часа тому назад вы были на Пратерштрассе,-сказал Демба.
      - Ах, вот что! - промолвил Скулудис и кивнул головою. Теперь дело выяснялось.
      Час тому назад у него происходил на Пратерштрассе разговор весьма щекотливого свойства с одним знакомым ювелиром; он предлагал ему приобрести драгоценности того рода, которые в связи со своим происхождением боятся яркого дневного света. Переговоры не увенчались, к сожалению, успехом, и Скулудис удалился, не преминув сказать несколько горьких слов по поводу корыстолюбия и алчности торговца. Человек этот, как теперь оказалось, поручил одному из своих приказчиков не терять его из виду и, если к тому представится случай, возобновить прерванные переговоры.
      - Вы посвящены во все? - спросил господин Скулудис.
      - Разумеется, - сказал Демба. - Я был очевидцем.
      - И вы полагаете, что вопрос еще не исчерпан?
      - Совершенно верно, - сказал сердито Демба.
      - Ну, для меня это дело в данный момент отнюдь не имеет срочного характера.
      - Для меня оно тем более срочно, - сказал энергично Демба.
      - Час тому назад я был в критическом положении. Мне нужны были деньги, и этим вы хотели воспользоваться. Теперь обстоятельства изменились. Мне больше не нужны ваши деньги.
      - Это весьма упрощает дело, - сказал обрадованный Демба.
      - Я могу теперь несколько дней выждать, пока мне не будут сделаны более выгодные предложения, - заявил господин Скулудис.
      - Этого я не понимаю.
      Скулудис достал свою записную книжку в кожаном переплете и положил на столик свойственным ему изящным движением руки белый конверт, сквозь тонкую бумагу которого просвечивались банкноты.
      - В этом конверте находится восемьсот крон. Дело чистое. Вы видите, что затруднение, которым хотел воспользоваться ваш патрон, было временным, - произнес он гордо.
      Станислав Демба не имел представления, о каком патроне, каком затруднении и каком деле идет речь. Он только перемигивался со своим конвертом и смотрел искоса на господина Скулудиса. Однако сообщение, что в конверте находится теперь восемьсот крон, привело его в изумление.
      - Восемьсот крон, чистое дельце, - повторил господин Скулудис.
      - Восемьсот? - воскликнул Демба. - В этом конверте семьдесят крон. Не больше и не меньше.
      Это утверждение чрезвычайно поразило господина Скулудиса. Он, правда, был суеверен, но что у скупщика краденого на Пратерштрассе служит приказчик, которому покорны сверхъестественные силы, такое открытие вывело его из душевного равновесия.
      - В конверте восемьсот крон, - произнес он довольно неуверенным тоном.
      - Три кредитки по двадцать и одна в десять крон, смею думать, что это мне известно, - прошипел Демба. - А теперь вы будете добры возвратить мне деньги.
      - Я вас не понимаю, - сказал Скулудис.
      - Не понимаете? - вспылил Демба. - В таком случае вы меня сейчас поймете. Деньги эти, вам не принадлежавшие, вы приняли от полицейского, который ошибочно предположил, будто вы их потеряли. Понимаете вы меня теперь?
      Господин Каллисфен Скулудис был человеком весьма сообразительным. Он мгновенно освоился с изменившейся ситуацией. С ужасом он убедился, что чуть было не допустил непосвященного к ознакомлению с его деловыми связями, но в то же время с удовлетворением констатировал, что был в достаточной мере осторожен, ибо не назвал ни одного имени и о характере своих дел говорил только в общих выражениях. Это возвратило ему уверенность. Прежде всего необходимо было проверить, не был ли все же сыщиком его собеседник, провокатором, подставившим ему ловушку. Это нужно было ему выяснить, прежде чем определить свою дальнейшую тактику.
      - Не открыть ли нам лучше карты друг другу? - спросил он и подмигнул Дембе. - Покажите сразу свой мандат, и положение будет ясно.
      - Что вам показать? - спросил Демба.
      Вместо ответа господин Каллисфен Скулудис перегнулся через стол и начал, высокомерно посмеиваясь, расстегивать накидку Дембы. Он ощупывал карман Дембы, предполагая в нем найти синюю тетрадку - мандат сыщиков.
      Демба сильно испугался.
      - Эй вы! Оставьте в покое мою накидку! - крикнул он угрожающе.
      - Так расстегните же ее! К чему эта комедия? - посоветовал господин Скулудис, трудясь над верхними пуговицами на пелерине Дембы.
      - Прошу вас оставить эти шутки, - сказал Демба и отодвинулся от господина Скулудиса.
      Скулудис опять пришел в недоумение. Так не ведет себя полицейский агент.
      - Чего вы, в сущности, хотите от меня? - спросил он.
      - Хочу, чтобы вы отдали мне мои деньги, которые присвоили. Вот уже час я следую за вами по пятам, чтобы получить их обратно. Не думаете же вы, что меня интересовало узнать, где вы делаете покупки, где бреетесь и с какими кокотками водите знакомство?
      Теперь Скулудису все было ясно: перед ним находился жалкий, мелкий плут, оказавшийся случайным свидетелем того происшествия и желавший этим воспользоваться, чтобы урвать долю добычи. Скулудис соображал, как бы от него отделаться.
      - Вы, стало быть, утверждаете, что я неправомерным образом стал обладателем этих денег? - спросил он резким тоном.
      Демба не дал себя запугать.
      - Да, я это утверждаю, - так же резко ответил он.
      - И вы утверждаете также, что эти деньги принадлежат вам?
      - Да. Они принадлежат мне.
      - В таком случае все, что мы можем сделать, это представить наш спор на разрешение первого же полицейского, которого мы встретим" - сказал господин Скулудис, услужливо улыбаясь, и встал, чтобы показать, что переговоры уперлись в мертвую точку.
      - Это будет лучше всего, - сказал Демба, чрезвычайно погрешив против своего убеждения.
      "Стало быть, все-таки сыщик", - подумал господин Скулудис.
      К своей угрозе он относился отнюдь не серьезно. По правде говоря, он далек был от желания настаивать на привлечении полицейского чина для третейского суда. Среди полиции у него было несколько хороших знакомых это было последствием его профессии, - для которых его присутствие в Вене должно было покамест составлять строжайшую тайну. К тому же при нем находилось двое золотых часов, один брелок, две булавки для галстуков и четыре кольца с бриллиантами - небольшой результат его последней поездки в вагон-ресторане скорого поезда Вена-Будапешт, - превращение которых в наличные деньги весьма его занимало. Содействие полиции при этой операции было бы крайне нежелательно.
      - Счет! - крикнул господин Скулудис и злостно заплатил кельнеру по счету одним из лежавших в конверте кредитных билетов. Этот поступок произвел на Дембу самое отрицательное впечатление и вызвал в нем сильную досаду.
      - Деньги эти, кажется, пришлись вам очень кстати,-заметил он ядовито.
      Господин Скулудис с болью удостоверился по этому нетактичному замечанию, что Дембе чуждо великосветское обращение. Но спокойствие и самообладание были качествами, которых требовала его профессия, и он удовольствовался тем, что смерил своего противника презрительным взглядом.
      Перед зданием оперы стоял полицейский. Но оба джентльмена, точно сговорившись, двинулись в направлении, где на тысячу шагов вперед не видно было ни одного полицейского поста. И оба, совсем независимо один от другого, думали о том, как бы придать новый оборот возникшему конфликту. Господин Скулудис внимательно изучал многообразные способы передвижения в столице, между тем как Демба, дабы обеспечить за собою почетное отступление, взвешивал, каковы были бы его преимущества, если бы он, неожиданно для противника, заскочил в переулок.
      Господин Скулудис и здесь доказал свою решительность и склонность к быстрой инициативе. Не успел Демба опомниться, как Скулудис вскочил в только что тронувшийся вагон электрического трамвая. Вагон шел уже полным ходом, когда Демба заметил этот маневр.
      Только на секунду опешил Демба. Затем он понял: господин Скулудис признавал себя побежденным, и это бегство означало моральное поражение противника. И шансы получить обратно семьдесят крон возросли.
      Тотчас же он кинулся догонять вагон. Торжествующе-насмешливая гримаса, которую неосмотрительно позволил себе господин Скулудис, удесятерила силы Дембы, глубоко уязвив его чувства. Задыхаясь, он бешено мчался за вагоном. Настигал его. Наддал скорости и уже был от него на расстоянии вытянутой руки. Столкнулся с двумя прохожими, помчался дальше и догнал вагон. Несколько секунд, запыхавшись, бежал рядом с ним и затем, когда вагон на повороте замедлил ход, смелым прыжком вскочил на площадку - обессилев, с трудом и свистом переводя дыхание, но все же победоносно и торжествующе.
      Он думал, что увидит противника уничтоженным, раздавленным, пристыженным и бесконечно смущенным. Но теперь, стоя перед ним, заметил странное выражение на его лице. Не страх, не досаду, не подавленность читал он на нем, а невыразимую озадаченность, неописуемое изумление. Открыв рот, смотрел господин Скулудис на Дембу и, неподвижный, как мраморный Аполлон, показывал, обомлев от неожиданности, на руки Дембы.
      На руки! На руки Дембы!
      Ибо накидка Дембы зацепилась за поручни трамвайной площадки, его руки были выставлены всем напоказ, его позор - открыт всем взглядам, его страшная тайна - разоблачена.
      Но только на мгновение. И в следующий миг оба, Демба и Скулудис, соскочили с площадки вагона.
      Первым спрыгнул Демба. Теперь преследование угрожало ему. Был человек, знавший его тайну, и от этого человека нужно было скрыться во что бы то ни стало.
      Слепо и отчаянно, не оглядываясь назад, мчался он, спасая свою жизнь. А господин Скулудис, усердно жестикулируя, маня его и окликая, бежал за ним.
      Затем Дембе удалось спастись от преследования - он вскочил в автобус.
      Господин Скулудис остановился и смотрел ему вслед, сокрушенно покачивая головою. На состязание с автобусом он решиться не мог. Он не ободрял этого безрассудного и бессмысленного, слишком поспешного бегства. Его первоначальная неприязнь к Дембе уступила место сильной симпатии. Никакого следа злобы не осталось у него в душе. Как охотно помог бы он ему делом и советом! Ведь он узнал в Дембе даровитого молодого дебютанта, товарища по цеху, Бог весть каким образом попавшего в неприятное положение.
      Глава XIV
      Станислав Демба вышел из автобуса и медленно шел по Мариахильферштрассе. Он размышлял:
      "Штейнбюхлеры? Нет, нельзя. У Штейнбюхлеров я только три месяца даю уроки. Не могу же я просить уже об авансе! К тому же они люди мелочные, и муж и жена. И то уж они выторговали у меня пять крон, когда я спросил за шесть уроков в неделю пятьдесят пять. Когда урок приходится на праздничный день или когда мальчик нездоров, они делают вычеты из жалованья. А при этом они люди состоятельные. Он служит доверенным на фабрике зонтиков, а у нее магазин дамских мод. И все-таки после первого числа я вынужден бываю раза три-четыре напоминать им про деньги, прежде чем они раскошелятся наконец числа шестого. Своей служанке они тоже задолжали. Нет, со Штейнбюхлерами ничего не выйдет. Остается еще доктор Бекер. Там платят исправно. Это люди благородные и чуткие: мне достаточно им слово сказать или только намекнуть, и деньги у меня будут. Правда, если я им скажу, что на две недели отлучусь, то это им не понравится. Мальчишка по географии и физике совсем слаб. Мне надо будет привести серьезный мотив для своего отъезда, мотив, который бы их сразу убедил. Ну, да уж я что-нибудь подходящее придумаю, мне ведь осталось еще пять минут пути".
      Доктор Бекер жил на площади Капустного рынка, в четвертом этаже нового дома. На парадной двери висела над звонком его дощечка: "Приват-доцент, доктор Бекер, прием от 2 до 5".
      Станислав Демба, не воспользовавшись лифтом, медленно стал подниматься по лестнице. На площадке второго этажа он остановился. Ему пришла в голову одна мысль.
      Он огляделся. На лестнице не было никого. Демба опустил обе руки в карман и достал носовой платок. При этом у него выпал из кармана ключ от его квартиры, и он раздраженно нагнулся, чтобы его поднять. В этот миг кабинка лифта бесшумно покатилась вверх мимо него.
      Руки Дембы мгновенно скользнули под накидку. Испуганно поглядел он вслед кабине. Но к удовлетворению своему увидел, что дверь ее - из матового стекла. Сидевший в ней никак не мог заметить его наручников. Наверху раздался звонок. Порожняя кабина покатилась вниз. Он переждал, пока в третьем этаже открыли и опять закрыли дверь. Осторожность не мешает. Вот так, а теперь... Вот так, а теперь...
      Черт побери! Нужно же кому-то как раз в этот миг сходить по лестнице! Демба опять спрятал руки. И как это долго длится! Старая дама. Опирается на руку горничной. И как раз возле Дембы она остановилась, чтобы передохнуть... Вот пошла дальше. Наконец-то! Но вот уже кто-то другой поднимается по лестнице.
      Газетчица с вечерним выпуском. Она положила газету перед дверью на втором этаже и поднялась на третий.
      "Прежде чем она сойдет, мне ничего нельзя делать, нужно просто ждать", - подумал Демба. В досаде посмотрел он на газету, лежавшую на половике у его ног, равнодушно прочитал крупным шрифтом набранную строку: "Отставка венгерского министра-президента", и вдруг его осенила мысль: что, если в вечерних газетах есть уже сообщение о его побеге через окно? Может быть, там помещен уже длинный отчет, самый подробный: "Преступник ускользнул от ареста благодаря смелому прыжку из слухового окна во двор". Вот что, пожалуй, напечатано там, и еще: "По-видимому, он остался невредим, полицией приняты меры к его розыску..." Или же еще так: "Подозрение падает на некоего Станислава Д., слушателя университета. Его арест ожидается с минуты на минуту".
      В крайнем смущении и страшно волнуясь, ждал Демба, чтобы газетчица сошла наконец обратно по лестнице. Только после этого мог он поднять с пола газету. Он жадно ее пробежал.
      Местная хроника. Где местная хроника? Это должно быть в местной хронике. Вот она. Происшествия. Глаза его скользили по столбцам: "Парад войскам"; "Общее собрание Нижнеавстрийского союза охотников откладывается на вторник, 21-го числа"; "Пожар фильмы на улице"; "Скончался обер-инспектор Главачек"; "Редкий юбилей"; "Покушение на самоубийство"... Что это? Стой! Супруга преподавателя реального училища госпожа Камилла В. приняла вчера, в своей квартире на Бабенбергерштрассе, веронал... вздор! Дальше. "Несчастный случай в главных мастерских городских железных дорог"; "Подвиг матери". Все.
      Ничего еще нет в газете. Разумеется. Так и надо было думать. Полиция не торопится сообщать о своих неудачах. Это забавно... Демба сложил газету и осторожно положил ее обратно на порог двери.
      Затем он развернул носовой платок, разгладил его, сложил в виде компресса и четыре раза обернул вокруг правой руки так, что видны были только концы пальцев. В кармане накидки он нашел две английские булавки, которыми укрепил повязку, что было совсем нелегко проделать со скованными запястьями рук. Так, теперь готово.
      Превосходная мысль - такая повязка на руке. Великолепная идея... Демба поздравлял себя сам с отличной выдумкой. "Право, замечательная идея", сказал он, подошел к окну и стал кланяться своему отражению в стекле. "Позвольте засвидетельствовать почтение! Разрешите пожать вашу руку. Как? Вы этого не желаете? Я должен быть осторожнее? Вы боитесь, как бы повязка не сползла. Разумеется! Разумеется! Жаль! Я охотно пожал бы вам руку за действительно остроумную мысль!"
      Демба еще раз поклонился, смеясь про себя. Рассыльный мальчик, взбегавший вверх по лестнице с телеграммой в руке, остановился и с удивлением поглядел на Дембу.
      "Убью двух мух одним ударом, - думал Демба, поднимаясь на четвертый этаж. - Теперь всякий сразу увидит, что я не могу пользоваться руками. Наконец-то я успокоюсь. И в то же время это послужит оправданием для моего отсутствия в течение нескольких дней. С тяжкими ожогами на руках я не могу давать уроки. Этого никто от меня не потребует. Жена врача с этим, надо думать, согласится. Но теперь живее! Не будем терять времени!"
      На четвертом этаже Демба позвонил. Горничная открыла дверь.
      - Барыня дома?
      - Нет.
      - А господин доктор?
      - У него прием.
      Демба заглянул в приемную. Там сидели две дамы и один господин и читали журналы.
      - Когда вернется барыня?
      - Я спрошу барышню, она, верно, знает.
      Горничная пошла в комнату к Элли Бекер. Демба услышал несколько тактов вальса и звонкие голоса смеющихся девушек.
      Сейчас же после этого вышла сама Элли Бекер. Она была очень близорука и посмотрела на Дембу в лорнет.
      - Здравствуйте, господин Демба. Вы хотите видеть маму? Она ушла за покупками.
      - Это досадно, - сказал Демба. - Мне нужно спешно поговорить с вашей мамой. Она не скоро вернется?
      - Дождь уже идет? - спросила Элли.
      - Да.
      - Ну, значит, она сейчас вернется, насколько я ее знаю. Не посидите ли вы покамест у нас?
      - У вас гости, фрейлейн Элли.
      - Только две подруги. Я вас познакомлю.
      - Но я не одет надлежащим образом.
      - Какие пустяки!
      Элли открыла дверь в свою комнату.
      - Еще один гость! - крикнула она.
      - Танцор? - спросила одна из двух молодых девиц.
      - К сожалению, нет, - сказал Демба, проходя в дверь.
      - Он не танцор. Но что-нибудь он нам продекламирует, - сказала Элли и представила: - Доктор Станислав Демба. Моя подруга Вики. Моя подруга Анни.
      Ни фрейлейн Вики, ни фрейлейн Анни не были, казалось, восхищены знакомством со Станиславом Дембою, который в своей старой, промокшей от дождя накидке, не снятой им в передней, в самом деле имел невозможный вид. Вики, долговязый подросток с короткими, разделенными пробором посреди головы белокурыми волосами, ответила только небрежным кивком на поклон. Анни, худенькая веснушчатая девочка в очках, даже не прервала своей игры на рояле. Демба уселся на диване и, казалось, не замечал сдержанного поведения обеих девиц или не обращал на него внимания.
      Элли, однако, сочла необходимым расположить своих подруг в пользу Дембы. С этой целью она толкнула локтем Вики и шепнула ей:
      - Когда он декламирует, то размахивает обеими руками. Вот увидишь, какая потеха.
      Демба услышал ее шепот и забеспокоился. Его тревожное чувство усилилось, когда горничная поставила перед ним тартинки, печенье и чашку чая. Он смотрел то на чай, то на тарелку с тартинками и не знал, что делать с этими вещами. К тому же Элли принялась теперь угощать его.