Глава 5

Женщин в жизни Анатолия было мало. И если, обычно, у мужиков не хватало пальцев рук и ног, чтобы перечислить свои победы на любовном фронте, то он, вполне, мог бы обойтись пальцами, лишь одной руки. Но, конечно же, этого не делал. Как же? С ним и разговаривать никто не станет, если узнает, что все его победы могут «вместиться» в одной руке.

Ох, как не принято у мужиков, даже намеком, показывать какую-либо, подобную несостоятельность, в этом плане. В любом возрасте. Бывало, какой-нибудь пацанчик, еще и живой пи…ды не видел, а уже загибает пальцы, бахвалясь своими сексуальными «победами». Не говоря уже, о людях преклонного и среднего возраста.

В этом отношении и Анатолий не был исключением. Уж о чем, а о своих «подвигах» на сексуальном поприще, рассказывать он умел. Да так складно, что «попускать слюни» вокруг него, собирались не только свои собратья-таксисты, но и разнокалиберное мужичье, вечно толкущееся от безделья вокруг «пятака». Их, пожалуй, было даже больше.

Сгоняла их сюда почти поголовная безработица, захлестнувшая страну после развала. И если где-то в России, что-то вроде бы начало меняться в последнее время, в этом отношении, то здесь, похоже, в полку их (безработном) постоянно прибывало и прибывало.

Да, и кто такие таксисты? Те же самые безработные, только владеющие автомашинами. Бросил сверху на машину «шашечки», и ты уже таксист. Лицензии, патенты – это, уже все потом, когда хоть немного раскрутишься. Если раскрутишься. Не дадут… «Мафия!». На каждом «пятаке», в каждом районе – своя. Конкуренция невообразимая!

Не нужно быть классным статистом, чтобы определить на каком социально-экономическом уровне находится тот или иной район, город. Глянул на улицу, подсчитал сколько автомобилей с «шашечками» стоит, и все сразу становится, ясно. А говорят, что в Средней Азии есть города, где «с колес» таксуют. Ой, что-то трудно верится!

Уже третий год пошел, как Анатолий таксовать начал. По той же причине, что и все. Господи! Через какой «Крым и рым» пришлось пройти, пока втерся! И прокалывание колес, всех четырех, и битье «лобового», и выкручивание рук. Даже неделю в больнице пришлось проваляться из-за разбитой головы. Разумеется, кое-где, пришлось и «подмазать» чуть-чуть. Зато теперь: на двух-трех «пятаках» – свой человек.

Хоть и старенький его «Москвич», «убитый», «крылами машет», а выручает. На хлеб, как говорится, пусть и без масла, хватает. А что «убитый» такой? «Дареному коню в зубы не смотрят». Подарили ему эту машину, когда он уже совсем на грани оказался. Что такое – голод, прекрасно знает. А с машиной, потихоньку, потихоньку и выполз. И не просто выполз, а о женщине подумывать начал. Так, чтобы постоянной. Надоело хвалиться не существующими победами.

Среди диких таксистов существовало неписаное правило: «не воровать капусту в своем огороде», то есть не «клеиться» и не приставать к клиентам женского полу, если они сами на это не намекают. Ну, а какая дура будет «клеиться» к «москвичисту»! Поэтому, он уже почти свыкся с мыслью, что его «Москвич, это: и «дом родной», и «жена», и «любовница». Все, в одной ипостаси. Ведь, третий год уже, он в «Москвиче» и… в «Москвиче». Без выходных и проходных. Так, и вся жизнь может пройти. Женщина была нужна, срочно.

Тем более, что Анатолий не комплексовал по поводу своей сексуальной «несостоятельности», в отличие от большинства бахвальщиков. И какая, к черту, «несостоятельность», если за ночь он мог… Вспомнилась байка, которую Анатолий не один раз «по заявкам» рассказывал в разных вариациях на «пятаке», как свою, а фактически услышал от одного из клиентов.

«…Было это, – рассказывал клиент, – в далекие советские времена во «Владике», когда на флоте служили, еще, по четыре года. Я подводником служил, на подлодке. Ходили мы в длительные походы. По три – четыре месяца, под водой жили. Когда возвращались из похода, праздник был – Великий.

Всех до одного – в длительное увольнение, с соответствующим «довольствием», естественно. В первый же вечер я все это «довольствие», с удовольствием, «просадил». Так «просадил», что не помню, как в общем «обезьяннике» с гражданскими оказался. В те времена, «обезьянники» во «Владике», были большие, просторные. Какого только сброду, там не было. Мужиков, от баб, только двойная решетка отделяла, с узким проходом.

А утром в общем «воронке» всех развозили: кого куда. Кого в «суточники», кого в какие-то административные органы, мореманов – в комендатуру. Это утром. А всю ночь, в обезьяннике – настоящий, балаган. Кто, во что горазд.

Ну и, обычное, мужицкое: «Я, мол, вчера пять «палок» «кинул»… Я позавчера – семь «палок»… а я, однажды, одиннадцать!» Только, заведи, одним словом. А бабы-то, рядом, вот, через проход. Только и слышно: «Га-га-га» – «га-га-га», – в ответ на эту брехню. Утром загрузили всех в «воронок», повезли. И вот, одна, дородная такая, мощная бабенка громким голосом заявляет:

– Ну, кто тут, всю ночь «палки» «кидал», выходи. Ты, «Дон Жуан», пресный? Узнала я твой голос, – и вытаскивает из общей кучи жеванного, плюгавенького мужичка. Одним рывком скидывает с него штаны, поворачивается к нему раком, задирает юбку и… все, только рты, раскрыли. Мужичишка «потерялся», естественно, отпрянул, а та поправила юбку, наклонилась к самой морде его, и орет, слюной брызгая:

– Давай, е…и. Что ж ты, растерялся? – А тот стоит со спущенными штанами, только глазенками лупает. – Где твои, одиннадцать «палок»?! Эх, ты. По мне: лучше одну «палку», но настоящую, на всю ночь! А то – «пять», «десять». Запомни: лучше одну – да, на всю ночь. Чем, твои одиннадцать, хлипких. Ты, я смотрю, и на одну, «хлипкую», никуда «негожий»…

Так вот, Анатолий, как раз мог: одну – да, на всю ночь. Какая тут, к черту «несостоятельность»! Просто, он никогда не гнался за количеством. Качество, было его кредо.

Он с гордостью осознавал: те женщины, которые у него были, а они были подолгу, по нескольку лет, помнить его будут всю жизнь. Сколько б ни было у них мужчин – до него, после – в памяти своей, больше всего они будут благодарны именно ему, Анатолию. Потому что, он был из редкой породы тех мужчин, которые получают удовольствие больше от того, что дают, а не от того, что получают. И чем больше дают удовольствия, тем больше его получают. А получают много – еще больше, дают. И так, в прогрессии, как снежный ком.

Но все это было тогда, до таксования. Вернее, до развала, еще. Тут, одна, как-то, намекнула… Анатолий сразу же ответил, даже, как бы, завязалось кое-что. Но в итоге: она, только, посмеялась над ним. А потом еще и добавила, но на полном серьезе:

– Сейчас, – говорит, – такое время наступило, когда важно не то, что у мужика в брюках, между ног, а то, что у мужика в брюках, в кармане.

Красиво добавила! И… «в точку». Так что, комплексовал Анатолий, больше из-за «Москвича» своего, а не из-за «несостоятельности». Хотя, именно несостоятельность, только не сексуальная, как раз и делала его «москвичистом».

И вот, сегодня! Вдруг! Наконец!..

Глава 6

Юля сама подошла к Анатолию. Потом, только через несколько месяцев, она смогла разобраться и понять, почему именно его, она выбрала тогда, а не какого-нибудь другого, таксиста. Тогда, в общем-то, ей было все равно.

…Она долго следила за своим мужем. Выследила. В гараже. Прямо на табурете. Сначала она крики услышала. Как будто, режут кого. Но сладостные. Осторожно пролезла сквозь приоткрытую дверь. Чуть сдвинула полог, висевший от потолка сразу за дверью. За пологом, хоть и зима на улице, было жарко.

Те, ничего не замечали. Совершенно голые. Вовка, ее муж, сидел на табурете, откинувшись спиной к деревянной перегородке. А Лариска, его любовница, сидела на нем, раскинув по бокам худые тонкие ляжки. При этом, неистово прыгала: вверх – вниз, вперед – назад, вправо – влево. Елозила кругами, но не соскальзывала. Орала, при этом, как резаная кошка.

Горячая кровь хлынула к Юлиному лицу. Как она сдержала себя, и вообще, что было потом, плохо помнит. Эти крики, резаной кошки, сопровождали ее потом, повсюду. То, что муж ей изменяет, заметила она уже давно. Попыталась, как бы случайно, заговорить об этом, но получила в ответ такую затрещину, что отлетела, минимум, метра на два. Удары у того, были хлесткие, жесткие.

Бил Вовка Юлю, тоже, уже давно. Бил нещадно, за каждую мелочь. Сколько заявлений, она в милицию писала! Сколько к депутату ходила жаловаться! Раз, даже, к прокурору ходила. Все, без толку. Только, после каждого такого похода, синяков у нее добавлялось, да зубов, выбитых. Без синяков, Вовка, тоже умел бить. Мент, бывший. Знал все секреты «бесследного» избиения. Это, тогда, когда еще побаивался. А когда понял, что самое большое наказание ему: ночь переспать в «ментовской», вообще, «оборзел»!

Убегала от него. По подружкам пряталась. Находил, возвращал, избивал еще сильнее. Бывало, что и подружкам доставалось. Те, боялись Вовку, еще больше. Однажды, забрав детей, уехала вообще далеко, к родственникам. Приехал, прощения просил, даже плакал, «божился» больше не трогать. Родственники поверили. Привез домой и избил так, что в больнице полмесяца, провалялась. И предупредил: пожалуешься – калекой оставлю.

Это, только юристы, да психологи умеют красиво все обосновывать: «садизм», «мазохизм». Побывали бы хоть раз в ее шкуре, узнали б тогда: какие у нее «мазохистские наклонности». Господи! Как у них, все легко и складно: якобы, от побоев и избиений этих, Юля удовольствие получает! Психологическое. Хорошенькое, удовольствие – два ребра, сломанных! А как-то, вообще, пригрозил:

– На развод подашь – разведусь. Но помнить и каяться ты потом, будешь всю жизнь. Одним словом, мент. Его из ментов, ведь, тоже за это выгнали, за жестокость. Не официально, конечно. Господи! Уж, лучше б, убил ее!

… Только из страха, из-за обыкновенного человеческого страха, Юля тихо спряталась за полог, постояла еще немного, слушая сладостные Ларискины вопли, да Вовкины покрякивания. Если бы сейчас, в этот момент, она вмешалась в процесс, кровавое месиво, осталось бы от нее в гараже! Поэтому, также тихо, прикрыла дверь и, мокрая от слез, пошла. Куда пошла?

В полном безразличии прошла мимо переулка, ведущего к дому. Обида и злость буквально душили ее. Такой обиды Юля еще не испытывала никогда в жизни. Колючий, жгучий ком так сильно сдавливал грудь, что было трудно дышать. И злоба, тупая бессильная злоба бушевала там же, в груди. Что? Что могла сделать так мерзко униженная, морально раздавленная, увиденным в гараже, хрупкая, беспомощная женщина? И скорее всего от этой вот, беспомощности и безысходности, ее вдруг, буквально, захлестнула волна незнакомого до этой минуты, горячего, просто обжигающего желания – отомстить! Хоть как-то, отомстить! Руки сами сжались в плотные кулачки, и уже не разжимались.

– Я, убью его! Застрелю! Куплю на «черном рынке» пистолет, и застрелю. – Злорадная усмешка исказила заплаканное лицо. Но сразу стало легче. Слезы начали высыхать. Появилась какая-то уверенность. Юля зашла в ближайшее подвернувшееся кафе.

– Водки. Мне – сто грамм водки, – крикнула она, чуть ли не с порога, удивленно глянувшему на нее бармену. Тот хотел, было, «отмочить» какую-нибудь дежурную шутку в ответ, но рассмотрев получше, многое понял. Молча, налил в фужер, и пододвинул подошедшей к стойке женщине. Юля залпом опустошила фужер, расплатилась, не закусывая и, также молча, не поднимая глаз, вышла.

Но на улице, когда быстро выпитый алкоголь ударил в голову, ей стало хуже. Намного хуже. Нет… Всеобжигающей злости, уже не было. Она растеклась по жилкам, вместе с выпитым зельем. Но появилась жалость. Жалость к себе. Юля просто, как бы наяву, увидела: «чуть ли не сразу после «содеянного», на ее руках захлопываются наручники, и даже не дав попрощаться с детьми, ее уводят». Картинка предстала так явственно, как будто, это происходило, прямо здесь, сейчас. Юля расплакалась еще, пуще:

– Господи-и! Что, дела-ать?

Твердо, поняла только одно: домой сегодня, она не вернется. Куда? Ехать к подружкам? Чтобы рассказать про это, сегодняшнее унижение? А может?…

Она вышла на край проезжей части. Постояла. И долго смотрела исподлобья на снующие туда-сюда машины. … Нет. Только, не это… И не поднимая головы, бездумно побрела вдоль проезжей части.

Так и шла, все дальше и дальше. Мимо остановок, через перекрестки, безразлично посматривая на разрешающие сигналы светофоров. Но соблюдая, эти разрешения. Машинально. Перед каждым перекрестком, на каждой остановке стояли «легковушки», с закинутыми на крыши машин, «шашечками».

– Боже, сколько их, у нас! – Юля, не обращала бы на них никакого внимания, если бы, не то и дело, выскакивающие из салонов «водилы», с одними и теми же вопросами:

«Вам, такси?». «Куда ехать?». Вконец, ей уже это надоело, и она перешла на тротуар.

И тут, в ее голове родилась «шкодная», такая, и злорадная мыслишка:

«А я, отомщу, ему. По – другому, отомщу. Как, в том анекдоте. Сейчас вот, договорюсь, с каким-нибудь таксистом, и «отомщу». – И сразу же, решительно направилась к ближайшему такси. Но возле самой машины, вдруг резко притормозила, растерялась. А таксист, уже открывает дверцу:

– Садитесь, садитесь. Вам куда?

– М-м-м… в гостиницу, – вырвалось у нее, – в ближайшую.

Юля, в упор, рассматривала таксиста:

«Боже! И с этим, … «страхолюдиной», я собиралась, договариваться?!»

Доехали довольно быстро. Не далеко было. Побродив вокруг гостиницы, Юля, относительно, успокоилась. Потом, снова зашла в ближайшую кафешку — благо, их на каждом углу, хоть отбавляй – «накосила» еще сто грамм, теперь уже для смелости, и с твердым намерением направилась к таксистам. Их было, трое. Каждый, возле своей машины. Она выбрала среднего, с открытым, греческого профиля, лицом. На машину не обратила, вообще, никакого внимания. Смеркалось.

Глава 7

Когда взъерошенная и заплаканная, но уже с высохшими слезами, женщина решительно села рядом с водительским сиденьем, Анатолий, по привычке, шустро обежал машину и, было, сунул ключ в замок зажигания, чтобы завести мотор, та тихо, почти беззвучно, промолвила:

– Не надо заводить. Поговорим.

– Что ж, поговорим, – Анатолий как-то неопределенно пожал в ответ плечами. Такое тоже, нередко бывало на «пятаке». Сядет какая-нибудь, такая вот, «поддатенькая», в машину, и начинает «плакаться». Частенько приходилось, быть «жилеткой». Раньше, говорят, за этим в церковь, к Батюшке, ходили. Но разве можно, «поддавши», в церковь идти, да еще, и всю подноготную Батюшке выкладывать.

Анатолий, за три года таксования на этом «пятаке», уже прослыл таким вот, «исповедником». А что? Пусть выговорятся. Лишь бы, работать не мешали. И мне «плюс»: еще одно, доброе дело.

От женщины слегка разило «свежачком», и поэтому Анатолий принял ее за такую же, очередную, «плакальщицу». Но уже через минуту понял, что придется сегодня побыть не только «жилеткой». Женщина, волнуясь, с ходу выпалила, видно, уже заранее приготовленную фразу:

– Я хочу с вами провести ночь, в гостинице. Только не подумайте, что я какая-нибудь, там… И… Только, одна просьба: свет, не будем включать. – А дальше, еще более сбивчиво. – Просто, понимаете… Я сегодня, мужа. В гараже… Да, он давно, с ней… Но я, сегодня… А они, там, в гараже. – Разволновалась еще сильней, и уже не смогла сдержаться. Сначала, «зашлась» в безудержных рыданиях, обливаясь слезами. Потом, как-то в раз обмякла, уткнулась в плечо Анатолия – совершенно незнакомого для нее мужчины – и что-то бормотала, бормотала, и… заснула, лишь периодически всхлипывая.

Анатолию стало понятно все. Неизмеримое чувство жалости охватило все его существо, приятная нежная истома растеклась по каждой клеточке организма. Вот оно, в его объятиях – хрупкое женское тело, изредка вздрагивающее от всхлипываний.

– Бедненькая, – ласково прошептал он, – досталось тебе, бедняжечка, – да так ласково, что она будто почувствовала это сквозь сон: перестала всхлипывать и еще сильней прижалась к нему. Наверное, все-таки почувствовала, даже, через одежду: столько безграничной нежности и жалости исходило от Анатолия. Потому что, когда проснулась, не отодвинулась от него сразу, а сначала, как-то удобней, расположилась в его объятиях. На мгновение. Лишь потом, как бы нехотя, встрепенулась и произнесла:

– Ой, простите. Я кажется, заснула, – и, вглядываясь через «лобовое» на улицу, – уже – ночь? Я, так долго, спала? Извините, извините меня, пожалуйста.

– Да, нет, не долго. Ну, с полчасика, где-то, – перебил Анатолий, ее смущение. И через небольшую паузу. – Н-ну, что? Планы не меняются, после небольшого отдыха? Гостиница, не отменяется? А то, может, домой вас отвезти?

Женщина помрачнела и уже, хмуро:

– Нет! Нет! Какое… домой. Ни за что. Ничего не отменяется. – Потом, через паузу, как-то необычно глянула на Анатолия и, слегка наклонив голову на бок, ближе к плечу его, – с вами, так… хорошо.

– Ну, тогда, во первых, давайте познакомимся, а во вторых, потихоньку на «ты», переходим. Согласна?

Впервые, она улыбнулась:

– Согласна. – И протянула руку, – Юля.

– А я, Анатолий.

– Толик, – поправила его женщина. Тот развел руками:

– Ну, Толик, так Толик. Если вам, то есть тебе, так удобней.

– Да, не в удобности дело. Анатолий, это – слишком официально.

– А Толик, к пацанчику, больше подходит.

– Ну, хорошо, хорошо. Тогда, просто, Толя. Согласны? Вернее, согласен?

– Пойдет. Только машину поставим на стоянку, и… купим кое-что. «Джентельменский набор», какой-нибудь. – Анатолий снял с машины «шашечки» и они тронулись.

– Что, за набор, такой? – Спросила Юля. Анатолий улыбнулся:

– Не знаете? Тьфу ты, черт. Не знаешь? Ну, «Шампанское», там, шоколадка, напиток какой-нибудь. Кстати, ты чего будешь? «Шампань»?

Юля пожала плечами:

– Можно, и «Шампань». Мне все равно. Я не пью.

Анатолий ухмыльнувшись, глянул ей в лицо, которое в этот момент запунцовело, и шутливо, с улыбкой «поддел»:

– Да-а?! Совсем?! А с «духанчиком» – то, как быть? Юля опять помрачнела, тяжело вздохнула, а Анатолию ответила:

– У меня к тебе, Толя, еще одна просьба будет. Мне с тобой, действительно, от чего-то легко. Как-то, удивительно, очень даже, легко и просто. Давай ничем, никакими вопросами, никакими напоминаниями, пусть и в шутку, не будем омрачать сегодняшнюю ночь.

– Хорошо. Договорились. Извини, – ответил Анатолий. – И пожалуйста, еще один вопрос: она, будет одна?

– Кто?

– Ни кто, а что. Ночь эта, будет одна? У нас, будет, «продолжение следует»?

Юля, как-то, удивленно посмотрела на Анатолия и протянула:

– Неожи-данн-ый, для меня, вопрос. Неожиданный.

Тем временем, они заехали на стоянку, Анатолий переговорил с охранником, Юля стояла в сторонке, а когда он, подошел к ней, продолжила разговор:

– А ты знаешь, Толя, я тут подумала: будет, у нас с тобой «продолжение следует», еще как, будет! – И с уверенностью уточнила, – еще какое «продолжение следует»! Все, завидовать будут!

Анатолий внимательно посмотрел на женщину: с таким вдохновением, даже остервенением, она все это произнесла! Они зашли в магазин, взяли «набор», еще кое-чего, «калорийнее» и направились к гостинице. Юля продолжала:

– Вот, следующую ночь, я, правда, не знаю пока, когда она будет? Но она будет, обязательно будет. Мы с тобой, проведем не в гостинице, а у меня, на квартире. Есть у нас, еще, и квартира. Я тебе все, все потом расскажу. – И с такой уверенностью и спокойствием, как о чем-то, само собой разумеющемся, она обо всем этом, говорила, что удивляться, теперь, настала очередь, Анатолия:

– У нас, еще этой ночи не было, а ты, уже, о – следующей. Юля приостановилась, еще раз внимательно-внимательно и глубоко заглянула в глаза, нет, в душу, Анатолия, покопалась там, и тихо сказала:

– Я с тобой всего час знакома, но вижу: ты – очень хороший человек. Я это почувствовала, еще тогда… ну, когда спала, у тебя на плече. Было, так хорошо. Ты – хороший.

Произнесено это было с такой забытой для Анатолия нежностью, так тепло и ласково, что он не выдержал, прильнул, и… Прямо перед собой увидел, удивленно распахнутые, Юлины глаза, какие-то, даже, испуганные. Они, не пускали его! Странно. Очень странно. Может поэтому, она просит не включать свет?

Несколько минут шли молча. Первой, прервала затянувшееся молчание, Юля:

– Толя, если сегодня будет что-нибудь не так, ты меня извини. Просто. … У меня, никогда не было других мужчин, кроме мужа. У меня, кроме него, никогда не было ни с кем, не только секса, а вообще, никаких отношений.

Анатолий пожал плечами:

– В наше-то, время?!

А Юля, чтобы как-то сгладить этот случившийся легкий конфуз, продолжила о, другом:

– Слушай, а в гостинице места, будут? И вообще, как мы представимся?

– Предоставь это дело мне, – с улыбкой ответил Анатолий святой наивности, – я все-таки – таксист. Знаешь, сколько я им клиентов, в гостиницу, «подтянул»! Причем, у меня для них, даже, постоянные клиенты есть. Уж, у кого, а у меня, с гостиницей, никаких проблем не будет.

И действительно, взяв у Анатолия паспорт, с вложенной в него купюрой определенного достоинства, Юлю администраторша лишь «зацепила» понимающе – оценивающим взглядом, и совершенно бессмысленным в данной ситуации, непонятно к кому обращенным вопросом:

– До утра? – И уже себе под нос, как бы, не для Юлиных ушей, явно Анатолию:

– Поздравляю.

Глава 8

После награждения Валдису впервые захотелось «поделиться». Девки, с которыми он провел ночь в гостинице, конечно же, не в счет. Это так, для встряски мужского здоровья. Почему их оказалось две, он и сам толком не понял, но не с ними, же … Никаких друзей у него не было уже давно. Ну, если только, Михалыч? Но где он, а где, Михалыч? Да, и какой, Михалыч, ему друг?

Как бы невзначай, еще вчера, подумалось о том самом таксисте, «философе». Потому, наверное, и привез девок именно в эту, гостиницу. Где-то здесь, он работает. Но знакомого «Москвича» на «пятаке», вечером не было. Достав из холодильника очередную бутылку пива, и откупорив ее щелчком пальца, Валдис залпом опустошил ее и, как бы мимоходом, обратился к валяющимся на кровати сонным девкам: