У Петра и Валентины Соколовых — дворовых людей господ Сушковых — родился в 1835 в с. Першутине Клинского у. Московской губ. сын Димитрий. «Грамоте он выучился дома между делом», посвящая ей время, свободное от различных трудов дворового человека (он служил господам вместе с родителями). «С ранних пор родители старались приучить своего Митю к возможно неопустительному посещению храма Божия». «Несмотря на веселье, свидетелем которого приходилось ему постоянно быть в доме Сушковых», мальчик любил ходить в церковь и усердно молился там, а дома читал Четьи-Минеи.
      В случае вынужденной разлуки родители обычно наставляли детей на благочестивую жизнь, предавая их воле Божией и защите Божией Матери. Будущая пустынница Анастасия Логачева родилась в 1809 в с. Кудлей Ардатовского у. Нижегородской еп. в семье крестьянина Семена Васильевича и жены его Мавры. Когда отец был на военной службе, он вызвал к себе жену, которая с меньшей дочерью отправилась к нему, оставив Настю на попечение свекра, свекрови и братьев мужа. Разлучаясь со старшей дочерью, Мавра убеждала Настю, «чтобы она не плакала, а молилась Богородице, поручая ее покрову Богоматери и утешая тем, что она скоро вернется домой и с отцом». Когда девочке бывало грустно, она забиралась в стоявшую на дворе «скотную избушку» и молилась.
      Общие поучения детям о добром поведении со стороны отъезжавших делались не только при прощании, но и в письмах. «Пожалуй, живи в доме нашем как добрые люди живут, — писал своей дочери Аксинье житель Киргинской слободы (Западная Сибирь) Яков Мещеряков в 1723, — безо всякого ослушания и отговорки нашей матушке, тако же и других протчих наших, они тебя на худо не поучат, надо бы жить Богу не на гнев, а добрым людям не на смех». «Прошу вас, вселюбезные мои детушки и невестушки, почитайте свою родительницу и во всем к ней повиновение и послушание и без благословения ее ничего не начинайте, отчего от Бога прославлены и от людей похвалены, и живите с соседями добропорядочно, и чего себе неугодно, тово и людям не творите», — как бы уговаривает в письме младшее поколение своей семьи крестьянин Иван Худяков (к. XVIII в.).
      Подобные же наставления детям, а также и тем, кто оставался воспитывать их, делались крестьянами и перед своей кончиною. Так, Елецкого у. Воронежской губ. подгородной Ламской слободы однодворцы Памфил и Феодосия Пахомовы оставили «по себе наследника дому своего старшего сына. Перед кончиною своею вручили ему весь дом и своих малолетних дочерей — Меланию и Екатерину, завещав ему воспитывать их в страхе Божием, и самому паче всего стараться быть благочестивым христианином».
      Важным средством семейного воспитания был пост (см.). Дети с малолетства привыкали к умению ограничивать в определенных условиях свои телесные потребности ради духовных задач. Решающую роль при этом играл пример старших членов семьи.
      С духовным воспитанием в крестьянских семьях очень естественно и незаметно соединялось трудовое, составляя необходимую часть духовно-нравственного.
      Семья — простейший социальный организм, участвующий в процессах формирования, хранения и передачи трудовых традиций. В условиях крестьянского хозяйства семья служит одновременно и производственной, и родственной элементарной общностью, т. е. первичная организация производственного процесса проходит в рамках родственной ячейки. Трудовая и семейно-личная деятельность каждого здесь в значительной своей части не разделены во времени и по месту исполнения.
      «Уже трехлетний мальчуган помогает матери: чистить картофель, мести пол, отыскать отцовский кушак, собрать в чашку рассыпавшийся горох, выгнать кур с огорода», — сообщали в к. XIX в. из Новоладожского у. Санкт-Петербургской губ. Понятно, что мать привлекала такого трехлетнего помощника не ради облегчения собственных трудов, но с воспитательной целью: с самого раннего возраста приучать к послушанию, вниманию в исполнении конкретной задачи, познанию определенных навыков и понятий, стремлению к полезности своих действий и доброте их — «я помогаю маме».
      Внутрисемейная производственная преемственность поколений осуществлялась, в частности, в раннем приобщении детей к сельскохозяйственным работам. Так, на сходке Чаусской и Тырышкинской волостей Томского у. в 1876 было отмечено, что мальчики привлекаются к «упражнениям в хлебопашестве» с семи лет. Так и было сказано — к «упражнениям», т. е. вполне осознавалась учебно-воспитательная задача. В Тарском округе в сер. XIX в. во время страды в поле работали мальчики и девочки с 10 лет. А после страды, по воспоминаниям жителя с. Усть-Ницынского Тюменского округа, «ребята почти поголовно становятся пастухами, гоняют коров в поле пасти».
      В 1772 крестьянка-вдова Томской губ. «объявляла» в Бердской судной избе, что имеет «при себе сына Федора... и коего-де к хлебопашеству и домовому заведению научить некому», и потому просила разрешения переселиться вместе с сыном к деверю, так как трудовое воспитание мальчиков считалось обязанностью отца или других взрослых мужчин семьи. «Наблюдатели единодушно подтверждают в семье мужчин в воспитании сыновей», — пишет Н. А. Миненко. Но если все-таки случалось, что роль воспитателя-мужчины доставалась женщине, она, как правило, успешно справлялась с этой задачей.
      Четкое осознание русским крестьянством значения семьи, как первичного и основного звена, формирующего у детей, подростков и юношей навыки «к домоводству и хлебопашеству» и нравственные понятия, связанные с трудом, выступает, в частности, из архивных дел, касающихся воспитания сирот. Например, крестьянин д. Ганихиной (Тюменский у.) Евдоким Ганихин, взявший в 1792 на воспитание осиротевшего подростка, объяснял, что сделал это «в рассуждении его сиротства, а особливо к познанию против протчих в производстве домообзаводства и хлебопашества, дабы не мог привесть себя к нерачению и быть шатающимся праздно». Через три года Ганихин утверждал, что своего воспитанника «по старанию его приучает к домоводству и хлебопашеству весьма порядочным образом». Разрешение на подобную опеку давала сельская община, и она же осуществляла контроль за реализацией этих отношений. Но прерогатива непосредственного повседневного приобщения человека к труду принадлежала в глазах крестьян семье.
      Существовала определенная последовательность включения детей и подростков в разные области хозяйства. Сложившиеся в течение длительного времени, традиции эти имели достаточно жесткие возрастные рамки и учитывали особенности хозяйства данного района. Рассмотрим эту систему по данным Орловской гу б. к. XIX в.
      Мальчиков начинали приучать здесь к работе с 9 лет. Первые поручения были — летом стеречь лошадей, загонять свою скотину из общего стада на двор, пригонять гусей и т. п. С 11 лет обучали садиться верхом на лошадь. В этом же возрасте дети начинали скородить — участвовать в бороньбе пашни (скорода — борона). Мальчик, правящий лошадью при бороньбе, назывался борноволок или бороноволок. Достижением возраста бороноволока гордились — и сам мальчик, и семья. «Свой бороноволок дороже чужого работника», — утверждала пословица. Это занятие было настолько характерно для мальчиков-подростков, что слово бороноволок бытовало у всех русских как определение возраста 10–15 лет.
      На четырнадцатом году на Орловщине начинали учить пахать, а также брали на сенокос подгребать сено и поручали водить лошадей в луга. На семнадцатом году учились косить: сначала только выборочно, отдельные культуры, а на восемнадцатом году — траву, рожь, овес. И только на девятнадцатом году их допускали навивать на возы сено и зерновые: здесь требовалась мужская сила. В это же время учились отбивать косу, т. е. острить холодной ковкой лезвие косы. На девятнадцатом году парень мог уже сам сеять рожь, овес, гречиху. Полноценным работником он считался здесь лишь на двадцатом году, хотя с восемнадцати лет мог быть женихом и имел право участвовать в сходках своей общины.
      Параллельно с сельскохозяйственными работами обучались ремеслам. На одиннадцатом году мальчики вили оборки — бечевки для лаптей, поводки для лошадей и пр. На шестнадцатом — плели лапти. В каждой местности в этих работах был свой уклон — обработка дерева или кож, плетение и т. д.
      Девочек обучали в первую очередь домашнему мастерству. На одиннадцатом году — прясть на самопрялке; на тринадцатом — вышивать; шить рубахи и вымачивать холсты — на четырнадцатом; ткать кросны — на пятнадцатом или шестнадцатом; устанавливать самой ткацкий стан — на семнадцатом. Одновременно в 15 — 16 лет девушка должна была научиться доить корову. На шестнадцатом году выезжала на сенокос грести сено, начинала жать и вязать в снопы рожь. Полной работницей она считалась в 18 лет. К этому же времени хорошая невеста должна была еще уметь испечь хлеб и стряпать (данные Тверской губ.). Ценилось также владение всеми стадиями обработки льна на волокно (таскать, стлать, мять, трепать, спускать, чесать), знание сортов холста, умение подобрать берди (гребни в ткацком станке) соответственно желаемому виду ткани.
      Различия в этой системе возрастных ступеней на разных территориях России иногда бывали достаточно заметными. Так, в юго-западной части Шадринского у. мальчики уже с пяти лет начинали ездить верхом на лошади и гонять скот на водопой (в компании с более старшими ребятами, разумеется). С восьми лет мальчик считался борноволоком и управлял лошадью при распашке и бороньбе. В 14 лет — хорошо владел косою, серпом, молотилом, топором и начинал приучаться пахать сохою. Девочек здесь тоже начинали обучать трудовым занятиям с более раннего возраста. С шести лет сажали за прялку, поручали пасти цыплят. А с 10 лет — разрешали взяться за иголку и серп, «водиться с зыбочными малютками» и домовничать во время страды. С четырнадцати лет садились ткать за кросна, проворно жали и косили. Если в семье не было старших мальчиков, то девочек (моложе четырнадцати лет) сажали на лошадь в качестве борноволоков.
      Причины различий в возрастных градациях семейного обучения трудовым навыкам и привлечения детей к работам крылись отчасти в разнообразии хозяйственных условий и демографических ситуаций, отчасти в степени строгости нравственно-педагогических установок. Первые определяли преимущественно (но не только) региональные различия в ступенях трудового воспитания, вторые иногда могли давать варианты и внутри районов (различия в традициях волостей и селений), и даже между отдельными семьями. Например, степные просторы Южного Урала и юга Западной Сибири с их обширными табунами лошадей у русских определяли ранние сроки обучения детей (в том числе и девочек) верховой езде, а в силу развития гончарного дела, в Задонском у. Воронежской губ; дети рано приобретали множество сведений о замесе глины со специально отобранным мелким песком, о деталях гончарного круга и способах работы на нем и т. п. С другой стороны, состав семьи в целом и детской ее части в особенности давал свою специфику в стадиях трудового воспитания.
      Помимо возрастных ступеней в привлечении к разным видам работ, постепенность в трудовом воспитании прослеживается и при вовлечении детей в каждую конкретную отрасль хозяйства. Включение детей и подростков во все промысловые занятия происходило постепенно, соответственно возрасту, под наблюдением взрослых. Начиналось это зачастую с поощрявшихся родителями игр, переходивших в полуигру, полузанятие. Следующим этапом было подключение к настоящему промыслу, но на определенном, наиболее легком участке — под руководством старшего. Заканчивался процесс самостоятельной деятельностью, наступавшей иногда уже в подростковом возрасте.
      Приобретение навыков в земледельческих работах, как и в промыслах, выходило за рамки семьи. Дети, естественно, наблюдали в поле, на лугу, в лесу и на реке труд не только взрослых членов своей семьи, но и соседей, односельчан. И не только стихийно наблюдали, но и получали от них нередко направленные указания и советы. Дети и подростки из разных семей объединялись в игровые и даже производственные группы. В трудовом воспитании участвовала вся община. Но и самое участие общины было результативно потому, что налагалось на постоянное и постепенное, терпеливое и внимательное воздействие семьи.
      Обучение в семье трудовым процессам, органично включенное в народную жизнь, никогда не было, да и не могло быть чисто механическим, техническим так сказать, отнесенным лишь к внешним приемам работы. Оно всегда сопровождалось передачей определенных знаний, понятий, представлений, развивало сообразительность. Исследователи деревенского быта, как отмечает Т. А. Листова, «единодушно обращали внимание на расторопность, наблюдательность, хозяйственную сметливость, отличавшую деревенских детей с самого раннего возраста». «Пятилетний ребенок еще накануне знает, сколько завтра куры положат яиц»; мальчик восьми лет знает свою корову и загонит ее и овец, когда возвращается стадо, отличит своих цыплят от чужих; десятилетний мальчик из сотни полос в поле отличит свою и т. п. Корреспонденты научных обществ сообщали, что наказывать детей и подростков за нерадение в крестьянской семье «нужды нет», так как они «стараются держать себя как большие да и много труда берут на свою долю».
      Существенно помогало в этом отношении семье общественное мнение. Над теми из подростков, кто не овладел мастерством, соответствовавшим, по местным представлениям, их возрасту, начинали насмехаться. Подростков, которые не умели плести лапти, дразнили безлапотниками. Девочек, не научившихся в положенный срок прясть, называли непряхами; не умевших «выткать кросны» — неткахами; не овладевших самостоятельной («без подсказки матери») постановкой стана — бесподставочными. И напротив, детей, подростков и юношей, успешно овладевших навыками, которым обучали их в семье, общественное мнение селения одобряло, поощряло.
      Семья готовила будущего крестьянина, и община оценивала по достоинству эту подготовку; ибо существовала «общая заинтересованность в успешности работы». Т. А. Листова на основании многолетних наблюдений современной русской деревни отмечает: «Некоторые лица старшего поколения считают, что основной вред, который нанесла неправильная политика, проводимая (советской властью. — М. Г.) по отношению к сельским жителям на протяжении многих лет, — это нарушение традиционной трудовой системы жизни». Автор приводит в этой связи высказывание современной пожилой крестьянки из с. Алексеевского Великоустюжского р-на Вологодской обл.: «У нас привычка к труду была, привыкли сверх меры работать. Христиан хороших подразогнали, все говорили «приспособленцы».
      Понятие христианин означает здесь и добротного труженика. Человек, чувствующий свою личную ответственность перед Богом, не может быть небрежным в труде и ленивым. Истинное трудовое воспитание строится именно на этой основе.
       М. М. Громыко
 
       СЕМЕНОВ, город в Нижегородской обл., центр Семеновского р-на. Расположен в пределах Волжско-Ветлужской низины, на р. Санахте. Население 26,8 тыс. чел.
      Возник в н. XVII в. как поселение старообрядцев, впервые упоминается в 1644. С 1779 уездный город. В к. XIX — н. XX в. центр старообрядчества, единственное место в России, где изготовлялись кожаные лестовки-чётки для старообрядцев. В современном Семенове развит художественный промысел — хохломская роспись (с 1918).
      К востоку от Семенова — оз. Светлояр, с которым связано древнее сказание о невидимом граде Китеже, будто бы опустившемся на дно этого озера.
 
       СЕМЕНОВ Николай Николаевич(3/15.04.1896–25.09.1986), русский физик, один из основоположников химической физики. Создал теорию теплового взрыва газовых смесей, на основе которой разработал учение о распространении пламени, детонации, горении взрывчатых веществ и порохов. Разработал теорию цепных химических реакций, которая легла в основу создания полимеров — веществ с заранее заданными свойствами. Открыл новый тип катализа — ионно-гетерогенный. Все открытия Н. Н. Семенова имели выдающееся мировое значение для развития науки.
 
       СЕМЕНОВ-ТЯН-ШАНСКИЙ(до 1906 — Семенов) Петр Петрович(2.01.1827–26.02.1914), русский географ, статистик, ботаник и энтомолог. Из дворян Рязанской губ. Окончил Петербургский университет (1848). С 1849 — член Русского географического общества, с 1873 — его вице-председатель и фактический руководитель. В 1856–57 совершил путешествие на Тянь-Шань. Результатом явились важные открытия о происхождении гор. Был организатором многих экспедиций в Среднюю и Центральную Азию. Много сделал для развития статистики. Автор «Географическо-статистического словаря Российской империи» (1863–85). Совместно с В. И. Ламанскимруководил изданием «Россия». Полное географическое описание нашего отечества» (1899–1913). В 1864–75 — директор Центрального статистического комитета, в 1875–97 — председатель статистического совета МВД. С 1897 — член Государственного совета. Именем Семенова-Тян-Шанского названы горы, хребты, ледники.
 
       СЕМИГОРОДНАЯ УСПЕНСКАЯ пустынь, Вологодская еп., в Кадниковском у. Основанная в XV в. иноками Дионисиево-Глушицкого Сосновецкого монастыря, она вскоре пришла в запустение от моровой язвы, постигшей Вологодский край, затем от литовского нашествия; по возобновлении в 1632 стала женской; с 1651 обращена в мужскую. Соборный храм Успения построен в 1753; возобновлен в 1859–64. В монастыре находились написанные прп. Дионисием Глушицким:чудотворный образ Иоанна Предтечи, чудотворная икона УспенияБожией Матери, именуемая Семигородною, которая ежегодно носилась для поклонения в г. Кадников и по окружным селениям, а через каждые три года в сентябре и октябре в г. Вологду, пребывая в каждом городском приходе по одному или по два дня. К пустыни был приписан Николаевский Катромский мужской монастырь, на берегу Катромского озера. Основан в XVI в. отшельником Онуфрием; на могиле его совершались по нем богомольцами панихиды, а 12 июня ежегодно в монастыре бывало заупокойное поминовение его.
       С. В. Булгаков
 
       СЕМИГОРОДНОЕ «УСПЕНИЕ», чудотворная икона Пресвятой Богородицы. Написана св. Дионисием Глушицким. Из его обители она была перенесена некими отшельниками в непроходимый лес, верст за 20 от обители, за р. Двинцу. Тут была поставлена приходская церковь для Семиградской волости. В XV в. здесь свирепствовала чума, так что все жители этой волости вымерли, и церковь около полутораста лет стояла в запустении. В 1593 старице московского Новодевичьего монастыряИулиании, лежавшей три года в расслаблении, явилась Сама Пресвятая Богородица и обещала исцеление, если она возобновит Семигородную пустынь. Старица дала обещание возобновить и тотчас же получила исцеление. Она исполнила обещание и при возобновленной пустыни жила с несколькими сестрами в общежитии. В конце XVII в. Семигородная обитель обращена в мужской монастырь.
      С 1582 празднуется 15/28 августа.
       Прот. И. Бухарев
 
       СЕМИК, последний четверг перед Троицей, седьмой четверг после Пасхи, народный праздник, имеющий языческие корни. В этот день девушки вили венки, пели песни и водили хороводы — отголосок языческого праздника весны. Неделя, на которую приходился Семик, называлась семицкой, русальной, зеленой, клечальной. По христианскому обычаю в этот день было принято ухаживать за могилами странников и неизвестных, не имевших в данном месте родных и близких. Еще в XVII—XVIII вв. русские люди в Семик совершали погребения и поминовение по убитым и скоропостижно умершим в убогих или скудельничьих домах. В этот день всякий мог идти в «божий дом» (божедом), куда мертвых доставляли с улиц и проезжих дорог и хранили до Семика в леднике, и совершить богоугодное дело — похоронить усопшего по христианскому обычаю, на особых местах, называемых скудельницами, которые обсаживались деревьями и обращались в зеленые рощи.
      Еще в н. XX в. празднование Семика было почти всеобщим. В Саратовской губ. для празднования Семика избирался особый дом, куда приносили разных припасов для пира, не забывая солода и хмеля; варилась брага, затираемая, заквашиваемая и сливаемая при пении веселых песен. В самый же Семик, в полдень, начиналось торжество. Посреди двора было воткнуто срубленное с ветвями и листьями дерево, под которым стоял горшок с водою. Девицы ходили по двору или сидели, а мальчуганы держали в руках заготовленные кушанья, другие — ведро с пивом на палке. Наиболее веселая, бойкая девушка подходила к дереву, опрокидывала горшок с водою, выдергивала дерево из земли и затягивала песню, под которую все присутствовавшие шли в лес, где устраивали пир. Затем между девушками происходил обряд кумления. По завивании венков, после кумления, выбирали подбрасыванием вверх платков старшую куму, которая и носила это название в продолжение целого дня. Потом возвращались веселым хороводом в село с тем, чтобы в Троицын день снова прийти в тот же лес развить свои венки. Каждая пара рассматривала, завял или еще свеж ее венок; по нему судили о своем счастии или несчастии. Кроме того, свивали еще венки и для своих родных, испытуя и их судьбу.
      Иногда веселая толпа отправлялась к реке, чтобы гадать. Чей венок принесется водою первым к берегу, та думала, что она прежде своих подруг выйдет замуж; чей венок приплывет вторым, та выйдет замуж после своей подруги; но если венок начнет качаться на одном месте и не выплывет, то считалось, что обладательнице его не выйти замуж; чей венок потонет, той девушке или жениху ее суждено вскоре умереть.
      Во Владимирской губ., Поволжье и Сибири на Семик совершался молодежный поздравительный обход односельчан. В Нижнеудинском у. семишники (так называли здесь участников семиковых обходов дворов) составляли группы по 10 — 15 человек. Такая группа называлась «вьюном». Всего в селе набиралось пять вьюнов. «Вьюном» же называлась и песня, которую они исполняли под окнами. Обход дворов на Семик сочетался с выходом в лес и известным обрядом березки. Когда вечером возвращались с реки, «утопив» березку, пели группами по дворам. Семишникам подавали яички. Сходная картина описана корреспондентом Тенишевского бюро из Меленковского у. Владимирской губ. (с. Домнино): на Семик по дворам ходили партии девушек-подростков, подобранные по возрастам; из собранных под окошками яиц, молока и масла на берегу реки «варили яичницу». В Вязниковском у. той же губернии (с. Станки, Мстерской вол.) во время обхода дворов двух подростков наряжали Семиком и Семичихой, и в исполнявшейся при этом песне фигурировали эти же персонажи. Веселое шествие сопровождалось ударами палки в старое ведро. Хозяева подавали муку, крупу, масло, сметану, яйца, сахар. Еду из собранных продуктов молодежь готовила на Троицу.
       О. П.
 
       СЕМИПАЛАТИНСК, русский город в казахских степях на р. Иртыш. Основан как русская крепость в 18 км ниже по Иртышу (название получил от находившихся недалеко от крепости семи зданий, или палат). Место крепости затоплялось при разливе Иртыша, поэтому она перенесена была выше, где в настоящее время и находится Семипалатинск. С 1852 — окружной город Омской губ., с 1854 — областной город, центр транзитной торговли (через него ежегодно проходило более 11 тыс. верблюдов), промышленность почти отсутствовала. В 1854–59 в Семипалатинске отбывал ссылку Ф. М. Достоевский.
 
       СЕМИРЕЧЕНСКОЕ КАЗАЧЬЕ ВОЙСКО, часть казачества в дореволюционной России, размещавшаяся в Семиреченской обл. (центр — Верный, ныне Алма-Ата). Семиречье начало колонизоваться сибирскими казаками в 1830–х. В 1867 на базе 14 станиц и выселков с населением в 15 тыс. чел. было образовано Семиреченское казачье войско в составе Туркестанского военного округа. Возглавлялось наказным атаманом (он же военный губернатор области), с 1899 подчиненным туркестанскому генерал-губернатору. По положению 1879 содержало в мирное время 1 конный полк (4 сотни) и 1 гвардейский взвод, в военное — 3 конных полка. Земли казачьего войска занимали 744 тыс. га, в т. ч. 71 тыс. га пашни. Казачье население (в 1916 ок. 45 тыс. чел.) располагалось в 19 станицах и 15 выселках. Являлось опорой Русского государства в Казахских степях, участвовало в завоевании Средней Азии и в Первой мировой войне.
 
       СЕМИСВЕЧНИК. — См.: ХРАМ ПРАВОСЛАВНЫЙ.
 
       СЕМЬЯ, группа людей, связанная браком или кровным родством, ведущая общее хозяйство, осуществляющая взаимопомощь и взаимоподдержку. «Семья, — писал И. А. Ильин, — первичная ячейка общества, естественный и в то же время священный союз, в который человек вступает в силу необходимости. Он призван строить этот союз на любви, на вере и на свободе, научиться в нем первым совместным движениям сердца; и подняться в нем к дальнейшим формам человеческого единения — родине и государству».
      В понятиях Святой Руси семья — первое место, где человек должен научиться делать добро. Русский народный идеал — добрая жена и крепкая дружная семья. На эту тему существует множество пословиц: «Не ищи красоты, ищи доброты»; «Добрая жена — веселье, а худая — злое зелье»; «Добрая жена да жирные щи — другого добра не ищи!»; «Не бери жену богатую, бери непочатую!»; «Не с богатством жить, с человеком»; «Дай Бог совет и любовь!»; «Жить-поживать да добра наживать»; «Своя семейка — свой простор»; «Семейная каша погуще кипит»; «В своей семье и каша гуще»; «Семейный горшок всегда кипит»; «Доброю женой и муж честен»; «Добрую жену взять — ни скуки, ни горя не знать»; «С доброй женой горе — полгоря, а радость вдвойне»; «Не надобен и клад, коли у мужа с женой лад»; «Живут рука в руку, душа в душу» — говорится о дружных супругах.
       О. Платонов
 
       СЕНГИЛЕЙ, город в Ульяновской обл., центр Сенгилейско-го р-на. Расположен в Среднем Поволжье, на склонах Приволжской возвышенности, на правом берегу Куйбышевского вдхр. Население 9 тыс. чел.
      Основан в 1666 симбирским воеводой кн. И. И. Дашковым как застава для защиты от набегов кочевников, вокруг которой позже выросли слободы. В н. XVIII в. три слободы (Станичная, Бутырская и Выборная) объединены в с. Покровское, в 1780 преобразованное в город Сенгилей. С сер. XIX в. центр мукомольного производства и торговли хлебом; известен был яблоневыми садами.
 
       СЕНИН Алексей Алексеевич(р. 7.10.1945), русский журналист, издатель и общественный деятель. С 1991 главный редактор патриотической газеты «Русский вестник», отстаивающей национальные интересы русского народа, противостоящего иудейско-масонской идеологии Запада.
 
       СЕНОКОС, покос и заготовка травы на корм домашнему скоту. В русской деревне считался одной из приятнейших сельских работ, труд сочетался с развлечениями.
      Сохранился ряд описаний сенокоса, сделанный очевидцами в XIX в. Этнограф В. В. Селиванов подробно рассказывает о заготовке сена в Зарайском у. Рязанской губ. На дальние луга «крестьяне с бабами, девками и грудными младенцами» выезжали всей деревней. Располагались станом около реки или ручья в тени деревьев и оставались там до конца сенокоса. «Время года, теплые ночи, купанье после утомительного зноя, благоуханный воздух лугов — все вместе имеет что-то обаятельное, отрадно действующее на душу. Бабы и девки имеют обычай для работы в лугах надевать на себя не только чистое белье, но даже одеваться по-праздничному. Для девок луг есть гульбище, на котором они, дружно работая граблями и сопровождая работу общей песней, рисуются перед женихами».
      «Скошенную рядом траву бабы и девки немедленно разбивают, то есть растрепывают рукоятками граблей для того, чтоб солнце и ветер могли лучше ее просушивать. Разбивка эта производится целый день под палящими лучами солнца. К вечеру разбитое и почти сухое сено сгребают в валы, то есть длинные гряды, а из них уже образуют копны, то есть высокие кучи, имеющие весу от 3,5 до 8 пудов, судя по тому, крупное или мелкое сено. Копна крупного сена при равном объеме всегда легче мелкого. На другой день, когда роса уже поднялась, копны эти разваливают кругами, а потом опять сваливают в копны и мечут в стога. Этот порядок обыкновенно бывает при уборке в вёдренное время, но ежели случайно находят тучи и перепадают дожди, то при уборке сена бывает много хлопот. Когда тучка еще находит или невзначай пойдет дождь, стараются сено, если оно еще не в копнах или если копна развалена, немедленно скопнить, и сено остается в копнах во все время ненастья. Но как только проглянет солнце, сейчас копны разваливают и перебивают сено до тех пор, пока оно совершенно просохнет».
      «Покосы — самое веселое время в Анастасеве», — писали из Стрелецкой волости Одоевского у. Тульской губ., где косьба проводилась сообща, а потом уже скошенное сено делили по душам. Все участники наряжались в лучшее платье, особенно девушки; на покосе много пели. Обед подавали сытный и с традиционным набором блюд: пшеничная каша с маслом и соленое свиное сало. Лучшее, праздничное платье ярких расцветок на общих покосах отмечено и в материалах по Орловскому у. Орловской губ. Здесь на лугу составляли хороводы, играли на гармониках и пищиках или на жалейках (тростниковые дудочки). Особенное веселье молодежи начиналось, когда копнили: сначала сгребали сено в валы в сажень высотой, а затем группами катили эти валы под общую «Дубинушку» к тем местам, где предполагалось ставить копны.
      В Скопинском у. Рязанской губ. молодые женщины, девицы и парни также одевались во время покоса в лучшее платье. Убирая сено, пели, шутили.
      В Вельском у. Вологодской губ. мужчины на покос надевали ситцевые рубахи, а женщины — ситцевые сарафаны; и то, и другое — по большей части красного цвета, из покупной ткани (в обычное время здесь ходили в рубахах и сарафанах своей работы). Для обеда объединялись по нескольку семей. После обеда старики отдыхали, а молодежь отправлялась за ягодами или заводила песни «в кружке».
      Сенокос продолжался дней двадцать, а то затягивался и на месяц, и соответствующий настрой сохранялся в течение всего этого времени. По окончании сенокоса устраивался праздник всей общины. Для оплаты общего угощения выделяли часть луга, и сено с этого луга продавали — покупатели были свои же односельчане. На вырученные деньги покупали чай, баранки и водку (выпивка за счет общины называлась «мирское»), закуску приносил каждый свою. На праздник сбегалась вся деревня, включая детей: пели, плясали, наблюдали борьбу вызвавшихся охотников, перебрасывались шутками.