Ранней весной 1929 года умер отец Поля. После смерти жены старый Вернер тихо угасал и, казалось, даже стал меньше ростом. Поль не знал, испытывали его родители более глубокие чувства друг к другу, чем он предполагал. Но эти размышления теперь были излишни – он жалел, что не сделал больше, сказал лишнее или оставил что-то недосказанным. Так всегда бывает после смерти человека, какие спокойные отношения ни связывали бы с ним. Так думал он в один из тех дней, когда надо было разобраться с вещами покойного и распорядиться ими.
      Две полки в шкафу, стоящем в конце коридора, были забиты фотографиями. Вот они, вся семья, приехавшая на пикник к дяде Элфи как-то перед войной. Женщины присели на ступеньки веранды, мужчины стали за ними. Вот еще молодой Элфи, как всегда сияющий. Вот отец Поля, застегнутый на все пуговицы своего строгого костюма. А вот он сам в йельском пиджаке. Прямо пред ним сидела Мариан: очевидно, его мать пригласила ее на уик-энд, строя свои планы, когда Мариан было едва шестнадцать лет.
      И, поднеся потемневший снимок к свету, Поль стал рассматривать лицо, которое забыл, – лицо Мариан на заре юности. Гордой и холодной она была. Мог бы и предвидеть сухую, нервную женщину, которой она стала, поднимающей шум из-за пятна на белых лайковых перчатках.
      Сейчас она звала его:
      – Поль, помоги мне с этими вещами, они тяжелые.
      Он пошел в гардеробную отца, где она вытаскивала вещи из шкафа.
      – Все эти коробки! Нам придется кого-нибудь позвать, Поль!
      Он стоял неподвижно и смотрел на картину на дальней стене.
      Она взглянула через его плечо.
      – Дюваль. Это ценно, да?
      – Да, очень.
      На стене висела акварель маленькой девочки с огромными глазами. Она сидела с тетрадкой на коленях, держа кончик карандаша во рту.
      «Таблица умножения» – прочитал он название. Сентиментальное название. Сентиментальный рисунок. Но глаза…
      Это были глаза, которые он помнил. «Так ты выглядишь сейчас, Айрис?»
      – Что ты так уставился, Поль?
      – Я не уставился, просто смотрю.
      – Но ты выглядишь потрясенным, словно узнал кого-то.
      – Я просто думал, как странно, что я никогда раньше не видел эту акварель. Отец, должно быть, просто спрятал ее здесь, чтобы закрыть простенок между окнами. – Полю удалось рассмеяться. – Кто-то, видимо, подарил картину ему. Единственное, чем не обладали мои родители, так это вкусом в искусстве.
      – Мне нравились твои родители, – сказала Мариан. Она помолчала, а когда он не ответил, добавила удрученно: – Забавно… я им тоже нравилась.
      – Почему забавно? – беспечно спросил он. – Почему бы им было не любить тебя?
      – Забавно, потому что я не нравлюсь тебе, как раньше, а им нравилась до конца.
      Он почувствовал боль в сердце. Грустный разговор, который ни к чему не приведет.
      – Не понимаю, почему ты так говоришь, Мариан.
      – Понимаешь. Ты не считаешь, что нам пора поговорить?
      – О чем?
      – О нас. Я больше не привлекаю тебя.
      Ее вытянутая вперед шея неожиданно напомнила Полю гусыню. Он устыдился. Ее рот кривился. «Боже, не позволяй ей, бедняжке, плакать».
      – Это глупо, – нежно сказал он. – Я не понимаю, почему ты так говоришь.
      – Потому что… ты не спишь со мной.
      Она отвернулась, и он понял, какого унижения стоили ей эти слова.
      Несколько секунд Поль был в нерешительности. В уме он быстро прикинул: два месяца, а может быть, и больше. Теперь, когда они открыли филиал в Чикаго, он ездил туда почти каждый месяц. У него были женщины, ничем не похожие на Илзе, к сожалению, но вполне приличные женщины, которым, как и ему, чего-то не хватало в жизни. Он считал, что ничего не отнимает у Мариан, но оказалось, что это не так.
      – Тебе ведь это не особенно нравится, – все еще нежно заметил он.
      – Но тебе-то это необходимо. Мужчины другие, я знаю.
      Невежество! Вызывающее жалость невежество! Но таких женщин, должно быть, миллионы.
      – Идти сюда, присядь. – Он потянул ее за руку. – Мы сделали сегодня достаточно.
      Они прошли в гостиную.
      – Видишь ли, мужчине не всегда нужно то, о чем ты могла подумать. Это не имеет отношения к тебе. Я много работаю и становлюсь старше.
      Становится старше! А ему еще нет сорока! Если бы она могла понять его тоску, она бы поняла абсурдность его слов. Старше!
      Мариан слабо улыбнулась:
      – Возможно, я чересчур чувствительна. Наверное. Я прочитала… теперь так много пишут. Возможно, я нервная. Иногда мне так кажется. Как ты думаешь, я нервная?
      – Я думаю, тебе не следует так много думать о себе. – Он похлопал ее по руке. – Пока ты счастлива. У тебя полная жизнь.
      Он произносил ничего не значащие слова, словно лил успокаивающий бальзам:
      – У тебя есть обязанности, у тебя много друзей. Поль понял, что она вспомнила горькую ссору, одну из очень редких в их жизни. Как обычно, ей хотелось, чтобы он поехал во Флориду на месяц, на этот раз с группой друзей, а он отказался. Друзья были милые люди, но не те, с кем бы он согласился провести целый месяц. Они будут играть в карты целый день и считать его необщительным, потому что он не играет в карты. Из-за этого произошла ссора, и он наговорил много такого, о чем потом жалел. Он сказал, что ее друзья скучные люди и утомляют его, он не выносит их холодные, замороженные физиономии. Он помнил все, что тогда наговорил.
      – Мне нравятся некоторые из них, большинство из них, – говорил он теперь. – Но дело не в этом. У тебя есть право любить то, что тебе нравится, так же как у меня. Нам не стоит спорить из-за этого.
      – В Палм-Бич есть маленький дом у океана, который я могла бы купить. Мне он нравится, и я могу себе позволить его.
      – Ты сказала «я». Ты не имела в виду «мы».
      – Ну, ты же не захочешь туда ездить.
      – Это не имеет значения. Я могу просто купить дом для тебя.
      – Ты бы действительно сделал это?
      – Я бы купил тебе все, что ты хочешь, Мариан.
      – Ты хорошо ко мне относишься, Поль. – В ее глазах появились слезы. – Ты не будешь возражать, если я поеду туда одна?
      – Нет. Думаю, что смогу выкроить время и приехать туда зимой.
      Она молчала. Молчание звенело в мертвой комнате с простынями, свисающими со стульев, и пылью на скатертях. Потом она неожиданно спросила:
      – Ты несчастен, Поль? Иногда мне кажется, не знаю почему, что ты несчастливый человек.
      – Нет, конечно, я не несчастен. Я очень счастливый человек. Мне кажется, что мы оба счастливы.
      – Но все оборачивается совсем не так, как ожидаешь в шестнадцать или двадцать один год.
      – Да, – он старался говорить бодро, – и иногда все оказывается намного лучше.
      Она старалась улыбнуться в ответ. На мгновенье в свете пасмурного дня он увидел ее лицо под фатой невесты, а затем это же лицо на больничной подушке после той ужасной операции. Он подумал, что она страдает, и он хочет быть добрым с ней и будет добр, но они совсем чужие люди.
      Поль обнял Мариан и поцеловал в щеку:
      – Пошли, дорогая. Хватит на сегодня. Давай закроем все и пойдем домой.
      Позже вечером он сидел один и курил трубку, рассеянно глядя, как поднимается и тает табачный дым. Это был грустный день: разборка отцовских вещей, разговор с женой и та акварель.
      Айрис. Это имя не часто услышишь, но оно достаточно красиво. Интересно, почему Анна выбрала его. При этом имени в воображении Поля возникала высокая стройная женщина в лиловом с царственной осанкой и темной гладкой головой.
      Айрис.
      Он пошел спать, видя перед собой этот образ. Он ничего не знал о ней, держа слово и оставаясь в стороне. Но она была его. Его. У него совсем нет прав?
      Ворочаясь в постели, он ногой коснулся ноги Мариан. Сейчас она мирно спала, не подозревая о смятении чувств на его половине кровати. «Я больше не могу этого выносить. Завтра же все выясню и плевать на последствия».
      Утром он подождал до половины десятого, времени, когда, по его расчетам, муж должен был уйти на работу. Сердце бешено стучало в груди, когда он снял трубку телефона.
      – Номер, пожалуйста, – сказала телефонистка. Поль услышал, как звонит телефон, и представил себе ту комнату, где он звонит. Возможно, холл. В этих вест-сайдских квартирах очень большие квадратные прихожие, как комнаты. Обычно там стоят телефоны. На столе рядом с телефоном может быть лампа, розоватый свет пробивается сквозь складки шелкового абажура. На полке под столешницей лежит телефонная книга. По полу разбросаны восточные коврики, не закрывающие весь пол, так что каблучки то бесшумно ступают по ковру, то цокают по голому полу. Она, наверное, в библиотеке – Анна очень любит книги. Или вдруг ответит ребенок? Все это промелькнуло в голове Поля за те несколько секунд, тюка на другом конце провода не сняли трубку:
      – Алло.
      Это был ее голос.
      Губы Поля шевелились, не производя ни звука.
      – Алло. Кто это?
      Вопрос прозвучал нетерпеливо.
      – Анна, – произнес он.
      – Ох!
      – Мне надо поговорить с тобой.
      – Ox, – прошептала она, – ты же обещал мне. Что, если бы кто-то другой подошел к телефону или был бы в комнате сейчас? Ты обещал.
      – Я знаю. Прости. Я больше не буду. Но мне так надо, только один раз.
      Она беспокойно спросила:
      – Что-то случилось? Ты не болен?
      – Нет. Но ужасно волнуюсь. Анна, я хочу увидеть ребенка.
      – О, мой Бог! О чем ты говоришь?
      – Ей девять лет, а я не знаю ее.
      Он старался говорить очень спокойно, очень убедительно:
      – Я ничего не знаю о ней, это несправедливо, Анна. Это жестоко.
      Он услышал, как она вздохнула.
      – Мое сердце разрывается, но что я могу сделать?
      – Послушай, Анна, я хочу увидеть Айрис. Я хочу поговорить с ней. Ты должна помочь мне устроить эту встречу.
      – Поль! Ты сошел с ума! Ты хочешь погубить ребенка! Что она подумает?
      – Неужели ты думаешь, что я способен навредить кому-нибудь из вас? Ты не можешь так думать! Все, что я прошу, это случайную встречу. Она не узнает, кто я.
      – Но она расскажет отцу. Она все ему рассказывает. К тому же у него всегда были смутные подозрения относительно нас с тобой.
      – Послушай, мы встретимся случайно, ты расскажешь об этом дома. Ведь может же такое произойти? Возьми Айрис в кафе на ланч в следующую субботу. Ты так делаешь?
      – Не часто.
      – Но ты могла бы разок, правда? – настаивал Поль.
      – Наверное, – испуганно согласилась она.
      – Тогда все в порядке. Ты войдешь, а я уже буду там. Я подойду к вам, поздороваюсь, выражу свое удивление и предложу вам позавтракать вместе со мной. Я все сделаю совершенно естественно и открыто.
      Она не отвечала.
      В отчаянии он воскликнул:
      – Все будет совершенно невинно. И Айрис сможет рассказать обо всем дома. Неужели я прошу слишком многого – час в кафе, чтобы моя дочь могла стать для меня немного больше, чем просто лицо на старой фотографии? Пожалуйста, Анна. Пожалуйста.
      – О, мой Бог! Будет так тяжело сидеть там с вами двумя.
      Наступило долгое молчание.
      – Алло! Ты здесь?
      – Я здесь, Поль. Я здесь… Хорошо, я сделаю это. Только один раз. Я понимаю, что должна.
      Его сердце билось бешено. Наверняка за ее спокойным лицом скрывалось то же волнение.
      – Вот Айрис, – сказала она Полю и повернулась к девочке. – Мистер Вернер, старый друг, я знала его еще до твоего рождения.
      Девочка пристально смотрела на Поля. У нее было маленькое, острое серьезное личико, старообразное, некрасивое, кроме темных и необычно выпуклых глаз. Он улыбнулся и получил в ответ застенчивую улыбку. Что-то в ее внешности поразило его, что-то знакомое: широкие скулы и глубокая ямочка на подбородке. Поразительные, огромные глаза, похожие на глаза с той акварели… И похожа она на его мать. Он смотрел на лицо своей матери!
      Она была одета, как одеваются дети в Лондоне – в твид с бархатным воротником.
      Анна была в фиолетовом шерстяном пальто, на голове – меховая шляпа и в ушах – золото. Ее муж, видимо, неплохо зарабатывает на строительном буме. Полю не хотелось вспоминать о ее муже.
      Они нашли столик и сняли пальто. Платье Анны было грязно-розового цвета. Она сняла шляпу, сказав, что слишком жарко, и открыла свои блестящие волосы цвета красного дерева, которые так любил Поль. Она изменила прическу, волосы теперь были короче, но так же загибались, обрамляя лицо.
      – Ты нарушила правило, – весело сказал он. Надо было как-то начинать разговор. – Рыжим ведь не полагается одеваться в розовое?
      – Напротив, им следует так одеваться. Так учила меня одна француженка в Париже, когда Джозеф покупал мне вечернее платье, кстати, розовое.
      Опять Джозеф…
      Надо было поддерживать диалог. Нет, они больше не строят дома, похожие на те красивые из коричневого камня, что к западу от Центрального парка. Да, выборы президента прошли напряженно. Да, в Германии дела неважные; кузен Поля написал, что национал-социалисты с каждым годом набирают силу. Он чувствовал, как бегут минуты. Такого случая больше не будет, это он понимал. Но как долго можно есть сандвич и мороженое? Он видел, разговаривая о всякой всячине, как Айрис изучает его. Надо быть осторожным, чтобы с губ не сорвалось лишнее слово.
      Вдруг девочка спросила:
      – Вы знаете моего отца, мистер Вернер?
      – Кажется, я видел его однажды, – спокойно произнес Поль. – Давно это было.
      Рабочий в кепке, идущий через вход для прислуги, смущенная Анна представила их. Кепка приподнимается.
      Поль отпил воды, пока Анна искала что-то в сумочке. Разговор угас.
      – Расскажи мне о своей школе, – попросил он, зачем-то добавив: – У меня есть маленький племянник, чуть старше тебя. Он любит приходить ко мне со своими вопросами, какой предмет выбрать и все такое.
      Девочка слегка пожала плечами:
      – У меня, вообще-то, не бывает вопросов, только по математике. Папе приходится помогать мне. Он никогда не учился в колледже, но может все сосчитать в уме.
      – Очень немногие люди совершенны во всем, так что я не стал бы переживать из-за математики.
      Еще одно лишнее замечание, в то время как ему хотелось сказать совсем другое: «Позволь мне посмотреть на тебя, разглядеть все твои черты. Позволь мне спросить тебя, бываешь ли ты несчастна и почему. Расскажи мне, кем ты хочешь стать, когда вырастешь. Скажи мне, что тебе больше всего хочется, и позволь дать это тебе. Позволь мне сказать тебе, кто ты».
      Анна вмешалась в разговор:
      – Айрис очень хорошо учится и хорошо играет на пианино. Она много работает. Ты, может быть, услышишь ее когда-нибудь на концерте. – И она бросила на дочь любящий взгляд.
      – Нет, мама, ты не понимаешь, – нетерпеливо возразила Айрис. – Я никогда не буду для этого достаточно хороша. Я все говорю тебе об том, а ты и папа все не понимаете, и это глупо.
      «У нее острый язычок, – подумал Поль. – Хорошо. Стой за себя». И он спросил:
      – Откуда ты знаешь, что не будешь достаточно хороша, Айрис?
      – Потому что я могу сказать. Наверное, я буду учителем музыки.
      – Тебе это не нравится? Опять легкое пожатие плечами:
      – Ну, каждый хочет стать известным, но я понимаю, что не буду, поэтому я не думаю об этом.
      – Да, – согласился Поль. – Не всегда легко увидеть себя со стороны. Мне кажется, что я до сих пор не смог сделать этого.
      Айрис засмеялась, показывая скобки на зубах. Она будет интересным человеком. В чем-то она напомнила Полю Мэг в таком же возрасте. Хотя между неуклюжестью крупной Мэг и грациозной хрупкостью этой девочки не было сходства, в них чувствовалась та же смесь детской застенчивости и взрослого понимания мира.
      Доев мороженое, Айрис пошла в дамскую комнату.
      – Какая она милая, – сказал Поль, как только она отошла.
      – Она так не думает, убеждена, что некрасива.
      – Ты должна что-нибудь сделать.
      – Да, надо. Но ты должен признать, что она не красавица.
      – Она будет интересной женщиной, когда повзрослеет.
      – Она слишком серьезна.
      – У нее много друзей? Расскажи мне быстро, пока она не пришла. Она здорова? Она бледненькая.
      – Она здорова. Нервный ребенок, но совершенно здорова. Что до бледности – ну, ведь ты тоже не розовощекий, правда?
      Он засмеялся:
      – О, Анна, это самое чудесное, несмотря ни на что! Наше дитя! Скажи, она очень любит тебя? Не у каждой девочки мать так красива.
      – У нас нет больших сложностей, но она ближе к Джозефу. Он обожает ее. Говорит, что она зеница его ока.
      Конечно. Отцы и дочери. Вот как, Поль. Отцы и дочери.
      Анна воскликнула:
      – Я не знаю, передаются ли ей мои чувства. Потому что когда я смотрю на нее, о, я стараюсь забыть прошлое и поступать так, как будто она…
      – Его и твоя, – твердо закончил за нее Поль.
      – О, я пытаюсь. Но теперь, когда я видела вас вместе, это будет трудно.
      – Мне это было необходимо, Анна. Я никогда не забываю тебя. Ты понимаешь это, моя дорогая?
      Он едва смог расслышать ее ответ:
      – Это была ошибка.
      – Днем и ночью ты со мной. Ты оттолкнула меня от других женщин, очаровательных женщин. Есть только ты.
      Она наклонила голову и опустила глаза, ресницы легли на щеки. Он забыл, какие они густые, с золотыми кончиками. Он вспомнил, что на переносье у нее есть крохотная шишка, из-за которой она очень переживала, и как однажды она взяла его руку и заставила потрогать ее. Он вспомнил, как они гуляли зимой и как он всегда думал, что ее модное пальто из дешевой серой шерсти совсем не греет. Ему хотелось нарядить ее в бархат и надеть на пальцы бриллианты. Сейчас он заметил, что она носит бриллиантовое кольцо, с большим камнем изумрудной огранки, подарок человека, который ночью ложится рядом с ней и наслаждается ее телом. Белым, как молоко…
      Как мало знает он о ней!
      – Годы, время уходит, – сказал он. – Тебе оно кажется долгим или быстрым?
      – По-разному, смотря как я чувствую себя.
      – Я думаю о тебе как о своей жене, своей настоящей жене, матери моего ребенка. Тебе следует быть со мной, только со мной, все время. Ты понимаешь это, правда?
      – Дорогой Поль, не надо. Слишком поздно. Безнадежность прозвучала в ее голосе, пальцы сжались.
      – Неужели так будет для нас всегда?
      Когда она подняла к нему свое лицо, в раскрытом вороте видна была нежная шея.
      – О, не надо, я заплачу. Ради Бога, не поступай так со мной.
      – Хорошо. Я буду хорошим.
      – Ты обещал. Не создавай трудности.
      Они сидели молча, островок тишины в шуме и гаме кафе.
      – Вот и ты, Айрис. Готова? Мистеру Вернеру пора возвращаться на работу, – весело говорила Анна. – Мы должны сказать мистеру Вернеру, как хорошо мы провели время.
      Он поразился: как она может? Ложь, ложь… Она живет с ложью и весела или должна притворяться веселой. Откуда в ней столько мужества?
      Они распрощались. Были произнесены слова благодарности, и он смотрел, как они уходят: высокая изящная женщина и девочка, которая скоро будет такой же высокой, как ее мать. Он смотрел на них, пока поток прохожих не поглотил их, этих двух, которых он любил, которые принадлежали ему, были частью его и будут, пока они все живы на этой земле.
      Поль вернулся в офис и закрыл дверь кабинета. Мисс Бриггс приходила разобраться с бумагами, несмотря на субботу, и оставила документы у него на столе, чтобы он подписал их. Он читал их, не понимая, сдался и просто сидел, вспоминая и думая.
      Это произошло, и теперь только Богу известно, увидит ли он снова их. Они живут через парк, совсем рядом с ним. Анна занимается своими делами, Айрис ходит в школу. И он понимал, совершенно отчетливо понимал, что ему остается только смириться с их таким близким присутствием и в то же время невозможностью видеть их, как если бы он родился хромым или королем Англии.
      Но с другой стороны, это было возмездием. Он не женился на ней и тем положил начало несправедливости. Это был его жизненный крест, который он должен нести всю свою жизнь.
      Мисс Бриггс постучала в дверь.
      – Простите, что беспокою вас, но там срочный звонок из Лондона.
      – Соедините меня.
      Облигации и акции, закладные, займы и золото – все это стоило не больше горсти пыли по сравнению со смыслом жизни. Поль поднял трубку.
      Он поздно возвращался домой, потому что была очередь Мариан принимать у себя карточный клуб и у него не было желания встречаться с ее приятельницами.
      Поль свернул в парк. Он подумал, что если бы не этот спасительный уголок, город был бы просто невыносим. Как часто он расслаблялся и успокаивался, гуляя по парку!
      Дети еще пускали кораблики и кружились на двухполосных коньках. Крохотная девчушка толкала игрушечную коляску, напевая что-то кукле. Он остановился и попытался вспомнить голос Айрис, но не мог. Как долго он желал сына! Иногда он даже притворялся, гуляя с Хенком, что мальчик его сын. Теперь ему казалось, что ничто не может быть лучше, чем быть отцом дочери, с покупкой для нее платьев и книг, поездкой с ней в Европу или на Запад…
      Карточные столы были уже убраны, женщины давно ушли, и Мариан сидела одна.
      – Где ты пропадал целый день? – спросила она.
      – Занимался с клиентом в офисе.
      – Как не стыдно людям беспокоить тебя даже в субботу. – Лицо Мариан приняло привычное выражение терпеливости. – Ты слишком много работаешь и редко бываешь дома.
      – Но мне нравится то, чем я занимаюсь.
      – Я надеялась, что ты будешь дома и встретишь моих друзей.
      – Я уверен, что им это безразлично, Мариан.
      – А мне не безразлично. Ты говорил, что рано вернешься домой.
      У нее было плохое настроение. Правда, это случалось не часто. Поль решил, что у нее опять приступ мигрени, и тихо спросил:
      – У тебя болит голова?
      – Да. И все потому, что я не высыпаюсь. Ты так рано встаешь, а я потом не могу снова заснуть.
      – Прости. Я буду стараться не шуметь.
      – Ты не будешь возражать, – только пойми меня правильно, Поль, – если мы заведем две кровати? Видишь ли, я просыпаюсь не от шума, а от того, что чувствую, как ты встаешь, и это будит меня. Ты не против?
      – Нет, если тебе так удобнее.
      – То есть ты совсем не против? – В ее голосе были слезы.
      – Мариан, я хочу угодить тебе. Если тебе лучше спать одной…
      – Другой бы огорчился, по крайней мере, что жена покидает его постель.
      – Мариан, если бы я сказал: «Нет, я не разрешаю тебе менять кровать», – ты бы сказала, что я не забочусь о твоем здоровье. Я сказал «да», но ты все равно обвиняешь меня.
      Она встала и подошла к окну. Что-то сердило ее. Может быть, ей хотелось, чтобы он ревновал; тогда бы создалась хоть видимость той чудесной близости, которую называют любовью. Когда-то, очень недолго, ему казалось, что она есть между ними. Поль хорошо помнил то лето, когда они были молоды; он был в Европе по делам отца и писал ей из Лондона и Парижа, скучая и желая, чтобы она была с ним. Это было до того, как они поженились.
      Это было до Анны.
      Мариан резко обернулась.
      – Если бы ты только любил меня! – воскликнула она.
      По-своему он любил ее. Он бы все сделал для нее, чтобы ей было хорошо, как сделал бы это для любой женщины своей семьи и как он делал для своей матери.
      Поднятые брови придавали Мариан жалобный вид. Она теребила обручальное кольцо.
      – Иногда я чувствую свою полную бесполезность. Я бесполезна, Поль?
      Эта униженная мольба так не вязалась с ее обычным высокомерием. Какой-то несчастный случай!
      – О, – произнес он, – что могло навести тебя на такие мысли? Мне кажется, это потому, что у нас нет детей, а некоторые глупые женщины убеждают тебя, что дети – единственная цель в жизни. Так?
      Она опустила глаза:
      – В каком-то смысле, наверное.
      – Ну, они просто ужасно глупы. С их точки зрения женщина не более чем самка!
      Она неуверенно улыбнулась.
      – Ты ценнейший гражданин нашего города. Как подумаешь, сколько ты делаешь для общества! Ты бесполезна! Я не желаю слышать от тебя подобное! Так что не смей, – он погрозил ей с шутливым негодованием, – не смей так говорить о себе, слышишь?
      Улыбка стала увереннее. А он смотрел на нее: безукоризненная женщина, не неприятная, пристойная даже в нижнем белье. Такая хорошая женщина, желающая делать все как следует! И он почувствовал пронзительную жалость, потому что не мог дать ей больше того, что давал, потому что понимал, что поступил дурно, женившись на ней. Но если бы он не женился на ней, это тоже было бы скверно. Замкнутый круг.
      – Знаешь, – сказал он, – мы действительно ведем себя очень глупо. Ты попросила две кровати, я согласился, и из-за этого…
      Она с сомнением заметила:
      – Может быть, ты прав… Мне кажется, я иногда делаю из мухи слона, да?
      – Мы все такие. Пошли, нас же куда-то приглашали на обед?
      – К Фоксам. У них будет несколько человек.
      – Прекрасно. – Он услышал, как дружелюбно звучит его голос. – Мне они всегда нравились. Надеюсь, что обед будет рано. Я немного съел за ланчем.
      – Я дам тебе сандвич.
      Она улыбнулась, совершенно успокоенная.
      – Прости меня. Это все из-за моей мигрени.