Конь Трактор пожевал черными губами.
      - Что касается справедливости, вам она неизвестна. - Отвернувшись от зоотехника, он предложил Гришке застенчиво: - Хотите, я вас прокачу? Вы куда направляетесь?
      - Я от художника иду, от Захара Петросовича.
      - Художник мой друг. Он меня часто пишет. Красоту понимает... Вы не находите, что я красивый конь? - спросил Трактор, смущаясь.
      - Очень нахожу, - ответил Гришка. - А как я на вас заберусь?
      - Вы, если я не ошибаюсь, умеете немного летать?
      Зоотехник на крыльце засмеялся.
      - Ух, Трактор, с тобой не соскучишься. Ладно, получишь овес. Я на тебя не сержусь. - А Гришке зоотехник сказал: - Залезай на забор, с забора - ему на спину. У него спина как платформа, можно по-турецки сидеть.
      Гришка залез на коня с забора. Летать в виду зоотехника ему почему-то не захотелось, и вообще ему теперь не хотелось летать. Конь Трактор шел плавно. Возле старой кузницы остановился, понюхал крапиву.
      - Здесь мормыши живут, - сказал он и пошел дальше. - Иногда, когда мне удается подремать лежа, мормыши подходят и расчесывают мне гриву. Очень славные существа.
      - А вы не могли бы меня познакомить с ними? - спросил Гришка.
      - К сожалению, невозможно. Мормыши не признают светских манер. Они могут сами предстать, а могут и не предстать. Очень самобытные существа. И очень деликатные.
      - Враки! - крикнул воробей Аполлон Мухолов пролетом.
      Конь Трактор мчал по мягкой, нагревшейся за день дороге. Пробежал малиновый лес, черничное болото. Выскочил на выпас.
      Коровы стояли сгрудившись. Громко ревели, трубили и стонали. Козел Розенкранц под кустом лежал и не обращал на их вопли никакого внимания.
      - Изгородь сломана, - сказал конь тревожно. - Наверное, коровы в клевер ходили. Оттого и ревут и стонут - объелись. Они помереть могут. Что вы, Григорий, такое дело...
      ЕЩЕ ПОБЕГАЮТ И - СПОКОЙНО
      - Эй, Розенкранц! - крикнул Гришка. - Что ж вы лежите?
      - Не мешайте, - ответил козел. - На них пираты напали.
      - На кого? - спросил Гришка, слезая с коня. - На коров?
      - При чем тут коровы? На путешественников! - Козел нервно дрыгнул ногами, он книжку читал.
      - Розенкранц, где пастух Спиридон Кузьмич? - спросил конь Трактор. Почему вы один?
      - На свадьбе. В деревне Городище. Его внучка туда замуж ушла.
      - Вставайте! - крикнул конь. - Коров гонять нужно.
      - Сейчас, главу дочитаю...
      Козел вытянул шею по земле, дотянулся до куста незабудок и принялся их жевать, закатив глаза, - козлам перевоспитываться нелегко, это им дается не сразу. Бывают у них такие рецидивы.
      Коровы ревели. В их глазах Гришка видел боль и страдание.
      - Глупые вы, глупые, - говорил Гришка шепотом. - Чего же вы клевер ели без меры, знаете, что нельзя.
      - А вкусно, - сказал конь Трактор. - Коровы как дети: пока не заболеют, будут вкусное кушать... Их обязательно и немедленно нужно гонять. Тогда организм справится... Смотрите, они уже ложатся! Ни в коем случае нельзя им давать ложиться. Розенкранц, коровы погибнут!
      - А ему наплевать. Козел - он козел и есть, - сказал воробей Аполлон Мухолов пролетом. - Козлы лишены чувства ответственности.
      При этих словах козел Розенкранц подпрыгнул.
      - Ах ты пернатая промокашка! Ах ты кошачья закуска! - Не достав воробья рогами, козел бросился на коров.
      С другой стороны на них скакал конь. Коровы поднялись с трудом. Они страдали... И побежали они, как бы перескакивая через свою боль, словно она была разбросана по земле.
      - Живее! - кричал Розенкранц. - Кому говорят! Полундра! Свистать всех наверх! На абордаж!
      Но одна корова лежала, не могла встать.
      - Григорий, поднимайте ее всеми средствами! - пробегая, скомандовал конь Трактор.
      Гришка корову уговаривал. Гришка корову за хвост тянул.
      Корова лежала. И закатывались коровьи глаза.
      - Ее только палкой, - сказал Аполлон Мухолов пролетом. - Иначе никак.
      Гришка взял палку. Палка непривычно тянула руку. Он замахнулся на корову и почувствовал себя скверно.
      - Корова, - сказал он, - пожалуйста, беги... Беги, ну, корова. Ударить Гришка не мог. За что ударять? Заметил Гришка в коровьих глазах такую отрешенную тоску, что чуть-чуть - и перейдет эта тоска в забытье. Вставай! - крикнул Гришка. - Вставай, тебе говорят! Вставай! - крикнул Гришка, ударив корову палкой. Мысль у него в голове мелькнула: "Как же хирурги, они ведь тоже боль причиняют, спасая?.." Гришка зажмурился, огрел корову изо всей силы.
      И еще...
      И опять...
      Корова смотрела на него почти с ненавистью.
      Гришка опять зажмурился, чтобы не видеть, и еще ударил корову изо всей силы. Она поднялась тяжело. Выпрямила ноги, как бы Гришке назло, с большим усилием. Ноги ее дрожали.
      Она постояла и пошла. Гришка гладил ее, пинал и плакал. Колотил палкой и орал не своим голосом. Потихоньку, усилие за усилием, шаг за шагом, побежала корова. Гришка вперед заскочил. Сквозь сизый слепой туман и упрямство проглядывала в коровьих глазах забота.
      Гришка обрадовался.
      - Ишь ты, Буренка... Давай, коровушка, двигай!
      Конь и козел ловко гоняли стадо но кругу.
      Внезапно нахлынула на Гришку радость, может быть, даже счастье. Но было оно такое, от которого не взлетишь, от которого люди садятся в уединении и устало молчат.
      - Григорий, - сказал конь. - Слетайте мигом за этим молодым человеком, зоотехником. Для чего он, спрашивается, науку прошел на колхозные деньги?
      Гришка подпрыгнул и побежал.
      Кочки мелькали, кусты хватали за волосы. Пыль набивалась в глаза.
      - Куда вы несетесь, Григорий, - услышал он возле уха. Скосил глаза воробей летит рядом, Аполлон Мухолов. Крыльями машет так, что они слились в серый шар. - Григорий, на такой скорости разговаривать невозможно! прокричал воробей. - Вы знаете, я, кажется, снова влюбился...
      Гришка хотел ответить: "Потом. Сейчас некогда". Но Аполлон Мухолов отстал с криком: "Это, Григорий, счастье..."
      Гришка ворвался в контору. Крикнул прямо с порога:
      - Товарищ зоотехник! Коровы!
      Зоотехник выскочил на крыльцо.
      - Что коровы?
      - Объелись клевером!
      - Что смотрел Спиридон Кузьмич? Я ему!
      - Вы же его отпустили на свадьбу.
      Зоотехник прямо с крыльца прыгнул на мотоцикл. Завел его в треть секунды и ринулся. Гришка на заднем сиденье прилип.
      Еще издали услышали они рев и страдание стада.
      - Умрут! - Зоотехник схватил себя за волосы.
      Мотоцикл вильнул, чуть не врезался в пень от такого опрометчивого движения.
      "А на коне сидя и волосы себе можно рвать", - отметил про себя Гришка.
      Коровы бегали по кругу гораздо резвее. Бока их вздымались и опадали. Козел Розенкранц иногда выскакивал вперед, резко осаживал стадо для энергичной встряски и поворачивал его в обратную сторону, чтобы коровы не закружились.
      - Давай! - закричал зоотехник. - Молодцы! Гоняй их, блудливых!
      Зоотехник помчался на мотоцикле поворачивать корову, которая отбилась от круга и залезла в кусты. Корова вильнула вбок, зоотехник за ней. Влетел со своим мотоциклом в канаву и замер. Гришка пошел его вынимать.
      Зоотехник лежал в тине и бормотал с ужасом:
      - Что будет? Что будет?
      Подошел конь Трактор.
      - Уже ничего не будет. Опасность уже миновала. Еще побегают и спокойно.
      - Я знаю, - всхлипнул в канаве зоотехник. - Тебе, Трактор, мой мотоцикл не нравится. Ненавидишь ты мой мотоцикл...
      - Нет, почему же, - ответил конь. - Машина хорошая, с девушками кататься...
      Вечером возле правления колхоза председатель Подковырин Николай Евдокимович повесил на доску приказов:
      "ВЫГОВОР: зоотехнику товарищу Мельникову и подпаску товарищу Розенкранцу.
      БЛАГОДАРНОСТЬ: коню товарищу Трактору и дошкольнику товарищу Гришке".
      И странно, козел Розенкранц ходил у доски с гордым видом и со всеми здоровался.
      - Ты что нос задрал? - спросил у него Пестряков Валерий, вернувшийся из лесного похода.
      - Приятно, - ответил ему козел Розенкранц. - Даже в выговоре меня теперь не козлом называют, а товарищем... Вот как.
      ЗНАЧИТ, ПРИЕХАЛИ
      - Хочу, чтобы вы прокатились в седле, - сказал конь Трактор. - Теперь я буду работать с самим товарищем Подковыриным.
      Гришка залез в седло, ноги его до стремян не доставали, но сознание, что он в седле, делало Гришку как будто выше.
      Конь бежал ровно, стараясь, чтобы Гришка не шибко набил себе место, на котором сидит. Седло - вещь удобная, но взрослая, юлить на нем не нужно.
      Они по дороге проскочили, лугом прошли и по краю болота. Два бугорка одолели, лесом проехались.
      Конь Трактор стал на лужайке или на широкой цветочной дороге, которая уходила вдаль и вдали терялась в тенях и бликах.
      - Рекомендую посмотреть вокруг себя внимательно, - сказал конь Трактор.
      А Гришка уже смотрел. Почувствовал он какой-то непонятный укол в сердце. Такой укол бывает, когда в чужом заграничном городе, устав от одиночества, нежданно услышишь родную речь.
      Гришка подумал вслух:
      - Почему так? В этом месте я ничего необычного не вижу, а почему-то тревожно мне... Неужели ромашки?
      - По-моему, незабудки, - возразил конь.
      - Нет, ромашки. Смотрите, чем дальше по этой просеке или дороге, тем они все выше, все больше становятся. А там, вдали, - смотрите, смотрите! ромашки как георгины.
      - Может быть, - кивнул конь. - По-моему, незабудки, но каждый видит свое... Мои незабудки влево ведут, а ваши ромашки?
      - Прямо! - крикнул Гришка.
      - Значит, приехали. - Конь Трактор голову поднял, чтобы, вцепившись в его гриву, Гришке было легче слезать. - Не беспокойтесь, обратно дорога простая. - На прощание конь Трактор крикнул таким криком, словно табун лошадей, и пошел рысью.
      - И не страшно вам? - спросил Аполлон Мухолов пролетом.
      - Нет, - сказал Гришка.
      Аполлон Мухолов сел на ветку и все подпрыгивал, словно ветка была горячая.
      - Ну, ну... Я до сих мест долетаю, а дальше боюсь... Сейчас я влюблен окончательно и не могу рисковать своим счастьем, пускаясь вдаль.
      - Вы говорили, что счастье в полете.
      - Я и сейчас говорю... - Аполлон Мухолов поклевал возле пальцев, посуетился на ветке, взъерошив перья, поднял на Гришку глаза. - Григорий, я выяснил окончательно, мой полет - вокруг моего гнезда... Вдаль я уже один раз летал. - Воробей Аполлон Мухолов чирикнул, как всхлипнул, снялся с ветки и полетел к деревне. И все быстрее, быстрее...
      Остался Гришка один. Ромашки головы поворачивают - рыжие глаза в странных белых ресницах. Шепчут ромашки:
      - Спокойнее, Гришка... Мы вокруг... Мы с тобой...
      У ручья прозрачного, что выбивался из-под вывороченной бурей сосны, увидел Гришка маленького человечка с красными, как морковь, волосами. Человечек и до колена Гришке не достигал, но был уже стар. Сидел он на камне, руки его отдыхали на сухих коленях, как у всех стариков, которые много на земле наработали.
      - Здравствуйте, - сказал Гришка.
      - Здравствуй, - сказал человечек. - Извини, у меня как раз перекур кончился. - И, поклонившись Гришке, ушел в лесные тени и блики.
      Гришка помахал ему вслед. Направился дальше по просеке, удивляясь цветам ромашкам, которые с каждым шагом становились все больше и больше.
      НЕ ОПАСАЙСЯ, СТУПАЙ
      Вдруг земля расступилась, образовав котловину. Над котловиной, как ручка у лукошка, полного ягод, стояла радуга. Словно выкрошились из нее осколки и упали, покрыв котловину бисером. Это была роса. Она не иссыхала здесь в жаркий полдень, сверкала на каждом цветке, на каждой малой былинке. Гришка боялся ступить дальше, чтобы не смять, не попортить сверкание. Он стоял, распахнув глаза во всю ширь, и разноцветение, хлынувшее в них прохладным потоком, сгустило голубой цвет Гришкиных глаз в пристальный синий.
      - Слышишь, Гришка, - раздался тоненький звонкий голос. - Не опасайся, ступай.
      От этого голоса Гришке полегчало. Пружина, свившаяся у него под грудью и остановившая его дыхание, распустилась. Гришка вздохнул. Голова у него закружилась от плотного певучего аромата, который в Гришкином воображении окрасился в нежно-сиреневое.
      - Дыши легче, - сказал тоненький звонкий голос. - Меня карась Трифон послал. Сказал: "Шлепай, Проныра, Гришка в Весеннюю землю идет. Она его ослепить может, обескуражить".
      Гришка глаза опустил, разглядел у своих ног веселого лягушонка.
      - И не бойся, - сказал лягушонок. - Ступай вперед. - И, засунув два пальца в широкий рот, свистнул пронзительно.
      Гришка шел по котловине, и возникало в его душе ощущение цвета и звука, света и тени, сливаясь в простое слово - Родная Земля. И как бы заново нарождались в Гришкиной голове слова, такие, как "радость", "щедрость", "великодушие". А такие слова, как "слава", "триумф", "непреклонность", перед которыми Гришка раньше робел, как бы растушевывались, теряли четкие очертания.
      Гришке стало легко и покойно. Остановился Гришка.
      - Хватит для первого раза, - сказал ему лягушонок. - Ты уже больше часа стоишь. Застыть можешь. Зачарует тебя красота... Кстати, тебе немедленно домой торопиться нужно.
      - Сейчас... - Гришка еще раз окинул взглядом Весеннюю землю, которая как бы раздвинулась от его взгляда, и пошел.
      Хотел полететь было, но груз красоты и смятения оказался для него пока что невзлетным.
      СЕЙЧАС ЖЕ УМОЙСЯ...
      Деревня стояла недалеко. За мостом.
      В избе дядя Федя рубашку гладил. Шлепал наслюненным пальцем по утюгу, дул на ошпаренное и брюзжал:
      - Пестряков, не маши веником - подметай. Из углов захватывай.
      Девочка Лиза посуду мыла.
      Козел Розенкранц и щенок Шарик с букетами толкались на автобусной остановке.
      Гришке дядя Федя скомандовал:
      - Сейчас же умойся, причешись, чистую майку надень и все ссадины йодом смажь.
      Гришка спросил с ходу:
      - Товарищ Гуляев приезжает?
      - Мама твоя приезжает, - ответила ему девочка Лиза. - Ух, бестолковый...
      И Гришка взлетел. Свободно и просто. Легко и стремительно. Все выше и выше. И беспредельно. Уже понимал Гришка, что лишь разговоры о счастье всегда одинаковые, само же счастье бывает разным, что летать от счастья не обязательно, в некоторых случаях даже вредно, можно просто присесть в уединении и долго глядеть на свои усталые руки, можно даже заплакать.
      Чтобы не теребить это слово попусту, Гришка спрятал его в самые чистые кладовые сознания. Пусть там находится до особого случая.
      "И все-таки ссадины нужно йодом смазать, - решил он. - Умыться нужно, уши почистить, причесаться и новую майку надеть".