Руки первый держал наверху, будто входил в воду или одевался. Весту очень хотелось увидеть его руки, но он их так и не опустил. У остальных руки были синими. Где? послышалось уже за поворотом. А вон, Третья улица...- и стихло. Переждав, он все-таки решил посмотреть, что -там, наверху. Оттуда пришел хриплый Дакки и принес сонник, явную, чем бы он ни был, в Квартале редкость. И видел Дакки какого-то Большого Дэна, и вхож Дакки за какие-то кулисы и, продолжая ряд, в кулуары. Что и говорить, значительная личность Дакки, и впрямь на него одного надежда... Вест миновал пятачок сломанных, потоптанных лопухов (ну и лопухи здесь!), и вдруг, совершенно неожиданно, оказался на вершине. Плоская, неровная, вытянутая площадка - шагов сорок на двадцать - делилась наискость черной веретенообразной полосой. То есть это Вест сначала подумал о полосе, а потом понял, что это провал. Вид у провала был весьма странный и неестественный. У него, например, невозможно было разглядеть стенки... У него, казалось, отсутствовало третье измерение, словно на каменистую почву положили ровный непокоробленный лист черной бумаги, или во впадине до самого края скопилась тяжелая, как смола, жидкость. С опаской Вест придвинулся ближе. Вот она, Чертова Щель. Стала заметна глубину. Вест швырнул комочек слежавшейся глины. Комочек пропал из виду, едва пересек границу тьмы. Просто пропал, без дыма и запаха. Хватит. Пусть его. Щель так щель. Чертова так Чертова. Первая тебе разгадка, что, как и почему. Тепло от нее легонько струится, да?.. Вест протянул ладонь над чернотой. Да, поднимается тоненькими такими струйками, как вода в душе. Может, полезное тепло, может, зловредное, но ведь не за этим ты сюда пришел, верно? Он обогнул Щель, переступил осторожно ее узкий левый конец, вышел на другую сторону. И увидел город. Город лежал в кольце холмов, в чаще, уровень которой был гораздо ниже уровня Джутового Квартала, и потому холмы представлялись настоящими горами. С этого расстояния улицы различались плохо, они темными черточками делили чуть более светлый фон. Вест никогда не видел этого города, более того, он никогда не видел такого города. На северо-западе курились желтым в красноту дымом четыре или пять тонких и сравнительно высоких труб. Он сделал еще несколько шагов, из-под ноги, больно задев пальцы, выворотился и покатился камень. Подскочив раз-другой, скрылся за обрывом. Тогда только Вест осознал, что эта сторона холма - сплошной обрыв, обрезанно нависающий по всей ширине верхнего края.
      ...Солнце садилось за холмы, слепя, высвечивая редкие облака розовым и золотым. Оно еще грело, но босиком на остывающей земле становилось зябко, ступни болели, исколотые и сбитые за день. Вест уселся по-турецки, чтобы меньше кружилась голова. Голод вполне можно было терпеть, но во рту после хождений и блужданий пересохло и не глоталось. (В халупе Ткача на лавке стояло всегда полное ведро; откуда бралась вода, он узнать так и не удосужился. Ткач бы и не сказал.) Пить хотелось ужасно, но нужно было дождаться Лакки. Как он пришел, неизвестно, но вернется он сюда обязательно, если только не умеет летать. Еще Весту пришла мысль о подземных ходах. Господи, подумал он, где же я, где? Он хотел помолиться, но не успел - так и заснул сидя. Вскинулся от того, что по нему зашарили, "Я это, я, Ткач, я".- зашептали из темноты. Лежать было очень холодно, жестко, тут же начала бить дрожь. "Обыскался,- бормотал Ткач,- думал, случилось чего. Ты давай обопрись, вот сюда, вот, не упади смотри..." - "Ткач. - позвал он,- это ты, Ткач?" Он не мог стоять. "Ну а кто же еще-то, я. кто ж еще. кому быть-то, больше и не было никого, да? Не было никого, да? Ну-ну, не было, конечно, конечно, не видал ведь ты, да? А я уж думал, чего... А сейчас домой, вот пошли, осторожней, осторожней, дойти надо в целости. А дома-то, знаешь, углядел я ее, углядел! Ты как пошел, так я себе поголовный шмон учинил, да, а он ее, стервец..." Если бы не Ткач, он десять раз сломал бы себе шею. Наверняка. Спуск был неимоверно длинным, тропинке давно следовало кончиться, а они все шли, и это был путь вниз. Веста колотило уже поменьше, он немного привык, проснулся и теперь старательно смотрел под ноги. Под ногами было темно, и время от времени он смаху натыкался на неровности и камни. "Ты меня слушай,- жарко дышал в плечо Ткач,- я один тебе советчик верный, только меня слушай, больше никого не слушай. Мы с тобой ого-го чего натворим, мы с тобой такие дела завернем, мы с тобой до Побережья... мы не лесные, мы с головой... и с тобой..." Наконец Вест сообразил посмотреть на звезды, чтобы узнать хоть, в каком он полушарии, но звезд в небе было мало, а тех, что светились, не набиралось ни на одно порядочное созвездие. Бесконечный спуск вдруг кончился. По левую руку остался темным пятном никчемушный завалившийся штакетник, они с Ткачом утонули в темном тумане Квартала и тоже очень-очень долго добирались по улице, и всю дорогу Вест думал о ведре " водой. Дома - он и вправду почувствовал себя почти дома на столе лежало нечто растерзанное, бесформенное, блестящее долгими лоскутками, рассыпавшееся кристалликами, крупинками и частичками. Бона! заревел Ткач,- вона она проклятущая, это через нее я с тобой пень пнем..." Но Вест ничего не слышал. Он упал на колени, сначала окунулся всем лицом, но подавился, закашлялся и стал пить с ободка, обхватив ведро ладонями и наклоняя. "Воду-то! Воду-то зря не лей! - воскликнул Ткач.- Э-эх..." Он махнул рукой и полез на полати. Студень успел слегка заветрить. Ткач поставил миску на край стола и сказал сердито: - Ешь давай, ну. Город. Перекресток пятой и шестнадцатой. Утро И это первый из рассказов о Маугли, подумал Вест. Он лежал животом на широченном подоконнике, разглядывая четырехэтажное здание в конце Пятой улицы. Дом господствовал над суриковыми и серыми крышами суриковых и серых коттеджей и длинных бараков. Первые лучи играли на оцинкованном листе, одиноко новом на пирамидальной крыше, столь .же суриковой, как другие. Вест поворочался, высовываясь подальше, чтобы оглядеть, пока можно, улицу и дома, которые станут для него не улицей и домами, а сектором обстрела и ориентирами, и ему придется поливать очередями фигурки, и все это будет до вечера, или пока молодчики Гаты не подгонят танк, или пока не решит вмешаться Стража. Под локтями захрустело стекло. Осколки были, будто раздавили леденцового петушка, разноцветные и тоненькие, как первый ледок. Хорошо, что у них тут везде очень тонкое стекло, подумал Вест. И что комбинезон хорошо. Раму высадил Ларик. Они ввалились сюда полчаса назад, запыхавшиеся, шатающиеся от усталости. Вест еще снизу заметил красивый витраж, и войдя первым, остановился завороженно в столбе цветного света. На лестнице шумно засопел Ален, и Дьюги застучал своей деревяшкой, и заклацали оружием остальные, а потом подошел белый, без обычной своей ухмылки, Ларик, бормотнул недовольно: "Ну, чо стоишь-то",- и ударил дважды прикладом пулемета по брызнувшим стеклышкам, выломал раму, грохнувшуюся на мостовую, и Вест подумал: как же так, ведь наверняка засекут, но спохватился, что теперь, наверное, все равно. Вест еще раз посмотрел на дом. Да, местечко ничего себе. Так и зовет посадить туда троих-четырех с пулеметами или с этими, как их, чудными трехствольными ружьями (а вообще-то дьявольская игрушка, особенно третий ствол, реактивный...), а лучше поставить на верхнем этаже орудие, да только как его туда вкатишь по лестнице, узкой, крутой, мрачной, воняющей кошками. Не в том, конечно, дело, что мрачная и воняет, а в том, что крутая и узкая. И наверху там наверняка не просторный зал, а крохотные каморки, сообщающиеся стиснутыми - не разойтись - коридорчиками, окошки низехонько, по одному на каморку, и перила - выщербленные грубые бруски на расшатанных железках - качаются, скрипят и того гляди отвалятся совсем... И хотя домик, несмотря на все, привлекателен, лезть туда никому не следует, потому что рядом, двести метров всего, и рамку не поднимать, стоит домик другой, в три, правда, но высоких этажа, с прекрасными пологими пролетами и широкими дверьми, и местечко здесь уже занято ребята выправляют станины, корябая голубые изразцы пола. Красивый особняк. Растрескавшийся зеленелый мрамор и стершаяся позолота, и цветные полукруглые витражи, и высокие сводчатые потолки... Остатки, подумал Вест. Вот именно, остатки, а никакие не "памятники раннего зодчества Края", как толковал Крейн-самоучка. Ажурные полуобвалившиеся мостки над заболотившимися канальцами, сгнившие беседки, похожие на пагоды, мозаиковые фонтаны, облупленные, недействующие, овальные бассейны, бассейны которых забиты дрянью - уже засохшей и закаменевшей. Откуда они, каков был мир, погребенный под прямыми, как разрезы, рядами коттеджей, блокгаузов, форт-хаусов, бетонных, прищуренных, словно доты, словно они вцепились в землю, не свою, отнятую... И это было не медленное наступление, нет. Город появился сразу, скачком, он не подминал под себя прежнее, он просто не посчитался с ним. Вест вспомнил виденный на Двадцать девятой, кажется, улице павильончик из старых. Павильончик жалобно торчал ногами, изумительной резьбы балками из серой стены, вставшей именно так, а не иначе, согласно затерянному в веках глобальному плану общей застройки, непонятному, обескураживающему нелепой жестокостью и механичностью. Подошел Наум. - Ну, решился, Человек? - в острых глазах его подрагивало, трусил Наум.Ты давай решайся, а то хана. Трусил, трусил синенький, от него даже спиртным несло, где только приложиться успел. - Ты, слышь, давай не молчи, ты говори, сделаешь их или как? Или нам снова одним отдуваться? - Дома очищены? Люди ушли? - спросил Вест. - Какие Люди? А, жители... Ушли, ушли, ты давай лучше... - Все ушли? - Тьфу ты! С тобой о деле... Почем я знаю, все или не все, предупредили всех, а кто там, что там, - это не мое дело. Нашел о чем думать. Вест сдержался. - Кто предупредил? - спросил он. - Я! - заорал Наум.- Я предупреждал, доволен? - Комбинезон у него на груди вздулся, псевдии при возбуждении стремились распрямиться, и зрелище было не из приятных. - Всех! Всех твоих дорогих шлюх с их недоносками, всех трясучих юродивых, всех слюнявых... - Заткнись, - велел Вест. - Сейчас же снаряди троих, чтоб обошли все дома. - Да я! - начал Наум. - Молчи. И поди-ка с ними тоже. Оставишь по одному на перекрестках, сам на площадь. Будете смотреть. Наум постоял немного, покипел, потом шаркнул, кликнул Коротышку с Мятликом и того маленького Ткача, вечно оглаживавшего свою новенькую "зажигалку". Они ушли. Да, ребята, подумал Вест. Темные вы у меня. Спасибо, если хоть Город собственный знаете, а то - один-два квартала, да дорогу на комбинат и обратно. И все. Темные... Наверняка, где Восточная Трасса, не знаете. Даже Наум не знает. Казалось бы, ясно - на востоке, но нет никаких трасс на востоке, Джутовый Квартал на востоке. Путаница с Трассой получается. Местное тут в названии нечто замешано, из преданий, из изустных историй, фольклорное нечто либо жаргонное. И сколько километров или сотен километров, или тысячи километров по Восточной Трассе до Океана, не знаете. И действительно ли к Океану по ней, а не по "хитрой" Седьмой, например, улице, которая уходит в скалы, и всегда перекрыта Стражей с разрядниками на цепях. Вы даже что непосредственно за Занавесным хребтом не знаете. И я вот из-за вас ничего не знаю. Эх, хорошо бы, действительно, затесаться в Стражу, но ведь там народ дошлый, там уйма всякой техники, это ведь куда деваться, это не военные даже дела, а мощь аппарата, фундамент. Нет, в Страже меня живо расколют, нечего мне там искать. И Большой Детектор, и психогеника, и Усвоение обветшалое - все тут. Нельзя мне в Стражу, я только колесников лопушистых гожусь дурить... Город. Двадцать четвертая улица Дом был огромен. Причудливые башенки высвечивала блеклая луна, от которой шли такие же блеклые, неверные тени. Из-за них фасад легонько плыл перед глазами, а может, Вест просто вымотался. Он поднял голову, выискивая очертания Лунной Женщины, но там было бело, и пятна неправильной формы ни во что не складывались. - Господин... Пожалуйте, господин. ...Старикашка Сто пятый появился на пороге Наумовой хижины минут через тридцать после того, как утомленный рассказом Наум захрапел. Вест не уснул. Он сидел, обхватив колени, и думал о мире, про который узнал сейчас некоторые из его тайн. Страшных тайн. Страшненьких. А сколько Наум не сказал, а сколько наврал, сколько не знал?.. Сто пятый вызвал Веста, отрекомендовался дрожащим шепотом и принялся делать знаки, могущие быть истолкованы как просьбу следовать за ним и, одновременно, готовность услужить во всем. Вест как должное воспринял и восхождение на Чертову Щель, и головокружительный спуск по тому самому обрыву, где вчера вечером видел своими глазами отвесную стену. Ну, ладно, думал Вест, не заметил и ладно. И плевать. Да, Наум предупреждал, будут интересоваться. Уже, значит, заинтересовались? Куда же он меня... Черт, жалко, пистолет у Наума обратно не вынул. Ничего. Как это, независимая информация, ой, как нужна! А Наум - он Наум и есть. И черт с ним. Но. однако, как-то слишком мирно мы идем, я по-иному как-то представлял... Вест снова вгляделся в Сто пятого. Ткач. Старенький, синенький. Идет, бормоча под нос, то ли злорадствуя, то ли причитая. Он и в Квартале все бебекал вокруг дома. Но Наум отмахнулся, сказал: Дживви-дурачок,- а кто такой Дживви? В переулке взревело. Если бы всю дорогу не молчали будто вымершие дома, и не шмыгали одни в лунном свете поголовно серые кошки, Вест сказал бы, что это мотоцикл. Мощный. И не один. Старикашка Сто пятый моментально сжался, дернулся туда-сюда, метнулся к затопленной тьмою стене и замер там, едва слышно пискнув. Вест сообразил, что надо живее убираться, но успел лишь шагнуть - и они пролетели мимо. Они были размазаны, как на кадре, их мотоциклы рявкнули, смрад запершил в горле. На шлеме ведущего светилась хвостатая звезда зеленого цвета, на шлемах двух других - белые. Зеленый проскочил в миллиметре. Веста развернуло, он едва не очутился под колесом белого, но твердым выступом зеркалом, локтем? - ему садануло между лопаток, и он грохнулся лицом на булыжник. Стало очень больно и спину, и лицо, и Вест долго поднимался, а когда поднялся, за крышами раздался близкий грохот, и всплыл клуб огнистого дыма. Там был тупик, они со Сто пятым только что миновали его. - Сюда! Господин, сюда, скорее! Старикашка перебежал дорогу, затащил его в нишу на освещенной стороне. Стоять было неловко, плечо почти высовывалось из тени. - Что ж ты меня бросил, гад? - Ш-ш... - А кто это? - Тише, тише, господин, они вернутся, они вас видели... - Давай на ту сторону тогда. - Да тише! - простонал Сто пятый. - Вот они... Мотоциклисты остановились недоезжая. Теперь их осталось двое, оба с белыми звездами. Головы повернуты к теневой стороне. Один что-то сказал, другой, кажется, засмеялся. Первый еще сказал, кажется, повторил. Тогда другой выдернул из-под руки блеснувшее, и в нешироком коридоре стен продолбила очередь. Пули крошили камень почти там, где до того прятался Сто пятый; некоторые рикошетили с гнусным мявом. Вест замер. Сто пятого била дрожь. Вест притиснул его рукой. Первый мотоциклист терпеливо дождался, пока у стреляющего не кончится магазин, а затем хлестко врезал ему под звезду на шлеме. Кретин! - донеслось до Веста. Звонкий какой-то голос. Мотоциклы грохнули, рванули,- первый, за ним, чуть взвильнув, второй. Сто пятый начал кашлять. Он перхал и брызгал слюной. Вест не мешал ему. Ежась от боли, он трогал щеку и бровь. И нос. Потом сказал: - Ну? - Сейчас... сейчас,- просипел Сто пятый.- Сейчас идем, господин. Они двинулись дальше. - Кто это был? - Да кто ж его знает, господин, всех их рази упомнишь, я и то половины не знаю. - Вообще, кто это был. - А щенки. Держать их надо на привязи на хорошей, а не мотоциклы им. С них, извиняюсь, по шесть шкур спустить мало, а они вон что. Как они на Северную Окраину-то пробираются, игрушки у них видали какие? Э-эх, Стража наша Стража, все куплены-перекуплены... - Значит, здесь - Северная Окраина? - переспросил что-то вроде бы уразумевший Вест. - Там Окраина. И Пустошь там, - старик махнул рукой куда-то. - Где они, думаете, автоматы понабрали? Ведь охраняться должна Пустошь-то, а! Извиняюсь, дубины сиреневые там только брюхо чешут да номеров друг дружке проигрывают. - Как проигрывают? - Кто как. На замазку, на нож, на кулак. На пулю редко играют, пуля - это им, по одному если, скучно, несолидно считается, да и по головке не погладят, палить-то без приказа... Они ж сменные, они в Квартале не реже раза в месяц ходют, там и расчет на месте. А вы что ж думали, в Городе, эва, еще у паучников скажите, куда хватили! Не-е, они в Квартал... Вест открыл рот, чтобы сказать, что он в общем-то ничего не говорил, а, напротив бы, послушал, но Ткач Сто пятый остановился. - Я извиняюсь, пришли мы, господин... И вот дом. - Господин... Пожалуйте, господин. Дверь - тяжеленная, с массивным выщербленным кольцом,- нежно пропела что-то свое, растворяясь. За ней была лестница. поднимающаяся широким полукругом, и с нее навстречу скатился некий шарик в огромном блестящем одеянии, которое Вест, прищуриваясь от света, определил как исполинских размеров халат. На наспех натянутой вдоль перил лестницы матерчатой полосе было наляпано вкривь и вкось: "Астафь надежду, всяк мима прахадящий! Абрахэм У. С. Фидлер" - Привел! - возликовал шарик из роскошных глубин.- Ай, старикашачка, ай. привел! - Изволите видеть,- прокашлял Сто пятый. - Пожалуйте, пожалуйте,- тоненько зарокотал шарик, хватая Веста за уцелевшую пуговицу. Сто пятому: - Иди, старик, иди, позже получишь... стой! Это чего? - Он ткнул Весту чуть не в самый глаз пухлым пальчиком. Это ты чего?! Недоглядел?! - Я извиняюсь,- гордо сказал Сто пятый.- Это не я, это они сами. - Я тебе поизвиняюсь, сволочь! - завизжал шарик.- Я тебе поизвиняюсь! Год уже лишний коптишь. Пшел вон! - Послушайте,- сказал Вест. - Эйн момент, сюда, сюда прошу... Шарик провел его по лестнице, приятно остудившей ступни, по короткому коридору к двери, за которой оказалась ванная; сам не вошел. Ванная была обычной, только сильно замусоренной и лет двадцать не обновлявшейся. Вест сел на краешек, его не держали ноги. Все. Все кончилось, ужас прошел, кошмар отлетел, я проснулся. Все. Я отпарю грязь и вонь, а потом мне просунут в дверь новый костюм, мне больше ничего не надо, неважно, что там болтал Наум, что будет потом, важно сейчас отмыть грязь и переодеться, и не хочу я больше ни о чем думать... Потянулся к зеленелому медному крану, под шум содрал Наумову куртку. Вода чем-то таким попахивала. Специфическим. Чистилище, усмехнулся он. А может, санобработка. Но все равно.
      Так, подумал Вест, "одежу" мне тут новую не справили. - Слушай, так нельзя мне обувь какую-нибудь? - Что вы. Ни в коем. Только так. Колорит, понимаете? Они должны... должны почувствовать... Шарик тащил его по коридорам и анфиладам. С портьерами, гардинами, креслами, какими-то явно музейными столешницами, картинами, шкафами, каминами, стеллажами книг в тяжелом золотом тиснении, фарфором в горках и свечами в канделябрах. То неожиданно затемненным, то залитым нестерпимым светом от дребезжащих люминисцентных ламп, что лепились к потолку где придется и как придется, а голая проводка свисала дугами. - Ничего у нас? - проговорил Шарик.- Маленько вот подработать... Мы его недавно захватили... Освещение вот уже провели... Захватили. С боем? - Ну, выбили недавно, - как бы угадав вопрос, пояснил тот, - разрешение получили. Сам ходил в Управление, кланялся, чего-то там они себе... Все законно, а вы как думали, дали бы нам, кабы самовольно въехали, раннее зодчество, что ты! Но мы, - он обернулся, подмигивая, - мы - сила. У нас скоро... Значит, что мне говорил Наум? - думал Вест. Он мне говорил так: масса группировок, разрозненных и разъединенных, зачастую с противоположными интересами и потому питающих друг к другу неприязнь вплоть до открытых боевых действий. Ссылался на прецеденты, ничего конкретного не называя. Банды между собой и какая-то там Стража против всех. Чушь, феодализм. И всем нужен непременно я. Или такие, как я,- по недомолвкам Наума можно догадаться, что я не первый... Шарик втолкнул его. Ничего не было слышно: музыка (это, наверное, все-таки была музыка) воспринималась как накаты ровного гула. Ничего не было видно - Весту почудилось, что его посадили во взбесившийся калейдоскоп. "Пойдем, пойдем! - проорал Шарик на ухо.- Здесь не поговоришь!" Дальше было тише. После красной комнаты была синяя, потом сразу столовая. Здесь ели. Стол вывернут по ходу коня, ослепительный свет, народу полсотни, гомон, при появлении Веста - дружное "Ах!" - Кого привел, Простачок? - крикнула пьяненькая женщина, на нее зашикали. Вест представил себя со стороны. - Ну, Простачок,- заревел голос из головы стола, - ну, толстячок! Ну, порадовал гостем дорогим! Ну, удружил! Да ведите, ведите гостя, сажайте по руку правую, почетную, угощайте!.. - ОН, - заглавными буквами шепнул Шарик.- Прошу же. Прошу, прошу... - Ах! - подлетела дама в голубом. - Неужели! - подлетела дама в сером. Куда он привел меня, подумал Вест, в бордель? Он сделал лучшее, что мог,- перестал сопротивляться. Дамы, блестя глазами и камнями, подвели его к странной конструкции инвалидному креслу. Оно было совершенно закрытым и напоминало более всего золоченый саркофаг на колесах. - Рад, - густо произнес динамик в верхней части саркофага. - Глубоко тронут. Польщен присутствием. Всем, - саркофаг развернулся к столу,- всем налить в честь дорогого гостя.- Все налили.- Всем пить! Виват! - Виват! - грохнуло застолье. Вцепившись в Веста, дамы повлекли его к столу. Та, что в сером, помоложе. В голубом - поинтересней. И обе увешаны драгоценностями. Вест не очень разбирался, но если все настоящее, трудно даже предположить, сколько это стоит. - Нет, пожалуй, не бордель. - Не поверите, но я в первый раз вижу... - Мне стыдно признаться, но я тоже в первый раз вижу... - Что? - спросил Вест. - Ах, эта наша дыра! - Ах, эти наши ужасные законы! - Законы? - спросил Вест. - Мы не представились. Илана. Мой муж, он работает на Седьмой - вы понимаете? - на Седьмой улице, говорит... - Милочка, ваш муж здесь никого не интересует!.. Эсмеральдина. Для вас Эсси. - Очень приятно,- сказал Вест. - Мы знаем...- прошептала, склонившись, Эсмеральдина в голубом. - Знаем...- откликнулась Илана в сером. - Да? - сказал Вест. Эсмеральдина все теснее прижималась к нему. Она была мягкая. Все-таки бордель. - Пожалуйста, умоляем вас, вам же нетрудно... - Умоляем... "Что?" - подумал Вест. - Смотрите, гобелен! - пропищала Илана в сером. - Говорят, он очень старинный... Пусть он упадет! Нет, пусть он вспыхнет и упадет. Прямо на Абри Кудесника, то-то будет смеху! - Илли, - строго сказала Эсмеральдина, отлепляясь от Веста. - Илли, вы переходите. Гобелен - это вообще не то. Сделайте... сделайте, чтобы разом погасли все светильники и загорелись свечи! Ну, пожалуйста! Вы же все равно потом будете, сделайте сейчас. Пусть все видят, что это мы вас упросили. Мы вас умоляем... Вест сглотнул, чтобы пропал комок в горле. - Илли, мы ужасные нахалки! Гость с дороги, а мы совершенно не ухаживаем... Но, право, нам так интересно... Угощайтесь же, угощайтесь! Треща в оба уха восторженную бессмыслицу, они принялись его потчевать. Еда. То, что эти бабы наворотили ему в красивую квадратную тарелку, было очень похоже на копченую рыбу, очень похоже на окорок и очень похоже на салат из осьминогов с очень похожими на шинкованный лук дольками. Прибор был наистариннейшего серебра. Вест украдкой оглядел стол. Стол прогибался от изысканных закусок и пикантных блюд, но все было смешано в кучу, нежное он попробовал - филе нарублено неряшливыми толстыми ломтями, пергаментные обертки от фаршированных дроздов валялись меж тарелок и в самих тарелках, сыр-пикан плавал в неприятного вида соусе, ополовиненные бутылки без этикеток, ополовиненные плошечки, соусницы, залитая и загаженная скатерть... Вест перестал пробовать и начал есть. От соседок он постарался отключиться. - Ерунда,- веско сказали напротив. Вест посмотрел - пожилой розовый мужчина обращался к субъекту с лицом, как подошва. - Ерунда, маслом вы вообще ничего не добьетесь, сударь. Посмотрите на меня, - он коснулся щек,- нежная кожа, никаких следов. А почему? Имею продукт знаменитейшей фирмы, я вам говорил... - Ссудите, Мастер, - промолвил высушенный. - ...я говорил,- не обращая внимания, разливался розовый, - не связывались бы вы, сударь, с Иохимом. Сам проходимец и подручными держит шваль. Ну вот вы, что вы у него берете, "Волну"? - Д-да. - Ну и? Результат, по-моему, налицо. То есть на лице, ха-ха, простите за каламбур... - Мастер, ссудите... - Перестаньте попрошайничать, Григ! На что вам мазь вы же из цеха не вылезаете, чего вы ждете, чуда? Самые лучшие препараты бессильны перед образом жизни. Вам нужно менять режим. Уходите вы оттуда, чего вы там забыли? - Обещают... Все-таки льготы, год добавочный... - Ну и что? Год! Через десять лет - еще год, чего, спрашивается, ради? На что вы станете похожи? У вас расстроилось с Иззи... бросьте, бросьте, это всем известно... думаете, почему? Иззи мать все уши прожужжала, что иметь мужа с ярковыраженными признаками, значит, бросать вызов обществу. Да, элементарная бабья дурь, но в конце концов, кто создает мнение? Нет-нет, так пренебрегать собой - безрассудство. Да еще с вашей наследственностью. Я не хочу вас обидеть, но это, как говорится, нельзя сбрасывать со счетов... - Мастер, - взмолился высушенный,- я прошу у вас помощи, а вы читаете мне проповедь. Я и без вас знаю, что "Волна" помогает, как трупу горчичник, но мне просто не с кем связаться. Я не знаю имен, и меня не знают, прямо хоть говори с нашими скотами. Я кручусь в этом колесе... - А ну-ка стоп! - прошипел пожилой, хватая высушенного за плечо и моментально бледнея.- Григ, вы не в своем цеху, не орите. - А что я сказал? Я сказал только... - Молчите! Прекратите орать. Я достану вам препарат, только не вопите на весь дом. Не хватало, чтоб вас услышал Кудесник. - Да при таком фоне его "слухач" с пяти шагов не возьмет. Но что... - Ничего. - Испуг пожилого проходил. Он промокнул лоб. - Ничего. Ешьте, пейте, мы не в том месте, чтобы заводить подобные беседы. Пейте. Пейте, на нас уже смотрят. Высушенный мельком взглянул на Веста и уткнулся в свою тарелку. Вест занялся рыбой. Рыба была вкусной, кусок, исходящий жиром, на просвет отливал розовым золотом, пахло от него замечательно... Но где вы видели рыбу, у которой слои тканей образуют на срезе четкую клеточку, как в ученической тетради? Вест не рассуждал, он, похоже, окончательно утратил к этому способность. В подвернувшийся фужер налил прозрачной жидкости из бутылки без этикетки. Спирт протек в желудок, в ушах зашумело. По-видимому, Простачок втолкнул его сюда в переломный момент. Тогда сидели все относительно, пристойно, а теперь, хотя не прошло и получаса, присутствующие явно перепились. Субъект напротив лежал подошвенным лицом в тарелке. Дамочки, оставив Веста, одна млела в обществе соседа с той стороны, другая обменивалась недвусмысленно страстными взглядами с появившейся из ниоткуда кукольной девицей. Вест давно обратил внимание таких кукольных, между собой похожих, за столом было несколько, но все сидели с мужчинами. Пожилой розовый куда-то делся. В дальнем конце закричали, завизжали, кто-то вскочил, на него кинулись, усадили обратно. - Па-прашу встать! - проревело со стороны саркофага.- Вста-ать! Все зашевелились, кто мог поднялись, отчасти даже прямо. Вест тоже встал. - Сегодня мы,- еще громче заревел динамик,- имеем честь ...приветствовать... находящегося среди нас, на нашем... скромном собрании... и просим высокопочетного гостя продемонстрировать (На Веста заглазели) всю мощь... вершин знания, достигнутых... где куются лучшие... разбив мифы и традиции... мы... Веста сзади подергали за куртку. Пьяненькая женщина, которая спрашивала, кого привел Простачок, тихонько улыбалась и только прикладывала ладошку к губам. Личико у нее было хорошенькое. Она вообще была ничего, но ее сильно подпорчивали круги под глазами. А сами глаза были серыми. Женщина казалась не пьянее, чем когда он пришел. - Пойдем, - проговорила она. - Он надолго завелся. Я тебе своими словами, если хочешь, потом перескажу. Вот именно, подумал Вест. Чего мне не хватает, так это чтобы кто-нибудь пересказал мне своими словами.
      Сначала была синяя комната, потом красная. Потом они куда-то повернули, и Вест потерял ориентировку. Ладонь в руке была теплая и чуть-чуть влажная, от женщины пахло водкой, и Весту стало уютно. - А! Буза все это, просто Кудесник перед Фарфором выкаб-лучивается, себя хочет показать. - Фарфор - это имя? - Ну, ты Фарфора не знаешь, я молчу! Фарфор на Тридцатых всему хозяин, понятно? - Понятно. - Молодец. Еще от Попугайчика морды пришли - сама видела; от Гаты есть, говорят, да только, наверное, врут. Все из-за тебя Кудесник наприглашал, похваляется. А я тебя украла. Себе возьму. У-у, совсем съем! Ты не дрожи, не съем. Ни вот кусочка Шеллочка от тебя не откусит. - Я и не дрожу. - Зря, У нас, бывает, едят. От костянки, говорят, помогает. Дураки верят. А от костянки ничего, я тебе скажу, не помогает, никто не знает, что она такое есть, вот и врут. Вест как-то сразу ей поверил - а что прикажете? - и попытался запомнить дорогу. - 3-заходи! - скомандовала Шеллочка, когда они оказались перед маленькой дверью в укромной нише.- Моя каморка. Кудесник сдохнет - не найдет. Будуар у Шеллочки был под стать, и в нем царил хаос. Наравне с хаосом в нем царила бескрайняя низкая кровать под то ли изъеденной молью, то ли прожженной во многих местах мохнатой тряпкой, с божкам по углам, с балдахином, на котором отсутствовала добрая половина кистей. Было множество разношерстных тумбочек, секретеров, канапе, козеток, пуфиков и банкеток. Все а-ля Людовик-Солнце, но не белое, а красное, и не красного дерева, а крашеное. Вест сел в подвернувшееся креслице - оно взвизгнуло - рядом с ночным столиком, стал наблюдать за Шеллочкой. Та ходила по комнате. - Между нами, он неплохой,- говорила Шеллочка.- Когда трезвый. Хихикнула. - И когда вылазит из своей консервной банки. Ты думаешь, он что? Он здорового здоровее, это так, блезир... И ведь черт его знает, чего-то он, значит, задумал, если по суткам в железке сидит. А железку ему сработал один жестянщик с комбината, ну, Литейщик. Тьфу-тьфу-тьфу, рожа жесткая, а туда же - "киска", "девонька",- Шеллочка добыла откуда-то початую бутылку.- Давай выпей, а то что-то ты трезвый больно, не успел что ли... Во-от. А потом у него костянка началась, у жестянщика того, я как услышала, мне так жалко-жалко стало, а чего, спрашивается? - Она присела на край кровати, подперла подбородок ладонями и стала похожа на маленькую девочку. - Все вы пропадаете,- сказала она.- Кто где. Ты тоже пропадешь. Понесет тебя куда-нибудь... На Пустршь не ходи, - приставила она палец к Вестову носу.