Я до того мертвая, что в этой «мертвости» уже нахожу какие-то приятности. Надо обустраиваться в новом качестве.

26.03. Опять ночь. Только что вернулась. Пропадаю и делаю глупости. Рискую и остаюсь целой. Хотя все до времени. Но уже все равно.

Ситуация на сегодня примерно такая: одну ягодку беру, на другую смотрю, третью примечаю, а четвертая мерещится.

В этом марте идут самые безмозглые записи моего дневника. Сплошное опошление.

27.03. Сейчас надо выходить из дома и ехать на встречу с Ильей. Я дурею и болею от мысли, что мы должны расстаться. Сколько можно тянуть? Сколько можно мучить пространство своей невнятной жизнью? Мне так невыносимо сейчас. Я держусь. Ежедневно кое-как провожу жизнь, провожу свое сердце через нее на поводке. Бывает хорошо, славно. Бывает усталость. Успех. Даже довольна я бываю. Даже! Но гибель грустит уже у дверей. Ведь мы расстаемся. Пора. Между зануднейшей хандрой и всепоглощающей надеждой мечусь. А кино – мой бог, неужели смотрит на меня? Неужели слышит меня?

Почему я не умерла маленькой?

Мы расстались ]

Траурная рамка для моей надежды и любви. Мы расстались.

Мы расстались навсегда.

Боже, как я люблю его!

Его цинизм, издевки, его глаза, его сумасшедшие губы. Его. Все кончено.

Почему я не умираю? Почему я живу?

Я себе даю слово, что выдержу и не позвоню ему. Не позвоню ему.

Неужели я это переживу? Я тогда – чудовище. После смерти души не живут. У меня нет будущего. Я мертвая. Я не могу без него. Я буду без него.

Он меня, ну, ни капельки не любит. Ему просто нравится, что красивая девочка с ним. Я все убила между нами. Все пропало. Боже, как я люблю его.

Он гордый, самолюбивый и циничный. В таких только и влюбляюсь.

Никогда ничего не просить.

Почему я чужая жизни?

Почему я не умею быть счастливой с мужчинами?

Почему я боюсь их?

Так страшно. Навсегда разойтись. Это смертельное слово – навсегда. Никогда больше не созваниваться, не встречаться, разве что случайно.

Мы расстались.

Почему я не умираю немедленно?

Почему меня не любят любимые?

Почему я не седая до сих пор?

Почему я не хочу жить?

Почему я все воспринимаю слишком всерьез, слишком болезненно, всегда слишком? И жизнь меня мучает неосуществимостью любви?

Нет, нет простора, нет ничего для меня. Я пустая, как гроб без покойника. И я в то же время покойник без гроба.

Не хочу умирать.

Но и жить в этом мраке не могу.

29.03. Я так люблю его. И не боюсь повторять это. Он не любит меня. Он меня хочет. И злится, что не получает. Я не знаю, нужна ли я ему, но я не могу без него.

Говорили опять по телефону. Лучше бы не говорили. Он язвителен и колок, невыносимо обижает и просит прощения. И тут же обижает снова. Сегодня не увиделись, завтра не увидимся. Я мучаю себя бесконечно. Все же нам нужно расстаться. Я не могу жить в состоянии постоянной забавы, жить с ощущением, что я утомляю своей любовью. Все время сомневаться в своей нужности, в своей ценности невозможно. Я вымучила себя. Чувства другие атрофировались. Я люблю его. А он только и делает, что издевается. Где моя гордость? Я не могу так жить.

31.03. Последний день первого месяца весны.

Я устала от всего, что со мной. Но маниакально продолжаю твердить о любви. Нет ее для меня. Я у нее одна, видимо. Так же, как у судьбы и у печали. У судьбы печали.

Он меня не любит. У нас нет будущего.

У вас есть твоя любовь. Это немало.

Все должно уплыть вниз по течению надежды. Все должно вернуться изменившим свои очертания и взгляды.

Привычней общаться с взрослыми мужчинами, которые старше меня на 6-7 лет. Меня раздражает, что разница в возрасте мешает нам спокойнее друг к другу относиться. Это все условности. Но это мешает нам, просто сидит напоминанием. И он действительно мальчик, а я действительно девочка, но мы оба видим себя взрослыми.

Лучше думать о чем угодно, кроме него, но ни о чем другом не думается. Свих продолжается. Что может быть абсурдней того, что мы, возможно, расстанемся.

Сонная истома забрала меня к себе. Строгие взгляды небесных богов уже не пугают погрузившуюся в сон забаву.

Только легенда имеет право на великие ошибки. Только легенда ошибается, будто грезит наяву, ошибается, будто творит. Да, все ее проявления – творение судьбы. Творение образа, ожидаемого и неожиданного, одинокого и прекрасного.

Он не хочет больше знать обо мне? Он разочарован в себе, ставшим сентиментальным со мной? Ему не нужны те легкость и свет, когда я смотрю на него? Он хочет отмучить меня разлукой, думая, что она убьет любовь?

Его нет рядом. Мне уже не отчаянно. А просто пусто. Дальше некуда. Просто пусто. Ничего не болит. Но ничего не осталось. Я не осознаю себя. Я – сама пустота, воздух, нежизнь. Это граничит с вечностью. Границы двух измерений. Одно – души, другое – тела. Мы не умеем быть живыми вне этой замкнутости. Я и не живу. Я стала гранью. Но я и не умерла. Я смотрю на небытие. Я молчу им. Меня нет там. Меня нет с вами. Я не чувствую. Я люблю.

Этот вечер мой. И пуст. Этот вечер мне не сможет Наизусть весь век простуд Рассказать. Улыбкой прожит Каждый вздох его. Игра. Это тоже города, улетающие В «пусть когда-нибудь ты тоже…» Ты полюбишь вечность дня И сюжет моих тревожных Песен-притч. Тебя не я Обижала этой ложью. И не я рвала слова На пощечины рассвета. Это тоже города, Улетающие в лето. Мы листали листопад Непрощенных изменений. И измена с дрожью в ряд Мается в весны твореньях Я простила всем богам, Даже тем, кто проклят болью, Городов немых стада, Разоренные любовью. Этот вечер мне никто. Он убил твое лицо В отраженье моего. Он устал смотреть в окно. Мы расстались. Вечность дня, Не разгадывай меня.

Пощечины тишины – самые болезненные. Телефон умер. Нет, он не разучился говорить. Но в нем умер твой голос. А для меня это настоящая смерть. Тишина влюбилась в мое одиночество. И лелеет ошибки, и томима вечностью. Она пытается вернуть меня к жизни. Телефон разговаривает голосами знакомых, но чужих теперь. Призраками из другой реальности, из живой жизни. Мне холодно с ними, они не ощущают моего тепла. Они не видят моего отражения в зеркале. Для них я – призрак, забава. Они злятся, что не умеют дотронуться до меня. Я прозрачна и легка. Я не чувствительна к человеческому теплу. Я долго, так долго жаждала его. Но эта жажда, не превратясь в состояние души, стала отсутствием тела. Имитация и страсти, и страдания. Нулевое время судьбы. Каждое мгновение – нулевое.

7.04. Март убрался восвояси. Тонкобровый ломака-апрель грезит моей любовью.

События и лица мелькают. С кем попало встречаюсь. С кем попало общаюсь. С кем попало пью. И хамлю жизни. И обожаю Москву, уничтожающую меня припадком этого марта. Веду светскую жизнь Светские разговоры и светские улыбки в театрах и на тусовках заменяют мне меня. А ежедневная теперь выпивка замещает весь мир одной хмельной отчаянной интонацией. Мне плохо без тебя. Я привыкаю без тебя. Я снова привыкаю к пустоте. Но на этот раз «средь шумного бала» светских безумств.

8.04. Ну что ж, порешим. Вы бросили меня, сэр? Ради Бога, «кровавую часть разрыва» вручаю Вам.

Илья не звонит 4-й день. Мы не разговаривали с ним целых 5. Плакать уже не могу. Могу отлеживаться в ванне в облаках пены, есть взбитые сливки, кататься бесплатно на машинах. Решила перепробовать все сорта полусладкого шампанского. Успешно продвигаюсь в этом направлении.

Сразу чувствуется – апрель. С первого мгновения заявил о себе. Ритм другой, самочувствие другое. В апреле я его еще не видела. Скоро будет две недели, как не видела. Это возможно объяснить? В одном городе. Потерялись.

Я так люблю тебя. Я люблю тебя, циничный город. Люблю циников с нежными душами. Люблю апрельское утро под небом надежды. Люблю запахи и ароматы солнечных вихрей. Ты не любишь меня. Ты хочешь забыть меня. Почему я в это не верю? Я сказала месяц назад, что если и эта встреча обречена на пустоту несостоявшегося, то я умираю, то я больше не выдержу, не смогу по-старому. Это последняя капля. Последний порыв, и срыв последний. Весь этот март оказался срывом.

Апрель – лукавый распутный легкокрыл. Солнечно щурится, сладко так позевывает, и тут же от сонности не остается и следа. Он, сорвавшись с места, мчится, брызгаясь лужами и душами. Половодье заплаканных душ соперничает с половодьем Москвы. Они не могут убедить небо, что вот мы-то останемся в истории. Апрель несется по улочкам моего сердца и томительно смотрит, пока только смотрит на ту, что зовут любовью.

Час назад по телефону мне была прочитана отповедь. Смысл такой: я весь в работе, мне некогда тобой заниматься. Очень жаль, что между работой и тобой я выбираю первое. Но я это делаю. Но, конечно же, мы можем порой встречаться…

Это и банально, и трогательно. Я предполагала, что мы обречены, потому и сумасшедшие срывы и напряженность, и обожание, тревожное и всепоглощающее. Ловила каждую минуту.

– Я надеюсь, ты разлюбила меня?

– Увы!

– Но ты это сделай.

– Я не могу

– Что, вообще?!

– Нет, ну, когда-нибудь. Но ты не должен беспокоиться. Все будет в порядке.

Он отказался от меня. Меня нет больше, хоть я и функционирую. Этот срыв, действительно, последний. Дальше – другая жизнь, за пределами этой. Кончившейся.

12.04. Чудовище одиночества приходит за мной каждый день. А ты толкаешь меня к нему в пасть своим телефонным молчанием. Я уже не требую большего. Но телефон умер для твоего голоса. Который день умирает и воскресает, потому что я продолжаю ждать.

Но ожидание кончилось. Ты меня оставил. И мертвая моя душа листает иллюстрации моего тела: косметика, прическа, изящество костюма. У меня такое чувство, что чем дальше ты от меня, тем моя внешность стремительней хорошеет. А я только и думаю: ты этого не видишь, любимый.

Я летаю по жизни чужой. С чужими и ненужными провожу время. Улыбаюсь привычно, заученно острю, флиртую автоматически. Тебя нет со мной. И обезумевшая моя голова творит ошибки и глупости. Мелькающие лица и машины не ле-

чат меня от моей любви, но я забываюсь. А дома, когда одна и темно, я включаю музыку, я слушаю музыку и плачу ее. Я не знаю ни про одну из своих будущих ролей. Но я чувствую их.

Тебя нет со мной. Тебя нет для меня. Твоя безупречная вежливость разрушительна. Но я так люблю тебя, что Москва не может не поверить. Апрель раскричался птичьими голосами о надеждах и разочарованиях. Я которую неделю в столбняке. Пишу, думаю, живу вроде. Тебя нет со мной.

Состояние забавы укачивает в теплой дреме, в сонной пене ванны, в шампанских ночных разгулах. Забавы нужны. Обращайте на них внимание. На них нельзя не обратить. Их никто не любит. Их все хотят.

Тебе не нужна моя любовь. Ты не любишь. Больше всего я боялась, что и для тебя я – забава. Так и оказалось. Тратить на меня драгоценное деликатесное время своей гордой, великой, надеюсь, судьбы ты не собираешься. Работа и я несовместимы. Банально-то как. Я благодарна тебе за честность. Искренность всегда вызывает у меня уважение.

Ты выговорил мне все, о чем думал. И сбился со стиля, сказав, что мы, конечно же, встретимся, мы будем общаться. Может быть, и будем. Но меня-то уже не будет. Общайся с забавой, прогнав любовь. Я совсем на тебя не сержусь. Я не могу обижаться на мальчишку, полного честолюбивых планов и родового пафоса. Я ценю эту устремленность к лучшему, что можно открыть в себе. Но я так тебя люблю, что заболеваю физически, когда думаю, когда вспоминаю. У меня мало слез. У меня много печали. Думать, что они дружат, – ошибка. Они ненавидят друг друга. Тебя нет со мной.

Я не знаю, талантлив ли ты. Ты не знаешь, как я чувствую и умею это передать. Мы очень ошиблись, не раскрыв друг другу себя. Но это прошлое. Ты говорил: очень жаль менять тебя даже не на кого-то, а на что-то, т е. дела, работа, учеба. А я говорила: я люблю тебя, но тебя это не должно беспокоить и отвлекать от свершений. Ты, наверное, облегченно вздохнул, сказав все. Я умерла раньше. Эти слова уже не могли ничего изменить. Ожидание кончилось. Ожидание длится. Я не могу впустить в сердце надолго мысль, что тебя нет со мной. Мертвее меня нет. Но смерть продолжается. Длящееся состояние умирания. Тебя нет со мной.

Я не умела быть страстной. Я не умела быть собой. Я играла нелепую роль влюбленной дурочки. Миражи рассеялись. И осталось страдающее красивое лицо двадцатилетней печали.

20.04. В понедельник было ровно 3 недели, как я не видела Илью. С тех пор как он прочитал мне отповедь по телефону, он больше не звонил. Гордость не позволяет мне позвонить самой. Хотя несколько раз я набирала его номер, но телефон упрямо отказывается соединять нас. Я продолжаю любить его. Время не отдаляет меня от этой любви. А любовь просто становится пронзительно горькой. И ощущение Вечности от длящегося в душе ее простенького мотива.

21.04. Смотрела вчера «Орландо».

22.04. Господи, я же чувствую себя величиной времени, величиной времени как такового. Я же не могу ошибаться. Хотя, нет, я-то могу, не могут мои стихи, которые – живая жизнь, которые дышат, которые чувствуют пространство, отделяясь от меня. Они настоящие.

Я люблю тебя. Продолжаю прогорать бешено и необратимо. Тебя нет со мной бездарную вереницу дней. Ты работаешь, ты учишься. А я люблю. И это составляет смысл и содержание моей жизни. И больше ничего. И никого. Я люблю тебя.

24.04. Я очень тебя люблю. А завтра вот уже месяц, как ты раздумал быть моим сердцем. Ты им остался. Но ты оставил меня один на один с этой изматывающей равнодушной пустотой. Ты оставил меня с болезнью, гордостью, и немым ужасом одиночества. Ты не звонил, не узнавал, что со мной. Ты неужели сразу же выбросил меня из головы после последнего нашего телефонного разговора? Мне трудно в это поверить. Но тебя нет со мной. И это мучительно.

Я снова никому не нужна. Мужчины мелькают. Я катаюсь на их машинах, ужинаю с ними при свечах, пью что-то изысканное, рассуждаю о чем-то глубокомысленном – и все время вспоминаю тебя. Мои знакомства одноразовые и неравноценные. Почти всегда бросаю я, но иногда и взаимно. Иногда – отчаяние. Вино – каждый день.

Меня не спасет уже никакое знакомство, даже самое желанное и престижное.

Никогда еще любовь не брала меня в такой плен. Безнадежный. Я настолько погружаюсь в свои переживания, что не осознаю своего тела, своей души, растворяюсь будто в весне этой огромной жестокой и трогательной любви.

«Будь самому себе хозяином».

26.04. Продолжаю безумства. Вместо института попала в «Пекин». Кухня там неплохая, а обслуживание – высший класс. Приехав, уже после 5, никого там не застала. А т к. испорченность моя перешла все границы, то поехала от института в Киноцентр за штуку. Зачем? Там, просидев в вестибюле на первом этаже около часа (зачем?) и выслушав пару заезженных комплиментов, вышла, поймала такси и в Дом Кино. Ну, зачем? Там джазовый концерт в белом зале. Но туда я не дошла, застряв в баре с композитором Ромой Загороднюком. От гремевшего из раскрытых дверей джаза разболелась голова, и мы очень скоро ушли, каждый в свою сторону. Обожаю импровизации.

Но все это от отчаяния ведь.

27.04. Наконец-то попала на английский. Никаких особых эмоций. У меня давно нет эмоций по поводу учебы. Впечатление дня – два фильма: «Над темной водой» и «Два капитана – 2». Опять прошла в Киноцентр бесплатно через бар.

Месяц, как мы расстались. А я так люблю тебя, люблю.

С этой любовью запустила совсем здоровье. Снова не могу спать. Лучше умереть, чем постоянно терпеть такую боль. Лучше любить и быть любимой, и все пройдет само собой. Я верю в это. Но нет этого для меня.

Будь самому себе солнцем.

Одиночество, болезнь и тоска объединились против меня. А я одна такая ослабшая. Мне нечего и некого противопоставить им. Они одолевают меня. Москва одолевает. Давит смертоносная ее весна. Ни жалости, ни логики. Я чувствую, что не справляюсь с собственной жизнью, что проигрываю, отступаю в поединке с мигами и случайностями. Эта нелепая, никому не нужная война сжигает мои силы и оживляет Москву, которая «на погибель мою расцветает беспечной роскошью вишен и страсти». Я чувствую, что наваливается груз дней и ночей, пьяных и сумасбродных, что мне тяжко от них и от себя, что пустота высосала кровь и отсутствие мое уже заметно, слишком заметно.

Я продала душу этому марту, марту моей любви. Я сожгла полмира души за один единственный взгляд, искренний, но короткий. Я никого не обвиняю в своей гибели, просто я воплотилась в любовь, отказавшись от жизни вечной. А может быть, наоборот, я повернулась к Вечности лицом, угадывая ее голос, но, не слыша собственный.

Сейчас из Киноцентра до дома меня подвез такой замечательный парнишка. И даже не попытался познакомиться. Жалко. Как хороший человек с честным лицом, так мимо. А авантюристы всякие и циники – пожалуйста, выбор богатый.

В Киноцентре сильно подвернула ногу. Боль пронзила безумная. Поняла, что своим ходом не доеду. Позвонила Игорю. Он, оказывается, загнал машину в гараж. Я, расстроившись, сказала, чтобы не беспокоился, я доеду сама, ни у какого метро перехватывать меня не нужно, пусть перезвонит через час. Выхожу, ловлю машину, и лапочка эта. Даже не спросил, как зовут. Деловой, симпатичный и благородный.

Только что говорила с Игорем. Отказалась к нему прийти. Он разобиделся.

В Киноцентре же смотрела «Замок» по Кафке. Реж. – Алексей Балабанов. В общем, понравилось. Добротно сделанная фильма. Профессионально и вместе с тем индивидуально. Может быть, возникло бы больше мыслей, но жуть с ногой заслонила все. Единственное впечатление – боль. И жалость, что мы не познакомились. Третий такой случай, когда мне жаль, очень жаль.

28.04. Опять слова из песни Макаревича, прочитанные когда-то мне Пашкой:

И не ее вина, что она всегда с кем-то,

И всегда – одна.

У меня сейчас постоянно есть какой-нибудь «вариант», так скажем, на большее никто не претендует. Но у меня нет меня – здоровья, осознания себя целой и невредимой, как было всегда. Я не раз чувствовала себя мертвой, но даже в этом состоянии удавалось сохранить цельность, натуру, природу свою понимать и жить этим или умирать с этим. Но быть в себе самочувствием единства. Сейчас же распадается на осколки Вселенная «великого поэта и роскошной женщины». Во-первых, конечно же, болезнь и убиенная любовь, убивающая меня тоже.

Вспомнила свою импровизационную речь в ресторане «Пекин», где мы обедали с Данилом. Я говорила, что человек должен выбирать в жизни то дело, где он не чувствует для себя потолка возможностей, где предполагается бесконечность роста, где границы условны и существуют как исключение, временное и часто ненужное.

Если человек понимает, осознает свой «потолок», он ошибся, взялся не за свое. Нужно искать сферу применения своим силам, своим грезам и безумствам в искусстве. И не останавливаться. Ни в коем случае. Возможность полета «в неведомое», безграничное притягательна. Идеи эти не новы. Но для себя я впервые так четко все определила. Нет «потолка» в деле, к которому ты призван. В сознании, которое ты воспитываешь ежесекундно. В сердце, влюбленном во все твои свершения и даже ошибки. В памяти, для которой «потолок» – только ты сам со своими амбициями и снами. Но есть еще «прапамять», оживающая в душе и оживляющая мертвую твою жизнь, не умеющую самостоятельно справиться с непогодой чувств. Нет «потолка» возможностей, есть предел разума, за которым пропасть свободы, простор, который называют безумием. Вот туда нельзя.

30.04. Все последние дни было жарко. Москва стянула с себя одежды холодных сердиток и расположилась на собственных крышах, нежась на насмешливо-влюбленном солнышке апреля. И только сегодня – дождь. И свежо. Но восхитительная зелень, зажмурившись от счастья, сыплет каламбурами и французскими вздорностями. Она легкомысленная и светская. Как я. Она юная и трагическая. Почти как я. Она живая и шалая. Этого во мне уже не осталось. Я верю в свою жизнь. Жизнь лупит меня болезнями и хандрой. Я ценю нежность, нет, я просто растворяюсь в ней, нежности апрельского ветра, нежности весенней чудесной любви, которая обрушилась на меня сонмом проблем, истерик и сумасбродств, но которая, несмотря ни на что – нежность, которая, несмотря ни на что – солнечная. И будет, будет еще и для нее чистое небо судьбы.

Не хочется ни про кого и ни про что из жизни дней. Хочется для души, выздоравливающей от мартовской жестокой лихорадки, хочется против печали, ставшей моей тенью. А значит, хочется – стихами и строчками сердца. И жизнью сердца, которая…неужели вернулась?

4.05. Май, ласковый бог Перун, здравствуй! Тебе идет легкая сумеречность холодных дождей поначалу. Ведь ты все равно лучший и по-настоящему солнечный и настоящая жизнь. Радость моя, убивай меня любовью, я скажу лишь – спасибо, я скажу лишь – вечерняя прохлада улиц. Я уношусь к тебе, в свою вотчину, я произношу твое имя и погибаю, шепча его, и рада этому, узнавая отражения любимых в зрачках века. Века стремительного и невинного, не умеющего посвятить себя любви, но обожающего любовь. Он дарит мне чудо, в которое я уже не верю, потому что отчаялась. Меньше всего подозревала, что поможет он, а он молчит, не улыбаясь, и целуют меня розы весны, впервые за мою трагивосхитительную жизнь.

Вся моя жизнь – полет от печали к печали. Угасаю неправдоподобно долго. По отношению к институту настолько затонула, что страшно дотронуться мыслью, чувством до этой кромешности.

Я в тупике. Труп в тупике. А так хочется жить и быть любимой тобой, моя любовь.

Илюха, ветер мой легкомысленный, режиссер уникальный, простуда неизлечимая, судьба ненаглядная, я люблю тебя, люблю тебя.

5.05. Вечер болеет грозой. Но она не торопится снизойти на его разгоряченный лоб неистовством чувственности и ливневой стихии.

Я болею отсутствием тебя в моей жизни и через это хворями настоящими и гадкими всерьез. Ты не собираешься возвращаться в мою жизнь. В качестве кого? Ни в каком качестве. Ни один из нас не нуждается в искусственных наваждениях.

Вечер горит неестественным светом разлихорадоченного неба. Бредит солнце за грустью предгрозовых хронически хандрящих туч.

10.05. Нет, не могу поверить в окончательность диагноза. Это неправда. Неужели все, что было обещано – впустую? Или я не так все понимала? Но и сейчас… но если … Пусть меня запомнят молодой и легкой. Я буду живой до конца. Но инвалидом я отказываюсь быть.

20.05. Киев встретил нас зеленым кружевом своих улиц и надеждой. Я влюблена в светлый грех твоего лица, лучезарный город.

28.05. Без пяти минут семь вечера я вдруг почувствовала, что смерть повернулась ко мне спиной и ушла. Была тут и ушла.

1.07. Перечитываю дневник «моей печали». Осень – весна этого сезона. Жизнь измеряю театральными сезонами, а более мелкая единица – март.

Мне то хуже, то лучше. Мне то тьма, то свет. Имя мне – жизнь. Других ответов у мира нет.

7.07. Когда-то я написала:

«Желание сниматься в кино стало мною. Надо сделать все, чтобы оно стало жизнью».

А сейчас:

Надо сделать все, чтобы жизнь стала жизнью.

22.07. Как жаль, что со мной уйдет все, что во мне есть. Больше уже никто не напишет то, что я могла бы написать. Если мне дали еще хотя бы два года. Но как до этого все у меня получалось, так со времени болезни все стало против меня.

28.07. После стольких «умираний» и истерик, и срывов, и наигрубейших отчаяний, я снова чувствую жизнь. В который раз? Последний, который окажется единственным шансом заполучить, ее, это чувство жизни и ее саму. И уже не отпускать, не отдавать, не лишаться ее.

Когда в бесчисленных своих дневниковых терзаниях я писала о гибели, то никогда не имела в виду настоящую смерть. Гибель была глубинная, эмоциональная, психологическая. Ломались рамки еще одного «периода» во мне. И это всегда сопровождалось душевной болью и бурями срывов. Но когда смерть настоящая, мертвая, приблизилась ко мне на расстояние вздоха, я поняла, как люблю, как обожаю, как безумно восхитительна жизнь, Ее Величество. Но и это я всегда знала. И в моих дневниках наряду с мраком и хаосом неустойчивости и смятений сосуществовала эта жажда жизни-любви.

30.07. Почему все или почти все меня бросили сейчас? Почему мне суждено одной справляться с мучительнейшей из мук – смертельной болезнью?

Со мной боятся общаться, т е. боятся расстроить. Меня боятся лечить. И что остается? Молиться? И «быть, как сталь»? И быть жизнью. До конца.

Я должна быть целой. Я должна жить. Назло всем сквернам, тупикам и злобно-стям. Даже если никого рядом, даже если никто не верит в меня, даже если ты…да-же. Но я люблю тебя и жизнь. И я люблю вас огромно.

1.08. Ну, вот и новый месяц начали. Болезнь не сдается. Я тоже. Совершенно по-свински довожу маму. А жизнь сама довела меня «до ручки». На сколько меня хватит? На какую бездну мук еще?

Ноженька моя горемычная, ошалевшая от боли и порчи, взывает ко мне из последних сил: «Не отдавай меня. Пощади. Не отдавай. Я хочу жить». Она сильнее меня. Я не могу ее отдать. Предать. Убить. Я терплю. Она терпит. Болезнь наступает. Я не отступаю (в мыслях). Такое чудовищное тяжелое противостояние. И никакой поддержки извне. От врачей отказываюсь сама, от меня отказываются целители. Только в себе что-то искать. Так всегда было. Но здесь борьба с самой смертью. Настоящей. И никого рядом. Кроме мамы.

Ноженька моя, девочка, я не отдам тебя. Я буду бороться за тебя. Мы вместе. Мы будем вместе в любой пытке. Я так люблю и сочувствую тебе, милая. Терпеть весь огнедышащий ад этой боли – безумие. Я едва удерживаюсь в собственном разуме. Я плачу. Я взываю к Богу. Я люблю тебя, моя болезная. 20 лет мы с тобой неплохо прожили вместе. Мы занимались спортом, танцами, носили короткие юбки, смущая мальчишек. Мы были смелые, шальные, мы привлекали взгляды и мысли, мы рисковали, проигрывали и выигрывали, мы летели по далям фантазии и бежали на зов любви, мнимой и настоящей, мы любили жизнь, любили друг друга, не задумываясь особенно об этом и не тратя на это пустышки слов, мы жили по-живому, жили, страдая, и обожая, и жаждая, и предвкушая новые безумия и новые легенды. И вот смерть хочет отнять тебя, мой стройный ангел. Ты подурнела, опухла, ты бредишь от боли, ты мучительно, уже теряя сознание, рвешься из пут смертельной болезни, а она укутывает тебя в еще более прочные путы. Ты так же огромно хочешь жить. Так как же я могу предать тебя?! Я не откажусь от тебя. Мы неразделимы. Мы будем вместе.

28.08. Кажется, я больше не могу любить тебя. Кажется, я не разлюбила тебя ни на мгновение. И, кажется, у меня даже больше сил оттого, что ты не умеешь ни быть нужным, ни быть чужим.

Я вдруг поняла, что ты слабый человек. Что у тебя нет ни сил, ни желания откликаться, по-живому откликаться на мое горе. И на собственную жизнь ты смотришь с опасением человека, не уверенного в ее неповторимости, в ее уникальности, но полного амбиций и желаний.

Я вдруг поняла, что не смогу уважать тебя. Любить тебя я продолжаю, а быть вечностью с тобой отказываюсь. Ты забрал у меня миллиарды мигов сердца, нет, я сама их отдала, и не тебе совсем, а тому хулиганскому месяцу-вихрю, который притворяется романтиком и растаптывает души поверивших в это. Март невинно моргал и цинично губил меня смертельной болезнью. А я и сейчас продолжаю восхищаться им. У него есть сила отвергнутых и отчаяние несдающихся. У него есть гонор и жало. И он всегда отвечает за свои слова.

Ты не любил меня. Тебе нравилось, что я рядом. Но ты отказался от меня, как только понял, что я могу жить тобой и что готова верить в тебя бесконечно. Тебе не нужно было всего этого. Для того, кто сомневается в самих основах своего пути, в тягость быть предметом обожания. Ведь душа все же не испорчена пока. Короткий скомканный разговор, конечно, не мог перевернуть все во мне. Это подступало исподволь. Это зародилось в самый день нашего знакомства.

Моя проблема – в выборе, вечном выборе. Желание найти соответствие собственному масштабу и собственным силам толкало меня в глупейшие авантюры и сумасбродства.

Я не могла найти равного. Я не могла быть равной слабости. Но я полюбила тебя, и мир растаял на глазах, все его ложные и гениальнейшие теоремы стали никому не нужны, все его краски помудрели, вся его музыка обрела зрение, и мы, не умеющие ценить это чудо, глухие и равнодушные к восторгам весны, потеряли друг друга. Остались наедине с собственной неизбежностью. У тебя – привычное течение богемных дней, у меня – болезнь, коварная и живая. Но я тоже живая, и наши жизни сплелись в клубок боли, страха, силы и отчаяния и ведут смертельный бой.

Кажется, это случилось давно, и твой голос, возникающий иногда в телефонной трубке, уже звучал, т е. отзвучал, и ни одна нота, ни одно слово не оживут. Все произнесено. Мир превознесен музыкой и трепетными жестами влюбленных в него стихов. Мир снова погружен в колыбель царств своих и спит на подушке неба и видит нас в сне своем. А я молюсь за свою жизнь, потому что хочу, чтобы он снова вдохнул музыку и услышал собственные краски.

2.10. Один из верующих, мне сказал, что поэзия – это не от Бога. Что это от гордыни.

Где граница между гордыней и достоинством?