— Понятно? — повторил он.

Она кивнула, хотя не согласилась с ним. Больше он не произнес ни слова, просто вышел из хижины, не удостоив Шей взглядом. Толчком ноги захлопнул за собой дверь, и в комнате сразу стало темно.

Через несколько секунд до Шей донесся скрежет металла, и она поняла, что на дверь был навешен замок.

Свет в комнату просачивался через единственное окно, и с упавшим сердцем Шей ждала, что сейчас лишится и этого. Долго ждать не пришлось. Ставни закрылись, и она услышала, как с грохотом устанавливают засов.

Она оказалась в темноте, в полном одиночестве, среди лесистых гор, под охраной изгоя, ненавидевшего ее отца — человека, которого она даже не знала. Шей не понимала причин ненависти Тайлера, но не преуменьшала ее. Как не преуменьшала и собственной опасности. Что бы он ни говорил, он не мог не видеть в ней орудие мести. Она попыталась отогнать растущий страх, подавить его другими мыслями.

Шей старалась найти в Рафферти Тайлере хоть одну слабость, в ней заговорил художник, когда она представила каждую черточку его лица, каждую горестную морщинку. Ей даже стало любопытно, как бы выглядело его лицо при других обстоятельствах, не таких критических, если вообще такое возможно. И она вспомнила, как он говорил о десяти годах, проведенных в тюрьме, о кандалах — сдавленным напряженным голосом. Она вновь пережила ту минуту, когда он буквально излучал гнев, демонстрируя ей свою покалеченную руку.

А винил он во всем Джека Рэндалла.

Несправедливо: Рафферти Тайлер сам навлек на себя неприятности, запустив руку в казну. Последовавшее наказание было действительно варварским, но вина в том только его собственная, говорила себе Шей, пытаясь отогнать минутное сочувствие. То, что она была еще способна испытывать к нему какие-то добрые чувства, делало ее побег еще более необходимым.

Она была просто обязана убежать.

Рейф продирался сквозь лес, словно раненый зверь. Ранили его в самое сердце, изуродовали душу, как когда-то руку.

Он все время видел перед собой нежные серо-голубые глаза, широко распахнутые от страха, горящие непокорным огнем. Когда он запирал дверь хижины, в них, должно быть, отражались те же чувства, что испытывал он сам, когда за ним впервые захлопнулась дверь камеры.

Ну что он за человек, если способен напугать женщину до полусмерти? В кого он превратился?

Черт бы побрал Бена!

Тем не менее Рейф, возможно, сам поступил бы как Бен, появись у него такой шанс.

Дочь Рэндалла. Ему все никак не верилось, хотя какой-то голос нашептывал, что это вполне вероятно.

А что, если удастся обменять дочку на признание, вместо того чтобы осуществлять их план — разорять Рэндалла до тех пор, пока он не совершит какую-нибудь глупость?

Но никто об этой дочери ничего не знал, поэтому вряд ли она много значит для его врага, уж, конечно, не столько, чтобы отправиться в тюрьму. Будь все проклято! Как же с ней быть?

Если бы только она не видела Бена и Клинта…

Но она видела, и теперь их жизни и будущему грозит опасность, особенно это касается Клинта, который уже слишком глубоко увяз, чтобы выйти из игры. Ведь именно Клинт организовал первое ограбление шесть недель назад.

Око за око. Не стоит теряться из-за этой женщины. Он не собирается причинять ей вред. Бог свидетель, она здесь пробудет не дольше, чем необходимо, и, конечно, речь идет не о годах, проведенных им в тюрьме благодаря ее папаше. Всего лишь несколько недель. Возможно, месяцев.

Господи, как ему выдержать?

А как выдержать ей? Хоть она и пытается храбриться, ей приходится бояться худшего — что он окажется насильником или убийцей. У нее нет причины думать по-другому.

Он был уверен, что не способен ни на какие чувства, кроме жажды отмщения, и теперь горько презирал себя за то, что терзался чувством вины.

Но этого было недостаточно, чтобы он изменил своей цели. Он пережил увечье, унизительнейшее существование в тюрьме, потерю почти трети жизни только потому, что дал себе клятву: Рэндалл заплатит за каждую такую секунду.

Он не мог позволить ненависти уйти. Пронзительная, всепоглощающая, безжалостная жажда отомстить стала частью его самого, терзала его слишком много лет. И он пойдет на все, лишь бы утолить ее.

А что потом? Дальше он не загадывал. Дальше просто не существовало. Его окутала пустота, словно он падал в черную бездонную пропасть, несясь в никуда, которое пугало больше, чем любая физическая боль.

Рейф протянул руку и остановился, коснувшись высокой сосны, усилием воли заставив себя думать о пленнице. Он не представлял, как рассеять ее страхи. Он вообще разучился разговаривать с кем бы то ни было.

Если не считать Абнера, которому требовалось очень мало внимания. Внезапно подумав о друге, Рейф сунул руку в карман и тут только вспомнил, что забыл мышку в хижине.

Ему стало любопытно, как мисс Рэндалл относится к мышам. Следовало бы вернуться, но пока он не мог заставить себя. Ему хотелось дотронуться до нее, отогнать прочь все ее страхи. Удивительно. Уже очень давно он никого не касался с нежной теплотой. То, что именно эта женщина в хижине, родственница Рэндалла, разбудила в нем чувства, было невыносимо. Он не должен испытывать к ней ни сострадания, ни жалости. И, черт побери, больше никому не удастся его использовать.

Он содрогнулся при мысли о заключении. Хотелось бы все забыть, но это оказалось ему не по силам. Он до сих пор не мог спать в доме, даже в самые ненастные ночи: не выдерживал пробуждения в маленькой хижине; и хотя спал снаружи, часто просыпался от кошмаров. Во сне он возвращался в то время, когда с него сорвали одежду и швырнули в карцер, где не было даже помойного ведра, чтобы заключенный потерял последние остатки самоуважения. Там, проводя дни и ночи в кромешной тьме среди собственных отбросов, он превратился в животное. Тогда-то он и лишился самоуважения, которого никогда уже не вернет. Этого и добивались его тюремщики. Они стремились сломать дух человека, попавшего к ним за решетку, чтобы было легче с ним справиться. Тайлер понял, что готов сделать что угодно, сказать что угодно, быть кем угодно, лишь бы снова не попасть в карцер, и сам ненавидел себя за эту слабость.

Ему уже никогда не вернуть былого достоинства, но, возможно, возмездие как-то облегчит его участь хоть немного.

Он научился контролировать свой гнев, управлять им. Но иногда все-таки ярость разрывала путы, словно неукрощенная дикая кобылица, и ему приходилось с большим усилием обуздывать ее, учиться терпению. Господи, как же это было тяжело. Пусть медленно, но он двигался к намеченной цели. Ранчо «Круг Р» испытывало недостаток наличных средств. Работники Рэндалла покинут его, если им не заплатят в ближайшее время, — обещания немногого стоят. Как и верность.

Он пришел к такому выводу очень давно, когда Аллисон и те, кого он считал друзьями, сразу поверили в самое худшее, сразу отвернулись от него. Точно так же, как армия, которой он посвятил свою жизнь. Теперь он не мог полностью доверять даже Клинту с Беном, не говоря уже о других; его все время подтачивало подозрение, что они преследуют собственные цели. Вера в справедливость, преданность, дружбу была разбита десять лет назад. Единственным существом в целом мире, о котором Рейф позволял себе заботиться, был Абнер. Мышке требовалось так мало, ровно столько, сколько Рейф мог дать.

Мысли Рейфа невольно снова вернулись к пленнице. Шей. Редкое имя. Мягкое и тихое. Ей подходит. И тут же сам себя выругал. Он не должен так думать о ней. Она — дочь Рэндалла, и этим все сказано. Нужно не забывать об этом. От гадюки рождается только гадюка.

Рейф повернул к дому, двигаясь с привычной осторожностью. Охотники, когда-то поселившиеся в хижине, расставили капканы по всему лесу, и Рейф уже успел найти несколько. В некоторых были мертвые животные, и тогда его посещала безграничная печаль, словно умер кто-то из родных. Живых зверюшек он отпускал на волю. Он подозревал, что капканов гораздо больше, и поэтому всегда ходил осторожно. Не хватает вдобавок угодить в еще одну ловушку.

А может, подумал он, вспомнив о женщине в хижине, он уже попался.

Слезы на лице Шей высохли. Бесполезные, глупые слезы, которые ничего не изменили. Она разозлилась, что потратила столько сил. Еще больше ее разозлила мысль, что тюремщик может догадаться, что она плакала.

Ей хотелось и пить, и есть, и умыться. А еще ей было очень одиноко. Как никогда прежде. Раньше с ней все время кто-то находился рядом — или мама, или друзья, или клиентки ателье, которые ахали и охали при виде новых моделей шляпок. Иногда рядом оказывался молодой человек.

Но все это в прошлом. Теперь она даже не знает, кто она и как ее зовут.

Шей отбросила горестные мысли и сосредоточилась на побеге. Нужно тщательно продумать план. Самое верное средство — обезоружить тюремщика, заставив его поверить, что она смирилась со своей участью. Еще ей понадобится лошадь. Без лошади ничего не выйдет. Здесь, высоко в горах, природа может представлять большую опасность, чем этот человек, который держит ее в плену.

Шей удивилась, куда подавался Рафферти Тайлер. Сначала она горячо надеялась, что он не вернется, а потом ее взволновало прямо противоположное.

В темноте она обшарила хижину и нашла спички и несколько свечей. Можно было бы попытаться сжечь дом, но тогда есть опасность погибнуть самой. Тем не менее это выход на тот случай, если он не вернется.

Шей зажгла свечу и внимательно осмотрелась. В углу стоял ящик, и она открыла его. Несколько жестянок с галетами. Банки с компотом и тушенкой. Ей еще не приходилось есть тушенку, но сейчас она была готова съесть что угодно. Однако банку ей открыть не удалось. Она открыла лишь жестянку с галетами и опустошила ее наполовину. По вкусу печенье напоминало мел.

Проглотив последний кусочек, Шей ощутила во рту сухость. С отвращением вернулась к кровати, захватив с собою свечу. Поразмышляла, не загасить ли пламя. Но темнота совсем не прельщала Шей. Темнота только усиливает страхи. А с ними она сумеет кое-как совладать, только если будет свет.

В ногах кровати что-то зашевелилось, и Шей вздрогнула. Кто знает, какие существа здесь водятся. Шей передвинула свечу и увидела мышонка, который рассматривал ее с не меньшим любопытством, чем она его. Мышонок сидел на задних лапках, а передние сложил вместе, словно просил милостыню. Сразу было видно, что он не боится ее. На улицах Бостона Шей видела огромных страшных крыс, а этот мышонок был маленький и симпатичный.

Шей замерла, гадая, как он поступит — подойдет поближе или убежит. Она пожалела, что у нее нет при себе альбома, который остался посреди поляны на пеньке. Поэтому девушка сосредоточилась на крошечном зверьке, мысленно приказывая ему подойти поближе.

Она заговорила с ним. Это было все же лучше, чем беседовать сама с собой, а звук собственного голоса действовал успокаивающе.

— Ты не знаешь, как отсюда выбраться? — спросила она мышонка, который продолжал с любопытством разглядывать ее. — Конечно знаешь, иначе тебя бы здесь не было, но подозреваю, я там не пролезу.

Мышонок приблизился на несколько дюймов, Шей протянула руку к зверьку и удивилась, когда он подкрался и исследовал ее пальцы крошечным носиком. Затем он пошевелил хвостом и снова присел на задние лапки, как показалось Шей, с разочарованным видом. Шей захотела угостить его печеньем. Но что если он исчезнет, пока она пойдет за жестянкой? Эта мысль приводила ее в отчаяние.

За дверью послышался шум, и девушка взволнованно ждала. Мышонок не сдвинулся с места, и она поняла, что должна защитить его. Протянула к нему руку, — к ее удивлению, он не убежал. Шей проворно сунула его под кровать, надеясь, что он останется в тени.

Дверь распахнулась, и яркий свет послеполуденного солнца почти ослепил девушку. Ее глаза были прикованы к огромной фигуре, возникшей в дверном проеме. Освещенный солнцем со спины, Тайлер казался еще огромнее, сильнее и наводил еще больший страх. Шей стоило значительных усилий не забиться в угол подальше от него.

Он помедлил на пороге, оглядев сначала комнату, затем девушку. Нахмурился при виде свечи. Шей поднялась. Для этого ей понадобилась вся ее смелость, но она встала, заставив себя встретить его взгляд, думая увидеть в нем крупицу раскаяния или сожаления или готовность устроить перемирие. Все, что она увидела, — холодное безразличие.

— Я хочу пить. — Ее слова прозвучали скорее как вызов, чем просьба, и в его глазах мелькнула какая-то искорка.

Шей понадеялась, что это в нем проснулась совесть, но надежда быстро улетучилась, когда он заговорил.

— Привыкли к местам получше? В его словах слышалось явное презрение, и Шей снова вышла из себя.

— Я привыкла к джентльменам и простой… гуманности.

— Странно слышать, если учесть, что вы претендуете на роль дочери Рэндалла.

— Ни на какую роль я не претендую.

— Верно, — согласился он строптивым тоном. — Вы вообще почти ничего не сказали.

— И в дальнейшем не намерена разговаривать. С вором и предателем.

— Поосторожнее, мисс Рэндалл. Ваше благополучие и здоровье зависят от этого вора и предателя.

— Вы думаете, это меня утешает? — с ехидством поинтересовалась она.

Его взгляд пронзил ее насквозь.

— Вам придется извинить меня. Я разучился утешать кого бы то ни было. Десять лет не имел случая.

В его голосе она не услышала и намека на извинение, только горечь.

— Значит, вы собираетесь уморить меня голодом?

— Нет, — медленно проговорил он. — Этого я не собираюсь делать.

Обещание показалось Шей зловещим.

— А что вы собираетесь делать?

— Выполняйте мои условия и не пострадаете.

— Я уже пострадала. Вы держите меня здесь против моей воли.

Тайлер помолчал секунду, только щека чуть подергивалась, словно он с трудом сдерживался.

— Леди, из-за вашего… отца меня продержали в заточении против моей воли десять лет.

Ей хотелось дать ему пощечину за такую насмешку. Хотелось пнуть куда побольней. Но время еще не пришло.

— Вот как? И теперь вы вымещаете свою злобу на мне?

Щека снова дернулась.

— Нет, мисс Рэндалл, не так. Просто вы случайно оказались не в том месте в неподходящее время. У меня не больше возможностей, чем у вас.

Он сам не понял, зачем пустился в объяснения, разве что его задело ее последнее замечание.

— Нет, больше, — настаивала она. Он отвернулся.

— Думайте что хотите, — сказал он безразлично. — Задуйте свечу и ступайте за мной, если вам нужна вода.

Очень не хотелось идти с ним, но ей просто необходимо было утолить жажду и привести себя в порядок. Шей задула свечу, надеясь, что выйдя из хижины, он не заметит на ее лице высохшие бороздки от слез.

Шей зря волновалась. Он не обращал на нее никакого внимания. Она знала, что выглядит простушкой, особенно теперь — в свободной мужской одежде и с косой. Ей следовало бы порадоваться такому равнодушию со стороны Тайлера, но где-то в глубине души у нее возникло желание раздразнить его, смутить… увлечь.

Румянец залил лицо девушки. Чтобы переключиться на другое, она сосредоточилась на том, что происходит вокруг.

Ее лошадь исчезла, а вещи были сложены возле пенька. Слева она увидела сарай, запертый за замок. Наверное, туда он унес все оружие и там же держал свою лошадь. А ключи, по всей вероятности, у него в кармане. Тайлер подошел к ветхому строению и подхватил ведро рукой в перчатке.

Шей попыталась запомнить дорогу, но в лесу, где растут только сосны, осины да кустарник, все кажется одинаковым. Она подумала было повернуть назад и пуститься наутек, но Тайлер шел впереди в нескольких футах. Ему не составило бы труда догнать ее.

Остановившись у ручья, он прислонился к дереву и принялся наблюдать за девушкой.

Шей никогда раньше не пила из ручья, но, очевидно, он ожидал от нее именно этого. Во рту пересохло. Шей подошла к краю берега и опустилась на колени, почувствовав смущение под его оценивающим взглядом. Она набрала пригоршню воды, потом еще одну, стараясь выпить ее прежде, чем вода успеет просочиться сквозь пальцы. Но только раздразнила себя. В конце концов Шей легла на живот и опустила лицо в ручей, делая большие глотки холодной как лед воды, не думая о том, что рубашка спереди промокнет насквозь, вообще ни о чем не думая.

Ощущение было превосходным. И вкус тоже. Такой холодной и чистой воды она раньше не пила. Утолив жажду, она села и обернулась, ее взгляд инстинктивно упал на Тайлера.

Он стоял в ленивой позе, но глаза, как чистые изумруды, сверкали зеленым огнем, тепло от которого дошло до нее жаркой волной.

Как ни старалась, Шей не могла оторвать от него взгляда, словно они были вместе спаяны. Он первый отвел глаза, выразившие привычное холодное безразличие.

Она посмотрела вниз и увидела, что намокшая рубашка прилипла к телу, подчеркнув грудь. Шей с трудом перевела дыхание и отвернулась. Она несколько раз окатила лицо водой, чтобы остудить жар, охвативший ее тело. Она медлила у ручья, сколько могла. Ей не хотелось возвращаться в темную хижину. Ей не хотелось предстать перед ним и вновь испытать непонятные чувства.

Девушка ждала, что он прикажет возвращаться, но он молчал. Она не смела поднять на него глаза, но чувствовала на себе его пристальный взгляд и знала, что ей следует бояться. Он ведь очень долгое время пробыл в тюрьме. Тем не менее интуиция ей подсказывала, что она не нужна ему как женщина.

Потому что он презирает тебя.

Потому что он презирает твоего отца.

Шей на секунду закрыла глаза, а когда открыла, то увидела за деревьями солнечный луч. Ей захотелось протянуть руку, поймать этот лучик и вскарабкаться по нему наверх, в надежное укрытие.

Но для нее больше не существовало надежных укрытий.

Шей следила за лучом света до тех пор, пока он медленно не растаял, потому что солнце скользнуло за горизонт, и только тогда поднялась.

— Готовы? — спросил он своим хрипловатым шепотом.

Вопрос прозвучал многозначительно.

Готова для чего? Ни к чему подобному она не была готова.

Но она кивнула.

Он медленно отошел от дерева и предложил ей руку в перчатке.

Шей не приняла руку и отодвинулась от него, пораженная тем, как сильно ей захотелось коснуться этой руки, снова почувствовать его силу.

И тогда Шей поняла, что бороться ей нужно не только с ним. С собой тоже.