В половине девятого утра директор Трофимов проводил планерку с руководителями подразделений. Подводились итоги недели, ставились задачи на следующую трудовую пятидневку. В конце заседания Трофимов зачитал приказ о создании комиссии по расследованию «несовместимой с должностью совработника деятельности гражданина Невзорова С.И., исполняющего обязанности начснаботдела завода "Красный ленинец". В комиссию вошли: предзавкома Гавришин, окружной оперуполномоченный уголовного розыска Дробышев и главный инженер Бехметьев. Возглавить комиссию предстояло секретарю партячейки завода Михееву. Сам Невзоров, тридцатилетний молодчик с испитым лицом, молча сидел в сторонке. Зачитав приказ, Трофимов объявил планерку оконченной. Люди стали расходиться к рабочим местам.
      Рябинина остановил партсекретарь Михеев:
      – Наслышан о ваших успехах, Андрей Николаевич. Нам не довелось познакомиться, – он подал Рябинину руку, – Алексей Степанович! Вы определили состав бригады для подготовки зала губкома к партконференции?
      – Список подготовлен. Выезжаем через час, сбор – у ворот цеха, – ответил Андрей.
 

* * *

 
      В десять часов у ворот столярного цеха со скрежетом остановился заводской «гочкисс». В кузов полезли Сергунов, Ковальчук и Заправский из редколлегии комсомольской ячейки. На пассажирское место («для политического руководства») забрался Михеев. Андрей сел вместе со своими рабочими – в кузов грузовика.
      Зал, где предполагалось провести конференцию губернской парторганизации, был огромным и светлым, на пятьсот посадочных мест. Михеев тут же «определил задачу»: выявить поломанные кресла, осмотреть пол и сцену, подумать об украшении помещения. Отметив важность исторического момента и призвав товарищей к сознательности, Алексей Степанович удалился.
      – Ступай, перерожденец, без тебя управимся, – буркнул вдогонку Михееву Ковальчук и вместе с Сергуновым принялся осматривать кресла, занося неисправности в блокнот.
      Рябинин и Заправский прохаживались, обсуждая варианты оформления зала. Остановились на хвойных гирляндах, перетянутых кумачовыми лентами. Портреты Ленина и Троцкого, прикрепленные к алому бархату занавеса, решили освежить. Заправский предложил подвесить над сценой разноцветную светящуюся гирлянду, но Андрей возразил – не Новый год. Двери и окна договорились покрасить и задрапировать бархатными гардинами цвета бордо.
      Через час все четверо собрались для подведения итога. Сергунов высчитывал количество пиломатериала и краски, Ковальчук объявил о необходимом для ремонта числе работников. Андрей делал пометки, попутно отвечая Заправскому:
      – …Гирлянду изготовит и повесит комсомольская ячейка, так и скажи Самыгину. Заодно вымоете пол после ремонта.
      Его указания прервал шум в коридоре. Двери распахнулись, и в зал втянулась толпа ответственных работников губкома. То, что они были «ответственными», не вызывало сомнений – их лица были озабочены проблемами государственной важности, многие несли под мышкой крокодиловые портфели.
      Во главе группы чиновников выступал высокий человек средних лет. В молодости он, несомненно, был красив, но к сорока отяжелел, хотя и сохранил былую стать. Широкие плечи облегал легкий полувоенный костюм – белый хлопчатобумажный пиджак с накладными карманами. Под ним виднелась белоснежная сорочка и черный с золотой искрой галстук. Широкие светлые брюки ниспадали на изящные французские туфли.
      Андрей понял, что это и есть Луцкий, секретарь губкома партии.
      Луцкий озирался по сторонам и улыбался, под темными усами блестели ровные крепкие зубы.
      – Товарищи с «Красного ленинца», оборудуют зал к конференции, Григорий Осипович, – пояснил ему кто-то из спутников.
      – Понятно-понятно, – скороговоркой бросил секретарь и приблизился к Андрею. – Вы старший?
      – Так точно. Начальник столярного цеха Рябинин. Проводим осмотр помещения для определения объема работ.
      Луцкий с интересом разглядывал Андрея. Высокий загорелый брюнет с орденом Красного Знамени был ему незнаком.
      – Как ваша фамилия? – нахмурился Луцкий, что-то припоминая.
      – Рябинин, товарищ секретарь губкома, – повторил Андрей.
      Небольшого роста человек с портфелем поднялся на цыпочки и зашептал Луцкому на ухо.
      – Ах, Рябинин! – рассмеялся Луцкий. – Товарищи, это и есть лучший стрелок завода «Красный ленинец»! Да-да, тот самый Рябинин, который затеял пальбу в порту.
      Сопровождающие подхватили смех Луцкого.
      – Довольно, товарищи, – оборвал их секретарь. – Будем знакомы!
      Он протянул Андрею руку, и тот почувствовал вялое рукопожатие.
      – Вопрос ваш, Рябинин, решим на бюро в понедельник, а пока скажу от себя лично: поведение правильное, но стрелять разрешаю только в тире, понятно? – строго проговорил Луцкий.
      Андрей молчал и разглядывал его ботинки. Секретарь губкома благодушно продолжал:
      – Глядите, каков у нас герой на «Ленинце»! Все заводские девки, небось, вздыхают, а? Рябинин? Молчишь, глаза опустил – значит, правда вздыхают!
      Партийцы загоготали. Луцкий потрепал Андрея по плечу:
      – Ладно, мешать вам не будем… А если зачешутся руки пострелять – мы тебя к Черногорову откомандируем! – Он махнул рукой, и процессия вышла из зала.
      Андрей вытащил папиросу и закурил.
      – Кто такой Черногоров, Толя? – обратился он к Заправскому.
      – Да вы что, Андрей Николаевич! – сделал испуганные глаза Заправский. – Черногоров – зампред ГПУ, гроза врагов Советской власти.
      – Кровавый Черногоров, ужас губернии, – негромко добавил Ковальчук и отошел в сторону.
      Андрей загасил папиросу о каблук:
      – Ясно… Вернемся к работе. Товарищ Сергунов, сколько потребуется краски?..
 

* * *

 
      Закончив к полудню расчеты, Рябинин с подчиненными вышел к автомобилю. Несколько минут подождали «для порядку» Михеева и решили ехать. Андрей занял вакантное место в кабине.
      Водитель Вася, ругаясь и сигналя клаксоном, пытался выехать на проезжую часть. В обед движение было оживленным, и задача оказалась нелегкой. Стремясь влиться в поток экипажей и автомобилей, Вася резко дернул и зацепил бампером невесть откуда взявшегося велосипедиста. Крикнув в сердцах: «Чтоб твою мать растуды да коромыслом!» – Вася, пыхтя, полез вон из кабины. Андрей тоже вышел взглянуть.
      Ничего смертельного не произошло – машина зацепила велосипед и повалила на булыжник вместе с ездоком. Велосипедист, белесый паренек, держался за ушибленное колено и морщился.
      – Куды ж ты, дура, прешь? – орал на потерпевшего Вася. – Не видишь разве – автомобиль выезжает?
      Он навис над парнем, словно коршун. Андрей отослал Васю в кабину и подошел к молодому человеку.
      – Как так получилось, гражданин? – строго спросил Рябинин.
      – Думал, успею проскочить, машина ваша медленно двигалась… – краснея, оправдывался неудачливый велосипедист. – Милицию звать будете?
      Парень был симпатичный, смешной и немного жалкий.
      – Не будем, – решил Андрей. – Что с ногой?
      – Не знаю. Болит!
      – Поедем в больницу, пусть врачи разбираются, – он позвал подчиненных.
      Сергунов и Заправский перенесли парня в кузов.
      – Теперича этого прощелыгу еще и лечить! – ворчал Вася, но Андрей цыкнул на него, водитель примолк.
      В приемном покое городской больницы номер один старая фельдшерица осмотрела колено. Повреждений не было, но имелась сильная опухоль от удара о мостовую. Больное место крепко забинтовали и порекомендовали побольше лежать. Пострадавший успокоился и даже повеселел. Андрей помог ему идти к машине.
      – Что же мне теперь делать? Как быть? – опираясь на плечо Рябинина, вопрошал паренек. – Мне нужно материал монтировать, картину сдавать, а я искалеченный!
      – Вы имеете отношение к кинематографу? – поинтересовался Андрей.
      Новоиспеченный калека остановился и, уронив вьющийся чуб, представился:
      – Меллер-Зипфельбаум, Наум Оскарович, режиссер независимой студии «Мотор!», автор полнометражной фильмы и известный поэт!
      – Да ну! – обалдел Андрей.
      – Н-ну да! – гордо парировал Меллер-Зипфельбаум, откидывая назад соломенный чуб.
      – Я верю, верю, – успокоил его самолюбие Андрей. – Только не сложно ли рекомендоваться столь длинным именем?
      – Зипфельбаум – моя фамилия, Меллер – творческий псевдоним. Так принято у нас, людей искусства, – пояснил представитель богемы.
      – Ага! Ну пошли дальше, творческая личность, – иронично усмехнулся Рябинин.
      – Не язвите, милейший, – волоча больную ногу, отреагировала «творческая личность». – Вы сами-то кто будете, с этаким орденом и в деникинском френче? – Меллер опять остановился. – Слушайте, у вас совершенно дивный типаж, точно! Не согласитесь сыграть белогвардейца в моей новой картине? – он засмеялся.
      Андрей тоже похихикал, качая головой:
      – С условием, что в этой же фильме вы сыграете коня батьки Махно. Принимается?
      Меллер надул губы и изобразил обиженные глаза:
      – Грубые у вас шуточки, товарищ!
      Андрей примирительно улыбнулся и протянул руку:
      – Не обижайтесь. Будем знакомы: Рябинин Андрей Николаевич.