Примечания

Роман печатался в газете «Курьер цодзенны» («Ежедневный курьер») с конца 1890 по 1893 год (до № 281).

«Первоначальное заглавие „Эмансипированная женщина“ („Эмансипантка“) автор совершенно правильно заменил в книжном издании на множественное число, так как ни главная героиня, ни вообще какая-либо другая женщина в романе не могут дать сколько-нибудь правдивый пример движения за эмансипацию, и только все вместе, захваченные в той или другой степени этим движением, они дают красочную картину, представляющую в уменьшенном виде, иногда с задором карикатуриста, стремление современных женщин к независимости», — писал в 1894 году известный польский критик и историк литературы современник Пруса Петр Хмелевский.

Время действия романа — 70-е годы, хотя многие образы и эпизоды характерны скорее для 90-х годов. Именно в 70-е годы в польской прессе шли особенно оживленные дискуссии об эмансипации женщин.

Женский вопрос был выдвинут самой польской действительностью. После январского восстания 1863 года и аграрной реформы 1864 года началось разорение мелкой и части средней шляхты, значительное число семей осталось без мужчин в результате репрессий царского правительства после разгрома восстания, и многие женщины оказались вынужденными зарабатывать себе на жизнь и даже содержать семьи.

Часть буржуазной прессы, главным образом органы позитивистов «Пшеглёнд тыгоднёвы», «Нива» и др., начали борьбу за право женщин на труд, за равноправие женщин в области образования и за допуск их в университеты, за уравнение в гражданских правах. В этой борьбе приняли активное участие Элиза Ожешко, Александр Свентоховский, Юзефа Добишевская, Анастазия Дзедушицкая и другие писатели и публицисты. Голосам позитивистов противостояли выступления публицистов из лагеря консерваторов, которые утверждали, что единственный удел женщины — это дом, семья, дети, что женщина, стремящаяся к чему-то другому — это «явление аномальное».

Дискуссия, продолжавшаяся и в 80-е годы, вновь усиливается в 90-е годы в связи с ухудшением положения трудящейся женщины в результате экономического кризиса.

Принял участие в полемике по женскому вопросу и Болеслав Прус. В своих еженедельных фельетонах 70—90-х годов он неоднократно пишет о положении женщин в обществе, женском труде, о всевозможных учреждениях для женщин и т.д. С большим уважением пишет Прус о тех «женщинах, которые вместо того, чтобы надеяться на мужа или жить на чужих хлебах, своим трудом обеспечивают независимое положение себе, своим семьям, а иногда и мужьям».

«Для нас право женщины — это право труда», — пишет Прус в 1876 году. «В этом — женский вопрос, — пишет он позже, в 1888 году. — На что жить незамужней женщине? Как, выйдя замуж, содержать дом, если муж зарабатывает от 10 до 30 рублей в месяц?»

Прус понимает, что полемика в позитивистской прессе касается прежде всего женщин из обедневшей шляхты и интеллигенции, так как вопрос об «эмансипации» женщин из народа уже давно был решен самой жизнью. «Равноправие женщин, хотя бы в труде, существует у нас уже давно, но среди так называемых „низших классов, — пишет он в одной из статей. — Крестьянка — это не только „жрица домашнего очага“, это фактически кухарка, пекарь, судомойка, прачка и т.д. И еще она умеет пахать, копать, возить продукты на рынок, жать, рубить и т.д. Никогда еще ни один крестьянин не называл женщину «неспособной“ к какому-либо труду, он только считает ее слабее физически.

Прус выступает против несправедливости в оплате женского труда. «На одной и той же фабрике. — пишет он в 1892 году, — у одного и того же станка рабочий зарабатывает больше, чем работница».

Выводов о законах буржуазного общества, где господствуют конкуренция, право сильного, закон прибыли, писатель не делает, хотя в некоторых своих статьях Прус объясняет тяжелое положение женщин-работниц экономическими условиями. «Их беда, — пишет Прус в 1893 году, — объясняется не тем, что они женщины, а тем, что во всем хозяйстве Европы сейчас беспорядок… Следовательно, не консерватизм и мужская хитрость мешают женщинам, а застой».

Прус выступал и по вопросу политического равноправия женщин. «С точки зрения политических прав, — писал он, — женщина трактуется во всем цивилизованном мире как существо несовершеннолетнее, а точнее — она лишена прав. Она не может, например, быть избирателем…»

Таким образом, высказывания Пруса разных лет говорят о том, что писатель со всей серьезностью относился к борьбе за равноправие женщин, за их право на труд и образование «Вытащить женщин из этого унизительного состояния, — писал Прус в 1888 году, — сделать их людьми и эмансипировать — это задача первостепенной важности для страны. Трудно себе представить, сколько здоровых сил скрывается за словом „равноправие“.

Вместе с тем в некоторых своих статьях Прус высмеивает поверхностные представления об эмансипации, высмеивает тех женщин, которые видели эмансипацию в том, чтобы одеваться по-мужски и стричь коротко волосы. «Самые радикальные, — рассказывает писатель в одном из фельетонов 1896 года, — оделись в брюки и пиджаки, уверяя, что женщины ничем не отличаются от мужчин».

В романе «Эмансипированные женщины» Прус юмористически изображает панну Говард, ее антагонисток по руководству обществом, «эмансипированных» пани Папузинскую, «которая играла на фортепиано, как Лист, пела, как Патти, рисовала, как Семирадский, писала романы, как Виктор Гюго», и пани Канаркевичову, которая учила наизусть большую энциклопедию Оргельбранда. Но вместе с тем Прус с большим сочувствием изображает женщин, которые трудятся, чтобы содержать себя и своих близких. Это бедные жилички пансиона пани Бураковской, это скромные женщины-труженицы на собрании «эмансипированных».

К числу «эмансипированных женщин» относятся и героини романа, которым отдано больше всего симпатий автора — пани Ляттер и Мадзя Бжеская.

Работая над романом, Прус, как всегда, искал прообразы для своих героев в жизни. В образе Мадзи Бжеской современники писателя узнавали Октавию Родкевич, ставшую в 1892 году женой писателя Стефана Жеромского. Известная современная писательница, Мария Домбровская, рассказывая в своем предисловии к собранию сочинений Пруса о его дружбе с Жеромским, пишет:

«Познакомила их молодая сотрудница журнала „Вендровец“ Октавия из Радзивилловичей Родкевич, позже первая жена Жеромского. Красивая и интеллигентная женщина, она взяла опеку над произведениями Жеромского, которые не были приняты журналом, и познакомила Жеромского с Прусом, с которым давно была дружна. Эта другая, близкая Прусу Октавия (его жену тоже звали Октавией), работая в редакции, была одновременно воспитательницей в пансионе Генрики Чарноцкой (пани Ляттер) и стала, как считали современники, творческим вдохновением для обоих писателей».

Известный критик Вацлав Боровый пишет в своих воспоминаниях (1927), относящихся ко времени написания романа Пруса: «Эмансипированные женщины» особенно многим обязаны пани Октавии. История пани Ляттер — это история пансиона пани Кщивоблоцкой, известная тогда в Варшаве. Прус, приступая к роману, хотел увидеть какой-нибудь пансион. Пани Октавия привезла его тогда к своей начальнице панне Чарноцкой. Прус просидел у нее часа два, осмотрел всю школу и описал потом все с необыкновенной точностью: Сократа, черные глаза панны Чарноцкой, хотя характер панны Чарноцкой достался Малиновской… Таков был его метод».

В 1895 году, выезжая за границу, Прус навестил Жеромских в Рапперсвиле (Швейцария). В письме к жене он рассказывает о некоторых чертах пани Октавии, которые напоминают Мадзю: «Это удивительная женщина! Работает как служанка, присматривает за больными, и — на чужбине — у нее всегда прекрасное настроение. Я иной раз тоскую, как медведь в клетке, ее муж также, а она всегда весела».

Сохранились теплые, сердечные письма Пруса к Октавии Родкевич. Любопытно, что в одном из них он шутя называет ее «эмансипированной».

Интересен для характеристики героинь Пруса и образ тетки писателя, Домицеллы Ольшевской, которая воспитала его и оказала на него большое влияние. Биограф писателя Людвик Влодек рассказывает, что пани Ольшевская, еще когда не была замужем, подала пример необычайной энергии, открыв в Люблине мастерскую шляп. Она вынуждена была это сделать, так как некогда большое состояние, принадлежавшее ее семье, растаяло. Такой поступок женщины шляхетского происхождения вызвал удивление и неодобрение шляхты, но пани Ольшевская выдержала насмешки.

Современная Прусу критика встретила роман в целом одобрительно. Одним из первых выступил с оценкой произведения Петр Хмелевский. В своей рецензии, появившейся в журнале «Атенеум» в год выхода книжного издания «Эмансипированных женщин», он дает довольно меткую оценку отдельным частям романа:

«Первый том — это прекрасная экспозиция, которая знакомит нас со всеми важнейшими героями и вместе с тем образует законченное целое, будучи картиной нескольких последних месяцев жизни пани Ляттер. С точки зрения художественности этот том является наиболее законченным и может быть отнесен к шедеврам Пруса. Второй том также образует самостоятельное целое, так как действие разыгрывается исключительно на фоне провинциальной жизни; он тоже написан на хорошем уровне, но хуже, чем первый. В третьем томе разнообразие ситуаций богаче, чем в предыдущих, но, может быть, именно вследствие богатства материала в нем не все с одинаковым старанием обработано, очерковости здесь больше, чем в других частях. Наконец, четвертый том, самый важный по содержанию, менее всего удовлетворяет с точки зрения искусства, особенно во второй своей половине; слишком много там дидактического элемента!»

Видный польский критик и публицист, близкий одно время социалистическим кругам, Станислав Бжозовский сравнивал Пруса с Бальзаком. Он пишет в 1906 году: «Прус больше всех писателей нашей эпохи прилагает усилия для того, чтобы понять социальные процессы, происходящие вокруг него… Разве мы не замечаем всей сложности сети социальных отношений, скрытых за психологией пани Ляттер, Норских, Сольских, Бжеских и др. Прус, как и Бальзак, не ограничивается созданием отдельных образов, он создает целые общества, которые, изменяясь и развиваясь, формируют людей».

Особенно высоко оценила польская критика образ пани Ляттер. «Трагедия пани Ляттер и картина Иксинова относятся к лучшим достижениям нашего романического наследия», — читаем мы в монографии о Прусе Зыгмунта Швейковского. «Пани Ляттер, — пишет известная публицистка Ирена Кшивицкая, — это Цезарь Биротто и Горио в юбке, с той только разницей, что в ней отец Горио постоянно борется с Цезарем».

Споры в критике вызвал образ Мадзи. Некоторые исследователи нашли этот образ неубедительным. Например, Петр Хмелевский считает, что «образ Мадзи Бжеской как замысел прекрасен, как художественное исполнение — неудачен… Поражает в ней прежде всего слишком большая, неправдоподобная, если иметь в виду ее воспитание, наивность…» Этой точке зрения противостоит оценка Ирены Кшивицкой: «Мадзя — это женский вариант „Идиота“ Достоевского… Сомневаться в реальности такой доброты означало бы сомневаться в реальности каждого таланта только потому, что он редко встречается». Образ Мадзи представляется убедительным и современному критику Дануте Бжозовской. «Уже сама симпатия, — пишет она, — какую мы чувствуем к героине Пруса — а кто же не любит Мадзи Бжеской из „Эмансипированных женщин“! — показывает, что этот образ сделан не из бумаги». Данута Бжозовская вслед за Марией Домбровской обращает внимание на теплый юмор, который использован писателем при создании образа Мадзи. «Именно юмор придает Мадзе теплоту и прелесть», — пишет она.

Четвертая, последняя часть романа вызвала много справедливых упреков критики. Уже приводилось высказывание Петра Хмелевского, который считает эту часть «важной по содержанию», но отмечает ее художественную слабость. О растянутости изложения, неубедительности некоторых образов, фигурирующих в этой части, пишут и другие исследователи.

«Превосходный образ милого недотепы Дембицкого, — пишет Ирена Кшивицкая, — Прус выкупал в теплой и мутной воде псевдонаучного мистицизма и этой водой разбавил четвертую часть своего романа». Современный исследователь творчества Пруса Генрик Маркевич справедливо указывает на то, что в этом романе писателя ослаблена критика буржуазно-шляхетского общества по сравнению с его предшествующими произведениями, что писатель испытал влияние идеалистических философских концепций, получивших большое распространение к концу XIX века, «Главная атака Пруса, — пишет он о четвертой части, — направлена против философского материализма».

«Богатство человеческих характеров, разнообразие проблем, введение разных социальных слоев, грустная и незабываемая прелесть главной героини, благородная простота стиля, юмор высокой пробы», — как писала о романе Ирена Кшивицкая, обусловили «Эмансипированным женщинам» прочное место в истории польской литературы.

1

…я люблю белый в сочетании с красным и синим. Это из любви к Французской республике. — Белый, красный и синий — цвета французского национального флага. Здесь намек на ассигнацию в 25 руб., которая тогда была белого, красного и синего цвета.

2

Нашли страну, где померанец зреет… — начало стихотворения Адама Мицкевича «К Н. *** — Обращение к Неаполю» (по мотивам Гете, 1829), мелодию на слова которого написал Станислав Монюшко.

3

Я как раз читала свою статью, которую пан Владислав берет для «Пшеглёнда»… — Имеется в виду «Пшеглёнд тыгоднёвы» («Еженедельное обозрение») — орган позитивистов, выходивший в Варшаве с 1866 года под редакцией Адама Вислицкого. Здесь было опубликовано много статей о равноправии женщин.

4

Черт возьми (франц.)

5

Кстати (франц.)

6

«Мысли о религии» (франц.)

7

Конечный итог (лат.)

8

Жаворонком звонким… — начало арии Гальки из оперы «Галька» Станислава Монюшко.

9

…Где ты вчера так красиво декламировал «В Швейцарии». — «В Швейцарии» — поэма Юлиуша Славацкого, написанная в 1834 году.

10

Что это за барышня? (франц.)

11

Во-первых (лат.)

12

Во-вторых (лат.)

13

Я воротился из страны печальной… — Этот и последующие фрагменты из стихотворения Адама Асныка (1838—1897) «Орфей и вакханки». Перевод Д.Самойлова.

14

Гряди, святой дух (лат.)

15

Отпущаю тебе согрешения твои во имя отца и сына… (лат.)

16

Господи, помилуй! (древнегреч.)

17

Да и у меня есть могила, которой никто не помнит… — Намек на то, что жених панны Цецилии погиб, очевидно, или в восстании 1863 года, или в ссылке. В условиях царской цензуры нельзя было писать об этом открыто.

18

До свидания (франц.)

19

Дух дышит, где хочет (лат.)