Борис Николаевич Пшеничный
      УЙТИ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ
      Кажется, здесь... Вход был прямо с тротуара, его пробили, видимо, много позднее, чем построили здание, и издали он напоминал пустую нишу для рекламных щитов. Одна только наспех привинченная дверная ручка давала понять, что здесь вход... Марио еще раз осмотрел дверь и стену - никакой вывески, и тем не менее он решил войти.
      Крохотная прихожая отгородила его от уличного шума. Под потолком лениво помигивала неоновая лампа. Чем-то пахло - не то сыростью, не то затхлостью, а скорее - тем и другим вместе. Наверняка помещение не проветривалось, и не похоже, чтобы сюда часто заходили люди.
      Марно стоял, все еще сомневаясь, туда ли попал и стоит ли толкаться в следующую дверь. Он так долго искал работу, что потерял всякую надежду, и не хотел услышать очередной отказ, лучше уж сразу повернуться и уйти. Да и едва ли это та контора, где могут чтото предложить. Может, вообще его дурачат и адрес дали какой попало, наугад, лишь бы что написать... Иди же! - подтолкнул он себя. В конце концов ничего страшного, если не туда занесло. Извинится, покажет эту вот записку, которую всучил ему в сквере какой-то тип.
      - Что вы там застряли, проходите! - услышал он слабый, но требовательный голос из-за двери.
      Комнату, такую же тесную, что и прихожая, заполняли канцелярский стол и два полукресла, и это все, никакой другой мебели. Он, пожалуй, не сразу обратил бы внимание на более чем скромную обстановку, встреть его хозяин офиса. Но тот стоял спиной у единственного окна, задрапированного тяжелой бордовой тканью. Странная манера встречать посетителей!
      Ему можно было дать лет семьдесят или даже больше. Субтильность обычно скрадывает годы, а тут тощая фигура старца. Обширная лысина сползала с макушки на затылок. На фоне окна слегка просвечивали хрящи ушей - единственное, что молодило его, - как у девушки.
      - Еще минута, и вы бы меня не застали. - Мужчина повел острым плечом, но не повернулся.
      - Я уложился, тут написано: с двух до трех. Трех еще нет.
      - Кто передал записку, заметили?
      - Сунул в руку и испарился, я опомниться не успел. Чернявый такой, с полгода у парикмахера не был. В темном свитере, левый рукав потерт - это от баранки, должно быть, в машине и спит.
      - Стоп, стоп! - Спина наконец повернулась. В Марио уперся бесстрастный птичий взгляд. - Опомниться не успели, а рисуете полный портрет.
      - Когда вот так, на улице, тебе что-то суют, приходится смотреть в оба.
      - И все же... Сразу, говорите, ушел?
      - Испарился, только губой шлепнул. Ну и губы...
      - Похоже. Так что губы?
      - Верхняя - узкая, шнурочком, нижняя висит на подбородке. Челюсть утюгом вперед. Горилла краше.
      - Ну, это вы слишком. Насколько я знаю, он даже пользуется успехом у женщин. - Хозяин офиса с возрастающим интересом смотрел на посетителя. - Память прямо-таки фотографическая. Охотно взял бы вас к себе. Итак, вы ищете работу?
      Вот именно, в самую точку. Угадал, лысый черт. Марио переступил с ноги на ногу. Выходит, его здесь знают. Возможно, за ним присматривали. Как это он ничего не заметил.
      Человек с птичьим взглядом не стал ждать ответа.
      - Если не возражаете, - сказал он, - встретимся завтра. Здесь же, с двух до трех. Постарайтесь не опоздать.
      Марио затосковал. Почему завтра, а не сегодня? Надо понимать, ему ничего пока предложить не могут. К чему тогда эти смотрины? С таким же успехом они насмотрелись бы друг на друга завтра.
      Надежда на работу тонула в глубоком омуте. Птичий взгляд уловил скачок в настроении посетителя, но истолковал по-своему.
      - Разумеется, эти два дня будут оплачены.
      Надежда вынырнула.
      - А насчет того малого, с запиской, вы напрасно так. Не красавец, верно, но и не монстр. Временами он бывает даже симпатичен...
      На следующий день Марио не стал искушать судьбу. Не надеясь на муниципальный транспорт, он задолго до срока подобрался поближе к кварталу, где находился офис, и теперь отсиживался в кафе за пустым столиком. Голод вызывает злость, ожидание - беспокойство. Безотчетное злое беспокойство овладело им еще утром и сейчас накатывало тяжелыми штормовыми волнами, справляться с которыми становилось все труднее. Газета, оставленная кем-то на столике, раздражала - ломким шуршанием, жирным скопищем букв, которые никак не складывались в слова, а слова в предложения. Пробовал отвлечься за счет посетителей - те испуганно ежились, встретив его взгляд... С противоположной стороны улицы прямо в окна кафе смотрело табло электрочасов, тем не менее он то и дело поглядывал на свои и даже потревожил соседа, заставив его доставать из-под живота допотопного карманного "швейцарца" и подслеповатыми глазами рассматривать циферблат.
      Нет, он не боялся опоздать и не торопил время. Скорее наоборот - страшился той минуты, когда нужно будет встать и идти. Это было ожидание приговоренного: оставшиеся минуты тянутся страшно медленно, а когда они истекут - конец. Знать бы, кто и к чему его приговорил. В поисках работы он обошел чуть ли не все городские конторы, и везде ему откровенно говорили "нет". Теперь же его выслеживают, странным образом назначают встречу, а когда он приходит, - напускают еще большего тумана. Он и сейчас понятия не имеет, что ему могут предложить и предложат либольно уж подозрительно все. Не нравились ему ни отвисшая губа, ни птичий взгляд, ни сам затхлый офис. Ровно в два он покинул кафе, пересек улицу и пошел по тротуару до перекрестка. Там нужно было повернуть за угол, чтобы почти сразу выйти к знакомой двери. И он повернул, вышел, однако двери не увидел. Проем в стене закрывала реклама: с щита на всю улицу улыбалась шикарная красотка с пуделем на руках. Казалось, и пудель улыбался, приглашая посетить салон собачьего сервиса.
      ...облезлый рыжий пес рылся в мусорной куче, беспокойно озираясь и вздрагивая при каждом громком звуке. С поджатым хвостом и приспущенным задом он походил на гиену, а когда оглядывался, глаза его пылали сухим огнем, как у затравленного зверя. Временами он извлекал из груды хлама что-нибудь съедобное или промасленную бумагу и жадно сглатывал. "Эй, мальчик, покорми собаку. - Обросший мужчина достал из полуоборванного кармана пальто мятую булку, переломил ее и половинку вложил в руку Марно. - Иди же, видишь, какая голодная". Марио сделал несколько шагов и остановился. Заметив его, пес насторожился, перестал жевать. Из пасти нелепо торчал клочок бумаги. "Иди, ступай, не бойся", - подстегивал мужчина пропитым хриплым голосом. Марио вытянул руку с куском булки и так продвигался к влажной пасти. "Смелей, мальчик, она не кусается". Ему оставалось сделать два-три шага, когда рыжее пятно метнулось навстречу. Последнее, что он помнил, - хриплый хохот уходящего со свалки мужчины... Очнулся он в больнице от острой боли укола. Потом были еще уколы, много уколов...
      Марио тупо смотрел на улыбающуюся с рекламного щита красотку и не мог понять, при чем тут какойто собачий салон, когда ему нужна дверь, за которой его ждут с двух до трех. Ему ведено не опаздывать, но как успеть, если не знаешь куда. С большим успехом он мог бы поджидать поезда на автобусной остановке и еще надеяться, что тот прибудет по расписанию. Сзади кто-то подошел, тронул за плечо.
      - Полковник ждет в другом месте. Поехали.
      Это был тот же малый, что вчера в сквере передал ему записку с адресом. Правда, узнать его было трудно. Он успел подстричься, сменил свитер на кожаную куртку и даже каким-то образом ухитрился подобрать нижнюю губу, она не казалась теперь такой неприличной. Он слегка подтолкнул Марио к машине, припаркованной в двух шагах, а чтобы как-то оправдать свою настойчивость, недвусмысленно пояснил:
      - Приказано доставить.
      Марио не стал дожидаться вторичного приглашения.
      - Далеко ехать? - спросил он, усаживаясь на заднее сиденье.
      Водитель, казалось, не слышал. Он уверенно втиснул машину в автомобильный поток, демонстративно включил приемник, давая понять: лучше плохая музыка, чем твои праздные вопросы. Марио откинулся на спинку сидения, расслабился. В его неустроенную аморфную жизнь вторглась чья-то воля в лице какогото полковника, и он не видел пока причин противиться ей или как-то влиять на события. Обнадеживали сами события: что-то делается, что-то происходит. Все лучше, чем изо дня в день слоняться по городу и знать, что тебе ничего не светит. Предложи ему сейчас: пошли грабить банк, и он, пожалуй, согласился бы. Ни на что хорошее он не надеялся, только ждал: ну, а что дальше?
      Он не удивился, когда, проскочив окраинные квартчлы, они выехали на загородное шоссе. Спокойно воспринял и ограждение в три ряда колючей проволки, и вооруженных охранников, придирчиво осмотревших машину, и автоматический шлагбаум на въезде в зону. В том мире, где приказывают, вполне естественны проволока, охрана, зона и еще многое такое, с чем не имеют дела люди, далекие от полковников и приказов. Он, конечно, желал бы другого, его больше устроила бы работа, а не служба, но выбирать не приходилось.
      С той минуты, когда он сел в машину, еще раньше - когда услышал "приказано доставить", Марио пребывал в состоянии душевного анабиоза: все видел, все замечал, но не реагировал. Чувства его были парализованы.
      Несколько ожил он лишь, когда машина, миновав контрольно-пропускной пункт, въехала в густой парк и на малой скорости под баюкающий шорох шин покатила по лабиринту ухоженных аллей. Розоватый песочек, мытый-перемытый частыми поливами, мирный строй сосен, а еще больше ровный, без единой плешины травяной покров, словно землю застелили зеленым плюшем, никак не вязались с тем, что ожидал увидеть Марио. Слишком резок был переход, в глазах еще тянулись серые нити колючей проволоки. Он обманулся в своих ожиданиях, или его обманули, и теперь не знал, радоваться ему или готовиться к худшему.
      Они плутали довольно долго, забираясь в глубину парка. Временами в просвете стволов просматривались какие-то строения, очень похожие, и он подумал: не кружат ли они вокруг одного и того же места.
      Машина остановилась перед двухэтажным коттеджем с высоким крыльцом. Вислогубый заглушил мотор, но остался сидеть за рулем.
      - Приехали? - спросил Марио, не зная, что ему делать: выходить или ждать, пока пригласят.
      Водитель не ответил.
      - Это здесь? Мы приехали? - настойчиво переспросил Марио.
      Тот даже ухом не повел.
      Марио вышел из машины, направился было к крыльцу, но вернулся.
      - После парикмахера на тебя смотреть можно. Хочешь, дам еще один совет: попроси кого-нибудь прочистить тебе уши.
      Он не мог не сказать ему этого. Должно быть, вислогубому передали, как он обрисовал его вчера в офисе, и теперь корчит из себя обиженного. Что ж, пусть знает, все так и было, и Марио от своих слов не отказывается.
      Человек с птичьим взглядом встретил его как старого знакомого. Пожал руку, подхватил под локоть, повел по дому. И был он куда словоохотливей, чем тогда, в офисе.
      - Вам повезло, Марио Герреро, вы счастливчик. Если бы меня попросили назвать человека, который родился в рубашке, показал бы на вас, честное слово. - Он, казалось, задался целью ошарашить Марио, распинаясь по поводу какого-то неожиданно подвалившего счастья, не называя в то же время это счастье по имени.
      - Вы вытянули выигрышный билет, - продолжал он. - После всех мытарств, неудач с работой... Впрочем, не скрою, тут мы приложили руку. Вам, кажется,. неплохо было в "Телесервисе". Вас не удивило, почему вдруг предложили уйти? Это по нашему настоянию. И потом, куда бы вы ни обращались, мои люди опережали вас, и вам отказывали. Признаваться в этом не очень приятно, но вы, надеюсь, поймете. Я сам не сторонник подобных методов, однако в данном случае... Нам нужно было, чтобы вы пришли сюда, и вот вы пришли...
      Они поднялись на второй этаж, обошли несколько обстоятельно обставленных комнат - с заказной мебелью, гобеленами, картинами, но Марио было не до интерьеров. Откровения лысого тщедушного человека,. вцепившегося в его локоть, обухом били по голове. Тот, видимо, намеренно затеял этот разговор во время экскурсии по дому, чтобы снять его остроту. Если нельзя избежать неприятных объяснений, - объясняйся на ходу.
      - Вы говорите об этом так, словно нечаянно пересолили тарелку супа. - Марио попытался высвободить. локоть, но не тут-то было.
      - В чем-то вы правы, - поспешил согласиться человечек, еще сильнее сжимая его руку. - Поверьте, я глубоко сожалею, что обошлись с вами, возможно, несколько круто. Когда нет времени, приходится пережимать. Зато теперь вы будете вознаграждены. Забудем, что было. Для вас начинается новая жизнь, и мне хотелось бы, чтобы мы стали друзьями. Понимаете, настоящими друзьями.
      Вот теперь он отпустил локоть и остановился, давая возможность собеседнику почувствовать значимость сказанного.
      - Спрашивайте, спрашивайте, - поощрил он Марио, видя его недоумение. - Готов ответить на все вопросы, от вас у меня секретов нет. Кажется, я не успел представиться. Дэвид Филдинг, комендант Нью-Беверли. Чаще меня зовут полковник Филдинг или просто Полковник, хотя воинское звание к моей работе отношения не имеет. Осталось от прошлого, от армии, я уже двенадцать лет как в отставке. Всегда что-нибудь остается от прошлого. Одного моего приятеля еще в детстве прозвали Барабаном, говорил без умолку. Так, представьте, к пятидесяти годам он потерял голос, а прозвище осталось, так и умер Барабаном.
      - Простите, Нью-Беверли - военный объект?
      - О нет, нет. Так называется местечко, райский уголок. Когда-то здесь было поместье, частное владение. Сейчас - филиал Национального биологического центра. Слышали о таком? Учреждение сугубо научное и с оборонным ведомством никак не связано. А вы имеете что-то против военных?
      - В общем нет, но я служил, не так давно, и еще не прошла оскомина.
      - Понимаю, приказы, муштра... Между прочим, там, где вы служили, о вас прекрасно отзываются. Аттестация отличная.
      ... с призывного пункта их повезли на вокзал, загнали в вагоны и отправили куда-то в ночь. Новобранцы разбрелись по купе, горланили, курили, отхлебывали из горлышка виски, передавая бутылки друг другу. Их вырвали из родной почвы и еще не посадили в другую. Время для них остановилось, пространство утратило протяженность. Безликие, безымянные, разом освобожденные от каких-либо забот, они балдели от ощущения собственной невесомости... Ему нужно было как-то заявить о себе, за что-то зацепиться, чтобы его не унесло стадным ветром. На ближайшей станции он выскочил на перрон, купил у ночного парикмахера самый дешевый одеколон и вылил на себя весь флакон, до капли. Лежа потом на верхней полке и слушая брань внизу ("Провонял весь, сволочь!"), он испытывал тихое удовольствие: это от меня разит, это меня поносят. Теперь он уже не боялся потеряться в этом зыбком мире...
      Тот явно бравировал своей осведомленностью, в его птичьем взгляде блеснуло масло самодовольства. Марио поежился. Не очень-то приятно, когда кто-то знает всю твою подноготную, а ты об этом человеке ровным счетом ничего, даже имя только что услышал.
      - И давно вы за мной шпионите? - спросил он.
      - Не люблю этого слова, оно дурно пахнет. Мы изучали вас около трех месяцев. Это не так много. Человек - чертовски сложная штука.
      - Что же вы узнали?
      - Все, - скромно сказал полковник Филдинг. - Все, что нас интересовало. Не сочтите за хвастовство: мне известно о вас больше, чем вам о себе. Не верите?
      В такое трудно поверить. Марио испытывал чувство, знакомое по нелепым снам - тебя застают голым, и ты не можешь ни скрыться, ни прикрыться.
      - Может, скажете, кто мои родители? - спросил легко, с улыбкой, а внутренне сжался, напрягся. Вдруг тот и вправду все знает.
      Полковник смутился.
      - Но и вы их не знаете, - не сразу сказал он. - Верь я в пришельцев, было бы проще. Женщина, которой давно уже нет, убедила соседей, что подобрала мальчонку на улице, и, похоже, это правда. Врать ей не было смысла, она сама едва перебивалась, не то что обзаводиться еще обузой. Такие бросают детей, а не приводят в дом. Пожалела, видимо. Кроха едва умел ходить, даже имени не мог назвать, двух лет не было.
      Марио жадно слушал. Этого он действительно не знал. Себя он помнил уже в приюте, а что раньше - никто не рассказывал и вряд ли кто мог рассказать. В приют его сдали соседи той женщины, которая вскоре неожиданно исчезла - уехала или умерла, оставив найденыша одного в комнате. Звали его Марио (со слов тех же соседей), фамилию списали с ее документов, что было логично - вдруг пропавшая объявится и станет искать мальчонку.
      - Будем считать, что вы без родителей, круглый сирота, и не спрашивайте о том, чего нет. - Полковник говорил слабым, болезненным голосом, но прекрасно соразмерял его силу, собеседнику не надо было напрягать слух, хотя будь здесь кто посторонний, он едва ли что расслышал.
      Путешествие по дому заканчивалось. Они обошли весь коттедж и никого не встретили. Правда, нежилым он не казался, а одна из секций наверняка принадлежала женщине - Марио приметил косметический столик со свежими следами пудры... Спустившись на первый этаж, они прошли в левое крыло, к самой последней двери. Полковник опередил Марио, первым вошел в просторную комнату, обставленную под кабинет.
      - Вот вы и у себя, - с облегчением сказал он. Видимо, разговор с Марио стоил ему немалых сил. - Там спальня, остальное найдете сами. Словом, это ваши апартаменты, если не возражаете. Вход через крыльцо, вы уже знаете. Есть еще один. Обживайте, я вас пока оставлю.
      - Минутку, полковник Филдинг. - Марио остановил его в дверях. - Вы ничего больше не скажете?
      - У нас еще будет время поговорить. А что вас интересует?
      - Прежде всего - работа. Что я буду делать?
      - Делать? - переспросил Полковник. - Откровенно говоря, не знаю. Но вам скажут, не беспокойтесь.
      ... за ужином по столам пошел слух, что кого-то забирают. Якобы в полдень, когда приютская братия бесилась на спортплощадке, приезжали двое, были у попечителя, обо всем договорились, осталось только оформить бумаги... Девяносто семь стриженых голов склонились над тарелками. Кого из них? Время от времени в приют наезжали неведомые дяди и тети, шли с попечителем в канцелярию и там, закрывшись, делали что-то такое, после чего освобождалась одна из кроватей, а спавший на ней воспитанник исчезал навсегда, забыв на радостях попрощаться с товарищами. В такие дни Марио, напрягая воображение, пытался представить, что там происходит - за тяжелой .дверью канцелярии, и как так получается: вот они бегают, гоняют мяч, дают друг другу подзатыльники, и вдруг один оказывается не такой, как все, его уже выбрали, только он ничего еще не знает... Рисовалась огромная во всю комнату рулетка, стремительно вращающиеся цветные кольца и крохотный блестящий шарик - он беспорядочно скачет, будто ищет, куда ему спрятаться от жалящих жадных глаз... У Марио похолодело в животе - там спрятался блестящий шарик. Он почувствовал это еще днем, когда Рой отозвал его с площадки и повел к беседке, а потом, так и не сказав, что ему нужно, отпустил иди играй. Беседка стояла перед канцелярией, как раз напротив окон... После ужина, задержавшись, он подкараулил Роя в пустом коридоре. "Это правда, что приезжали выбирать сына?" Воспитатель тольжо улыбнулся. "Кто они?" - задохнувшись, спросил Марио. "Я их не видел. - Рой провел рукой по его стриженой голове. - Потерпи, скоро узнаешь"...
      Где-то и сейчас застрял шарик судьбы, но Марио, сколько ни вслушивался в себя, не ощущал его холодящего присутствия. Одна настороженность и подозрительность.
      Оставшись один, он с пристрастием осмотрел "свои апартаменты". Не зная еще, какие у него на них права и как долго он пробудет здесь, тем не менее пошел с ревизией и начал прежде всего с рабочей комнаты. Ее благопристойный вид и даже претензия на уют домашнего кабинета внушали недоверие. Не такая он важная персона, чтобы иметь кабинет, и если кому-то захотелось, чтобы он находился именно в этой комнате, то это неспроста. Наверняка она нашпигована всякими "глазами" и "ушами", и сейчас кто-то, может, тот же Филдинг, уже наблюдает за ним, усевшись у телеэкрана. Вот вам! - Марио мысленно манипулировал пальцами. С ним эти штучки не пройдут. В "Телесервисе" он кое-чему научился.
      Первый осмотр ничего не дал, тогда он пошел по второму кругу, ощупывая и простукивая стены, мебель, оконные рамы. Где-то должен быть кондиционер, в помещение проникала струя прохлады. Присмотревшись, Марио увидел под потолком едва заметную полоску фильтра. Пришлось двигать тяжелый стол, громоздить на него стул, чтобы достать и отвести пластиковую крышку.
      - Что вы там прячете?
      Он чудом удержал равновесие. В дверях, насмешливо улыбаясь, стояла женщина в голубом халате и туго обхватывающей голову шапочке. По виду ее можно было принять за лаборантку или медсестру. Должно быть, она уже порядком находилась в комнате и наблюдала за его действиями.
      - Не прячу, ищу, - в тон ей ответил он. - Не подскажете, где искать? Вы избавите меня от лишних хлопот.
      Женщина прошла на середину комнаты. Дверь осталась открытой.
      - Не трудитесь. У нас кто ищет, тот рискует потерять. Пожалейте мебель.
      - Вы пришли, чтобы сказать мне это?
      - Пришла посмотреть на Марио Герреро. Говорят... объявился у нас такой.
      - И как я вам? - Марио спрыгнул со стула, стал разбирать свое сооружение.
      - Для кинопробы, возможно, годитесь. Но я не режиссер. Биолог, Сьюзен Маккали, если вас интересует.
      - И на том спасибо. Вы первая, кто сразу назвал себя. Или здесь не принято представляться?
      - Как вам сказать... В каждом доме свои порядки. Мы все больше значим по обязанностям, чем по именам, так что не удивляйтесь, потом привыкнете. Полковника вы уже знаете. Если услышите "Кормилица" - это я.
      - По части, значит, питания?
      Сьюзен засмеялась.
      - Приблизительно так.
      - Боюсь, мне трудно будет называть вас Кормилицей. Слово какое-то...
      - Нормальное слово, - перебила она и подошла ктелефону. Приглашу коллег, если не возражаете. - И в трубку: - Приходите, я у него.
      "Коллеги" были, видимо, где-то поблизости. Через две-три минуты вошли двое, в таких же голубых халатах и шапочках, что и Сьюзен.
      Поначалу, пока они стояли рядом, Марио показалось, что перед ним если не близнецы, то по крайней мере родные братья. Одного роста, примерно одних лет, одинаково сложены и уж совсем схожие лица. Но стоило им разойтись - и сходства как не бывало. Тот, что справа (Жан Трене - представила его Сьюзен), шагнул порывисто, стремительно, будто взял спринтерский старт. Не в пример ему Эгон Хаген (его тоже назвала Сьюзен) переместился, даже не поколебав воздуха, - мягким женским шагом; он, казалось, плыл, а не ходил. Присмотревшись, Марио найдет в них потом больше различий, чем схожего, и все же первое впечатление останется: два сапога - пара.
      Голубые халаты обошли его с двух сторон, словно так им удобнее было рассматривать - одному справа, другому слева. Откровенно, не заботясь о приличиях, они глазели на него, как на морское чудо, случайно попавшее в их сети.
      - Что ж, ему видней, - пробормотал непонятное Трене и с тем направился к двери.
      - Извините, дела, - поплыл за ним Хаген.
      Знакомство, видимо, закончилось. Марио мрачно посмотрел им вслед.
      - Вы чем-то недовольны? - невинно спросила Сьюзен.
      - Они заслуживают хорошей взбучки.
      - Ого! Да вы агрессивны... Постарайтесь принять нас такими, какие мы есть. И не осложняйте, смотрите проще. Ведь мы теперь в одной упряжке.
      - Если вы Кормилица, то кто они?
      - Жан - Учитель, а Эгон - Доктор. Вам это что-нибудь говорит?
      Он смотрел на нее, ожидая продолжения. Должна же она догадаться, что именно хочет он услышать от нее. Если здесь не сумасшедший дом, то какую роль уготовили ему в этом шутовском раскладе званий и должностей?
      Но она не поняла или не захотела понять.
      - А я? Кто тогда я? Или пока еще вне игры? - не отступал он.
      - Разве вам не сказали? - Она изобразила удивление. - Вы - Сын.
      - Занятно. Почему не внук, не шурин или какой-нибудь племянник? Если сын, то, интересно, чей.
      Сьюзен - и это казалось странным - вполне серьезно воспринимала его вопросы и отвечала без тени улыбки. Она слышала в них нечто другое, скрытое и недоступное для него самого. Где-то был иной мир, со своими реалиями, о которых он даже не имел понятия, и получалось так, что говорили они вроде бы об одном и том же, но из разных миров и потому совсем не однозначном.
      - Мне трудно сейчас объяснить, вернее, вам трудно пока понять. - Сьюзен пыталась навести хотя бы условные мосты взаимопонимания. - Что бы я ни сказала, вызовет лишь недоумение. Вдруг еще испугаетесь. Вы не из нервных? Лучше подождать. Освойтесь, осмотритесь. Для начала побродите по Беверли и возьмите кого-нибудь в провожатые, попросите того же Полковника.
      - А если вас?
      - Могу, пожалуйста, и я, только не сейчас...
      Ее перебил писк зуммера. Сигнал возник, казалось, из воздуха, и Марио задержал дыхание, пытаясь угадать, откуда идет звук. Сьюзен отвернула обшлаг рукава, обнажив циферблат часов.
      - Зовут, надо идти. - Ее словно подменили: стала суетливой, заторопилась. - Хотите, ждите, после шести,
      ... на ранчо они приехали затемно. С трудом подбирая слова, они объяснили, что жить он будет здесь и что теперь он их сын, а они его родители. Женщина с усталым лицом и большими печальными глазами все пыталась улыбнуться и для чего-то спросила, стесняясь своего вопроса:
      "Ты согласен?" У Марио не хватило сил разомкнуть спекшиеся губы, он был раздавлен свалившимися на него переменами. "Чего уж там, куда теперь деваться, согласен", - ответил за него высокий сутулый мужчина и обратился к женщине:
      "Ты давай, жена, накорми нас, время ужинать".
      Каким-то внутренним слухом Марио уловил значение слова "нас", приобщившего его к мужской половине дома. Он побрел вслед за мужчиной мыть с дороги руки...
      - Я ведь уже трижды был сыном, - сказал он Сьюзен, когда они, встретившись после шести, шли по парку. - Родителей не помню. Потом были приемные. Вначале какая-то женщина, тоже не помню, говорят, она вскоре куда-то подевалась. Из приюта меня взяла чета фермеров. И опять не повезло. Через месяц, я и привыкнуть не успел, несчастный случай...
      - Сгорели в автомобиле, и бедняжку Марио вернули в приют, - досказала Сьюзен. - Везучим вас не назовешь, рок какой-то...
      Он пожалел, что ударился в воспоминания. Не мог свыкнуться с тем, что здесь все о нем знают.
      - А вот Полковник считает, что я счастливчик, в рубашке родился.
      - Поживем - увидим, - приглушив голос, отозвалась она. Что-то ей не понравилось: то ли ссылка на Полковника, то ли его отношение к появлению Марио в Нью-Беверли - к добру ли, к худу...
      Они уже добрых полчаса прохаживались по парку, и поначалу Марио решил, что идут они без определенного маршрута, куда глаза глядят. Но когда он на перекрестке аллей попытался свернуть - не все ли равно, в какую сторону идти, - Сьюзен увлекла его за собой прямо. Пройдя еще немного, они сошли с дорожки, побрели по траве, ощущая под ногами ее упругую силу. По тому, как Сьюзен, прервав разговор, ускорила шаг, Марио понял, что в их прогулке была все-таки цель и что сейчас цель эта совсем рядом.
      Он внутренне подобрался, приготовился, и все же видение застало его врасплох. Только что они пробирались сквозь кустарник, и вот уже деревья разом расступились и вытолкнули их на обширную поляну, посреди которой высилось странное, ни на что не похожее строение.
      По экзотическим китайским открыткам он представлял, как выглядит пагода, и то, что стояло сейчас перед ним, отдаленно напоминало ему буддийский храм. Было в нем что-то и от астрономической обсерватории. Многоярусный архитектурный гибрид с массивным высоким цоколем и гигантским куполом походил на человека, который сидел, подобрав по-восточному ноги, и, запрокинув голову, отрешенно смотрел в небо.
      - Это наша Башня, - сказала Сьюзен, и слова ее прозвучали торжественно.
      Он не замечал прежде за собой пристрастия к архитектуре, без всяких эмоций проходил мимо старинных и ультрасовременных зданий. Даже пышные охранные доски на их стенах не пробуждали в нем интереса. Однажды забрел случайно на развалины какого-то замка, битый час лазал по замшелым стенам и башням, но ничего кроме усталости и скуки не испытал и был смущен своим равнодушием, узнав на выходе, что это шедевр средневекового зодчества.
      Но сейчас сладостно кружилась голова. Невидимые токи притягивали его к Башне.
      - Здесь только молиться. Или приносить жертву богам.
      - И что бы вы предпочли: молиться или быть жертвой?
      - Быть богом, - сказал он.
      - Опоздали, - улыбнулась Сьюзен. - Место занято. Здесь живет Он.
      - Хозяин Нью-Беверли? Ваш шеф?
      - Он это Он, у Него нет имени, нет должности и нет слова, чтобы назвать, - только Он.
      - Но что-то этот "Он" собой представляет? Или так трудно объяснить профану?
      - Вам-то как раз легко, сложнее объяснить специалисту. Представьте человеческую голову размером... ну, скажем, с письменный стол. Мы вырастили мозг, огромный живой мозг. Она с надеждой посмотрела на Марио - способен ли он если не осознать, то хотя бы поверить в чудо. Выражение его лица, видимо, не вдохновило ее.
      - Он находится здесь, - скучно продолжила она. - Все мы, филиал, собственно, обслуживаем Его. Там вон, отсюда не видно, моя лаборатория, или Кухня, готовим физраствор.
      - Вот почему Кормилица, понятно.
      По губам Сьюзен скользнула усмешка: что, мол, тебе понятно, молчал бы уж.
      - На сегодня хватит, - сказал она. - Возвращаемся.
      - Мы не зайдем посмотреть? - спросил Марио.
      Его тянуло в Башню.
      - Он не впустит. Когда нужно - сам даст знать.
      Этот день, казалось, никогда не кончится. Вечером были еще две встречи. Вначале пришел Полковник.
      Чем-то озабоченный, он расхаживал по комнате, как у себя в кабинете, не обращая внимания на вопрошающие взгляды Марио. Лысина его ярко вспыхивала, когда он проходил под люстрой, и угасала матовым отблеском в дальнем углу. Должно быть, сегодня она не раз покрывалась испариной и сейчас щедро лоснилась от обильных выделений.