Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Предательство Риты Хейворт

ModernLib.Net / Современная проза / Пуиг Мануэль / Предательство Риты Хейворт - Чтение (стр. 6)
Автор: Пуиг Мануэль
Жанр: Современная проза

 

 


Пакита однажды целовалась с этим Катальди. Только в сиесту еще светло. Мне он не нравится, ростом не выше меня, до сих пор ходит в коротких штанишках, а у самого ноги уже все волосатые. Но Паки не дождалась исповеди, потому что было много народу, и пошла на бульвар, чтобы пройти мимо бара и поглядеть на инструктора, до чего она мне надоела, все твердит, что он ее тоже любит, такой взрослый мужчина. Паки молится за бедных и за погибших на войне, а больше ни за кого. Катальди предложил Паки поцеловаться, и она согласилась, но только при Пардо. И они всегда стоят там и долго разговаривают, а Катальди рассказывает про больших парней, что они делают со служанками, он им все рассказывает, если Паки показывает попку, Пардо свою всегда показывает и еще просит, чтобы Катальди показал Паките, что у мальчиков есть. Они уже сколько раз видели; я не хочу туда, после обеда мы ходим с папой на площадь и учим Тото ездить на велосипеде. А потом возвращаемся спать, Тото не ложится и раскрашивает артисток. Увидел бы сейчас его отец, отругал бы, но Тото прячется, и Мита тоже его не видит, а то бы уже рассказала Берто. Вот папа его видит, потому что тоже не спит в сиесту и проверяет, в каком порядке лежат бумажки про кино, и сиеста проходит быстрее, а то, если мама не хочет гулять до парка, папа не знает чем заняться, и в кафе он не идет, чтобы быть рядом, если мама его позовет, мама зовет из комнаты тихо-тихо, чтобы Берто не проснулся, а то они с Митой спят через комнату, и, если ей нужен аспирин, папа приносит, а пока она его не зовет, папа экзаменует Тото: какой фильм показали раньше, а какой после. У бабушки в деревне я никогда не сплю в сиесту, потому что не хожу в школу и встаю поздно, и в сиесту батраки берут меня и Куки кататься на лошади на заднем дворе. Потому что дома у бабушки двор такой большой, как вся площадь в Вальехосе. И у нас есть хлев с коровами, теляточками и новорожденными лошадками, там жеребеночки Куки и один мой, и теперь бабушка зовет нас приехать и посмотреть, как он вырос. Но папа не хочет ехать, потому что ругается с дедушкой. Папа работал здесь в типографии, и выпускал газету, и писал длинные статьи и даже стихи не под своим именем, а иногда у него покупали часть материалов для других газет в больших городах, потому что говорили, что он пишет лучше всех. Это когда папа был холостой. А Тото никогда не ходит в церковь, «твой папа продал типографию из-за твоей мамы», откуда он знает? я в церкви много молюсь, каждое воскресенье, а Мита разрешает ему не ходить в церковь, он еще маленький, — — чтобы знать взрослые вещи, «твой дедушка не хотел, чтобы твоя мама женилась на твоем папе, потому что он был бедный», а два года назад дедушку парализовало. Дедушка не может говорить из-за паралича и говорит медленно и ходит с палочкой, мама сказала, что раньше он укрощал жеребцов, еще до приступа. Его сильно разозлили батраки, и случился приступ. И мама всегда молится за дедушку, а за себя не молится, ничего для себя не просит, лишь бы дедушка вылечился. За что его разозлили батраки? И я должна молиться за маму, чтобы она не умерла, а то каждое утро мама встает и ей плохо, нездоровится, и она плачет при папе, что умрет и оставит малышку одну, это меня. А Тото лучше бы сходил помолился за младенца Иисуса в яслях, чтобы он не мерз, а то его родители были бедняки, и не имели своего дома, и не могли купить ему чем укрыться. Я прочитала один «отченаш» за младенца, но мне надо больше молиться за маму, вот если бы Тото помолился за младенца, было бы теплее той ночью, когда приходят

волхвы; целых двенадцать дней младенец Иисус мерзнет, и ему нечем укрыться. «Хуже всего быть попугайчиком», — сказал Тото, вот непослушный. Попугайчики — это такие мошечки, их называют попугайчиками, потому что они зеленые, как попугаи, только меньше комара, как новорожденный зеленый комарик, а я вчера сидела с зажженным ночником и повторяла таблицу умножения, и тут налетели попугайчики, такие букашечки, они летят на свет и живут всего одну ночь. Хлоп-хлоп — ударялись они в мою тетрадь, а иногда шлеп-шлеп — это они бьются в стену, потому что летают не глядя. Тото сказал: «они живут всего одну ночь», а я не верила, и значит, после им придется умереть, но пока горит свет, они кружатся. И всё вокруг ночника, и когда я гашу свет и молюсь, а Тото сказал: «я тогда начинаю думать про конец света», он что, не молится? Когда я гашу свет, мошечки улетают на потолок и сидят там рядышком, а потом утром все валяются мертвые на полу, и Фелиса их подметает, и в совке полно зеленых мошечек. Я их не прогоняла, пусть немного повеселятся, бедняжки, а то утром они умрут, Тото сказал: «видишь, как попугайчики шлепаются об стенку, это потому, что они не видят, точно слепые», и не знаю, как они различают, кто у них мама, а Тото: «им надо летать вместе и не разлучаться, чтобы знать, кто мама, а кто ребеночек», это пока горит свет, а после они летят на потолок и сидят рядышком, пока не упадут замертво, но, к счастью, все умирают в одно время, а не так, чтобы сегодня мама, а завтра ребеночек, который остался один, вот видишь, быть попугайчиком — не самое плохое? сопляк! Иисусу хуже, он страдает на гвоздях и видит, как страдает Дева Мария у подножия креста, оплакивая его, какой же ты зануда, ведь каждый день бывают новые мошечки, ночью они откладывают яички и все умирают, а на другой день из яичек вылупляются новые мошечки… только тогда мама — это которая отложила яичко, но она уже умерла, «видишь, Тете, детки попугайчиков остаются одни, и некому о них заботиться». Наверное, поэтому они такие глупые и сразу дают себя поймать? не то что комары, которые тут же улетают, и Тото сказал: «вот видишь? хуже всего быть попугайчиком…», они и летать не умеют, бьются в мою тетрадь, правда, они животные, а Тото хуже животного, ему совсем нет дела до бедного младенца Иисуса, замерзающего в хлеву. Тото одно беспокоит: какой страшный будет дьявол в конце света. До чего, наверное, собаки большие стали в бабушкином доме, и щеночки уже выросли. Но вчера я вела себя плохо и снова попросила апельсин. Дедушка поднимался вместе с солнцем, а иногда — еще когда темно было и видел, как встает солнце. Мне папа стишок сочинил, там говорится, что я — солнце, теперь он больше не пишет для типографии, только для меня иногда пишет стишки. Папа меня очень любит, когда мама умрет, а за ней я, бедный папа останется один, и он сказал, что когда поедет продавать вина и не увидит меня много дней, то переоденется святым, как на обложке книги «Святой Франциск Ассизский», и тогда Бог подумает, что он хороший. Папа это говорит понарошку, ведь Бог все знает, только он переодевается и разговаривает с другими святыми и спрашивает их, кто самая красивая девочка на свете и хорошо ли она себя вела, а святые видят все, что захотят. Святые могут и бабушкин хлев увидеть, и как вырос жеребенок, а Бог видит, как Тото прячется, чтобы поиграть и раскрасить лица и платья у артисток, и Пакиту видит — только Бог не смотрит на плохое; когда Паки идет к этой Пардо и к ним приходит Катальди, я тогда не буду смотреть, а то Бог столкнет меня с неба и я упаду быстрее парашютистов, проделаю дырку в жерле вулкана и провалюсь в преисподнюю. И останусь там навсегда, ведь если я один раз схожу с Паки сейчас и послушаю, что рассказывает Катальди, а после покаюсь, то еще смогу попасть на небо или в чистилище, потому что успею покаяться перед смертью, но если я после смерти на них посмотрю, тогда мне несдобровать, как падшему ангелу, который стал Люцифером. Тото хочет, чтобы папа всегда был с ним в сиесту, если не выходит с мамой загорать, а утром папа отводит меня в школу и на обратном пути заходит в кафе, а потом опять сидит с мамой, а потом встречает меня из школы, а потом — обед, а потом идет к Тото и злит его немного, «тебе какая артистка больше нравится? хорошая из „Крови и песка“?», а папа отвечает: «подать ее сюда!», и Тото тогда: «Рита Хейворт? эта вредина?», а папа снова: «подать ее сюда!», и Тото начинает беситься и просит, чтобы он сказал, эта ему больше нравится или та, а папа: «подать ее сюда!» и никогда не отвечает на вопрос Тото. Тото нравится Норма Ширер. А потом, ближе к вечеру, я с папой делаю уроки, потом он отводит меня заниматься на пианино и разговаривает с отцом учительницы, они всегда спорят о религии, потому что папа не верит в священников, а отец учительницы тоже не верит в Бога. А ночью папа не спит, он не может, и когда я верила в волхвов, он говорил, что видел их, потому что они приходят ночью, а он не может спать из-за нервов. Но он больше не хочет работать в типографии, ведь она не его, и из-за этого они ругаются с дедушкой, или не из-за этого? У папы нет ни отца, ни матери, Мите он сказал, что Тото слишком держится за ее юбку, и когда мы приехали в Вальехос, мама прилегла в спальне, а я с Тото играла в магазин, Тото сразу потащил меня играть, так ему не терпелось, он же Паки целый день не видит, ведь Паки теперь все время ходит к этой Пардо, а Тото так и липнет к большим, не хочет водиться с маленькими вроде себя. Ну вот, мы играли в магазин, и Тото составлял список одежды для продажи и написал там столько всяких вещей, а мне ничего не давал делать, все записывал сам, и я не хотела играть дальше, так было скучно, и позвала папу, Тото дал мне бумажку и карандаш, а сам взял другой карандаш, и каждый должен был сделать список, но он сразу исписал свою бумажку, а я не знала, что писать, и папа немножко рассердился и сказал, чтобы я поторопилась, — это он увидел список Тото. И там было написано, что в продаже имеются фланелевые платьица для кукол и маленьких девочек и ленточки под названием «рококо» для младенцев, и я пошла в спальню попросить у мамы платок, чтобы высморкаться, а там папа говорил Мите и маме, что Тото играет с одними девочками и вообще его водят только в кино, где спертый воздух, а Мита отвечала, что он прав, потому что и Берто ей уже говорил: мальчики должны водиться с мальчиками. А когда я вернулась из спальни, Тото вдруг показал мне коробочку, а внутри… целая куча вещей, это он у Паки украл от разных кукол, подарю, говорит, если будешь играть со мной каждый день. А на самом интересном пришла Мита, ей надо было купать Тото, она всегда купает его позже, но тут решила раньше, а Тото не хотел, потому что давно меня ждал, еще когда узнал, что я приеду в Вальехос, и он не хотел купаться, но потом согласился, только если мы будем играть в ванне, пока Мита его купает, но папа не захотел, потому что Тото мальчик. И пока его купали в ванне, я подглядывала через дырочку в замке, но ничего не увидела, потому что ванна стоит сбоку, и под шум воды из крана Мита говорила Тото, что запрещает ему играть в магазин и украденными у Паки вещами и раскрашивать артисток, потому что это не для мальчиков, и что если она еще раз увидит, то он будет наказан и останется без кино. И Тото не заплакал, ничего не сказал, не затопал ногами, как когда папа его злит, но после мне показалось, что Тото больше нет, потому что говорила одна Мита, и я подумала, что Тото от нее убежал, а Мита не заметила и разговаривает сама с собой, но после открылась дверь и они вышли вдвоем, и уж не знаю, как Мита мыла ему лицо, каким мылом, но лицо у Тото сделалось белое-белое, как у артисток, когда он закрашивает их белым карандашом и слышит, что Мита и Берто встают после сиесты, и не успевает накрасить им румянец, и они похожи на мертвых. Я видела мертвую сестру тети Эмилии, она была серо-белая и умерла от туберкулеза и удушья, после двух лет в постели. Не знаю, может, Мита утопила его голову под водой, когда мыла, и поэтому не было слышно, как Тото разговаривает, это он умирал, задыхаясь, и делался серо-белым. Тото вовсю старался вынырнуть и подышать, но Мита топила его, она ведь взрослая и сильнее, топила до самого белого дна ванны, Тото смотрел вверх на мать открытыми глазами, выпученными и синими от удушья, лицо все больше синело, и руки искали, во что бы вцепиться ногтями, но кругом была вода, лучше вцепиться ногтями в простыни, тогда становится легче — но вот он умирает, и больше не старается спастись, и лежит серо-белый. А еще задается, что он в школе круглый отличник. Так ему и надо за упрямство. Бог карает тех, кто не молится. А после он не захотел ничего пить, даже молока, и Мита тогда напекла печенья, потому что мы были у них первый день, но Тото не взял ни одного, хоть и ест все, и подошел ко мне сказать, что мы ни при ком не можем играть, и позвал в курятник, а я не захотела, и он пошел сам со всеми вещами, а в курятнике уже было полно кур, их загоняют спать в пять часов, когда темнеет, и все куры и петух устроились на насесте, а Тото начал их сгонять, чтобы играть и развешивать платья, как в магазине, и вешал на насесте, где спали куры, а служанка услышала все это кудахтанье и подумала, что в курятнике вор, и позвала Миту, а Мита от страха позвала Берто, и они пошли с Берто и увидели, как Тото почти в темноте развешивает всякие вещи, он уже повесил Алиситины ленты для косичек, старую тирольскую шляпку Паки и совсем новые тюлевые платья Пакиной куклы Марилу. И его не стали бить, потому что Берто не разрешил Мите его ударить, только велел наказать за непослушание и не пускать в кино. И хорошенько его отчитал, ведь Паки мне сказала, что Тото никогда-никогда не ругают, потому что он лучший во всей школе, и ничего не ломает, и все ест, и никогда не болеет и не пачкается, и его никогда не ругали и разрешали играть во что угодно, ведь он все равно ничего не ломает, но тут его отчитали, и Берто сказал, чтобы он больше не играл в магазин и не раскрашивал платья и лица… а не то… он нацепит ему юбочку и отправит подальше от матери в мой интернат к монахиням. Тото пришлось быстро все собрать, и в темноте он не увидел тюлевое платьице цвета чайной розы и забыл там, а на другой день я его нашла, чистенькое, без куриных какашек, и спрятала у себя. А кино ему запретили на неделю, за непослушание. Но все равно от наказания ему ничего не было, потому что на следующий день он проснулся с температурой и не пошел в школу и остался в кровати, и в кино он тоже не мог пойти, хоть бы его и не наказали, ведь с температурой нельзя на улицу; а горло у него не покраснело и живот не болел, раз язык не стал белый, и вообще ничего не было, но иногда для роста нужна высокая температура, сказал врач. Но Тото ни капли не вырос, Мита напугана, что он не растет, а этот коротышка от температуры ни капельки не вырос. В кровати он только и просил, чтобы ему рассказали фильм «Интермеццо», и развлекала его немного одна только Паки, но у нее были дела. Надо привязать Тото длинную веревку к голове, а другую к ногам и тянуть в разные стороны, чтобы вырос. Чтобы с одной стороны тянули работники со склада, которые играли в вырывание дерева с корнем, а с другой еще кто-нибудь, тоже очень сильный, и пусть тянут, даже если он закричит и заплачет. А если не было Паки, он хотел только, чтобы рассказывали фильм «Интермеццо», а то он его не видел из-за температуры, все равно бы торчал дома, потому что был наказан, а он так хотел увидеть новую артистку, которая снималась в картине, у него вырезано много ее фотографий, и мама рассказала фильм, ему очень понравилось, и папа рассказал, а после он просил маму снова рассказать то место про поцелуй на концерте, которое у него вырезано, с артисткой в длинном платье без рукавов. Тото не хочет больше со мной играть, когда есть Паки, играет, а так нет. Папе тоже не нравится ночная тьма, он все ходит кругами и не ложится спать. Тото засыпает довольно быстро, это если нет грозы. Паки не боится конца света. Я — чуточку, и не днем. Тото боится. Его сосед по парте — ни капельки не боится. Мама тоже, поскорее бы, говорит, он наступил. Мита не верит в конец света. Папа верит, но говорит, что мы с мамой попадем на небо, а он, может быть, спасется от преисподней, побудет немного в чистилище и потом переберется к нам. Мама молится за дедушку, чтобы он выздоровел, а то ему плохо, потому что она с папой поженилась. И если мама умрет, я не перестану за нее молиться, а кто же тогда помолится за дедушку? Нет, я буду молиться за дедушку, потому что мама попадет на небо, ведь у нее нет грехов, но если она забудет в чем-нибудь покаяться и не попадет на небо, как я про это узнаю? ведь тогда она будет зря дожидаться в чистилище. Пусть лучше дедушка умрет, и тогда мама сможет молиться за себя, а не за дедушку, я стану молиться за себя и схожу разочек поглядеть на Катальди и все про это узнаю, а после исповедаюсь, и мне ничего не будет, если я потом посмотрю на них с неба, и еще я немного помолюсь за младенца Иисуса, а если Тото снова станет иногда причащаться, он тоже немного помолится, чтобы младенчик не замерзал в яслях и чтобы распятый Иисус не страдал… потому что от шипов бывает больнее всего, а уж от гвоздей в руках и ногах, наверное, хочется плакать и кричать сильно-сильно, как когда я прищемила себе палец дверью. Мама… тебе плохо, мама… бедная мамочка, жалуется весь день, что ходила слишком много и теперь у нее все болит, а я молилась, но сестра Анта сказала, что не важно, сколько ты молишься, если ты не молишься от всего сердца, не чувствуешь в сердце боль Иисуса распятого, а я, может, не чувствовала боль, и от всех моих молитв не было никакого толку… и поэтому маме опять плохо, мама, мамочка… ой, мамочка, давай поедем к бабушке, там ужинают засветло, мам, а здесь, в Вальехосе, мы ужинаем ночью, и после ужина темно и надо идти спать, и, если я не буду молиться с болью в сердце, моя мама умрет, потому что я плохая, плохая, и сердце у меня не такое, как на образке, там сердце с пламенем, а внутри сидит на троне Пресвятая Дева вся зеленая с младенчиком, среди желтого и красного пламени, а само сердце темно-красное. Сейчас на дворе темно, вечером, если не помолюсь и Бог меня увидит… а папа вот-вот погасит свет, чтобы спать, и тогда уже не помолишься, ой, плохо мне, плохо, плохо, не могу дышать, задыхаюсь, ангелы уже летят за мной, за мной одной? а мама сейчас молится за дедушку, и хоть бы мама -умерла поскорее, тогда она попадет ко мне на небо и сверху мы будем молиться за дедушку, чтобы он выздоровел, тогда я опять стану играть с собаками и щеночками, они уже большие, все равно их много, одного можно отдать Куки, и у меня их будет сколько захочу, и ужинать мы будем засветло, а если я помолюсь, только я уже умру, а то дедушка не вылечится… а у меня удушье, ой, как у Кукиной тети, которая умерла от туберкулеза, я видела, как она задыхалась, фу, до чего гадко… вот так, когда нельзя дышать, и я не смогу поглядеть на выросших щеночков, только, папочка, я тебя об одном прошу: не гаси свет, нет, не сейчас, обожди минутку… постой!… минуточку!… обещаю подарить жеребенка Куки, а набор вееров — Паки, если ты не погасишь свет… а то, если погасишь, умрут все мошечки, которые бьются головой в стену, папа, разве ты не понимаешь? разве ты не понимаешь, что я еще не успела помолиться с болью в сердце? боль Иисуса распятого!… и мама может умереть, да, да… а я отдам всех моих кукол Паки, если ты не погасишь свет… Нет, нет, ты говоришь, что не будешь гасить, но я знаю, что погасишь… погасишь, говоришь, что не будешь, а сам погасишь… а на небе все известно, и тогда мама узнает про все правду, что это она из-за меня умерла, и разлюбит меня… Не гаси!!!…удушье идет изнутри, и я вдавливаюсь в подушку и делаюсь синяя-синяя!!! а где Мита? ладно, да, хорошо, один апельсин, и я перестану вести себя плохо, буду вести себя хорошо и усну, она уже пошла? пусть не ходит, какая боль у Иисуса распятого? больнее, чем удушье?… Мита хорошая, пошла срывать апельсин с дерева, чтобы я не задыхалась… самый красный апельсин и высокий, выше, чем вчерашний, с самой верхушки дерева, проделайте дырочку, и я весь его высосу, в нем столько соку, а после отложу… это очень больно, когда удушье?… пока не высосу самый вкусный сок, да, теперь я буду вести себя хорошо и усну, папа хочет видеть меня здоровой, говорит: Тете здоровенькая, как солнышко, «моя девочка — солнце», и я проснусь с румянцем на лице, это все равно что проснуться румяной, как апельсин? ах эти апельсинчики, чистенькие, сверкающие, совсем красные, они растут на дереве во дворе, рядом с колодцем, если не с дерева, то я не хочу, и тогда я не сделаюсь серо-белая, как сестра тети Эмилии, или синяя, как когда у нее было удушье,… а может, сестра тети Эмилии молится на небе за маму, ах, если бы сестра тети Эмилии поняла и помолилась за маму! маме тогда стало бы лучше, она же собиралась молиться за дедушку, и она уснет, а то сейчас надо спать, да, я веду себя хорошо, а завтра надо в школу… уроки я сделала хорошо, ведь Тото нарисовал мне иллюстрацию, рисунок с собачкой, только вот глупый — раскрасил ее синим…

VII. Делия. Лето 1943 года

Если бы мне сказали, что она его любит… Только как же, будет она его любить — с пузом и почти лысого! Доктор Гарофало, кому он такой нужен… Но ведь вышла-таки за врача, старуха чуть не рехнулась от радости, что ее девочка за врача выскочила, разве думала она, что Лаурите так повезет, чтоб за врача-то выйти. Из-за забора каждые пять минут — то ей «чашку масла», то «пару картофелин для супа», то «луковичку», а теперь жди три года, пока вернет. Тело у Лауриты всегда было красивое, а лицо так себе, и не успеет родить первого — жирная станет и противная. Шторы они одолжили у Миты, чтобы окна в гостиной завесить, а то уж больно разные, и чтобы солнце не пекло так, что сидеть невозможно, это когда они обед устроили после нотариуса. Пропала суббота, вот жалость. Каждый день служащие около восьми выходят из банка, уже когда на бульваре никого нет, вот по субботам они в три кончают, а в шесть я иду через бульвар в лавку, и видно, как они сидят в баре, но это раз в неделю. Высокая прическа сильно взрослит, и я себе хотела сделать, Чоли она шла, а я полдня провозилась с бигудями и пропустила субботнюю прогулку из-за свадьбы этой везучей Лауриты. Бедный турок Джамиль — добряк каких мало, Мита говорит, что мне его нельзя упускать. Джамиль ее всегда видит в аптеке, «до чего изысканная сеньора», говорит, очень ее уважает, «лучшей соседки тебе не найти», еще бы, уж она получше, чем Лаурита, и когда загвоздка вышла, турок первым делом к Мите побежал за советом. «Если вы, Джамиль, любите эту девушку — боритесь за нее, скажите им, что религии суждено облегчать людям жизнь, а не делать их несчастнее, скажите, что вы познакомились с Делией, она хорошая девушка и вы ее любите и теперь ни за что не согласитесь ее потерять, и дело с концом». Старики турки грязнючие, с такой матерью разве сын мог приучиться к чистоте в доме. Только видел бы турок, в какой грязище ходит Мита у себя дома… Блинчиков полное блюдо, сплошное объедение, она их с белым соусом делает, а мясной фарш самый дорогой кладет. Служанка несет, аж обжигается, кастрюля прямо из духовки, сколько в полотенце ни заворачивай, все равно горячо, и все блюда приходится таскать из кухни в столовую на другом конце дома, вот уж где богато едят, так это у Миты… а однажды тоже блинчики были, только фаршированные овощами, но Берто их не любит, ему мясо подавай, кусок потолще, чтобы зубами вцепиться во что было, это вам не супчик всю жизнь хлебать из разваренного мясца или тоненькими котлетками пробавляться на один укус, вечная история у нас дома между мамой и папой, папа выдует в баре кофе и воды и не хочет есть, турка супчиком не покормишь, он не дурак поесть, в гостинице — как он за обе щеки уписывал! а пояс из Сан-Хуана привез паршивенький. Оттуда вся одежда паршивая, в Вальехосе и то лучше, черт возьми. Он потом еще растолстеет, это брюхо противное, вот у Лопеса ничего не было, конечно, если есть до отвала, обязательно пузо вырастет. В гостинице плата твердая, ешь сколько влезет. Банковские тоже зарядку не делают, но Лопес в гостинице не растолстел, а теперь, дома, тем более, с этой стервой. Девочку из себя строит в кружевном воротничке, корова здоровенная. Талии никакой, ноги как тумбы и голос индюшачий. И уж никак не "младше Лопеса, я его на девять лет моложе, ему было двадцать шесть, а мне семнадцать. Турку сейчас двадцать пять, а мне двадцать один. Турок землемер носастый, весь волосатый, с пузом, глаза-яичницы, если и люблю его, так, должно быть, за доброту. Добрый он и лопух, нет, лопухом он прикидывается, а с этой Антунес, как пить дать, ушами не хлопал. Он лопух с шустрыми девчонками, а с лопоухими сам шустряк. Лопес шустрый с шустрыми, но с дурой женой в дураках оказался. Лаурита шустрая — врача окрутила, врачи, они самые шустрые, только у доктора Гарофало на лице написано, что он лопух лопухом, хуже самого тупого лавочника. Вот с мужем-лавочником у тебя всегда есть изюм, и банок с персиками можно открывать сколько хочешь, и набрать всего, чтобы сделать паэлью, как у Миты, с консервированными мидиями и кальмарами, надо было тогда прийти к ним посреди обеда, они бы точно усадили меня за стол и дали попробовать, готовят ведь всегда целую прорву, служанка сначала себе откладывает целыми тарелками, нам этого на два дня хватит, и столько потом остается, что не на одну добавку еще, а я не додумалась сходить, прозевала, может, про Лопеса думала, ну уж нет, пусть про него родная бабушка думает, я-то про него и думать забыла — такую страхолюдную жену в дом привести! Но с одним песо на покупки не очень разбежишься… больше песо сегодня не потрачу: немного овощей, салат, кость для бульона, рожки у меня пока есть и немного фарша на тефтели, одну съест папа, три мама и три я. Пол песо на фарш хватит. Вот если бы заставить мать Лауриты разом вернуть все, что она выклянчила у меня в суматохе перед свадьбой, «ах, Делита, прости меня, старую, совсем я голову потеряла с этими хлопотами», то ужин получится даровой, это целое песо, а добавить еще тридцать сентаво, и будет песо тридцать на пару чулок. Пара в месяц уходит! От обеда ничего не осталось, а то бы и ужин был посытнее, взяла бы немного фруктов, виноград, правда, еще дороговат. А без снимка не обошлось, старики турки хотели, чтобы я сфотографировалась, видят, что не вышло по-ихнему, и прикидываются добренькими, паршивцы этакие. «Господин и госпожа Мансур! Осмеливаюсь писать вам, потому что очень люблю Джамиля и не могу больше видеть, как он страдает и чахнет. Я знаю, что вы противитесь его браку с девушкой другой веры, но в этом отношении я ничего не могу поделать: я родилась католичкой и, даже обратившись в иную веру, в душе продолжала бы чувствовать себя христианкой. В жены Джамилю вы, без сомнения, не пожелаете женщину, которая начинает свою супружескую жизнь с ханжеского поступка. Именно поэтому я хочу четко объяснить вам мои взгляды и надеюсь, что выход скоро будет найден, пусть даже и неблагоприятный для меня. Джамиль больше ни дня не может зависеть от нашей прихоти, он не заслужил, чтобы кто-либо играл его чувствами». Письмо Миты могло убедить кого угодно, я его получше переписала, только почерк у нее неразборчивый, прямо как у врачей. «И еще прошу вас обдумать со всей искренностью следующее: Джамиль никогда не был глубоко привержен мусульманству, и я уверена, — что он без труда согласится на христианское крещение, чтобы сочетаться в церкви. И безусловно, ничто не скажется столь благоприятно на его карьере в министерстве». Если бы старики не сдались, кто еще в городе из мужей оставался? Банковских с меня хватит, из двадцати только один на местной женится. Сан-Пьетро, Бургос, Настрони, Гарсия — все ездили к себе домой на тамошних жениться, мерзавцы, здесь их ни одна не устраивает, а когда после медового месяца с женами возвращаются, таких кикимор привозят, что диву даешься, тут они с самыми молоденькими гуляют, а после заявляются со старыми уродинами… Хуже всех у Лопеса, и как мама тогда его вранью поверила, что у него там уже есть ребенок и он должен жениться на той женщине, мама теперь говорит, что не поверила, «я ему не поверила, доченька, но ведь насильно мил не будешь», вот оно-то и плохо, хорошо хоть, после турок подвернулся. Теперь я ученая, главное, не давать себя ниже пояса и выше колена щупать, когда шею, лицо или руки трогают — это не страшно, или ноги ниже колена. А то недолго и голову потерять, я с первого раза поняла, что они за типы. Целое блюдо равиолей съела бы сегодня на ужин, нафаршировать их мозгами со шпинатом и хорошенько посыпать тертым сыром. Тогда наешься по-настоящему, запить винцом — и за мытье посуды, а то уже в сон тянет, залезешь в кровать с полным желудком и осоловевшая и через пару минут храпишь вовсю. Лопес, бывало, уйдет, а я еще долго стою в парадной осоловевшая, время уже одиннадцать ночи, и прямиком в кровать, и через пару минут я уже храпела вовсю. Больше песо изводить на ужин — дорого, нас ведь раз, два и обчелся, а я еще в этом месяце на снимок истратилась. Чертова книжная лавка, сдалась она такая большая, новое помещение, второй такой в Вальехосе нет, и вечно пустая, ни одна живая душа не заходит, мама весь день торчит за прилавком, могла бы уже и дома сидеть. Нужно платье на свадьбу Эстелы в следующем месяце, никуда не денешься… потом будет мне для танцев в клубе, красивое платье, из тафты с вискозой. Лишь бы турок не остыл. Мита считает, что мне здорово повезло с турком, и это она еще не знает про Лопеса, если только мама ей не рассказала, но может, мама ходила к ней советоваться, как теперь подлатать, может, думала, раз Мита аптекарша, то знает, как латают, да, наверное, Мита в курсе, потому что говорит, что мне очень повезло с Джамилем, что он такой добрый и совсем не нервный, она считает, что дело не в красоте, главное, хороший характер. «Джамиль — добряк каких мало», — всегда говорит Мита, видела бы она, как этот добряк тискает меня, мнет, аж кости трещат, совсем не умеет ласкаться, а раньше еще меньше умел. Вот я его ласкаю. «Смотри, как я делаю, и делай так же», — и теперь он лучше ласкается. Меня Лопес научил ласкаться. Тафта очень мягкая, особенно когда с вискозой, сошью себе платье в обтяжечку, в прошлом году Эстела мне свое дала померить, и так приятно, когда оно тебя гладит, точно шелковое, и с вискозой стоит дешевле; а закинешь ногу на ногу и прямо чувствуешь, как юбка тебя всю ласкает от бедра до колена, ни у одного мужчины нет такой длинной ладони, чтобы захватить от колена до бедра, только нельзя им давать щупать выше колена и ниже пояса, рука ползет вверх под юбкой, такая дура бываешь по молодости. Мита все жалуется, что ее Тото не растет, «чертов сопляк, будешь ты расти наконец?», так в лицо малышу и сказала, а малыш пошел на музыку, и она мне говорит: «совсем не растет сукин сын», Мита с животом, он-то у нее растет как на дрожжах, уже заметно, что она в положении, я ей говорю: «Мита, вы сами себя оскорбляете», а она: «хоть душу отведу немного, так меня бесят эти засранцы».


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16