Пролетарские сотни - вооруженные отряды рабочих - создавались тогда по всей Германии как ядро будущей революционной армии. Под моим командованием в Западной Саксонии, Прусской провинции Саксонии и Восточной Тюрингии находилось около пятнадцати тысяч человек. Отряды были хорошо вооружены, имелись даже тяжелые пушки, которые, конечно, пока были спрятаны. Орудия были взяты нами из тех арсеналов, которые общегерманское правительство пыталось утаить, чтобы не отдавать их державам Антанты в соответствии с Версальским договором. Они-то и попали к нам в руки.
      Общегерманское правительство, страшась вспышки народного гнева, пыталось подавить революционное движение силой, с помощью реакционных частей рейхсвера. К нам в Лейпциг также прибыли войска. Облавы в рабочих кварталах города, в поисках "заговорщиков", устраивались ежедневно.
      Ревкому стало известно (сообщили рабочие, которые были специально расставлены и наблюдали, что делается в городе), что на один из дней назначена очередная облава в том районе, где я жил. Предупреждение товарищей помогло мне избежать ареста. Чтобы обмануть правительственных ищеек, я решил воспользоваться самым простым способом: отправился прямо в казармы имперских войск - там поваром при штабе работал один наш товарищ. Зашел к нему на кухню и наблюдал через окно, как солдаты рейхсвера садились на грузовики и выезжали на операцию. Вернулись они через несколько часов. А я все это время просидел у повара, играя с ним в шахматы.
      Близился день восстания. Общий план был таков? поднять вооруженные отряды одновременно на севере - в Гамбурге и в Средней Германии - в Лейпциге и Галле; после захвата этих трех больших городов наступать на Берлин. В Тюрингских горах намечалось создать оборонительный фронт против Баварии, которая была тогда главным очагом реакции. На западе Германии революционные войска действовать не могли. Рурская область была оккупирована французами.
      И вот наступила последняя ночь перед восстанием - с 22 на 23 октября 1923 года. У меня, как начальника штаба и руководителя пролетарских сотен, уже имелся в запечатанном конверте приказ ревкома, который можно было вскрыть лишь по прибытии специального курьера с известием о начале восстания. Его мы ждали из Хемница (ныне Карл-Маркс-Штадт), где заседал Всеобщий съезд германских заводских комитетов; он должен был принять решение и подать клич. Но лидеры заводских комитетов пошли на попятную, а без их поддержки тогдашнее руководство компартии во главе с оппортунистами Брандлером и Талхеймером начать восстание не решилось.
      В половине первого ночи я получил приказ} не выступать. В это время на нелегальных сборных пунктах уже собрались тысячи рабочих с винтовками в руках. Пришлось обойти все пункты сбора и распустить людей по домам. Это одно из самых горьких моих воспоминаний.
      Если в Лейпциге приказ об отмене выступления был получен своевременно, то курьер, посланный в Гамбург, опоздал, и там восстание началось. Рабочие и моряки под руководством Эрнста Тельмана мужественно сражались на баррикадах. Однако восстание было обречено на неудачу, поскольку во всех других городах Германии оно было трусливо отменено.
      После провала вооруженного выступления полиция принялась разыскивать его организаторов, начались облавы и аресты. Искали скрывшегося руководителя пролетарских сотен в Лейпциге: стало известно, что этим руководителем был какой-то иностранец по кличке Везер (мое конспиративное имя).
      В то время в городе Бреслау сидел в тюрьме политический руководитель пролетарских сотен Западной Саксонии Альвин Хайке, с которым я прежде работал рука об руку. Он сумел сообщить мне из тюрьмы, что на допросах у заключенных пытаются выведать, что за человек скрывается под кличкой Везер. Было очевидно, что рано или поздно полицейские ищейки сумеют нащупать мой след.
      Учитывая это обстоятельство, руководство немецкой компартии, предложило мне временно покинуть пределы Германии и уехать в Советский Союз.
      Следующий, 1924 год ознаменовался двумя важными и приятными для меня событиями: я окончил университет и, кроме того, подготовил политическую карту Советского Союза. Это первая за рубежом политическая карта СССР, выпущенная известным немецким издателем Вестерманном в Брауншвейге, и с той поры меня стали считать знатоком географии Советской страны.
      В сентябре 1924 года я приехал в Москву, где мне предложили интересную работу в только что созданном Всесоюзном обществе культурной связи с заграницей (ВОКС) - составить первый путеводитель по Советскому Союзу. Для меня, географа и картографа, это было очень лестно, тем более что моими консультантами по вопросам искусства и истории стали художники Игорь Грабарь и Петр Кончаловский. Здесь же я познакомился с Михаилом Кольцовым, который стал потом моим другом.
      Первое издание путеводителя было выпущено в 1925 году в Москве на немецком и английском языках, а второе, более полное, вышло к десятилетию Советской власти в Берлине на немецком, английском и французском языках.
      Летом 1925 года я поехал в Берлин, где в то время родился мой старший сын Имре, а по возвращении в Москву - на этот раз уже с Леной - спустя некоторое время был приглашен на должность ученого секретаря в Институт мирового хозяйства Коммунистической академии.
      В 1926 году, когда полицейские преследования борцов-демократов в Германии прекратились, нам с женой представилась возможность возвратиться в Берлин, где я продолжал заниматься научной работой. Мои научные интересы в области географии и картографии были связаны в основном с Советским Союзом. По заказу немецкой энциклопедии "Мейер" я написал все содержащиеся в ней статьи о СССР, сделал карты Советской страны для всех больших атласов Германии. Другим направлением моей научной работы были география и картография рабочего движения.
      Посвятив себя научной деятельности, я занимался одновременно редактированием немецких географических изданий, а также организовал картографическое агентство Прессгеографи. Увлечение этой областью науки сохранил и по сей день.
      Научная работа отнимала много времени, но я старался совмещать ее с пропагандистской деятельностью. Мы с женой, как члены Коммунистической партии Германии, выполняли партийные поручения. Лена работала секретарем отдела агитации и пропаганды ЦК партии. А мне было поручено читать лекции в марксистской школе в Берлине по экономической географии, вопросам рабочего движения и империализму.
      После прихода к власти Гитлера и установления кровавого фашистского террора для КПГ наступили тяжелые времена. Многие товарищи были схвачены, казнены, заключены в тюрьмы.
      Чтобы иметь возможность открыто бороться с фашизмом, был лишь один путь - эмигрировать из Германии в другую страну и создать там боевой политический орган, газету или какое-то агентство печати. Мы с женой тайно бежали в Австрию, а в марте 1933 года перебрались на жительство в Париж. Здесь, в условиях традиционных буржуазных свобод, нам удалось открыть агентство Инпресс, о чем я уже упоминал выше. Вскоре сюда приехали наши сыновья с бабушкой, матерью Лены, - теперь вся семья была в сборе.
      После тридцать третьего года политическая жизнь в Европе стала очень тревожной. Нетрудно было предвидеть, что захватившая власть клика Гитлера не ограничится подавлением демократических сил внутри Германии и направит со временем свою агрессию против других стран - такова природа фашизма. И теперь, осенью тридцать пятого года, в этом уже нельзя было сомневаться.
      И вот передо мной вновь остро поставлен вопрос: полностью отдать свои силы борьбе с лютым врагом или же отойти в тень, погрузиться в одну лишь любимую науку? Собственно, моя жизнь до сих пор давала верный ответ: научная деятельность может и должна сочетаться с борьбой за свободу, против агрессивных сил империализма. Разведкой, однако, заниматься не приходилось.
      Но что, по сути дела, означает для меня это новое поприще? Только перемену форм борьбы. Социальная и политическая же ее сущность остается прежней. Мой Инпресс доживает, по-видимому, последние дни. Скоро даже в Париже нельзя будет заниматься антифашистской пропагандой. Германия усиленно вооружается. Нацисты объявили о создании запрещенных Версальским мирным договором германских военно-воздушных сил, о введении всеобщей воинской повинности и создании полумиллионной армии. Германия уже давно порвала с Лигой Наций. Что же будет спустя два-три года? И почему все это не беспокоит правящие круги западных стран? Правительство консерваторов, как ни странно, пошло на заключение англо-германского морского соглашения, которое открывает перспективу возрождения немецких военно-морских сил. Американские же монополии щедро финансируют тяжелую промышленность третьего рейха. Нацистская Германия при явном попустительстве Англии, Франции и США стала на путь подготовки к захватническим войнам.
      Да, прав был Эрнст Тельман, сказав, что Гитлер - это война. Муссолини это тоже война... Фашистская Италия напала на Эфиопию. Лига Наций объявила Италию агрессором, но что это изменило? Чернорубашечники и не собираются уходить с чужой земли.
      Агрессор не внемлет словам и уговорам. Он считается только с силой. Но где она, эта противоборствующая сила? Одна только антифашистская пропаганда не сможет, очевидно, серьезно повлиять на изменение политической атмосферы в Европе. Теперь настало время искать и другие методы и средства антифашистской борьбы - более эффективные и менее уязвимые в условиях повсеместного наступления европейской реакции. То, что мне предлагают, один из методов этой борьбы. Страна Советов, ее Красная Армия - единственная реальная сила, способная противостоять агрессорам. Если уж участвовать в борьбе против этой, должно быть, неизбежной войны, то так, чтобы твой вклад был серьезен, весом.
      Да, без сомнения, работая в такой мощной организации, как советская военная разведка, я сумею принести гораздо большую пользу, нежели в качестве журналиста-антифашиста... Ну а как ученый, что я смогу сделать в этом плане? Почти ничего. В Германии гибнут лучшие люди. На моей родине хортисты задушили все живое, прогрессивное. Пусть другие, кого не мучит совесть, кому безразличны такие понятия, как "человечность", "свобода", "мир", - пусть они уходят в "чистую" науку. Я свой путь выбрал. Наверное, он будет нелегким, но это достойный и честный путь.
      Решение это круто изменило мою жизнь,
      Первое задание
      Венгерский журналист, с которым мы беседовали в гостинице, привел меня в какую-то московскую квартиру. Здесь я познакомился с Артуром Христофоровичем Артузовым, одним из руководящих работников разведывательного управления РККА. Он сообщил, что со мной хочет встретиться начальник управления Семен Урицкий, опытный подпольщик, большевик с дореволюционным стажем; в гражданскую войну на Царицынском фронте он возглавлял штаб и оперативный отдел 14-й армии. Артузов говорил о нем с большой теплотой, как о талантливом, умном и образованном военачальнике.
      С Урицким мы встретились в той же самой квартире. В комнату вошел моложавый плотного сложения военный с широкими скулами. На его гимнастерке блестели два ордена Красного Знамени.
      Спросив о том, долго ли я пробуду в Москве по своим научным делам и хорошо ли устроился в гостинице, Семен Петрович перешел к конкретному разговору. Он не тратил времени на знакомство: обо мне он, безусловно, имел полные сведения.
      - Я слышал, - сказал, присаживаясь к столу, Урицкий, - у вас неприятности с агентством?
      - Да, работать сейчас очень трудно. А если в Европе начнется война, Инпресс, очевидно, вообще закроют. - Я подробно рассказал о положении нашего агентства.
      Урицкий задумался, трогая двумя пальцами усики и поглядывая на меня яркими проницательными глазами. Его смело раскинутые брови сошлись на переносице, собрав кожу складкой.
      - Хорошо, - сказал он, подытоживая какие-то свои мысли. - Мне сообщили, что вы готовы помогать нам. Но для вас, по-видимому, нужно подобрать другую страну. Нам следует подумать, где вы могли бы закрепиться в случае войны.
      Урицкий встал, закурил папиросу, прошелся по комнате.
      - Я хочу, чтобы вы ясно представляли себе цель и задачи нашей работы. Мы знаем, вы не новичок в подпольной работе, поэтому и пригласили вас. Но хорошая конспирация - еще не все для советского разведчика: Нужно уметь быстро ориентироваться в сложной и изменчивой политической обстановке. Вообще разведка - дело политическое. Мы должны сначала точно определить вероятного военного противника на данном этапе, а уж только потом привести в действие против него наш аппарат.
      Урицкий опять сел за стол, аккуратно погасил папиросу.
      - Ну, это, так сказать, для общего взгляда на вещи, - произнес он. - А теперь давайте решать, куда вы должны переселиться. Вы, насколько я знаю, владеете несколькими европейскими языками... Так вот, куда бы вы сами хотели отправиться и в каком качестве?
      - Мне кажется, - ответил я, - лучше всего открыть частное научно-картографическое агентство. Обосноваться можно в Бельгии или в Швейцарии. Швейцария, по-моему, вряд ли будет втянута в войну. Однако в Бельгии, на мой взгляд, получить разрешение властей на открытие агентства легче. А при необходимости оттуда проще будет перебраться в Швейцарию.
      Из дальнейшей беседы с Урицким и Артузовым мне стало понятно, что в будущем они видят наибольшую угрозу со стороны нацистской Германии и фашистской Италии: оба государства ускоренно перевооружаются, разжигают в народе дух реваншизма, ведут яростную милитаристскую и антикоммунистическую пропаганду. Возможно, эти агрессивные державы в случае войны станут главными противниками Советского Союза. Поэтому необходимо внимательно следить за всеми их действиями на международной арене и заблаговременно раскрывать тайные планы фашистских правителей.
      Моя задача как разведчика будет состоять именно в этом. Жаль, конечно, что меня нельзя послать в саму Германию - прожив там много лет, я прекрасно изучил страну, есть опыт подпольной работы в немецких условиях. Но это исключено: нас с женой нацисты хорошо знают и схватят тотчас же. Придется избрать другой вариант. Поселиться в какой-нибудь соседней с Германией стране, хотя бы в той же Бельгии или Швейцарии, как я предлагаю, и оттуда вести сбор нужной информации. А источники информации следует искать не только на месте, но и на территории гитлеровского рейха. Так что, если Германия и Италия в конце концов решатся развязать войну, я смогу продолжать работу, не опасаясь поставить себя под удар германской контрразведки или гестапо: в нейтральной стране я буду вне досягаемости для их агентов.
      Пришли к общему мнению, что, пожалуй, сначала стоит попробовать обосноваться в Бельгии - в то время там была самая дешевая по сравнению с другими странами Западной Европы жизнь, а для агентства, которому предстояло обслуживать многие государства и окупать себя, это играло далеко не последнюю роль.
      Руководство разведки поставило такую задачу; как специалисту по географии и картографии, мне надлежит заняться научной работой, открыв в Бельгии свое предприятие на коммерческих началах. Приобретенная мной репутация ученого, безусловно, будет способствовать достижению этой цели.
      И вот, получив соответствующие наставления и советы, я покидаю Москву, чтобы начать новую жизнь.
      По приезде в Париж я объявил о прекращении деятельности Инпресса и закрыл агентство. А в декабре отправился в Бельгию, чтобы договориться там о создании новой фирмы. В Брюсселе меня принял начальник бельгийской полиции. Я представился ему как ученый-картограф и высказал желание открыть здесь частное научное агентство, для чего мне необходим вид на жительство.
      Шеф полиции молча выслушал и наотрез отказал мне. Тщетно пытался я убедить его, что предпочел Бельгию любой другой стране лишь потому, что тут очень хорошо налажен обмен научной информацией и что для самой Бельгии фирма, выпускающая различного рода современные карты, представит немалую выгоду. Никакие разумные доводы не смогли сломить упрямство этого чиновника.
      Неудача огорчила; потерпеть поражение, едва ступив на новое поприще! Вернувшись в Париж, я передал связному, с которым меня познакомили в Москве, письмо в Центр с сообщением, что в Бельгии мне обосноваться не удалось.
      Вскоре пришел ответ. Мне предлагали приступить к осуществлению второго намеченного варианта: переселиться в традиционно нейтральную Швейцарию и открыть там частное агентство.
      В те годы человеку, имеющему деньги, получить вид на жительство в Швейцарии было довольно легко. Нередко богатые иностранцы покупали там имение или дом и тем самым обеспечивали себе право на пребывание в стране. Правда, это не давало гарантии получить работу. Гораздо труднее было открыть здесь частную фирму: власти неохотно шли на это. А для меня, конечно, не имело никакого смысла жить в стране, где мне не позволят основать свое дело, так как в этом и состояла главная цель.
      Вид на жительство обычно выдает правительство того швейцарского кантона, где вы желали поселиться. Я хотел открыть научное агентство в Женеве, но для этого требовалось также согласие федеральных властей Берна. Женеву я избрал потому, что здесь находилась Лига Наций - центр мировой политической жизни. Лига Наций к тому же располагала превосходной политико-экономической библиотекой, необходимой для научной работы. Этой библиотекой я часто пользовался и раньше, живя в Париже.
      Правительство Женевского кантона выдало бы мне вид на жительство без особых проволочек, так как свое желание заняться тут научной деятельностью я мог подкрепить поддержкой со стороны отдела печати Лиги Наций: туда у меня было рекомендательное письмо.
      Сложнее было добиться согласия в Берне. Начальник федеральной полиции благодаря имевшейся рекомендации принял меня любезно. Однако весьма неодобрительно отнесся к моему желанию поселиться в Женеве. Здесь, сказал он, и так уже слишком много иностранцев - больше, чем швейцарских граждан, причем в основном французы. Тогда я сослался на рекомендации, которые подтверждали мою заинтересованность именно в переезде в Женеву. Это подействовало на начальника федеральной полиции, но он предупредил, что рассчитывать на разрешение открыть частную фирму можно только в том случае, если ее деятельность будет выгодна для Швейцарии. Прежде всего, заметил он, следует позаботиться о юридической форме. Моя фирма или агентство может существовать лишь как акционерное общество, в котором, согласно федеральным законам, должны преобладать акционеры-швейцарцы. В данном случае, поскольку я иностранец, совладельцами фирмы должны стать по крайней мере двое швейцарских подданных. Начальник полиции тут же сам порекомендовал мне двух женевских ученых. Но как их заинтересовать?
      Прихожу к профессору геологии. Он холодно, с недоверием встретил меня, а под конец беседы от моего предложения категорически отказался. Иду к другому профессору, обещаю ему солидный процент от прибыли. Мои доводы о прибыльности агентства оказались, очевидно, столь убедительными для господина профессора, что этот алчный человек потребовал себе семьдесят пять процентов всех акций фирмы и, кроме того, довольно крупный ежемесячный оклад. В противном случае он отказывался дать мне рекомендацию, необходимую для получения вида на жительство. Дело дошло до того, что я вынужден был заявить о прекращении "дипломатических переговоров" между нами.
      - Коли так, обойдусь и без ваших рекомендаций, - сказал я. - Поселюсь в женевском пригороде Аннмассе и буду ездить оттуда на работу в Лигу Наций, где я уже аккредитован. Печатать же карты можно в Женеве, против чего женевская полиция протестовать не станет: это выгодно для городских типографий.
      Господин профессор пошел на попятную и умерил свои требования сначала до пятидесяти, а затем и до двадцати пяти процентов акций. В конце концов мы сошлись на том, что он получит один процент всех акций плюс ежемесячный оклад в сто франков.
      Заключив сделку, я очень редко видел своего компаньона. Профессор аккуратно получал месячное жалованье, покрывавшее его мелкие бытовые расходы, и никогда не интересовался делами агентства. Лишь однажды обратился он ко мне за советом, да и то пренебрег им, и, как говорится, сел в лужу. Это было уже в 1939 году. Польское посольство в Швейцарии вместе с польским представительством при Лиге Наций обратились к профессору с просьбой выпустить этнографическую карту Европы, которая доказывала бы, что восточные области Польши населены преимущественно поляками, а украинцы и белорусы составляют там незначительное меньшинство. По просьбе заказчиков карту должен был подписать сам профессор. Я сказал, что ему не следует ставить свое имя на таком явно тенденциозном издании. Издание же, как потом выяснилось, содержало также другие серьезные ошибки. Однако этот человек за деньги был готов на все. И вот, к немалому моему удивлению, выходит карта, на которой показано, что население не только захваченных нацистами стран, но и части Швейцарии принадлежит к немецкой нации. Расплата за эту глупую опрометчивость не заставила себя ждать. Кто-то вывесил эту карту в витрине книжного магазина на главной улице Берна. Прохожие, швейцарские патриоты, которых и без того очень тревожили быстрорастущие аппетиты германского рейха, ворвались в магазин, содрали с витрины карту и публично сожгли ее на улице. Господину же профессору пришлось написать покаянное письмо своему покровителю - министру иностранных дел Мотта.
      Мне удалось, правда не без трудностей, подыскать и второго компаньона. Казалось, все довольно гладко продвигается вперед. Однако меня беспокоила непонятная волокита с выдачей вида на жительство. Прошел месяц, второй, третий, а разрешения все не было. В швейцарском посольстве в Париже меня вежливо уговаривали подождать еще немного - приходится, мол, кое-что уточнять, это обычные формальности. От меня потребовали предъявить доказательства своей материальной обеспеченности, Я показал свидетельство, что имею в банке довольно крупные сбережения. Потом понадобилось, чтобы я удостоверил свою политическую благонадежность. В этой связи швейцарская полиция обратилась с запросом к венгерской полиции: нет ли у нее на меня "приуса", то есть не числюсь ли я как уголовник и не судился ли в Венгрии за уголовные преступления? Другие стороны моей жизни швейцарцев, к счастью, не интересовали.
      В мае 1936 года дело наконец благополучно устроилось. Я получил разрешение на проживание в Женеве, пока на три годка, а также въездные визы для жены и тещи. Мы начали готовиться к переезду в Швейцарию.
      Первый барьер был взят. Теперь надо было позаботиться о том, чтобы наше агентство Геопресс стало жизнеспособным
      Жарким летом тридцать шестого года я с семьей переехал из Парижа в Женеву. Здесь мы сняли квартиру в благоустроенно семиэтажном доме. Ее нам сдавал так называемый режиссер - управляющий домом, доверенное лицо домовладельца. Самого же хозяина я так ни разу и не видел, даже не знал его фамилии. В Женеве, как мы потом узнали, большинство доходных домов находятся в руках таких режиссеров, составляющих влиятельную хозяйственно-политическую верхушку городской власти.
      Квартира находилась на предпоследнем этаже, но имелся лифт, телефон и прочие бытовые удобства. Одну комнату выделяли детям с бабушкой, вторую заняли мы с женой, третье была общей, а четвертую оставили для рабочего кабинета будущего агентства Геопресс. Комнатку имела и домработница, или, как там называют, "опора". Конечно, тесновато для такой семьи, как наша, и для работы, но" это окупалось другими преимуществами.
      Подыскивая; жилье, я специально выбирал дом, против которого не стояло бы другое здание, откуда за мной и квартирой можно было наблюдать. Дом № 113 по улице Лозанна как раз отвечал такому требованию. Он стоял на окраине города мелкобуржуазном квартале Сешерон. Перед домом раскинулся чудесный старый парк Мои Репо ( "Мой отдых"). Неподалеку располагался завод точных приборов знаменитой женевской фирмы. В нескольких минутах ходьбы - огромное многоэтажное здание Лиги Наций а почти напротив нашего дома - Международное бюро труда и всемирный центр Красного Креста. Кроме ремесленников, рабочих, мелких торговцев в этом районе и в самом нашем доме жило немало служащих названных международных учреждений.
      Из наших окон, с шестого этажа, открывался прекрасный вид на Женеву и ее окрестности, а за вершинами деревьев виднелось голубое Женевское озеро. В ясную погоду можно было любоваться необычайно величественным видом Монблана. По вечерам это было сказочное зрелище: горизонт уже погружается в темноту, а белая шапка вечных снегов все еще горит на солнце. Вдоль озера просматривались кварталы современных доходных домов. Воздух здесь был чист. Обилие света. Для детворы раздолье. Наши мальчики с бабушкой много гуляли в старинном парке.
      Начались хлопоты по открытию агентства. Нужно было пройти через различного рода формальности, нанять сотрудников, открыть в банке счет акционерного общества, начать кампанию для привлечения подписчиков. Словом, позаботиться о том, чтобы Геопресс стал жизнеспособным, прибыльным. Два других пайщика, как я уже писал, были швейцарцы, но контрольный пакет акций находился у меня, и всю практическую работу пришлось взять на себя.
      По конспиративным соображениям я не стал искать для Геопресса особого помещения. Работали мы в одной из комнат нашей квартиры, выделенной под кабинет. Здесь я составлял географические карты, тут же они рисовались, потом их отсылали в типографию, где по ним делали клише; к картам писались пояснительные тексты на английском, немецком, французском и итальянском языках. Помощников было, по сути, двое: картограф-чертежник и моя жена - она печатала на машинке и ведала хозяйственной частью. Время от времени к нам приходила сотрудница Лиги Наций: она вела бухгалтерский учет. Вчетвером мы справлялись со всей работой, поэтому не было нужды увеличивать штат сотрудников.
      Итак, с августа 1936 года новое швейцарское агентство Геопресс начало издательскую деятельность. Оно развивалось довольно быстро и вскоре приобрело широкую известность. Это была своего рода единственная в мире фирма современной картографии. Мы выпускали актуальные карты, освещающие политические, экономические и физико-географические события в мире. Позднее была издана серия цветных карт под названием "Перманентный атлас". Агентство не только вернуло вложенный капитал, но и стало приносить прибыль.
      Спрос на карты был огромный. Постоянными подписчиками Геопресса являлись многие газеты и библиотеки чуть ли не всех стран мира, географические кафедры университетов, различные официальные учреждения, министерства, генеральные штабы, посольства.
      Открытие нашего агентства совпало с началом гражданской войны в Испании, и мы получали множество заказов на карты районов боевых действий. Приходилось иногда работать и по ночам, с тем чтобы обеспечить газеты картографическими схемами, иллюстрирующими оперативные сводки о сражениях на испанских фронтах. Случалось, мы успевали начертить и отпечатать карты за два-три часа. Женевская типография "Атар" ночью делала для нас клише, другая типография изготовляла матрицы, и с первыми утренними самолетами этот актуальный материал рассылался в газеты, журналы и учреждения многих стран мира.
      У меня установились прочные связи с Лигой Наций! я был аккредитован при отделе печати, имел там свой почтовый ящик, пользовался служебными материалами и приглашался на официальные приемы. Эти связи с Лигой Наций имели большое значение для роста популярности Геопресса.
      В фашистской Италии
      В конце июня 1937 года я получил из Парижа почтовую открытку. Между строк симпатическими чернилами было написано, что мне надлежит прибыть в Париж на встречу с представителем Центра. Указывались час, место встречи и приметы этого человека.
      На связь в Париж мне приходилось ездить и прежде, Я встречался там с работниками разведуправления. Им передавал информацию о военных приготовлениях Германии и Италии, а также карты, выполненные по специальному заданию. Карты размещения в фашистских странах военной промышленности мною были сделаны на основе экономической, географической литературы, газет и журналов, выпускаемых в Германии и Италии. Эти материалы отправлялись затем в Москву. В некоторых случаях донесения в Париж посылал почтой. Подписывался я, конечно, не своим именем. У меня было два псевдонима - Дора и Альберт.
      Мои вояжи за пределы Швейцарии не могли вызвать подозрений, поскольку совершались под предлогом установления деловых связей с многочисленными подписчиками агентства Геопресс. И все же более благоразумно - не привлекать к себе внимания слишком частыми поездками в Париж. Дело в том, что иностранец, постоянно живущий в Женеве, получал на руки так называемый вид на жительство, а паспорт его хранился в полиции, и при выезде за границу всякий раз приходилось обменивать вид на жительство на свой паспорт.
      К счастью, особое положение Женевы давало возможность избегать этой неприятной процедуры. Если взглянуть на карту, можно заметить, что Женева почти окружена французской территорией, к ней ведет лишь коридор швейцарской земли шириной семь километров вдоль Женевского озера. Снабжение города жизненными припасами почти полностью зависит от окрестностей, лежащих на территории Франции. В связи с этим еще в 1814 году была установлена так называемая "свободная зона". По ней, хотя это французская земля, без пошлин осуществлялось снабжение Женевы. Поэтому таможенных постов на данном участке государственной границы не было; они находились немного дальше, уже на французской территории.
      Я часто пользовался для поездки во Францию именно этим путем. Делал так. В Женеве садился в трамвай или пригородный поезд и через двадцать минут сходил в одном из небольших французских городков - Аннмассе или Сен-Жюльене. А иногда пользовался прогулочным пароходом, курсирующим между Лозанной и курортами французского берега Женевского озера.
      На поездах или пароходах местного сообщения таможенной, тем более паспортной пограничной проверки пассажиров не было. А оказавшись во Франции, я превращался из местного жителя в пассажира дальнего следования и без препятствий садился на скорый поезд Эвиан - Париж; французские пограничники его не контролировали. (Иное положение создалось с началом войны, тогда границы заперли крепко.)
      В назначенный день, и на этот раз легко миновав границу, я прибыл поездом в Париж. На одном из бульваров, в условленном месте, я сел на скамью, протер очки, развернул немецкую газету. Рядом с собой положил книгу. По этим знакам меня должны были опознать. Время еще не подошло, и я ждал, рассматривая рекламные столбцы и поглядывая на прохожих.