— Ну как, Сэм, что вы там увидели из своей шлюпки?

— Не так уж и много. Мы слишком быстро вернулись. Успели пролететь где-то около тысячи двухсот миль. И под нами все время был только лес, лес и ничего, кроме леса. Разве что время от времени попадались полянки. Правда, пару раз мы видели целые луга площадью с хорошее графство. Один из них, самый большой, находился у длинного голубого озера. А еще мы видели несколько рек и ручьев.

— А признаков цивилизации не попадалось?

— Никаких. — Он указал в сторону кают-компании, где Эл и его помощники возились с аборигеном, пытаясь изучить его язык. — Такое впечатление, что здесь должны быть более цивилизованные народы, но сверху их в любом случае довольно трудно обнаружить. Все скрывает этот густой покров леса. Уилсон сейчас проявляет отснятые пленки в надежде обнаружить на них нечто такое, чего мы не заметили глазами. Но я сильно сомневаюсь, что его камера запечатлела что-нибудь примечательное.

— Да о чем речь! — пожал я плечами. — Какие-то тысяча двести миль, да еще в одном направлении, — это просто ерунда по сравнению с целым миром. С тех пор как один парень всучил мне банку краски в полоску, меня на мякине не проведешь.

— А что, полоска не вышла?

— Да нет, просто банку неправильно открыл, — ответил я.

В самый разгар нашей шутливой словесной дуэли меня вдруг осенила сногсшибательная идея. Я вслед за Сэмом выскочил из оружейной и опрометью бросился в радиорубку.

Стив Грегори с умным видом сидел у своих приборов и, как обычно, валял дурака. Но я был уверен, что сейчас-то уж точно сражу его своей сообразительностью наповал. Только Стив нацелил на меня свою мохнатую бровь, как я выпалил:

— Слушай, а что, если прочесать все радиочастоты?

— А может, тебя самого сперва прочесать как следует? — нахмурившись, сразу огрызнулся он.

— Мне это ни к чему — я перхотью не страдаю, — с достоинством отозвался я. — Ты лучше вспомни те странные посвистывания и шум водопадов, которые мы обнаружили в эфире на Механистрии. Так вот, если на этой кучке перегноя и есть какие-нибудь высокоцивилизованные обитатели, они, вполне возможно, тоже производят разные шумы. А если так, то ты легко их засечешь.

— Это точно. — Он на какое-то мгновение ухитрился удержать свои юркие брови в неподвижном состоянии, но сразу все испортил тем, что начал шевелить огромными ушами. — Но только если они действительно их производят.

— Тогда почему бы тебе прямо сейчас не начать прочесывать эфир? Мы бы хоть знали, есть тут цивилизация или нет. Чего ты тянешь?

— Послушай, — как-то подозрительно осторожно начал он, — а вот излучатели у тебя в оружейной… они у тебя все вычищены, заряжены и готовы к бою?

Я недоуменно уставился на него:

— А ты думал! Готовы, да еще как. Это же моя работа.

— Так вот: то твоя работа, а это — моя. — И он снова задвигал ушами. — Ты опоздал примерно часа на четыре. Я прошерстил весь эфир сразу же после посадки и не обнаружил ничего, кроме слабенького немодулированного шипения на волне 12,3 метра. Это характерные помехи излучения Ригеля, да и шли они явно из космоса. Неужели ты мог подумать, что я такой же раздолбай, как наш змеерукий засоня Саг Фарн?

— Да нет, что ты. Извини, Стив… мне просто показалось, что это отличная идея.

— Ничего, сержант, — дружелюбно отозвался он. — Просто каждый должен заниматься своим делом, а не лезть в чужие. — Он начал рассеянно вертеть ручки своих высокоточных радиоселекторов.

Вдруг из динамика раздался кашель, как будто кто-то прочищал горло, сменившийся резкими звуками: «Пип-шш-уоп! Пип-пип-уоп!»

Нельзя было выбрать момента удачнее. Успокоившиеся ненадолго брови нашего радиста сразу взбеленились, и могу поклясться, что на сей раз они не только сразу улетели куда-то под самую шевелюру Стива, но и продолжали ползти по его голове, перевалили через макушку, спустились по затылку и исчезли на спине под воротничком.

— Морзе, — растерянно пробормотал он тоном обиженного ребенка.

— А я почему-то всегда думал, что Морзе пользуются только на Земле, а не на других планетах, — заметил я. — Тем не менее раз ты считаешь, что это азбука Морзе, значит, с легкостью сможешь прочесть-сообщение. — Тут меня прервал новый шквал громких писков из динамика: «Пип-пиппер-пииуоп!»

— Нет, это не Морзе, — промямлил Стив, противореча сам себе. — Но это искровые сигналы. — При этих словах он бы с удовольствием нахмурился, не будь его брови так далеко на затылке, что их просто было слишком долго возвращать на лоб. Одарив меня одним из самых скорбных, какие мне когда-либо приходилось видеть, взглядов, он схватил блокнот и начал записывать импульсы.

Мне еще предстояло — на всякий случай — проверить скафандры, зарядные устройства скорострельной пушки и еще кое-что, поэтому я ушел, вернулся в оружейную и принялся за дело. Когда стемнело, Стив все еще сидел за столом у себя в радиорубке. Эл и его ребята по-прежнему возились с аборигеном, но вскоре случилось непредвиденное.

Солнце село, и даже его последние вечерние зеленоватые лучи начали исчезать за горизонтом. На лес и поляну, где лежал наш корабль, опустился бархатный полог ночи. Я как раз шел по коридору на камбуз и не успел дойти до кают-компании, как вдруг ее дверь распахнулась и оттуда пулей вылетел зеленый туземец. Лицо его выражало беспредельное отчаяние, а ноги мелькали так быстро, будто он рвался к финишной ленточке, на которую какой-то остряк прилепил целую тысячу международных кредитов.

Не успел я схватить беглеца, как из кают-компании донесся крик Миншула. Наш зеленый друг извивался как угорь, пытался кусаться и даже сделал мне неуклюжую подсечку. От его шершавого грубого тела исходил слабый ананасово-коричный аромат.

Тут из кают-компании выскочили остальные, выхватили у меня туземца и начали успокаивающе ему что-то говорить. Наконец он немного затих и расслабился. Уставившись вороватыми глазками на Эла Стора, он стал что-то чирикать, ожесточенно размахивая руками, напомнившими мне при этом ветки того коварного липучего дерева. Элу все же удалось что-то втолковать ему довольно связно, хотя и с запинками. Похоже, за это время им удалось набраться слов достаточно для хоть какого-то, пусть и не полного взаимопонимания. Одним словом, худо ли бедно, но конфликт был улажен. Наконец Эл сказал Петерсену:

— Знаешь, скажи-ка ты капитану, что я хочу отпустить Калу.

Петерсен тут же умчался, но уже через минуту вернулся обратно.

Он говорит, делай так, как считаешь нужным.

— Отлично. — Эл довел аборигена до шлюза, показал на открытый люк и что-то сказал. Зеленому два раза повторять было не нужно — он с места ласточкой нырнул вниз. Похоже, кто-то одолжил ему свою набедренную повязку и он боялся опоздать вернуть ее, поскольку шуршание его ног, бегущих по траве, сливалось в один сплошной шорох, как у человека, который ни в коем случае не может терять ни секунды. Эл все еще стоял в шлюзе и смотрел ему вслед горящими глазами.

— А чего это ты решил выпустить птичку из клетки, Эл?

Повернувшись ко мне, он ответил:

— Я пытался убедить его вернуться завтра утром на рассвете. Может, он вернется, а может, и нет… Посмотрим. Времени у нас было не так уж много, и вытянуть нам из него ничего особенного не удалось, но мы успели понять, что язык их чрезвычайно прост. Его зовут Кала, и он из племени Ка. Все его соплеменники носят имена, начинающиеся на «Ка». Например: Кали, Кану или Кахир.

— Вроде как марсиане с их Кли, Лейдами и Сагами.

— Вот-вот, — согласился он, невзирая на то, что марсианам могло бы и не понравиться сравнение их цивилизации с примитивными зелеными аборигенами. — А еще он рассказал, что у каждого члена их племени есть свое дерево.

Я не совсем понимаю, что он хотел этим сказать, но из его объяснений выходило, что жизнь каждого из них каким-то таинственным образом связана с деревом, на котором они должны проводить каждую ночь. Непременно. Я пытался удержать его, но он так рвался уйти, что мне стало его жалко. Он был готов скорее умереть, чем провести ночь вдали от своего дерева.

— Чушь какая-то. — Я улыбнулся от внезапно пришедшей мне в голову мысли. — А должно быть, еще большей чушью это показалось бы Джепсону.

Эл по-прежнему смотрел куда-то в непроглядную тьму, откуда плыли странные ночные запахи и доносились все те же глухие удары, напоминавшие барабанный бой.

— А еще мы узнали, что во тьме обитают какие-то существа, гораздо более могущественные, чем Ка. У них необычайно сильный гамиш.

— Что-что? — переспросил я.

— Сильный гамиш, — повторил он. — Это слово меня просто убивает. Он повторял его снова и снова. Например, он сказал, что у «Марафона» очень сильный гамиш. У меня и у Кли Янга — тоже. А вот у капитана Макналти, по его словам, гамиш так себе. У самих же Ка его и вовсе нет.

— Так это нечто, чего он боится?

— Не совсем. Это скорее благоговение, чем страх. Насколько я смог понять, гамишем изобилует все удивительное или уникальное. У просто не совсем обычных гамиша поменьше. А во всем заурядном гамиша нет ни капли.

— Неплохой пример трудностей взаимопонимания. Получается, что договориться вовсе не так просто, как кажется начальству там на Земле.

— Да, это верно. — Сверкающие глаза Эла переместились на Армстронга, который стоял возле шлюза, облокотившись на пушку. — Сейчас твоя вахта?

— До полуночи — моя, а потом заступает Келли.

Назначать Келли нести вахту у пушки показалось мне довольно глупым. Этот с головы до ног покрытый татуировками тип никогда не расставался с четырехфутовым гаечным ключом и в любой критической ситуации предпочитал пускать в ход именно указанный инструмент, а вовсе не какую-то там новомодную скорострельную восьмиствольную пушку или игольный излучатель. Ходили слухи, что он даже во время венчания не выпускал из рук ненаглядную железку и будто его жена пыталась развестись с ним на том основании, что вышеозначенный предмет действует ей на нервы. Лично же я считал, что Келли — это просто неандерталец, которого волею судеб занесло не в то время.

— Ладно, лучше не будем рисковать и задраим люк, — решил Эл. — Черт с ним, со свежим воздухом.

Это было типично для него, и именно из-за таких вот вещей он всегда и казался самым настоящим человеком. Сейчас он упомянул свежий воздух так, будто сам его употреблял. Но то, как обыденно это в его устах звучало, заставляло забыть о том, что с того самого дня, когда старый Кнуд Йохансен поставил его на ноги и включил, он не сделал ни вздоха.

— Пожалуй, пора закрывать. — С этими словами он повернулся спиной к царящему снаружи мраку и двинулся обратно в корабль.

В этот момент откуда-то снизу послышался певучий голос:

— Ноу байдерс!

Эл остановился как вкопанный. Прямо под люком послышался топот ног. Затем в шлюз влетело что-то круглое и блестящее, пролетело над левым плечом Эла и разбилось о пушку. При этом на пол выплеснулась золотистая и очень летучая жидкость, которая почти мгновенно испарилась. Эл мгновенно обернулся и стал вглядываться в темноту. Удивленный Армстронг отскочил к стене и протянул руку к кнопке тревоги. Но до кнопки он так и не дотянулся. Внезапно замерев, он начал сползать вниз по стене и растянулся на полу, будто его оглушили чем-то тяжелым.

Выхватив излучатель, я начал осторожно продвигаться вперед — туда, где на фоне темноты маячила могучая фигура Эла. Конечно, это было ошибкой с моей стороны: сначала все же следовало нажать эту дурацкую кнопку. Стоило мне сделать всего три шага, и ядовитая дрянь из разбившегося шара шарахнула меня по мозгам точно так же, как и Армстронга. Очертания фигуры Эла вдруг расплылись у меня перед глазами, подобно мыльному пузырю, становясь все больше и больше, наконец пузырь лопнул, я рухнул навзничь, и перед глазами у меня все померкло.

Даже не знаю, сколько я так пролежал, потому что, когда я открыл глаза, в голове у меня сохранились смутные воспоминания о какой-то суете, криках и топоте ног вблизи моего неподвижного тела. Похоже, пока я валялся в беспамятстве, вокруг что-то происходило. Я лежал на влажной от ночной росы траве. Совсем неподалеку виднелась опушка барабанящего леса, а с ночного неба на меня равнодушно взирали звезды. Я был спеленут, как египетская мумия. С одной стороны от меня лежала мумия Джепсон, а с другой — мумия Армстронг. Дальше лежало еще несколько человек, обездвиженных таким же способом.

В трехстах или четырехстах ярдах от нас ночную тишину то и дело взрывали звуки сердитых голосов: смесь земных ругательств и непривычно певучих фраз аборигенов. Как раз в той стороне находился «Марафон», но его самого в темноте видно не было, а выделялось только освещенное отверстие люка. Светлое пятно то и дело мигало, — видимо, там происходила какая-то возня. Раз или два свет ненадолго вообще заслоняли чьи-то очень широкие спины.

Джепсон преспокойно храпел, будто отдыхал воскресным полднем у родных пенат, зато Армстронг уже полностью пришел в себя и понял, что единственным его свободным органом остался рот. Он сразу решил использовать и его, и вернувшееся сознание. Подкатившись к Блейну, он начал зубами развязывать его путы. Из темноты к нему тут же приблизилась тень, похожая на человеческую, и резко взмахнула над ним рукой.

Армстронг снова затих. К этому времени мои глаза уже достаточно привыкли к темноте, и я различил неподалеку еще несколько фигур, почти незаметных из-за темноты. После этого я успокоился, решил, что пока лучше побыть паинькой, и продолжал лежать неподвижно, недобрыми словами поминая про себя Макналти, «Марафон», старика Флетнера, который придумал этот корабль, а заодно и всех тех идиотов, которые поддержали его и морально, и материально.

Меня и раньше частенько преследовало чувство, что все они рано или поздно сведут меня в могилу, а теперь были все основания считать, что нехорошие предчувствия сбываются.

Где-то глубоко в моем сознании тоненький сварливый голосок вдруг пропищал: «Слышь, сержант, а помнишь — ты обещал своей матушке больше не ругаться? Помнишь, как ты однажды получил от венерианского гуппи в обмен на банку сгущенки самоцветный опал величиной с башенные часы? Так что лучше покайся, сержант, пока еще есть время!»

Так я лежал и пытался припомнить все дурные поступки, которые когда-либо совершал. А тем временем там, у корабля, где мелькал то и дело свет, голоса аборигенов становились все громче и громче, а голоса наших в конце концов затихли. То и дело слышалось, как там разбивается что-то хрупкое.

Появилось еще несколько смутных фигур, которые принесли еще несколько тел, бросили их на траву и снова растворились во тьме. Я бы с удовольствием пересчитал лежащих спеленутыми на траве людей, но из-за темноты это было практически невозможно. Люди, которых только что принесли, находились без сознания, но очень скоро начали приходить в себя. Я сразу узнал сердитый голос Бренанда и астматическое дыхание капитана.

Как раз когда сражение закончилось, из-за облаков выглянула холодная голубая звезда. Воцарившаяся тишина казалась просто ужасной: ее нарушали только шорох множества босых ног по траве да непрекращающиеся барабанные удары, доносящиеся со стороны леса.

Постепенно вокруг нас собралось довольно много аборигенов. Они буквально заполнили всю поляну. Чьи-то руки подняли меня, проверили прочность пут, плюхнули в плетеный гамак и куда-то понесли. Я чувствовал себя добытым на охоте кабаном, которого на шесте несут к костру носильщики-туземцы. Интересно, простит ли мне Господь тот случай с лопухом-гуппи?

Караван вступил в лес. Несли меня головой вперед. Позади тащили еще один гамак, и я скорее чувствовал, чем видел, что за ним следуют и другие.

Сардиной, плывущей за мной, был Джепсон. Он покачивался в воздухе и громко жаловался на судьбу, которая связала его по рукам и ногам, стояло ему высадиться на эту планету. Не будучи лично знаком с астрономом, который выбрал для исследования именно этот мир, он проклинал его такими словами, которых устыдился бы любой уважающий себя человек, да к тому же то и дело извергал целый шлейф разных неблагозвучных эпитетов.

Осторожно обогнув одно из едва видимых деревьев, наша процессия отважно нырнула под следующее, обошла третье и четвертое. Как туземцы отличали одно дерево от другого при таком паршивом освещении, было выше моего понимания.

Только мы забрались в самую чащобу, как позади нас на поляне раздался оглушительный грохот и в ночное небо взвился высоченный столб пламени.

Даже оно в этом мире выглядело зеленоватым. Наш караван остановился. Тут же жалобно запищали две или три сотни туземных голосов: писк начался где-то за моей головой и прошел по всей цепочке.

Они взорвали «Марафон», подумал я. Ну что ж, всему когда-нибудь приходит конец, в том числе и моей призрачной надежде вернуться домой.

Но писк и щебет затихли сразу же, как только вслед за столбом пламени с поляны донесся сотрясающий землю рев. Мой гамак начал раскачиваться, поскольку носильщики, видимо, растерялись от испуга и готовы были уронить его на землю.

Затем они вдруг припустили вперед так быстро, что я глазам своим не верил. Я чуть ли не летел по воздуху, то и дело огибая огромные деревья, а порой вдруг резко сворачивая в сторону от каких-то зарослей, и вовсе не похожих на деревья. Сердце мое ушло в пятки.

Рев на поляне тем временем завершился мощным ударом, и в небо, прорезав слой облаков, вдруг унеслось алое копье. Это зрелище я видел множество раз и прежде, но сейчас я никак не ожидал полюбоваться им снова. Старт космического корабля! Это взлетел наш «Марафон»!

Может быть, эти странные создания оказались такими умными, что стоило им захватить совершенно незнакомый корабль, как они тут же разобрались в управлении и решили перегнать его куда надо? Наверное, это и были те самые существа, которых Ка считали гораздо могущественнее себя? Но тут я поймал себя на том, что наше нынешнее положение не очень вяжется с подобной мыслью: люди, способные управлять космическим кораблем, тащат своих пленников в примитивных плетеных гамаках. Кроме того, их явный испуг и то, как они припустились бежать, скорее всего, говорили о том, что впечатляющий взлет «Марафона» явился для них полной неожиданностью. По-видимому, от разгадки этой тайны я был весьма далек.

Огненный след корабля, изгибаясь, уходил куда-то на север, а наши носильщики по-прежнему бежали вперед со всех ног. По пути похитители сделали лишь одну остановку, чтобы о чем-то посовещаться. Их непрерывный щебет явственно показывал, что остановились они отнюдь не перекусить. Двадцать минут спустя мы снова остановились, впереди послышался ужасный рев. Вокруг нас сразу же сгрудилась охрана, а из головы колонны послышались крики, перемежающиеся громким мяуканьем и ожесточенным хлопаньем больших веток. Перед моим внутренним взором тут же предстал огромный ярко-зеленый тигр.

Затем послышались звуки, наводящие на мысль о стрелах, втыкающихся в туго натянутую кожу. Мяуканье перешло в визг, сменившийся сдавленным хрипом. Мы двинулись дальше, по широкой дуге огибая какие-то ужасного вида заросли, которые я тщетно пытался разглядеть получше. Как жаль, что у этой планеты не оказалось своей Луны! Здесь были только редкие звезды, проглядывающие среди облаков, да бесконечный враждебный лес, над которым разносились все та же глухая дробь.

Рассвет наступил как раз тогда, когда наши носильщики огибали совершенно безобидные с виду кусты. Вскоре мы вышли на берег широкой реки. И только здесь смогли как следует рассмотреть наших похитителей, которые вместе со своими ношами начали спускаться с берегового откоса вниз.

Они оказались существами, очень похожими на Ка, только чуть выше, чуть стройнее и с большими, очень умными глазами. У них была такая же пористая кожа, правда, скорее не зеленая, а сероватая, и точно такие же хризантемы на груди. В отличие от Ка, у них были какие-то складчатые одеяния, плетеные ремни и разнообразные деревянные орудия, вроде довольно искусно сделанных духовых трубок и пузатых сосудов с узкими горлышками. У некоторых на боку болтались плетеные корзинки с блестящими шариками, вроде того, который отправил меня в нокаут у шлюза.

Чуть приподняв голову, я попытался было рассмотреть что-нибудь еще, но смог увидеть только Джепсона, следующего позади меня, и Бренанда — в гамаке за ним.

В этот момент мой собственный гамак совершенно бесцеремонно бросили на землю у самой кромки воды. Рядом со мной плюхнулся Джепсон, а за ним и все остальные образовали ровный ряд вдоль воды. Обратив ко мне лицо, Джепсон сквозь зубы процедил:

— Вонючие ублюдки!

— Не бери в голову, — отозвался я. — Если будем играть по их правилам, они со временем обязательно ослабят бдительность.

— А еще, — злобно продолжал он, — мне страшно не нравятся умники, которые пытаются умничать не ко времени.

— Ничего я не умничаю, — огрызнулся я. — И вообще кому-кому, а тебе лучше бы помолчать! Ты же связан по рукам и ногам.

— Опять ты за свое! — Он яростно задергался в своих путах, пытаясь хоть немного растянуть их и высвободиться. — Ну погоди, я еще доберусь до тебя и уж тогда так свяжу, что ты вообще никогда не выпутаешься!

Я даже не стал ему отвечать. Что толку попусту сотрясать воздух, если собеседник явно не в духе? Между тем становилось все светлее, и зеленоватый туман над зеленой рекой потихоньку рассеивался. Теперь я уже смог различить Блейна и Миншула, лежащих позади Армстронга, а за ними — грузную фигуру капитана Макналти.

С десяток наших похитителей прошлись вдоль ряда лежащих на земле людей. У всех Десятерых при себе были те самые пузатые фляги. Ко мне тоже подошли двое, распахнули форменную куртку, обнажив грудь и обалдело уставились на нее. Их явно что-то поразило, и с уверенностью можно было сказать, что отнюдь не покрывавшая ее густая растительность.

Дураку понятно, что туземцы, не обнаружив на моей груди столь милой их сердцу хризантемы, ужасно удивились тому, как я обхожусь без столько лет. Они позвали остальных, и вся шайка сгрудилась надо мной. Лежа перед ними с обнаженной грудью, я чувствовал себя этаким жертвенным агнцем. В конце концов они решили, что сделали умопомрачительное открытие, которое следовало подкрепить данными дальнейших исследований, и продолжили осмотр.

Оказавшись возле Блейна и того придурка, который первым выбрался из корабля, чтобы покидаться камешками, они развязали их, раздели догола и начали внимательно, будто какую-то призовую скотину на сельскохозяйственной выставке, рассматривать. Один из них вдруг ткнул Блейна в солнечное сплетение, где, по его мнению, должна была находиться их ненаглядная хризантема.

Тут Блейн не выдержал и с диким криком бросился на обидчика, повалив того на землю. Второй наш товарищ, оставшийся без одежды, тут же радостно последовал его примеру. Армстронг, которого вообще трудно было назвать дохляком, напрягся из последних сил, ужасно побагровел от напряжения, но разорвал путы, вскочил и тоже с ревом кинулся в драку.

После этого и все остальные задергались, стараясь разорвать путы, но безуспешно. Зеленые сбежались к месту свалки и начали забрасывать землян своими шарами. Механик и Блейн вырубились почти одновременно. Трясущемуся же от ярости и матерящему зеленых на чем свет стоит Армстронгу удалось продержаться достаточно долго, для того чтобы зашвырнуть двух туземцев в реку, а третьего отправить в нокаут. Потом он все-таки рухнул на землю.

Вытащив своих товарищей из воды, зеленые опять одели потерявших сознание Блейна и механика, затем Армстронга и снова надежно их связали. После этого они принялись совещаться. Я ни бельмеса не понимал в их канареечном языке, но у меня создалось впечатление, что, по их мнению, мы обладали просто необычайно большим количеством гамиша. Путы к тому времени начали меня раздражать. Я бы дорого дал за то, чтобы освободиться от них, добраться до зеленых туземцев и вышибить мозги парочке-другой.

Повернув голову, я окинул мрачным взглядом небольшой кустик, растущий почти рядом с моим гамаком. Кустик яростно размахивал своими крошечными веточками и испускал резкий запах жженой карамели. Да, похоже, вся здешняя растительность в основном занималась одним и тем же. Тут вдруг зеленые перестали переговариваться и сгрудились у самой воды. Из-за излучины реки показалась целая флотилия длинных, узких и довольно изящных лодок, вскоре причаливших к берегу. Нас тут же погрузили на эти лодки — по пять человек в каждую. Оттолкнув свои пироги от берега, экипажи, каждый из которых состоял из двадцати человек, начали ритмично то толкать, то тянуть на себя деревянные рычаги, имевшиеся у бортов в каждой лодке. Лодки двигались против течения, но тем не менее развивали довольно приличную скорость, рассекая воду острыми носами.

— Мой дедушка был миссионером, — сказал я Джепсону. — Однажды он тоже попал в подобный переплет.

— Ну и что?

— Угодил в котел, — ответил я.

— Знаешь, я искренне надеюсь, что и ты кончишь там же, — безжалостно отозвался Джепсон. Он все еще пытался освободиться от пут, но тщетно.

Поскольку делать было нечего, я начал с интересом наблюдать за тем, как наша команда управляет лодкой, и вскоре сделал вывод, что рычаги приводят в действие или два больших насоса, или несколько маленьких, и что лодка двигается вперед, засасывая воду спереди и выбрасывая ее сзади.

Позднее выяснилось, что я ошибался. Все оказалось гораздо проще. Под водой рычаги присоединялись к двадцати веслам с состоящими из двух половинок лопатками. При движении весла назад половинки лопаток сходились, образовывая широкую лопасть, а при движении вперед весла расходились, свободно пропуская воду. Это позволяло туземцам гнать лодку гораздо быстрее, чем при обычной гребле веслами, которые нужно поднимать, поворачивать и снова опускать в воду, тратя на это дополнительные усилия.

Пока мы так плыли вверх по течению, солнце поднялось почти до зенита. За вторым поворотом русло реки разделилось надвое, и течение в узких протоках, с двух сторон огибающих каменистый островок ярдов в сто длиной, стало гораздо сильнее.

На конце островка, что был выше по течению, росла группа из четырех зловещего вида деревьев, стволы и ветви которых отливали какой-то мрачной, переходящей в черноту зеленью. От стволов отходило множество огромных горизонтальных ветвей, затем стволы оголялись и только на высоте футов в шестьдесят венчались пушистой кроной. Каждая из нависших над водой ветвей заканчивалась полудюжиной толстых мощных отростков, которые напоминали готовые к удару хищные лапы.

Гребцы работали рычагами как бешеные. Караван лодок направился в правый проток, над которым нависали самые большие и самые грозные с виду ветви. Стоило только носу первой лодки оказаться под веткой, как та жадно пошевелила своими хищными пальцами. И мне вовсе не померещилось: я видел это так же ясно, как вижу деньги, причитающиеся мне за полет, когда кассир пододвигает их мне в окошко. Здоровенная лапа явно была готова чем-нибудь поживиться, а судя по ее размерам и размаху пальцев, она вполне могла бы выхватить из воды всю лодку целиком и сделать с ее экипажем и пленниками такое, о чем мне даже думать не хотелось.

Но ничего подобного не случилось. Как только лодка вошла в опасную зону, рулевой встал и начал что-то громко втолковывать дереву. Пальцы тут же расслабились. Рулевой следующей лодки поступил точно так же. Затем еще один. Затем за дело принялся туземец из моей. Каково было мне, неподвижно лежащему на спине и не способному защищать свою жизнь, с бешено бьющимся сердцем следить, как над головой проплывает чудовищная лапа древесного Джека-Потрошителя!

Наконец наш рулевой замолк, и ему на смену пришел рулевой следующей за нами лодки. Я почувствовал, что спина моя взмокла.

Миль через пять мы свернули к другому берегу. Я не мог видеть самого пункта назначения до тех пор, пока зеленые не вытащили меня из гамака, не развязали и не поставили на ноги. Я, конечно, тут же потерял равновесие и сел на землю. Ноги временно отказались мне служить. Растирая их, чтобы восстановить кровообращение, я с любопытством рассматривал место, куда нас привезли.

Цилиндрические здания были сделаны из светло-зеленого материала. Все они казались одинаковой высоты и диаметра, и в центре каждого росло по дереву, диаметр кроны которого был гораздо больше, чем диаметр самого дома, поэтому листва надежно укрывала дома от наблюдения сверху. Лучшей маскировки для жилищ невозможно было себе и представить, хотя и причин считать, что туземцам может что-то угрожать сверху, не имелось, однако деревья, проросшие сквозь дома, не позволяли определить, сколько же всего домов в поселении, поскольку за ближайшими домами виднелись только деревья, деревья и еще раз деревья, под каждым из которых вполне могли еще таиться дома.

Трудно было сказать, где мы находимся: в захолустной деревушке или в пригороде гигантского мегаполиса, уходящего далеко за горизонт. Ничего удивительного, что с нашей шлюпки не удалось выявить на планете признаки цивилизации. Экипаж шлюпки мог пролетать над районами, населенными миллионами аборигенов, и не заметить ничего, кроме джунглей.

Вокруг нас столпилась часть аборигенов с оружием наготове, а остальные уже заканчивали развязывать последних пленников. Похоже, их ничуть не удивлял тот факт, что мы явились с неба в такой странной штуковине, как «Марафон». К этому времени ноги, кажется, снова готовы были служить мне. Я натянул сапоги, встал и начал оглядываться. И вот тут-то я испытал сразу два потрясения.

Первое — когда понял, что в плен вместе со мной угодило всего чуть более половины экипажа «Марафона». Остальных с нами не было. В одном из гамаков лежало безжизненное тело парня, принявшего на себя залп отравленных колючек сразу после посадки на планету. С чего вдруг зеленые решили утащить с собой хладный труп, я даже представить себе не мог.

На двух связанных вместе гамаках растянулась уже бодрствующая, но еще довольно сонная, и апатичная туша Саг Фарна. Правда, он оказался единственным попавшим в плен марсианином. Больше никого из уроженцев Красной Планеты с нами не было. Отсутствовали также шеф Дуглас, Бэнистер, Кейн. Ричарде, Келли, Эл Стор, Стив Грегори, Уилсон и около дюжины других членов нашего экипажа.

Может, они погибли? Это казалось довольно сомнительным, иначе с какой стати зеленые утащили бы с собой только один труп, а прочие оставили на корабле. Может, ребятам удалось сбежать? Или они просто попали во вторую группу пленников, которых отправили совсем в другое место? В общем, пока о судьбе остальных судить было рано, хотя их отсутствие и выглядело весьма странным. Я подтолкнул локтем Джепсона: