Глава 19

Еще одна опасная встреча

Я не стал больше задавать вопросов колдунье и твердо решил не наведываться к ней, хотя она сказала, что всегда будет рада видеть такого гостя. Всю дорогу домой я бежал, и все равно вернулся на ферму уже затемно. Мать начала расспрашивать меня о матушке Мелдрум, но я лишь отмалчивался, чтобы не запугать ее. Я не смог спать, но твердо решил, что буду поступать только так, как подскажет мне сердце. Мысли о старухе не выходили у меня из головы, и поэтому я решил отвлечься тяжелым трудом, работая на ферме буквально на износ, и когда приходил домой, то едва добирался до постели. Так прошло две недели, и душевная боль стала понемногу проходить, правда, теперь от боли ныли мои руки.

Но вскоре холода прошли, подул теплый юго-западный ветер, зацвели луга и ягнята весело запрыгали по зеленой траве. Теперь я снова думал только о Лорне. Солнце согрело землю, весело журчали ручьи, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Горные склоны казались зелеными, рыжими и серебряными – в зависимости от того, какой вид деревьев преобладал в лесу. Как-то я подошел к могучему вязу и, вырезав на нем инициалы Л.Д., долго смотрел на ствол, не в силах отвести взгляда от заветных букв.

Но хуже всего было то, что Лорна являлась ко мне только во сне, а я не мыслил себе жизни без нее. Итак, существование мое теряло всяческий смысл, и поэтому я решился еще раз испытать судьбу с твердым намерением рассказать девушке о своих чувствах. Итак, не ожидая следующей весны, я собрался с духом, оделся по возможности представительнее и красивее и, обогнув дом (чтобы острые глаза Лиззи не заметили меня), твердым шагом направился к заветной цели.

Иногда я ругал себя за то, что не доверил секрета Энни. Ведь она искренне любила меня и никогда никому бы не рассказала о моей тайне. Несколько раз я начинал издалека, но когда дело доходило до главного, во рту у меня внезапно пересыхало, слова путались, и я замолкал. Наверное, из-за того, что начинал боготворить Лорну, и говорить о ней простыми словами было для меня недопустимо.

Сперва я хотел взять с собой ружье, поскольку мне было бы чертовски обидно, если бы в меня начали стрелять, и я не смог бы ответить тем же. Но, поразмыслив немного, я отказался от этой затеи, вспомнив, что, пробираясь по скользкому водяному каскаду я все равно размочу порох, и толку от ружья уже не будет. Поэтому я ограничился огромной дубовой палкой, которой мы несколько лет прочищали трубу.

Сердце мое трепетало в ожидании встречи с Лорной, душа жаждала приключе-ний, тем не менее, я был рад, что день выдался солнечный, погода стояла тихая и ничто в пути меня не останавливало. Бывает такое время, когда кажется, что все вокруг начинает помогать и сопутствовать удаче – и солнце, и вода, и даже ветер. Будто в воздухе витает надежда на будущее, а под ногами сминается прошлое, и заботы уходят вдаль вместе с прошлогодней листвой. И тогда мы ускоряем шаг, спеша на встречу тайне и неизвестнос-ти.

Правда, никакой особенной неизвестности меня не ожидало. Я шел по хорошо знакомому пути и вскоре оказался на вершине водяной лестницы, обозревая долину Дунов. Поток несся лавиной, поскольку ночью прошел сильный дождь, и вода выходила из берегов. Мне пришлось немного потрудиться, чтобы добраться до верха, и там я уселся на камень, чтобы дать отдохнуть уставшим мышцам.

Я был так счастлив от того, что скоро увижу свою Лорну, что незаметно для себя растянулся на мху и заснул, положив перед собой дубовую палку и скинув плащ в лишайник. Может быть, я бы и не задремал, но перед выходом из дома я приял изрядную дозу сидра. Надо заметить, что я стал прикладываться к нему после того, как навестил матушку Мелдрум в ее колдовской обители.

Рядом со мной протекал небольшой ручей. Он совсем не журчал, потому что вода проходила через массу водорослей и мох, и ручей этот навевал сон. Мне даже показалось, что ручеек иногда замирает, как бы боясь наделать шума и разбудить меня. А за поворотом, где течение становилось быстрее, ручеек начинал сердиться и ворчать. Это показалось мне забавным. Я просыпался, смотрел на сверкающую воду полуприкрытыми глазами и снова погружался в дремоту. Неожиданно сон мой был прерван. На меня упала тень, я открыл глаза и увидел, что солнце мне застилает сама Лорна Дун.

– Господин Рид, вы что, с ума сошли? – нахмурилась девушка и потрясла меня за плечо.

– Не совсем. Я заснул, по-моему, – сразу же ответил я, стараясь не обращать внимания на ее руку, только бы она ее не убирала.

– Уходите отсюда, если вам дорога жизнь. Сейчас сюда придут охранники. Господин Рид, позвольте мне спрятать вас.

– Я и шагу отсюда не ступлю, – поклялся я, хотя внутри уже весь дрожал от страха, – пока вы не будете называть меня просто Джон.

– Хорошо, Джон… Господин Джон Рид, пойдемте скорее, если вы не хотите погибнуть.

– Я буду вам повиноваться, но только без спешки. Я думаю, что вашим охранни-кам тоже не поздоровится, если они наткнутся на меня, – важно ответил я, стараясь дать ей понять, что я не робкого десятка.

Лорна повела меня по верхней долине, время от времени тревожно оглядываясь по сторонам, и мы пришли к беседке, вход в которую был прорублен прямо в скале. Я уже говорил раньше, что еще тогда, в детстве, чуть было не погиб в яме, куда направила меня Лорна и даже сердился на нее из-за того, что она показала мне такой страшный выход. Теперь же я понял, что она была права, и что даже опытным взглядом различить это отверстие в скале было практически невозможно. Внутри этой каменной ниши была лестница, ведущая наверх в горы, по которой я тогда и выбрался в лес. Направо зияла черная дыра, откуда доносился шум воды. Я вздрогнул, вспомнив тот давний вечер, но Лорна только посмеялась над моими страхами. Зато с левой стороны находился уютный грот, вход в который был искусно замаскирован плющом, и если незнакомец зашел бы сюда днем, то после яркого солнечного света никогда бы и не догадался, что тут скрывается весьма уютная беседка.

Лорна приподняла ветви плюща, пропуская меня вперед, и я очень неловко начал протискиваться внутрь. Из-за своих габаритов я передвигался довольно неуклюже, чем постоянно вызывал смех Лорны. Я был готов сквозь землю провалиться, но все же, прижав локти к бокам и наклонившись как можно ниже, я просочился через узенькое отверстие и оказался внутри беседки, там, где Лорна любила уединяться, чтобы помечтать или пофилософствовать.

Комната оказалась почти круглой, метров шесть в диаметре и пестрела разного рода лишайниками, папоротником и мхом. Папоротник был еще прошлогодним, зато мох зеленел вовсю, напоминая пушистую ткань. Крыши тут не было, и наверху плыли веселые апрельские облачка. Роль пола выполняла трава, вместо стульев громоздились валуны, а посреди комнатки пробивался источник, веселым журчанием напоминающий смех младенца. Вода струилась по полу, а потом, превращаясь в тонкий ручеек, исчезала за пределами беседки.

Пока я с восторгом и удивлением рассматривал этот потайной уголок моей возлюбленной, Лорна обратилась ко мне:

– А где же обещанные яйца, господин Рид? Может быть, с вашей пеструшкой что-то случилось и она перестала нестись?

Мне не понравилось, как она это все произнесла, словно насмехаясь надо мной, простым крестьянином.

– Вот они, – невозмутимо ответил я, не обращая внимания на ее обидные слова. – Я бы принес гораздо больше, только я боялся, что половину разобью по дороге к вам, господжа Лорна.

И я начал доставать из карманов яйца, переложенные сеном, одно за другим и складывать их на мох перед ней. Так я выложил две дюжины яиц. Лорна смотрела на меня в изумлении, а когда я достал последнее яйцо, она ни с того ни с сего разрыдалась.

– Что я такого натворил? – перепугался я, не зная, что делать. Когда плакала Энни, я не сильно волновался, поскольку знал, что всегда смогу ее утешить. – Чем я вас расстроил?

– Дело не в вас, господин Рид, – гордо ответила Лорна, будто я вообще ничего не значил для нее, и слезы ее тут же просохли, – просто я сильно переживаю, когда чувствую запах свежескошенного сена. К тому же, вы ко мне очень добры, и от этого я расчувствовалась. Дело в том, что я не привыкла к доброте.

Я не знал, что сказать, чтобы не испортить все впечатление, и поэтому предпочел отмолчаться. И так получилось, что мое молчание Лорна расценила по-своему и начала рассказывать сама. Я не любопытен от природы, но слушать Лорну доставляло мне истинное удовольствие. Я только боялся, что она закончит свой рассказ и замолчит, да и глаза поднимать на нее мне тоже было немного боязно, поэтому я стоял и не шевелился, словно боясь спугнуть с цветка прекрасную бабочку.

Лорна отошла в угол беседки, и я невольно шагнул вслед за ней. Мне хотелось ходить за ней по пятам, как верный пес, все время ощущать ее присутствие. Но она внезапно остановилась, я услышал легкий вздох, и когда Лорна повернулась ко мне, я увидел глубокую печаль в ее задумчивых глазах. Она уже не вскидывала голову с прежней гордостью, я увидел самую обыкновенную девушку, погруженную в свои тревоги и волнения, готовую поделиться со мной всем, что накопилось за долгие годы одиночества в ее израненной душе.

– Господин Рид, – тихо произнесла она, – я не обидела вас?

Я бросился вперед, чтобы прижать ее к себе и поцеловать, но вовремя спохватил-ся. Ведь это могло оскорбить ее. Нет, пользоваться ее беззащитностью и доверчивостью я не имел права. Я отвернулся, стараясь думать о чем-нибудь постороннем, потому что чувствовал, как жгучее желание овладевает мною. Я тяжело вздохнул и, стиснув зубы, медленно проговорил про себя: «Джон Рид, ты забываешься. Напряги всю свою силу воли и веди себя так, как подобает молодому человеку в присутствии одинокой благородной девушки. Следи, в конце концов, за своими манерами и не забывайся!»

Лорна оценила мою выдержку и самообладание. Ведь тогда она еще не любила меня, да и вряд ли задумывалась над этим. В глазах ее светилась доброта и нежность, но одновременно с этим и решимость. И я понял, что у этой девушки сильный характер, и она никогда не совершит поступка вопреки своим желаниям.

Но теперь она осознала, что я действительно достоин ее уважения, что мне можно довериться, и тогда, сидя рядом со мной в беседке, Лорна поведала мне свою историю. Она говорила долго, ничего не скрывая и не утаивая, а глаза ее казались мне путеводными огнями, потому что каждый раз, когда она описывала события своей жизни, они загорались то гневом, то состраданием, то нежностью, то обидой и болью.

Но, возможно, те, кто не видел Лорну, сочли бы ее повествование довольно долгим, поэтому я решил изложить его вкратце для того, чтобы вы лучше поняли эту девушку, то есть рассказать все услышанное своими словами.

Но нет! Я обещал невозможное. Я не смогу сделать этого. Я начну путаться в прошлом и настоящем, а иногда и отождествлять себя с Лорной. Поэтому я поступлю иначе. Пусть Лорна сама расскажет вам все то, что услышал я в беседке. И если вам ее история покажется утомительной, обратитесь лучше сами к себе – может быть, усталость уже давно залегла в вашем сердце?

Глава 20

Лорна начинает свой рассказ

Мне трудно рассказать обо всем, о чем хотелось бы, потому что раньше я никогда не думала, что кто-то захочет выслушать мою историю. Я не знаю, где у нее начало, где середина, и что надо сказать о сегодняшнем дне. Мне трудно вспомнить, как я относилась к различным событиям в детстве, и как изменились мои взгляды сейчас. Теперь я стала намного старше и умнее. А когда раньше я просила окружавших меня людей объяснить мне некоторые вещи, кое-то из них открыто смеялся мне в лицо, а некоторые даже сердились на меня за излишнее любопытство.

В нашем роду существовало только два человека, которые охотно выслушивали меня и сами что-то рассказывали. Один из них – мой дед, а второй – мудрец, которого мы называем Советник. Мой дедушка, сэр Энзор Дун, человек весьма сурового и жестокого характера (кроме как в отношениях со мной, разумеется). Кажется, он прекрасно понимает, где лежит грань между добром и злом, просто не задумывается над этим. Советник же, напротив, очень жизнерадостный и веселый джентльмен, но ко мне он относился как к ребенку, переводя все в игру, если только не видел, что от ответа на мой вопрос ему не уйти.

Среди женщин не могу назвать ни одной, с кем можно было бы побеседовать, с тех пор как умерла тетушка Сабина, которая, кстати, и занималась моим воспитанием и обучением. Это была образованная женщина, благородная во всех своих поступках и страдающая от того, что ее окружало насилие и невежество. Тщетно она пыталась обучать наших юношей быть справедливыми и честными, как и подобает людям подобного происхождения. Из-за этого ее даже прозвали «Тетушка Честь». Она любила повторять, что я для нее – единственное утешение, но для меня тетя была на самом деле как тихая гавань и отрада, и когда она умерла, я горевала больше, чем когда потеряла родную мать.

Я не помню своего отца, хотя знаю, что он был старшим сыном сэра Энзора и при этом самым храбрым и самым умным. Поэтому меня считают наследницей в этом королевстве насилия, а когда проводятся турниры, то меня величают принцессой или даже королевой.

Здесь живет много людей, и все они счастливы. Возможно, я тоже была бы счастлива. У нас чудесная долина, закрытая зимой от холода, а летом от зноя, бури и метели к нам не залетают. Правда, мы не можем скрыться от дождей, но и в этом есть своя прелесть. Трава зеленеет, вода весело журчит, а какое разнообразие цветов! Тут скучать не приходится, даже если просто остаешься на поляне одна, настолько красива у нас природа.

Рано поутру, как только солнце начинало освещать долину, я убегала к цветам и жила как равная среди них. Но когда наступал вечер и день клонился к закату, маленькое облачко одиночества и печали словно окутывало мое сердце. Я многого не понимала, и ни небо, ни бескрайний звездный простор не давали мне ответа.

А мне хотелось узнать многое: кто я такая, зачем я нужна на этой земле и когда настанет мое время, чтобы я смогла воссоединиться со звездами? Я вижу, вы несколько удивлены. Действительно, почему это все так волновало маленькую девочку? Я и сама не понимала, почему, но те же самые проблемы мучали меня долгие годы, я и сейчас не могу найти ответа на свои вопросы.

А вокруг меня люди жили совсем в другом мире. Это был мир насилия и грабежей, грубых развлечений и боли, безжалостных шуток и бесполезных смертей. Странно, как я смогла не огрубеть среди таких людей, не растратила душевное тепло и сохранила чистоту души. Не было у меня ни учителя, ни наставника, указывающего верный путь. Я молода, но живу как будто под проклятием, которое длится уже долгие годы.

Тут Лорна замолчала и начала горько плакать, словно сожалея о напрасно прожитых годах. Я не знал, как реагировать на все это, но старался выглядеть как можно более жизнерадостно, чтобы не расстраивать ее еще больше. А потом, позабыв про все хорошие манеры, я подошел и аккуратно вытер ей слезы.

– Господин Рид, – продолжала девушка. – Мне и стыдно, и горестно рассказывать вам о своих детских мечтах и переживаниях. Но у вас есть мать, которая вас любит, сестры, которые вас обожают и свой тихий спокойный дом. Вам никогда не понять, что такое полное одиночество. Трудно объяснить, что испытываешь, когда знаешь, что обратиться за советом и помощью тебе не к кому, разве только к небесам, но и Господь Бог не всегда слышит наши молитвы, и тогда наступает полная безысходность, и душу заполняет отчаяние.

Правда, это случалось со мной не так уж часто, тем более, мне совестно созна-ваться в этом сейчас, ведь вы мой гость, и я обязана развлекать вас и рассказывать что-то веселое и занятное. Иногда я сердилась на своих сородичей, и тогда они начали скрывать от меня свои победы и больше помалкивать в моем присутствии. Смешно, как взрослые люди боялись маленькой девочки и говорили между собой намеками. Тетушке Сабине они, наоборот, докладывали о своих зверствах в подробностях, специально, чтобы позлить ее, однако никто бы не решился проделать это со мной. Было и забавно, и противно смотреть, как они предлагали мне в подарок кольца, цепочки и драгоценности, недавно принадлежащие их жертвам.

Я вспоминаю детство потому, что пытаюсь выяснить, что же именно повлияло на мое мировоззрение, и ничего не понимаю. Может быть, мне просто удалось сохранить чистоту в себе? Советник говорит, что все мы в принципе должны оставаться детьми в глубине души, и если это именно так, то это прекрасно.

Я рано лишилась родителей, и поэтому дом перестал для меня существовать. Помню, что мать учила меня вести домашнее хозяйство и отец любил, чтобы мы все по вечерам собирались у очага, но это было слишком давно. С тех пор я ничего не приобрела. Для меня оставались только путешествия по долине и общение с природой, да еще размытые, забытые образы ушедших людей. Иногда, когда я не предаюсь воспоминаниям и не думаю о родителях, внезапно мне начинает казаться, что кто-то в небесах подает мне знак, как высшее знамение. Это может быть или шум ветра, или далекая музыка, или песня птицы, или даже солнечный или лунный свет, и тогда со всей ясностью я ощущаю сладостную боль.

Но часто, когда я просыпаюсь по ночам и прислушиваюсь к тишине, или брожу в одиночестве перед рассветом, или просто стою около ручья и смотрю в воду, неясный образ начинает вырисовываться перед моим мысленным взором. Я припоминаю что-то из прошлого, и тогда этот образ тает и распадается. Я становлюсь похожа на ребенка, который упустил птичку из клетки и тщетно пытается вернуть ее назад. Нет, птица больше не соблазнится золотыми прутьями, она останется на дереве, распевая победную песенку, а клетка будет пустовать.

Иногда я задумываюсь над иронией судьбы. Почему должна была свершиться такая несправедливость, что именно меня, любящую мир и спокойствие, прочат в наследницы этих безумных владений и повелительницы негодяев и разбойников? Трудно поверить, что они станут слушаться меня. Во всяком случае, Советник уже метит мне в помощники, а его сын предлагает руку и сердце. Его называют самым честным вором, но о какой чести можно в таком случае говорить?

И хотя мы даже здесь не можем рассчитывать на полную безопасность, все же мне удалось добиться хоть каких-то уступок и привилегий в связи с моим исключительным положением. Вся территория, там, где долина сужается, считается моей собственностью, и ходить по этой земле имеет право только охрана. Так что кроме часовых здесь никого не бывает. Исключение составляет, разумеется, мой дед, Советник и Карвер.

По выражению вашего лица, господин Рид, я могу сделать лишь один вывод: имя Карвера Дуна вам известно. Он считается самым сильным и храбрым среди наших людей, как и подобает сыну Советника. Но он не похож на своего отца характером – Карвер слишком жесток и горяч и никогда не прислушивается к голосу разума. Советник, мой дядя, пытался научить его сочетать все достоинства с красноречием и мудростью, но ничего из этого не получилось.

Наверное, вам уже надоело слушать мой рассказ, и я готова признать, что он не слишком интересен. Все дело в том, что жизнь моя течет однообразно, в ней не происходит ничего необычного, и один день похож на другой как две капли воды. Среди воинов нет такого, чьего возвращения я бы ждала с тревогой и нетерпением. Да и что тревожиться за них? Ведь они теперь стали грозой всей округи. Среди стариков нет такого, кому я могла бы излить душу и довериться (я не говорю, конечно, о дедушке, потому что он для меня совсем особенный человек), и среди женщин у меня нет подруг. Правда, я нашла общий язык со своей служанкой, которую мне удалось спасти от голодной смерти.

Это симпатичная девушка из Корнуолла, невысокая, но очень толстая, про таких говорят «что в высоту что в ширину». Ее отец работал на шахте в Корнуолле (по крайней мере, она сама так утверждает) и стоил двоих работников из Девоншира, а если брать Сомерсет, то и всех четверых. Он был мастером на все руки, но случилось так, что он вынужден был оставить свою дочь на голодную смерть. Она сама толком не могла мне ничего объяснить, ссылась на то, что здесь кроется страшная тайна, но что придет время, тайна раскроется, и тогда мы все поймем, что отец ее ни в чем не виноват. Звали его Саймон Карфакс, и со временем он стал начальником шахты на оловянных приисках в Корнуолле. Гвенни, моя служанка, прекрасно помнит, как это все произошло. Ее мать умерла, отец сильно горевал, но не прошло и недели, как к нему пришли какие-то люди и предложили ему работу. Они ссылались на то, что все мы смертны, что каждый может потерять жену, и, чтобы не расклеиться вовсе, надо немедленно заняться чем-то рискованным. Отец несколько дней не ходил на работу и подыскал себе новое место, но планы товарищей изменили его судьбу. Итак, он стал их предводителем. Эти люди, выставив охрану, занимались чем-то тайным на болотах Экзмура. Отец оставил дочери сыр, хлеб и свою шляпу, которую велел беречь. И с тех пор она больше о нем не слыхала.

Гвенни ждала его три дня, не выпуская из рук драгоценную шляпу. За это время она съела сыр и хлеб и, не придумав ничего лучше, брошенная и обиженная на весь мир, просто пошла куда глаза глядят. Так она прошагала несколько миль, а потом, обессилев, легла возле валуна на дороге и стала ждать смерти.

В тот самый день я возвращалась от тетушки Сабины. Это были ее последние дни, а желание умирающего для нас закон. Тетушка не хотела умирать в долине Дунов, поскольку считала, что даже ангелы побрезгуют спуститься туда, и ей было разрешено дожить остаток дней в одиноком домике в соседней долине. Дуны свято чтут последние желания своих родственников, так что, если перед смертью кто-то захочет исповедаться, мы даже приводим сюда священников. Возвращаясь назад домой в мрачном настроении и не желая никого видеть, я вдруг заметила на обочине маленькую бездомную девчонку. Она лежала, как труп, раскинув руки, но еще дышала, вернее, жевала. Я подошла поближе и увидела, что девушка грызет какой-то черный корень, а у ног ее валялась скорлупа от яйца мелкой болотной птички.

Я попыталась поднять ее, но девушка оказалась слишком тяжелой. Тогда я положила ей в рот кусочек пирога. Девушка тут же проглотила его, и я начала кормить ее по кусочкам. Бедняжка ни от чего не отказывалась, тем более, что я выбрала самые роскошные яства, чтобы хоть как-то уговорить поесть тетушку Сабину. Когда еда кончилась, Гвенни продолжала смотреть на меня такими голодными глазами, словно собиралась съесть и корзину, откуда я доставала для нее лакомства.