В 1970-е годы король Бутана, маленького идиллического буддийского королевства, расположенного высоко в Гималаях, объявил, что стратегией его государства будет «валовое национальное счастье». Какой просвещенный правитель!

Однако в 1999 году он принял судьбоносное решение: впустить в свою страну телевидение. До того времени оно, равно как и любая публичная реклама, было там запрещено. Но в том году запрет на телевидение был снят и более 30 кабельных операторов получили лицензии на вещание. Самый успешный оператор предоставлял 46 каналов, включая «Стар-ТВ» Руперта Мердока. И теперь бутанцы тоже получили возможность смотреть заурядную «смесь» футбола, насилия, секса, рекламы, реслинга и т. д. Они начали всё жадно поглощать, но влияние этого процесса на общество представляет собой прекрасный совершенный эксперимент, позволяющий понять, как технологические изменения могут отразиться на отношениях и поведении людей[166].

Очень скоро все отметили резкий рост числа распавшихся семей, преступности и потребления наркотиков. В школах настолько распространилось насилие, что одному из директоров пришлось включить в свой ежегодный отчет раздел «Ссоры», в котором сообщалось о проведении «марафона собраний преподавательского состава» для обсуждения новых проблем. Исследование последствий, проведенное местными учеными, показало, что треть родителей отныне предпочитали разговорам с детьми просмотр телепередач.

Конечно, следует поостеречься делать скоропалительные выводы из всего лишь одного эпизода. Но эта поразительная история подтверждает распространенное мнение, что телевидение – серьезная самостоятельная сила в нашей жизни, а не просто отражение того, чем мы уже являемся.

В этой главе я покажу, что наука и техника – главный источник изменений, затрагивающих наши установки и чувства. Они объясняют огромный рост нашего национального богатства и значительное улучшение здоровья – что, конечно, большое благо. Однако они также поясняют некоторые негативные тенденции, нивелирующие этот позитивный эффект.

Если мы вернемся к нашей «большой семерке» источников счастья, мы увидим, что одни из них улучшились за последние полвека: здоровье, доход и качество работы. В то же время другие, наоборот, ухудшились: отношения в семье, сила и безопасность общества и распространение альтруистических ценностей. Первый шаг в последнем случае – найти документальное подтверждение этим тенденциям к ухудшению. После этого я проиллюстрирую, как наука и техника помогают объяснению этих процессов.

Как мы уже убедились, распад семьи, как правило, негативно сказывается на детях и их будущем счастье. Если в 1950 году развод был крайне редким явлением, то в настоящее время только половина всех пятнадцатилетних американцев живут со своим биологическим отцом[167]. В Германии и Великобритании эта цифра составляет два из трех[168]. Поскольку второй брак распадается быстрее, чем первый, многие дети теперь проходят через два, а то и более, развода.

Наибольшее изменение в численности разводов произошло в период с 1960 по 1980 год. В Америке пик разводов пришелся на 1980 год, тогда как в Британии их количество продолжало медленно расти и дальше[169]. Но сегодня все больше детей рождаются вне брака – в настоящий момент треть или более, как показано в таблице ниже. В этих случаях четверть матерей проживает с отцом в США и две трети – в Великобритании[170]. Некоторые из этих союзов, конечно, стабильны, но в среднем у живущих в гражданском браке родителей вероятность разойтись в два раза выше, чем у официально состоящих в браке[171].

Развод был признан очевидной причиной роста числа юношеских самоубийств в США[172]. Но он, конечно же, ударяет и по родителям. Поскольку все больше супружеских пар расходятся, разводятся и в дальнейшем не вступают в брак, это оказывает постоянное негативное воздействие на средний уровень счастья[173].

Свидетельством очевидного провала в организации жизни в городах служит огромный рост преступности после Второй мировой войны. Это обстоятельство весьма показательно в двух отношениях. Во-первых, оно отражает распространение отчуждения в разных слоях общества. Во-вторых, снижает благополучие жертв и безопасность всех нас. Приблизительно треть британцев не чувствует себя в безопасности, выходя на улицу после наступления темноты[174]. В опросах общественного мнения в Британии и США преступность регулярно фигурирует как одна из главных проблем, с которыми сталкиваются эти страны[175].

По мнению многих, преступность – это следствие неравенства и безработицы. Если бы все было так просто. Дело в том, что основной рост преступности в США и Великобритании пришелся на 1950-1980-е годы, когда наблюдалось снижение неравенства и уровень безработицы был необычайно низким. В этот период был зафиксирован рост по всем основным видам преступлений – насилие, мошенничество, грабежи, угоны автомобилей и нанесение противозаконного ущерба. В целом зарегистрированный рост преступности составил 300 % в США и 500 % в Великобритании[176].

В США эту волну удалось обратить вспять в начале 1980-х, когда уровень безработицы был выше, чем раньше, а экономика росла медленнее, чем в предшествующие тридцать лет[177]. В Британии волна роста преступности остановилась в 1995 году[178]. Но преступность по-прежнему оставалась во много раз выше, чем полвека назад. На взлеты и падения уровня преступности влияет множество факторов, включая численность полиции и число преступников, находящихся в тюрьмах. Но к основным факторам, важным для данной книги, относится социальное и моральное влияние.

За ростом преступности и распадом семей лежат глубокие изменения в установках по отношению к себе и к обществу. Веками моралисты утверждали, что мир катится в пропасть. Так что к любого рода алармистским заявлениям следует относиться с осторожностью. Тем не менее исследования и в самом деле выявляют изменения к худшему.

Начнем с доверия. В разное время респондентов спрашивали: «Можете ли Вы сказать, что большинству людей можно доверять, или Вы бы сказали, что с другими нужно вести себя с максимальной осторожностью?» В 1959 году 56 % британцев ответили: «Да, большинству людей можно доверять». К 1998 году эта цифра упала до 30 %[179]. Точно так же в Соединенных Штатах она упала с 56 % в середине 1960-х годов до 33 %[180].

Не хочу показаться старым ворчуном или Кассандрой и, конечно, не хотел бы ими быть, но следующие факты представляются важными. В 1952 году половина американцев думала, что люди «ведут такую же благую – моральную и честную – жизнь, что и прежде». Большинство не разделяло мнения, что мир катится в пропасть. Но, как видно из таблицы, к 1998 году две трети американцев стали считать, что уровень морали упал.

Кроме того, все меньше и меньше американцев теперь принадлежат к разным общественным организациям – будь то организации, связанные со спортом, политикой, работой с молодежью и стариками, религией или этнической идентичностью[181]. Все больше людей ходят в одиночку, даже в боулинг. Заметив это, социолог из Гарвардского университета Роберт Патнэм тщательно изучил, членами какого количества организаций были американцы, и показал, насколько снизились эти цифры. Он остроумно назвал свою книгу «В боулинг в одиночку» (Bowling Alone).

Все эти тенденции проявляются в США сильнее, чем в Европе. В Британии не наблюдалось снижения членства в общественных организациях. Во всех европейских странах уровень доверия на самом деле вырос (или по крайней мере не снизился) начиная с 1980 года. Наоборот, в США каждое новое поколение вступает во взрослую жизнь при более низком уровне доверия, чем предыдущее[182].

Эти тенденции, касающиеся семейной жизни и доверия к окружению, представляют собой очень важные изменения, которые позволяют объяснить, почему уровень счастья не вырос. Рост экономики как таковой не дает объяснения, потому что он наблюдается на протяжении последних 150 лет, а распад семьи, рост преступности и ослабление моральных ценностей являются особенностями только последних пятидесяти. Таким образом, в поисках объяснения мы, естественно, обращаемся к специфическим для этого периода изменениям. Я остановлюсь на трех самых значительных из них: изменении гендерных ролей, распространении телевидения и росте индивидуализма. В каждом случае я покажу, как наука и технология стали основным двигателем перемен.

В 1950 году 20 % американских матерей ходили на работу[183]. Сегодня таких матерей более 70 %. Похожие, хотя и не столь драматические, перемены произошли и в Европе. Это настоящая революция. Что же ее вызвало?

В 1870-е годы половина детей, родившихся в Чикаго, умирали, не дожив до пяти лет[184]. Женщинам приходилось рожать до десяти детей, чтобы быть уверенными, что двое доживут до зрелого возраста. И поэтому у них не было возможности работать вне дома[185]. Но когда технология помогла обеспечить более высокий уровень жизни и улучшить медицинское обслуживание, детская смертность резко упала. В ответ на это женщины стали рожать все меньше детей. В то же время за последнее столетие продолжительность жизни женщин выросла с 50 до 80 лет. Таким образом, положение женщин полностью изменилось: когда-то они проводили большую часть жизни, вынашивая детей; теперь у них меньше детей и они могут надеяться на более долгую жизнь. Как предсказывала в начале XX века южноамериканская писательница Олив Шрейнер, эти изменения полностью трансформировали роль женщины[186]. Просто быть матерью стало недостаточно, если этого вообще когда-то было достаточно.

Более того, работа по дому существенно облегчилась благодаря технологиям, делающим ее менее трудоемкой. Стоит только представить себе жизнь без электричества, центрального отопления, пылесосов, стиральных машин и пищевых полуфабрикатов, чтобы понять, насколько эти открытия сократили потребность в домашнем труде.

Следовательно, женщины получили больше возможностей пойти работать. Кроме того, мир наемного труда стал более привлекательным. Благодаря росту производительности труда заработная плата женщин в реальном выражении стабильно росла – а с 1970-х годов, когда на смену мужской физической силе пришли машины, даже быстрее, чем у мужчин. Итак, количество работающих матерей увеличилось[187].

Это оказало глубокое воздействие на семью. Во-первых, роли внутри семьи изменились. Исчезло прежнее разделение труда, когда муж зарабатывал, а жена занималась домом и семьей. Жены стали наемными работниками, а не только хранительницами очага. Во многих отношениях это имело освободительное действие. Но поскольку большинство женщин по-прежнему брали на себя большую часть работы по дому и заботы о детях, это изменение создало дополнительное напряжение. В то же время многие мужчины ощущали, что получают от жен меньше внимания, чем раньше[188]. С обеих сторон возникало все больше причин для неудовлетворенности.

К тому же стало легче разойтись. Матери перестали с опасением рассматривать возможность развода, потому что при необходимости они могли заработать больше денег, чем раньше. Если они не работали, они могли рассчитывать на б о льшую помощь от государства. Это снизило финансовое давление на жену, заставлявшее ее оставаться в несчастливом браке, и точно так же уменьшило моральное давление на мужа, мешавшее ему покинуть семью.

В равной мере важна была и совершенно иная технологическая революция: контроль над рождаемостью. Появление в 1960-е годы противозачаточных таблеток способствовало освобождению женщин от мыслей о нежелательной беременности, но в то же время сохраняло сексуальное влечение к мужчине. Легализация аборта (в конце 1960-х – начале 1970-х годов) отделила появление беременности от необходимости рожать. Эти новые меры предохранения, поддерживаемые отдельными направлениями популярной культуры (вспомним Rolling Stones), привели к сексуальной революции. Добрачный секс стал приемлемым. А после того как пара вступала в брак, эти изобретения делали внебрачные связи гораздо более безопасными. Одновременно у мужчин и женщин появились новые возможности знакомиться друг с другом на рабочем месте.

Итак, число угроз для брака выросло, в то время как экономические возможности, предоставленные женщинам, сделали развод не столь катастрофическим с финансовой точки зрения. Кроме того, изменилось отношение к браку. В начале 1960-х годов половина американок считала, что «когда в семье есть дети, родители должны оставаться вместе, даже если они не ладят». К 1977 году доля тех, кто так думал, сократилась на четверть[189].

Все больше супружеских пар хотели развестись, а брачное законодательство становилось все более либеральным. Во всех странах, кроме Швеции, развод, если и был разрешен для всех, требовал свидетельств «посягательства на супружество». В действительности такое «посягательство» зачастую было просто сговором сторон, что подрывало доверие к закону. Вот почему под давлением юристов, да и не только их, в США и Великобритании в конце 1960-х – начале 1970-х годов законодательство удалось изменить таким образом, что был разрешен развод по договоренности или на основании распада брака. Эти изменения в законодательстве не считались основным фактором распада семьи, но они усилили уже имевшиеся тенденции.

Можно было бы надеяться, что, поскольку развод стал более простым делом, сохранившиеся браки должны были быть более счастливыми – подобно тому как увеличивается средний балл, если исключить самые худшие оценки. К сожалению, этого не произошло. В США, как показано выше, удовлетворенность браком снизилась и у мужчин, и у женщин; то же самое относится к Великобритании[190].

Таким образом, наука и техника изменили взаимоотношения между полами. Жены теперь образованы не хуже своих мужей и испытывают такую же потребность в применении своих умственных способностей. Во многих семьях проблемой является недостаток времени. В США четверть семей ужинает вместе реже четырех дней в неделю; только 28 % делают это каждый день по сравнению с 38 % в Великобритании[191].

Очевидно, нам нужен образ жизни, способствующий укреплению семьи и лучше приспособленный к новым гендерным ролям. Это означает более гибкий график работы, увеличение отпуска по уходу за ребенком и улучшение ситуации с дошкольными детскими учреждениями.

В 1950-е годы в домах не было телевизоров. К 1960-м они появились в промышленно развитом мире практически повсюду. Возникновение телевидения в нашей жизни породило революцию, подобную той, какую произвел в свое время печатный станок. Оно неизмеримо расширило наш опыт – и с гораздо большей непосредственностью, чем печатное слово. Оно также полностью изменило наше времяпрепровождение.

Социальная жизнь Типичный британец смотрит телевизор три с половиной часа в день, или примерно 25 часов в неделю[192]. В течение всей жизни британец проводит у телевизора больше времени, чем занимается оплачиваемым трудом. Очень похожие цифры приводятся и для США[193]. В большинстве европейских стран рейтинги несколько ниже, но, как правило, в среднем более двух часов в день. Эти цифры не показывают, сколько времени телевизор остается включенным; они отражают только то, что конкретные зрители говорят о своем времени просмотра телевизора.

Они должны откуда-то брать это время, поэтому забирают его в основном у социальной жизни. В 1973 году в Канаде еще оставались районы, в которых не было телевидения. Тогда инициативная группа ученых проследила за тем, что происходит, когда в конкретном городе появляется телевидение[194]. Как и следовало ожидать, социальная жизнь ослабла, особенно у людей старшего возраста. И люди стали меньше заниматься игровыми видами спорта. Поскольку телевидение столь пассивно, оно снизило уровень творческой активности как у молодежи, так и у стариков[195].

Первоначально телевидение, конечно, обеспечивало место сбора для всей семьи, когда имелся только один телевизор. Затем у детей появились свои собственные телевизоры, что положило конец традиции совместных семейных ужинов. Как утверждает Роберт Патнэм, телевидение, по-видимому, является одной из причин заката общественной жизни в Соединенных Штатах.

Телевидение сокращает социальную жизнь, но вместе с тем расширяет во многих аспектах наш опыт. Итак, как содержание телепрограмм влияет на наше поведение, отношение к жизни? Если бы телевидение просто отражало жизнь такой, какая она есть, вряд ли оно имело бы столь большое воздействие, это было бы слишком скучно. Повышенное внимание оно уделяет крайностям, показывая гораздо больше насилия, секса и случайных связей, чем имеет место в обычной жизни, а также гораздо больше красоты и богатства. Эти два явления дают разные результаты. Хаос на экране снижает восприимчивость – делает людей более расположенными к тому, чтобы предаваться насилию и незаконному сексу. В то же время красота и богатство вызывают недовольство тем, что есть у них самих – непреодолимое желание больше заработать или украсть или найти партнера покрасивее. Взглянем на факты.

Сорок лет люди спорят о влиянии насилия на телевидении на насилие в реальной жизни. По моему мнению, свидетельства вполне убедительны[196]. Во-первых, есть стандартные эксперименты. Если показывать детям жестокие фильмы, они будут более агрессивно вести себя на детской площадке. Эти «лабораторные» эксперименты находят подтверждение в «экспериментах» в реальном мире. Например, в течение двух дней после поединков боксеров-тяжеловесов в США наблюдается рост числа убийств на 9 %[197]. После сообщения о самоубийстве или показа сцены самоубийства в телесериале большее количество людей действительно сводят счеты с жизнью[198].

Во-вторых, отслеживают развитие детей – измеряют их уровень агрессивности, когда они еще маленькие, затем следят, сколько они смотрят телевизор, и заново замеряют уровень агрессии. Эти данные показывают, что, чем больше ребенок смотрит телевизор, тем агрессивнее он становится.

Однако всегда существует вопрос, почему одни дети смотрят телевизор больше, чем другие, и что является причиной этого. В идеале нам нужен эксперимент в реальном мире, более существенный, чем бои тяжеловесов или зарегистрированные самоубийства. Мы снова можем обратиться к тому, что происходило в отдельном канадском городе, когда там появилось телевидение в 1973 году. Ученые измерили изменение уровня детской агрессивности за два последующих года и сравнили его с изменением в аналогичных городах, в которых телевидение уже было. Эти исследования убедительно показали, что появление телевидения привело к росту агрессивности[199] – в точности как в Бутане.

Интересно, что, когда телевидение впервые появилось в США в 1950-х годах, это не привело к росту насилия[200]. Потому что тогда доля показа насилия на телевидении была очень низкой. Телевидение воздействует на нас только в том случае, если показывает нам нечто отличное от нашего собственного опыта. Именно это оно сегодня и делает. Теперь в телевизионных программах гораздо больше насилия и незаконного секса, чем в реальной жизни. В результате люди, которые больше смотрят телевизор, считают, что в реальной жизни больше преступлений и внебрачных связей, чем это есть в действительности[201]. у них снижается восприимчивость к таким вещам, и они с большей легкостью готовы смотреть на них. Тем самым телевидение, несмотря на все свои достоинства, в некоторой степени способствовало распаду семьи и росту преступности, а также негативно повлияло на общественную жизнь.

Телевидение также влияет на наше счастье еще через один канал: поднимая нашу планку сравнения. Оно воздействует на нормы, используемые нами при оценке нашего дохода – и нашего супруга. Без фильмов и телевидения жизненный опыт человека ограничивался такими же людьми, как он сам. Еженедельный поход в кино расширял горизонты человека – но все равно не мог конкурировать с двадцатью часами у телевизора каждую неделю.

Телевидение приводит нас в гостиные миллионеров. Оно также преувеличивает число этих самых миллионеров. В 1982 году почти половина героев сериалов, транслируемых в прайм-тайм, были миллионерам[202]. И если две трети реальных американцев являются производственными рабочими или заняты в сфере обслуживания, то среди телегероев их всего 10 %. Схожее воздействие имеет реклама, показывающая нам миры, в которых люди живут лучше, чем в реальности[203].

Имеет ли это значение? Имеет. Чем больше люди смотрят телевизор, тем больше они переоценивают состоятельность других людей[204]. И тем ниже оценивают собственный относительный доход. В результате они становятся менее счастливыми. Ибо, как мы отмечали выше, счастье гораздо больше зависит от того, как вы воспринимаете ваш относительный доход, чем от того, каков ваш относительный доход на самом деле. Поскольку телевидение оказывает негативное влияние на ваше восприятие своего положения, это плохо сказывается на счастье[205].

Есть также свидетельства, связанные с поведением: по отдельным оценкам, добавочный час просмотра телевидения в неделю заставляет вас тратить дополнительно 4 доллара в неделю – чтобы «быть не хуже других»[206]. Таким образом, мы нашли еще один канал, через который телевидение подрывает наше счастье, отделяя его частичку от того, чем мы обладаем[207]. Этот тезис многим покажется очевидным, ведь не зря компании, производящие потребительские товары, расходуют огромные деньги на телевизионную рекламу.

Наиболее подвержена действию рекламы молодежь; и именно к ней рекламщики обращаются с особой настойчивостью. Поскольку дети смотрят те же рекламные ролики, что и их друзья, им нужны те же самые вещи, чтобы быть не хуже других. Это давление, и без того глубоко заложенное в человеческой природе, неизбежно возрастает посредством телевидения.

Телевидение может также уменьшить нашу удовлетворенность своим телом и своим супругой или супругом. Психолог Дуглас Кенрик показывал женщинам фотографии моделей[208]. Он оценивал настроение этих женщин до и после просмотра фотографий. После просмотра настроение у них падало. Тогда как же влияет телевидение на настроение женщин? Если смотреть телевизор по три часа в день, обязательно увидишь целый парад красивых женщин.

А как оно влияет на мужчин? В рамках той же серии экспериментов фотографии моделей показывали группе мужчин. Кенрик оценивал их отношение к женам до и после просмотра. Посмотрев на модели, большинство мужчин начинало хуже относиться к собственным женам[209].

Значит, телевидение создает недовольство, обрушивая на нас образы физического совершенства и богатств, которыми мы не обладаем. Какой парадокс! Это замечательное научное изобретение, приносящее нам столько новых знаний и развлечений, благословенный дар для дряхлых и больных и источник культуры, соединяющей людей друг с другом, в то же время является проводником недовольства и разрушения социальной жизни. Нам не нужно возвращаться к миру без телевидения, но мы, конечно же, можем использовать наше телевидение намного эффективнее, чем сейчас.

Если говорить о наших ценностях, то на данный момент крупнейшее изменение, произошедшее в XX веке, – это упадок религиозной веры. Он связан главным образом с прогрессом науки. До Дарвина большинство людей на Западе полагали, что Бог создал мир, установил правила морального поведения и что существует загробная жизнь, в которой добродетель будет вознаграждена, а порок наказан. Теперь таких взглядов придерживается меньшинство, по крайней мере в Европе. Большинство принимает теорию эволюции через естественный отбор: люди, как звезды, – продукт основных законов физики. А Земля – планета с ограниченным сроком жизни, которая могла быть разрушена еще до того, как на ней появились люди.

С точки зрения морали люди различаются, но многие из них, если заставить их объяснить свои взгляды, будут рассматривать мораль как ответ человечества на проблемы, возникающие в ходе совместной жизни. Они больше не считают, что у моральных принципов есть божественные санкции, поддерживаемые угрозой вечного наказания. Хотя в Соединенных Штатах традиционные верования и практики оказались более стойкими, чем в Европе, повсюду произошли глубокие изменения.

Они повлияли на наше поведение и отношение к собственной жизни. Они во многих отношениях несут освобождение – от ложного чувства вины. Но они также толкают к распущенности, если только старые религиозные санкции не заменит сильная социальная этика. Некоторое время социальную этику многим людям давала левая мысль (особенно в Европе), согласно которой есть нечто большее, чем мы сами, что мы должны почитать и ради чего работать. В Европе эти идеи продлили жизнь старым религиозным представлениям об общественном долге, и похожие идеи были взяты на вооружение правыми европейскими партиями, известными как «христианские демократы». Между тем в Соединенных Штатах традиционные религиозные идеи сохранялись гораздо дольше и подкреплялись сильной философией совместного действия на местном уровне, которой так знамениты США.

Но за последние двадцать лет левые идеи отошли на задний план, а совместное действие в США свернулось. Необузданный индивид все больше становился нормой.

Источником этого движения стали в основном правые либертарианцы, но незаметно оно слилось с совершенно иной традицией, идущей от левых, – традицией прав человека. Основная идея равных прав во времена модерна берет свое начало в протестантизме, который подчеркивает, что все христиане равны в глазах Бога. Это привело к появлению – через идеи естественного права и естественных прав – демократии на всем Западе и в итоге положило конец преклонению перед Богом, что, в свою очередь, повлекло за собой исчезновение старого порядка, в котором каждый человек занимал положенное место и мог ожидать соответствующего уважения к себе.

Сегодня мы справедливо не желаем преклоняться перед унаследованным положением. Но все больше молодежь отказывает в уважении тем, кому, как правило, она должна его оказывать: учителям, полиции и даже родителям. Когда-то о молодежи сначала заботились родители, а потом она сразу же переходила к взрослым отношениям с работодателем, теперь же она проходит через промежуточную стадию «молодежной культуры», не связанную со взрослым миром и только частично испытывающую влияние взрослых ценностей. Это результат изобилия, раннего пубертатного периода и более длительного образования. Большинство детей выходят из этой ситуации без потерь, но во многих развивается неуверенность относительно их роли в обществе.

Цели самореализации недостаточно. Ни одно общество не сможет функционировать, если его члены не будут осознавать своей ответственности наряду с правами. Отсюда возникает фундаментальный вопрос: «Почему я должен чувствовать ответственность за других людей?» Он совершенно разумен. Пока мы не сможем ответить на него, нам не удастся создать более счастливое общество.

К сожалению, наша нынешняя культура не дает на него ясного ответа. Упадок традиционного христианства, а затем и социальной солидарности оставили после себя моральный вакуум. На Западе сейчас преобладают две идеи: дарвиновский «естественный отбор» и «невидимая рука рынка» Адама Смита. Из дарвиновской теории эволюции многие сделали вывод: для того чтобы выжить, нужно быть эгоистом и подражать лидеру, в противном случае вас поднимут на смех. А из Адама Смита они делают еще один предпочтительный вывод: если все ведут себя как законченные эгоисты, в итоге все обернется к лучшему, поскольку свободный договор между независимыми агентами будет способствовать максимально возможному счастью.