Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Саквояжники (№1) - Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)

ModernLib.Net / Классическая проза / Роббинс Гарольд / Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы) - Чтение (стр. 38)
Автор: Роббинс Гарольд
Жанр: Классическая проза
Серия: Саквояжники

 

 


Дэн щелкнул выключателем, пленка остановилась, свет погас.

— Вижу, что вы не очень интересуетесь домашним кино.

— Что вы хотите? — спросила Дженни.

— Вас. — Он начал закрывать чемоданчик. — Нет-нет, — быстро добавил он, — не в обычном смысле. Я хочу, чтобы вы играли Афродиту.

— А если я откажусь?

— Вы любимы, вы звезда, вы обручены. Одного из трех вы запросто можете лишиться, если этот фильм вместе с рассказом о вашей прошлой деятельности попадет в чужие руки. — Он уставился на нее холодным взглядом. — Ни один мужчина, даже такой сумасшедший, как Джонас Корд, не захочет жениться на шлюхе.

— Но я связана контрактом, мне не разрешается сниматься в других фильмах.

— Я знаю, — спокойно сказал Дэн. — Но я уверен, что если вы попросите Корда, то он купит сценарий. Фильм поставит Боннер.

— А что если он не захочет? У Джонаса свое мнение насчет фильмов.

Легкая улыбка пробежала по губам Пирса.

— Заставьте его изменить мнение.

Дженни с трудом перевела дыхание.

— А если мне удастся?

— Тогда вы, естественно, получите пленку.

— И негативы?

Дэн кивнул.

— А как я узнаю, что нет других копий?

— Вижу, что вы рассуждаете здраво, — сказал Пирс. — Я заплатил пять тысяч за эту маленькую коробочку с пленкой. Я бы не сделал этого, если бы не был уверен, что других копий не существует. Да и зачем мне обманывать вас? Вдруг нам когда-нибудь снова придется работать вместе. — Пирс упаковал проектор и добавил в заключение: — Сценарий я оставлю вам.

Дженни промолчала.

Он повернулся и, уже взявшись за ручку двери, сказал:

— Я же говорил, что отниму у вас всего несколько минут.

15

Дэн Пирс поднялся из-за стола и постучал ложкой по чашке. Потом тупым взглядом обвел присутствующих. Он был здорово пьян от успеха и от шотландского виски, которое усиленно поглощал.

Завладев вниманием присутствующих, Дэн поклонился и сказал:

— Дэн Пирс не забывает своих друзей, я принес подарки жениху и невесте. — Он щелкнул пальцами.

— Да, мистер Пирс, — ответил метрдотель и кивнул. Подошел официант с двумя коробками. Большую коробку, перевязанную золотистой ленточкой, он поставил перед Джонасом, а меньшую, перевязанную серебристой ленточкой, перед Дженни.

— Спасибо, Дэн, — сказал Джонас.

— Открой, Джонас, — пьяным голосом произнес Пирс, — я хочу, чтобы все видели подарки.

У Дженни появилось дурное предчувствие.

— Мы откроем их позже, Дэн, — предложила она.

— Нет, — настаивал Пирс, — сейчас.

Дженни оглядела присутствующих, на лицах которых было написано любопытство. Затем перевела взгляд на Джонаса. Он пожал плечами и улыбнулся. Дженни начала открывать свою коробку. Она была завязана очень туго, и Дженни потянулась за ножом, чтобы разрезать ленточку. В этот момент Джонас открыл свою коробку.

— Ох! — воскликнул Джонас, смеясь. — Шампанское! — Он повернул коробку так, чтобы гости могли видеть огромную бутылку шампанского.

Подарок Дженни лежал в маленькой красивой коробочке, отделанной красным деревом. Дженни открыла коробочку и заглянула внутрь — краска залила ее лицо. Джонас взял у нее из рук коробочку и показал всем.

— Это набор английских бритв, — сказал он и улыбнулся Дэну, — официант, наверное, перепутал коробки. Еще раз спасибо, Дэн.

Дэн резко опустился на стул, он улыбался.

Дженни чувствовала, что все смотрят на нее. Она подняла голову и оглядела гостей. Было ясно, о чем они думают. Из присутствовавших за столом двенадцати мужчин с пятерыми она водила знакомства до кинопробы. Ирвингом Шварцом, Боннером и троими другими высокопоставленными бизнесменами. Остальные же семь знали о ее прошлом, как, впрочем, и некоторые из их жен. Это ясно читалось по их глазам. Сочувствие было только в глазах Дэвида и Невады Смита.

"С Дэвидом все было ясно, но почему Невада жалеет ее, она не могла понять — ведь он почти не знал ее. Когда они встречались на студии, он вел себя спокойно и предупредительно. Теперь же, когда он перевел взгляд с Дженни на Дэна Пирса, его черные индейские глаза горели яростью.

«Тринадцать мужчин», — подумала Дженни. И только один из них не ведает, кто она. Этот тринадцатый был несчастнейшим из смертных — он собирался жениться на ней. Дженни почувствовала легкое прикосновение к своей руке. Голос Розы нарушил пугающую тишину:

— Нам, наверное, пора с тобой выйти.

Дженни машинально кивнула, встала из-за стола и пошла за Розой, чувствуя на себе взгляды гостей. Ее охватила слабость. Роза откинула штору перед небольшой нишей в углу, и Дженни молча опустилась на диван. Роза прикурила сигарету и протянула ей.

Дженни смотрела на Розу, забыв про сигарету, зажатую между пальцев, в глазах ее были слезы.

— Почему? — спросила она с болью в голосе. — Я не понимаю. Что я ему сделала?

Она тихо заплакала, а Роза, присев рядом, положила ее голову себе на плечо.

* * *

Плетясь сквозь темную стоянку к своей машине, Дэн Пирс хихикал про себя. Завтра он расскажет эту историю в раздевалке у Хиллкреста, ребята помрут от смеха. Они все не любят Джонаса.

Они действительно терпеть не могли его, но вынуждены были с ним сотрудничать. Но это было совсем другое дело. Все с уважением относились к его успехам, но никто палец о палец не ударил бы, чтобы помочь ему. Вот Дэну они бы помогли, если бы он нуждался в их помощи, потому что он был одним из них и вместе с ними делал дела. Они были из одной компании и у них были свои правила.

Завтра он расскажет им, как все было, как она готова была провалиться сквозь пол, пока Джонас стоял там и улыбался, будто идиот, думая, что все прекрасно.

Внезапно из темноты перед ним выросла черная фигура. Дэн старательно вглядывался в молча приближающегося человека.

— А, это ты, Невада, а я тебя сразу не признал.

Невада молча стоял перед ним.

Дэн громко рассмеялся, припомнив происшедшее.

— Ну разве не сука? — Он покачнулся и, протянув руку, ухватился за Неваду, чтобы не упасть. — Я подумал, что она лопнет, когда открыла коробку и увидела бритвы. А этот тупица Джонас даже не знал, что...

Кулак Невады вонзился Пирсу в живот, и голос его резко перешел в стон. Его отбросило к машине, и он стал хвататься за нее, пытаясь удержаться на ногах.

— За что? — взвыл он. — Мы же старые приятели.

Заметив руку Невады, нацеленную ему в лицо, Пирс попытался уклониться от удара, но не успел и почувствовал резкую боль в глазах. Следующий удар, словно молотом, пришелся по животу. Дэн согнулся, его начало рвать. Еще один удар по голове опрокинул его в собственную блевотину. Он приподнял голову и испуганно уставился на Неваду.

Холодный страх охватил Дэна, когда он услышал, как Невада, глядя на него сверху вниз, произнес:

— Мне надо было давно сделать это. Мне надо бы убить тебя, но ты не стоишь того, чтобы из-за тебя отправляться в газовую камеру.

Он медленно повернулся и ушел. Дэн подождал, пока стих звук его сапог на высоких каблуках, вытянул руки на холодном бетоне и опустил на них голову.

— Это была просто шутка, — пьяно зарыдал он, — это была просто шутка.

* * *

Джонас прошел за Дженни в темный дом.

— Ты устала, — нежно сказал он, глядя на ее бледное лицо. — Это был утомительный вечер, иди ложись спать. Увидимся завтра.

— Нет, — сказала Дженни спокойно, уже решив, как поступит. Пройдя в гостиную, она зажгла свет. Джонас с удивленным видом проследовал за ней.

Дженни повернулась, сняла с пальца кольцо и протянула ему.

Джонас посмотрел на кольцо, потом на нее.

— Что это значит? — спросил он. — Я что-то сделал не так сегодня вечером?

Она покачала головой.

— Нет. Ты здесь совершенно ни при чем. Возьми, пожалуйста, кольцо.

— Я имею право знать почему, Дженни.

— Я не люблю тебя, — сказала она. — Этого достаточно?

— Нет, теперь уже нет.

— Тогда у меня есть более веская причина, — резко сказала Дженни. — До кинопробы я была высокооплачиваемой голливудской проституткой.

Джонас некоторое время молча смотрел на нее.

— Я тебе не верю, — медленно произнес он, — тебе не удастся меня одурачить.

— Глупец! — закричала она. — Если не веришь мне, спроси у Боннера или у тех четверых, которые тоже сидели за столом. Я спала с ними. Или у дюжины других мужчин, которых мы встретили вечером в ресторане.

— И все-таки я не верю тебе, — тихо сказал Джонас. Дженни рассмеялась.

— Тогда спроси у Боннера, почему Пирс сделал мне такой подарок. Официант ничего не перепутал, эти бритвы предназначались мне. Об этой истории знает весь Голливуд. Я побрила ему все тело, а потом искупала в ванне с шампанским. — Джонас побледнел. — А почему, ты думаешь, я просила тебя разрешить мне сняться в «Афродите»? Совсем не потому, что мне понравился сценарий. Так я расплатилась с Пирсом. — Она быстро подошла к столу и достала две небольшие катушки с пленкой. Дженни крутанула одну катушку, и пленка, словно серпантин, начала разматываться. — Моя первая роль, — с сарказмом сказала она. — Порнографический фильм. — Она достала из ящика стола сигарету и закурила, потом, стоя к Джонасу спиной, сказала уже тише: — Или, может быть, ты из тех, кому нравится быть женатым на такой женщине? Каждый раз при встрече с другими мужчинами ты сможешь интересоваться у них, спали они со мной или нет. Когда, где и как?

Джонас шагнул к ней.

— Но ведь это все в прошлом, это не имеет значения.

— Не имеет? Если уж я совершила ошибку, то ты не должен ее совершать. Сколько вечеров ты сможешь провести со мной, зная всю правду?

— Но я люблю тебя.

— Ты просто внушил себе это. Ты меня не любишь и никогда не любил. Ты любишь память, память о девушке, которая предпочла твоего отца. Ты сразу же попытался превратить меня в нее, даже в постели. Неужели ты думаешь, что я настолько наивна, чтобы не понять, что ты хотел от меня того, что она давала тебе?

Дженни все еще держала в руке кольцо, потом положила его на стол перед Джонасом.

— Возьми.

Джонас посмотрел на кольцо. Казалось, что бриллиант метал в него яростные искры. Он еще раз взглянул на Дженни, лицо его исказилось.

— Оставь себе, — резко сказал он и вышел.

Она не двинулась с места, пока не услышала шум отъезжающей машины. Потом выключила свет и поднялась наверх, не притронувшись к кольцу на столе и пленке, разбросанной, словно серпантин после вечеринки, на полу.

* * *

Она лежала на кровати с широко раскрытыми глазами и вглядывалась в темноту ночи. Если бы она могла плакать, то было бы легче. Но она была полностью опустошена своими грехами. Она уже никому не сможет принести любви, потому что исчерпала ее запас.

Когда-то давно она любила и была любимой, но Том Дентон умер и был потерян для нее навсегда.

Дженни прокричала в темноту:

— Папа! Помоги мне! Пожалуйста! Я не знаю, что делать!

Если бы можно было все начать сначала, вернуться к знакомому воскресному запаху жареного мяса и капусты, тихим молитвам во время утренней мессы, к сестрам в больницу, к внутреннему удовлетворению от того, что делаешь работу, угодную Господу.

В серой утренней дымке до нее донесся шепот отца:

— Ты действительно хочешь пойти, Дженни-медвежонок?

Дженни лежала тихо, размышляя и вспоминая. Неужели то время ушло навсегда? Она не ходила на исповедь, но сестры не узнают об этом. Это действительно ее вина. Остальное о ее жизни они уже знают.

Но поступить так — значит согрешить, утаить. Ведь ей еще придется исповедоваться. Она еще так много могла дать людям. Отказавшись от этого, она погубит не только себя, но и лишит своей помощи тех, кто в ней нуждается. Какой грех больше? Сначала она испугалась, потом решила, что ее сомнения останутся известны лишь Создателю. Она сама примет решение и сама будет отвечать за него, сейчас и в будущем.

И когда Дженни приняла решение, она уже больше ничего не боялась.

— Да, папа, — прошептала она.

Ветер донес его мягкий голос:

— Тогда одевайся, Дженни, я пойду с тобой.

16

Прошло почти два года с того вечера, прежде чем Роза снова услышала о Дженни. Это случилось спустя шесть месяцев после того, как она получила из Министерства обороны похоронку, в которой сообщалось, что Дэвид погиб при высадке десанта в районе Анцио в мае сорок четвертого.

Прощайте, мечты, прощайте, большие дела, борьба и планы поставить огромный монумент, изображающий земной шар, опоясанный тонкими, прозрачными лентами кинопленки. Для него наступил конец, как и для тысячи других, погибших под безжалостным, смертельным огнем в то раннее итальянское утро.

Она тоже распростилась с мечтами. С любовным шепотом по ночам, с шорохом шагов возле кровати, с рассказами о делах и планах на будущее.

Роза нашла спасение в работе. Работа поглощала ее мысли и энергию, загружала повседневными заботами. И только иногда, когда она оставалась одна, из уголков сознания возвращалась боль.

Лишь со временем, постепенно, как это и должно быть с живыми, Роза поняла, что не все мечты ушли вместе с Дэвидом. Его сын подрастал, и однажды, когда Роза увидела его бегающим по зеленой лужайке перед домом, она вновь услышала пение птиц. Она посмотрела на голубое небо и яркое солнце над головой и поняла, что снова вернулась к жизни и что тело ее налилось жизненными силами. И чувство вины за то, что он умер, а она продолжает жить, исчезло.

Это произошло именно в тот день, когда она прочитала письмо Дженни. Оно было написано мелким женским почерком, который Роза не узнала. Сначала она подумала, что это какое-нибудь очередное прошение, когда увидела в верхней части листка крест и надпись: Орден Милосердия, Берлингем, Калифорния. 10 октября, 1944 г.

В письме говорилось:

"Дорогая Роза,

Я взялась за перо с некоторым волнением, но и с надеждой, что ты поверишь в мою искренность. Я не хочу тревожить рану, которая, надеюсь, к этому времени уже частично затянулась, но я только несколько дней назад узнала о твоей утрате и захотела передать тебе и маленькому Берни мое сочувствие и молитвы.

Дэвид был настоящим мужчиной и прекрасным человеком. Все, кто знал его, будут скорбеть о нем. Я каждый день поминаю его в своих молитвах и утешаю себя словами нашего Господа и Спасителя: «Истинно, истинно говорю вам: кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти вовек».

Храни вас Господь

Сестра М. Томас

(Дженни Дентон)".

И именно тогда, выйдя позвать играющего сына, Роза вновь услышала пение птиц. В следующие выходные она поехала в Берлингем навестить Дженни.

Когда Роза свернула на широкую дорогу, ведущую к дому настоятельницы, голубое небо уже подернулось белыми облачками. Была суббота, и на стоянке стояло довольно много машин. Роза нашла свободное место недалеко от длинного здания. Не вылезая из машины, она закурила. Сомнения одолевали ее. Может быть, ей не следовало приезжать. Может быть, Дженни не захочет видеть ее, не захочет воспоминаний о мире, который покинула. Приехав сюда, она поддалась эмоциональному порыву и, конечно, не будет винить Дженни, если та откажется встретиться с ней.

Роза вспомнила следующее утро после помолвки. Когда Дженни не появилась на студии, это никого не встревожило. Дэвид, который пытался разыскать Джонаса на заводе в Бербанке, сказал Розе, что его там тоже нет.

Прошло два дня, а от Дженни не было никаких известий. На студии уже начали волноваться. Джонас, наконец, отыскался на новом заводе в Канаде, и Дэвид связался с ним по телефону. Джонас был краток и сообщил только, что последний раз видел Дженни, когда уезжал из ее дома после помолвки.

Дэвид немедленно перезвонил Розе и попросил ее поехать к Дженни домой. Когда она прибыла туда, в дверях ее встретила мексиканка.

— Мисс Дентон у себя?

— Нет, сеньорина.

— А вы не знаете, где она? — спросила Роза. — Это очень важно, мне обязательно надо связаться с ней.

Служанка покачала головой.

— Нет, сеньорита уехала и не сказала куда.

Роза проскользнула мимо нее в дом. В прихожей стояли упакованные ящики. На боку одного из них Роза прочитала: «Бекинз. Перевозка и хранение». Служанка заметила удивление на ее лице.

— Сеньорита приказала мне закрыть дом и тоже уезжать.

По дороге домой Роза позвонила Дэвиду из первого же автомата. Он сказал, что попытается снова связаться с Джонасом. Как только он вернулся вечером домой, она сразу обратилась к нему с вопросом:

— Ты говорил с Джонасом?

— Да. Он велел мне прекратить съемки «Афродиты» и вышвырнуть Пирса из команды. Я сказал ему, что это незаконно, но он велел передать Дэну, что если тот попытается обратиться в суд, то Джонас истратит все до последнего доллара, но добьет его.

— А что насчет Дженни?

— Если она не появится к концу недели, то вывести ее за штат и прекратить платить заработную плату.

— А как же их помолвка?

— Об этом Джонас ничего не сказал, но я думаю, что с этим тоже все кончено. Когда я спросил его, надо ли подготовить заявление для прессы, он сказал, что заявлять ничего не надо, и повесил трубку.

— Бедная Дженни. Интересно, где она?..

Теперь Роза знала это. Она вышла из машины и медленно направилась к дому настоятельницы.

* * *

Сестра Томас сидела в своей маленькой комнатке и читала Библию. Раздался тихий стук в дверь. Она поднялась и с Библией в руках открыла дверь. Свет из окна в коридоре посеребрил ее белое покрывало послушницы.

— Да, сестра?

— К вам приехали, сестра. Миссис Дэвид Вульф. Она ожидает внизу в комнате для посетителей.

Сестра Томас секунду помолчала, потом сказала тихо и спокойно:

— Спасибо, сестра. Передайте пожалуйста миссис Вулф, что я спущусь через несколько минут.

Монахиня кивнула и удалилась, а сестра Томас закрыла дверь. Некоторое время она стояла прислонившись спиной к двери, чувствуя охватившую ее слабость. Она не ожидала, что Роза приедет. Выпрямившись, она подошла к Распятию, висевшему на голой стене рядом с кроватью, и опустилась на колени. Сложив руки, она начала молиться. Ей показалось, что она только вчера пришла сюда, что она все ещета испуганная Дженни, которая всю жизнь пыталась скрыть от самой себя свою любовь к Господу.

Она вспомнила добрый голос матери-настоятельницы, когда встала перед ней на колени и, плача, уткнулась лицом в мягкую материю ее платья. Снова почувствовала прикосновение к голове ее нежных пальцев.

— Не плачь, дитя мое, и не бойся. Дорога к Господу может быть горестной и трудной, но наш Спаситель Иисус Христос не отказывает никому, кто действительно стремится к Нему.

— Но я грешна, преподобная мать.

— А кто из нас без греха? — мягко сказала преподобная мать. — Если ты расскажешь о своих грехах Ему, который принимает на себя все наши грехи, и убедишь Его в своем раскаянии, то он подарит тебе свое святое прощение, и ты войдешь в Его дом.

Она сквозь слезы посмотрела на преподобную мать.

— Значит, мне можно остаться?

— Конечно, дитя мое, — ласково ответила настоятельница.

Сестра Томас вошла в комнату для посетителей, и Роза поднялась из кресла навстречу ей.

— Дженни? — нерешительно сказала она. — То есть... сестра Томас...

— Роза, как я рада видеть тебя.

Роза посмотрела на нее. Большие серые глаза и милое лицо принадлежали Дженни, но спокойная безмятежность исходила от сестры Томас. Внезапно Роза поняла, что лицо, на которое она сейчас смотрит, она уже видела однажды на экране: увеличенное в тысячу раз и полное той же любви, когда Магдалина протянула руку, чтобы дотронуться до рубища Спасителя.

— Дженни, — сказала она, улыбаясь, — я так рада, что не могу не обнять тебя.

Сестра Томас протянула к ней руки.

Потом они гуляли по тихим тропинкам под полуденным солнцем и, поднявшись на вершину холма, остановились там, разглядывая зеленую долину, простиравшуюся под ними.

— Его красота повсюду, — мягко сказала сестра Томас, поворачиваясь к подруге. — Я нашла свое место в Его доме.

Роза посмотрела на нее.

— Как долго тебе оставаться послушницей?

— Два года, до мая.

— А что потом? — спросила Роза.

— Если я докажу, что достойна Его милости, то надену черное покрывало и понесу Его милосердие всем, кто в нем нуждается. — Сестра Томас заглянула Розе в глаза, и та еще раз увидела в них безбрежную безмятежность. — И я гораздо счастливее многих, — смиренно добавила сестра Томас. — Ведь Он уже научил меня своему делу. Мой опыт работы в больнице поможет мне, куда бы меня ни послали. На этом поприще я смогу принести наибольшую пользу.

Книга девятая

Джонас — 1945

1

За окном нещадно палило июльское солнце, но здесь, в кабинете генерала, работающие во всю кондиционеры поддерживали нормальную температуру. Я посмотрел на Морриса, затем, через стол, на генерала и его штаб.

— Дело в том, джентльмены, — сказал я, — что КЭДЖЕТ Х.Р. легко набирает скорость шестьсот, тогда как английский «Хевилэнд-роллс», как они хвастаются, только пятьсот шесть с половиной. — Я улыбнулся и встал. — А теперь, джентльмены, если вы выйдете наружу, то я вам это продемонстрирую.

— Мы не сомневаемся в ваших способностях, мистер Корд, — сказал генерал. — Если бы у нас были хоть малейшие сомнения на ваш счет, вы бы не получили этот контракт.

— Тогда чего мы ждем? Пошли.

— Одну минутку, мистер Корд, — быстро сказал генерал. — Мы не можем позволить вам демонстрировать самолет.

Я посмотрел на него.

— Почему?

— Вам не разрешается летать на реактивных самолетах, — сказал он, глядя на лист бумаги, лежащий перед ним на столе. — При медицинском обследовании у вас обнаружилась несколько замедленная реакция. Конечно, ничего страшного, учитывая ваш возраст, но вы должны понять, что мы не можем позволить вам лететь.

— Что за чепуха, генерал. А кто, черт возьми, вы думаете, пригнал этот самолет сюда?

— Тогда это было ваше полное право, — ответил генерал. — Это был ваш самолет. Но в тот момент, когда колеса его коснулись посадочной полосы, он, в соответствии с контрактом, стал собственностью вооруженных сил. И мы не можем рисковать, позволяя вам лететь на нем.

Я в ярости сжал кулаки. Правила, кругом сплошные правила. Всегда были какие-нибудь неприятности с этими контрактами. Еще вчера я мог слетать на этом самолете на Аляску и обратно, и никто не посмел бы меня остановить, они просто не догнали бы меня. Скорость нового самолета была на двести миль в час выше, чем у любого обычного армейского самолета. Когда-нибудь я выберу время прочитать эти контракты.

Генерал улыбнулся, вышел из-за стола и приблизился ко мне.

— Я понимаю вас, мистер Корд, — сказал он. — Когда врачи сказали мне, что я слишком стар для боевых вылетов, и усадили за стол, я был не старше, чем вы сейчас. И мне это понравилось не больше, чем вам. Никто не любит, когда ему говорят, что он постарел.

О чем он, черт возьми, говорит? Мне ведь только сорок один, это еще не старость. Я еще мог дать фору всем этим зеленым парням, разгуливающим по аэродрому с серебряными и золотыми нашивками и дубовыми листьями. Я посмотрел на генерала.

Наверное, он увидел в моих глазах удивление, потому что снова улыбнулся.

— Это было год назад, сейчас мне сорок три. — Он протянул мне сигарету, я молча взял ее. — Машину поведет подполковник Шоу, он ожидает нас на аэродроме. — И снова увидев в моих глазах вопрос, генерал быстро добавил: — Не беспокойтесь, Шоу полностью знаком с машиной. Проверяя ее, он провел три недели на вашем заводе в Бербанке.

Я бросил взгляд на Морриса, который отвернулся, делая вид, что тщательно разглядывает что-то. Пожалуй, он тоже был замешан в этом, ну, я задам ему. Я повернулся к генералу.

— Хорошо, генерал, пойдемте посмотрим, как летает эта малышка.

Мои слова насчет «малышки», как выяснилось, оказались верными и для подполковника Шоу — ему было от силы лет двадцать. Я проследил, как он поднял машину в воздух, но смотреть дальше у меня не было сил. Это было так же неприятно, как если бы я привел домой девственницу, все устроил наилучшим образом, а открыв дверь спальни, обнаружил там другого парня, который увел ее у меня буквально из-под носа.

— А можно здесь где-нибудь выпить кофе? — спросил я.

— Рядом с главным входом есть закусочная, — объяснил мне один из солдат.

— Спасибо.

— Не за что, — автоматически ответил он, не отрывая взгляда от самолета в небе.

В закусочной не было кондиционеров, но царил полумрак, и было не так уж плохо, несмотря на то, что кубики льда в кофе успели растаять еще до того, как я сел за столик. Я мрачно посмотрел в окно. Слишком молод или слишком стар — так у меня повелось на всю жизнь. Когда одна война закончилась в тысяча девятьсот восемнадцатом, мне было всего четырнадцать, а когда началась другая, я практически выбыл из призывного возраста. Некоторым людям никогда не везет. Я всегда думал, что на каждое поколение приходится по войне, но мне не повезло попасть на целых две.

Около закусочной остановился небольшой армейский автобус. Из него стали выходить люди, и я от нечего делать принялся наблюдать за ними. Это были гражданские лица, а не военные, и уже в возрасте. Большинство из них несли на одной руке пиджак, а в другой — портфель, у некоторых волосы были тронуты сединой, другие вообще были без волос. Мое внимание привлекла их неулыбчивость, когда они разговаривали друг с другом, разбившись на маленькие группки возле автобуса.

А с какой стати им было улыбаться, спросил я себя. Они, наверное, как и я, были из обслуживающего персонала. Я вынул сигарету и чиркнул спичкой, ветерок от вращающегося вентилятора загасил ее. Я чиркнул другую, отвернувшись от вентилятора и прикрыв пламя ладонями.

— Герр Корд, какая встреча. Что вы тут делаете? — услышал я обращенные ко мне слова и, подняв голову, увидел Штрассмера.

— Я только что пригнал новый самолет, — сказал я, протягивая руку. — Но вы-то что здесь делаете? Я думал, вы в Нью-Йорке.

Штрассмер пожал мою руку как-то особенно, по-европейски. Улыбка исчезла из его глаз.

— Мы тоже кое-что доставили, а теперь возвращаемся назад.

— Так вы с этой группой?

Он кивнул и посмотрел в окно, в глазах его была печаль.

— Да, — тихо сказал он, — мы прибыли одним самолетом, а улетаем разными. Три года мы работали вместе, и вот теперь работа закончена. Скоро я вернусь в Калифорнию.

— Надеюсь, — рассмеялся я. — Вы нам очень пригодитесь на заводе, хотя, боюсь, война еще продлится некоторое время. В Европе она, пожалуй, закончится, но судя по Тараве и Окинаве, до капитуляции Японии пройдет не меньше шести месяцев.

Штрассмер промолчал.

Я посмотрел на него и вспомнил, что европейцы очень щепетильны относительно правил хорошего тона.

— Извините, герр Штрассмер, — быстро сказал я, — выпьете кофе?

— У меня нет времени. — В глазах его было замешательство. — А есть у вас здесь кабинет, как повсюду?

— Конечно, — ответил я. — По пути сюда я заметил его, там еще написано «Для мужчин». Как раз позади здания.

— Я зайду туда через пять минут, — сказал Штрассмер и торопливо вышел.

Через окно я увидел, как он присоединился к одной из групп. Может быть, старик слегка спятил? Может быть, он перетрудился и решил, что снова находится в нацистской Германии? Других причин для конспирации я не видел.

Положив сигарету в пепельницу, я вышел. Когда я проходил мимо Штрассмера, он даже не взглянул на меня. В туалет он вошел через несколько секунд после меня. Глаза его нервно забегали по кабинкам.

— Мы одни?

— Думаю, что да, — ответил я, вглядываясь в него и прикидывая, где найти доктора, если у него проявятся признаки сумасшествия.

Штрассмер прошел вдоль кабинок, открывая двери и заглядывая внутрь. Убедившись, что там никого нет, он повернулся ко мне. Лицо его было бледным и напряженным, на лбу выступили капельки пота. Мне показалось, что я узнаю симптомы. Если вы не привыкли к жаркому солнцу Невады, то оно может убить вас. Первые же слова Штрассмера убедили меня в собственной правоте.

— Герр Корд, — хрипло прошептал он, — война не продлится шесть месяцев.

— Конечно, нет, — мягко согласился я. Штрассмеру нельзя было перечить, а, по возможности, следовало успокоить его. Я надеялся, что соображу по ходу дела, как поступить дальше. Повернувшись к раковине, я предложил:

— Позвольте налить вам стаканчик...

— Она закончится в следующем месяце.

Похоже, что все мои мысли отразились у меня на лице, потому что, увидев мой раскрытый рот, Штрассмер быстро сказал:

— Нет, я не сумасшедший, герр Корд. Никому другому я бы этого не сказал, только вам... Так я смогу отплатить вам за спасение моей жизни, ибо знаю, как это важно для вашего бизнеса.

— Но... но каким образом...

— Большего я вам сказать не могу, — оборвал он меня. — Поверьте мне. В следующем месяце Япония будет раздавлена! — Штрассмер повернулся и почти выбежал на улицу.

Некоторое время я смотрел ему вслед, потом подошел к раковине и умыл лицо холодной водой. Похоже, что с головой у меня было похуже, чем у него, потому что я начинал верить в то, что он сказал. Но почему? Да, мы потрепали япошек, но они еще удерживают Малайю, Гонконг и голландскую Ост-Индию. А с их философией камикадзе будет довольно сложно закончить войну в течение одного месяца.

Я все еще рассуждал об этом, когда мы с Моррисом ехали к поезду.

— Знаешь, кого я здесь встретил? — спросил я у него и, не дожидаясь ответа, сказал: — Отто Штрассмера.

Моррис облегченно улыбнулся. Наверное, он полагал, что я ему устрою разнос за то, что он ничего не сказал мне о том пилоте.

— Хороший маленький человек, — сказал Моррис. — Как у него дела?

— Да вроде все в порядке. Он возвращался в Нью-Йорк. — Я посмотрел в окно на пустыню. — Между прочим, ты не слышал, над чем он работал?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41