Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Слепая кара

ModernLib.Net / Детективы / Рокотов Сергей / Слепая кара - Чтение (стр. 3)
Автор: Рокотов Сергей
Жанр: Детективы

 

 


      И ручка шариковая Колькина, неприличная, я знаю эту ручку. Так-то вот, Вера Александровна, такие дела.
      Родной брат приехал и Кольку нашего из-за денег убил, ножом пырнул прямо в сердце. Вот такая нынче у людей мораль. Вера Александровна. Я-то знаю, вы Кольку не очень любили, а все-таки жалко, кормилец ведь, Толик мой сиротой будет расти, и мне работенку найти в наше время тоже трудно, согласитесь.
      - Да, да, конечно, - бормотала Вера Александровна, продолжая стоять с вытаращенными глазами. - Значит, это брат его убил, вы говорите?
      - А как же? А кто же еще? Деньги у него, ручка Колькина у него, доказательства налицо, с поличным почти что взяли. Там щас экспертизу сделают для полного доказательства, и все - суд. Жалко вот только, не расстреляют подлеца. Дадут лет десять, не больше.
      Да и то ничего, десять лет - не десять дней, там ему мало не покажется, будет знать, как убивать и грабить.
      Думал, так ему с рук сойдет, ручку даже не побрезговал взять, жмот окаянный. А я денег просила, он же мне из них тысячу выделил на бедность мою, на Колькины похороны, это из моих же денег. Вера Александровна.
      - Да, да, - опять, словно сомнамбула, пробормотала Вера Александровна.
      - Да вы сядьте же, наконец. Выпейте вот чайку.
      Чего волнуетесь так? Говорю вам, забрали его, в камере он. А этих гостей я выгнала, сами небось все слышали, раз дома были. А если сунутся вас запугивать, сразу звоните в милицию, я вам телефон Константина Ивановича Гусева дам и следователя Николаева, домашний и рабочий. И вот еще телефон участкового нашего Алексея Алексеевича Царева, он добрый, он сразу придет, если что... Пейте, пейте чай, блинок вот съешьте, как положено, раз вчера не пришли, за помин души Николая.
      Вера Александровна откусила крохотный кусочек холодного блина и сразу же подавилась. Запила большим глотком чая.
      - Ну так что? Во сколько он пришел? Чего слышали? Рассказывайте.
      - Он-то? Да почти сразу после вашего ухода. Люба.
      Позвонил, я открыла. Потом он долго стучал в вашу комнату, дверь-то заперта была, а Николай, видно, заснул после вашего ухода. Он выходил еще в туалет, а потом дверь запер и, видно, заснул. Так что брату его долго пришлось стучать. Минут с пять в дверь долбил и руками, и ногами. Но потом тот все же проснулся, открыл.
      - Ну, и дальше что? - спросила Люба.
      - Шумели они за дверью сильно. А потом Иван этот вышел и пошел куда-то, видимо, в магазин, за водкой.
      Вернулся через пятнадцать минут. Потом пили, наверное... Потом все затихло...
      - Ну? Ну? - торопила Люба. - Ну? Шума, драки слышно не было? Ножом человека пырнуть - это не муху раздавить. Вы все должны были слышать. Вера Александровна. Вас и следователь спросит, вы должны все подробно рассказать, вы, можно сказать, главный у нас свидетель. Так что уж припоминайте все...
      Вера Александровна как-то странно глядела на Любу. Было такое впечатление, что она что-то скрывает - знает, но рассказать не может. Выражение ее лица было испуганное, в ней происходила какая-то внутренняя борьба.
      - Вы говорите, за такое убийство лет десять могут дать? - вдруг спросила Вера Александровна.
      - Да вы не сомневайтесь, не меньше десяти. Упекут туда, куда Макар телят не гонял. За все ответит, гад. И нечего вам его жалеть, все говорите как на духу.
      Нас вот пожалейте - меня. Толика, мы остались без кормильца.
      - Так-то так, я все понимаю. Но я.., ничего не слышала, никакой борьбы, возни, - бормотала Вера Александровна, но вдруг что-то преодолела в себе, вскочила с места и громко заявила:
      - Люба, Люба, понимаете, вот что я должна вам рассказать. Я.., мне трудно, но...
      Телефонный звонок прервал ее речь. Люба бросилась к телефону. Звонили из школы. Только что Толик разбил мячом окно в кабинете директора школы. Ее срочно просили прийти.
      - Господи! Господи! - плакала Люба навзрыд. - Да за что мне все это?! Господи! Страсть какая! Мало мне всего, да еще этот засранец стекла бьет. И нашел где бить - в кабинете директора. Я им говорю - горе у меня, мужа убили, а она, тетка эта, завхоз, говорит: знать ничего не знаю, приходите, и все! Люди какие пошли безжалостные, им стекло поганое дороже человеческой жизни. Побежалая, Вера Александровна, потом расскажете. Господи, за что же мне жизнь такая собачья! Вы идите к двенадцати к следователю, ему все расскажите, а вечерком ко мне зайдете. И не бойтесь, говорите все как есть. А что возни, борьбы не было, так это еще хуже - значит, спящего он его зарезал.
      Напоил и зарезал, чтобы деньги взять. Если в драке, в пылу, это еще понять можно, но во сне... Это уж совсем западло. Зверь он лютый, этот Иван, вот что. Ну все, я побежала...
      Люба одевалась прямо на глазах Веры Александровны, причесывалась, слегка подмазала лицо. "Эх, - вспомнила она, - еще и водки с утра выпила, что подумают? А и черт с ними, не понимают, что поминки у Меня?"
      - Люба, - тихим голосом произнесла Вера Александровна. - Мне же надо было с вами поговорить.
      Это очень важно.
      - Да я понимаю, важно... Все понимаю. Но не могу же я разорваться? Если этого засранца из школы выгонят? Да я быстро, школа-то рядом. Может, еще успеем поговорить до вашего ухода... А не успеем, идите сразу к следователю. И не бойтесь - все ему и расскажите. Ну ладно, я побежала...
      Она даже слегка стала подталкивать Веру Александровну к выходу. "Глупая какая старуха, ничего не понимает, боится этих Фомичевых, к следователю идти боится. А чего бояться? Чего ей вообще бояться в таком возрасте? Чего ей кто может сделать, дуре старой?"
      Вера Александровна вышла из комнаты, но за порогом остановилась и посмотрела на Любу с такой укоризной, что та даже вздрогнула. Хотела было вернуть ее, но вспомнила про дела житейские и ринулась в школу.
      Выслушала выговор завхоза, а потом директора.
      Однако директор уже знал о том, что произошло в семье Фомичевых, и отпустил ее с миром, отделавшись замечаниями и советами. Люба влепила Толику звонкую оплеуху прямо в кабинете директора и, оставив его дальше грызть гранит науки, побежала домой.
      Ей стало казаться, что Вера Александровна действительно не сказала что-то важное. Нужно было обязательно переговорить с ней до ее визита к следователю.
      Люба ругала себя за то, что не дослушала ее, торопилась домой как могла. Однако когда она ворвалась в квартиру. Веры Александровны уже не было...
      Глава 4
      - Так, Поваляева Вера Александровна? - спросил, привставая с места, следователь Николаев.
      - Да, я Поваляева Вера Александровна, - подтвердила старушка, входя в кабинет.
      - Садитесь, пожалуйста. Я веду уголовное дело об убийстве вашего соседа Фомичева Николая Николаевича. Расскажите, пожалуйста, поподробнее обо всем, что происходило при вас девятого апреля этого года.
      Я предупреждаю вас об ответственности за дачу ложных показаний.
      Вера Александровна побледнела и вздрогнула.
      - Как это? - тихо спросила она.
      - Заведомо ложное показание свидетеля, согласно статье УК РФ, наказывается лишением свободы на срок до пяти лет, а укрывательство тяжких преступлений наказывается лишением свободы сроком до двух лет.
      - Вы меня прямо пугаете, товарищ следователь.
      - Меня зовут Павел Николаевич. Избави бог, Вера Александровна, мне вас пугать. Это моя обязанность - вас предупредить. А пугать нам есть кого и без вас. Я слушаю вас. Что происходило в квартире девятого апреля?
      - Девятого апреля в начале одиннадцатого моя соседка Люба Фомичева пошла в магазин. Минут через пятнадцать после того раздался звонок в дверь.
      Я открыла. Вижу - стоит брат Фомичева Иван. Потом он долго стучал в дверь Николая, тот не открывал, видимо, спал. Он стал стучать ногами, повернулся спиной и долго долбил в дверь. И кричал. Наконец тот открыл.
      - Вы видели, что открывал именно Николай Фомичев?
      - Нет, лица его я не видела.
      - А в то утро вы видели Фомичева?
      - Да. Сразу после ухода Любы он выходил в туалет. Я была на кухне видела его.
      - Так. Ладно. Что потом происходило?
      - Что потом? Потом этот брат вышел из комнаты и, видимо, пошел за водкой. Я опять ему открывала.
      А потом они закрылись и пили, наверное. Что они могли еще делать?
      - А потом?
      - А потом хлопнула дверь. Входная дверь. Примерно через час. И все. Наверное, он ушел.
      - А потом?
      - А потом я ушла по своим делам. А вернулась уже, когда в доме была милиция.
      - А вот капитану Гусеву вы сказали, что никто при вас к Фомичеву не приходил. И что вы ушли сразу же после Любови Фомичевой. Как же так?
      - Я сейчас говорю так, как было. Мне очень не хочется разбираться во взаимоотношениях этой семьи.
      А потом, этот Иван Фомичев угрожал мне на кухне, вам же говорила Люба. Я пожилой человек, я совершенно беззащитна, эти люди могут сделать со мной все, что угодно. - В голосе Веры Александровны появились агрессивные нотки. - Вот я и сказала, что не видела никого. Но я бы все равно сообщила вам об этом визите. Это мой долг.
      - Понятно, Вера Александровна. Итак, вы не слышали за дверью Фомичевых никакого шума, возни, криков?
      - Ничего не слышала. Когда выходила на кухню и в ванную, слышался негромкий разговор, звон стаканов. И все. Больше ничего.
      - Ладно. С этим понятно. А теперь, что вы вообще можете сообщить о вашем убитом соседе Фомичеве Николае?
      - Что я могу сообщить? - передернула головой старушка. - Соседство это было не из приятных.
      Раньше у Любы был другой муж, отец Наташи, - так это совсем другой человек, вежливый, веселый. И Люба тогда совсем другая была. Они сначала в одной комнате жили, а потом соседи из маленькой комнаты выехали, так им дали вторую. А потом он погиб, разбился на грузовике. Наташе тогда лет семь-восемь было, она уже в школу ходила. Я помню, отмечали первое сентября вместе. Так было весело. Он такие песни хорошие пел и шутник был. С ними хорошо было жить, Павел Николаевич. У меня с сыном были неважные отношения, вернее, с его женой. Из-за этого и разменяли трехкомнатную квартиру, которую получал еще мой покойный муж, он был врач, фронтовик, в войну командовал санитарным поездом. Не поладили мы с женой сына, она меня возненавидела сразу же, неизвестно за что. Ну, ладно, это вам неинтересно. Так вот тогда я ни с сыном, ни с его женой не общалась, после этого размена. Ко мне уже позже стал внук Виталик приходить. А тогда я совершенно одна была, ну, я работала, понятно, приятельницы были, а родни - никого. И семья Павловых мне родной стала. Все праздники встречали вместе. Саша был замечательный человек, простой шофер, а многим ученым людям фору бы дал... И вот.., такое несчастье. А потом этот появился... - В голосе Веры Александровны появились нотки ненависти. - Мясник... Жили они материально хорошо, мебель новую купили, оделись с ног до головы, а уж ели.., лучше, чем в любом ресторане. Но мне стало с тех пор не по себе. Это был неприятный человек, угрюмый, злой, нетерпимый. Мы редко с ним разговаривали. Но с тех пор, как Люба вышла за него замуж, и она перестала со мной общаться. А я так нуждалась в общении. При Саше ко мне приятельницы приходили, а потом они перестали ко мне ходить.
      Только вот внук стал захаживать, так это когда я на пенсию вышла. А два года назад мой сын умер. От инфаркта. Две подруги умерли, одна за другой. С сыном мы года за полтора до его смерти помирились, он ко мне стал приходить. И, слава богу, внук ходит. А так бы выла от тоски. У них только Наташа хорошая девушка, Сашина дочь. Добрая, приветливая, вся в отца.
      А Люба очень переменилась. Этот... Фомичев имел на нее большое влияние. От него, знаете, какая-то аура исходила, где он, там было плохо, отвратительно. Он как будто бы все живое вокруг себя уничтожал.
      - Понятно. Значит, отношения у вас с Фомичевым были плохие?
      - Неважные. Да, скорее, никакие. Он меня в упор не видел, мышь бы пробежала, он бы большее внимание обратил. А я старалась его не замечать, хотя трудно не заметить эту тушу... Извините меня за грубость.
      - Так. Понятно. А кто бывал в доме Фомичевых?
      - В последнее время заходили два алкаша, один длинный, другой маленький, круглый. Фомичев много стал пить. А до того заезжали его мать и два брата, ночевали. Вообще-то, у Фомичева было мало друзей, он был очень замкнут, угрюм. Но по дому умел все делать. Руки золотые.
      - А какие отношения были в семье Фомичевых?
      Вера Александровна помолчала. Что-то блеснуло в ее глазах, а потом она словно замкнулась в себе.
      - Обычные отношения. Холодный, злой человек.
      И очень грубый. Такие люди никого любить не могут.
      - Как вы полагаете, Иван Фомичев мог убить Николая?
      - Мог ли? - вдруг еле заметно усмехнулась Вера Александровна. - Кто его знает? Наверное, мог. - Потом подумала еще, внимательно поглядела в глаза Николаеву и произнесла:
      - Только он не убивал.
      - Почему вы так думаете?
      - Вы меня спрашиваете, я отвечаю. Это мое мнение, Павел Николаевич.
      - Но вы заявляете так категорично.
      - Извините. Я не так выразилась. Только я полагаю, он не убивал. Я была дома, никакого шума, возни, неужели во сне зарезал? Нет, не думаю.
      Николаеву казалось, что Вера Александровна как-то переменилась за время разговора с ним. Вошла в кабинет она запуганной, готовой рассказать абсолютно все, что знает и видела. А теперь она воспрянула духом и решила не рассказывать что-то очень важное.
      Он был человек опытный, ему было нетрудно следить за переменами в поведении свидетельницы. Что же она могла такое скрывать?
      - Ладно, Вера Александровна. Давайте ваш пропуск, я отмечу. Если надумаете, вот вам мой телефон, рабочий и домашний. Звоните в любое время.
      - Всего доброго, Павел Николаевич. - Вера Александровна встала со стула и пошла к выходу, расправив узенькие плечи, гордой, уверенной походкой. Николаев внимательно глядел ей вслед.
      Он поднял трубку, набрал местный номер.
      - Давайте сюда Фомичева Ивана.
      Через некоторое время в кабинет Николаева ввели опухшего и похмельного Ивана Фомичева Маленький кабинет сразу наполнился могучим ароматом перегара, исходившим из его рта. Заплывшие глазки мрачно смотрели на Николаева.
      - Садитесь, Фомичев, - тихо сказал Николаев, Тот тяжело опустился на стул.
      - Так, Фомичев. Расскажите мне все, что происходило девятого апреля в квартире вашего брата Николая Фомичева. Только желательно поподробнее.
      - А чего мне рассказывать?! - фыркнул Фомичев. - Не было меня там, и все. Я дома был, в Сызрани, вы представляете, где это?! Я что, каждый день туда-сюда мотаюсь, по-вашему?
      - А кто может это подтвердить?
      - Да кто угодно! Мать, брат, жена, дети, на работе, соседи, кто угодно! Вы послушали эту сучку Любку и сунули меня сюда! Никаких доказательств у вас нет!
      - Мы вызовем вашу мать, брата, пошлем запрос в Сызрань, не беспокойтесь. Только долго все это и нудно, Иван Николаевич. Только что здесь была соседка Фомичевых Вера Александровна Поваляева, она вас видела в квартире девятого апреля. Вам что, очную ставку устроить?
      - Давайте, устраивайте! Один свидетель - не свидетель! Я ей сто раз в лицо скажу, что врет И все! И не докажете никак!
      - Любовь Фомичева утверждает, что у вас в кармане ручка Николая.
      - Я эти ручки купил на барахолке. Три штуки - каждому по ручке. Что она несет?! Слушайте ее больше! Чтобы я родного брата из-за каких-то паршивых шести тысяч?
      - Это кому как! - усмехнулся Николаев. - Для меня, например, это большие деньги.
      - А для меня нет! Я на стройке раньше не такие деньги зарабатывал. Сейчас только застой - заказов нет, зарплаты нет. И все равно - на преступление ради денег не пошел бы. И кого, Коляку! Это брат мой единоутробный, поймите! Зверь я, что ли, лютый?
      - Вы судимость имеете?
      - Ну, имею, и что с того? Не за то же ведь.
      - А за что?
      - Ну... - замялся Иван. - По сто семнадцатой.
      - А ваш покойный брат Николай?
      - Да что вы спрашиваете?! - обозлился Иван. - Сами знаете, что мы за одно дело с ним сидели.
      - Конечно, знаю. Вы с вашим братом Николаем в 1974 году изнасиловали несовершеннолетнюю девочку и были осуждены по сто семнадцатой статье. Он получил шесть лет, вы - пять. Вам тогда только исполнилось восемнадцать.
      - Да, не повезло, - вздохнул Иван.
      - Так что, Иван Николаевич, человек вы опытный в наших делах. Неужели вы думаете, будто мы не сможем доказать, что вы были в тот день в квартире вашего брата?
      - Может быть, и докажете с вашими приемчиками, как тогда, в семьдесят четвертом, нас Колякой подставили под изнасилование, хоть все было по доброму согласию, шлюха была, проб негде ставить, хоть и шестнадцать ей было. Только не был я в их квартире.
      Дома я был, в Сызрани, понятно?
      - Понятно, понятно, - усмехнулся Николаев.
      Раздался телефонный звонок. Николаев поднял трубку и долго разговаривал. Вернее, говорили на том конце провода, а Николаев только повторял: "Так, так, понятно, понятно, очень хорошо", при этом хитро поглядывал на Ивана Фомичева.
      Наконец он положил трубку и, помолчав немного, произнес:
      - Так, Иван Николаевич. На купюрах, которые изъяты из вашего пиджака, и шариковой авторучке обнаружены отпечатки пальцев вашего покойного брата Николая. Такие вот дела. - С этими словами он сунул себе в рот сигарету, щелкнул зажигалкой и с наслаждением закурил.
      Иван, набычившись, мрачно глядел на курившего Николаева.
      - Дайте мне тоже закурить, - попросил он.
      - Берите.
      Иван трясущимися пальцами взял сигарету, закурил. Руки ходили у него ходуном.
      - Н-не убивал я, понимаете, не убивал! - бормотал он, затягиваясь сигаретой. - Я был там, был, мне Коляка дал эти деньги, взаймы дал. Мы выпили с ним, и я ушел. И все. Я больше ничего не знаю. И понятия не имею, кто его убил!
      - А ручку шариковую он вам тоже дал взаймы? - поинтересовался Николаев. - И вообще, насколько я знаю, Николай Фомичев никогда никому взаймы не давал ни копейки, а уж тем более такую сумму. На что они вам понадобились?
      - Я... - замялся Иван. - Я машину хотел купить, мне предложили по дешевке. Работы нет, вот и решил подрабатывать на машине, ну, бомбить, понимаете?
      - Понимаю. Дело хлопотное. Вряд ли Николай вам на такое мероприятие отдал бы последние деньги, тем более сам остался фактически без работы. Так что придумайте что-нибудь поинтереснее, Фомичев.
      - Мне больше нечего вам сказать, - при этих словах Иван стал яростно тушить сигарету пальцем в пепельнице. - Я был там, взял у него шесть тысяч рублей взаймы, выпил с ним и ушел. И в тот же день уехал. А приехал домой, сразу же понадобилось на похороны лететь. - Он чуть-чуть подумал и сказал:
      - Я проценты ему обещал. Большие! Иначе он точно не дал бы! - Его очень воодушевила эта версия, но Николаев только улыбался ему в ответ.
      - Вы, Фомичев, видимо, не понимаете тяжести вашего положения. Вы были там практически во время убийства, у вас его деньги и ручка. Вам светит сто пятая статья. Умышленное убийство. А вы тут мне лапшу на уши вешаете. Да все против вас, Фомичев.
      Это вы мне должны доказать, что не убивали его, а то, что вы убили, я в пять минут докажу, и вас в суде признают виновным. Получите вы десять лет, не меньше.
      Понятно вам? Десять лет строгача! Вы попали в хреновую ситуацию. Я все это говорю, разумеется, на тот случай, если вы действительно его не убивали, в чем я, Честно говоря, здорово сомневаюсь, Иван Николаевич Фомичев, 1956 года рождения, ранее судимый по 117-й статье, проживающий в г. Сызрани, по улице Горького, 7, квартира 8. Поймите это, в хреновую!
      Детей-то сколько у вас?
      - Двое, - буркнул Иван. - Сын школу кончает, дочери - тринадцать.
      - Вот именно. Тринадцать. Школу кончает. Подумайте о них, о матери своей.
      - А чего думать? Не убивал я, и все! Чего мне еще думать?
      - Ладно. - Николаев нажал кнопку. - Уведите его!
      Только увели Фомичева, в комнату вошел Константин Гусев.
      - Привет, Павел, - улыбнулся он. - Ну, что этот Фомичев?
      - Признал, что был в квартире, убийство отрицает. Говорит, взял у брата деньги взаймы.
      - Так. Вот результат экспертизы. На бутылке отпечатки пальцев Ивана Фомичева, на дверной ручке тоже, ну, это понятно. Но вот что интересно. Около двери след от кроссовки тридцать седьмого размера.
      Женской кроссовки. Кровавый след.
      - Значит, эта женщина прошла туда уже после убийства?
      - Конечно. Она одной ногой наступила в лужу крови и оставила след. Больше того, она это заметила и чем-то, видимо, носовым платком, вытерла подошву и попыталась стереть и след, но это ей не удалось.
      А дальше этим заниматься не было времени.
      - А больше ничего?
      - Абсолютно. Никаких посторонних отпечатков пальцев, кроме отпечатков Ивана Фомичева. Только отпечатки домашних.
      - Интересно, Костя, интересно, - загадочно улыбнулся Николаев.
      - Экспертами установлено, что удар ножом был произведен человеком намного ниже Николая Фомичева. Рост Фомичева сто восемьдесят три сантиметра, а его брата Ивана - сто восемьдесят пять. Такие дела...
      - Значит, убила женщина?
      - Очень похоже.
      - Ладно. Спасибо, Костя, за интересное сообщение. У меня здесь завтра будут Люба Фомичева и ее дочь Наташа Павлова. Любопытно будет с ними побеседовать.
      - Подозреваешь их?
      - А почему бы и нет? - устало улыбнулся Николаев. - Личностью покойник был довольно гнусной, это очевидно. А уж кому он там особенно насолил, разберемся по ходу.
      Глава 5
      - Ну как там? Что там? - Люба выскочила из своей комнаты, как только услышала звук ключа, поворачиваемого в замке входной двери. Вера Александровна стояла на пороге, усталая, бледная, в летнем старушечьем потрепанном пальто и немодной косынке на голове.
      - Ну что? Что? - торопила Люба старуху. - Рассказывайте.
      - Да что вы беспокоитесь, Люба? - Вера Александровна прошла в коридор и стала открывать ключом свою дверь. - Все я рассказала так, как надо.
      - Что значит "так, как надо"? - удивилась и даже рассердилась Люба. Вы рассказали так, как было, и ничего не испугались, никаких угроз? Вы это имеете в виду?
      - Я не это имею в виду, Люба, - раздраженно ответила Вера Александровна и вошла в свою комнату.
      Та последовала за ней. - Совсем не это.
      - Вы, Вера Александровна, что-то темните! - Люба стала кипятиться от этих ее недомолвок. - Вы говорите так, как есть, и все. Нечего тень на плетень наводить, мне и так тяжело!
      - А нужно ли вам это? - Вера Александровна поглядела на Любу странным каким-то взглядом. На тонких ее губах застыла страшноватая улыбка. Люба, как завороженная, глядела на нее, чувствуя, что по спине у нее непонятно почему поползли мурашки.
      Она глядела и глядела, в комнате воцарилась зловещая тишина. Тишину прервал звонок в дверь.
      Люба побежала открывать.
      - Мам, это я! - заорал с порога взъерошенный Толик - Меня в наказание после уроков оставили на два часа. Жрать хочу, сил нет!
      - Ничего не получишь! - закричала раздосадованная его появлением Люба. - Ничего у меня нет!
      На кой ляд ты стекло разбил в кабинете директора, ты мне скажи?! У нас такое горе, а я должна в школу мотаться, разбираться в твоих мерзостях! Тебе уже десять лет, ты соображать должен!
      - А я чо? Я нечаянно. Мы на перемене побежали в футбол гонять, а на обратном пути мячом чеканили.
      Я больше всех начеканил, а эта падла Горшков толкнул меня нарочно, я и хотел ему по тыкве мячом заехать, обидно было, мама, понимаешь. Он увернулся, а мяч прямо в стекло...
      - Заткнись! Замолчи, гадость такая! В кого же ты такой паскудник растешь?! - закричала Люба и вдруг осеклась. Она внимательно глядела на сына и молчала. Ей было страшно. Она поняла, в кого растет этот бессердечный неугомонный пацан. До нее внезапно дошло, кто такой был ее покойный муж Коля, мясник, хозяин, человек с золотыми руками. Страшные картины промелькнули перед ее глазами, и она как-то стала оседать на пол, чуть не упала, но взяла себя в руки и пошла в комнату.
      - Там суп вчерашний и колбаса в холодильнике.
      Сам разогрей и ешь, - тихо сказала она и села на стул.
      Облокотилась на стол и закрыла лицо руками.
      Она хотела отгородиться от всего мира, она не желала ничего знать, это было ее политикой уже лет пять. Она же знала, она прекрасно знала, хоть знать и не хотела, что ее муж Николай сожительствует с ее дочерью Наташей. Она никогда не заставала их вместе, но сколько было случаев, когда все было ясно, понять она могла все происходящее по глазам Наташи, сначала затравленным, диким, молящим о помощи, потом жестким, ненавидящим все вокруг, потом циничным и равнодушным ко всему. Ну почему, почему она отмахивалась от этого? Ведь это была ее дочка, ее и Сашина. Они так ее любили, так нежили, радовались первым успехам - первому шагу, первому слову, первым прочитанным буквам, какая она была хорошенькая, пухленькая, светловолосенькая, голубоглазенькая, как она смешно лепетала, какие складочки были у нее на ручках и ножках. Умненькая, сладенькая девочка... Как она тяжело переживала смерть отца, ей было уже восемь лет, она же все понимала. Только никак не могло до нее дойти, что папа уже никогда не вернется домой. Наташа тогда не поехала на кладбище, осталась дома под присмотром Веры Александровны, готовящей поминальный стол.
      Потом Вера Александровна рассказывала Любе, какие вопросы Наташа задавала ей. Она спрашивала, когда папа вернется. "Папа умер, Наташенька, отвечала плача Вера Александровна. - Он уже не вернется".
      "Ну, а потом, когда я опять буду совсем маленькой, вот такой?" говорила девочка, и соседка, уже не в силах отвечать, рыдала в голос. "Он вернется, вернется, - утешала она ее. - Его душа к нам прилетит и будет всегда с нами. Только ты его не забывай, никогда не забывай". - "Конечно, вернется, - говорила Наташа, уже задумчиво и с сомнением в голосе. - Только очень нескоро..."
      На кой черт Люба вышла за Николая?! Зачем она сделала это? Это же был изверг, нечисть... Как она его боялась! Только теперь она понимает, до какой же степени она его боялась! И Наташа его боялась" жутко-, до помрачения рассудка. И он все сделал по-своему, все... Жил здесь, жрал, пил, имел двух женщин, и мать, и дочь... Туда ему и дорога, окаянному псу... Только все же, кто его убил? Что такое скрывает Вера Александровна? И почему этот постреленок обязательно появляется тогда, когда не надо?
      Толик деловито наливал разогретый суп себе в тарелку, резал огромными ломтями колбасу, потом прямо из салатницы стал поедать вчерашний салат. Люба глядела на него и, видя знакомые фомичевские черты, чувствовала отвращение к сыну. "Грех это, - подумала она. - Он-то в чем виноват?" И сказала вслух:
      - Кушай, сынок, кушай, там со вчерашнего немало чего осталось, сам бери что надо, я устала что-то, чувствую себя плохо.
      - А чо устала-то? - пробасил Толик. - На работу не ходишь, дома сидишь. Чо те уставать?
      Люба внимательно поглядела на него и промолчала.
      Ей не хотелось вступать с ним в пустую перебранку, тем более что переспорить его было невозможно. Ей надо было, чтобы он наелся и ушел гулять. А ей бы удалось переговорить все-таки с Верой Александровной.
      Трапезничал Толик долго. Наевшись до отвала, он налил себе огромный бокал фруктовой воды, оставшейся от вчерашнего застолья, выпил его залпом, потом громогласно рыгнул и заявил, что идет гулять.
      Он думал, мать не отпустит его за сегодняшнюю выходку, но ошибся.
      - Иди, иди, сынок, накушался, иди, гуляй, дыши воздухом, - спроваживала его Люба. - Чего тебе тут сидеть, в духоте? Иди, иди...
      Толик удивленно поглядел на нее, пожал плечами и отправился на прогулку.
      Люба кинулась в комнату к Вере Александровне.
      - Вера Александровна! - Люба буквально ворвалась в комнату соседки. Ну, наконец-то нам дадут поговорить! Времени-то сколько? Ух ты! Уж пятый час!
      Ну надо же, как время летит! Ну и денек сегодня!
      Вера Александровна еще раз внимательно поглядела на Любу.
      - Погодите немного, - тихо сказала она. - Я очень пить хочу, сейчас принесу чайник, он вскипел, наверное.
      Она вышла и тут же вернулась, неся старенький зеленый чайник.
      - Вам налить? - спросила она Любу.
      - Да какой там чай? Пейте сами. Вера Александровна, и говорите, что вы там хотели сказать. Не томите душу!
      Вера Александровна долго наливала себе чай, вытаскивала из старого буфета вазочку с вишневым вареньем, клала это варенье себе в розеточку.
      - А нужно ли вам это? - снова задала она свой странный вопрос, садясь за стол. - Не всякая правда греет душу, Люба. Иной раз лучше не знать правду.
      - Может быть, и так, - резко оборвала ее Люба - Но мне нужно знать правду. Раз уж начали, договаривайте.
      - Вы вот утром меня не захотели выслушать. А я чуть было следователю не рассказала того, чего не нужно. Он мне начал говорить про ответственность за дачу ложных показаний, за укрывательство. Я чуть было и не сказала лишнего. И это было бы на вашей совести, Люба. Не надо было вам так рваться в школу, ничего - там дело житейское, и без вас бы разобрались.
      Но потом... - она задумалась. - Вспомнила я вашего Николая, царство ему небесное, и Сашеньку тоже вспомнила, какой был хороший человек, веселый, добрый, умный, и передумала рассказывать.
      - Что?! Что рассказывать? - закричала Люба, чувствуя ужас от ее иезуитской неторопливости.
      - То, что я видела своими глазами девятого апреля.
      - А что вы видели? Что?!
      - Вы уверены, что хотите знать правду?
      - Да черт бы вас побрал с вашими вопросами, извините, конечно! Говорите, что видели, вы меня замучили, совесть поимейте!
      - Ладно, скажу. Тяжело мне это вам говорить, Люба, поверьте мне. Но и нести все это в себе я тоже не могу. Ведь, кроме меня, никто ничего не видел.
      - Говорите же!
      - Скажу, скажу, - пришептывала Вера Александровна. Она отхлебывала чай из большой белой чашки, ела с ложечки вишневое варенье и странно поглядывала на Любу. У той появилось дикое желание броситься на старушку и трясти ее, пока не расскажет правду.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9