Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия) - Волшебный бумеранг (Космологическая феерия)

ModernLib.Net / Руденко Николай / Волшебный бумеранг (Космологическая феерия) - Чтение (стр. 5)
Автор: Руденко Николай
Жанр:
Серия: Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия)

 

 


      Белковина была очень питательна, и, если бы пищу, изготовленную из нее, приходилось есть не постоянно, она могла бы показаться даже вкусной. По существу, питание, которое получали животные, ничем не отличалось от питания скотоводов. Только изобретательность хозяек позволяла разнообразить меню. Но чаще всего сухой порошок растворялся в кипятке, эту густую тягучую массу немного солили — и пища была готова к употреблению.
      Но на сей раз хозяйка и в самом деле постаралась. Она подала на стол не только тягучую, словно густой кисель, массу, но и коржики и даже небольшую, мастерски приготовленную пирамидку, похожую на торг. Вершина пирамидки была украшена листьями и цветами, напоминавшими те, что некогда существовали на планете. Они были тоже созданы руками хозяйки.
      — Теперь можно разговаривать совершенно свободно, — сказал Чамино. — Тут нас Бессмертный не услышит. — И, обращаясь к Николаю, добавил: — Если ты думаешь, что все беловолосые живут так, как Лашуре, ты ошибаешься. Он здесь на особом положении. Лашуре — настоящий ученый. Его последняя работа… Но об этом потом. Скажу только: если она будет завершена, шахо Бессмертного утратят власть над людьми. Ты, наверное, не представляешь себе, как это важно!..
      — Не люблю, когда мне приписывают то, что принадлежит другим, — недовольно буркнул Лашуре.
      Чамино засмеялся.
      — А мы тоже, оказывается, не избавлены от самолюбия… Гляди-ка, и ты начинаешь делить, что кому принадлежит… Ладно, лучше рассказывай, что у вас здесь нового.
      Лашуре подозрительно покосился на Колю, но, сообразив, что его друг Чамино не станет доверять кому попало, начал:
      — Вчера каратели уничтожили полтораста скотоводов за то, что они тайком убили одного молодого дагу и разделили меж собой мясо. Каждой семье досталось по маленькому кусочку размером не более ладони. Разве можно в день рождения Бога-Сына не дать детям хоть по кусочку мяса?… И вот теперь дети остались без отцов.
      Чамино сжал кулаки. Он посмотрел на Лочу, потом на Колю.
      — Вы слышали?!
      — Это ужасно! — воскликнула девушка, и Коля увидел, что ее глаза умеют излучать не только тепло. — Как они жестоки! За одного дагу — полтораста людей.
      — Бессмертный считает, что в лабиринтах Фаэтона расплодилось слишком много беловолосых, — спокойно заметил Лашуре. Он привык уже к самым страшным жестокостям карателей. Единый утверждает, что через двести оборотов в коре планеты не хватит минералов, чтобы изготовлять белок. Вся кора будет переработана и переварена.
      — Он ненавидит каждый живой организм, — сказал Чамино. — Нам надо работать, Лашуре!.. Пока не научимся обезоруживать их шахо, мы не сплотим народ.
      — Прибор, который стоит у меня, действует безупречно.
      — Но мощность его пока что слишком мизерна! — ответил Чамино, рассекая воздух стиснутым кулаком. — Он способен предохранить от подслушивания всего лишь одну комнату. А нам нужно разговаривать с тысячами, с миллионами…
      Наверное оттого, что Чамино слишком долго молчал, сейчас, попав в комнату, где можно было высказывать свои мысли, он заговорил слишком горячо, как на митинге. А может быть, и в самом деле в его воображении возникла тысячеголовая толпа, к которой он обращался?
      Чамино напомнил, что на протяжении десятков тысяч оборотов люди заливали планету кровью, чтобы добиться свободы. И когда гнет пал, власть перешла к прислужникам Бессмертного…
      О нет, сам Единый не страшен! Если бы речь шла только о нем, все было бы значительно проще. Бессмертный опасен не сам по себе — опасна многочисленная каста его верных слуг, опутавшая общество скользкими щупальцами, вросшая в общественный организм, словно гибельная опухоль.
      И надо начинать с уничтожения системы контроля над человеческими помыслами и поступками. Люди должны достичь единства и сплотиться для борьбы. А для этого необходимо свободно обмениваться мыслями. Там, где нет обмена мыслями, там нет и не может быть народного единства, там только тупой фанатизм и полуживотная дремотность мысли…
      Стремление властвовать над другими особенно ярко проявляется в период формирования и созревания разумных существ. И какое-то время это качество имеет прогрессивное значение — оно словно бы выполняет роль своеобразного катализатора развития. Но впоследствии оно перерастает в свою противоположность, и общество, которое своевременно не заметило этого или же не нашло в себе силы преодолеть эту особенность своего развития, неминуемо идет к гибели. Норма жизни для разумных существ во вселенной — полнейшее равенство, свобода и независимость каждого индивидуума, свободный обмен сокровищами разума.
      Трагедия Фаэтона заключается в том, что слишком продолжительным был этот первый период умственного развития, связанный с обожествлением талантливых натур. Обессмертив Ташуку, фаэтонцы сделали огромную, почти непоправимую, ошибку.
      И теперь Фаэтон может спасти себя от вырождения и гибели только в том случае, если человечество пойдет по пути Материка Свободы. Нужно готовиться к великой борьбе, к народной войне против касты Бессмертного. Речь идет о смерти или жизни целой планеты…
      Коля смотрел на Чамино с изумлением, словно видел его впервые. А может, и правда, впервые? Раньше он знал того Чамино, который вместе с другими юношами его круга предавался беззаботным развлечениям. И казалось, что эти развлечения были основным смыслом их существования. Но теперь он увидел такого Чамино, какого пока еще не знал никто, кроме Лашуре да еще, возможно, нескольких десятков их единомышленников среди беловолосых. Такого Чамино не знала даже Лоча! Она тоже смотрела на брата с откровенным восторгом, и ее лицо украсила добрая и гордая улыбка.
      — Извините, — виновато сказал Чамино. — Я слишком увлекся.
      — Ты очень интересно говорил, — отозвался Лашуре. — Жаль, что так мало слушателей…
      Лашуре пригласил их познакомиться с лабиринтами, в которых жили беловолосые. Освещая дорогу фонариком, он давал пояснения.
      Недра Фаэтона давно уже были изрыты, словно почва земных лугов, источенная дождевыми червями. По существу, большинство жителей государства Бессмертного размещалось не на поверхности планеты, а в ее недрах.
      По каменным лабиринтам можно было обойти почти все государство. Тут были и узенькие переходы и широкие площади, способные вместить десятки тысяч людей. Были здесь и вырубленные в скалах пещеры, служившие людям жилищем, и мощные заводы с разумными автоматами. И фермы, где выращивались дагу.
      По всем закоулкам этих безграничных лабиринтов, в которых жили десятки, а возможно, и сотни миллионов людей (о фактическом количестве населения никто не знал), были разбросаны контрольные пункты храмов Бессмертного.
      Здесь был первый этаж государства. И те, кто управлял жизнью этого этажа, передвигались по широким улицам при помощи плащей и шахо, так же как и на поверхности планеты. Им редко приходилось заглядывать в тесные пещеры и узенькие переходы, куда трудно было протиснуться. Эти места хорошо знали только каратели. Карателей набирали из самих же беловолосых, поэтому спрятаться от них было трудно.
      Лашуре объявил, что скоро они увидят фермы. До сих пор они шли в темноте и почти никого не встречали, теперь же в глаза им ударил свет. Коридор начал расширяться, и вскоре перед ними открылась площадь. Над нею висело каменное небо, а стены этой гигантской пещеры складывались из нескольких этажей — небольших пещер, похожих на соты. Соты были облеплены фаэтонцами, словно пчелами. Люди с обезьяньей скоростью поднимались и сбегали вниз по лестницам, а кое-где в гранитной стене были вырублены ступеньки. Людей было так много — детворы, подростков и стариков, — что трудно было даже понять, как они размещаются в этих каменных конурах.
      Наверное, их спасало то, что здесь не было ни дня, ни ночи. Если один из них уже выспался, другой ложился спать. Кое-кто спал прямо на площади — на голых, влажных камнях.
      — Какой ужас! — не выдержала Лоча. — Я никогда не видела, чтобы люди жили в такой тесноте.
      На ее белом лице появился румянец — видимо, от волнения.
      Коля посмотрел на нее — и ему стало страшно. Нет, это был страх не за Лочу, а за человека вообще, за его природу, за красоту гордого духа и сильного тела. Ведь человек прекрасен и его красотой можно гордиться перед другими мирами и галактиками. Такой и была его любимая Лоча — чудесный цветок промерзшего насквозь Фаэтона.
      Но вот Коля увидел в нескольких шагах от себя сравнительно молодую беловолосую женщину, одетую во что-то грубое. Склонившись над канавой, по которой текли вонючие нечистоты, она сосредоточенно болтала в них руками. Рядом с нею что-то вылавливал в канаве оголенный до пояса, худой — кожа да кости — беловолосый парнишка.
      — Что они делают? — с горечью спросила Лоча.
      — По этой канаве стекают нечистоты из наших ферм, — ответил Лашуре. — Иногда туда попадает белок. Он сбивается в комочки и плывет по канавам. Вот эти комочки они и вылавливают.
      Чамино молчал. Он, наверное, не впервые видел эту охоту. Щеки его нервно подергивались, зубы были сжаты. И Коля, видя, как молча страдает его друг, подумал о том, хватит ли у него сил довести до конца то великое дело, которое он начал? У Коли не осталось никаких сомнений — он пойдет рядом с Чамино! И для него настало время прозрения — он благодарен за это отцу, рассказавшему правду. Теперь же он увидел все собственными глазами…
      — Животных кормят лучше, чем людей! — ужаснулась Лоча.
      Лашуре оглянулся. Собственно, он мог бы и не оглядываться — слушали их не здесь, а в другом месте — далеко отсюда. И Лашуре хорошо знал, что их слышат. Именно от этого и зависел его ответ.
      — Дагу — это животные Единого. Их нужно очень хорошо кормить, иначе мясо будет грубым и невкусным. А беловолосые… Зачем их кормить? Пользы от них никакой. Расплодилось их больше, чем нужно.
      Лоча метнула на Лашуре гневный взгляд, но потом сообразила, в чем дело. И на глазах ее выступили слезы…
      Тем временем беловолосые, увидев на площади людей со «второго этажа», пустились наутек.
      — Им здесь неплохо, — сказал Лашуре. — Тут по крайней мере много света и можно вылавливать добычу. Есть углы, где такая жизнь считается большим счастьем.
 
 
      Лашуре повел их на ферму. В щедро освещенном, продолговатом помещении выкармливались дату. Эти животные были чуть выше человеческого роста, на их куцых ногах не было суставов — наверное, они срослись, ведь животные вовсе не двигались уже тысячи оборотов. Оплодотворение давным-давно проводится искусственно. Дагу прижаты так тесно друг к другу, что между ними едва можно протиснуться. Сотни людей, придавленных массивными тушами животных, делают какие-то странные движения: натягивают кожу, потом отпускают и месят кулаками похожее на тесто туловище, затем разглаживают ладонями выхоленную кожу. Работа эта, видимо, очень тяжела, так как лица людей лоснятся от пота.
      — Это и есть основная работа скотоводов, — объяснил Лашуре. — От постоянной неподвижности у дагу атрофировались мышцы. Они им так же не нужны, как и суставы на ногах. Но нарушается кровообращение… Если не делать массажей, животное будет давать много жира и мало мяса… Массажи проводятся почти непрерывно. Один скотовод кончает — другой начинает… Те люди, которых вы видели в пещерах, — тоже массажисты. Вскоре заступит новая смена…
      — Значит, их мышцы поддерживаются за счет человеческих? — спросил потрясенный Коля.
      — Да. Отсутствие движения компенсируется массажем. Это дает хорошие результаты, — сказал Ла-шуре.
      — Неужели нельзя изобрести какие-нибудь приборы для массажа? — все с той же наивностью допытывалась Лоча.
      — Зачем же? Что будут тогда делать беловолосые? — ответил Лашуре. — Ведь они должны хоть как-то оправдать свое существование… И ту пищу, которую выдает им Бессмертный.
      К Лашуре подошел худой, изможденный человек и незаметно для других скотоводов быстро зашевелил пальцами. Ему в ответ так же быстро задвигал пальцами Лашуре. Коля понял, что это язык жестов, к которому прибегают тогда, когда нужно сообщить что-то тайное. И Лашуре тотчас же, взяв за локти Чамино и Лочу, кивнув головой Коле, повел их к выходу.
      Коле запомнилось лицо скотовода. Оно показалось ему чем-то неуловимо похожим на лицо Ечуки-отца.
      К жилью Лашуре они возвратились без особых приключений. Закрыв двери, Лашуре сказал:
      — Наблюдатели передали, что нами заинтересовались на контрольном пункте. Мне, правда, верят, но я не имею права злоупотреблять этим доверием.
      — А они не придут сюда с обыском? — спросил Чамино, испугавшись за судьбу изобретения, ведь на него возлагались такие огромные надежды.
      — Карателей я не боюсь. Это тупые, необразованные люди. Они не способны отличить обычный фонарик от шахо. А служители храмов далеко не ходят…
      Коля спросил у Лашуре:
      — Разве шахо контроля не улавливают смысла переданного на пальцах?… Ведь люди все равно мыслят словами…
      — Да, — согласился Лашуре. — Но групповой контроль по большей части осуществляется при помощи улавливателей звука. И только время от времени луч шахо направляется на мозг какого-либо отдельного человека. В таком случае язык жестов скрыть невозможно. Но это случается только тогда, когда человек вызывает подозрение.
      Лоча молчала. Она была угнетена всем увиденным и теперь до конца поняла брата. А Коля смотрел на нее и думал о том, что у его любимой благородное сердце и она страдает за людей.
      Когда все немного отдохнули, Чамино обратился к Коле:
      — Теперь мы можем поговорить о том, ради чего мы сюда прибыли.
      Взгляд его был суровым, а в голосе слышалась твердость.
      — Разве мы не говорили? — удивился Коля. — Все, что ты мне показал, Чамино… Поверь мне: я готов…
      Чамино положил руку ему на плечо.
      — Знаю, Акачи. Если бы я не знал этого, я бы не привел тебя сюда. Но есть вещи, о которых ты еще не знаешь. Тебе нельзя больше выходить отсюда… Лашуре устроит тебя в безопасном месте… Мы будем часто встречаться, — и добавил, обращаясь к Лоче: — Акачи не будет чувствовать себя одиноким, ведь правда?
      Для Лочи это тоже было неожиданностью. На ее лице снова появился румянец.
      — Зачем ему здесь оставаться? — дрогнувшим голосом спросила девушка.
      — Так нужно. Мы должны уберечь Акачи. Уберечь для борьбы. А еще потому, что он наш друг…
      И Чамино рассказал то, чего не знал Коля, потому что Ечука-отец не захотел, чтобы он стал свидетелем его разговора с Единым и отослал сына на Зеркало Быстрых Ног.
      Когда Коля вышел на улицу, Единый сказал:
      — Раб божий Ечука! Я назначил тебя своим советником, ибо в тебе лучше всего проросло зерно разума, которое я, твой Всевышний, бросаю в череп каждого человека. Но не в каждом черепе это зерно находит плодоносный грунт… Кем был твой отец? Он жил так же, как и твой дед и прадед, среди бессловесных тварей. Ты, Ечука, жил бы точно так же, если б я не заметил, что в тебе зреет мое зерно. Как же ты отблагодарил за это Единого Бессмертного? Ты вкладываешь в череп своей младшей плоти еретические мысли. Опомнись, Ечука! Вернись в лоно божье и верни сына своего.
      — Я всегда служил истине, Отче. Она для меня более священна, чем моя жизнь. Сегодня истина живет не под твоей десницей, Всевышний. Она сегодня там, на Материке Свободы! Я знал, что ты меня покараешь. И готов принять смерть за истину. Но прошу тебя: отпусти моего сына на Материк Свободы!..
      — Нет, еретик! — прогремел металлический голос Единого. — Я не дам тебе легкой смерти. И не отпущу твоего сына на Материк черных пороков, который побуждает меня совершить страшный суд над греховным человечеством. Ты вместе со своим сыном полетишь туда, где господствуют адская жара и духота, и ты будешь вымаливать у меня глоток родного воздуха! А я буду посылать тебе его один раз в оборот. Буду посылать ровно столько, чтобы ты не мог жить и не мог умереть. И тогда я, наконец, услышу твою молитву, богоотступник!.. — Изображение Бессмертного на стене внезапно исчезло. Только мерцающим голубым светом горел экран. Потом и он исчез. Несколько минут в центре стены горело яркое пятно, но вскоре и его не стало.
      И тогда в ту же минуту в кабинете Ечуки появились служители Единого, одетые в черные плащи. На груди у старшего служителя сияла большая шестиугольная звезда.
      Он сказал:
      — Богоотступник Ечука! Отдай нам свой плащ и шахо. Отныне ты утрачиваешь на них право…
      Выслушав рассказ Чамино, Коля долго молчал, потом с невольным недоверием обратился к товарищу:
      — Но ведь мы вместе были на Зеркале Быстрых Ног. Потом сразу полетели сюда… Откуда же тебе известно об этом разговоре?
      Чамино сдержанно улыбнулся.
      — Разве ты забыл, что я заходил домой за карманными климатизаторами?
      — Ну и что?
      — Этого было достаточно, чтобы узнать обо всем. — Улыбка на смуглом лице Чамино угасла, глаза с большими белками стали серьезными. — Моя стена горизонтов постоянно настроена на Дворец Бессмертного. Мне известно каждое его слово. Я расшифровал тайные волны, которыми он пользуется для разговоров с советниками и жрецами. Моя стена горизонтов сама фиксирует каждый его разговор, и я могу воспроизвести его когда угодно. — Чамино внимательно посмотрел на Колю. — Это, конечно, тайна… Но я доверил тебе еще большую тайну. Потому что верю: ты будешь с нами. Думаю, я не ошибся, Акачи?… Почему ты молчишь?
      В душе Коли шла сложная борьба. Он понимал, что протест отца — это отчаянный поступок одиночки, чья совесть не может больше мириться с происходящим. Лучше смерть, чем такая жизнь. И он сам отдал себя в руки палачам, сам обрек на тяжелую каторгу. Такой протест не вызовет никаких изменений в обществе. И сколько бы ни было таких протестов, все они закончатся победой Бессмертного. Может быть, и отец Чамино погиб, протестуя таким же образом?
      У Чамино куда больше твердости: если уж умирать, то только в борьбе, рядом со своими единомышленниками и сторонниками. Тогда даже поражение может превратиться в победу — подавленная революция не умирает, она со временем воскресает снова, призывая к оружию новых бойцов…
      Коле ясно: он должен быть вместе с Чамино и его другом Лашуре. Вместе с Лочей, сегодня впервые увидевшей человеческие страдания. Ее вопросы и возгласы были по-детски наивными, но Коля понимает, что сегодня в Лоче созрело решение принять путь, избранный Чамино.
      И хотя Коля понимал, что Ечука-отец слишком поторопился и поэтому оказался в кровавых когтях прислужников Бессмертного, хотя он и не сожалел о том, что отец не нашел тот путь, по которому с мудрой предусмотрительностью шел Чамино, но этого уже теперь не исправишь. Оставался выбор: лететь с отцом на раскаленную Землю, страдать от жары и духоты, умереть там, где умрет он, или спрятаться в неприступных лабиринтах и потом отомстить за муки отца. Видимо, второе решение не было бы нарушением сыновнего долга, но для Коли оно было немыслимым. Немыслимым было согласиться с тем, что его отец останется одиноким среди стихий чужой планеты…
      — Что же ты молчишь, Акачи? — встревожено спросил Чамино.
      Лашуре и Лоча тоже с волнением смотрели на него.
      Наконец Коля сказал:
      — Я благодарен тебе, Чамино… И всем сердцем желаю успеха вашему делу. Но я не могу оставить отца.
      Чамино сначала нахмурился, но потом его большие глаза смягчились.
      — Понимаю, Акачи… Наверное, я поступил бы так же.
      И вот теперь выдалась минута, когда Коля смог поговорить с Лочей с глазу на глаз. Видимо, Чамино понял, что им это необходимо, и комната опустела. Коля спросил:
      — Лоча! Почему тебя так тяготят твои дворцовые обязанности?
      Лоча отвернулась. Ей тяжело было выдержать взгляд Коли. А это еще больше встревожило его. Опустив глаза, она ответила:
      — Я терплю это только ради Чамино. Я боюсь, чтобы с ним не случилось того, что с отцом.
      — Тебе неприятно приводить в порядок бороду Единого?
      — Борода? О-о, нет. Но я не могу тебе этого сказать… Это скверно. Верь мне, Акачи. Я всегда думаю о тебе. И если бы ты в самом деле смог полюбить меня…
      — Я люблю тебя, Лоча! Мне все равно, что ты делаешь у Единого. Я люблю тебя, и этого мне достаточно.
      — Это правда? Ты не думаешь обо мне плохо?… — Лоча прижала голову к его груди. Она плакала. — Ты не думай… То, что говорят во Дворце, — неправда. Это выдумки. Но есть еще более тяжкие муки. Может быть, я когда-нибудь расскажу тебе…
      Но Коля не хотел знать ничего ни о Едином, ни о его Дворце. Голова Лочи у его груди, и теперь ему больше ничего не нужно…

10. На Землю

      Лоча пришла одна. Слуги Храма в черных плащах грузили в ракету какие-то ящики, а Николай с отцом стояли в стороне под охраной карателей.
      На ресницах Лочи серебрится иней, а в глазах застыли слезы. Нет, она не плачет, только слегка вздрагивают уголки ее губ. Черные волосы ничем не покрыты, хотя вокруг бушует метель. Плащ затянут на груди едва заметным шнурком. Ветер треплет его, и плащ шелестит, словно флаг. Флаг, принадлежащий той жизни, с которой Коля навсегда прощается теперь. Лоча одета во все светло-розовое. И Коля думает о том, что одежда ее и не может быть иной, особенно сейчас, перед той космической разлукой, что предстоит им. Космонавт, улетая в другие миры, должен навек запомнить каждую черточку дорогого ему человека.
      Каратели расступились: даже они понимают, что такое космическая разлука. Разлучаясь, любящие становятся двумя далекими звездами и могут переговариваться друг с другом только лучами.
      Лоча взяла его руки в свои. У нее теплые, нежные руки. Коле хотелось бы сохранить в своих ладонях эту нежность и тепло.
      Она сказала:
      — Мой милый, я согласна быть твоей женой. Я уже твоя жена, Акачи!.. Твоя жена, мой любимый. Отныне и навсегда.
      «Что она говорит? — пульсировало в висках. — Зачем она это говорит?…»
      Ведь они еще не знали той радости, той страсти, которая влечет влюбленных под самые тучи, наполняя ледяную планету хрустальным звоном и заставляя звезды кружиться в огненном водовороте, бросая под ноги влюбленным Галактику, словно пыльную дорогу…
      Зря он дал волю своим чувствам. Напрасно сказал ей о своей любви. Но разве это к чему-нибудь ее обязывает? Ведь она свободна. Совершенно свободна!..
      Лоча! Ты не должна так говорить. Каждый фаэтонец считал бы великим счастьем назвать тебя своей женой. Тебе завидуют во Дворце. Перед тобой склоняют колени советники. У тебя впереди целая жизнь, и она должна — обязательно должна! — быть счастливой.
      — Нет, Лоча, — говорит Коля. — Ты не можешь быть моей женой.
      — Молчи! — отвечает Лоча. — Не будь таким жестоким. Не отбирай у меня права смотреть на небо, отыскивая в нем крошечную точку, озаренную Солнцем, и думать: «Вон там мой муж…». Разве ты не можешь дать мне такого права?…
      — Я люблю тебя, Лоча! Это правда… Ничего бы я так не хотел, как быть всегда с тобой. Но мы должны думать трезво…
      — Не хочу трезвости! — прошептала она.
      Ее горячие губы прижались к его обветренным губам, и им показалось в эту минуту, что на планете растаял вечный лед, зашумели голубые леса и буйно зацвели травы. И они идут среди фиолетовой пены цветов. И вслед им несутся мелодии птичьих песен. Идут так, как давным-давно, много миллионов оборотов тому назад, ходили по планете их далекие предки. Еще нет Земли — она кипит где-то вблизи от Солнца, нет ни Бессмертного, ни каторги, ни разлуки. Им не нужно ни генераторов климата, ни крыши над головой, ни одежды. Нужны только вот эти травы, которые станут им супружеской постелью, их домом. И звезды, закипая от зависти, будут смотреть на них. Им еще кипеть и кипеть сотни миллиардов оборотов, пока из этого кипения не возникнет чудо, двойное чудо: мужчина и женщина! И потянется время, наслаиваясь во вселенной, и в человеке, станет богаче и тоньше человеческий мозг, и черты лица его отчетливей и рельефней. Разум все дальше и дальше будет простираться во вселенной, но человек по своей сути останется таким же, как и те двое в фиолетовых травах. И те же желания и страсти будут владеть им: чтобы рождались дети, вырастали сильными и храбрыми и несли в даль вселенной кровь отцов и их опыт… И продолжали жить тогда, когда планета перестанет быть пригодной для жизни, как теперь Фаэтон…
      — Пора! — Слуга нетерпеливо взмахнул рукой. Ечука-отец, отвернувшись от Лочи и Николая, тайком вытирал скупые слезы. Он мучался оттого, что причинил непоправимое горе не только себе, но и сыну, и этой милой самоотверженной девушке, которая в самом деле могла бы стать женой его Акачи. Отважившись на отчаянный поступок, Ечука думал, что Бессмертный покарает только его, как когда-то отца Чамино. А сына пощадит.
      — Пора, рабы божьи! — снова с недовольством буркнул слуга.
      — Да, пора, Лоча. Прощай! — сказал Коля, готовый разрыдаться.
      Но, взглянув на Лочу, он не поверил своим глазам: она смеялась!
      — Акачи! — голосом, в котором звенело счастье, выкрикнула девушка. — Я, наконец, верю, что ты любишь меня… И я лечу с тобой на Землю!.. Эй, вы! — крикнула она карателям и прислужникам храма. -
      Я лечу вместе с моим мужем. Передайте моему брату Чамино, что я полетела на Землю! Да. На Землю… И скажите Единому — пусть кто-нибудь другой ухаживает за его бородой!..
      Человек в черном плаще неторопливо подошел к ней и сурово проговорил:
      — На это не было воли божьей.
      — Есть моя воля! — твердо сказала Лоча. — Разве этого не достаточно?…
 
 
      Ее слова показались черным слугам страшным богохульством. И тотчас же каратели, окружив Лочу, скрутили ей руки и понесли прочь от ракеты. Коля метнулся было вслед за ней, но не успел он сделать и нескольких шагов, как и его руки оказались скрученными, а непослушное тело поплыло куда-то вверх — в темное отверстие космического корабля. Он попытался вырваться, но, ударившись головой о металлическую стенку, потерял сознание. А может, каратели стукнули его, чтобы поскорей избавиться от хлопот.
      Как только ракета легла на курс, широкогрудый космический волк, коренастая фигура которого напоминала треугольник, поставленный на острие, подошел к Ечуке и, ласково похлопав его по спине, сказал:
      — Плюнь, голубь! Жить всюду можно. Скажи еще спасибо, что Бессмертный не отправил тебя к предкам.
      Ечука хорошо знал космического извозчика. И его способ высказываться, столь непривычный для фаэтонцев, уже не удивлял Ечуку. Да и Рагуши вряд ли можно было считать фаэтонцем. Казалось, он весь — от ушей до подошв — вылеплен из другого материала — земного. Видно, тому, кто хоть раз побывал на этой загадочной планете, трудно потом счистить со своих ног ее липкую, плодородную глину!..
      Рагуши сел в кресло, потянулся, будто после продолжительного сна, положил ногу на ногу и начал разглагольствовать, не заботясь о том, слышит его кто-либо или нет.
      — Наш Бог-Утиль-Сырье проржавел до последнего винтика. Только болваны этого не понимают. Удивительная психика у двуногих существ. Откопай червяка и скажи, что это творец вселенной, — поверят! Клянусь печенкой, поверят!.. Будут падать перед ним на колени, целовать след, где он когда-то прополз. Только и отдохнешь в космосе!.. Шахо психики тут не действуют. Но на Атлантиде жрецы ими тоже пользуются От них и там не спрячешься…
      Коля уже пришел в себя. Перед глазами его все еще мелькало дорогое лицо любимой, ее розовая фигура, плывшая над головами карателей…
      — Куда мы летим? — спросил Коля. — На Атлантиду?…
      Рагуши захохотал.
      — Наконец-то!.. Ну что, гудит в голове? С ними шутить нельзя, они этого не любят… На Атлантиду?… Э-э, нет, юноша! Утиль-Бог давно уже не посылает грешников на Атлантиду. Фаэтонцы в качестве рабов на Земле не нужны: они теряют там работоспособность. Фаэтонцы способны быть или богами, или каторжанами. Богов посылают на Атлантиду. Каторжан разбрасывают по всей планете. У Единого это называется — казнь одиночеством. И действительно, это очень тяжкая казнь!
      Рагуши нажал какую-то кнопку, вмонтированную в стену каюты. Открылась большая карта, которая чуть-чуть светилась. Это была карта Земли.
      Он обвел пальцем большой остров, расположенный посреди синих просторов океана. Нет, не остров — целый материк…
      — Великая Атлантида! — с каким-то неожиданным благоговением сказал Рагуши. — Фаэтонское государство на чужой планете. В конце концов мне наплевать на Утиль-Бога! Бессмертный имеет к ней такое же отношение, как, скажем, к Сириусу. Атлантида — это питомник человеческого разума, мать новой цивилизации. Вот в чем дело!..
      — Расскажите о ней, — попросил Коля, хотя все еще думал о Лоче.
      Рагуши взглянул на атомные часы.
      — Вкратце можно. Но сначала отвечу, куда я вас везу. Вот смотрите…
      Ечука-отец тоже поднялся с кресла и подошел к карте.
      — Вот вам рай, — показал Рагуши на большой материк, разместившийся на южном полушарии Земли. — Вы будете здесь первыми людьми. Понимаете? Первыми… Скажу сразу — миссия не из приятных. Но я постараюсь, чтобы вам было не очень худо. А теперь слушайте про Атлантиду. Мне часто приходится там бывать. Жрецы считают меня верным слугой божьим. Им даже в голову не приходит направить на мой мозг свой дьявольский шахо. Я пью с ними хмельной напиток, приготовленный из растений, которых не знают на Фаэтоне. Длинная крученая лоза, лапчатые листья. Плоды собраны в большие гроздья. Они полупрозрачны и обтянуты нежной кожей. Если разорвешь кожицу — брызнет сладкий сок. Из этого сока жрецы готовят для себя очень вкусный напиток. И когда его выпьешь, сразу же становится весело, хочется смеяться и петь.
      Коля слушал рассказ Рагуши о новом незнакомом ему мире, но думал о Лоче.
      — Пятьсот оборотов тому назад, то есть полторы тысячи земных, один фаэтонский ученый попросил привезти ему с Земли несколько человекоподобных обезьян. Они были нужны ему для исследования, на которые дал согласие сам Бессмертный. Обезьян разместили в специальном помещении, и там были созданы такие же атмосферные условия, как и на Земле. Они чувствовали себя прекрасно. Селекционные опыты проводились в лабораториях, в специальной аппаратуре.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18