Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Букет для будущей вдовы

ModernLib.Net / Детективы / Русанова Вера / Букет для будущей вдовы - Чтение (стр. 15)
Автор: Русанова Вера
Жанр: Детективы

 

 


      - И Андрей тут тоже ни при чем... Помнишь, когда я училась во втором классе, ты мне на Новый год конструктор подарила? Это ведь был совсем не тот конструктор, который я хотела, но ты развязывала мешок "от Деда Мороза" с таким торжественным и многозначительным видом, что я просто не смогла тебе ничего сказать...
      - Зато теперь сказала, - мать слегка отстранилась и отвернулась к окну. - А ему про платье никогда ведь не скажешь?.. Эх, Марина-Марина, ничего ты ещё в жизни не понимаешь. Сама уже мама, а мозгов не нажила! Нельзя так с мужиками, а особенно, с такими, как твой муж. Знаешь, что платье дерьмовое, а надеваешь, видишь, что он к тебе относится наплевательски, а все прощаешь...
      Разговор становился нудным и бессмысленным. Марина встала, закрыла форточку и с преувеличенным тщанием начала протирать льняной салфеткой вилки и ложки из мельхиорового набора. До прихода гостей оставалось ещё больше трех часов.
      - Ну, как знаешь, - почти равнодушно бросила мать. И в этот момент дверь в комнату открылась. На пороге стоял Андрей. Еще слегка румяный от мороза, но лишь слегка. Словно он уже успел пробыть в теплой квартире минут пять или десять. И глаза... У него были абсолютно темные, какие-то проваленные глаза.
      - Масло и сардины в кухне на окне, - проговорил он, подходя к шифоньеру и отворяя створку. - Зелени нигде не было.
      Марина стремительно обернулась к матери, наткнулась на её почти испуганный, но все-таки довольный взгляд.
      - Ты нарочно, - слова сами собой срывались с её губ. - Мама, ну зачем ты так? Ты же сидела лицом к двери, ты же сквозь стекло видела, что он уже вернулся. Ты специально начала про это платье, чтобы он слышал, да?
      - Марина, ну стоит ли делать из этого трагедию? - почти весело крикнул от шифоньера Андрей. На дверце повисла его домашняя рубаха и серые брюки. Велика беда? Ну, куплю тебе другое платьишко - хорошее. Теперь вместе с тобой выбирать пойду. Ты же знаешь, у меня всегда со вкусом относительно женской одежды проблемы были... Да, вообще, мало кто из мужчин в этом разбирается. Правда, Ольга Григорьевна?
      Та не ответила. Она смотрела только на дочь и машинально теребила чуть надорвавшийся кантик на кармане халата.
      - Вот значит как? Значит, мать - зверь? - выдала она, в конце концов. - Зверь и сволочь? Ну, что ж, нравится вам так считать - считайте!
      Через пару минут хлопнула дверь её комнаты и больше, до самого позднего вечера, Ольга Григорьевна оттуда не выходила. Часа через три начали подтягиваться гости, зашуршали целлофановые пакеты из-под цветов, запахло разномастными мужскими одеколонами и женскими духами. Марина была в голубой блузке и брючках, но дверь в мамину комнату все равно оставалась закрытой. Сели за стол, разложили по тарелкам салаты, выпили за здоровье именинницы. Однако, имениннице уже было не до дня рождения. Она затылком чувствовала то, что чуть позже почувствовали все остальные. "А что-то Ольги Григорьевны с нами сегодня нет? Ей нездоровится?" - спросил кто-то, звякнув вилкой о край тарелки. И Марина яснее ясного представила, как мама сидит сейчас на жесткой табуретке у окна, подпирая подбородок рукой. В комнате есть тахта и старое мягкое кресло, но она всегда в таких случаях сидит на табуретке и тихонько плачет о том, что жизнь сложилась именно так, о том, что она, "тетя Оля", по сути дела, никому не нужна, а её единственная дочь, наплевав на нее, сейчас веселится с чужими людьми и ненавистным Андреем. А ещё мама, наверное, вспоминает "три дня в Москве" - три дня двадцатилетней давности. Тогда они вдвоем, мама и маленькая Марина, поехали на первомайские праздники в Москву. Поселились в гостинице, обедали в ресторане Останкинской башни, ходили в зоосад. Катались на всех подряд каруселях в парке Горького. Мама покупала все мороженки и пироженки, в какие только Марина тыкала пальцем, смеялась и целовала дочку в теплую макушку...
      В общем, в конце концов, все гости заметили, какое у "виновницы торжества" отрешенное, неживое лицо. Естественно, почувствовали себя неловко, спешно засобирались. Андрей вышел проводить друзей и заодно покурить на лестнице. Марина заглянула в соседнюю комнату. Иришка уже спала. Мама сидела на табуретке у окна.
      - Мам, - проговорила Марина тихо и горько, - мам, ну прости меня, а?
      Та ничего не ответила, и только брошка, приколотая к декольте так и не надетого платья, блеснула в лунном свете коротко и холодно.
      Потом Марина рыдала в ванной, а Андрей её успокаивал.
      - Я виноват, - говорил он, проводя чуть подрагивающей ладонью по её влажным волосам, - только я... Мне, на самом деле, нужно было сразу как-то обнаружить свое присутствие, а то получается, что я стоял под дверью и подслушивал.
      - Мне нравится это платье, - всхлипывала она. - Правда, нравится. Просто к нему нужно привыкнуть!
      - Да оставь ты в покое это платье!.. Все хорошо.
      - А мама?.. Ну, зачем она все это устроила? Почему она тебя так ненавидит? Ты на неё обижаешься, да?
      - Да нет же! - Андрей улыбался. - Почему я должен обижаться? Я все прекрасно понимаю. Растишь-растишь дочку, потом приходит какой-то чужой мужик и её уводит. Еще неизвестно, хватит ли у нас с тобой здравого смысла объективно относиться к будущему Иришкиному мужу?.. Так что, ты тоже на маму не злись. Она - женщина немолодая, причем истероидного типа, и реакции её - реакции человека с неустойчивой психикой и больной нервной системой. Ольгу Григорьевну беречь надо, а не на выяснение отношений провоцировать. Или, по крайней мере, не обращать на её выходки внимания...
      - Он говорил, что попросту не стоит обращать на мамины выходки внимания, - Марина усмехнулась, поводила ложкой в вазочке с лимонным вареньем и снова отложила ложку на край блюдца. - В некоторых вопросах, как ни странно, он был гораздо мудрее её - прожившей на свете уже столько лет.
      - А вот то, что Андрей говорил по поводу неустойчивой психики Ольги Григорьевны... Он это как врач утверждал или просто свое отношение таким образом высказывал? - мне ужасно хотелось курить, но вот так, вдруг начать смолить в доме потенциальной родственницы казалось неудобным.
      - Как врач?.. Да нет, скорее, как наблюдательный человек. И потом, "неустойчивая психика" - это ещё не диагноз... Вы ведь, если я правильно поняла, хотите понять, могла ли мама, на самом деле, сойти с ума?
      Митрошкин тяжко вздохнул, качнулся на табуретке и с чрезвычайной угрюмостью принялся изучать пуговицу на манжете собственной рубашки. Марина легко поднялась, зябко поведя плечами:
      - Женя, если вы курите, может быть выйдем с вами на балкон и там продолжим нашу беседу? Братец тут посидит... У меня "Вог". Вы будете?
      Я, конечно, согласилась и, накинув в прихожей полушубок, потрусила вслед за хозяйкой по коридору. На балконе Марина откинула волосы с лица, оперлась спиной о перила и спросила:
      - А ваша мама как к Алешке относится?
      - Никак. Она просто не знает о его существовании.
      - Даже так? Интересно... Впрочем, может быть, и лучше до поры до времени ничего не знать. Я вот дура была, как только с Андреем познакомилась, сразу матери позвонила и давай расписывать: ах, он такой хороший, ах, он такой красивый! Андрюшка на два курса старше меня учился. Только он доучился, а я, как забеременела - бросила. Вот и осталась с незаконченным высшим. Мама, конечно же, сказала, что и тут Андрей виноват... А у вас с Лешей как? Серьезно? Расписываться-то собираетесь?
      Она намерено переводила разговор на уютные, семейно-бытовые темы. Мне, естественно, полагалось умиляться, таять и, повизгивая от счастья, делиться милыми подробностями нашего с Митрошкиным романа.
      - Марина, - я выпустила из сложенных губ струйку дыма, - почему вы не позволяете вам помочь? С вашей мамой случилось несчастье, её могут обвинить неизвестно в чем. Леша так, например, просто уверен, что Ольга Григорьевна ко всей этой кошмарной истории не имеет ни малейшего отношения... Вы поймите, я - отнюдь не Шерлок Холмс, просто так получилось, что мне пришлось оправдываться перед милицией, потом ко мне почти случайно попали некоторые факты, да это, в общем, и не факты вовсе... Но я могу, по крайней мере, попробовать помочь.
      - Пожалуйста! Если у вас, действительно, что-нибудь получится, я буду только рада. Пока, мне кажется, я отвечаю на все ваши вопросы?
      - Но на стене у вас все-таки висел не Ван Гог?
      - По-моему, нет, - она улыбнулась. - А почему вас так волнует именно этот художник?
      - Почему?.. Да нет, не важно... Наверное, это просто совпадение... Марина, простите, а ваш муж... Его так и не нашли, да?
      - И не могли найти, - бронзовая прядь снова упала Марине на лоб. Зима, мороз, речка у нас ужасная - все дно в ямах. Я думаю, что он умер минут через десять после того, как оказался в воде... Хотите спросить, почему он это сделал? Спрашивайте, не стесняйтесь!.. Просто Андрей был несчастным человеком. По большому счету - несчастным. С его талантом, с его амбициями закиснуть здесь, в Михайловске! Работать в бедном, убогом стационаре, не иметь ни малейшей возможности себя проявить. Да ещё и отношения с мамой. Он всегда говорил: "Ничего, Мариш, не может быть смешнее униженного, затюканного зятя"... Только вы не подумайте, пожалуйста, что я в его смерти маму обвиняю.
      Последнюю фразу она добавила, словно, спохватившись. И снова мне почудились какая-то неискренность и фальшь.
      - Мне, кстати, говорили, что ваша мама была не уверена в его смерти?..
      - Это её личное дело. Андрей умер. Как ни жутко это признавать и, тем более, кого-то в этом убеждать.
      Я почувствовала себя неловко, спешно затушила сигарету о железные перильца и выкинула окурок в пустую банку из-под майонеза:
      - Вы извините, если этот разговор вам неприятен. Просто...
      - Да, ничего, - она снова передернула плечами. На самом деле, становилось холодновато. Мягкий снег крупными хлопьями валил из серых туч. - В самом деле, ничего... Я уже привыкла. Маму вот только жалко очень. Где она? Ее и не похоронили по-человечески даже... Хотите, я вам её фотографию покажу?
      Дальше все получилось, как я и ожидала. В комнате Марина достала из шкафа альбом, достаточно быстро нашла нужную страницу и продемонстрировала мне цветной снимок худенькой женщины со слегка скошенным подбородком и светлыми настороженными глазами, а потом добавила, словно между прочим:
      - А это - Андрей...
      Он, действительно, был довольно привлекательным мужчиной. Не красивым, нет! Именно привлекательным. Темные волосы, чуть широковатые скулы, немного восточного разреза глаза. И улыбка. Улыбка сильного, умного и уверенного в себе человека.
      - Марина, простите ради Бога, а вы уверены, что он сам?..
      Я не договорила, но она и так поняла. И тут же энергично замотала головой, словно пытаясь в чем-то убедить саму себя:
      - Я поняла, о чем вы подумали. Нет-нет-нет... У Андрея не было врагов. Тем более, таких, которые могли бы его убить... И, вообще, зря это все. Ужасно, что с мамой случилось несчастье как раз тогда, когда шли эти кошмарные убийства. Ужасно, что на одну нашу семью свалилось целых два несчастья. Но не надо здесь искать никакой логики. Точнее, логика есть, но это не то, о чем вы думаете... Андрей утопился отчасти потому, что дома была невыносимая обстановка. Мама за то время, что мы прожили вместе, окончательно истрепала себе нервы: со мной испортила отношения, с внучкой. Понятно же, что психика не выдержала...
      - Да, конечно... И можно мне самый-самый последний вопрос? Вы ведь работаете в кардиологии, так? А вы были знакомы с Большаковым? Ну, с тем доктором, которого убили самым первым?
      Что-то в её лице неуловимо изменилось. Линия губ стала тонкой и жесткой, глаза, вроде бы, сузились. Но удивило меня даже не это. Во время всего нашего разговора Марина слегка покачивала правой ногой, обутой в пестрый китайский тапок. И вдруг нога замерла, и задник тапочка уперся в пол!
      - Естественно, я знала Константина Ивановича. Я же все-таки работала с ним в одном отделении. Но это-то какое имеет отношение к смерти мамы?
      Продолжать задавать вопросы и дальше было бестактно. А ещё бессмысленно. Скользнув взглядом по пустой стене, на которой, вероятно, и висели репродукции, я встала с кресла:
      - Простите, пожалуйста, ещё раз. Больше я не стану вас беспокоить.
      - Вы меня совершенно не обеспокоили, - она отлично владела лицом. Тем более, вы ведь пытаетесь спасти доброе имя моей матери. Жаль, что наше знакомство состоялось в такое время. Но, я думаю, у нас с вами ещё будет возможность поговорить в более радостной обстановке и на более радостные темы?
      Так, мило беседуя, мы и вернулись на кухню.
      - О чем говорили? - спросил мрачный Митрошкин, успевший несмотря на всю мрачность съесть кусок своей пиццы и половину моего.
      - О том, - Марина лукаво улыбнулась, - что Женина мама еще, оказывается, не знает о твоем существовании. Что-то ты тормозишь, пора бы уже с будущей тещей и познакомиться.
      - Успею, - поднимаясь со стула, он прихватил ещё ломтик колбасы. Теща - не волк, в лес не убежит... Скажи честно, мы тебя не сильно напрягли? Тебе же, наверное еще, Иришке обед готовить нужно?
      - Ну и что тут такого? На дежурство мне, слава Богу, только завтра во вторую смену. Сейчас вас провожу, посуду вымою и все спокойно приготовлю.
      Последнюю реплику мы расценили как сигнал к отходу. Спешно, но при этом многословно простились, несмотря на все сопротивление, всучили Марине позабытую коробку конфет и ретировались. А уже не улице угрюмый Митрошкин спросил:
      - Ну, и как? Все выяснила? Кого сажать будем?
      - Сажать никого не будем. Но то что этот паззл из той же картинки абсолютно точно. Во-первых, она достаточно спокойно реагировала и на вопросы о матери, и на вопросы о муже, а когда я спросила про Большакова вдруг напряглась так, что аж губы побелели. Во-вторых, странно, что человек, в студенческие годы любивший ходить по музеям, вдруг вешает на стену какие-то картинки из старого календаря. Пусть даже он пытался угодить теще, или пусть это, наоборот, был протест: мол, самый кич повешу, лишь бы душенька Ольги Григорьевны довольна была, но все равно не складывается!
      - Что опять у тебя не складывается? - тяжело вздохнул Леха.
      - Да ничего! Он что, по музеям всю свою студенческую юность в одиночестве мотался? Ни разу невесту с собой не взял? Ни разу не показал ей: вот Матисс, вот Сезанн, а вот Ван Гог? Или она просто такая скучная личность, которая ничем не интересуется? Висят на стенке в её же собственной комнате какие-то картинки и пусть себе висят - какая разница, что там намалевано?.. Я понимаю, если бы она определенно сказала: "Да никакой не Ван Гог! С какого бодуна вам это все приснилось?", но она ведь осторожничает: "По-моему, не Ван Гог. Я точно не знаю". Она боится категорически отрицать. Боится, что это будет выглядеть подозрительным.
      - Ясно. Тонкости психологии пошли. Зигмунд Фрейд ты наш!
      - ... И ожог на её лице. Она показывала мне альбом. На фотографии, где она вместе с Андреем, никакого ожога нет.
      - А вот теперь давай и это тоже свяжи с Ван Гогом! Что там у него? Злое желтое солнце? Солнце, дарящее смерть? Или как было в монографии? Ван Гога следует понимать через огонь? Огонь убивающий? Огонь разрушающий? Огонь - ожог!.. Классно все складывается, да? Просто как какие-нибудь паззлы со сто одним далматинцем! Высший класс! Да, Жень?
      - А чего ты, собственно, бесишься? - я поднялась с дорожки на заснеженный бетонный бордюр и пошла по нему, балансируя руками. - Я просто говорю то, что есть. В городе убили пятерых человек. В том числе, молоденькую незамужнюю девочку. Молва уже приписала убийства твоей несчастной пропавшей тете. Твоя троюродная сестра что-то знает и чего-то определенно боится. Ты предпочитаешь закрыть глаза и позволить ей трястись дальше. При этом клянешься мне, что свято веришь в её невиновность. Я злая, я, якобы, не верю, а ты добрый и веришь, но почему-то боишься раскопать что-нибудь не то. "Не будите спящую собаку", так? И тебе плевать на то, что она может просто знать убийцу, просто бояться, что станет следующей, шестой жертвой? Может Ольгу Григорьевну тоже убил маньяк? Разве не может такого быть, а? Да, миллион вариантов, но ты из них почему-то упорно выбираешь только один: Маринка и твоя тетя - кровавые преступницы! Выбираешь и сидишь, как та обезьяна, которая ничего не видит, ничего не слышит и ничего никому не скажет.
      - Балда, - он коротко сплюнул. - Балда стопроцентная. И иногда не понимаешь таких очевидных вещей, что мне даже становится страшно.
      Финал нашего разговора был вполне закономерным. Митрошкин обычно начинал отделываться общими высокопарными фразами, когда чувствовал шаткость своих доводов или не знал, как действовать дальше.
      Глава одиннадцатая,
      в которой я узнаю о странной фразе, прозвучавшей три года назад.
      На Леху теперь особенно рассчитывать не приходилось. Моим агентом номер один, сама об этом не подозревая, стала баба Таня. После обеда я вновь прокралась в её комнату и со смиренным выражением лица начала сматывать клубок, скатившийся со стола и размотавшийся едва ли не наполовину. Бабуля, тем временем, сидела на стульчике и перебирала старые письма, вытаскивая из некоторых черно-белые фотографии.
      - Баба Таня, - я оперативно домотала клубок почти до самого носка и положила его на кровать рядом с собой, - а вы не знаете, откуда у Марины этот ожог на лице?
      - Ожог? - она вздрогнула от неожиданности и удивленно вскинула седенькие редкие брови. - Да, вроде, на работе с ней что-то такое случилось? Несчастный случай был. Давно уже, года три назад.
      "Года три назад", - само собой отметилось у меня в голове. - "Три года назад погиб Андрей. Марина волновалась, когда утверждала, что у него не было врагов... Три года... Возможные репродукции Ван Гога у них на стене... Андрей пропадает. Три года спустя начинаются убийства с Ван Гоговской тематикой".
      - На работе, говорите? Надо же, странно как... Но неужели никакую пластическую операцию сделать было нельзя? Тем более, Марина сама с медициной связана.
      - Ой, да ей не до операций! - баба Таня махнула сухонькой рукой, уронив при этом на пол несколько конвертов. - Когда Андрей-то умер, она совсем с лица спала. Теперь вот мать еще... Да и для кого красоту наводить? Маринка кроме своего Андрюшеньки и мужчин-то вокруг не видит. Так до сих пор и любит его. А сама - хороша. Правда?
      Я кивнула, нисколько не покривив душой, и снова приступила к изучению "Поющих в терновнике". Но текст решительно не желал укладываться в голове. Мне думалось о том, что до нашего возвращения в Москву осталась от силы пара дней, о "Едоках картофеля", похожих на мрачных заговорщиков, и ещё о том, что Марина явно подготовилась к нашей встрече, тщательно продумав ответы на некоторые вопросы.
      - Баба Таня, а вот скажите, - я закинула ногу на ногу и сцепила руки на колене, - на тех репродукциях точно были подсолнухи или какие-то другие цветы?
      Бабуля задумалась, потянулась за очками, словно собиралась что-то рассматривать, но так и не донесла их до лица - остановила руку, сжимая коричневую пластмассовую дужку двумя пальцами.
      - Да, подсолнухи! Что ж я, подсолнухов не знаю? У меня всю жизнь огород был, и подсолнечники я непременно высаживала. Потом семечек нажарю полну сковородку, как оставлю в сенях, так из соседних домов пацаны налетят и все разворуют... Подсолнухи-подсолнухи! - Она вдруг мелко хихикнула. - И, главно дело, в вазе! Андрей знатный художник был, видать: нашел тоже хрызантемы! Кто ж подсолнечники в вазу-то ставит?
      - Бабуль, а кроватка? На другой картине точно кроватка была нарисована?
      - А кто её знает? Тахта, кроватка... Вроде каморки какой-то и у стены - лежак. Но он не с натуры рисовал, нет: на ихнюю комнату совсем не похоже... Ты в зале-то у них была?
      - Где? - рассеяно переспросила я.
      - В зале! Где кресла полосатая стоит... Девчушка у них, Иришка, раз красками баловалась и всю обивку подчистую испортила. Пришлось перетягивать. Олюшка, помню, смеялась: "Художница растет!" Она ведь не злая была Олюшка, веселая...
      Бабуля снова задумалась, положила очки поверх стопки конвертов и скрестила худенькие ножки в щиколотках. Я тихонько встала и вышла из комнаты.
      - Ну что? - зловеще поинтересовался Леха, неожиданно выскочивший из ванной и прижавший меня к стене. - Теперь бабу Таню терроризируешь? Какие ещё сногсшибательные версии закопошились в твоей умной голове?
      - Во-первых, не понимаю иронии, которую ты вложил в определение "умной", - с достоинством отозвалась я. - Во-вторых, в моей голове копошатся, как правило, не версии, а мысли. И, в-третьих, не надо устраивать мне допросов: я размышляю чисто для себя и никаких действий предпринимать не собираюсь.
      - Да ладно тебе, - проговорил он уже почти миролюбиво, - давай лучше спокойно все обсудим. Мне жутко делается, как подумаю, чего ты опять наколбасить можешь. Ну как? Согласна открыть карты?
      - А чего ради? Ради того, чтобы ты потешил свое тщеславие и разнес все мои соображения в пух и прах? Это мои личные мысли, пусть они останутся при мне. Мы скоро уедем в Москву, обо всем об этом постепенно забудем...
      Леха недовольно мотнул круглой головой: такой вариант его, похоже, не устраивал:
      - Жень, подожди, я так понял: ты Маринку виноватой не считаешь?
      Интерес к моему мнению мне польстил: я важно кивнула.
      - Но тебе кажется, что ей что-то угрожает?
      - Это ты по поводу нашего утреннего разговора, что ли?.. Успокойся, я просто так ляпнула. Не думаю, чтоб за ней гонялся ваш Михайловский маньяк. Персонажей на первой картине было пять? Пять человек и убиты. С чего бы вдруг взяться шестому?.. Если тебе так интересно, мне кажется, что она просто что-то знает. Может быть, покрывает кого-нибудь.
      - Ольгу Григорьевну?
      - Слушай, Леха, отстань! Я ничего не думаю! У меня и так от всего этого голова пухнет. Одно я знаю точно: если б она была маньяком, то или вовсе не стала бы снимать эти репродукции со стены, либо сняла бы их заблаговременно!
      На лестничной площадке хлопнула дверь. Похоже, Елена Тимофеевна возвращалась от соседки. Митрошкин наскоро вытер шею полотенцем, тряхнул мокрой головой, как собака, вылезшая из воды, и, ухватив меня под локоть, поволок в комнату.
      - Слушай, но ты ведь только вчера говорила, что надо попытаться спасти доброе имя Маринкиной матери! - зашипел он мне прямо в ухо, как только дверь за нами закрылась.
      - А ты и вчера и сегодня рьяно убеждал меня, что не нужно никуда лезть!
      - И ты, конечно, так и послушалась?
      - Да! Представь себе! А что мне - больше всех надо? Марина молчит значит, честь собственной матери её не особенно волнует, а я буду дергаться, да?
      Леха взглянул на меня осуждающе, хотел что-то сказать, но потом махнул рукой, отошел к столу и включил магнитофон. Из колонок зловеще и ритмично зашептало "Yellow".
      - Ты решил со мной намеками общаться? - я тоже прошла через комнату и повернула регулятор громкости к отметке "минимум".
      - При чем тут намеки?
      - Ну как? "Yellow" - желтый. Желтый - цвет Ван Гога. Цвет безумия, если тебе угодно.
      - Отстань от меня со своим Ван Гогом! И, вообще, отстань... С тобой невозможно общаться по-человечески! Что у тебя за комплекс такой?! Знаешь, обычно страшные девки пускаются во все тяжкие, чтобы самим себе доказать, что они жуткие красавицы, и их все вокруг хотят. Вот и ты все тщишься себе доказать, что ты - умная!
      - Во! А говорил, "без намеков"! - я села на диван и двумя руками расправила край клетчатого пледа.
      - Я не то имел ввиду, так что зря обижаешься... А, ну и черт с тобой, обижайся! Думаешь, меня Маринка не волнует? Думаешь, я не заметил, что с ней что-то не то творится? Дурак такой вместе с тобой пришел, чтобы пиццу пожрать и глазами похлопать!.. Ты, кстати, почему-то не обратила внимания на то, что она подозрительно веселая для женщины, которая только что потеряла мать. Такая веселая и непринужденная, что аж скулы сводит! Как будто роль наизусть вызубрила и вывалилась на сцену со стеклянными глазами: об одном думает - лишь бы текст не забыть... И про репродукции так все гладко сошло, будто у неё про них каждый день спрашивают, а она каждый день отвечает. Не растерялась, не спросила: "При чем тут Ван Гог? Вы, вообще, о чем ребята?"
      - Все правильно. Но от этого не легче.
      - Почему "не легче"?
      - Потому что информации, вроде бы, много, а стержня нет. Что мы имеем? Мы точно знаем, что маньяк убил пятерых человек, руководствуясь Ван Гоговскими мотивами. Точно знаем, что три года назад при загадочных обстоятельствах исчез Маринин муж. Знаем, что совсем недавно из больницы пропала её мать, а теперь по городу ходят слухи, что она сошла с ума и прячется по подвалам... С уверенностью процентов в шестьдесят можно утверждать, что у Марины дома висели репродукции Ван Гоговских подсолнухов и его же "Спальни в доме Винсента".
      - Ну, ладно, это все понятно. Дальше что? - перебил Леха, присаживаясь рядом.
      - Не мешай. Когда я рассуждаю вслух, я сама лучше понимаю... Что еще? Целая куча врачей, замешанных во всей этой истории: врач-кардиолог, врач-гинеколог, какой-то врач - знакомый Галины Александровны. Андрей врач... Как, кстати, была его фамилия?
      - Говоров.
      - Вот. Андрей Говоров. И его супруга - Марина Говорова, которая тоже работает медсестрой в кардиологии... И как все это вместе склеить абсолютно непонятно.
      - По методу твоих любимых паззлов! - язвительно посоветовал Митрошкин, как бы между прочим сжимая мою коленку. - Что к чему подходит, то с тем и соединяй!
      - Ага! И получится так же, как когда я перед Новым годом сто одного далматинца собирала. Вроде подберешь уже детальки к двум, трем, четырем собакам, а вместе они никак соединяться не желают. И потом выяснится, что к ушам одного далматинца случайно подошла задница другого, к глазам второго лапы третьего и так далее... Вот поэтому я и говорю, что стержня не хватает.
      - Ваша аллегория с собаками понятна, а вот про стержень - все равно как-то не очень.
      - Куски не склеиваются! - я высвободила свою коленку и закинула ногу на ногу. - Или они просто, на самом деле, друг с другом не связаны... Вот смотри: что нам дает, например, тема Ван Гога? Картины, репродукции, убийства по картинам, тема безумия... Что сюда укладывается? Городские сплетни про сошедшую с ума Ольгу Григорьевну, репродукции, висевшие у Говоровых в спальне, её ненависть к зятю, убийства... Что "не попадает"? С чего бы Ольге Григорьевне увлечься Ван Гоговской тематикой? Это ведь Андрей был по молодости любителем шататься по музеям, а не она? Во-вторых, таинственное исчезновение самого Андрея, в-третьих, ожог на лице Марины, в-четвертых - то, как она напряглась при упоминании имени Большакова.
      - Про ожог повторите ещё раз! - Леха по-школьному поднял руку. - Вы, товарищ, сегодня на эту тему уже заикались, но аудитория так и не поняла, что вас не устраивает.
      - То, откуда он взялся. Семейная версия, как говорит баба Таня, несчастный случай на работе. Но Марина ведь не пожарный, не газоэлектросварщик и не химик, который работает со щелочами и кислотами? Она - обычная медсестра, работающая в обыкновенной больнице... А ещё меня не устраивает то, что ожог появился как раз тогда, когда исчез Андрей. Тут можно собрать ещё одного "далматинца" и тоже без всякой уверенности в том, что все "части тела" будут его собственные... Я тебе, конечно, могу рассказать, но при условии, что ты не будешь смеяться?
      - Ладно. Не буду, - он кивнул.
      - ... Тогда слушай. Если предположить, что ожог не термический, а химический - проще говоря ей в лицо плеснули кислотой - то что тогда получается?
      - Что?
      - То, что это - бабский метод разборок. Бабы, когда мужиков делят, друг другу в лицо кислотой плещут. И в это же время пропадает Андрей. Можно предположить, что у Марины случился, например, служебный роман с доктором Большаковым, а его супруга взяла и лицо сопернице попортила. Чтоб не повадно было. Андрей обо всем узнал и понял, что простить Марину не сможет, поэтому инсценировал самоубийство и сбежал.
      - А не проще развестись было?
      - Согласна. Проще... И на этот случай есть другой вариант: Андрей с Мариной вместе влезли в какую-то нехорошую историю - возможно, в подпольный бизнес, касающийся картин, возможно, во что-то еще. Каким-то образом они стали опасны для тех, кто этим бизнесом заправлял, и их решили убрать с дороги. Но чтобы убрать с дороги сильного, решительного мужчину, его нужно убить, а женщине, чтобы заставить её замолчать, достаточно частично подпортить внешность.
      - Хорошо. Она уже потеряла мужа, ей уже испортили лицо. Она становится человеком, которому нечего терять. Она делается в десять раз более опасной.
      Я покачала головой:
      - Ты забыл про ребенка. Марину могли не просто изуродовать, а ещё пригрозить, что так же поступят с девочкой. Любая мать после этого будет сидеть тихо, как мышка, прижавши хвост. Только вот ни Ольга Григорьевна, ни Ван Гог в эту историю не вписываются. Я ещё понимаю, если бы у них на стене подлинные "Подсолнухи" висели - те, что в миллионы долларов оценены... Теперь ясно, что я имела ввиду, когда говорила про стержень?
      Магнитофон сухо щелкнул и замолчал. Кассета закончилась. Митрошкин поднялся с дивана и, пошарив на полке, поставил что-то ностальгически-блатное.
      - И где ты собираешься искать этот самый стержень? - спросил он, покрутив ручку громкости туда-сюда, и, видимо, решив, что рев, от которого чуть не трескаются колонки - это в самый раз.
      - Не знаю, - я вздохнула. - Можно, конечно, попробовать побольше разузнать про её лицо, а если не получится... Ну, тогда - все! Тогда я сдаюсь. Пусть во всем этом разбираются искусствоведы, психиатры и милиция. А мы поедем в Москву, да?..
      На следующий день в одиннадцать часов утра я соскочила со ступенек автобуса, остановившегося перед воротами больничного городка. Митрошкина со мной не было. Угрюмый Леха остался дома, вняв таки моим доводам и уверениям, что он будет только мешаться под ногами и испортит всю игру. В полосатом пластиковом пакете, который я держала под мышкой, лежала коробка конфет и свадебный выпуск "Бурды", а на моей физиономии стыла глупая, безмятежная улыбка. Роль счастливой невесты пока давалась мне со скрипом.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23